Пёс и Тигр

      Высокий мужчина, облаченный в дорогие ханьфу и плащ, удерживает в руках продолговатый меч. Голубая каемка оружия повторяет Шэньхуань — это «родитель», первый клинок, созданный из того же сплава, что ледяное, брошенное на земле оружие. Увитый жесткой бородой рот сложен в умиротворенной улыбке, а глаза, неестсественно-голубые, пронзительные, взирают с пугающем теплом. Яньло-Ван пожимает плечами, когда человек, к которому Его Величество обратился, продолжает молчать. Что взять с этих детей?       — В наше время на слуху молодых людей непослушание, — громко, забавляясь произносит Яньло-Ван, обращаясь ко всем собравшимся заклинателям, что не могут никак противостоять странному разговору героя и чистейшего зла. Напряженные лица горят яростью, но купол, сдерживающий светлую ци, превращает готовую к войне армию в кучку слабых цыплят, наблюдающих за волком. Яньло-Вану это положение дел нравится, как никому другому. Отец всегда смеялся в лицо чужим слабостям и с удовольствием использовал их так, как удобно ему и его целям.       Едва ли тронутое долгими годами жизни лицо оборачивается к Шен Гуанчжую, который до сих пор не смог прийти в себя. Самоконтроль — то, за что герой стал известен, то, что годами пугало людей и внушало им уважение, с которым они провожали Зодиака взглядом. Долгие десять лет жизни Шен Гуанчжуй не видел «отца», медленно подчищая его армию, строя планы по захвату Цветущей Пустоши, готовясь к судьбоносной встрече. Она произошла слишком рано, и тот, кто всегда готовился к любым событиям своей жизни, был застан врасплох страхом, сковавшим каждый цунь тела. Холод, что тушил прежде лишние чувства, обратился в полную скованность, сопровождаемую лишь быстрым биением сердца.       Шен Гуанчжуй находит в себе силы выдохнуть, возвращая часть спокойствия. Пускай горло перехватывает тяжелым комом и легкая дрожь обхватывает пальцы, он все еще стоит перед своей армией, проедающей взглядом Зодиака, о связи с Пустошью которого пока знают лишь единицы.       — Позвольте нам поговорить как отец с сыном, — вновь обращается Яньло-Ван к заклинателям, но взгляда не отрывает с седовласого мужчины, которого последний раз воочию видел лишь несносным, упоенным гневом подростком.       Шен Гуанчжуй дергается, окончательно выходя из оцепенения. Он не успевает ничего предпринять, когда за спиной Короля Темных Сил вырастает новая дымовая духовная стена, скрывающая их обоих от оставшихся ничего не понимающих людей. Кусочки звуков, что были спровоцированы звоном оружия или дыханием воинов, растворяются окончательно. Шен Гуанчжуй слышит свое сердцебиение столь громко, словно пульс стал отбиваться в ушах и голове. Кровь бурлит, подвластная страху, но кожа лишь больше бледнеет, обращая его в единый белый силуэт. Только золотые глаза мерцают ненавистью и непринятием.       Вот они и столкнулись.       — Ты прекрасно бежал, сын, — начинает расслабленно Яньло-Ван своим громким, басистым голосом. Этим же голосом отдавались самые страшные приказы, кошмары о которых до сих пор преследуют Шен Гуанчжуя даже сейчас, когда он вырос и отрекся от гнева. Забытая эмоция лишний раз запутывает, мешает вернуть остроту и ясность мысли. «Отец» этого совсем не замечает — вернее, делает вид, потому что все вокруг привыкли его бояться. — И стал сильнее. Даже Зодиак захотел тебя к себе… Похвально, похвально.       — Ты не мой отец, — цедит Шен Гуанчжуй. Голос остается ровным, может, даже слишком, — а я не твой сын.       Вспышка. Герой не успевает моргнуть, прежде чем в грудь врезается поток темной ци. В ушах поднимается оглушительный звон, воспоминания роятся в голове с новой силой. Наказание. Совсем как десять лет назад — когда Яньло-Ван был в благом расположении духа, он лично наказывал сына, прогоняя прочь смеющуюся Нин Ичжуо. Мяогуй всегда оставался, чтобы доложить хозяйке об успешных чужих страданиях.       Поддаваться нельзя. Шен Гуанчжуй через усилие выпрямляется, пока инь бежит по меридианам, пока колотится сердце. Он плотно сжимает зубы, не сводя золотых глаз от чужих, серо-лазурных. Не естественных. Украденных.       — И все же ты не так силен, как был раньше. Ты позволяешь себе слабость — я учил тебя обратному, А-Чжуй. Ты позволил Небесам влить в тебя яд. Играешь в героя? — Яньло-Ван подходит ближе к неподвижному силуэту. От влияния темной ци вены на теле Шен Гуанчжуя вздулись. — Полно тебе будет. Мне известно, как избавиться от яда «Дыхания Дракона» раз и навсегда. Достаточно уничтожить Золотое Ядро.       