На рассвете я сгорю

      Часовые пропустили Узи без проблем, хотя и глазели на ее пробитый дисплей. Она проехала чуть дальше в лагерь, спешилась и привязала лошадь к одной из коновязей. Та, пошевелив ушами и хвостом, опустила голову и стала пить мутноватую воду из корытца – самое то после путешествия под палящим солнцем.       Узи же пошла дальше. Она вынула из кармана платок и вытерла им подтекшее масло, затем убрала его обратно и стала искать взглядом отца. В лагере всё было по-прежнему: у кухни работали повара, рядом с костром отдыхали после удачного дела её соратники, пока над тем же костром сооружали беседку. И работающие, и отдыхающие переговаривались между собой, шутили, смеялись, коротая время. Не все бандиты участвовали в ограблениях, мошеннических схемах и налётах: в лагере было много жен, матерей и пострадавших, которые не могли отправляться на вылазки. Все они приносили пользу и тут, в безопасном месте: охраняли вход, строили навесы, копали землянки, а то и возводили целые дома, если приходилось оставаться на одном месте надолго. Уход за лошадьми, приготовление пищи, сортировка добытого хлама, продажа его в магазинах и у скупщиков, бухгалтерия или даже развлечение остальных – для каждого находилась работа по душе и возможностям. Были те, кто по какой-то причине не мог вступать в открытые перестрелки, но деньги зарабатывать хотел – их отправляли в город, где они промышляли кражами. Таких ребят Узи видела редко, потому что и в лагерь они захаживали нечасто, лишь отдохнуть и скинуть ценности в общак. Быт у банды был налажен, а укрытие – обустроено.       Узи окликнула проходящего мима дрона с охапкой дров в руках:       – Эй, дружище! Хана не видал?       – Привет, Узи, – он кивнул головой и поправил свой груз. – Он был в своей палатке. А что у тебя с?..       – Мелкая стычка, – махнула она рукой. – Спасибо!       Разбойница свернула в другую сторону от костра и прошла к палаткам писак. Там в тесных шатрах сидели дроны и люди, которые занимались описью всего, что было добыто и всего, что было продано. Хан опасался краж и настоял на том, чтобы каждый предмет был учтён. Рядом с этими палатками всегда стояли повозки, нагруженные сундуками с добычей – прибывшей и той, которая готова к отправлению в город.       Неподалеку же, напротив "бухгалтерии", стояла более просторная палатка с низкой верхушкой, на которой стоял белый флажок.       Узи никогда не входила в палатку отца без разрешения. Она не могла даже приоткрыть полог, чтобы посмотреть внутрь, – Хан требовал полного соблюдения своего личного пространства, и он сделал все, чтобы она жёстко и четко усвоила этот урок.       Узи громко сказала:       – Пап! Ты здесь?..       Она остановилась и прислонила ухо ко входу в шатер, прислушиваясь к происходящему внутри и пытаясь понять, есть ли там кто-то.       Вдруг ткань бесшумно откинулась, и Узи отпрянула назад. На пороге стоял единственный дрон в лагере, который каждый день одевался, как на похороны. Он молча, холодно глядел на неё.       – Привет, Кассиус... – она кивнула головой в знак приветствия и ненароком взглянула ему за спину. На широком столе лежали стопки свитков, книг, записей, стояло перо в чернильнице. Слева стоял портрет её матери – улыбающейся молодой девушки с фиолетовыми волосами, очень похожая на саму Узи.       Август шагнул вперёд и отпустил полог палатки. Дверь в маленький мир отца закрылась, и она вновь перевела взгляд на его серого кардинала.       Узи слегка побаивалась Цезаря. Она с самого детства росла в его обществе. Иногда они даже играли вместе, когда у отца не было времени, но, как правило, она лишь наблюдала за тем, как они делят власть и обязанности, управляя лагерем вместе.       