Чушпаны

Мерзлый вечерний воздух бьёт наотмашь, окуная его в свою ноябрьскую стылость, как котенка за шкирку. Андрей замирает в нескольких широких шагах от подъезда, будто бы врезавшись в невидимую стену. Ноги кажутся ватными, он грузно садится, почти что падает на асфальт, складываясь сломанным веером. Глубоко выдыхает, чувствуя себя смятым и выброшенным за ненадобностью листом бумаги. Андрей кладёт лицо в ладони и начинает безостановочно его растирать, стараясь смолоть в порошок всю скопившуюся в нём гниль. Какой же он всё-таки отвратительный. Он оглядывается назад. Чужой дом мерно теплится светом соседских квартир. Окно Марата уязвлённо молчит темнотой. Мелькает мысль – может, ему стоит вернуться?.. Что если не всё ещё потеряно, и Марат сможет простить его? Даже если не простить – он и сам никогда себе этого не простит – пусть Марат просто изобьёт его? Так, чтобы встать потом без боли было нельзя. Так, чтобы кровь из носа ручьём, будто ребра Андрея - барабаны, а лицо - тонкая корка льда на лужах по утрам, которая только и существует, чтобы разламывать её на мелкие осколки. Сейчас это будет более чем оправданно. Андрей смотрит на железную дверь подъезда, и ключи от домофона в кармане жгут ему кожу. Он достаёт их и раздражённо вертит их в руках. Наверно, Марат хотел как лучше, когда делал ему дубликат и цеплял нелепый брелок с котом. Может быть, Марат хотел как лучше, пытаясь с ним поговорить. Пусть катится куда подальше со своей помощью, правда. Ключи теперь выбрасывать придётся, что ли… Андрей вновь начинает злиться. Гнев этот сначала недолго, но неприятно горчит на языке, а затем стремительно перетекает в вину, размером с чужие бездонные глаза. Ему только и остаётся беспомощно сидеть перед безликим подъездом и стараться переварить всю эту злость. В этот раз не на окружающих его людей, а на себя – за своё малодушие. За свою желчь. За то, что он поднимается с земли, но не чтобы вернуться и попытаться хотя бы немного исправить то, что успел натворить - разве это можно исправить? - а чтобы развернуться в противоположную от многоэтажного дома сторону и уйти прочь, даже не оглянувшись. Мать и вправду не заслужила такого неблагодарного сына, после всего, через что ей пришлось пройти и того, что она сделала для Андрея. А Марат не заслужил такого скверного друга (они ведь друзья, правда?..). Избегая главный вход (забытый пропуск вместе с курткой остаётся у Марата), Андрей пробирается через открытое окно душевых и поднимается на шестой с половиной этаж. Он игнорирует лифт - сейчас любая остановка кажется неуместной, ему не хочется останавливаться - иначе пульсация усталости от быстрой ходьбы у него в голове сменится чем-то осознанным. Он распахивает дверь в комнату, хватает пауэр-банк вместе с первой попавшейся ветровкой. - Привет… - начинает было сидящий за ноутбуком Вахит, но Андрей просто отмахивается от него и через минуту оказывается на улице. Гудят провода и шумит пролегающая рядом с общежитием трасса. Он по инерции собирается было повернуть направо – слишком привык вечерами ходить к Марату, но потом вспоминает, и снова зависает. Круто поворачивает в противоположную сторону. Андрей решает, что оздоровительная прогулка сейчас ему совсем не помешает. Оздоровительный, выматывающий бег в неизвестном направлении под струями холодного вечернего воздуха. Он тяжело шаркает ногами, разгоняя блики фонарей в осенних лужах. Они в ответ заползают ему в кроссовки, и к раздражителям добавляется ещё и появившаяся в ногах мерзкая влажность. Андрей бежит, и бежит, и