Пёс и Тигр

      Сердце бьется в ритме барабанов, звучит звоном тяжелого колокола, а кровь бежит в венах быстрее, чем порывы зимнего ветра. Снежная буря гуляет вдоль степей, холмов и лесов, мажет чистейшими снежинками окоченевшую землю, путается в волосах, холодит и без того ледяное оружие. Храм Даймяо опустел, и лишь молитвы тянутся от него далеко вверх, как густые, утянувшие собой небо облака. Вой вьюги несется меж острых каменных пиков, теряется в воздухе, мчит вниз, в глубокие расщелины, потом рвется наверх, к пикам гор, теребит подолы черных, одинаковых теперь для всех одеяний, ломает ветви слабых деревьев и тянет запах войны далеко за темнеющий горизонт. День, которого они все так ждали, настал. Теперь уж точно.       Войска заклинателей рассыпались вокруг всего Тайшаня, окружили его, подобно золотой клетке, из которой более не найдется выхода. Вся нечисть, ощущая мощь, содрогающую густые снежные комья, попрятались по едва заметным глазу норам. Кто был мудрее — сбежал, кто был глупее — попробовал напасть, угодив прямиком в царство Диюя, где место любой нечисти и находилось.       Его Величество Яньло-Ван восседает на троне в огромном нефритовом зале. Десятки, сотни темных заклинателей в уродливых масках склоняют головы перед могуществом повелителя, преданные ему, как даже собака не бывает предана человеку. По бокам от Яньло-Вана — Черный и Белый Духи, лица обоих украшают улыбки. У одного — притворно-мягкая, почти нежная, но ничуть не теплая, в своей притягательности ужасающая; на лице другого — безумный, кровожадный оскал, как бывает у давно не видавшего пищи волка, изголодавшегося до свежей крови. В первых рядах гордо стоит Нин Ичжуо, поглаживающая методичными движениями лысую голову Мяогуя. Ван Исянь, кожа которого чешется под волчьей маской, смотрит ей в глаза, не смея поднять взгляда выше. Холод рвется за открытые окна, пол под ногами горит льдом, и никакие сапоги не способны упасти их от этой смертельной стужи.       Все, как один, они готовы отпраздновать свою главную победу.       — Осталось не более часа до прибытия заклинателей, — громко объявляет Яньло-Ван. Его голос, низкий, звучный, звучит триумфально. Он — уверенный в себе правитель, не знающий поражений, готовый взять свое, даже если то, что он называет своим, никогда ему не принадлежало. Поэтому его и уважают, ведь кто, если не столь безумный и гениальный человек, способен управлять армией людей павших и отчаянных?       Отчаяние порождает отчаяние, а поражение — победу. Они все давно проиграли и упали так низко, что дно находится над их головами. Ван Исянь никогда не будет трепетать перед этой силой вновь, но гордость — странная штука. Она въедается в кожу хуже любой маски, рвет плоть, вынуждает проникнуться безумием. Хаос — то, что дало миру начало; хаос — то, что приведет мир к законному концу и желанной вечности. Хаос — это энергия инь, что плещется в крови. Она течет по меридианам черным дымом, травит душу, сжигает единые чувства, оставляя лишь неудовлетворенную ненависть. Цветущая Пустошь подчинила себе каждого, а Яньло-Ван подчинил себе Цветущую Пустошь.       — Мы будем действовать в согласии с планом, покуда новых вестей от нашей тени не приходило, — продолжает Король Темных Сил. В его руках покоится обнаженный меч, отражая силу, не готовую покинуть многолетнего тела. — Любой из вас мог быть на ее месте. Учитесь на примерах тех, кого ждет неминуемая победа.       Громкое, почти ревущее «да» крошит воздух на осколки. Ван Исянь стискивает зубы, вместе с ними — рукоять меча. Война бродит желанной гостьей по дворцу.       Сегодня все закончится раз и навсегда.       — Последний перевал, — командует генерал Дун, идущий в числе западной армии. Генерал Цай взяла восток, генерал Джин — юг; север остался под командованием умелого генерала из Клана Цянь.       Заклинатели располагаются в пещере неспешно. В армии царит довольно хорошее настроение. Они долго тренировались, готовясь нанести последний удар, и теперь сложно отыскать среди черных ханьфу хоть одно дрожащее тело. Война, несомненно, понесет собой и смерть, но каждый из собравшихся, будь то благочестивый муж, умелая воительница или юных ученик, готов отдать жизнь за свет. Как назло, буран укрывает сегодня зимнее солнце, но заклинатели без страха следуют за светом своей души.       Шен Гуанчжуй остается стоять у входа. Его белое ханьфу осталось неизменным, и теперь оно сливается с чистейшим пейзажем, что открывается с высокой точки горы. Белые волосы мирно раздуваются порывами забегающего в пещеру ветра. Герой всегда в трауре, ведь каждая сторона, на какую бы он не выбрал встать, была когда-то его домом. Мир людей, доблестный мир цзянху, тьма Цветущей Пустоши или гром высоких Небес — ему знакомы все стороны мира, и, уничтожая из них любую, он уничтожает и часть себя самого. Гювин, тихо вздыхая, подходит ближе и осторожно кладет ладонь на холодное плечо, словно из снега и состоящее.       — Бродяжка, — признает его Шен Гуанчжуй. Прозвище приятно согревает сердце. — Тебе следует отобедать со всеми. Больше возможности трапезничать у нас не будет, только после того, когда все закончится.       — Ну а ты? — хмыкает Гювин, ровняясь с Шен Гуанчжуем. — Не учи меня сытости, сам не евши.       — Твоя «мудрость» провоцирует у меня головную боль.       — Да неужто?       — Гювин.       — Ладно, поем я, поем, — сдается заклинатель досадливо. От чувства приближения неминуемого его подташнивает, и в последнюю очередь ему хочется есть в таком расположении духа. Он, как и все они, в победе не сомневается, но отделаться от странных ощущений не способен. — Как ты себя чувствуешь?       Шен Гуанчжуй на него не смотрит, и Гювин даже в этом находит утешение. С той самой ночи между ними переменилось многое, пусть вновь обнажать души перед друг другом заклинатели не спешили. Просто теперь дышать стало легче, а любые жесты, любые их диалоги давались в разы проще. Нефритовая стена между ними была пробита раз и навсегда, и Гювин порой с трудом скрывал радость от этого факта. Он улыбается, проследив за взглядом героя и уперевшись им в далекий, недостижимый, покрытый снегопадом горизонт.       — Полагаю, легче победить тысячу врагов, чем одного глупца, — хмыкает Шен Гуанчжуй. — Я верю в наши войска, но не считаю, что нам стоит терять бдительность.       — Про глупца — ты обо мне? — спрашивает Гювин. Конечно, он остается без ответа. — Кхм… Не могу с тобой не согласиться, мой дражайший друг. Когда на кону поставлено так много, волей не волей приходится переживать за себя и своих людей. И все равно я уверен в нашей победе.       Герой соизволяет искоса взглянуть на Гювина. Золотые глаза блестят привычным блеском, и Гювину вновь хочется потянуться за прикосновением, но сейчас нельзя. За их спинами заклинатели, которые уж наверняка не горят желанием наблюдать за любовными утехами их главнокомандующих. А еще там Юджин и Цзы Лу. Своим ученикам Гювин пока ни о чем не говорил, пускай был уверен, что как минимум смекалистая Цзы Лу давно обо всем догадалась.       Следует кивок — и всего-то. Гювин качает головой, усмехаясь. Перед войсками Шен Гуанчжуй произнес бы пламенную речь, где заверил бы, как важна их победа; как сделал, например, часом ранее. Перед Гювином он просто кивнул. Что-то между ними измениться не могло, и Гювин этому даже рад. Как никак, он полюбил Шен Гуанчжуя именно таким, какой он и есть. Это было, впрочем, взаимно.       Ветер усиливается. Гювин, нахмурившись, исследует взглядом горные пики. Они довольно высоко, и если непогода покорит горы окончательно, риск обвала под натиском снегов увеличится. Путь далее следует идти осторожно, держа оружие наготове. Никто не знает, может ли появится среди белых снегов случайная ловушка, пускай Шен Гуанчжуй уверял, что таковые вычислить сможет в первую очередь. Гювин ему верил — из них двоих именно Шен Гуанчжуй был когда-то наследником того, кто бедствие в их мир принес. Такому человеку с трудом выходило не верить.       Гювин беспокоится о младших. В каждых войсках есть некоторое число способных учеников, и пускай жизнь их так же важна, как и жизнь взрослых заклинателей, им все еще недостает опыта настоящих сражений. Даже Юджин, который, вроде как, ни раз сражался с ними бок о бок, вызывает беспокойство. К детям Гювин успел проникнуться особой, странной любовью, возможно потому, как однажды выразился глава Джин Енсянь из Клана Джинцзы, «Гювин хорошо с ними ладит». Гювин и дети. Немыслимо смешно, еще смешнее, если думать в ключе Небесного, вполне себе дружелюбного Пса. Возможно, про причине своей Зодиакальной принадлежности тревога о близких так и терзает душу Тянь-Гоу — в конце концов, кто, если не преданный пес, будет в ответе за защиту близких?       — Лю Янян, что ты творишь, в самом деле!       Что ж, скажешь Цао-Цао — Цао-Цао тут как тут. На возмущенный голос Чжон Ченле оборачиваются сразу несколько заклинателей, но внимание заостряет один Гювин. Шен Гуанчжуй чуть смотрит из-за плеча, но явно не собирается вмешиваться в очередную детскую перепалку. Гювин вздыхает. Очевидно, помимо достопочтенного Тянь-Гоу, главнокомандующего светлых сил, он еще заделался и нянькой.       — А-Ян, — строго и устало ворчит Ли Юнцинь, сложив руки на груди. Картина открывается комично-печальная.       Лю Янян, довольно щурясь, прячется за своим драгоценнейшим веером. Его взгляд направлен точно вперед, на сидящую напротив на земле Цзы Лу, у которой тарелка с едой перевернута, и одна только сухая булочка зажата в руках. На лице ученицы замерло выражение неверия. Чжон Ченле от нервов краснеет, краснеет и Юджин, но от растерянности. Гювин заключает, что самым лучшим решением будет обратиться к старшему из учеников.       — Ли Юнцинь, что здесь случилось? — спрашивает Гювин, нагоняя на лицо серьезность. В конце концов, кажется, обидели его ученицу, которая тут же на голос Гювина подняла свои большие, храбро-недовольные глазки.       — Да он!..       — Мы обедали, как и все заклинатели, уважаемый Тянь-Гоу, — перебивает Цзы Лу Ли Юнцинь. За его терпение стоит зажечь ни одно благовоние. — Но мой брат по оружию, Лю Янян, махнул веером так, что вся каша Цзы Лу перевернулась.       — Абсолютна случайность, — заявляет Лю Янян. — Я не желал лишить еды нашу общую сестру по оружию. В бою с Цветущей Пустошью, как никак, понадобится мно-о-о-ого сил.       — Да она тебе просто нравится! — возмущается Чжон Ченле. — Одну возлюбленную уже потерял, так сразу цепляешься за первую попавшуюся девчонку.       Даже Гювин не находит слов, безмолвно роняя челюсть. Он, конечно, знал, что Чжон Ченле, не в характер родному клану, остер на язык, но чтобы настолько… Чтобы даже Зодиак не сразу смог понять, что сказать.       — Чен-гэ, — тихо просит друга Юджин. В его глазах так и читается страх, но уж точно не перед самим Чжон Ченле — то и дело взгляд ученика прыгает на соученицу. На Лю Яняна Юджин вовсе не смотрит. — Это… слишком.       Ли Юнцинь же со сложно скрываемым беспокойством оборачивается к Лю Яняну. В конце концов, именно эти двое — ближайшие друзья, и никто не знает правды о боли Лю Яняна после смерти Сон Юци лучше, чем Ли Юнцинь. В тяжелой тишине остается спокойным один хлопнувший веером Лю Янян. Ядовитая улыбка не сходит с губ, когда с прищуром он глядит на лицо Цзы Лу. Ученик Клана Цянь ветрено бросает:       — Не питаю слабости к таким, как она.       И поднимается с места, подхватив лишь тарелку с собой. Он удаляется к выходу из пещеры, где решено было сбросить до возвращения всю мешающую в бою посуду. Ли Юнцинь спешно встает следом и, с извинениями откланявшись, бежит вслед за другом. Остаются сидеть лишь трое. Чжон Ченле, надувшись, отворачивается к стене, а Юджин, как потерянный крольчонок, мечется меж двух огней. Цзы Лу с недовольным выражением лица оправляет волосы. Гювин видит в ее взгляде обиду, и думает о том, что подростковые конфликты — уж точно не его стезя. Как там было? «Хорошо ладит с детьми»?       — Можешь забрать мою порцию риса, — произносит Гювин, немного подумав. — Чжон Ченле.       Подросток оборачивается с недовольно-вопросительным «м-м-м?» Его щеки красные, как спелые яблоки, а глаза блестят обидой, будто обидеть стремился не он, а его.       — Порой правда стоит думать прежде, чем говорить, — со вздохом произносит Гювин. Он забирает стоящую неподалеку свою порцию еды и протягивает ее Цзы Лу. — Я говорю тебе это, потому что сам раньше был таким. Мы… не всегда понимаем, какую силу несет слово. Порой оно ранит куда хуже любого меча. Даже хуже Фэнбао.       Юджин смущенно кивает. От Чжон Ченле ответа и не следует, но Гювин его и не ждет. Ученик просто встает с места и отправляется выбросить посуду на общую кучу. Зодиак же наконец-то садится со своими учениками. Хмурость на лице Цзы Лу совсем не сходит, и это порядком беспокоит Гювина.       — Цзы Лу, не бери в голову, — пытается отшутится Гювин. — Мальчишки в этом возрасте всегда такие. Ешь и ни о чем не думай.       Цзы Лу, будто выйдя из странного транса, моргает пару раз, смотрит сначала на появившуюся перед собой порцию каши, затем — на Гювина. И на Юджина тоже — с еще большим вопросом. Девушке хватает пары мгновений, чтобы тихо посмеяться и вернуться в привычное расположение духа.       — Точно-точно, шифу, — хихикает она. — Мальчишки правда такие… мальчишки. Один только мой шисюн — милейший одуванчик. За что я его и люблю. Верно я говорю, шисюн?       — Эй, не смущай мне моего старшего ученика! — шутливо возмущается Гювин, видя, как багровеют щеки Юджина. Ученик даже давится кашей от неожиданности. — С вами что не минута — то приключение.       — О, да, сейчас уж точно не соскучишься.       — Лу-лу, — тихо тянет Юджин, утирая лицо платком. Гювин улыбается, наблюдая за этими двумя. Ему уже не терпелось взяться обеими руками за их обучение, ведь, по сему видимому, из Цзы Лу и Юджина выйдет превосходная команда. Во всяком случае, они не обижают друг друга… слишком сильно. У Цзы Лу удивительная способность своего шисюна смущать, но хотя бы оба остаются по итогу без обид и острых, как лезвие ножа, взглядов.       Они недолго беседуют вот так, пока Цзы Лу с аппетитом ест заново полученную порцию, и обсуждают последние события. Гювину хорошо сидеть с младшими, и вот вновь, стоит беседе начаться — льется она просто и приятно, почти по-домашнему. С детьми всегда было проще в некотором плане. Им свойственны вера в лучшее и легкая, приятная наивность, не омраченный страхом блеск в глазах, который исчезал на время с глаз Юджина — вплоть до появления Цзы Лу. Эта солнечная девчонка, пускай упрямая и своевольная, вдохнула новую жизнь в раненное сознание Юджина, да и в целом вселяла веру во многих. Цзы Лу удивительна и способна в той же мере, в которой силен и чувственен Юджин. Гювин правда верит, что все они непременно выйдут из битвы живыми.       Их прерывает образовавшийся в пещере топот и легкий гомон. Шен Гуанчжуй привлек всеобщее внимание громким откликом, на который тут же задрали головы все раскинувшиеся по пещере заклинатели, с почитанием поднявшиеся на ноги. Гювин призывает учеников жестом сделать то же самое, и сам подходит к герою ближе. Счастье от легкой беседы медленно растворяется, его сменяет решительная готовность. Момент истины наконец-то настал.       — Я хочу вновь поблагодарить каждого из вас, кто не побоялся примкнуть к общей борьбе против зла, — ровным тоном произносит Шен Гуанчжуй. Он стоит с заклинателями на одном уровне, и все равно выглядит выше их всех — статный, уверенный и величественный. Бай-Ху, Белый Тигр Запада. Гювин с трудом подавляет восхищенную улыбку. — Меньше нескольких ли осталось до момента, когда мы войдем на территорию Цветущей Пустоши. Мы готовились долго и тщательно, но это не значит, что нам стоит расслабляться. Цветущая Пустошь хитра, а ее войска неуловимы, на своей территории передвигаясь, как передвигается карп в речной воде. Логово врага подчинено врагу, но мы, объединив усилия, сможем его разрушить раз, и навсегда. Придерживайтесь плана, но в случае, если что-то пойдет не так, будьте адаптивны. Я верю в вас, и в то, что ваши таланты и усилия принесут цзянху спокойствие, и больше не будет несправедливых смертей от рук Цветущей Пустоши и энергии инь. Спасибо, что проследовали за мной. Ваша доблесть принесет нам долгожданный мир.       Заклинатели поднимают руки в воздух, громко поддерживая их лидера. Губ Шен Гуанчжуя не касается и доли улыбки, но глаза сияют особенно ярко. Гювин чувствует, как гордость омывает его с головы до самых пят. Зодиак, признанный защитник цзянху, получает достойную славу и бесконечное доверие. Гювин делает несколько шагов вперед, оказываясь в первых рядах и с почтением кланяясь их главнокомандующему. Жест подхватывают ученики, за ними — другие ученики, за ними — все заклинатели. Сегодня они обязаны победить. Сердцебиение грохочет в ушах, но Гювин не испытывает страха. Никто из них.       Так, армия покидает пещеру, оставив за собой лишь свертки с остатками еды и пустеющую посуду.       Шен Гуанчжуй и Ким Гювин встают на мечи перед самым началом территории Цветущей Пустоши. Перед ними — сплошное снежное плато, и лишь впереди, за слегка успокоившимся снегом, виднеются черные очертания замка Его Величества. Шен Гуанчжуй напоследок вновь говорит с генералом Дуном и, обменявшись с ним поклонами, окончательно отворачивается. Взгляд героя непроницаем, как и он сам. Гювин поправляет стойку.       — Летим? — негромко спрашивает он, скорее уж для героя, чем для себя. Последняя их встреча с Яньло-Ваном въелась в памяти намертво, и Гювин до сих пор с трудом находил способы ее отпустить.       — Летим, — кивает Шен Гуанчжуй, и тогда два меча синхронно поднимаются в воздух, прорываясь меж сильными ветряными потоками вверх.       Только Зодиак прибудет в эпицентр событий на мечах, изначально, пусть и на срок короткий, выступая там в одиночку. У них есть некоторое время, пока четыре армии приблизятся ко дворцу, во время которого они обогнут и нейтрализуют защитный купол, созданный из темной ци. Шен Гуанчжуй позаботился обо всех необходимых талисманах, и теперь весь исход боя решает только время. Гювин, летящий рядом с другом и чувствующий кожей спрятанные под слоями ханьфу талисманы, сканирует взглядом длинные, покрытые красной черепицей крыши дворцового угодья.       — Здесь ты и жил? — тихо спрашивает Гювин. Цветущая Пустошь похожа на могилу, усыпанную алыми точками вечно живущих ликорисов, особому виду которых не страшны никакие бури.       — Это было слишком давно, — расплывчато соглашается Шен Гуанчжуй. — Не беспокойся обо мне, бродяжка.       — Задача посложнее, чем убийство чертового Яньло-Вана, — смеется Гювин. — Просто ответь на простой вопрос: ты в порядке?       — Да.       — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы мы одержали победу, а после я смог вернуть тебе те глупые два ляна. Серебром. Могу с процентами. Сколько ты хочешь? По количеству дней, или…       Сначала Гювин не особо понимает, что за звук слышит: буран усиливается. Он хмуро оборачивается к Шен Гуанчжую и замирает, едва не свалившись с меча. Падать вряд ли было бы слишком больно из-за кучи снега под ними, но и об этом Гювин не думает, замирев в настолько сильном шоке, что и окружающие звуки затихают, и он слышит только чистый, низкий, но настоящий смех.       Шен Гуанчжуй смеется.       Вау.       Пожалуй, Гювин переоценил свои возможности. Он почти сваливается с бедного дрогнувшего под ногами Цзыде.       И как раз то, что он оступается, спасает его от пролетевшего мимо всполоха темной энергии. Кровь застывает в жилах, но Гювин успешно сворачивает дальше в сторону, с непониманием глядя вниз. Всполохи тьмы зарождаются и летят вверх, туда, где находятся они с героем. Шен Гуанчжуй тоже припадает ниже, огибает атаку и наискось настигает Гювина.       — Ты ведь говорил, что они не смогут узнать об атаке сверху, — без укора, но с искренним шоком произносит Гювин. — Как…       — Не сейчас, — отрезает Шен Гуанчжуй строго. От смеха не остается и следа на лице, будто его никогда не было. Светлые волосы вьются вдоль лица, взгляд ожесточается. — Бери левее, я выдвинусь вправо.       И, отдав приказ, давит на меч левой ногой, удаляясь и выпускай алый сигнальный талисман. Гювин исполняет указание, подхватывая в руку несколько талисманов, один за другим выпускаемых вниз. Воздух наполняется запахом серы даже с высоты, и заклинатель выбирает не тратить время на лишние думы, стремясь уничтожить так много воинов Цветущей Пустоши, сколько способен с высоты выше птичьего полета.       Война началась.       Удары продолжаются, из-за чего идти на снижение сложно. Гювин доверяет Шен Гуанчжую, а потому пока концентрируется, пусть и не без труда, на собственном выживании. Он садится почти на полностью согнутые колени, рукой помогая себе держать направление меча, свободной, призванной изначально для баланса, выбрасывая заранее написанные талисманы. Теперь он видит маски — сотни, а то и куда больше, они, как стая муравьев, действуют единым организмом, неустанно желая ликвидировать Зодиак заранее. Один из черных зарядов все-таки вскользь касается меча, из-за чего заклинатель переворачивается в воздухе, но восстанавливает равновесие у самой земли. Приземляется криво, едва ли не падая, но, ощутив под ногами почву, ловит Цзыде ведущей рукой и высвобождает некоторую, пусть и не слишком внушительную часть духовной энергии.       Ликорисы поглощают некоторый ее процент, но задуманное выходит верно — люди в масках обращаются пеплом, и тогда оставшихся в ближайшем диапазоне уничтожает новой вспышкой. За ней Гювин разглядывает Шен Гуанчжуя.       Шен Гуанчжуй ловко оборачивается вокруг себя, развивая подол белоснежного ханьфу, и золото-янтарными вспышками выскальзывают талисманы из его рук, быстро, неуловимо даже для натренерованного глаза, они с предельной точностью оказываются на телах врагов, взрывающихся, не хуже фейерверка. С жестокостью и холодом ума он взмахивает Шэньхуань, который был обретен в глубине коридоров дворца, впиваясь лезвием в горячую плоть.       Гювин, выбирая не отставать, направляет в Цзыде духовные силы и, пристроившись за спиной доброго друга, вступает в бой. Это — битва на выносливость, пока войска ускоряют шаг, спеша на помощь своим главнокомандующим. Снег и мороз щипают кожу, щеки покрываются алыми пятнами. Когда кровь брызжет на лицо, Гювин не может подавить насмешливой улыбки. Как бы ни была страшна и опасна Цветущая Пустошь, рядом с близкими ему будет все ни по чем. Загорелись сигнальные талисманы — войска совсем близко.       В воздухе разносится далекий свист, и Гювин, совсем не ожидавший, валится вперед под натиском сильного толчка. Он переворачивается за мгновение, но бледная рука не дает подняться.       — Пригнись, — шипит Шен Гуанчжуй.       Черно-серая волна разрезает воздух над их головами, с бешеной скоростью уносясь к армии заклинателей в ли от них. Шен Гуанчжуй бросает наспех вырисованный талисман, и от столкновения двух стихий поднимается новый, дующий в обратную сторону ветер. Гювин завороженно наблюдают, как летят в разные стороны искры двух несовместимых энергий, и слепо хватается за удерживающую его на земле руку.       Он и позабыл, насколько Шен Гуанчжуй умелый воин, и напоминание об этом совсем не стало лишним.       Они слышат крики заклинателей неподалеку, лязг от столкновения оружий и бесконечно хрустящий снег, хруст которого напоминает хруст сломанных костей. Заклинатели встают на ноги, и Гювин спешно выдыхает морозный воздух, с трудом заставляя себя отпустить чужое запястье. Даже если их план каким-то образом был раскрыт заранее, как минимум две части войск дошли до точки своего назначения.       — Плохо, — тихо шепчет Шен Гуанчжуй, не глядя на Гювина. Заклинатель, только успевший порадоваться малой победе, удивленно к нему оборачивается.       — Плохо?       — Западная и северная армии сменили направление в стратегии совсем недавно, — объясняет Шен Гуанчжуй, выравниваясь. — Восток и юг оставались неизменны последние две недели. Вся наша стратегия была раскрыта две недели назад.       — Генерал Цай и генерал Джин, — растерянно произносит Гювин. Если Шен Гуанчжуй прав, они могут потерять около половины всех воинов. — Стоит ли нам вмешаться?       — Планы изменились, — кивает Шен Гуанчжуй. — Адаптивность сыграет на на руку. Я выдвинусь к восточному флангу, твоя же задача, бродяжка — север.       — Увидимся в центре, — соглашается Гювин и, последний раз взглянув на лицо Шен Гуанчжуя, срывается с места.       Гювин передвигается ловко, выучено, минуя неприятеля и лишь с редким вступая в короткую схватку — отмахнуться, да и все. На меч сейчас встать он не сможет, а потому старается ровняться с ледяной землей, скрываться в белом снегу. Цзыде в руках дрожит, предчувствуя неладно. Спустя каких-то несколько минут заклинатель достигает точки назначения — острый горный выступ, — с которого различает вступившую в сражение армию.       Гювин хмурится. Ситуация не из лучших.       Цветущая Пустошь согнала заклинателей, как овец, в тесный круг, не давая образовать ни одной формации. Бедные воины изо всех сил сражаются, но Гювин даже со своей высоты видит пару падших. Не различает лица генерала Джина, Главы Клана Джинцзы. Легкое беспокойство пробегается вдоль позвоночника, но больше себе задержки позволить главнокомандующий не может. Он ныряет в холодный ветер, рассчитав самый удачный удар.       Снег вздувается по сторонам, когда Зодиак касается ногами земли. Гювин направляет духовную энергию в оружие, напрямую вступая в сражение с темными заклинателями. Их ряды не столь многочисленны, но действуют слаженно в той степени, когда, подобравшись к единому, Гювина отталкивают двое других. Гювин бегло цепляет взглядом одного из воинов их стороны.       — Где Глава Джин?       — Уважаемый Тянь-Гоу! Мы не знаем. Он исчез, когда Цветущая Пустошь…       Ему не дают договорить — на беднягу нападают сразу двое солдат Пустоши, и Гювин едва успевает упасти его от гибели по изогнутым лезвием.       «Черт возьми,» — проносится в голове, когда Гювин делает рывок вперед, не жалея, но и не тратя слишком много духовной энергии. Поступь «Листопада» верно подчиняется мастеру, позволяя избегать ударов и лишь уносить жизни. Гювин прорывается вперед, туда, откуда особенно сильно разит темная энергия, и различает знакомый черный ханьфу, увитый золотом — знак генерала. Его оппонент — девушка в алых одеяниях, орудующая золотыми когтями-лезвиями.       