Оба они были жестоки, беспощадны, прагматичны, для них обоих цель всегда оправдывала средства. Но Хан никогда не показывал это при своих людях. Он поддерживал образ "своего парня", харизматичного лидера; он контактировал со своими подчинёнными, решал их проблемы, общался с ними. Как ни странно, при этом именно Хан терпеть не мог эти дела. Он всегда называл любые склоки между бандитами "крысиной возней" и плевался в их адрес, когда оставался наедине с дочерью и Цезарем.       А вот Август... Августа боялись все. И сама Узи боялась бы, если бы не привыкла к его компании. Даже сейчас его холодный, слегка презрительный взгляд, которым он одаривал всех, с кем имел дело, заставлял ее почувствовать себя неуютно. Кассиус никогда не боялся проявить себя настоящего на публике. Говоря о нем, разбойники оборачивались через плечо: вдруг бесшумная черная фигура стоит за их спиной? Вдруг он бросит и их в костер, как сделал однажды с незадачливым вором, прикарманившим часть общака? Вдруг он заставит их глотать их же масло, растопчет голову вдребезги, оторвёт каждую из конечностей, прикует к столбу, оставит умирать на жарком солнце? Хан был рукой с перстнем на пальце – мудрой, управляющей, с подстриженными чистыми ногтями. Кассиус же был рукой палача-дознавателя в черной перчатке, в кожу которой въелась застарелая, заскорузлая кровь, заставляя кончики пальцев навеки сохранить аккуратные вмятинки.       Узи сглотнула слюну и несмело спросила:       – Где отец?       – С пленником. Что с лицом?       – Подстрелили.       – В следующий раз стреляйте первой, леди.       – Ценнее совета не слышала.       – Рад служить.       Уголки его губ слегка приподнялись в едва заметном подобии улыбки, и бандитка приободрилась.       – Прости, что отвлекла. Удачи тебе.       Кассиус кивнул, и Узи двинулась дальше. Она обошла палатку слева и пошла в северную часть лагеря – туда, где стояли полуразрушенные домики, впоследствии отремонтированные дронами. Когда-то давно на месте их базы была деревня. Цезарь говорил, что жили тут не дроны, а люди (это видно по методам строительства), и что этим домам уже очень много лет. Никто не знал, почему это поселение было оставлено, но это определённо было на руку банде: после небольшого утепления и ремонта жилища стали вполне пригодными для ночлега. Домов, прогнивших не донизу, было всего несколько, и содержали в них бандитов-людей, горстку других разбойников и пленников. Одну из построек, ранее, видимо, бывшую хлевом, переделали под тюрьму, в которой временно содержались те, кто мог принести пользу живым: проштрафившиеся члены банды, важные люди, заложники, конкуренты. В дальнейшем за них брали выкуп, либо их убивали, либо их отпускали – хотя это случалось редко.       Узи поднялась на крыльцо и вошла внутрь. Тюремщик, обычно сидевший у двери за столом, ныне стоял у одной из камер, разделенных между собой стенками. В ней был Хан и какой-то незнакомый ей дрон. Она подошла поближе, и надзиратель молча приподнял шляпу, приветствуя её. Хан, стоявший за решеткой рядом с пленником, говорил, и бандит не решался перебивать.       – Ты, похоже, не понимаешь своего положения, – покачал головой главарь. – Ты в плену у самой большой банды на материке. У нас неограниченные ресурсы, у нас численное преимущество, и никакие твои дружки тебя не спасут. Я знаю, кто ты, и я знаю, откуда ты. Если ты ничего мне не скажешь... может быть, визит к твоей семье даст ответы?       – Не трогай их, мразь! – прошипел дрон.       – Ай-яй-яй... – медленно произнес Хан и поцокал языком. Он мельком взглянул на дочь, но не отвлекся от дела. – Какие мы языкастые. Может, мне вырезать тебе язык и заставить тебя писать все, что мне нужно?       – Я уже говорил, что знал его сто лет назад! – он гневно тряхнул связанными перед собой руками. – Я не помню даже, как он выглядел, чего ты от меня хочешь? – пленник нервно засмеялся, но смех быстро прервался: Хан схватил его за тонкую стальную шею и сжал ее пальцами.       – Адрес. Его друзья. Его родные. Всё, что ты знаешь. У меня кончается терпение.       Он тряхнул дрона и ударил его об стену, отчего его голова дернулась и откинулась вперед. Пленник закашлялся и сказал:       – Что я вам сделал?.. Мы даже не друзья... Он просто был моим знакомым...       – Но был же! – воскликнул Хан, нанося жёсткий удар ему под дых.       – Отпустите... – промямлил согнувшийся пополам заложник.       Миг – и мощный удар Хана приходится прямо на челюсть дрона, оставляя значительную вмятину. Тот падает на пол и получает ещё несколько пинков в живот.       – Ничего личного. Ты не делишься информацией – мне приходится ее выцарапывать, – громко произнес отец Узи, заглушая стоны заключённого.       – Не знаю я, не знаю, я не знаю, не знаю, не знаю я... – звучал глухой голос из-под закрытой руками головы.       – Ну же... Ты же дрон, а не человек... – сказал истязатель. – Это было всего пять лет назад. Ты же не мог забыть...       Хан вынул из ножен большой тесак и пару раз рубанул дрона в плечо. Масло полилось по его телу, а на лице главаря гуляла удовлетворенная ухмылка. Бандит с силой ударил его по ногам; послышался хруст и мучительный стон.       – Не надо, пожалуйста, я не знаю... – слышалось с пола, пока сильные ноги в светлых джинсах и высоких сапогах пинали его куда попадёт. На металле и керамике оставались вмятины и тонкие трещины.       Наконец Хан схватил пленника за обмасленные грудки, поднял, усадил на нехитрую кровать и отвесил ему пощёчину; пара капель масла вылетела изо рта дрона, будто кровавый кашель. Узи содрогнулась.       – Вспомнил что-нибудь, друг? – громко сказал он, пощелкав перед носом плачущего заключенного.       Тот прерывисто стонал, не в силах говорить, выкашливал масло и заламывал руки, но все же сквозь слезы слабо произнес:       – Ве-вел..таун...       – Чё? – наклонился к нему Хан.       – Вел...таун... – тот сглотнул, приоткрыл глаза и сказал:       – Он в Велтауне... жил. Раньше. Я не знаю, где он сейчас, я его не видел пять лет... Я честно не знаю, пожалуйста...       Хан наклонился к нему ещё ближе и медленным, тихим голосом спросил:       – Где именно в Велтауне, убожество?       – Я не знаю, я правда не знаю, он не говорил, я не был у него дома... – он затряс головой. – Прошу, пожалуйста, у меня дети...       Главарь долго смотрел, как он трясся и плакал, а потом выпрямился и вышел из камеры, бросив тюремщику:       – К яме его. Отжил он своё.       Тот кивнул и закрыл решетку, дважды провернув ключ в замке. Узи смотрела, как дрон медленно ложится на хилую кровать, истекая маслом; оно пропитывает грязную простынь и смятое одеяло, оседая на нем чернильными пятнами. Она передернулась и отвернулась. Она видела такое и раньше, но предпочитала не смотреть.       – Что с посылкой? – кратко спросил Хан, вытирая руки полотенцем, подготовленным для него заранее на столе.       – Вышла... неувязка, – помедлив, ответила Узи. В ответ на вопросительный взгляд отца она торопливо объяснила:       – Она была на месте, но туда кто-то пришел до меня...       – Ты убила его? – перебил он дочь.       – Нет. И это была она. И она забрала посылку.       Чистыми руками Хан взялся за лицо и медленно потер его, всем своим видом выказывая раздражение и усталость.       – Блять, Узи, это было простейшее задание. Ты даже с ним не справилась?       – У неё глаза желтые! Шериф какой-то или типа того...       На секунду он замер, но потом сказал:       – Какая к черту разница? Может, ее ремонтировали в сарае чумной вилкой. Не оправдывайся, Узи.       – Она меня чуть не убила, а тебя беспокоит только какая-то посылка? – воскликнула она, разведя руками.       – Да! Да, беспокоит! – крикнул на неё Хан. – Я послал тебя за ней, потому что надеялся, что у тебя хватит разума хотя бы забрать сраную коробку! Убила бы эту мерзавку, если бы потребовалось!       – Я попыталась!       – Значит, пытайся лучше, – тихо и жёстко сказал он. – Ты в лагере на месяц.       – Месяц?!       – У нас приказы не обсуждаются.       Узи раскрыла рот и хотела что-то сказать, но повернула голову в сторону пленника и замолчала. Тот лежал; его плечи дрожали, под кроватью уже было чернильное пятно. Она развернулась и вышла из дома.       – И зайди к Брендону, чтобы дисплей подлатал! – крикнул ей вслед отец.       – Зайди в ад, чтоб тебя там черти выебали... – пробубнила себе под нос Узи, додумав в голове: "Как раз в обстановочку впишешься..."       Зайти к Брендону, местному технику, она планировала и так. Но она и подумать не могла, что папа настолько бурно отреагирует на её провал – настолько, что даже не заметит её рану... Она вновь подумала о пытках и нервно выдохнула, вздрогнув и поморщившись от отвращения. Но больше всего ей не понравилось наказание. Месяц без вылазок наружу? Месяц тут – в этом клоповнике, вокруг бесконечных деревьев, вдали от всех городов?       Она дошла до палатки техника и вошла внутрь. Ей всегда был интересен этот мир, в котором она ничего не смыслила: провода, печатные платы, чипы, батареи и та огромная машина, занимающая целую стену, которую называют компьютером... Брендон был приятелем Узи и иногда рассказывал ей, как работают те или иные детали в телах дронов, и ей всегда было интересно слушать его истории, но сама она никогда не занималась ремонтом – не хватало усидчивости.       Брендон поднял голову и улыбнулся подруге, но быстро нахмурился.       – Кто это тебя так, Узи?       – Какая-то баба. Подстерегла меня в доме и выстрелила. Я её тоже поранила, но без потерь не обошлось.       Бандитка прошла вглубь палатки и легла на кушетку. Брендон подвинул большую лампу так, чтобы лучше видеть рану пациентки. Он взял лупу и стал напряжённо всматриваться вглубь экрана.       – Осторожнее надо быть... – задумчиво протянул он.       – Ой, вот ты хотя бы не начинай... – фыркнула Узи, глядя на то, как техник перебирает какие-то приборы и инструменты на своем столике. Она никогда не любила бывать на этой кушетке, но "лечить" "глаза" было ещё более напряжно.       – Замри и замолчи.       Брендон наклонился к ней и пинцетом влез в самую глубь дисплея Узи. Это было неприятно, но терпимо; она смирно лежала, слушая тарахтение электрогенератора снаружи. Наконец механик медленно повел руку обратно, и Узи увидела, как усики пинцета сжимают деформированную сталь.       – Я извлёк пулю, – кратко резюмировал Брендон. Он бросил кусочек металла в мусорку, а затем строго, внимательно посмотрел на Узи и произнес:       – У нас нет нормальных деталей, чтобы починить твой экран. Лучшее, что я могу сделать – нашаманить внутри, заполнить рану герметиком и поместить поверх кусочек прозрачного пластика или чего-то такого. Ты определенно будешь хуже видеть, но это лучше, чем ничего.       Узи расстроенно отвела взгляд. Не быть ей теперь стрелком... Так рано потерять зрение...       – Ну, что уж теперь делать... Давай.       – Если бы я мог, я бы все сделал. Но пуля задела основные компоненты. Хорошо, что ты можешь видеть хотя бы вторым глазом...       – Я знаю, брат. Можешь не оправдываться.       Она грустно вздохнула, а затем закрыла глаз и позволила Брендону взять другой инструмент и начать копаться в своем дисплее. Это было больно, и время от времени она шипела, когда техник задевал особенно чувствительный нерв; но всё-таки она смогла досидеть до момента, когда ко второму глазу вдруг вернулось зрение.       – Слушай, я ведь уже вижу... хуже, но вижу... – Узи повертела головой, рассматривая палатку. – Может, так оставим?       – Нельзя, – покачал головой Брендон. – Нарушится герметичность, внутри будет оседать пыль. Если попадет влага – ты вообще можешь умереть.       – Жаль...       Бандитка легла обратно. Механик взял тюбик с герметиком и выдавил половину содержимого в рану, заполняя её до краёв; затем он взял кусочек прозрачной пластмассы, клей и прикрыл пластиком отверстие.       – А теперь... – он аккуратно отодвинулся чуть назад, продолжая держать "заплатку", – ...просто ждем. Герметик и клей подсохнут и можешь идти.       – Спасибо.       Взгляд Узи бродил по комнате. Правым глазом она видела в разы хуже, чем левым, а после герметика она вообще мало что могла разглядеть. Да и внешний вид дисплея тоже безнадежно испорчен...       – Знаешь, я лучше стану какую-нибудь повязку носить, чем с таким экраном ходить, – фыркнула девушка.       – Тоже вариант, – с улыбкой пожал плечами Брендон.       – Эй, технарь! Не мешаю?       Полог палатки вдруг бесцеремонно откинули вверх, и внутрь вошёл дрон в синей рубашке в полоску, кашемировом жилете и джинсах с шикарными, чистыми, новыми кожаными чапсами. Серебряные шпоры на сапогах блестели на попавшем в палатку через вход солнце. Узи еле слышно вздохнула и утомленно закатила глаза.       – Мешаешь, – сказал Брендон.       – Какая встреча! – с развязной улыбкой произнёс дрон, глядя на Узи. – Это же наша лучшая бандитка!       – Не лучшая. Привет, Тед. Что тебе нужно? – нехотя ответила ему та.       – Лучшая-лучшая, – утверждающе кивнул головой парень. – Просто увидел, как ты идёшь сюда, вся течешь.. маслом и решил навестить больную подругу.       – Я в порядке. Можешь идти, – она раздражённо посмотрела на него левым глазом. Тед присёл рядом и с улыбкой положил свою руку на её.       – Знаешь, ты такая же красивая и с одним глазом, – проговорил он, вглядываясь в её лицо.       Брендон поднял руку, но Узи оказалась быстрее и оттолкнула ладонь Теда от себя.       – Не трогай меня! – воскликнула она.       Механик настойчиво сказал:       – Я чиню её дисплей. Ты вошёл без спроса. Уходи.       – Ладно, ладно... – дрон поцокал языком, поднял руки, встал и отошёл назад, к центру палатки. Затем он подмигнул Узи и произнес:       – Увидимся вечером у костра.       Он развернулся и вышел из шатра, побрякивая крупной пряжкой ремня.       – Придурок... – гневно фыркнула разбойница.       – И не говори, – покачал головой Брендон. Он наконец отпустил пластиковую заплатку и пригляделся к ней. – Вроде все в порядке. Будь поаккуратнее, хорошо?       – Ладно. Постараюсь.       – Я не про задания, а о ране, – улыбнулся он. – Постарайся, чтобы с отверстием все было в порядке.       – Ну, с этим-то я справлюсь, – она пожала плечами и посмотрела на выход из палатки. – Эй.. я посижу тут немного, пока Тед не смотает куда-нибудь?       Брендон кивнул.       – Конечно. Я понимаю.       Следующие пятнадцать минут они провели за увлекательным разговором об оптических сенсорах дронов, а затем к технику пришел другой бандит, и Узи пришлось уйти. Она направилась в свою палатку, взяла одну из недочитанных книг и удобно устроилась с ней в гамаке, не замечая, как пролетает время...

