Новый Рассвет

      Однажды Великого Магистра Ордена Долгого Пути Нанку Ёка спросили, какое из многочисленных сотворённых им при помощи магии чудес, он ближе всего подпустил к своему сердцу? Что, больше прочего, радует Великого Магистра, при сотворении им чар, и чем он искренне наслаждается, когда достигает задуманного результата?       Нанка ответил не сразу. Больше получаса он молчаливо всматривался в никуда, словно бы перебирая в закромах памяти все когда-либо воплощённые им заклинания, всех известных ему ступеней и магических традиций. Учитывая глубину познаний Магистра в мистическом искусстве, не удивительно, что процесс так затянулся.       Наконец, когда ставшая неловкой тишина перевалила за третий час, Нанка сказал, как обычно спокойно, размеренно, почти шёпотом:       — Больше всего на свете я люблю самые простые вещи: рассеивать тьму любыми подручными средствами, от ярких лучей солнца, до крохотного огонька лучины, добывать радость из горя, превращать скорбь в торжество, делать всякое поражение первым шагом к грядущей победе, и чтобы цветы росли на руинах, трава пробивалась сквозь брусчатку, улыбка – сквозь слезы, а смех — сквозь удушающую скорбь.       Закончив свой монолог короткий, Великий Магистр молча развернулся и ушёл, а на следующий же день было всеобще объявлено, что Орден Долгого Пути более не заинтересован в борьбе за власть. Он разрывает все военные союзы, отвергает все ранее подписанные соглашения и более не намерен лить кровь за зря.       В последствии многие спорили о том, почему же Великий Магистр Нанка Ёк поступил так, как поступил. Злые языки твердили, что он просто струсил, не выдержал конкуренции и сдался. Иные уверенно заявляли, что всё это на самомо деле хитрый план Ордена Долгого Пути, призванный ослабить бдительность прочих Орденов. Третьи сошлись во мнении, что это не их дело — разбираться что именно твориться в головах у разного рода могущественных чародеев. И только сам Нанка Ёк, да его приближённые, знал, что он всего лишь нашёл ответ на вопрос, который, в тайне, так давно хотел услышать.       

***

      — Ваше приказание исполнено в полной мере, Мэтр. — звонкий голос Айрин эхом разлетелся по внутреннему двору новоиспечённой Академии Чародейства и Волшебства Харгеона, точнее по её первому кампусу, где планировалось обустроить общежития для абитуриентов и учеников. — Орден Длинных Когтей официально расформирован и в полном составе готов войти в ряды Торгового Дома Байгод.       — Ты просто прелесть, Айрин, — свесившись с балкона, я не мог сдержать улыбки, глядя на мельтешение младшей поросли на лужайке внизу. Нас с Белсерион они не видели, благо бывшая дракона уже в достаточной мере освоилась со своими новыми способностями, чтобы случайно не развеивать каждое заклинание в радиусе её видимости.       Не то чтобы этот разговор был особо важен или строжайше секретен. Лично я его таким не считал, хотя в последнее время с тем же Энсо у нас частенько возникали разногласия на тему того, что разглашать можно, а что нельзя.       Из-за новой высокой должности, бывший Глава Городской Стражи, а ныне командир воссозданного подразделения Рунных Рыцарей Харгеона, совсем запустил свою паранойю. Не то чтобы я возражал, вещь в хозяйстве полезная, но тут, как и везде, главное знать меру, а то можно начать и самого себя подозревать в различного рода каверзах. Мол, проспал вечернюю конференцию — враг державы, вступивший в преступный сговор с силами Морфея! Не сдал ежемесячный отсчёт в Городской Совет в срок — вменяем саботаж и препятствие правосудию!       