Чушпаны

Андрею три года. Дом для Андрея - деревянная избушка с небольшим пристроем в маленькой, заброшенной людьми и забытой Богом деревушке почти рядом с лесом. Щебет птиц на улице и утреннее тепло на щеках, пробивающееся сквозь накрахмаленный тюль на окнах. Соседский разрушенный, съеденный временем сарай со сгнившими брёвнами и торчащими ржавыми гвоздями, куда бабушка не разрешает ему бегать. Голубое небо без единого облака и слепящий диск Солнца. Запах муки на складе местного магазина. Мама приезжает к ним не чаще, чем раз в три недели, обещая забрать к себе, как только разберётся с проблемами. Папа не появляется вовсе. Андрею обидно, и он часто плачет. А еще Андрею нравится вкус малины с колючих кустов, и он лезет за ягодами, остерегаясь растущей рядом крапивы. Андрею три с половиной. Дом для Андрея - треск дров в печи холодными зимними днями и замерзшая вода в колодце. Скрип крахмального снега под ногами, аромат бабушкиных яблочных пирогов и сладость молочных пряников на языке. Поле чудес под мерный шум машинки для пряжи и песни из «Ну, погоди!» вечерами. Его новенькая азбука с красивыми картинками. Пар изо рта после бани и мириады звёзд над головой. Мама приезжает на Новый год и привозит ему радиоуправляемого робота, который может танцевать и стрелять поролоновыми кольцами. Пульт от него теряется через неделю. «Знакомься, Андрей, это…» - говорит мама, пока он разбирается с новой игрушкой, и он с неохотой поднимает голову - светловолосый мужчина протягивает ему руку. Андрей убегает от него вместе с роботом под мышкой и прячется в шкафу, от и до пропахшем гуталином. Глаза игрушки светятся в темноте, и он думает, что в следующем году стоит попросить у Деда Мороза не конструктор, а ещё одного робота – они будут дружить с первым. Он начинает писать письмо заранее, первого января, пока мама с бабушкой привычно кричат друг на друга на кухне. На Пасху мама приезжает одна, а первого мая ему снова протягивает руку незнакомых лысый мужчина. «Знакомься, Андрей, это…». Кто это, Андрей опять же не запоминает. Главное, что торт, привезённый мамой, оказывается вкусным. Андрею четыре. Дом для Андрея - колючая трава на закате и шум пролетающих над головой майских жуков. Кораблики в бесконечных жемчужных ручьях и увязшие в грязи сапоги, которые мама прислала из города. Походы за лесной малиной и купания в прозрачной песчано-кристальной речке рядом. Огромные разноцветные тыквы в огороде и найденная во время сенокоса кошка Лиза. Деревенское кладбище, поросшее мхом, кустиками клубники, ядовитыми люпинами и цветущими яблонями. Ветвь старой ивы, склонившаяся над полуторогодовалой могилой с деревянным крестом. Фотография папы на нём, и мысль – вот оно что. И – здесь очень красиво. Андрею пять, и бабушки с ним больше нет. Приезжает мама, и впервые на его памяти в избушке стоит тишина. Под ивой появляется ещё одна могилка. Андрею пять, и дом для Андрея - прокуренная однушка в незнакомом городе, куда его забирает заплаканная родительница. Ободранные обои в туалете, шершавую поверхность которых он от скуки обводит чёрным маркером, вырисовывая воздушные шары и попугая. Выжженные кнопки в лифте, оплёванные перила и вороний гогот за окнами. Старая детская площадка с полуразваленными качелями и металлической горкой, куда он совсем не выходит. Не с кем. Мама очень старается начать заботиться о нём, но безостановочная работа в больнице отнимает у неё всё время, и Андрей либо сидит в детском саду, либо остаётся в гостях у тёти, играя вместе со своей двоюродной сестрой. В редкие выходные мама будто бы старается восполнить всё время, проведенное врозь, и не отлипает от него ни на секунду, контролируя и комментируя каждое действие. Мама, в отличии от бабушки, очень непостоянная, и Андрею тяжело угадать, что будет дальше. Сначала она безудержно хвалит его за прочитанную книгу, а через секунду ругает за неправильно надетый носок. Забота мамы – странная вещь, вязкой смолой прилипающая к нему. - Когда мы поедем обратно к бабушке? - Бабушки нет. А ещё с мамой очень сложно разговаривать о его старом доме. - Ладно. Тогда когда мы поедем обратно в избушку? - Избушки тоже нет, мы её продали, и тебе нечего там делать. - А Лиза? – Будь в новой квартире его кошка, Андрею не было бы так одиноко. - Она осталась одна, мы ведь приедем за ней? - И Лизы нет. Андрею шесть, и он очень скучает. Утром он открывает глаза и долго-долго смотрит на переписку с Маратом, в которой за ночь появляется два сообщения. С опаской их открывает. «Меня не будет пару дней» «Все норм, так что не волнуйся» Андрей прокусывает щёку насквозь, пока подушка под его головой медленно сыреет. Марат из них двоих оказывается единственным человеком, который про обещание помнит и его держит, не отдаваясь секундной глупой злости. Андрей лежит и думает, что не имеет даже малейшего права получать такие сообщения. Он не пытается написать бессмысленное и жалкое «прости», потому что Марат не заслуживает быть человеком, перед которым извиняются вот так - через смс. Как будто бы Андрею совершенно плевать на то, что он тогда сделал. А ему не плевать, он просто боится вернуться к Марату и сделать ещё хуже. Он не умеет этого – говорить, объясняться, извиняться. Никогда не умел. Он не имеет понятия, что ему теперь делать. И поэтому не делает ничего. Три дня до отъезда в родной город проходят как в тумане. Без Марата всё становится странно-пустым. Андрей тащится на учёбу, отсиживает все пары, бредёт к Наташе, ложится и снова встаёт, чтобы потащиться на учёбу, отсидеть все