***

      – То есть вы нашли его уже таким? – Эн постучал ручкой по стальной щеке.       – Верно. Я, кажется, всего на полчаса отошла... боже, кому может понадобиться...       Девушка-дрон устало потерла "глаза" и подняла опечаленный взгляд на помощника шерифа. Он вздохнул и произнес:       – Искренне вам сочувствую, мисс. Я понимаю, что это тяжёлое событие, но вам нужно собраться и рассказать нам, что случилось.       – Да... Да, я понимаю... – она медленно вдохнула и заговорила:       – Ну... я уже сказала, но все же... он сидел за столом. Я мыла посуду...       – От чего? – перебил её Эн.       – От масла. Ну, знаете... постоянно пить масло – не очень приятно и со временем надоедает, поэтому я делаю фирменное масляное желе, фаршированное болтами.       – Хотелось бы как-нибудь попробовать, – сдержанно улыбнулся ей детектив. – Пожалуйста, продолжайте.       – В общем, я мыла посуду... Затем я поняла, что у меня закончилось моющее средство, я оделась и вышла из дома, чтобы пройтись до магазина. Он был совсем недалеко, но по дороге я заболталась с соседкой. Потом я вспомнила про сына, дошла до магазина, купила средство, вернулась домой... А там...       Она вдруг сглотнула, зажмурилась, будто старалась забыть картину, а потом через силу закончила:       – Тело...       Эн закончил делать заметки, подчеркнул что-то ручкой, поднял взгляд на девушку, положил руку ей на плечо и со всей серьёзностью произнес:       – Мисс, я клянусь вам своей честью, что мы не позволим, чтобы это сошло убийце с рук. Вы сможете сегодня побыть на улице?       – Да.. Да, думаю, я могла бы...       – Хорошо. Мы пришлём кого-нибудь, чтобы он убрался тут.       – Спасибо вам большое. Повесьте... Повесьте этого ублюдка.       Последние слова гневно сорвались с ее языка. Эн лишь кивнул в ответ, убрал ручку в карман, вышел на улицу и пролистал блокнот. Затем он убрал его в карман куртки, сел на лошадь и погнал ее лёгкой рысью к полицейскому участку.       Эну было тревожно.       Пять лет назад он дал себе обещание: никогда ничего не бояться. Это обещание он исправно, чётко и твёрдо держал, и его не пугали ни перестрелки, ни взрывы во время ограблений, ни армады врагов, против которых шерифы выходили на бой. Но его терзали странные чувства. Он никак не мог отделаться от ощущения, будто за этим делом стоит нечто гораздо, гораздо большее, и будто бы впереди его ждут испытания, подобных которым никогда ещё не было. Сердце Эна томилось, и томилось оно уже несколько дней кряду.       Доехав до участка, он спешился, поправил шляпу и вошёл внутрь. Джей была за письменным столом; она проверяла отчёты, сделанные Джеймсом, который ныне патрулировал северную часть Топфорта.       – Что там? – спросила шериф, не поднимая на Эна глаз.       – Точно то же, что и раньше, – с тяжелым грузом на душе ответил тот. – Обезглавлен, выпотрошен и лишён деталей.       – Каких?       – Ядро. Два пальца. Масляный бак.       – Пальцы-то ему зачем? – нахмурилась девушка.       – Это нам и нужно выяснить, шеф. Как и причину, по которой он переключился со стариков на взрослых, а с взрослых – на детей.       Эн снял шляпу, присел на стул у стены и сказал:       – Я считаю, нам нужно распечатать в типографии листовки и расклеить их по городу, особенно в бедных районах. А в листовках будут призывы держать детей под присмотром. Если уж он решил перейти на них... – он покачал головой. – Сомневаюсь, что он изменит тактику.       Джей убрала отчёт в сторону и подвинула ближе к себе папку с делом. Вынув из неё несколько файлов по убийствам, она встала, раскрыла их на первой странице, сложила рядом друг с другом и поманила Эна рукой.       Когда тот подошёл, она произнесла, указывая на строчки текста, выделенные желтой краской:       – Вот. Ты не замечаешь закономерность?       