бежит… Через долгие-долгие минуты бесцельного передвижения боль, понемногу разраставшаяся диким репейником под рёбрами, отнимает у него способность хоть немного нормально дышать, и он переходит на медленный шаг. Виски все еще пульсируют от недостатка кислорода, а голова кружится сотней вертолётов. Всё-таки, физические нагрузки – не его. Андрей вынужден остановиться. Он не хочет распластаться прямо здесь – напротив серой многоэтажки, чьи очертания он не может различить из-за тумана перед глазами. Ему приходится упасть на влажную скамью перед домом, широким жестом руки размазывая пот по горящему лицу. Зря он бросил пить железо, конечно… - О, Андрейка, ты что ли? Он дергается от знакомого голоса, нервно открывает левый глаз и смотрит на соседнюю лавочку. Пусто. - Левее. – Андрей следует указаниям, но голова всё ещё кружится, и взглядом он утыкается в облезший по осени куст сирени. - Другое лево, дурилка. Андрей поворачивает голову. Снова никого. - Я наконец-то сошёл с ума?.. – вопрошает он беспомощно. Ему недовольно отвечают: - Идиот? Ещё левее смотри. Он повинуется хриплому голосу и: - О господи. Вова. Вова с разбитым. Сидит на промозглой земле, нелепо вытянув перед собой ногу. Ну, как сидит – устало упёрся спиной о ствол стоящего позади дерева и радостно смотрит на него. - Ты чего? – Андрей хмурится, и на уставших ногах, чуть кренясь влево, подходит к Вове. Тот хмурится в ответ. - Я-то нормально. Это ты чего? Ну-ка. – Вова хватает его за подрагивающую руку и тянет на себя. Андрей в непонимании садится рядом на корточки, пытаясь в процессе не потерять равновесие и не упасть на Вову. Выходит скверно. - Ты чем так извазюкался? - Вова ладонью проходится по Андрееву лицу, холодными движениями что-то стирая с его губ и носа. - Не знаю. А что там? Вова растирает это что-то между пальцами. Подозрительно принюхивается. - Опять с кем-то поцапался? Андрей глазам своим и плавающим в них цветным кругам пока сильно не доверяет, поэтому решает попробовать облизнуть губы. - А. Так это не пот. – кровь отдаёт железом на языке, и он сплёвывает её вместе с густой слюной. Хочется пить. Вова, приподняв одну бровь, с укором смотрит на Андрея. - Ну что? – Андрей раздражённо закатывает глаза, - Не занимался спортом давно, вот оно и бахнуло, наверно. У меня в начальных классах часто кровь из носа шла, нечего переживать. - Прихромал ели как, значит, замертво грохнулся на скамейку, весь в крови обмазанный, дрожишь жутко, и ещё просишь не переживать? Андрюх, вот не обижайся только, но, если Наташа тебя увидит в таком виде, я её от профилактического избиения отговаривать не собираюсь. - А то, что ты непонятно где лежишь со сломанным носом мы собираемся игнорировать, значит? – справедливо шмыгает Андрей. - Это ещё кого она первым избивать начнёт. - Вместо того чтобы со старшими спорить, лучше бы подняться помог. – Вова щёлкает его по носу. Андрей по второму кругу беспокойно проходится глазами по нему: - Ты не можешь, ну, - он задерживает взгляд на вытянутой ноге, - сам встать?.. Формулировка крайне неудачная. Вова сжимает губы, садясь прямее, и Андрей понимает, как ужасно это прозвучало для него в контексте. Особенно учитывая то, что Андрей знает, насколько Вова ненавидит упоминания своей беспомощности из-за травмированного колена. Он спешит исправиться, прежде чем Вова из вредности не начал вдруг вставать самостоятельно и не сделал себе ещё хуже – а он может, Андрей в этом не сомневается: - Не в том смысле, в котором ты сейчас это воспринял! Я хотел спросить, типа совсем всё плохо? – Ладно, Андрей видит всё сильнее проявляющееся на лице Вовы возмущение и признаёт – выражать мысли словами через рот тоже не его. Вот совсем. С одним сегодня уже поговорил, теперь не дай бог ещё и второго доведёт. – Так. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь и нужно ли мне вызывать скорую. - Всё нормально, я же говорю. – Вова недовольно отводит взгляд. – Просто ногу чуть подвернул, и всё. Ферштейн? - А вдруг тебе вставать нельзя, а? - Я, по-твоему, на медицинском три года просто так учился и не могу сказать, что мне можно, а что нельзя. – язвит он. - Откуда мне знать, где ты там учился? Я всю жизнь думал, что вы с Наташей вместе на экономическом были. - Давай, ковбой, прекращай думать и встать лучше помоги. Андрей, охая, подхватывает Вову за пояс и плечи, и тот, прихрамывая, доходит вместе с ним до скамьи. Садится сам и усаживает Андрея рядом с собой. - Ну наконец-то. Весь зад себе отморозил под этой берёзой. – он ощупывает свои боковые карманы и тяжело вздыхает. – Ты не куришь, случаем? - Нет. – Андрей находит завалявшийся в джинсах кусок салфетки и начинает оттирать измазанное в крови лицо, смотрясь в экран телефона. – И ты тоже не куришь же, разве нет? - Не курю. – Грустно соглашается Вова. – Который час? - Почти девять. - Сколько?! – Вова нервно отбирает его телефон прямо из рук, проверяя часы. – Пиздец. Он тут же ойкает, прижимает руку ко рту, а затем несильно толкает Андрея в бок: - Ты ничего не слышал, я при тебе не матерился. Андрей закатывает глаза: - Мне восемнадцать, Вов. - А ну, цыц. Позвони-ка Наташе. Скажи, что я в порядке, и, если вдруг она начала беспокоится, пусть перестаёт. А лучше мне трубку дай сразу. - Она не в курсе, где ты? – глупо спрашивает Андрей. - Была бы в курсе, я бы час под этим подъездом не сидел. Меня уже все местные бабки приезжим наркоманом считают. - А твой телефон где? - Где-где. В пи… - Вова откашливается, - в Караганде. Там длинная история, Андрейка. - Мы куда-то торопимся? - Торопимся. У меня пальцы на ногах замёрзли. Наташе звонить будешь или нет? Он набирает номер «супер систр» и через десять минут они втроём – взволнованная Наташа, всё ещё не отдышавшийся Андрей и хромающий больше чем обычно Вова – сидят на кухне и ждут, пока чайник перестанет кипеть. Мысли Андрея о том, чтобы поскорее вернуться и проверить, как там Марат, чередуются с желанием пойти и избить кого-нибудь. Он очень устал и хочет поскорее лечь спать. И не просыпаться, пока всё не наладится само собой. - Вещай. – приказывает Наташа, разливая кипяток по кружкам. - Я не хотел. – начинает Вова, аккуратно теребя рану на носу. – Так вышло, Наташ. - Скажи спасибо, что я ещё не успела подумать о том, что ты опять сдох где-то в подворотне, с тебя станется. Третий час с того момента, как ты обычно возвращаешься домой, а от тебя ни слуху, ни духу, и телефон отключен. Так что предупреждаю один раз – у меня в руках кипячёная вода, которая очень неприятно чувствуется при взаимодействии с кожей. И я могу запросто отогреть ей твои замёрзшие на улице ноги, если ты понимаешь, о чём я. - Я понимаю. - Тогда я слушаю развёрнутую версию произошедшего. А потом, - она переводит взгляд на Андрея, и тот беспокойно сглатывает, – мы послушаем историю о том, что случилось с тобой, чудо ты наше, и почему у тебя разводы крови на лице. - А что я-то сразу? - Ничего не знаю, сначала слушаем Вову. Тот прокашливается, поправляет усы и неуверенно начинает: - Иду я, значит, по улице, возвращаюсь с работы. Никого не трогаю. Наслаждаюсь природой, думаю о выходных – праздники, как-никак. Почти что дохожу до дома – две улицы, и я здесь. Батончик шоколадный тебе взял, кстати. Прошу вас, мадам. Тут смотрю – несколько крайне подозрительных гопников в подворотне скопились. Пообещай меня не бить, прежде чем я продолжу. – прерывается Вова, смотря на Наташу и отодвигая ногу подальше от неё, оставляя себе возможность сбежать. Андрей не может его винить в этой слабости. - Допустим. – она забирает сладость из его рук, становясь чуть дружелюбнее. - Я подумал, и решил подойти и посмотреть, чем они занимаются. Мало ли. - Обойти, очевидно, никак нельзя было. – Наташа скрещивает руки на груди, пока Андрей тихо сюрпает чай у себя в уголочке, надеясь, что про него все забудут. Вова праведно возмущается: - А вдруг там избивают в это время кого-то? Мне тоже мимо пройти? - Со своей ногой ты, конечно, очень большой помощник, - Наташа на больное давит и не морщится, в отличие от Вовы, который уязвлённо смотрит в ответ. - сразу всю кучку бы раскидал, герой. - Даже если так. Я всё ещё обладатель чёрного пояса и третьего дана. К тому же у меня трость с собой. Была. - Слабоумие и отвага. Я даже не удивлена. Трость-то где? - Там же, где и телефон, чёрт бы их всех побрал. – Вова делает большой глоток горячего чая. – Подхожу, значит, а эти гопники там то ли машину угнать пытаются, то ли ещё что. Я и спросил, чем, мол, они занимаются. Один сразу кричать начал, типа «Толик, шухер!!», второй бежать собрался, а третий трость в темноте смог разглядеть. Ну и вот. – он с досадой демонстрирует нос и ногу. – Я этому Толику тоже нос разбил, кстати, и фингал поставил. Пусть красивым походит. - Телефон у тебя украли, я правильно поняла? Вова кивает. - Ладно. – Наташа трёт переносицу. - Бог с этим телефоном, в полиции разберутся. Завтра на обследование в больницу поедем, ногу твою осмотреть надо. - Да Ната-аш. - Что – Наташ? Андрей сказал, что ты сам даже встать не мог. Это нормально, по-твоему? Андрей тупит глаза, недовольную ауру пострадавшего от гопников ощущая затылком. - Ему показалось. – цедит Вова. – у него голова в это время не соображала. Да, Андрейка? Ради собственной безопасности ему бы согласиться, но вдруг и правда что-то серьёзное с ногой? Осложнение или вроде того. - Не показалось. – уверенно говорит Андрей. – И, если нужно, я завтра с ним могу до больницы съездить. Пока ты на работе. - Вы сговорились? – Вова трагично сползает по спинке стула, - Всё нормально с ногой. В смысле – не то нормально, которое прямо нормально. Но нормально. Как обычно. Не надо никаких больниц. - Надо. – Наташа берёт его за руку. И Андрею кажется, что это не слезливо-романтический жест «не волнуйся, я рядом», а предупреждающий знак – «тебе никуда не деться с подводной лодки». - Я тебя самолично за уши утречком потащу. И только попробуй ещё что-то сказать. Чайник всё ещё у меня под рукой. - Сдалась тебе моя нога. – ворчит Вова в усы. - Кто-то же должен компенсировать твой пофигизм и безответственность. Наташа снова вздыхает, подходит к плите и начинает накладывать им остывший грибной суп. Оставшееся время они едят в тишине, думая каждый о своём. Андрей остаётся у них на ночь. Раскладной старый диванчик прогибается и скрипит под его весом, пока он вертится, пытаясь найти удобную позу и попытаться заснуть. Он уверен, что ничего не выйдет. Картинка бледного Марата, намертво прилипшая к сетчатке, высвечивается абсолютно каждый раз, когда он закрывает глаза. А тебе легко?.. - Андрей? – он вздрагивает от неожиданности, не замечая присевшую рядом Наташу. Светлые кудри спадают на