Нин Иджуо.       Гювин бросается в бой безмолвно, вовремя преграждая девушке путь. На лице Нин Ичжуо расплывается нежная улыбка, словно от встречи со старым другом. Она вслух усмехается.       — Зодиак не заставил себя ждать. Получается, нашему волчонку повезло несколько больше, — любовно мурлычит заклинательница.       — Главнокомандующий Ким! — восклицает облегченно генерал Джин. — Уважаемый Тянь-Гоу!       — Давно желала с тобой встречи, — усмехается Нин Ичжуо, бросаясь в бой. Гювин выносит меч вперед, едва не оступаясь — скорость этой женщины поражает. — Наслышана.       — Оно и ясно, — хмыкает Гювин. Он медленно отступает, не успевая даже капельку напасть — удары рушатся на него градом, даже несмотря на то, что помешать происходящему пытается Джин Енсянь.       — Глава Джин! Помогите своим людям, — приказывает Гювин несколько раздраженно. Несмотря на холод, на лбу выступает пот, и он чертовски хочет расправиться со слишком ловкой Нин Ичжуо одним ударом.       — Так точно!       Как только генерал делает шаг в сторону, в его сторону бросается мелкий, уродливый кот. Гювин уворачивается от удара, почти падая на спину, и взрывает перед лицом удивительно отвратительной твари талисман. Кот хрипло вопит, а потом единым своим глазом впивается в Гювина. Заклинатель не находит больше времени за ним следить — золотые когти пролетают в жалком цуне от лица. Гювин шикает, когда под ханьфу валится ледяной снег, сразу тающий под жаром кожи.       — Пускай идет, — обернувшись к подобию кота командует Нин Ичжуо. — Займемся пока псом. Давно хотела узнать, что в нем такого, раз наш А-Чжуй променял на него свою семью. Потанцуем, красавчик?       Гювин звонко усмехается, поднимаясь на ноги и чувствуя, как быстро бьется сердце. Кто сказал, что война будет простой? Порой, приходится сохраниться на последний танец с дамой, рвущей сердца в самом прямом смысле этого слова.       И тогда кот, мелкий и дряхлый, словно увеличивается в размерах. Он, толкнувшись старой лапой, окровавленной от роста, толкается вперед, и тогда, когда Гювин хочет остановить удар мерзкой твари, перед его глазами мерцают золотые когти.       Заклинатель задерживает дыхание.       Меж тем ученики спешно занимают свои места в построении. Их задача — «теневые атаки». Они, сидя в засаде, обязаны «добивать» тех воинов Пустоши, что отбиваются от основной линии сражения, действуя быстро и до того тихо, чтобы никто не смог понять, что именно произошло. Юджин, крепко сжимая свое оружие, с трудом подавляет переживания. Он не боится смерти, и все-таки война пугает его призрачными, стертыми воспоминаниями из прошлого. Маски Пустоши — это маски тех, кто лишил его семьи; отца и матери, младшего, едва увидавшего смерть брата. Они не побоялись отобрать жизнь ребенка, который даже не начал обучение. Юджин не мог не трястись, и потому так поражался своим наставником, который воспитал в себе безжалостность и отчаяние. Возможно, Юджин давно должен был научиться тому же самому.       Он стоит у каменного выступа, образующего некоторый «щит», в снегу которого прячется ученик. Юджин слышит лязг оружия, слышит крики, слышит, как тяжело идет сражение, которое и не могло пройти просто. Пламя внутри него тушится под натиском страха. Ему кажется, что он готов задохнуться. Белый снег сливается с белым небом, превращается в густую, дымную пелену, Юджина тошнит, но огромный ком в горле не позволяет даже вдохнуть. Ему хочется сбежать, но он не может. Он обязан быть сильным. Обязан сражаться. Обязан отомстить. Он обязан.       Обязан. Обязан. Обязан. Обязан. Обязан. Обязан…       — Не стой столбом!       Юджин подпрыгивает на месте — пламя непослушно льется из меча наружу, бросая в ледяной воздух искры. Он быстро хлопает глазами, едва узнавая Цзы Лу, которая, взмахнув словно невесомым копьем, заканчивает жизнь солдата Цветущей Пустоши. Он узнает ее лишь по голосу и прическе — остальное смазывается в единую черную дыру в белом пространстве.       — Демон тебя дери, шисюн… За мной, ну! Нас сейчас заметят.       Юджина хватают за предплечье и с силой тянут за собой. Ведомый страхом и приказом, он бежит и сам, хватаясь за Фэнбао, как за единственное в мире спасение. Юджин не знает, куда они бегут, и приходит в себя только тогда, когда ткань штанов на коленях пропитывается снегом, а сверху он слышит довольный смешок и совсем недовольное «что?!»       Все как в тумане. Его щеки взрываются колющей болью, и тогда он рефлекторно открывает глаза, различая перед собой лицо Цзы Лу, может, даже слишком четко. Хлопок за ее спиной похож на хлопок… веера.       — Теперь наш строй уж наверняка нарушен, — довольно констатирует Лю Янян, почти победоносно. — Впрочем, что для одного несчастье, для иного — нажива.       — Прекращай, — холодно просит Цзы Лу и, вздохнув, встает на ноги. Юджин понимает, что он упал в снег, к тому же догадывается, что они дали южнее, оказавшись у точки, занятой Лю Яняном. Последний с прищуром глядит на отчего-то совсем нервную Цзы Лу.       Юджин краснеет. Из-за его страха они нарушили изначальные планы; к тому же, ситуация показала, что две из четырех частей войск также попали в ловушку. Он делает только хуже. Фэнбао мерцает особенно печально, но, кажется, Лю Янян не выглядит огорченным. Он так довольно улыбается, будто они давно победили, а Цзы Лу становится только мрачнее и мрачнее.       — Юджин не виноват, — упрямо говорит соученица. — С каждым бывает.       — И поэтому ты мало того, что покинула свое место, так еще и Юджина вырвала с его. Запад теперь не защищен вовсе. Грандиозно.       — Ну что ты заладил? — обижено тянет Цзы Лу. — Мы справимся и вернемся позже.       — Когда? Когда война закончится?       — А-Ян, — тихо просит Юджин, поднимаясь на дрожащие ноги. Он правда начинает приходить в себя. Снежная ванна пошла на пользу. — Еще не поздно все исправить.       — Конечно, — соглашается ученик Клана Цянь. — Достаточно убрать с дороги крыс.       — Лю Янян!       — Это мое имя, ага, — он обворожительно улыбается Цзы Лу. Юджин удивленно моргает. — Будешь отрицать? То, что остальные ничего не поняли, не значит, что я ничего не видел. Трудно быть по-настоящему невежественным, знаешь ли. Великая мудрость извечно кажется глупостью.       Юджин выглядывает из-за засады: пока воины Цветущей Пустоши к ним не прибиваются, но следует оставаться настороже. Ему сложно понять суть спора своих товарищей, и он может только неловко глядеть то туда, то сюда. Разве сейчас в целом время для ссор? Юджин и без того сильно оступился, и вернуться на свою позицию стоит и ему, и Цзы Лу как можно быстрее.       — И что это должно значить? — хмуро спрашивает Цзы Лу, водя пальцами по стержню копья.       — Все просто, бесконечно просто! Той ночью, когда ты писала и высылала письмо с почтовой птицей, я, к сожалению, не спал, мучимый болями в голове и храпом моего шисюна. Вышел проветриться, гляжу — а наша любимая, мистическая подруга шлет письма счастья всеми нами знакомому получателю. А теперь, вот, половина войск попали в ловушку… Наверное, ты очень рада, Цзы Лу.       «Цзы Лу» Лю Янян выговаривает четко, по слогам, пряча лицо за углами веера. Юджин неверяще оборачивается к подруге, которая бледнеет настолько, что, кажется, вот-вот сольется со снегом. Юджин чуть ли не падает на месте: неужели Цзы Лу…       Разве такое может быть? Разве славная, активная и веселая юная заклинательница может быть предателем?! Это бред! Лю Янян — любитель шуток, и, наверняка, шутит и сейчас, странным образом стараясь разрядить обстановку. Может, Юджин, пока бежал, вообще головой ударился, и все это ему кажется? С замиранием сердца он смотрит на подругу, на лице которой нет и тени улыбки, а лишь ужас, который меняется болью, стоит ей столкнуться с Юджином взглядом.       — Вороны — птицы не только Цветущей Пустоши, — произносит Цзы Лу дрожащим голосом.       — И я не говорил ни про ворон, ни про Цветущую Пустошь, — вкрадчиво завершает Лю Янян.       Юджин почти роняет Фэнбао.       Цзы Лу дрожащими пальцами крепче сжимает копье. Ее эмоции читать сложно — они меняются так быстро и так едва заметно, словно двигаются морские волны. Никогда не знаешь, куда ударит следующая. Юджин не хочет знать ответа в той же мере, в которой желает доказать невиновность подруги. Ведь Цзы Лу — та же Цзы Лу, что смеялась, проигрывая, и что в шутку звала Юджина «крольчонком», когда он терялся; та же Цзы Лу, что вела умно-непонятные разговоры с Ли Юнцинем, и та Цзы Лу, кто странным образом поладила с Чжон Ченле.       Это ведь Цзы Лу.       — Шимэй, это правда? Ты… из Цветущей Пустоши? Это ведь не так? — тихо вопрошает Юджин. Боковым зрением от видит, как тяжелеет смеющийся взгляд Лю Яняна.       — Я… — Цзы Лу втягивает носом холодный воздух. Ее голос надрывается, подобно струне. — Я принадлежала Клану Юцзымао, но после разрушения… Верно. То, что сказал Лю Янян — чистая правда… Но, шисюн, я…       — Ты предала нас, — на выдохе произносит Юджин. — Ши… Цзы Лу. Из-за тебя план уважаемых героев теперь испорчен?       Щеки Цзы Лу краснеют, по ним бегут влажные дорожки слез. Ореховые глаза, точно оленьи, блестят, мерцают, как мерцает снег под их ногами. Юджин не чувствует ни сырости, ни холода, ни страха — их всех затмила жгучая, до боли сильная обида. Лю Янян выбирает отвернуться, даже не бахвалясь своей правотой более. Доказал — и того достаточно.       — Это правда, — тихо говорит Цзы Лу. Тон подскакивает вверх до громкого, почти крика. — Я виновата! Я виновата, это все — правда моя вина, ведь я была такой глупой… Ифу… Яньло-Ван, он сказал, что я — это надежда Цветущей Пустоши, я, неспособная ученица дрянного, слабого клана! Я поверила ему, и я хотела уничтожить Зодиак, я ненавидела их за несправедливость к тем, кого они предпочитают не замечать, ведь следуют только за тем, что считают правильным с-сами! Из-за них погибла моя семья, и я… Я хотела мести. Но потом, потом, когда Ким Гювин назвал меня своей ученицей, когда я жила с вами всеми бок о бок, я… Я… О Небеса, я была такой дурой!       Цзы Лу, зашедшись рыданиями, падает на землю. Юджин дергается, желая ухватить ученицу прежде, но едва вынуждает себя остановиться. Смешанные эмоции душат, словно его обрекли на подвешивание. Болит грудная клетка. Он слышит в речи подруги те вещи, которые испытывал сам, те вещи, которые смог подавить, ведь Яньло-Ван так и не заполучил его души. Но Цзы Лу… она проиграла Цветущей Пустоши до начала новой войны. Ученица, едва поддерживающая спину прямой, даже не пытается утереть слез.       — Я пыталась все исправить, — всхлипнув, продолжает она. — Я хотела, чтобы вся моя ошибка… Я могла ее исправить. Мне так жаль, Небеса, мне так жаль…       — И поэтому ты убедила героев пересмотреть свой план, — непривычно себе сухо констатирует Лю Янян, — забыв, что каждое действие имеет свои последствия. Спохватилась, когда дерево стало лодкой. Твои извинения уже ничего не исправят, Цзы Лу.       — Я… знаю, — шепотом соглашается заклинательница. Юджина вот-вот стошнит. — Но мне так жаль…       Юджин хочет сделать хотя бы шаг навстречу безутешной соученице. Он хочет простить, хочет понять, но обида захлестывает его вместе со снегопадом. Он бы хотел исчезнуть вместе со снегами, затеряться в алых ликорисах, но уж точно не знать правды. Те, кому он доверял, снова его предают…       Судьба — странная штука. Иногда одни и те же ошибки совершаются вновь, и дело даже не в том, что на них нельзя «научиться», а только потому что они должны произойти. Никто не способен контролировать судьбу и то, что мир жесток ко всем одинаково, не важно, счастлив человек или находится в горе. Ошибки есть. Ошибки будут. Порой, новые ошибки вынуждают вспомнить о старых, вскрывая зажившие раны, и тогда только сам человек способен рассудить, как спасти себя самого.       Юджин вздрагивает и взмахивает Фэнбао, из-за чего линия пламени, огибая Лю Яняна, врезается в появившегося подле них заклинателя Цветущей Пустоши. Сердце прекращает биться на мгновение, ужас сначала сковывает суставы, а потом отдает управление разуму вновь, и тогда Юджин, растеряв страх то ли от стресса, то ли от неожиданности, бросается в бой, защищая своих друзей. Фэнбао сталкивается со знакомым мечом.       Сон Ханбин улыбается ему, как улыбался всегда. Белому Духу не нужна маска, ведь его лицо всегда носит маску приветливости. Юджин взмахивает Фэнбао вновь, но его отбрасывают прочь.       Юджин думает, что упадет, и с падением его жалкая жизнь закончится. Его ловят теплые руки, тело силой оборачивают назад, и он слышит хлопок раскрытого веера. Лю Янян улыбается в некоторой степени дико — он готов сражаться.       — Уважаемый носитель Фэнбао, это не только ваш бой, — воркует он. — Позвольте его с вами разделить.       Юджин поднимает большие глаза на держащую его за плечи Цзы Лу, которая, несмотря на заплаканный вид, кивает ему.       — Могу я еще один раз побыть твоей шимэй? — тихо, слабо спрашивает Цзы Лу. Юджин краснеет и кивает, с уверенностью стискивая Фэнбао в руках.       Ошибки случаются. Какие-то из них невозможно простить, и Юджин не сможет простить никогда. Зато он знает другое — даже если дерево давно переделали в лодку, на ней можно переплыть реку.       — Вижу, Юджин-и наконец-то обзавелся друзьями, — тихо говорит Ханбин. Белый Дух. Юджин вздрагивает. — Ты почти успел вырасти.       — А вы почти научились следить за соперником, — отмечает Лю Янян, когда за спиной Белого Духа гремит взрыв от талисмана. — Наш достопочтенный Бай-Ху научил меня паре фокусов. Эй, вы, — он глядит и на Юджина, и на Цзы Лу, — кончайте миловаться. Выясним отношения потом. Одним взрывом такую тварь не снесешь.       В доказательство чему между них троих возникают белые тени, и двигаться приходится быстро, чтобы не попасть под удар меча. Белый Дух бесстыдно использует поступь «Листопада», но Юджин, прекрасно ее освоивший, ступает следом. Фэнбао горит с новой силой, как и силы в ученике. То, что Цзы Лу предала их — верно, и все-таки он хочет верить в честность чужих слез. В конце концов, они вступают втроем в эту битву, ведь сейчас стоят на одной стороне.       Война может открыть глаза на многое.       Восточные войска, во главе с Шен Гуанчжуем, вступают на линию фронта. Заметившие это заклинатели не могут скрыть победоносного, пускай и слишком раннего трепета. Теперь, когда их ряды пополнились, силы сравнялись, и обе стороны держались одинаково. Те, кто устал, могли отойти на задние линии, сменяемые армией генерала Цай. Шен Гуанчжуй же, обходя горячие точки, движется ближе ко дворцу. Гювина нигде не видно, и это заставляет несколько беспокоиться Бай-Ху. Битва длится не более часа, но почти всю ее продолжительность Гювин пропадает рядом с северными войсками. Шен Гуанчжуй осматривает высокий дворец, в котором когда-то жил и рос, и яд «Дыхания Дракона», как назло, снова сдавливает меридианы.       Шум битвы усиливается. Запах крови наполняет легкие, металлический привкус стелется на языке. Ему кажется, что за горизонтом плывут серые столбы, оседающие в небе тяжелыми снежными облаками. Его руки, оружие и одежда покрыты кровью. Земля покрыта кровью. Так было и раньше — кровь-кровь-кровь, ничего, кроме крови и боли, на этом же месте, вместе с тем же спадающим на него ледяным дворцом.       Плеча касается холодная рука. Пальцы исцарапаны, кожа покрыта древними мозолями. Шен Гуанчжуй оборачивается. Лицом к лицу он сталкивается с жестоким лицом наставницы, прародительницы войны, на женским, якобы слабых плечах которых тяжелым грузом ответственности лежат латы. На лице Сюань-У смешалась кровь: ее и чужая. Завывает зимний горный ветер.       — Бай-Ху, ты помнишь, почему ты здесь? — строго говорит она. Шен Гуанчжуй слишком хорошо помнит эти слова, не смея забывать их. — Не ради славы или мести. Ты поклялся защищать тех, кто в тебе нуждается. Чего ты боишься? Поражения? Тогда ступай и не допусти его, Бай-Ху. Твои воины прикроют тебе спину.       Стоит Шен Гуанчжую моргнуть — иллюзия растворяется. Боль притупляется, а призрачные воспоминания сглаживают напряженные думы. Сюань-У учила его войне, и чтобы ни случилось, он обязан помнить ее уроки даже тогда, когда Зодиак стал ему чужд. Дворец все еще своим присутствием давит на виски, но Шен Гуанчжуй бежит прочь, направляясь на помощь Гювину.       Сейчас или никогда. Они обязаны одержать победу, пока он жив.       Духовная сила льется на сражающееся войско. Крики быстро глушатся, и Шен Гуанчжуй даже за бурей слышит знакомый «цок», с которым Нин Ичжуо отступает от ударной войны. Джин Енсянь, тяжело раненый, лежит на земле. Гювин стоит рядом, с трудом дыша и оборачиваясь к Шен Гуанчжую. Последний хмурится, но с резкостью одергивает оружие, послужившее проводником, и устремляет взгляд на Нин Ичжуо. Мяогуй, увеличенный в размерах, преграждает путь к хозяйке. Во всяком случае, Гювин жив.       — Двигайтесь к линии фронта! — приказывает Шен Гуанчжуй заклинателям. Часть из них ранены, но большинство все еще способны продолжить битву. Лишь парочка лежит на земле, не приходя в сознание. Остается лишь надеяться, что они не потеряли генерала.       Шен Гуанчжую не нужны промедления. Он бросается в сторону Мяогуя, желая наконец-то расправиться с грязной тварью, преследовавшей его когда-то по коридорам их дома. В нем нет ни злобы, ни страха — с холодным спокойствием он режет по лапе животного, которое шипит и булькает, кое-как отступая назад.       Гювин приходит ему на помощь, оставляя коту новую рану, и Шен Гуанчжуй сдержанно улыбается. Гювин не пострадал.       Шен Гуанчжуй оборачивается, останавливая удар Нин Ичжуо. Он давно ее не видел столь близко, и уж тем более никогда не скрещивал с «наставницей» оружия. Заклинательница вовсе не изменилась за эти годы, лица ее не коснулась старость; она будто заледенела здесь, в высотах Тайшаня, питаясь энергией ядовитых цветов. Алые губы поджимаются.       — Ты в самом деле не поумнел, А-Чжуй, раз считаешь, что стал достаточно силен, — взмах руки прорезает ткань ханьфу, но не задевает кожи. — Отец будет тобой недово…       — Кончай болтать! — шипит Гювин. Цзыде наконец-то дотягивается до кожи заклинательницы, и багровая кровь брызжет в снег, из-за чего он тает, пропитываясь грязной жидкостью. Нин Ичжуо, словно танцуя, разворачивается. Гювин подавляет желание в который раз вздохнуть. Цигун ее и цигун его самого дорогого человека слишком похожи, и потому жажда убить Нин Ичжуо лишь усиливается.       Нин Ичжуо усмехается — тихо, зловеще, — и щелкает пальцами. Мяогуй, раненный, но совсем с толку не сбитый, послушно срывается наутек. Гювин хочет бросится следом, но его ловят за рукав. Он непонимающе смотрит на героя.       Шен Гуанчжуй же бросается снова в битву с Нин Ичжуо, не предоставляя никаких объяснений. Теперь заклинательница, словно пробудивший заново от ранения, двигается быстрее. Гювин почти не может уследить за битвой, из-за которой в воздухе мелькают золотые искры, сменяемые черным дымом. Слышит кряхтение, болезненное, но слишком высокое, и потом видит, как разлетаются в разные стороны белое и алое ханьфу. Нин Ичжуо истекает кровью, но ее безумные глаза опасно, зловеще блестят. Она смеется, отбрасывая голову назад, едва ли способная устоять на ногах.       — Забудь слова своей цзунши, А-Чжуй, — сквозь смех гогочет она. — Отец будет тобой доволен, как никогда раньше! О дьяволы Диюя, о Небеса, кто бы мог подумать! Мы тобой гордимся!       Гювин, не желающий даже думать о разъяснении происходящего, вонзает Цзыде чуть ниже шеи Нин Ичжуо. Ее глаза, плещущиеся сумасшествием, смотрят на него столь игриво, столь насмешливо, что от звука рвущейся плоти становится просто-напросто тошно. В ушах поднимается звон, он дергает рукой, сбрасывая с меча бездыханное тело, потерявшее остатки грязной душонки. Нин Ичжуо сваливается на землю, украшая снег новой кровью, хлынувшей из смертельной раны.       Гювин тяжело дышит и оступается в попытке выровнять стойку. Сквозь тишину он слышит сражение в половине ли от них, но не разбирает решительно ничего. Становится несколько легче, ведь до него медленно доходит происходящее, и то, что Нин Ичжуо теперь мертва. Он не знал о ней слишком многое, но о многом догадывался, да и в бою эта стерва ни раз пыталась отобрать их жизни. Шен Гуанчжуй расправляет рукава, но не прячет меча в ножны.       — Генерал Джин жив? — только и спрашивает. Гювин выходит из легкого транса. В ушах шумит кровь.       — Убит, — как можно более спокойно отвечает он. — Он отдал жизнь, спасая меня.       — Небеса этого не забудут, — тихо вздыхает Шен Гуанчжуй. — Мы докажем, что его жертва не была напрасной… Пойдем. Пора переходить к последней части плана, бродяжка.       — Погоди, — Гювин хватает Шен Гуанчжуя за рукав, как друг делал раньше. — Все в порядке? Ты цел? На тебе лица нет, Шен-сюн.       «Шен Гуанчжуй — настоящее стихийное бедствие, украшенное драгоценной внешней оболочкой, один вид которой внушает как уважение, так и тихий, трепещущий страх. Хуан Ичену до сих пор нужно время, чтобы совладать с собственными эмоциями перед лицом этого человека. Каждый раз складывается ощущение, что отчитываться ему надобного перед всеми возможными небожителями, следящими за ним через темные кошачьи глаза.»       Золото глаз готово проесть в Гювине дыру. Сердце сжимается. Гювин поверить не может, что война началась, что в эту войну вмешены они оба, что им приходится сражаться, и что оба они терпят потери. Смерть генерала Джина могла бы выбить Гювина из колеи, но что-то мешает этому случится. Все жертвы догонят его после — сейчас важно довести начатое до конца.       Вдвоем.       Живыми.       — Все в порядке, Гювин, — непреклонно отвечает Шен Гуанчжуй. Его голос, как всегда, бесконечно спокоен. Рука Гювина сползает ниже, перехватывая окрашенные горячей кровью пальцы. Он сжимает ее напоследок, убеждая себя, что этому ужасу обязательно придет конец.       Теперь все войска собрались на поле битвы вместе. Зодиак ведет их к замку ближе — медленно, но верно, они продвигаются вперед, и заветная цель становится ближе. Силы армии не бесконечны, но, тренируясь долго и упорно, они способны продолжать многочасовое сражение. Гювин и Шен Гуанчжуй прикрывают друг другу спины, иногда разделяются, защищая других; другие защищают их. Разные кланы, разные техники, разные семьи и убеждения, — все они делят единую цель, способную вернуть жизни заветное спокойствие.       В какой-то момент Гювин цепляет краем глаза учеников — сразу трое из них и парочка взрослых заклинателей сражаются с Белым Духом. Гювин замирает, различая знакомое лицо.       Сон Ханбин. Юджин рассказывал про него, и в ту ночь, такую далекую, такую трепетно-тайную, они лили слезы над тем, что потеряли, и над тем, как несправедливо сложилась жизнь. Они позволили себе слабость, которая ныне обернулась силой. Приходится хорошенько тряхнуть головой, чтобы не вынудить себя броситься сломя голову на помощь. Потому что в этот момент он видит, как белые одежды охватывает алое пламя.       Вспышкой Белый Дух разгорается. Гювин мечтал однажды увидеть кого-то из своего клана. Гонука, Гюри, отца и мать, друзей, близких, хоть кого-то, кто мог бы излечить старые раны, кто мог бы стать опорой для Гювина, повзрослевшего слишком рано, потерявшего все слишком рано; у него был и есть Юджин, который потерпел трагедию еще в более раннем возрасте. Гювин не мог позволить себе горя, но желал лишь понимания и успокоения в глазах тех, кого любил, и теперь человек, в котором он так сильно нуждался, сгорает заживо. Юджин лишил жизни того, с кем когда-то дружил, с кем играл и резвился, чьи настояния слушал.       Возможно, Юджин и повзрослел раньше, чем Гювин. Когда их взгляды сталкиваются, глаза ученика наполняются слезами. Гювин находит в себе силы улыбнуться.       Белый Дух пал. Нин Ичжуо пала. Заветный конец стал ближе.       — Бродяжка, нет времени стоять на месте, — строго раздается рядом. — Пора входить внутрь.       — А то! Уже зад болит вертеться, — поддакивает генерал Цай. Гювин вздыхает и усмехается.       — Конечно-конечно, милый герой…       — Они знают! — кричит Юджин, пробираясь к старшим. Все трое оборачиваются на зов. Младший подбегает и тяжело дышит. У Юджина задета щека, но царапина не губительная и вряд ли опасная. Они все приняли лекарство от яда Цветущей Пустоши. — Они знают наш план…       Шен Гуанчжуй медленно кивает.       — Нам это известно, А-Джин. Знаешь ли ты, чья это вина?       — Моя, — тихо признается Цзы Лу за его спиной. Гювин вновь лишается дара речи. Глаза ученицы красные, лицо опухшее и покрытое брызгами крови, спешно смываемыми снегом.       — Это долгая история, — тихо произносит Юджин с мольбой в голосе.       Гювин собирает себя на кучу и посылает Цзы Лу строгий взгляд: после войны они обсудят с его ученицей, что за чертовщину она творила, если это правда, и насколько сильно в итоге задета Зодиакальная честь. Цзы Лу понуро опускает голову, прекрасно все понимая.       Шен Гуанчжуй взмахивает бело-красным рукавом, оборачиваясь к замку Его Величества. Гювин поднимает голову вверх, изучая черный дворец. Осталось совсем немного…       — Мы полетим на мечах, — наказывает Шен Гуанчжуй. Гювин издает нечто, похожее на удивленное «а?»       Они согласились до начала битвы, что будут избегать полета на их верных защитниках, ведь риски оказаться задетыми в воздухе куда выше, чем будучи на земле.       — Это разве не опасно? Мой милый Гуанчжуй, желаешь нам смерти?       — Фу, — брякает Цай Бин, спешно возвращаясь к битве. Или делая вид. Гювину нет дела.       — Они знают, какие двери мы хотели использовать. Дадим сигнал армии идти вперед, как и планировали. Когда двери откроются, встанем на мечи, — тихо объясняет Шен Гуанчжуй. Его голос упал до щекочущего шепота, и Гювину не малых сил стоит удержаться от случайного трепета. Чувств из него никакая битва выбросить не сможет. — Ты меня понял, бродяжка?       — Что? Да… Да, конечно, понял, Шен-сюн.       Герой закатывает золотые глаза, скептически осматривая спутника. Длится это не долго — Шен Гуанчжуй выуживает необходимые талисманы, складывает их в правильной комбинации и выпускает в небо.       Все светлые заклинатели, как один, двигаются к самому дворцу. Герои ступают во главе, пародируя изначальному плану. От предвкушения и некоторой нервозности у Гювина дрожат руки. Он боится, что бросится на Яньло-Вана с оружием, как только его увидит. Он — тот, кто убил его семью; он — тот, кто разрушил жизнь самого дорогого Гювину человека; он — тот, кто не заслужил жизни на одной с ними земле, кому место там же, откуда он заимствует имя. Двери отворяются, Цзыде падает на землю, и Зодиак поднимается в воздух.       