пары, побрести к Наташе и лечь спать, чтобы снова встать. - Нога травмирована теперь чуть сильнее, чем была до этого. – говорит сестра, когда они с Вовой возвращаются из больницы. – Сказали, что чем быстрее сделают операцию, тем лучше. Пока Вова не передумал или снова себе что-нибудь не нашёл и не доломал колено окончательно, - читает по её выражению лица Андрей. От накопленных небольших денег, которые Андрей предлагает, чтобы они могли оплатить операцию как можно скорее, Наташа категорически отказывается, говоря, что они сами в состоянии оплатить всю стоимость. Он не решается предложить их Вове. Бессмысленно. «Не переживай, больше беспокоить не буду.» Пишет мать через день после ссоры. «Вечно я лезу, куда не просят.» Он не находит в себе сил, чтобы ответить. Андрей снова злится, и его тошнит, и тошнота эта с каждым днём только усиливается. В поезде он думает о том, что было бы хорошо съездить как-нибудь в деревню. Выпросить у матери адрес, которого он не может вспомнить, как бы не пытался, сесть на неисправный автобус и убраться подальше от всех проблем. Заселится в один из старых заброшенных домов и больше никогда оттуда не уезжать. Сходить на кладбище, чтобы прибраться на могилках, которые наверняка давным-давно заросли сорняками. Наконец-то забыться. Его привычная, приевшаяся с годами семиэтажка выглядит всё так же – неуютно, тревожно. Вечереет, и он глазами отыскивает желтеющее окно их кухни, занавешенное шторами. Хорошо, что в квартире хоть кто-то есть, иначе ему бы пришлось дожидаться Юлю или мать, грустно сидя у подъезда. На секунду Андрею кажется забавным, что забытые ключи от его квартиры лежат дома у Марата, а ключи от квартиры Марата лежат у него в кармане. - Кто там? – спрашивает детский голос, когда Андрей звонит в домофон. Он может открыть подъездную дверь просто сильнее потянув её на себя – дом до того долго не ремонтировали, что даже небольшого усилия хватит, но вместо этого он оттягивает встречу с родными как может. Он будет рад впервые за несколько месяцев повидаться с младшей сестрой, но вот мать… - Это я. Андрей. - Андрей!!! – счастливо верещит Юля, и он невольно расплывается в улыбке, пытаясь отстраниться от невесёлых мыслей. – Я знала, что ты приедешь!!! - Ага. Я же обещал. А знаешь, что ещё ты обещал? – надоедливо свербит в голове внутренний голос, и он сильнее сжимает в руке кошачий брелок. - А мама сказала, что ты на нас рассердился и больше не хочешь разговаривать! – продолжает она, и Андрей закатывает глаза. Мать, как и всегда, очень быстро обижается, если он начинает ей перечить. Или врать. Или недоговаривать. Или всё вместе, ей без разницы. Ему просто нужно спокойно с ней объясниться, стараться не выходить из себя, как это часто бывает, и перетерпеть четыре дня. Всего-то. Не злиться и не спорить, повторяет он про себя. Пожалуйста. - Разве я мог? Это сюрприз для неё. – заговорчески шепчет Андрей, переминаясь с ноги на ногу. – Она дома? - Нет, пока что на работе. - Тогда давай открывай уже, я замёрз под окнами стоять. - А ты привёз мне раскраску с Хагги Вагги? - Лучше. Я привёз тебе раскраску с феечками. - Понятно. – равнодушно отвечают ему. – Тогда сегодня ты спишь на улице. - Господи, Юль, конечно привёз. Только мама тебе за это голову открутит. - Не мне, а тебе!!! Заходи быстрее!!! Домофон издаёт жалобную трель умирающего голубя, и Андрей шагает внутрь. В нос бьёт запах краски, смешанный с дешевым табаком и кошачьей шерстью. Лампочка привычно не горит, и он подсвечивает грязные ступеньки фонариком, пока поднимается наверх. Навстречу выбегает подросшая за эту осень Юля и радостно виснет на нём. - Задушишь. – хрипит Андрей, так же сильно обнимая сестру в ответ и тормоша её светлые волосы. Как же он всё-таки скучал. – Привет. - Где моя раскраска? – Юля требовательно скрещивает руки на груди, как только они проходят внутрь квартиры. - Вот так вот ты с родным братом, значит? Я даже раздеться не успел. - Ну раздевайся и доставай сразу, чего ждёшь. Давай-давай, пока мама не пришла. - Держи-держи. Я ещё мармеладки привёз. Позже они сидят на кухне и мирно пьют чай, пока пушистый Лютик вальяжно ходит вокруг, то запрыгивая на сестру, то кусая пятки Андрею. Юля раскрашивает чубриков и жалуется на то, что поссорилась со своей подружкой. - Вика мне надоела. Я отошла от телефона на секундочку, а она мне в это время позвонить решила, чтобы позвать в Майнкрафт играть. И опять наехала на меня. - Вы же вроде бы уже ссорились с ней в прошлом месяце, нет? - Ссорились. Но потом помирились. А вчера она разозлилась, потому что я ей не отвечаю, а это значит, что я разговариваю с Ксюшей, с которой она тоже поссорилась, а я с Ксюшей уже неделю как не разговариваю, потому что она мне ручку с единорогом сломала. - Весело у вас. - А потом она удалила всю нашу переписку, сказала, что на мне маска клоуна, и что я полна обиды и этого… как его там… люцимерия. Вот. - Даёт твоя Вика. - Даёт. – соглашается Юля, доедая последнего мармеладного медведя. – А как там твой Марат? Андрей поджимает губы и подтягивает к себе колено, пока Лютик медленно прогрызает дырку во втором носке. Вздыхает: - Да мы…тоже поссорились. - Ну и ладно. Помиритесь скоро. – Беззаботно отвечает Юля, и ему очень хочется в это верить. - Ой, кажется, мама пришла. Действительно, хлипкая входная дверь отлично пропускает все подъездные звуки, и Андрей узнаёт приближающееся эхо шагов матери с первых нот. Но вот что странно – кроме цокота её низких каблуков раздаются ещё и тяжёлые знакомые отзвуки берцев. Может, с ушами у него