Рукоять меча в руках Его Величества утыкается на уровень центра духовных сил заклинателя. Шен Гуанчжуй ухватывается за него рукой и чувствует жжение. Не отпускает, упрямо глядя в глаза.       Яньло-Ван смеется. Хрипло, раскатисто, как бьет в небе гром в минуты злобы доброго брата Чжу-Цюэ. Видели бы Небеса, в какую ловушку угодил их сын, непременно разгневались бы тоже.       — О, не бойся, — ласково просит Его Величество, глядя, как упорно продолжает его дитя взирать ему в глаза, не подчиняясь более ни боли, ни страху. — Ты все еще сможешь изучать путь темной ци — ты мой лучший ученик, А-Чжуй. Я выжгу центр твоих духовных сил — это займет не больше мгновения, ты и понять ничего не сможешь. Все равно миру ты больше не нужен. Рассуди сам: у вашего мира есть Тянь-Гоу. С ним мы разберемся позже, а пока…       — Не смей трогать Гювина.       Свой реакции Шен Гуанчжуй не отслеживает и не может проконтролировать. Вскипевшая от противоположного внимания светлая ци вливается через ладонь в чужой меч, оттуда — к руке Яньло-Вана. Его Величество дергает рукой, вырывая меч из чужой хватки. Он улыбается, потирая раненную сыном ладонь. Пальцы Яньло-Вана окрасились в голубо-красный, на них вздулись небольшие болезненные язвы.       Взмаха руки достаточно, чтобы часть их пропала.       — А-Чжуй, А-Чжуй… Твой царственный отец вернулся к тебе и протянул руку, а ты выгораживаешь человека. Упрям, как всегда, но удивительно глуп. Звездные Вершины ничему тебя не научили.       Шен Гуанчжуй ждет усиления боли в груди, но этого не происходит. Яньло-Ван делает шаг навстречу, и заклинатель перед ним не собирается отступать. Король Темных Сил дергает уголками губ, его взгляд проясняется в понимании. Он вновь громко усмехается и прячет руки за спину.       Знакомый жест.       — Тебе незачем меня наставлять, — предупреждающе произносит Шен Гуанчжуй. Холод в голосе никак не мог сгладиться, и каждое слово могло бы резать слух, если бы перед ним не стоял Король Темных Сил, безразличный к чужим эмоциям. — Ты больше не мой учитель. Ты им никогда не был.       Шен Гуанчжуй припадает на одно колено. Боль в груди заметно усиливается, разбегаясь по телу. Неприятное влияние мощной инь не дает более сказать и слова, но голову герой не приклоняет. Блестящими глазами он наблюдает за остывшим лицом отца, окончательно отбросившим всякую усмешку. Его приемному сыну удалось задеть Короля Темных Сил единожды в словесной битве, пускай в физической по силе Шен Гуанчжуй изрядно уступает. Дело даже не в слабости: после нескольких сражений действие яда усилилось, тем более раздутое влитой в тело темной ци.       — Ван Исянь был прав. Присутствие Ким Гювина дает тебе новую силу, но лишь на словах. На самом деле этот человек — твоя главная слабость, А-Чжуй. У такого как ты не может быть родственной души — в любом случае ты обречешь его на страдания.       За плотной стеной инь гремит взрыв. Шен Гуанчжуй не обращает на это никакого внимания, упрямо глядя в глаза Яньло-Вану. Если его убьют сейчас — он сможет с этим смириться. Любая война приносит жертвы, иногда — фатальные. Слова ранят хуже всяких оружий.       «В любом случае ты обречешь его на страдания.»       К удивлению же героя, Король Темных Сил разводит руками, распрямляя тяжелую накидку из волчьей шкуры. Он становится боком к прижатому к земле «сыну», поглядывая на него только искоса, как смотрит хозяин на провинившуюся пастушью собаку. Никакого тепла и ни капли любви — потому что их никогда не было. Шен Гуанчжуй даже улыбается, слыша, как раздаются приглушенные темной ци голоса заклинателей по ту сторону барьера-комнаты. Ему сложно понять, что происходит: разум мутнеет, принимая пульсирующую темную энергию.       — Я дам тебе последний шанс, только потому что ты был моим лучшим учеником. Сдайся Цветущей Пустоши, когда твоя армия ее настигнет, и война на время прекратится. Я отпущу на время этих слабых мокриц, чтобы они могли подготовиться получше. Подумай над моим предложением, А-Чжуй, и доживи до нашей следующей встречи. Не разочаровывай меня окончательно. Когда почитаешь родителей, весь мир тебе открыт, Ваше Высочество.       