Растерявшимся заклинателям Шен Гуанчжуй с неба отдает приказ двигаться так же, как продвигались они и раньше. Гювин различает в толпе знакомые лица — он цепляет уверенный взгляд Цянь Куна, видит лица заклинателей их Чжанцю, что когда-то им не верили. Видит тех, кто из Хуа Ци, кто осторожно принял Зодиак и лицезрел открытие их сущности. Видит Цай Бин, бывшую врагом, и ставшую их другом. Видит учеников, которые из крошечных цыплят становились юношами. Видит Юджина и Цзы Лу, за которыми будущее разрушенного прошлого. Гювин заверяюще улыбается: они принесут победу им всем, всему цзянху.       — Шен-сюн, а что же с Сумеречным Волком? — спрашивает Гювин, пока герой направляет их к необходимому этажу. — Все прошло гладко?       — Да, — кивает герой. — Ты еще услышишь о нем.       — Услышу? Как это…       — Не сейчас, — перебивает его герой в излюбленной манере. — Следуй за мной.       — Можешь на меня положиться, — кивает Гювин, стараясь вложить в слова больше, чем имеет в виду. Он уверен, что Шен Гуанчжуй поймет его и так.       Талисман рушит окно, ведущее в тронный зал. Взрыв уносит часть стены, и Шен Гуанчжуй, решительный и смелый, первым залетает внутрь, не достигая земли соскакивая с меча. Гювин повторяет за героем и радуется тому, что учился приземляться достаточно — они были под самым потолком помещения, и лететь без меча под ногами пришлось с не малой высоты. Он приземляется на холодный нефритовый пол и поднимает взгляд.       Факелы омывают тьму своим жаром, свечи и благовония крошечными огоньками разбросаны вокруг. Пустое пространство давит, притягивая ближе к земле, сбрасывая под нее. На возвышении стоит трон, украшенный драгоценными камнями, как воронье гнездо.       Яньло-Ван, без возраста и имени, величественно возвышается над ними, как настоящий Король. В его глазах — гордость, неминуемая опасность, смешанное с презрением уважение. Гювин понимает, почему перед ним трепещет весь цзянху; одного взгляда бесконечно черных, но матовых глаз достаточно, чтобы ощутить на себе его влияние. Царь Диюя и Король Темных Сил, самопровозглашенный и могущественный… жажда крови одолевает Гювина с новой силой. Как сильно он ненавидит этого человека.       Хлоп.       Хлоп-хлоп-хлоп.       Яньло-Ван, улыбаясь, поднимается с трона и аплодирует героям. Словно гость на шоу, где Гювин исполнял «Танец пьяного дракона», когда сыпались монеты, а обедневший путник оборачивался средним классом; иногда Юджин играл на флейте единственную выученную мелодию. Тогда дни были другими, но злобы в Гювине было не меньше, чем сейчас, когда он впервые так просто стоял лицом к лицу с этим человеком, сжимая в покрытых мозолями пальцах Цзыде, рядом с человеком, которого полюбил; с человеком, вместе с которым они вместе одержат победу. Триумфальная гордость Яньло-Вана раскрошится не лучше всякого стекла.       — Ты все-таки сделал это, сын, — произносит он. Голос кричит в ушах Гювина, вынуждая стиснуть зубы. — Добрался до места, где начался твой путь, привел корм для Мяогуя, позабавил нас всех игрой в войну… Тем более, ты прислушался к своему царственному отцу, А-Чжуй. Я не могу скрыть своей гордости.       «О чем он?» — желает спросить Гювин, глядя на непоколебимого Шен Гуанчжуя. Его и самого успокаивает сдержанность, совсем не схожая с тем состоянием, в котором Гювин обнаружил героя при битве на окраине Личена. Более не было страха в прекрасных глазах, и белый стан не смел трястись при взгляде на Короля Темных Сил. Гювин видит только уверенность в победе, стойкость и готовность нанести заветный ответный удар. Они оба уйдут отсюда живыми, чего бы это не стоило, сколь причудливы бы не были речи Яньло-Вана.       Однако, Нин Ичжуо пророчила перед смертью, что Яньло-Ван по какой-то причине будет горд. В ее ли убийстве дело? В том ли, что герой стал способнее за кратчайший срок?       — Проходи и почти своего отца поклоном, А-Чжуй, — чуть строже приказывает Яньло-Ван. — Не хочешь? На чьей же ты тогда стороне, маленький тигренок? На своей собственной? Отшельники долго не жи…       — Я стою на стороне цзянху, — грубо прерывает Яньло-Вана Шен Гуанчжуй. Гювин вздрагивает от силы в голосе героя. Он подхватил тембр голоса Яньло-Вана, словно заморская птица, теперь до ужаса с ним сравнившись. — А тот, то обязан поклониться — это ты.       — Я?       Яньло-Ван пускает по помещению негромкий, четкий и грубоватый смешок. Гювин готов на стены лезть: чего же они ждут?! Сейчас необходимо убить этого сумасшедшего старика, и дело с концом!       Видимо, Шен Гуанчжуй привычно читает его мысли, раз срывается с места первым. Белой вспышкой летит он по лестнице вверх, и Гювин сам отрывает пятки от пола, не желая отставать. Он почти не слышит их шагов, когда они настигают словно и не желавшего обороняться Короля Темных Сил.       Но их отталкивает чужая сила, выплеснутая наружу. Всплески светлой ци не хуже всплесков темной — в равной степени они способны сгубить не слишком натренированную душу заклинателя, вот только заместо пепла обратив его в кучу мяса и костей. Гювин вовремя закрывает пути к центру духовных сил, укрепляя течение ци на необходимых меридианах, и в итоге терпит только достаточно сильный толчок. Они что, играют в «царя горы»? Гювин приземляется на ровные ноги подле лестницы. Рядом оказывается и Шен Гуанчжуй, коротко улыбнувшийся.       Наверняка, он так падал не впервые. Гювину становится больно.       — Черный Дух! — все тем же тоном-указом зовет нетронутый Яньло-Ван. Черный Дух появляется из ниоткуда: он дымкой вырастает рядом, высокий и обладающий столь искрящимся злобой взглядом, что даже одержимый когда-то темной ци Гювин мог бы ему проиграть в таком состязании. — На тебе паршивец из цзянху.       — Который из двух? — противно усмехается Черный Дух, совсем не улыбаясь. Он прекрасно понимает свое задание, бросаясь на Гювина.       Заклинатель описывает прыжком дугу в воздухе, попутно бросая талисманы, нарисованные для него Шен Гуанчжуем, из рукавов ханьфу. В какой-то мере он жалеет, что не посещал уроков уважаемого Бай-Ху когда-то: теперь миндальный бумажек у него ограниченное количество. Тем не менее, он намерен разобраться с Черным Духом быстро. Куда больше его беспокоит судьба вновь бросившегося в битву Шен Гуанчжуя.       Бой идет медленно-быстро: благо, чертов Черный Дух оказывается всего лишь бешеным, но не разговорчивым. Его удары шквалистым ветром летят на Гювина, но в корне отличаются стилем от того, как дралась Нин Ичжуо. Стиль боя Черного Духа напорист, озлоблен, как и он сам, и играет на физической силе твари куда больше, чем на духовных способностях. Гювин чудом выживает, в который раз отскакивая от меча, но очень поздно чувствует, как взрывается болью область чуть ниже ребер: все-таки задел, да и плевать. На все плевать — ему нужно в другую битву, а отвлекают его каким-то противнейшим духом, да еще и так, что они отходят все дальше от битвы Шен Гуанчжуя. Краем глаза Гювин ловит белый силуэт и пораженно выдыхает.       Они дерутся на равных. Гювин не слышит их разговора за шумом столкновения мечей, но видит, что Шен Гуанчжуй совсем не дрожит перед опасностью, проворачивает такие маневры, в которых смертельный исход ближе, чем кончик лезвия Шэньхуань к телу. Лязг-лязг-лязг-вспышки белого и черного цвета, топот и огонь, горящий в глазах героя, совсем не похожий на бесконечную тьму некогда приемного отца. Все это лишь пара мгновений — Гювин боится представить, сколько сил может потратить такая молниеносная битва.       — Глаза на меня, шавка! — ревет Черный Дух. Гювин в последний момент перекатывается по полу, избегая пропитанного энергией инь лезвия.       — Кто-то любит внимание, — сухо выплевывает Гювин. Он подскакивает на ноги и втягивает так много воздуха, как может.       Он совершит всплеск светлой энергии — его определенно хватит на два таковых полноценных, одним из которых он заденет сразу двоих недругов. Гювин изображает атаку, видит, как восторженно и яростно вспыхивает оскал на лице врага, посчитавшего его глупцом, и только в тот момент выдыхает, выпуская из тела чудовищный запас светлой ци.       Вспышка отнимает зрение у всех. Как правило. Гювин чувствует движение и рефлекторно подается в бок, а потом боль достигает его левой руки. Жжение невыносимо, и заклинатель все-таки выдыхает беззвучно, пытаясь отогнать от себя сильнейшую агонию. Он, ведомый желанием жить, сдает назад-вправо, мажет пальцами по Цзыде и наконец-то что-то, но перед собой разбирает. Как раз тогда, когда его бьют стопой в и без того раненную грудную клетку, и он валится назад, задыхаясь.       Черный Дух ничуть не ранен. Он, как изголодавшийся волк, с победным взглядом движется в сторону оторопевшего заклинателя, который под натиском ранений едва находит в себе силы ровно стоять.       Нет. Нет-нет-нет-нет. Гювин не может погибнуть сейчас. Он выставляет перед собой Цзыде, взмаливаясь Небесам, что силы в раненной руке хватит, чтобы отразить удар, чтобы не допустить очередную глупость, чтобы не погибнуть, так и не увидев конца.       Ему кажется, что он чувствует запах диких трав Бояна, и слышит звук суеты Клана Медного Листопада. Мир, покрытый то ли кровью, то ли ржавыми листьями, искажается, тошнота уходит вместо со страхом. Она сменяется горечью. Разве Гювин должен подвести их всех вот так? Разве имеет он права избежать мести? Разве имеет право нарушить клятву, данную Шен Гуанчжую в самом начале их нелегкого пути, еще не знавши, что начало лежало еще раньше?       «Хуан Ичен даже не раздумывает, произнося:       — И как же меня зовут, добрый герой?       Взгляд Шен Гуанчжуя меняется. Капля озорства и решительности говорят лишь о том, что ответ ему известен, как ясный день, и недолгое молчание — лишь подготовка самого Хуан Ичен к разрушительному ответу. Заклинатель вдыхает воздух, но побежденный в схватке спешно машет руками.       — Понял я, понял, — второпях восклицает он. — Верю. Если ты не собираешься меня убивать — я не буду против лишних рук в странствиях.»       «Лишних рук» — подумать только. Что насчет лишнего сердца, Ким Гювин? Что насчет лишнего повода жить, лишнего повода продолжать двигаться, лишнего повода спать спокойно, зная, что рядом с тобой лежит тот, кто отдаст за тебя жизнь, тот, за кого жизнь отдашь и ты? «Лишние руки»! Как меняет все время.       В один момент ты жилец, преисполненный новой силой Тянь-Гоу, невероятный, совсем юный герой, горящий амбициями, а в другой… Гювин как-то долго не умирает. Он вообще ничего нового не чувствует, кроме того, что по его щекам, кажется, потекли слезы.       — Сдурел рыдать?! — почти рычит Цай Бин. О, Гювин слышит лязг. Решает все-таки открыть крепко зажмуренные глаза.       Часть армии ворвалась в тронный зал, заведя сражение и с появившимися вдруг новыми слугами Яньло-Вана. Гювин видит, как ловко Черный Дух изворачивается от ударов, и что теперь он не молчит, а орет проклятия в ледяной воздух. Гювин с трудом успокаивает сердцебиение, резко оборачивая голову и с ужасом замечая новый купол, под которым Шен Гуанчжуй борется с Яньло-Ваном. Совсем один.       — Мне…       — Нужно туда, а? — хмыкает ужасно раздраженная Цай Бин. У нее разбита голова, один глаз залит кровью, но омерзение никуда не делось. Гювин даже почувствовал укол стыда, спешно утирая слезы и накидывая маску непоколебимости. Как только у Шен Гуанчжуя это всегда выходило так хорошо?! — Мы уже позаботились обо всем, жалкая ты собака. Твой любовник позаботился. Прошу! Уважаемый и почитаемый нами всеми Бай-Ху и вот этот затейливый талисман. Иди и не провались, как обычно.       — Я… Черт возьми. Я что, должен сказать тебе спасибо?       — Избавь меня от этого и проваливай, пока жив, — шипит Цай Бин на манер змеи. Гювин ей за это благодарен даже больше, чем за помощь как таковую.       Гювин улыбается уголками губ, но не может не отметить, что генерал Цай права: время не ждет, кто бы от смерти его не спас. Все потом. Он, забыв и о боли в теле, и о том, что едва не умер, рвется к защищающему чужую битву куполу. Миндальная бумага в руках кажется теплой от давно высохшей на ней крови. Гювин который раз мысленно себе обещает, что они не умрут. Сердце бьется с новой силой, разгоняя по телу кровь. Он не слышит звуков битвы или ударов подошв о нефритовый пол; не видит брызг крови или измученных болью лиц. С остервенением он отталкивает ничтожно слабых воинов Пустоши, и, достигнув купола, с рвением прикладывает к нему талисман.       Эффект не заставляет себя ждать: купол расползается, но тут же закрывается за спиной, когда в него ныряет Гювин. Звуки исчезает вовсе, и в этой звенящей тишине грохотом отдается падение тела на ледяной пол. Гювину кажется, что у него останавливается сердце, когда он видит, как из-под белого ханьфу раскатывается по темно-зеленому нефриту ярко-красная кровь.       Он даже не думает смотреть на Яньло-Вана, когда бросается к потерявшему сознание другу. Он трясущейся рукой хватает серовато-бледное запястье и молится всем известным Небожителям, сжимая его меж пальцев. Лицо героя спокойно, глаза закрыты, но он кажется измученным. Сам вид пораженного Шен Гуанчжуя вызывает боль куда более сильную, чем от любого ранения. Гювин почти плачет, когда нащупывает пульс. Жив. Ранен, но жив.       — Он мертв.       Голос Яньло-Вана окатывает заклинателя ледяной водой. Гювин вздергивает подбородок, с вызовом глядя в мертвые глаза Его Величества. Вот, кто из них троих умер слишком давно, чтобы зваться живым.       Гювин убьет его.       — Вы глупы, раз не можете отличить мертвого человека от живого, — наверное, первая фраза, которую Гювин соизволил сказать Королю Темных Сил. Он заставляет себя отпрянуть от Шен Гуанчжуя и встать на ноги. Беспокойство ни чуть его не покидает, но иногда, желая победить, приходится скрывать страхи. Таков закон войны. Ты — убийца и только убийца; прочее — формальность. Война — ужасная вещь.       Яньло-Ван приподнимает уголки губ в подобие улыбки. Гювину становится тошно в который раз за бесконечный день.       — Темная ци его сгубила.       «А то я сам не знаю,» — вертится у Гювина на языке. Она сгубила их всех, судьбу каждого воина, что пошел за ними в логово зверя. Яньло-Ван понимает чужую мрачность по-своему и кратко произносит:       — Он использовал ее сам.       — Потому что вы его заставляли это делать. Вы…       — Сейчас его никто не заставлял. Как там твое имя? Бродяжная собака? Наблюдательность у тебя, точно как у пса — видишь хозяина лишь тогда, когда он тебя зовет, — Гювин не слышит ядовитой насмешки. В нем что-то обрывается. «Сейчас»? — А-Чжуй использовал «Падение духа», стерев память Ван Исяню и отправив его в дом родной к своей безутешной жалкой сестре. Он использовал «Призрачную сеть», которой нанес внутренние раны Нин Ичжуо. Теперь мой бесталанный сын попытался провернуть «Казнь», желая лишить жизни своего царственного отца.       Гювин втягивает носом воздух. Шен Гуанчжуй ведь не мог…       — …Но яд «Дыхания Дракона» оказался сильнее его в решающий момент. Я разочарован и поспешил с гордостью. Тот, кто не уважает учителей, сам станет учеником поражений. А-Чжуй сам избрал тот путь, который свел его к мосту над Найхэ.       Часть Гювин, та, что едва жива, та, что подавала голос слишком редко, высоким своим тоном, еще пищащим, хочет произнести, вытянув губу: «но он ведь жив!» Та часть, что владеет его телом сейчас, с холодом бы отметила: «пока. Пока жив.»       Гювин бы выбрал смерть и незнание. Шок охватывает каждый цунь тела, ползет от стоп к затылку, перекрывает кислород.       Три энергозатратных темных заклинания, для которых нужно лишь знать правильное направление потока инь из тела и комбинацию жестов. Гювин, живший с темной ци бесконечно долго, так и не смог их освоить, предпочитая фокусироваться на несколько менее полезной, но более простой для тела флейте. Несомненно, Шен Гуанчжуй правда выучил их, будучи ребенком, пойманным в сети Его Величества. Маленький мальчик, который наверняка слишком часто падал в обморок от бессилия, стараясь выучить хоть одно заклинание и не умереть; которого за это жестоко наказывали, совсем не зная пощады. Этот мальчик вырос героем, который смог убедить и себя, и еще десятки, сотни, тысячи заклинателей, что трактат о «Десяти обратных путях ци» — зло, что его необходимо избегать, ведь на своей шкуре уяснил, насколько энергия инь опасна. Он убедил даже Гювина, который только и умел, что играть на флейте зловещие мотивы.       И теперь, оказавшись в цитадели своих пыток, полной ужаса и страшных детских воспоминаний, Шен Гуанчжуй избрал борьбу с ядом при помощи яда. То, что отрицал сам.       Он пошел против себя.       К тому же, яд… Который был в Гювине. Заклинатель растерянно кладет руку на свою грудь, чувствуя, как об ладонь бьется за мышцами собственное сердце. Быстро-быстро-быстро. Этот яд покинул его тело, выжигая вместе с самим собой энергию инь. Как такое могло коснуться Шен Гуанчжуя?       — Он тебе не говорил, — улыбается понимающе Яньло-Ван, наслаждающийся чужой растерянностью. Сумасшедший. — А-Чжуй никогда не любил говорить. Он был хорошим воином и образцовым наследником…       — Он жив, — одними губами старается поправить Гювин. Он жив. Гювин доказывает это самому себе. Он чувствовал пульс. Шен Гуанчжуй жив.       — Глупый щенок, — слова Яньло-Вана отскакивают от зубов, как лезвия мечей отскакивают от камня при заточке. — А-Чжуй променял все, чтобы выбрать тебя, а ты обрек его на смерть!       Гювин улавливает в словах Яньло-Вана капли горя, но понимает, что слишком сильно упивается им сам, а оттого ищет его и в других. Не впервые его упрекают за то, что он поступал с героем несправедливо, но они давно решили все конфликты… Оно осталось позади. Говоря «люблю» Гювин всегда говорил «я никогда от тебя не отвернусь» и «я никогда тебя не подведу». Так почему же…       — Мой бездарный сын подтасовал твою судьбу со своей, — объясняет Яньло-Ван вновь спокойно, но напряжение осыпает тихий воздух искрами. — Ты должен был умереть, Ким Гювин. А-Чжуй поднялся на Небеса, в ваши прекрасные Звездные Вершины, и на коленях умолял Лазурного Дракона передать яд в его тело. Тот самый яд, бродяжная ты псина, который был уготовлен для тебя. Что ж… Это не имеет более значения. Мне не нужен наследник — от них нет проку, пока жив ты, Ким Гювин. Ты отобрал у меня их всех.       Гювин не понимает последних фраз, он не уверен, что вообще что-то слышит, а не бредит. Осознание и ужас стискивают его так крепко, так цепко, что ему кажется снова, будто он теряет сознание от удушающий эмоций у входа в Клан Хуа Ци. В Шен Гуанчжуе яд «Дыхания Дракона». Он умрет.       Шен Гуанчжуй умрет. У них нет времени на вечность.       Я помогу тебе убить наследника Я Вана, — спустя долгую паузу говорит Шен Гуанчжуй. Он поднимает голову вверх, к далеким звездам. — Как только придет момент, я не побоюсь стать соучастником.       После битвы в Цветущей Пустоши все не будет как прежде, даже если ты или я возжелаем этого всем сердцем. Переменится движение ветров, и тогда чувства станут лишними.       Не пожалей об этом, Ким Гювин. Что бы ни случилось «после», ты не должен жалеть о своем выборе.       Он с самого начала знал, что в конце ему суждено погибнуть. Все встает на свои места, недостающие кусочки мозаики завершают картину чудовищной правды. Гювин был бесконечно глуп и слеп. Каждый упрек в его сторону был оправдан. Гювин не знал. Гювин был бесконечным, эгоистичным идиотом, раз считал, что ничего не происходит, раз притворялся, что все в порядке. Он привык к молчанию, позабыв, сколько всего скрывается за молчанием Шен Гуанчжуя.       И все лишь из-за того, что Яньло-Ван имел волю разрушить жизнь ни в чем не повинного ребенка, которого ждала великая судьба, вечная, полная подвигов жизнь.       Мы убьем его вместе.       Взгляд медленно падает вниз, останавливаясь на едва живом теле его самого дорогого человека. Гювину больно. Он не имеет права вновь подвести. Сейчас, или уж точно никогда.       Он выпускает в Цзыде часть духовных сил, усиливая верное лезвие. Когда он бросается в бой, чаша гнева оказывается переполнена, но жалка чаша не может сравниваться с океаном клятвы и долга, которые им движут, как движет жизнь луну на небе. Яньло-Ван победно улыбается, когда из его непокрытых ладоней вырываются клубы смердящего серой дыма.       Сейчас или никогда.       Юджин сносит голову очередному человеку в маске. По его лицу стекает пот, вся одежда неприятно липнет к телу, кое-где она въедается в открытые раны, провоцируя сильное жжение, но он продолжает бороться. Сейчас в тронном зале собралась добрая половина их армии, из последних сил желающая одержать победу. Черный Дух пропал из виду, словно и не существовал вовсе, но ученик старался и этому не придавать значения. Он замечает, как в сторону Цзы Лу движутся сразу двое, и бросается на помощь на уровне рефлексов. Кровь снова попадает ему на лицо, рассеченная плоть множится перед глазами. Все покрыто кровью, дыхание вот-вот остановится. Цзы Лу кивает ему — в глазах плещется бесконечная благодарность, и Юджин очень хочет за нее уцепиться. Он в последний момент замечает движение слева от себя, и уже готовится к новому ранению, но изогнутый меч выбивают из рук нападавшего точным броском-бумерангом веера. Лю Янян ловит свое оружие между тонких пальцев. Другого неприятия лишает жизни Ли Юнцинь.       Юджин хочет заплакать как никогда раньше, но у него не осталось слез. Все его друзья — храбрые воины, но не носители меча Фэнбао, требующего отваги. Который раз он думает, что не заслужил его, не заслужил пламени, которое может излечить тяжелые раны. Ему необходимо собраться, чтобы снова развеять живительный огонь по помещению, но руки отказываются слушаться. Он наблюдает, как Лю Янян отрубает ревущему человеку в маске руку, а затем тело несчастного протыкается копьем Цзы Лу. Подруга проворачивает оружие в горячей плоти, и рев сменяется жалобным криком.       Крики. Везде крики. Юджин хочет убежать.       — Соберись, Юджин-а! — кричат ему совсем близко к уху. Голова вспыхивает тупой болью — ему отвешивают подзатыльник. — Ты так долго не протянешь!       — Чен-гэ, — с трудом выговаривает Юджин, цепляясь за имя, как за якорь. Глаза начинают болеть от сухости. — Я…       — Мы погибнем в этой дорогущей гостиной без тебя! — фыркает Чжон Ченле. Он утирает лицо — из носа ученика шла кровь. — Ты должен…       С отвратительным звуком рвется плоть. Зрачки Чжон Ченле сужаются, рот замирает открытым, взгляд едва касается пронзившего его тела оружия. Солдат Пустоши вынимает меч из тела бедного ученика с противным «чавк» и отступает на шаг трусливой собакой, ожидавшей ответного удара. Глаза Чжон Ченле закатываются.       — Чен-гэ! — вопит Юджин, когда тело ученика касается пола.       Смерть повсюду.       — Шисюн! — взмаливается Цзы Лу. — Ты можешь его спасти! Пожа… Я не договорила, тварь! Отвали от меня! Черт возьми! Шисюн, прошу! Все будет хорошо, если ты… Треклятое отродье!       Цзы Лу убивает людей Цветущей Пустоши один за другим. Она явственно показывает, чью сторону приняла, и теперь без страха борется за жизнь, как свою, так и их всех. В ногах Юджина лежит не приходящий в себя Чжон Ченле. Ли Юнцинь и Лю Янян борются, прикрывая спины друг друга. Его наставник и Шен Гуанчжуй лишают жизни Яньло-Вана за защитным куполом.       Юджин втягивает носом воздух, пропахший серой, редкими лекарствами и приторно-сладкой кровью. Они все напуганы, каждый из них, но они умеют скрывтаь это. Юджина учил этому его наставник — люди часто притворяются, пытаясь выжить в их мире. Юджин, честный, по-своему невинный, всегда не понимал этих слов, пока не оказался в эпицентре войны. Фэнбао в его руках дрожит, пока он медленно выравнивает дыхание. Нет смысла пытаться бежать от страха — он напуган так сильно, что готов потерять сознание. Юджин это принимает, и потому позволяет ци перетекать в рукоять меча.       Выдыхая, он взмахивает распалившимся Фэнбао, перепугивая некоторых заклинателей их стороны внезапной ударной волной.       Мгновение, два, а то и все три, и Юджин слышит лишь тишину. Мог ли он умереть? Могла бы смерть быть спокойной, могли ли после нее трястись руки и воздух?       Он открывает глаза, и лицезреет полный заклинателей зал, с высокими потолками и нефритовым блеском, украшенным брызгами крови. Ни одного человека в маске. И тишина, в которой каждый пытается понять, закончилось ли это. Воинов Цветущей Пустоши нет. Они мертвы.       — Закончилось?.. — хрипло спрашивает Чжон Ченле. Юджин припадает на одно колено, неловко пытаясь проверить пульс друга. Чжон Ченле избегающе одергивает руку. — Я в порядке. Огонь творит чудеса.       Юджин криво улыбается. Дрожь в его теле такая сильная, что ему кажется, будто вокруг все дрожит. Он ничегошеньки не понимает, но радуется хотя бы тому, что ему удалось спасти своего друга. Почему же все стоят? Что происходит?       — Мы победили? — слышит он голос Ли Юнциня. Ученик едва стоит на ногах, опираясь о плечо верного соученика. Лю Янян прикрывает лицо веером.       — Взгляни сам, — достаточно громко отвечает Лю Янян, закрытым веером указывая на место, где секундами ранее вырастал касающийся самого потолка купол.       В необычном для плотно забитого заклинателями пустыре стоит Ким Гювин. Он словно с головы до ног покрыт кровью, но его спина прямая, Цзыде опущен, подбородок приподнят. Юджин впервые видит своего наставника таким: взгляд круглых глаз сточился, стал острее, темнее и серьезнее, чем когда-либо. Губы замерли в расслабленной позиции, но Юджину кажется, словно наставник улыбается. Гювин впервые выглядит обезумевшим, но слишком контролирующим себя самого. Подле его ног лежит тело Яньло-Вана. С тихим звуком ближе к армии заклинателей откатывается его голова, искаженная гримасой боли.       Жестокая расправа для человека, достойного жестокой расправы — так Юджин должен был подумать. Но ему становится лишь страшнее, когда он замечает и лежащего чуть поодаль героя. Юджин не может сказать, дышит ли Шен Гуанчжуй. Ему хочется провалиться под нефритовый пол.       — Мы победили, — слышит он шепот, прокатившийся по толпе. Он становится лишь громче, когда Юджин встает на ноги и тут же оказывается окольцован цепкой хваткой Цзы Лу.       — Мы победили! — вскрикивает ему в ухо соученица, крепко сжимая Юджина в объятиях. — Мы победили, Юджин, шисюн! Все закончилось! Ты…       — Лао Шен, — хрипло, жалобно объясняет Юджин. Цзы Лу с непониманием на личике слегка отступает и наклоняет голову вбок. — Там…       — На улицу! — командует генерал Цай. Ее приказ подхватывает и генерал Дун.       — Выходите на улицу! Поторопитесь!       — Успеете отпраздновать! Сначала свалим из этого дрянного места, — генерал не оказывается не так далеко от Юджина. Она ловит на себе взгляд ученика. Тонкие губы воительницы складываются в чем-то, что когда-то можно было назвать улыбкой. — Молодец, крольчонок.       Юджин, то и дело оборачиваясь, подчиняется приказу. Он надеется, что с его наставником и героем все хорошо. Он хочет верить в это всем своим маленьким-огромным сердцем.       Гювин выдыхает. Когда зал взрывается криками, его сердце будто заново начинает стучать. Он разбирает кровь под ногами, с отвращением разглядывает обезглавленное тело. Он утирает лезвие Цзыде о собственный и без того испорченный ханьфу и, набрав в легкие воздуха, прячет его в ножны. Цветущая Пустошь проиграла. Гювин, не помня себя самого, медленно оборачивается к Шен Гуанчжую.       Шаг, два, три. Он приближается к ало-снежному ханьфу и, резко потеряв все удерживающие его на ногах силы, падает на колени, совсем не чувствуя боли. Руки его совсем не слушаются, когда он переворачивает на спину как всегда холодное тело. Он не хочет проверять пульс, выученным жестом поднося руку чуть выше лба героя, передавая ему часть духовных сил.       — Убьешь меня своим неопытным целительным цирком.       Они были где-то в лесах Чжанцю тогда. Гювину казалось, что герой его не выносит, и он мог лишь гадать о причинах, из-за которых ему так захотелось странствовать вместе с Гювином. Шен Гуанчжуй выдумал причину, — «для защиты», — и пускай даже тогда Гювин в это не верил, он чувствовал, что подвел героя сейчас. О какой защите с его стороны могла идти речь, когда Шен Гуанчжуй буквально поставил его жизнь с головы на ноги, дал цель, дал оружие, дал опору, научил не только искусству боя, но и ценности жизни, умению вести людей за собой, научил любви, в конце концов… Слезы предательски закапали с лица Гювина, растворяемые в луже крови под его ногами. Он не знал уже, чья это кровь. Он молился, чтобы его спутник проснулся, чтобы встал и сказал, что все сказанное Яньло-Ваном — не правда, что с ним все в порядке, и им следует в срочном порядке подняться в Звездные Вершины за каким-то чертовски важным заданием и…       — Гювин, — слышит заклинатель, мигом распахивая веки. — Хватит.       — Шен-сюн! — Гювин подавляет желание схватить героя в объятия, вспомнив, чем занимался. Поток слез только усиливается. — О Небеса, ты жив, Шен-сюн, Гуанчжуй, ты жив… Ты…       — У тебя осталось мало духовной энергии, — все тем же слабым голосом настаивает Шен Гуанчжуй. Теперь это мало похоже на указания — все просьбы, пропитанные болью. Гювину страшно даже думать о том, насколько герою больно. — Я в порядке…       — Ты… Яд… — Гювин сглатывает. Кровь во рту смешалась с солью. — Пойдем… Нужно увести тебя отсюда. Холодно.       — Холодно.       И снова так тихо. Гювин не знает, какие силы благодарить за то, что удачно встает на ноги. Он с бесконечной аккуратностью помогает Шен Гуанчжую подняться на ноги. Золотые глаза похожи на совсем крошечные, затухающие свечи — едва горят в темном помещении. Герой крепко держится за Гювина, но упрямо выпрямляет спину, словно его ничего не беспокоит. Он жив.       Пока жив.       Гювин трясет головой. Не сейчас. Сейчас им нужно выбраться отсюда, поздравить цзянху с победой над Цветущей Пустошью… От чего-то Гювин совсем не чувствует себя счастливым, и это явно не укрывается от глаз героя — он смотрит на Гювина долго, а когда их взгляды сталкиваются, отворачиваются к отвернутой от них голове Яньло-Вана. Гювин чувствует, как тело в его руках напрягается, но Шен Гуанчжуй не спрашивает. Молчит. Понимает все и сам. Гювин может только гадать, что герой испытывает в этот момент.       — Я понесу тебя.       — Нет. Войска внизу…       — Я понесу тебя до дверей, потом положу на землю, — четко произносит Гювин. Слова звучат резко, но он совсем ничего не может с собой поделать.       То ли Шен Гуанчжуй окликается на его нервозность и проявляет жалость к плачущему другу, то ли правда слишком ослаб, чтобы спорить, но он кивает. Гювину становится легче. Он осторожно подхватывает героя под коленями, легко удерживая его на руках. Шен Гуанчжуй почти ничего не весит, и в любой другой ситуации Гювин пошутил бы, что милейший герой ничем не отличается от барышни. А ведь Гювин говорил ему, что нельзя пропускать приемы пищи.       Они спускаются в тишине и ужасно медленно. Гювина успокаивает то, что он чувствует жизнь в своих руках, что наконец-то Шен Гуанчжуй находится к нему близко-близко, и теперь им ничего не угрожает. Но Гювин не может удержаться, сильнее сжимая пальцы, но не причиняя боли. Желание защитить приходит слишком запоздало, щемит сердце от хрупкости в его руках. Не жалеть оказалось сложнее, чем Гювин думал. Он рад, что они молчат, и все-таки хотел бы знать, что творится в голове Шен Гуанчжуя. Гювин хотел бы, чтобы герою не было больно. Он хотел бы забрать боль точно так же, как сделали это с ним.       Они оказываются на первом этаже. Во рту неприятно копится горечь, страх оседает в душе. Гювин не хочет отпускать, но он должен. Он обещал. Он не собирается больше нарушать обещаний, но колеблется.       — Как долго тебе осталось? — тихо спрашивает он, нелепо остановившись подле лестницы. Шен Гуанчжуй слегка напрягается, — Гювин это чувствует, — но не медлит с ответом.       — Так ты знаешь, — понимающе говорит герой. Он всегда относился к Гювину с пониманием. — Я не знаю, Гювин. Я полагал, что умер, когда терял сознание.       — Ты…       …сумасшедший. Невыносимый. Эгоистичный. Гениальный. Хитрее лисы. Умный. Надоедливый. Честный. Благородный. Слишком упрямый. Невероятно добрый. Прекрасный. Ненавистный. Незаменимый. Я тебя ненавижу.       — Я тебя люблю, — заключает Гювин. Он прижимает Шен Гуанчжуя к себе ближе, очевидно, не встречая сопротивления. — Знаю, что ты сам в курсе. И все-таки… Гуанчжуй, зачем ты молчал?       — Чтобы не губить себе взор твоим недовольным видом, — хмыкает Шен Гуанчжуй. Он глубоко вздыхает, опуская взгляд вниз.       — Эгоист, — не-а. Из них двоих эгоист — Гювин, и никто иной. Они оба это знают.       — Опусти меня. Я смогу стоять.       Одни Небеса знают, каких усилий стоило Гювину отпустить, но Шен Гуанчжуй нисколько его не обманул. Он, с прямой спиной, спокойным взглядом поворачивается к двери. Гювин, наверное, единственный, кто теперь способен разглядеть в глазах Шен Гуанчжуя боль. А, может, это отражается его собственная, нависшая над ним хищной птицей, кружащей над головой в ожидании отхватить кусочек потерянной бдительности. Шен Гуанчжуй держался слишком долго и слишком хорошо, и Гювин хочет научиться быть таким же. Что бы ни случалось, идти к своим людям, притворяясь, что все хорошо; уверенно говорить тогда, когда вокруг царит хаос; не сомневаться, даже если впереди ждет смертельная опасность.       Гювин ловит себя на том, что невольно улыбается. Как же он гордится своим избранником, и как сильно хочет, чтобы весь мир понял ту любовь, что испытывает он сам. Заклинатель даже не знает, чем заслужил обратное. Наверное, не поймет никогда.       Вдвоем главнокомандующие выступают перед армией. Их ряды заметно сократились — война унесла многое, но теперь Цветущая Пустошь обернулась безлюдным пустырем, городом-призраком, совсем как родной город Гювина. Ликорисы стали вянуть, потеряв источник своей силы. Снежная буря кончилось, и теперь меж пока еще густых облаков робко выглядывало стеснительное, ничуть не согревающее солнце. Гювин отомстил. Все они отомстили.       Гювин не слышит, о чем говорит солдатам Шен Гуанчжуй, не успевая поражаться силе в его голосе. Так и хочется прервать, закричав жалкое «хватит!», умоляя героя не тратить время на пустые речи, а просто отдать приказ возвращаться. Но таковы обычаи: без похвалы верхушки никто не будет рад. Поэтому Гювин приходит в себя тогда, когда толпа взрывается радостным криком, и заклинатели, кто плача, кто смеясь, кто застряв в ступоре, поздравляют друг друга с победой. Гювин тихо оборачивается к своему спутнику.       — Ты-ка…       — Бродяжка, я в порядке, — отрезает Шен Гуанчжуй, резко к нему обернувшись. — Я в порядке. Не можем ли мы притвориться, что ты ничего не знаешь, хотя бы до первого привала?       Гювин прочищает горло, не ожидая такого внезапного нападения. Беспокойство правда играет с ним злую шутку, потому что его ответ тоже выходит достаточно грубым:       — И что, ты прикажешь мне не беспокоиться? Да как я могу, Шен-сюн, дорогой герой!       — Гювин, — устало. — Давай просто пойдем домой.       Гювин замирает.       «Домой» — это куда? Разве у таких, как они, есть дом, крыша над головой? Куда им податься теперь? Ведь в Звездные Вершины Шен Гуанчжуй больше не вернется. Ему некуда возвращаться. Им обоим.       — Уважаемые герои!       Гювин оборачивается на голос Ли Юнциня. Вся компания собралась вместе: рядом с их лидером ступает довольно размахивающий веером Лю Янян, рядом с ним недовольно топает Чжон Ченле, прекрывающий рукой рану на боку. Позади плетутся заплаканные Цзы Лу и Юджин. Что ж, своих учеников Гювин способен узнать из тысячи.       Сам того не зная, Гювин им улыбается и раскрывает руки в приглашающем жесте. Тут же оба ученика, только этого будто и ждавши, бросаются в объятия к наставнику, крепко сжимая его тело. Раны Гювина болят сильнее, и он ойкает, но не может жаловаться. Все дети уцелели — удивительно, он рад даже Лю Яняну. Сражение правда сыграло с ним злую шутку.       Цзы Лу и Юджин теперь рыдают ему в ханьфу, ученица что-то бессвязно объясняет о «мне жаль» и «не хотела», но Гювин решает, что разберется с этим позже. Шен Гуанчжуй же вступает в разговор с выжившими генералами. Генерал Джин, этот веселый парнишка, умер, едва заняв пост главы Клана Джинцзы. Печаль царапает сердце, но дети яростнее перехватывают внимание достопочтенного Тянь-Гоу.       — Это все благодаря мне, — мурлычет гордо Лю Янян. Ли Юнцинь цокает и закатывает глаза, искока даруя другу крайне осуждающие взгляды.       — Это благодаря нам всем, — важно поправляет Ли Юнцинь. — Особенно, конечно, Зодиаку… Ох, и нашему Юджин-и! Его удар Фэнбао стал решающим в бою.       — Из песни слов не выкинешь, — пожимает плечами Лю Янян.       — А теперь плачет как девчонка, — подхватывает и Чжон Ченле.       — Эй, ну! Не надо.       Это уже высунулась растрепанная Цзы Лу. Она с гневом была готова начать защищать свою честь, но голос подает Юджин, лишая ее дара речи.       — Потому что вы были со мной, — скромно рассуждает ученик. — Мы должны все благодарить друг друга. Спасибо, что вы есть.       В неловком молчании Гювин не находит, что сказать. Первым хохотать начинает Лю Янян, — кто бы сомневался, — схватившись за живот и кряхтя, словно ему не семнадцать, а все семьдесят.       — Ой, больно-больно…       Ли Юнцинь качает головой и ловит своего соученика под руку, ворча что-то про «ты даже к целителю не ходил» и «от хохота и помрешь». Он отвешивает почтительный поклон и удаляется, волоча за собой смеюще-стонущего друга. Их дуэт — это нечто. Чжон Ченле же оглядывается за спину и, поймав взглядом кого-то из Хуа Ци, спешит к нему, желая тоже порадоваться победой, но на этот раз без всяких надоедающих факторов. Гювин остается наедине с отлипшими от него учениками, по очереди разглядывая обоих. Тяжелых ран, вроде как, нет, а за дырами в одежде виднеется только кожа или шрамы. Значит, не обманули: Юджин и Фэнбао поработали на славу. Гювину определенно стоит чем-нибудь угостить его позже. Он поворачивается к Цзы Лу.       — Значит, предательство? — выгнув бровь, вопрошает наставник.       — Я… допустила ошибку. Мне правда жаль, — и шмыгнула.       — Шифу, Цзы Лу правда раскаялась, — внезапно находится с ответом Юджин, хватая соученицу за руку. — Она теперь точно на нашей стороне, прошу, не ругайте ее сильно, я ей верю и хочу, чтобы верили и Вы, и…       — Воу-воу-воу, — перебивает его Гювин, свистнув. — А вы правда поладили. Я, конечно, думал о серьезном разговоре, но теперь боюсь, как бы он не испортил ваших отношений.       — Ши…       — Мы пойдем, — перебивает Юджина покрасневшая Цзы Лу. — Спасибо, шифу. Мы… увидимся позже. А пока пойдем. Дела.       Она так спешно уволакивает Юджина, что Гювин находит ситуацию совсем комичной. Если они продолжат в таком духе, то из Юджина и Цзы Лу выйдет замечательная пара. Неужели у Гювина будут внуки?.. Кошмарная мысль, но вполне допустимая. Кто знает, куда судьба заведет детей, и что их ожидает впереди? Юджин точно намеревался вновь воздвигнуть Клан Медного Листопада. Быть может, теперь у него будет два основателя. Поразительно.       Генералы как раз стали разбредаться к войскам, отдавая приказы о выдвижении в более безопасное место. Темнеет, скоро на улице могут показаться всякие твари и монстры, но риск крайне мал — до подъема на Тайшань некоторое количество заклинателей уже об это позаботилось. Но риски есть риски, и сейчас, когда на языке еще горит сладостный вкус победы, их следует избегать.       