что-то не то?.. По спине пробегает холодок, и он старательно игнорирует появившееся неприятное чувство страха и отвращения. - Ты чего? – тихо спрашивает сестрёнка, но Андрей молча крутит головой из стороны в сторону, пытаясь вслушаться лучше. Он просто обознался. Что с того, что у него абсолютный слух и хорошая память? И что с того, что перепутать длинный уверенный шаг вместе с небольшой заминкой из-за хромающей после Чечни ноги он не сможет ни с каким другим шагом? Ильдар в тюрьме, - убеждает он самого себя, - Ильдар в тюрьме и будет там ещё три года. А у меня просто глюки из-за частых кошмаров. Проворачивается ключ в замочной скважине, и Андрей, нервничая, проходит в узкий коридор, чтобы наконец переубедить себя и увидеть, что он и вправду обознался, и никакого отчима здесь нет и не будет. Первой в квартиру входит мать. Седые волосы спадают ей на плечи, морщинок под глазами становится больше, а старое пальто знакомо пахнет резкими цитрусовыми духами. - Ой, Андрей! – то ли удивлённо, то ли радостно восклицает она и делает шаг на встречу, чтобы заключить его в объятия. Но Андрей не смотрит на неё. Он смотрит в сумрак лестничной площадки. А из темноты на него смотрят льдистые глаза Ильдара. - Привет, Андрей. Андрею семь с половиной. И они снова переезжают. Третий или четвертый раз – он не считает. Тёмные проходные, тёмно-зеленые потрескавшиеся стены, тёмный кафель. Длинные коридоры, двери, новые улицы со старыми ощущениями, приевшимися за год бесконечных перемещений из одного дома в другой. Сугробы, сосульки, трубы, долгая дорога на троллейбусе и постоянно протекающие краны на кухне из квартиры в квартиру, которые Андрей не может терпеть больше всего. Они его преследуют, честное слово. Они снова переезжают, и мама в один из дней, когда чемоданы всё ещё не распакованы, а пыль от старых жильцов лежит на полках шкафов, приходит с работы и говорит: - Знакомься, Андрей, это дядя Ильдар. Невысокий мужчина, тогда ещё не успевший полностью поседеть, в аккуратном сером костюме протягивает жилистую руку. Льдистые глаза мягко смотрят на него из-под квадратных очков, но вопреки этой мягкости Андрею становится не по себе. Он не спрашивает у матери – мол, ещё один? Как те, что были до этого и сбежали при первой возможности? Те, что поголовно были пьяницами и максимально ненадёжными людьми, каких ты только могла найти? Те, которых он запоминал только по цвету волос, потому что - зачем ему знать имена людей, которые не будут рядом с матерью и пары месяцев? Его иногда удивляло, насколько же сильно она не разбирается в людях. Он не спрашивает этого у матери, потому что и сам прекрасно чувствует – дядя Ильдар другой. И он запоминает его. Сначала не столько по имени, сколько по глазам. Проходит полгода, а затем и целый год, но дядя Ильдар никуда не пропадает. Он переезжает к ним, мастерски играет на гитаре и обещает научить этому Андрея. Встречает его со школы и провожает в музыкалку, куда Андрей записывается, чтобы тоже уметь красиво играть на пианино и радовать мать. Дядя Ильдар поёт ему на ночь песни группы Мираж, рассказывает о том, как бросил курить и берёт с собой на работу в полицейский участок, чтобы Андрей не скучал дома в свободные от музыкалки дни. Дядя Ильдар учит его быть настоящим человеком – иногда при помощи ремня и ощутимых подзатыльников, стояния в углу и пробежек босиком по заиндевелой от ранних заморозков улице вокруг их семиэтажного дома. Но Андрею не на что жаловаться – главное, что мама больше не выглядит перманентно уставшей от бесконечных ночных смен, потому что обеспечивает семью с недавних пор не только она, а на кухне теперь не протекает кран. И Андрей не чувствует себя брошенным. Андрею девять, и он больше не единственный ребенок в семье. В настоящей, как ему кажется тогда, полной семье. Его дом – серая многоэтажка, тихо розовеющая в лучах закатного Солнца. Анекдоты про Штирлица и Чебурашку, вечерние посиделки за настольными играми, смешная крошечная девочка Юля, редкие золотистые волосы которой пахнут молоком, и ощущение счастья, впервые за несколько лет. Андрею одиннадцать, и он всё ещё верит, что всё у них хорошо. Даже если дядя Ильдар всё чаще приходит домой очень раздражённым, сидит до поздней ночи на кухне и пьёт после работы. - Он устаёт. – бледно говорит мама, пытаясь, видимо, оправдать его всплески гнева, и Андрей кивает ей в ответ. Он и сам это знает: видит эту усталость в стылых глазах и слышит её в ночных вскриках. Дяде Ильдару снятся кошмары о чём-то далёком и страшном почти каждую ночь. О чём ты переживаешь? – хочет спросить Андрей. Он хочет помочь ему, даже если не знает, как. Даже если за попытку поддержать он получает стылый взгляд и очередной синяк – в этот раз на спине. - Не смей смотреть на меня с такой жалостью. И не смей плакать, я не воспитывал такого слабака. – приказывают Ильдар, пока Андрей глотает предательские слёзы боли, и он судорожно кивает в ответ. Он смотрит в голубые радужки глаз и физически ощущает холод тысячи мёртвых ледников Северного моря, окутывающий его со всех сторон. Тогда он учится не плакать. Вместо этого он начинает злится. Так проще. Он не может рассказать об этом матери – боится расстроить её. Боится, потому что чувствует, что мать ничем его поддержать не сможет. (А возможно, и вовсе не захочет). Вскоре Ильдар поднимает руку и на неё. Андрею тринадцать, и всё рушится слишком быстро. Он изо всех сил старается показать это матери. Доказать, что всё это уже слишком. Ему больно это говорить, и в глубине души он боится, что всё