Утрировано, конечно, но Энсо действительно начал частенько перегибать палку, так что я вновь взял на себя неблагодарную обязанность привести его в чувство, хотя сам Роузвел от чего-то искренне считает, что я просто решил ни с чего над ним поиздеваться! А ведь всего-то пустил пару слухов о том, что он уже год как безнадёжно влюблён в одну девчушку из мэрии и ночами не спит, всё думает о ней! Такой крик поднял из-за пустяка, благо сама девушка оказалась умнее и быстро ухватила свой шанс за рога, а нашего доблестного капитана — за шкирку. Впрочем, не мудрено, сама-то она действительно уже давно по нему страдала, так что, думается мне, не пройдёт и пары месяцев, как излишняя паранойя Энсо пройдёт сама собой. Счастье, оно такое, жадное и властолюбивое, не терпит близ себя никакие прочие чувства.       — Ваша похвала честь для меня, Мэтр... — припав на одно колено, аловолосая фурия склонилась в своего рода поклоне, на что мне только и оставалось, что печально вздохнуть.       — А мне казалось, что мы прошли этот этап наших отношений ещё два года назад.       — Не понимаю о чём вы, Мэтр. — напрочь проигнорировала та неприкрытой укор в моё голосе. — Я всего лишь выражаю вам должное почтение и только. Это меньшее, чем я могу отплатить вам за...       — За избавление от своей чешуйчатой проблемы ты весьма плодотворно и щедро расплачиваешься со мной своей службой и бескорыстной помощью во многих делах, как будешь это делать ещё девяносто семь лет, следуя заключённому между нами договору. Но я абсолютно точно помню, что, когда составлял его, не вносил в список обязательных условий излишнее чинопочитание и преклонении перед моей скромной персоной каждые пять минут к ряду.       — Вы правы, Мэтр. — не моргнув и глазом согласилась бывшая дракона, при этом всё-таки поднявшись на обе ноги и упрямо заглянув мне в глаза. — Это целиком и полностью мой выбор и моё решение, и, как сознательное и относительно свободное существо, я имею полное право посвятить свою жизнь и верность любому, кого сочту достойным этого.       Это был удар ниже пояса.       — Бить меня моим же оружием, как минимум очень некрасиво с твоей стороны.       — Зато эффективно. — впервые с начала разговора на лице Белсерион промелькнула и тут же погасла тихая улыбка. — Ведь, следуя такой логике, вы не можете запретить мне выражать вам, как моему Спасителю, надлежащее почтение, иначе воспользуетесь своей властью надо мной, признав её.       — Туше. — мне ничего не оставалась кроме как беспомощно развести руками, признавая безоговорочную капитуляцию. — Но раздражённо бухтеть себе под нос, ныть, как маленькая девочка, и всячески выражать своё недовольство таким твоим поведением, мне по-прежнему можно, а потому, не жди пощады! Начну прямо сейчас.       — Как вам будет угодно, Мэтр. — вот теперь она действительно улыбалась, не лицом. Мимикой бывшая "Королева Драконов" владела безупречно, а мои способности к эмпатии, с недавних пор, полностью перестали на неё работать, однако мелькало что-то неуловимо-светлое и пушистое во взгляде этой сверх всякой меры невыносимой женщины, в те редкие моменты, когда она была по-настоящему счастлива. За одно это ей многое можно было простить. Многое, но не всё:       — И раз уж мы пришли к консенсусу, что право творить полную дурость столь же священно, как и право совершать взвешенные и мудрые поступки, пожалуйста, прекрати вменять своей дочери, что она передо мной по гроб жизни обязана. Это излишнее.       — Но так и есть. — она отвела взгляд. — Если бы не вы, Эрза не смогла бы появиться на свет. Логично считать, что отныне её жизнь всецело принадлежит вам, Мэтр.       — Илиодор. Меня зовут Илиодор, и тебе это прекрасно известно. И нет, я не считаю, что эта малышка, — короткий кивок в сторону резвящейся на лужайке аловолосой (вся в мать) егозы, что прямо сейчас активно донимала расспросами как всегда спокойную, как предрассветные сумерки, Мару, под едкие комментарии примостившегося у соседнего дерева Ромула.       — Хоть что-то мне должна. Миф, что спаситель, обязательно что-то получает за своё участие в судьбе другого человека, полностью несостоятелен. Если уж спас сдуру чью-то жизнь, значит, теперь обязан продолжать в том же духе. Никаких привилегий, только дополнительные обязанности. И, по сему выходит, что эта я многое должен этой девчушке, и от сего рока мне уже никак не отвертеться. Остаётся лишь принять его с честью.       — Всё совсем не так, вы...       — Но это я — незнакомый и чужой, в сущности, для неё человек. — нарочито не заметив попытку убедить меня в обратном, продолжил как ни в чём не бывало говорить. — С тобой же, Айрин, дела обстоят и того хуже, ведь ты — её мать. И хоть убей, я не могу взять в толк, почему все твои редкие визиты к дочери сводятся лишь к попыткам промыть ей мозги, на тему несуществующих долгов и иллюзорных обязательств.       Теперь уже я насильно поймал мечущийся взгляд магесы, пусть уже и с приставкой анти-, не позволяя той отвести его в сторону.       — До того я не вмешивался, всё же, это ваше семейное дело и ваши же личные отношения, но время идёт, а твоё влияние на Эрзу становиться всё более и более пагубным, и я хочу знать — почему?       — Я... я не понимаю сути вашего вопроса, Мэтр. — упрямо продолжая смотреть куда-то сквозь меня, Белсерион поджала губы, от чего те превратились в одну сплошную белую полосу.       — Переформулирую иначе, ради тебя, душа моя, я и не на такое готов пойти. Почему ты всеми силами пытаешься дистанцироваться от собственной дочери, Айрин? Ты ведь мечтала о том, как будешь проводить с ней дни и ночи на пролёт, грезила смотреть, как твоё чадо будет расти и взрослеть у тебя на глазах. Что изменилось?       Бывшая Королева Драгнова молчала, превратившись в статую имени себя самой.       — Я не могу заставить тебя говорить. Точнее могу, но не буду. Просто знай, что прямо сейчас ты допускаешь огромную ошибку, которую после будет уже никак не исправить. Поверь, я сам когда-то наступил на эти грабли... — перед глазами промелькнуло и тут же пропало туманное, зыбкое воспоминание, отозвавшееся неожиданно острым уколом где-то в районе груди. — И не хочу, чтобы ты испытала тоже, что и я, когда осознал последствия собственной глупости и непомерной гордыни. Просто...       — Вы ведь говорите о своём сыне? — глухим, почти бесцветным тоном прервала меня бывшая дракона, явно стараясь сместить фокус внимания с себя. — Вы уж как-то упоминали его раньше, кажется, его звали Роджер?       — Да, в честь моего отца.       — Необычное имя, но красивое. Уверена, он тоже был прелестным ребёнком.       — Возможно и так.       — Вы не уверены или...?       — Я не знаю. — ответ получился чуть резче, чем должен был бы. — В том и суть. Я понятия не имею, каким он был. Лишь видел, кем он стал, благодаря моему равнодушию. Отвратительное зрелище, скажу тебе, жалкое, во многом ущербное, и что хуже всего прочего, в случившемся мне некого винить, кроме как себя самого.       Вновь облокотившись на мраморный парапет балкона, я вдруг неожиданно усмехнулся.       — Знаешь, я не привык испытывать потребность в чьей-либо поддержке. Предпочитаю жить с мыслью, что я — единственное живое существо во Вселенной и помощи ждать просто неоткуда. Такого рода убеждённость не делает жизнь комфортной, напротив, заметно усложняет многие бытовые моменты, но даёт неплохие практические результаты. В частности, я всегда готов к тому, что мой план провалится, что исполнители подведут, что я останусь один на один с этим Миром. Паршивая тактика, но беспроигрышная стратегия, по крайней мере когда дело касается Магии и поиска силы. Так я думал, пока вдруг не осознал, что выбранная мною дорога ведёт в никуда. И никакое озарение здесь не причём, я просто... просто подумал о том, что ждёт меня в самом конце. Ради чего вообще я делаю то, что делаю, и пришёл к неожиданному выводу, что всё это на редкость бессмысленно. Пустая погоня за силой, что я ошибочно принимал за жизнь, стала мне противна, как и я сам, отчаянно стремящийся заполнить пустоту, которую старательно воспевал... Банальная, в сущности, мысль, что сила лишь ради силы ничего не стоит, стала мне доступна только тогда, когда я потерял двух по-настоящему близких и важных для меня людей. Думаю, не будет преуменьшением сказать, что я сам же их и погубил, потому, прошу тебя, не иди схожим путём.       — Дело не в этом. — всё ещё не в силах сдвинуться с места, Айрин почти шептала. — Я... в-вы... говорите так, вините себя, но... но вы... Вы были... — хрупкая на вид ручка с нешуточной силой вклинилась в зачарованные камни кампуса, перемалывая в мелкое крошево гранит и магию, заключённую в нём. — Как бы вы не корили себя, в чём бы не винили, вы по-прежнему имеете право называть себя отцом. Потому что, несмотря ни на что, вы готовы были поддержать своё дитя. Как угодно, но готовы. Я же такой привилегии лишена... навсегда.       Пара одиноких слезинок беззвучно скатилась прямо на сверкающие на солнце мраморные плиты балкона.       — Я знала в каком положении нахожусь. Знала, на что иду и боялась... Отчаянно боялась, что, узнав о беременности, вы передумаете, станете настаивать на прочих вариантах, и... И я решилась. — Айрин подняла на меня мутный, заплаканный взгляд багряных глаз. — Я сделала свой выбор. Предпочла личное счастье, жизни нерождённой дочери. И с той самой секунды, я более не имею никакого морального права называть себя её матерью. Никогда.       — О чём я и говорю — гордыня и равнодушие.       — Всё не так! Я же сказала, что...       — Что ты едва не лишила дочь жизни. Я слышал это ясно и чётко. Почти столь же чётко, как вижу сейчас то, как ты лишаешь её ещё и матери, потакая собственному эгоизму и мелочному чувству вины.       — М-мелочному? — казалось, она не могла поверить в реальность произнесённых мною слов.       — А скажешь нет? — удивлённая гримаса наползла на лицо сама собой. — По-твоему явно лучше просто снедать себя заживо, при этом никак не участвуя в жизни дочери, которой сейчас как никогда необходимы твоя забота и поддержка, намного лучше, чем попытаться исправить собственную ошибку, совершённую на пике отчаяния. Как по мне, это именно что мелочно и откровенно не достойно тебя, Айрин.       Очередной счастливый визг заставил меня на мгновение прерваться, вновь устремив взгляд на внутренний двор.       Белсерион тоже не спешила развивать разговор, угрюмо сверля глазами мраморный пол балкона. Чтож.       — Эхх~, не хотел я, чтобы до этого дошло, но ты, как и всегда, не оставляешь мне выбора. Проигрывать я не люблю даже больше, чем признавать собственные ошибки, так что сойдёмся на ничьей. Ни вашим — ни нашим, так сказать.       — М-мэтр? — девушка, казалось, была потрясена столь резкой сменой тона беседы.       — Нет, меня точно зовут Илиодор. А тебе стоит наконец отринуть прошлое, простить себя и стать для Эрзы матерью, которую это алое чудо в перьях заслуживает. Это был приказ, если что.       — Но вы же... Я, конечно, повинуюсь, но...       — Но я, после трёхгодичной осады, наконец проиграл твоим отчаянным попыткам вознести меня на пьедестал. — отлипнув наконец от парапета, аккуратно положил одну из рук на плечо явно находящейся на грани истерики магесы. Мда, без эмпатии это куда как сложнее. — И ты тоже проиграла, не сумев окончательно закрыться в коконе из собственных психотравм и мнимых и реальных грехов. Так что, выходит, что мы оба проиграли, а значит, по определению, у нас ничья. Предлагаю на этом и закончить, а то, чует моё сердце, эта игра нас до добра не доведёт.       И не давая потрясённой до глубины души девушке опомниться, быстро проскользнул той за спину, уже у самой двери тихо дополнив:       — Если ты считаешь, что недостойна сделать это ради себя и не вправе — ради неё. Сделай это для меня. Тут перед тобой никаких преград нет.       После чего, не прощаясь, скрылся в недрах пока ещё пустой Академии, услышав за спиной лишь едва различимое:       — Спасибо...       