лицо, она выглядит измотанно, говорит шёпотом, стараясь не разбудить недавно заснувшего Вову. – Ты как? - Терпимо. – Андрей выпрямляется и шепчет в ответ. - Прости, что сразу не спросила. Просто как увидела, что ты Вову почти на себе тащишь, ещё и с носом разбитым, так и … ох. - Думаешь, всё у него с коленом нормально? – спрашивает, пока Наташа не успела ничего уточнить про самого Андрея. - Я… - она подтягивает к себе ноги, ненадолго замолкает, что-то обдумывая. - Я не знаю. Надеюсь, что да. - Ну, Вова же сказал, что ничего страшного не случилось. – Андрей пытается хоть немного подбодрить сестру, - А он вроде как шарит. На медика вон учился. - Но что, если он это говорит, чтобы я не приставала лишний раз? Ты же его знаешь. - Андрей кивает, и она нервно закусывает губу. – Вроде бы только всё устаканилось: и с тростью ходить начал, и на операцию согласился. Я думала, может, мозги наконец появились. О себе думать хотя бы немного стал… А он опять за своё. Как будто только и ждёт, чтобы себе же хуже сделать. Иногда Вова очень сильно напоминает ему Марата. Или Марат - Вову. Андрей подтягивает колени к груди и утыкается в них лицом. Глухо предполагает: - Он ведь не специально. Сестра чуть пожимает плечами и отворачивается: - Очень сильно хочу в это верить. - После ещё тише добавляет. - Хочу верить ему, и в него. За окном начинается дождь. Капли приглушённо бьются о стёкла, поднимается ветер, и Наташа встаёт, чтобы закрыть балконную дверь. Андрей натягивает на себя одеяло, облокачиваясь о спинку дивана. - Мне тётя Света звонила. – говорит Наташа через некоторое время, и Андрей морщится. Ещё бы она не позвонила, после того как он бросил телефон. Странно только, что у него пропущенных не было. - Что сказала? - Как обычно. Жаловалась на тебя, просила поговорить. - О чём? - Много всего, на этот раз - о коменде, о деньгах, о здоровье. Наташа снова садится рядом с ним на диванчик, и он на секунду пугается того, что сейчас будет очередная поучительная лекция о жизни. Зря, конечно. Это же Наташа. - Ты же знаешь, что я – мы с Вовой, если хочешь – всегда готовы помочь, правда? – говорит она, и Андрей тупит взгляд. – Комендантшу там избить, с учёбой немного подсобить. Даже если помощь не нужна, просто поговорить можем. Ты уже не маленький, я в твою жизнь лезть не собираюсь. Просто говорю, что мы - тут. Необязательно всё тянуть на себе. Он неловко шмыгает носом, на душе становится чуть легче. - Хорошо. – говорит Андрей, смаргивая ненужную влагу с ресниц. – Если что-то прямо серьёзное будет, я скажу. - Пока, значит, всё нормально? - Да. Всё нормально. - Ладно. – Наташа натянуто улыбается, и он старается улыбнуться ей в ответ. – И если что, ты до отъезда можешь у нас перекантоваться, пока в общаге всё не наладится. - До отъезда? – Андрей склоняет голову, пытаясь понять, о чём она говорит. – Вы уезжаете куда-то? - Мы – нет. Но ты ведь на ноябрьские праздники домой собирался съездить? Или передумал? - Ой. Со всей этой суматохой у Андрея совершенно вылетело из головы, что ещё месяц назад он взял билеты, чтобы на праздниках наконец повидаться с Юлей, как и обещал. И мать повидать заодно. - Не едешь, получается? Очень хочется ничего не предпринимать. Сдаться вот прямо сейчас, остаться у Наташи, не видеться больше ни с матерью, ни с Маратом и ждать, пока всё придёт в норму само по себе. Очень хочется. Но он так не может. - Еду. Билеты невозвратные. К тому же нехорошо снова обманывать ожидания Юли. Она скучает. Да и сам Андрей – тоже. Надо съездить. Хуже уже не станет, это точно.