станет ещё хуже, если Ильдар уйдёт из их семьи. Но так продолжаться больше не может. Он – стерпит, мама – стерпит, но ведь дома есть ещё и Юля. Андрей думает, что никогда не простит Ильдара, если пострадает ещё и она. И себя тоже – не простит. Мать злится, спорит с ним, плачет и снова злится, не желая слушать. Андрею четырнадцать, и это последний год, когда он всё ещё пытается назвать стылую квартиру своим домом. А потом Ильдар убивает человека – просто берёт и стреляет в него из пистолета посреди дня. Убитый – подросток. Видимо, тот самый подозреваемый в особо тяжком преступлении, которого Ильдар всё никак не мог посадить за решётку последний год. - Он вместе со своими дружками убил маленького мальчика. – провонявший спиртом и отчаянием шёпот на ухо. Андрея разрывает от злости. За спиной сидит испуганная растрепанная мать, а в руках Ильдара – разбитая бутылка. – Запинал его ногами до смерти, пока они смеялись и снимали на камеру. Если бы ты видел его труп, обезображенное тело с распотрошённой черепной коробкой, ты бы меня понял. Андрей смотрел то видео с места преступления. Весь город его видел. - Ты просто бесполезный убийца. – говорит Андрей, пытаясь успокоить тремор в пальцах. – Сколько бы ты не оправдывался. - Если бы на месте того мальчика была Юля, ты бы так же мне сказал? - Я тебя ненавижу. Ильдар серьёзно смотрит в глаза и настаивает на своём: - Отвечай. Как бы ты поступил на моём месте, если бы вместо мальчика убили Юлю? Ильдар слишком пьян, поэтому Андрей просто безостановочно бьёт-бьёт-бьёт его по лицу, по животу, по спине, не встречая особого сопротивления, пока мольбы матери не сменяются рыданиями Юли, которая прибегает из спальни и цепляется за его окровавленную рубашку. Как только Ильдар выходит из больницы, его сажают на семь лет – за превышение должностных полномочий. А теперь он стоит напротив повзрослевшего Андрея, как ни в чём не бывало. Андрей смотрит на него, пока все внутренности скручиваются в тугой узел, а ноги медленно леденеют. Мать замечает его ступор, и спешит отодвинуть подальше от входной двери, подальше от Ильдара, крепко обхватив по рукам. - Андрей. – говорит она через стиснутые зубы, предупреждающе усиливая хватку на его запястьях. – Так исхудал, Господи Боже. Ещё и не предупредил, что приедешь сегодня. Не замёрз, пока до дома шёл? - Что… - голос его подводит, и Андрей переводит испуганный взгляд на мать. Прочищает горло. Слабо спрашивает. – Что он здесь делает? - Ещё и в кроссовках своих тонких приехал. Ты головой хотя бы немного думаешь, прежде чем в такой мороз в тканевых выходить? Или у тебя нормальной осенней обуви нет? - Что он здесь делает?! – срывается Андрей, выдирая свои руки из её тонких пальцев. Она отшатывается, и наконец прекращает задавать ему бессмысленные вопросы. - Андрей. Успокойся. - Что он здесь… - Послушай свою мать, Андрей. – голова непроизвольно дёргается из-за голоса Ильдара, и он растерянно-зло вновь разглядывает его. – Не нужно лишних истерик. Мы взрослые люди, ведь так? - Давай спокойно сядем и поговорим. Я всё объясню. – мать сердито смотрит на него, и он не понимает, что в этот раз он сделал не так. Почему этот рассерженный взгляд направлен на него, а не на человека в дверях? - Я не собираюсь с ним разговаривать! - Андрей! Собирается было вновь начать кричать мать, но Ильдар останавливает её жестом руки: - Не надо, Свет. Он имеет на это полное право. Ты ведь всё ещё злишься на меня? - Издеваешься? – Андрей переводит взгляд с матери на Ильдара, с Ильдара на мать, и чувствует, как обида и гнев расползаются внутри черепной коробки. Чем он вообще думает, задавая такие вопросы? – Почему ты не за решёткой?! Что ты опять делаешь в нашей квартире?! - Андрей, перестань немедленно! - Почему?! Я не понимаю, что здесь происходит, и почему ты всё ещё не выставила его за дверь, и почему я опять вижу его лицо у… Звонкая пощёчина перебивает поток его нервных вопросов-претензий, и он растерянно глядит на мать, пока красное горячее пятно уродливо расползается по лицу. - Свет… - Мам?.. - Иди к себе в комнату и успокойся. – слезящиеся глаза смотрят прямо в упор, её голос дрожит, и Андрей начинает дрожать вместе с ним. – я приду, как только переоденусь, и мы с тобой поговорим. Юля опасливо прячется за дверью кухни, пока он быстрыми шагами идёт в свою старую комнату, громко захлопывая дверь. Зачем он вообще приехал? - Его выпустили в сентябре. Условно-досрочное. Вот как. Андрей, поджав колени, пустым взглядом пялится куда-то на стену. Лишь бы не в лицо напротив. Тихо тикают настенные часы. Ильдара нет – он ушёл сразу после просьбы матери, но это не помогает. - Почему ты не сказала мне? - Я знала, как ты отреагируешь. И была полностью права. - И долго ты собиралась об этом молчать? - Ильдар не плохой человек, просто так тогда сложились обстоятельства. – продолжает она, игнорируя его вопрос, пока Андрей старается прогнать из сердца чувство абсолютной отверженности. - Он тебя избивал. - Ему приходилось тяжело. Я тоже была виновата. Андрей столько раз это слышал за последние четыре года, но всё равно не смог привыкнуть. - Он меня избивал. – обида, копившаяся внутри годами, прорывается через него. Андрей пытается достучаться хотя бы так. - Он воспитывал тебя. Это было для твоей же пользы. - Мам. Он человека убил, если ты забыла. - Он пообещал мне изменится. Он изменился. Ты… - она тяжело вздыхает, поправляя складки домашнего платья, смахивая невидимые пылинки. – ты просто не понимаешь. - Что, если он снова начнёт избивать тебя? Хотя о чём это