***

      — Я тебя везде искала. — недовольный голос де Монморанси настиг меня аккурат у лестницы, ведущей на третий этаж. — Где ты пропадал? Заседание соучредителей начнётся уже через десять минут, а ты даже речь не отрепетировал.       — Подрабатывал... — тут я понял, что в языке Ишагара просто нет нужного мне слова. — Менталистом, на полставки. Дрянное занятие, скажу я тебе по секрету. Врагу не пожелаешь.       — В таком случае, возможно, — два янтарных омута прожигали меня с таким напором, что невольно осмотрелся — не задымился ли где. — Только возможно, не стоит заниматься тем, о чём тебя не просили и что не входит в список твоих непосредственных обязанностей?       — Ну, предположим, — взяв Леди под локоток, аккуратно повёл её по направлению к конференц-залу, заодно выходя из-под гипотетической линии огня. — О таком вообще мало кто просит, а что до обязанностей — мир и покой в Харгеоне, а, с недавних пор, и во всей Северной Марке, входит в число моих непосредственных забот. И, поверь мне на слово, Элли, мир и покой в душе профессиональной убийцы магов, способной и дракона уложить на лопатки, с ними коррелируют напрямую.       — Ты говорил с Белсерион? — хватка на моей руке стала чуть крепче.       — Перекинулся парой слов по пути сюда.       — И о чём же была эта пара слов, раз по итогу ты почти сбежал в свой кабинет, явно намереваясь запереться там на все замки?       — О детях. Ответственности. Прощении. И моём сыне. — как ни в чём не бывало ответил я, а вот Леди такой откровенности с моей стороны не ожидала, от чего едва не запнулась, сбившись с шага.       — У тебя есть сын?       — Представь себе, а в добавок к нему ещё и дочь имеется.       — Понятно. — Элла вновь обвела мою фигуру внимательным взглядом. — Дети и ответственность вещи взаимосвязанные, это я могу понять. Но при чём тут прощение?       — Кто бы знал? — на этот вопрос мне только и оставалось, что беззаботно пожать плечами.       — Илиодор. — теперь тон магесы стал требовательным.       — Что? — остановишься, я беспомощно вгляделся в её нахмуренные очи. — Я действительно не знаю, просто не помню.       — В каком это смысле — не помнишь?       — В самом что ни на есть прямом. Помнить – это зачастую единственный способ не прощать, и я не помню, какая именно история произошла у нас с сыном.       — Вообще? — теперь она казалась встревоженной, понять точно было сложно, сейчас эмоции в груди "Последней Волны" более походили на тот самый знаменитый Гордиев Узел. Не разобрать.       — Только общие черты и отдельные моменты. Так проще.       — Но как же...       — Пойдём, — не дав ей договорить, вновь аккуратно беру очередную ошарашенную моими откровениями деву под руку, внутри раздумывая над тем, не далековато-то ли я зашёл, в попытках залечить чужие психотравмы, что, ненароком, вскрыл собственные. — Собрание через пять минут, а меня даже речи нет, представляешь?!