Эн слегка прищурился, читая материалы. Его начальница выделила сообщения о том, какие конкретно части были вынуты из убитых дронов. Ядра, оптика, слуховые датчики, тактильные сенсоры, киберкожа, мускульные связки, синтезаторы голоса, процессорные ядра и кулеры от них, масляные фильтры... Слова мешались в его голове.       – Признаться честно, нет, – нерешительно наклонил голову дрон, вглядываясь в строчки.       Джей подняла голову, посмотрела на него и произнесла:       – Он вынимал разные детали из разных жертв. Одну и ту же деталь из дронов одного и того же возраста он вынимал не более трёх раз – это правило он не нарушил ни разу. А теперь посмотри вот сюда...       Она вынула ещё пару файлов, перелистнула каждый из них к разделам с фотографиями и ткнула пальцем в кадры, на которых был общий план жертвы и места преступления.       – Ничего не замечаешь здесь?       Эн вновь прищурился и приоткрыл рот, усердно размышляя.       – Замечаю... Все обезглавлены, убиты одним ударом, затем разрезана грудь...       – Да нет же... То есть, да, это тоже важно, но это не то, что я имею в виду.       Джей обвела пальцем чёрные дорожки из масляных капель, на конце которых были чёрные лужи, в которых лежали запчасти.       – Он никогда не брал самопал. Он брал только оригинальные детали, те, которые с маркировкой "J.C. Jenson".       – Старьёвщик? – поднял на неё взгляд Эн. Та отрицательно покачала головой.       – Механик. Или странный извращенец. Или гурман-каннибал... Мотив второстепенен. Главное – сам факт: его интересуют исключительно оригинальные детали. Все остальные он просто выбрасывает. Видишь небрежность следов? Эти части откинуты в сторону. Он не двигал их в сторону от рабочего места, как ёбаный часовщик.       Эн вдруг выпрямился, достал из куртки свой блокнот и пролистал десяток страниц, глядя на каждую из них не более секунды.       – Даты.       – Что? – переспросила у него шериф.       – Даты убийств. Промежуток времени, когда он бездействует, становится больше, когда он меняет жертв.       – Поясни-ка.       Джей тоже выпрямилась и сложила руки на груди, глядя на подчинённого со смесью интереса и уважения. Эн заговорил, глядя на свои записи:       – Стариков он убивал практически каждый день. Он останавливался лишь для того, чтобы добраться до другого города. Взрослых убивал каждые два-четыре дня. Убийство младенца – первое, но отрыв между стариками и взрослыми – неделя, а между взрослыми и детьми – два месяца.       – Почему же?       – Потому что ему нужно время, – помощник убрал блокнот обратно и посмотрел на шерифа. – Можно предположить, что он их распродаёт... Или использует, чтобы что-то собрать. Со взрослых он собрал больше деталей, чем со стариков, потому и период неактивности больше. Это подтверждается сведениями о вынутых запчастях.       – Ну и ну... – покачала головой Джей. – Похоже, кое-кто стремится к повышению.       – Честь имею, – с улыбкой кивнул Эн.       – География убийств ясна: Топфорт и окрестности в радиусе двухсот километров, вплоть до Маунтвилля.       – Даты тоже: с третьего декавраля и до тех пор, пока не поймаем его.       – Отлично. Ты займись распечаткой листовок, а Джеймса я пошлю на опрос других свидетелей – он должен вернуться через полчаса.       – Хорошо, но сначала я заеду на южный аванпост и возьму пару рейнджеров. Нужно отмыть место преступления. Потом нужно будет навестить фотографа.       – Окей, – сказала Джей, поправляя галстук. Она нахмурила брови и произнесла:       – Только в темпе. Губернатор рвёт и мечет – случай слишком уж резонансный. И не пускай внутрь ни одного репортёра!       – Знаю, шериф, – кивнул Эн. Он вновь надел свою шляпу и вышел из участка.       Впереди было много работы.