я, тебе же на это всё равно. Что, если он начнёт избивать Юлю, мам? - Он не будет этого делать. - Будет. Я не верю, что четыре года тюрьмы могли его поменять. - Тебе и не нужно верить. А Юле нужен отец. - Но не такой же! - Андрей. - Я просто не могу понять, с какой стати ты снова ему доверяешь? Тебе память отшибло? - Андрей. - Да что – Андрей?! Неужели ты сама не понимаешь? - С ним нам будет проще. - С чего ты решила?! - Я взяла ещё один кредит. – внезапно сознаётся мать, пока свет настольной лампы бродит по её морщинкам, а Лютик жалобно царапает дверь. Андрею настораживается, предчувствуя худшее. – Чтобы покрыть старые. Чтобы тебе хоть немного помочь. Мне обещали меньшие проценты, и я согласилась. Вот и оно. Всё опять из-за него?.. Андрею хочется биться головой о стену и бесконечно кричать. Но он молчит, уже догадываясь о следующих словах. - Оказалось, что это были мошенники. С моей-то зарплатой я никогда не выплачу всё то, что теперь им должна. Андрей раздирает кожу около ногтей до крови, и продолжает копаться в этом месиве, стараясь переключится на зудящую боль и не думать, насколько же он ненавидит чужую безрассудность. Свою неспособность хоть как-то повлиять на произошедшее. - И ты решила, что начать снова жить с психопатом-убийцей в этом случае – лучшее решение. – он не смотрит на всё сильнее краснеющие от слёз глаза напротив, отчаянно думая, что теперь делать. – У тебя же оставалось совсем немного до полной выплаты. Зачем ты опять куда-то влезла? - Я знаю, что виновата. – дрожащие губы растягиваются в обречённой недо-улыбке. – Но я могу это исправить. У Ильдара остались хорошие знакомые в полиции, они обязательно помогут. Или же сам Ильдар поможет, и мы вместе все выплатим. Квартиру продадим, в крайнем случае. - Сколько ты им должна? - Тебе не нужно об этом знать. Это не твои проблемы. - Просто ответь. Неужели это так сложно? - Двести тысяч, до конца этого года. Он уезжает из родного города спустя одну бессонную ночь. Спустя несколько долгих часов выматывающих уговоров – не надо снова съезжаться с Ильдаром, пожалуйста, мы что-нибудь обязательно придумаем. Спустя тысячи повторяющихся расчётов в голове – если работать каждый день по двенадцать часов, не брать выходных и учитывать премии, плюс несколько тысяч со стипендии и те деньги, что всё ещё есть у матери – выходит ровно столько, сколько она теперь должна. Спустя крики, слёзы и новые ссоры (как ты посмел начать работать, когда обещал мне усердно учиться?!), благодаря которым мать наконец соглашается подождать ещё немного. Спустя обиженный Юлин взгляд и хлопок дверью прямо перед носом. Андрей садится на поезд и уезжает ещё более разбитым, чем был до этого. Он думает, и думает, и думает, пока голова не начинает наливаться свинцом, а виски – гадко пульсировать. Он переваривает всё произошедшее, прогоняя мысли бросить всё на произвол, навсегда забыв и мать, и отчима, и все его обязательства перед семьёй, как страшный сон. Или пойти плакаться Наташе с Вовой, отбирая у них возможность в кои-то веки зажить счастливо. Они, конечно, помогут. Точно так же, как Наташа с её мамой помогли им четыре года назад. Но Андрей так не может. Он всё исправит. Теперь он в состоянии починить всё самостоятельно, не тревожа других. Первым делом по приезде он идёт на работу, где по счастливой случайности застаёт Ясмин, которая возится с документами. - Ой, Андрей. Приветик! Как дела? Как колледж? - Университет. – поправляет он, заходя в менеджерскую. Андрей старается выглядеть бодро, держаться прямо и говорить дружелюбно, не показывая, насколько его раздражает её слащавая улыбка. - Привет. Терпимо. Я тебе там писал, но ты в отпуске вроде как была. - Ага, я увидела сегодня. – Ясмин разворачивается к нему на кресле, поправляя очки. - Не знаю, что у Насти случилось, но мы с ней всё обговорим, окей? Зайдёшь завтра заодно? Форму новую выдам. Андрей скрещивает руки за спиной, сдерживая себя от того, чтобы не закатить глаза. Неужели не могла Ясмин сделать этого раньше? - Хорошо. – с другой стороны, на одну проблему меньше, Бог с ними. - И я ещё хотел кое о чём попросить. - Выходной в пятницу не поставлю, на замену у меня никого нет, и даже не уговаривай. - Наоборот. – бровь Ясмин причудливо изгибается, и он нервно фыркает. – Ты можешь мне побольше смен поставить? Ночные, дневные, утренние – всё что есть. И часов тоже побольше. И без выходных, если это возможно. - Всё хорошо у тебя? – она протягивает к нему ладонь, изучая температуру. Он делает шаг назад, уворачиваясь от назойливого касания. – Простудился? Заболел? Переутомление на учёбе? - Что? Да нет, всё нормально. - Ты мне говорил, что не можешь работать без выходных, потому что у тебя универ твой. Ты или не ты о важности образования при трудоустройстве вещал? Тебя что, отчислили? - Господь упаси. Мне тогда из общаги съехать придётся. - Тогда с чего вдруг такая тяга к работе? - Труд на благо народа – высшее счастье? – несмело цитирует он учебник истории, из которого помнит только «вассал моего вассала – не мой вассал» . – Наш долг сегодня работать лучше, чем завтра, чем вчера, зачем сегодня? - Миру мир. – подытоживает Ясмин, зачем-то перекрещиваясь. – Так и быть. Я подумаю над твоим предложением, но ничего обещать не могу. Вдруг ещё Вадим против такого энтузиазма будет. - Я же вижу, что ты уже меняешь расписание. - Ой, всё. Иди куда шёл, завтра в восемь на смене жду. Староста на сообщение о том, что он не сможет ходить постоянно и без пропусков, реагирует довольно прохладно. «Болеешь? Справка будет?»