Они ведь на самом деле победили. Теперь Цветущая Пустошь не сможет терроризировать цзянху, и семьи заклинателей смогут спать спокойно. Следующий шагом их плана должна стать проверка семей разных регионов на наличие «Десяти обратных путей ци» — теперь к этой книги относились с более жестокими рамками, и уже около трех семей добровольно избавились от нее. Теперь их количество должно только расти, ведь больше некому их шантажировать. Яньло-Ван умер. Единицы, что смогли сбежать с поля боя, тяжело ранены, и долгое время они о них не услышат наверняка.       Заклинатели начинают строится удобной для хождения по горам шеренгой, — многие не могли лететь на мече из-за упадка сил — это дозволили только ученикам и нескольким взрослым заклинателям, призванным учеников оберегать, — в воздухе звучат приказы и какие-то глупые штуки. Многие все равно остаются безмолвны. Из их кланов и орденов уже собираются группы заклинателей, которые вернутся на Тайшань за трупами, каждый из которых носит на теле оберег от темной ци. Погибло чудовищно большое количество солдат, из-за чего армия, покидая Цветущая Пустошь, совсем умолкает. Гювин не может не разделить с ними своего траурного молчания, ступая рядом с Шен Гуанчжуем.       Герой при нем выпил несколько таблеток и заявил, что теперь все в порядке, но Гювин с трудом верил. Шен Гуанчжуй слегка хромает, то и дело останавливаясь, из-за чего Гювин уговорил генерала Цай позволить им идти в конце шеренги. Цай Бин отнеслась с пониманием, — и колкими упреками, — и дозволила это им главнокомандующим. Еще сказала, что главные здесь Зодиак, и разрешение им, вообще-то, не требуется. Гювин проглотил это.       Хрупкое равновесие души Гювина окончательно подкашивается, когда Шен Гуанчжуй спотыкается и не падает только засчет того, что Гювин успевает подхватить героя и притянуть к себе. Это уже слишком. Кошки, ловкие и чрезмерно гордые от своей природы, спотыкаются лишь тогда, когда слишком больны или стары. Тигры не исключение.       — Сделаем привал, — спокойно произносит Гювин. Он больше не позволит себе оскорблять героя жалостью.       — Я в порядке.       — Шен-сюн.       — Ким Гювин.       Золотые глаза смотрят на него с мольбой. Гювин не так давно узнал это выражение лица у Шен Гуанчжуя, и думал, что после первого знакомства она уже никогда не покинет его дум, но теперь, столкнувшись с ней в таких ужасных обстоятельствах, уверенность стала только сильнее. Шен Гуанчжуй этим взглядом говорил «пожалуйста, я и так уверен, что все плохо», и Гювин знает, что в таком случае идти на поводу уж точно нельзя. К сожалению, он выбирает воспользоваться преимуществом того, что сам он в целом здоров, и то, куда они пойдут, может решить за них обоих. У Шен Гуанчжуя просто не будет сил сопротивляться. Тем не менее, Гювин не настолько жесток.       — Перевал сделаем только мы. Мы догоним остальных, когда ты отдохнешь, обещаю. Я совру и скажу, что устал из нас двоих я.       Шен Гуанчжуй молчит, разглядывая толпу заклинателей перед ними и вновь не вырываясь от прикосновения. Затем смиренно вздыхает.       — Хорошо.       Гювин правда догоняет одного из идущих в конце заклинателей, убеждая его, что плохо себя чувствует и должен ненадолго остановиться. Даже чудом уворачивается от предложения позвать лекаря! А все потому что сердце бьется неистово: вдруг он обернется, а Шен Гуанчжуя уже не будет; он может слиться со снегом, исчезнуть в случайном порыве ветра, так вновь и не показавшись. Поэтому Гювин радуется, когда возвращается на место, где его ждал герой, и видит его высокую фигуру.       Даже уставший, Шен Гуанчжуй прекрасен. Удивительная красота его восхищала Гювина и при первой встрече, когда волосы у него были вороньи, а глаза — непроглядно черные. Герой в те времена, умышленно или нет, но сменил черты лица на те, что прослеживались у его ныне покойного приемного отца. Это, как и многое другое, не может не зацепить сердца Гювина, когда он ведет их к замеченной по дороге пещере.       Несмотря на чужие уговоры, Гювин все-таки разжигает огонь талисманом и некоторым выбросом светлой ци, и даже заграждает проход в пещеру защитным куполом. Шен Гуанчжуй сидит, прислонившись слегка спиной к каменной стене, упрямо не желая дать телу полноценно отдохнуть. Гювин вздыхает и присаживается рядом, снимая верхний слой ханьфу.       — Бродяжка, что ты, по твоему мнению, делаешь? — сухо спрашивает Шен Гуанчжуй. Гювин усмехается.       — Ты дрожишь. Держи, — он набрасывает халат на согнутые в позе лотоса колени. Шен Гуанчжуй морщится, но по какой-то причине не спорит, прикрывая глаза.       Свет огня очерчивает четкий контур профиля, изгиб носа, бежит по бледным губам. Серебристые волосы окрашиваются рыжиной, как и золотые глаза, обратившиеся янтарем. Гювин задерживает дыхание, боясь вновь упустить драгоценные образ. Он медленно кладет руку на чужое плечо. Шен Гуанчжуй и ухом не поводит, спокойно созерцая огонь. И подрагивая. Черт возьми.       — Я знаю, ты хочешь спросить, в порядке ли я, — хмыкает он. Гювин улыбается. — Тебе лучше уйти.       — Я тебя смущаю своим присутствием?       Шен Гуанчжуй оборачивается к нему, скептически выгнув одну бровь и поджав губы. Знакомое выражение лица. Привычное. Однако ответ Шен Гуанчжуя заставляет улыбку на лице Гювина потухнуть, как гаснет свеча от легкого дуновения ветра.       — Я не думаю, что смогу дожить до утра.       Гювин далеко не сразу находится с ответом. Пусть буря не захватывает его слишком сильно, но сердце не может не сжаться предательски от таких слов. Им осталось совсем немного времени. Гювин не должен жалеть. Часть его правда хочет уйти, чтобы не знать и не видеть; другая твердит, что умирать наверняка слишком страшно, особенно в одиночестве. Особенно не в первый раз.       — Что я могу сделать?       — Уж точно не заплакать, — вздох. Шен Гуанчжуй кашляет, и Гювин наблюдает, как из его рта вытекает кровь. Тонкая струйка стекает по подбородку, но Шен Гуанчжуй утирает ее краем рукава. Нельзя паниковать. — Можем… побеседовать.       — Зачем ты использовал темную ци в бою?       Шен Гуанчжуй поводит острым плечом. Они долго молчат, и Гювин удивительно спокойно это молчание вносит, только убирая руку с плеча героя, чтобы взять его за ладонь. Маленький жест поддержки, который он мог себе правда позволить, не будучи осужденным или влипшим в очередной небесный гнев. Их пальцы переплетаются, холод руки его немного заземляет.       — Думаю, я понял, что мне нечего терять. Ван Исянь не был плохим человек… Не думаю, что плохие люди существуют, но у него был шанс начать сначала, и я решил еиу этот шанс предоставить. Лунный свет возвращается каждую ночь, как и шанс исправить свои ошибки. Нин Ичжуо могла нас убить. Яньло-Ван… я не знал, как поступить иначе. Небеса все равно не простят мне моих грехов, благодетели во мне не осталось в момент, когда от меня отказался Зодиак. И это было справедливо. Умирая, сложно найти причины сохранять ясность помысла и его исполнения. Помыслы мои были чисты.       — Я Ван что-то сказал тебе? Там, под защитным куполом.       — Сначала сказал о том, что гордится мною. Потом, что опечален, что мой выбор судьбы пал на тебя, а не на что иное. Потом ты слышал все сам, — Шен Гуанчжуй поднимает глаза на Гювина. Ох, он умрет, наслаждаясь их сиянием, точно умрет. — Гювин. Я бы мог извиниться перед тобой, но боюсь, что ни о чем не жалею. Моя жизнь сложилась странно, но не думаю, что есть в мире человек, способный сказать, что у него было лучше. Каждому своя доля, и каждая благая цель требует определенного уровня усилий. Погонишься за золотом — уничтожит жадность. Погонишься за счастьем — обременишь себя тоской. Я гнался за твоей жизнью, и вполне ожидал, что на кону станет жизнь моя. Я был готов к такой жертве.       — Я не был, — шепчет Гювин. — Я был идиотом…       — Ты им и останешься, — усмехается Шен Гуанчжуй. — Не меняйся. Живи, как прикажет сердце. Слушай Цин-Лун. Она справедлива и знает, чего желать от мира, и может на это повлиять. Мы — живой пример.       Шен Гуанчжуй хочет то ли улыбнуться, то ли посмеяться, но хмурится, сгибаясь пополам. Гювин наспех перехватывает грудь героя, придерживая, второй рукой вновь позволяя потоку ци перетечь в чужое тело. Он соврет, если скажет, что не злится, что ему не больно, что он спокойно может с этим справиться.       — Кажется я… Обронил лекарства по дороге в пещеру, — переводя дыхание, говорит Шен Гуанчжуй. Он прочищает горло. — Без них было бы меньше боли.       — Сильно больно? — Шен Гуанчжуй не отвечает. Гювин закусывает щеку, чувствуя во рту металлический вкус. — Я могу выйти и найти их, они же у тебя всегда по колбочкам-мешочкам? Только вот… Мой дорогой герой, я не хочу оставлять тебя одного. Что если…       — Мне будет хуже, если ты их не принесешь, бродяжка, — и вновь недовольно-спокойный тон. Золотые глаза словно блестят ярче, когда герой садится ровнее. — Со мной ничего не станется.       Гювин хмурится, когда думает. Шен Гуанчжуй утаивал многое, это верно, но он явно не был склонен к обману. Что бы он ни говорил, все исполнял, честно и верно отвечая за свои слова. Нет смысла сомневаться в нем, особенно сейчас, когда каждое мгновение столь бесценно. Гювин вновь сжимает холодную ладонь.       — Хорошо, — выдыхает он. — Хорошо…              Гювин поднимается на ноги. Золотые глаза недолго следят за ним, а потом убегают к огню. Заклинатель останавливается у выхода, еще раз проверяя на прочность купол. Беспокойство носится в сознании пчелиным роем, поэтому, ища вновь успокоения, Гювин оборачивается и мягко говорит:       — Гуанчжуй, я люблю тебя.       — И я тебя люблю, бродяжка. Поторопись, пожалуйста.       Нетерпеливо и с нотками раздражения. Гювин улыбается, покидая их маленькую пещерку. На улице стемнело.       Он рыщет в снегу около пяти минут, прежде чем находит заветный, пахнущий смесью трав мешочек. Любопытства ради Гювин открывает его, и тут же замирает на месте. Пустой. В нем не осталось никаких лекарств. На лбу Гювина выступает холодный пот. Стоять на месте нельзя. Может, он сможет снять часть боли каким-нибудь талисманом. В запасе еще осталась парочка, может, найдется и у Шен Гуанчжуя. Плохо, что он не захватил с собой сяо! Как нужна была флейта, подаренная ему родственной душой, в такой важный момент!       Быстрым шагом Гювин, игнорируя холод, возвращается назад.       — Шен-сюн, он оказался пустым, я…       В пещере его встречает Чжу-Цюэ.       Только Чжу-Цюэ.       — Он ушел, — холодно, слишком холодно для Красной Птицы Юга говорит Чжу-Цэю. На одном из его глаз оказалась повязка, но Гювин не может придать этому никакого значения. Как вообще ничему другому. Мешочек выскальзывает из рук, глупо падая на пол. — Нам пора отправиться в Звездные Вершины.       — П-погоди, — сбивчиво пытается Гювин. Ему кажется, что он сейчас задохнется. — Я не. Я не успел попрощаться… Он сказал…       — Никто из нас не успел. Смерть — это не то, что мы контролируем, — Чжу-Цюэ сухо усмехается. — И даже это он предусмотрел. Собственную погибель. Дурак.       — Я д-должен… Юджин же… Войска… Я…       — Они забыли Шен Гуанчжуя, если тебя это так беспокоит, Тянь-Гоу.       — Как?..       — Вместе с восходом новой звёзды старые гаснут. О них людям не стоит вспоминать.       Гювин прекращает контролировать свое тело. Его ноги подкашиваются, он безвольной куклой валится на землю. Хочется закричать, так громко, чтобы надорвать голос, чтобы лопнули легкие, но он может только душиться собственными слезами, глядя на место, где остался лежать лишь верхний, исцарапанный слой его ханьфу. Его Гуанчжуй умер. О нем никто даже не сможет вспомнить. Руки Гювина смыкаются на груди, ткань под ними трещит, готовая вот-вот порваться. Это не может быть концом. Только не таким.       — Он был и моим другом тоже, Тянь-Гоу. Но теперь, когда его не стало, — вдыхает, — ты обязан выплатить ему за то хорошее, что он совершил. Даже если мир не помнит Бай-Ху, Зодиак сохранит его в памяти навсегда.       Тянь-Гоу поднимает голову, различая алые, покрытые огнем крылья Чжу-Цюэ. Его глаза украли костер, разожженный ранее, поглотив его в мерцающих радужках. Чжу-Цюэ, Зодиак, непреклонен перед болью, но Гювин слышит собственными ушами, как тяжело Красной Птице Юга говорить. Он едва поднимается на трясущиеся ноги, понимая, что горе теперь не сможет покинуть его никогда. Впереди одинокое, холодное бессмертие, на которое он обречен, в котором Тянь-Гоу будет охранять цзянху, хранить его справедливость так же, как это делал Бай-Ху, пускай некто вроде Гювина никогда не сможет его заменить. Он клялся: не сожалеть, но и не заставит глядящего на них с небес Шен Гуанчжуя сожалеть о его выборе тоже. Это будет больно. Всегда будет больно. Но Тянь-Гоу обязан исполнять свой долг, пускай сейчас «двигаться дальше» означает обернуть петлю вокруг шеи.       Цветущая Пустошь пала. Цзянху достиг мира и хороших времен.       Тянь-Гоу не позволит, чтобы жертва его первой, самой настоящей и самой сильной любви обернулась напрасной.       «Зодиак сохранит его в памяти навсегда».       Тянь-Гоу сохранит его в своем сердце. Шен Гуанчжуя, Бай-Ху. Человека, которого он любит, которого поклялся защищать.