«Ну..»

«Тогда удачи в разборках с деканатом. Я вас с Суворовым покрывать и дальше не собираюсь.» Андрей морщится.

«При чём тут Марат?»

«Кто вас знает. Заебали прогуливать.» Староста их недолюбливает – и на то есть несколько весомых причин (частый пропуск пар Табачникова и физры – одна из них, но это скорее смягчающее, нежели отягчающее обстоятельство, по Андрееву мнению), и он пытается придумать, как не вылететь из универа раньше наступления первой сессии. На помощь приходит Ирина, к которой он идёт с повинной. - Ирин. – Андрей протягивает ей шоколадку, делая вид, что не забывал ей писать и навещать больничное крыло последние недели. Не то чтобы и она ему писала – так что тут они квиты. – А ты можешь мне справку больничную сделать? - Спасибо. – она принимает ореховую шоколадку, чуть кривя брови, и вежливо запихивает её в тумбочку. Вежливо добавляет. – Терпеть сладкое не могу. Андрей пожимает плечами, усаживаясь на привычную кушетку. Не любит сама – отдаст своей коллеге. Та точно не откажется, и все в плюсе. - А что любишь? - Постоянство. И кофе. Ты только из-за справки обо мне вспомнил? Или тебя твой дружок бросил? Упоминания Марата невовремя и довольно болезненно бьёт его по темечку, и он тупит взгляд. Андрей помнит – постоянно об этом думает. Просто пока не время. Он ещё не знает, как можно заговорить с ним снова. Можно ли вообще. - Ты обижаешься? – переводит он тему. - Да. Он до ужаса любит её за прямоту. - А если я куплю тебе банку растворимого кофе? - Терпеть такое не могу, но за попытку спасибо. Что случилось? - Не хочу об этом говорить, и в помощи тоже не нуждаюсь. Но мне очень нужна справка хотя бы на месяц. - Не хочешь - как хочешь. – пожимает она плечами. - Можно не так грубо. Только взамен жду пожелания доброго утра и спокойной ночи хотя бы раз в неделю. - Лучшая. С новым распорядком дня ему приходится крайне непросто. Но Андрею не на что жаловаться, раз другого выхода он пока что не видит. Ясмин на смены не скупится (тем более, когда увольняется Кира и ночных сотрудников почти не остаётся). Поэтому он пытается успевать на первые утренние пары, продирая глаза ни свет ни заря. Отчаянно зевая, он поднимает свинцовые ноги с кровати и плетётся заваривать овсянку в пакетике – на большее сил и финансов у него не хватает. Он приходит на пары, если они стоят не позже обеда, пишет на них домашнюю работу, пытается сделать хоть что-то, переживает и злится на то, что не успевает сдать новую лабораторную, а затем едет на работу. Раздражительность становится его вторым именем, и Андрей никак не может этому противостоять. Что-то отвратительное тлеет внутри него, сжигая за собой все внутренности. Оно ворочается в нём ночами, не давая отдохнуть после выматывающей смены (в ресторанчике снова творится сущий ад, а у него нет времени даже на полноценный перерыв, и Андрей закрывается в туалете просто чтобы дать ногам отдохнуть) и мучительного закрытия, когда Настя (у них воцаряется перемирие, но Андрей не знает, не предпочёл бы он этому худому миру добрую войну) заставляет перемывать полы и двери по третьему кругу, потому что около дальнего стула остались три крошки, а на стёклах виднеются отпечатки чьих-то рук. Что-то мерзкое заставляет его раз за разом отметать мысли о Марате и матери, сосредотачивая только на одном – нужно работать, работать, работать. Вадим странно смотрит на него каждый раз, когда они пересекаются, но ничего не говорит. Андрей благодарен ему за это. В последнее время он только и может, что грубить или отвечать с наивысшей концентрацией желчи в своём тоне, а вылететь из-за этого с работы ему пока что не хочется. Проходит полторы недели, и он всё ещё держится. Не может не. В ту ночь он снова не спит, чтобы написать злосчастный проект по истории, дедлайн по которой полыхает синим пламенем, а препод отбирает возможность сдать работу даже днём позже. История стоит сегодня третьей парой, и у Андрея появляется возможность по-человечески просто полежать часок перед этим. Удивительная умиротворяющая тишина стоит в комнате. Он растягивается на скрипучей кровати, открывает телефон и начинает решать тесты по математике, чтобы не терять времени зря. Вспоминает, что планировал сегодня закинуть грязные вещи в общажную стиралку на первом этаже, раз по пятницам обычно там нет очередей. Устало трёт глаза, нехотя встаёт и вляпывается в лужу. - Это что ещё… - носки медленно промокают, и он озирается в попытках понять, откуда натекла вода. Замечает. Тяжело вздыхает. Достает телефон.

Вы:

«Кто хочет узнать очень веселую новость?)))»

Вахит: «Так..?»

Вы:

«Для начала загадка дыры – почему у нас в комнате сегодня на удивление тихо?»

Вахит: «не говори, что скотомогильник откинулся я повешусь»

Вы:

«Холодильник откинулся)))»

Туррбо: «ебаааааать» «неееееет» «пищдец» Вахит: «может он просто в розетку не воткнут..?»

Вы:

«Воткнут. Я проверил. Он просто сдох)))))»

Вахит: «пиздец. я как приеду можно сходить к технику нашему общежиточному, его заставим разобраться со всем. пока всё на тебе, сори. можешь придумать, куда продукты наши пихнуть?»

Вы:

«Прощай, автомат по истории, сегодня я разбираюсь с холодильником»

Туррбо: «спаси мои пельмени пж» Соседи по этажу решают дружно заигнорить его крик о помощи в чате, а охранник шлёт куда подальше с просьбой выдать ему ненадолго ручку от балконной двери, чтобы выставить продукты на холод. Не положено, видите ли. Приказ коменданта. Андрей остервенело отмывает полы от натёкшей за ночь воды, соскабливает остатки льда со стенок невовремя отключившегося чуда техники, запихивает все продукты в пакет Пятёрочки и вывешивает за окно, отчаянно молясь о том, чтобы пакет этот продержался до прихода соседей. Думает о том, что теперь придётся тратить деньги ещё и на покупку нового холодильника. Мстительно сдирает с него наклейку кота с третьим глазом и красными зрачками. Как только Андрей садится, чтобы немного успокоиться и передохнуть, холодильник булькает, страшно трещит несколько секунд, а затем начинает привычно мерно гудеть. Господи, помоги ему не убить никого до завтра. Первая половина дня проходит впустую, но злоключения на этом не заканчиваются. В край уставший от творящегося вокруг беспредела Андрей бежит на смену. Из-за того, что продукты ему приходится запихивать обратно в воскресший холодильник, он теряется во времени и опаздывает на непростительные полчаса. Стоящая за кассой Настя зло зыркает на него и отправляет убирать чью-то рвоту на лобби. Начинается запара, и его возвращают на кассу – собирать нескончаемые заказы и слушать претензии гостей из-за долгого обслуживания. Все мешаются друг другу, толкаясь и крича. Напитки летят на пол, туда же падают и выброшенные мимо мусорки салфетки, в кофемашинках невовремя заканчивается молоко, а в кассовом аппарате – чековая лента. Андрей за несколько месяцев работы всё ещё не может привыкнуть к отвратительной пятнице. - Пересчитай кассу. – приказывает Настя, когда всё немного успокаивается. – В прошлый раз ты тоже здесь стоял, и была недостача. Выявится и в этот раз – вычту из зарплаты. За свои косяки отвечать сам будешь. Андрей сжимает челюсть: - Я сегодня максимум один заказ принял. Ты сама видела, что я на сборке стоял. С какой стати недостача на мне будет? Но Настя его даже не слушает. Молча суёт под нос калькулятор и открывает лоток с деньгами. Андрей закатывает глаза, но послушно начинает отсчитывать скопившуюся мелочь и крупные купюры. - Здравствуйте. – через несколько секунд перед кассой возникает взрослый мужчина. Андрей тяжело поднимает глаза. – Пробейте мне большой латте и абрикосовый пирожок. - У вас по карте оплата? – как можно вежливее спрашивает он, и получает резкий кивок. - Тогда пройдите, пожалуйста, к киоску, и сделайте заказ там. - Я подошёл к вам, и хочу пробить здесь, молодой человек. У меня нет времени возиться с киосками. - Пока что не могу. Подойдите к киоску, или вам придётся подождать, пока я закончу пересчитывать деньги. - Потом досчитаете. Если не можете пробить – позовите другого сотрудника. - Он тоже не сможет вам ничего пробить, пока я не досчитаю кассу. Сделайте заказ в киоске, пожалуйста. Андрей старается говорить размеренно, не кричать и не хамить. Ресторану не нужны новые жалобы, и он делает вдох-выдох, игнорируя ком в горле. - Позовите своего менеджера, в таком случае. Как же его всё достало. - Насть, подойди сюда, пожалуйста. - Что опять? Мужчина требует книгу жалоб и пишет на него огромный отзыв – длинный, подробный, красочный, будто бы не он несколько минут назад безумно куда-то торопился. Значит, премии в этом месяце Андрею не видать. Прежде чем Настя отведёт его в менеджерскую и начнёт орать (а в этом он не сомневается, вряд ли она упустит такой шанс), Андрей зло срывает с себя рабочую красную кепку, захлопывает кассовый ящик и закрывается в раздевалке. Пинает стоящие в ряд ботинки, сбивает костяшки о железную дверь. Глаза снова начинает неприятно жечь, но Андрей всё ещё держится. Пока что – держится. На улице холодно, здание ресторана остаётся позади, и ему откровенно всё равно на то, что ему в спину кричит Настя. Может, разговор с Наташей сможет хотя бы немного его успокоить. Ему срочно нужно выговориться, иначе он бросится под проезжающий мимо автобус, и тот передавит ему все кости, и вместе с кровью на асфальт вытекут все дурные мысли. Он дрожащими руками лезет в список контактов и тычет на номер «супер систр». В динамике вместо привычных гудков начинает играть попсовая мелодия, но Андрей слишком зол и вымотан, чтобы удивиться этому. Ком в горле разрастается с каждой секундой, и на глаза начинает заползать пелена слёз, но Андрей держится. Он не собирается начинать истерить посреди промозглой улицы, распугивая всех прохожих. Вдох-выдох. Как же он устал. - Ало? – наконец раздаётся удивлённый голос в телефоне, пока Андрей нещадно трёт глаза. - Привет. – хрипит он севшим голосом. Делает ещё один трясущийся вдох и очень сильно надеется, что Наташа этот жалкий вдох не услышит. – Прости, что беспокою, просто… Просто… - Что случилось? Ты в порядке? Беспокойный голос не принадлежит двоюродной сестре, и сердце Андрея на секунду замирает. Он смаргивает влагу с глаз, смотрит на высвечивающийся контакт и готовится разбить телефон и голову – «суслик ободранный». Вот кому он звонит вместо двоюродной сестры. Бесполезные трясущиеся пальцы. Ну почему он не проверил сразу? - Андрюш, что такое? – не успокаивается Марат, и Андрей сжимает веки до разноцветных пятен перед глазами. – Ты в общаге? Мне приехать? Всё нормально? Всё очень-очень-очень плохо. Марат последний человек, с которым он хотел бы сейчас говорить. - Д-да, всё норм. Я случайно. Перезвоню. Прости. Андрей сбрасывает звонок быстрее, чем Марат успевает ему ответить, и в этот момент ему до смерти хочется начать рыдать. «Суслик ободранный» снова появляется на экране, и он трусливо отклоняет звонок. Если до этого он планировал дойти до комнаты и безвольно вырубиться до завтрашнего дня, то теперь Андрей боится, что явно заметивший его не лучшее состояние Марат может припереться туда. Он не готов к этой встрече. Только не сейчас. Поэтому Андрей отключает мозги и позволяет своим ногам вести его подальше от общаги. Оздоровительная многочасовая выматывающая прогулка – почему бы и нет? В прошлый раз помогло. Андрей изо всех сил пытается абстрагироваться от сегодняшнего дня, забыть всё происходящее. Он идёт, и идёт, и идёт в неизвестном направлении, замечая только смену асфальта на обычный грунт и обратно. Он пытается успокоиться, вспоминает разные песни и напевает их себе под нос, смахивая то и дело появляющиеся слёзы. Всё обязательно наладится. Солнце за это время опускается за дома, и он больше не чувствует своих ног. Возможно, пару раз он проваливается в лужи. Возможно, отмораживает пальцы на руках без теплых перчаток. Андрей поднимает голову, чтобы осмотреться вокруг и понять, как далеко он успел дойти. Тихий дворик кажется смутно знакомым, но ему лень осмысливать это. Он думал, что за это время смог успокоится. И он был не прав. Стоит только остановится, как перед глазами почему-то снова появляется сначала Настя, потом разгневанная мать, поседевший Ильдар, грустная Юля. Андрей закрывает холодное лицо руками, чувствуя каждую сжавшуюся в нелепой, жалкой гримасе мышцу. - Андрюш!!! Он сжимает губы до побеления, боясь ошибиться. Но запыхавшийся голос раздаётся снова, и сквозь гул в ушах он слышит быстрые приближающиеся шаги. - Я тебя обыскался!!! И в общагу сгонял, и на работу к тебе зашёл, и в универ к медице съездить пришлось. А ты – тут. Ну разве так можно? Андрей смаргивает влагу с ресниц и, наконец, поднимает глаза. Раскрасневшийся Марат тяжело дышит, губы его мелко дрожат, растягиваясь в счастливой обеспокоенной улыбке. Чернильные глаза лихорадочно блестят, и он протягивает руки. - Ебать, напугал меня конкретно. - Прос-сти… - больше ничего не приходит на ум, и он говорит то, что должен был сказать уже очень давно. - Да чего ты сразу? Главное, что нашёлся. - Прости… Андрею восемнадцать. У Андрея давно нет места, которое он мог бы назвать своим домом. Но, может быть… - Замёрз, да? Пиздец, Андрюш, да ты ж синий от холода совсем. Иди сюда, у меня куртка теплая. Хоть так отогреешься, пока до дома дойдём. Печеньки твои любимые закажем, чай попьём, да? Андрей беззащитно делает шаг навстречу тараторящему Марату и падает в костлявые руки, носом утыкаясь в горячее плечо. Марат сжимает его, сминает до судорог, точно пытаясь вплавить в себя. Андрей снова шмыгает, вдыхая знакомый запах. Сдерживаемые до этой секунды слёзы безостановочно начинают течь, нелепым пятном расползаясь по чужой водолазке. Тёплые руки гладят его по спине. - Ну что ты? Всё хорошо, ща придём и со всем разберёмся, Андрюш. - Прости… - гнусавит он, начиная плакать ещё сильнее. - Да прощаю, прощаю. Перестань извинятся только. Бля, ща тоже рыдать начну… Может быть, всё не так уж и плохо. Марату семнадцать. Дом для Марата – Андрей.