Дымовая завеса падает, и та боль, что Шен Гуанчжуй ощущал, притупляется. Он сплевывает скопившуюся от внутренних ран кровь, хрипло вздыхая. Металл на языке противен. В этой внезапной миссии он почти провалился, и лишь выдуманное Яньло-Ваном отцовское чувство спасло ему жизнь. Чжу-Цюэ был бы сильно разочарован, если бы наблюдал их разговор; Цин-Лун бы повторно согнала со Звездных Вершин, а Сюань-У бы грустно потупил взгляд, не зная, уважительно ли будет реагировать как-либо на чужое поражение.       Силуэт отца растворяется, когда его настигает гибкое лезвие меча. Если бы Яньло-Ван не исчез бы, точечный удар снес был ему голову. Ловкость и скорость, с которыми была проведена атака, поразительны. Шен Гуанчжуй с тихой усмешкой поднимает глаза, понимая, что перед ним оказывается Гювин. Цзыде покоится в нижней позиции, а заклинатель тяжело дышит, помутненными от гнева глазами глядя на припавшего к земле друга.       Тогда боль отступает окончательно. Слабость еще не дает пошевелиться, но Шен Гуанчжуй кивает Гювину, сигнализируя о том, что все в порядке. Его повреждения не так ужасны: нужна будет медитация, да пара лечебных снадобий, и займется он ими тогда, когда армия доберется до Клана Даймяо.       — Живой, — в какой-то мере облегченно вздыхает Цай Бин, оказавшаяся рядом с Гювином. Шен Гуанчжуй вновь кивает. — Ты, Тянь-Гоу. Скажи заклинателям двигаться дальше. Мало кому приятно смотреть на их сверженного главнокомандующего.       Гювин метает молнии в Цай Бин, но отрицать не может. Армии следует не задерживаться и поспешить, чтобы их план прошел и дальше так, как надо, несмотря на внезапную засаду. Он еще раз с беспокойством осматривает Шен Гуанчжуя и, подавив негативные эмоции, громко отдает приказ: двигаться вперед в согласии с маршрутом; тяжело раненных нет, генерал Дун и генерал Цай поведут народ за собой. Зодиак догонит позже.       — Шифу, а мы? — спрашивай Цзы Лу, указывая на себя и Юджина. Второй ученик весь побелел, разглядывая героя, и не мог вымолвить ни слова. Фэнбао в руках переливается ало-рыжим. Переживания.       — Идите вперед с остальными учениками, — серьезно отвечает Гювин. — Мы скоро вас нагоним. Не забудьте, что воду пить нельзя.       — Но…       — Если шифу сказал, то его стоит слушать, — обращается Юджин к Цзы Лу. Та вскидывает брови и тянет уголки губ вниз. — Пойдем, шимэй.       И девочка послушно следует за Юджином, который за короткое мгновение сменил страх вполне уверенной речью. Это ее и заинтересовало, судя по тому, с каким рвением Цзы Лу принялась задавать вопросы.       Гювин позволяет себе выдохнуть и, проследив за тем, как сотни заклинателей скрываются в лесной чаще, за которой следует высокая гора, присаживается перед героем. Заклинатель соврет, если скажет, что сам не прибывает в абсолютном ужасе.       Воздух рядом с Шен Гуанчжуем пахнет серой и сажей. Внешних ранений нет, но герой не спешит убирать руки от грудной клетки, будто пытаясь что-то оттуда вырвать. Зрачки странно дрожат, суженные по-кошачьи вдоль; впервые Гювин видит, чтобы золото в радужке друга поблекло, приняв почти зеленоватый, холодный оттенок. Гювин накапливает в руке небольшой запас светлой ци и молча приближает к затылку героя, с трудом собирая хоть какие-то связанные предложения. Что он должен сказать? Справиться о здоровье? Спросить, что эта темная тварь сделала с ним? Гювин закусывает губу, продолжая молчать. Он боялся, что не успеет, и обнаружит лишь труп.       — Пóлно, — Шен Гуначжуй небрежно пытается отмахнуться от чужой руки, но Гювин не позволяет, удерживая ладонь на месте и не прекращая лечения. Меридианы в чужом теле сильно повреждены; пары минут воздействия светлой ци их не восстановят. — Я могу идти, бродяжка. Нам нельзя отставать.       Гювин хмурится и отрицательно машет головой. Ни черта не может он идти!       — Я никуда тебя не пущу в таком состоянии, Шен-сюн, — отказывается Гювин. — Уж точно не сейчас.       — Я в порядке, — упрямо повторяет Шен Гуанчжуй. Он предпринимает попытку подняться, но его удерживает на месте вторая рука Гювина, которой он ухватился за чужое плечо. Герой хмурится, с осуждением поджимая губы. — Гювин.       — Нет! Даже не думай упираться, — нервно произносит Гювин. — Тут никого нет кроме нас. Дай себе время на отдых — даже если Цветущая Пустошь нападет снова, все будут готовы. Расскажи мне, что случилось.       Шен Гуанчжуй опускает взгляд и расслабляется под пальцами Гювина, сильно сжимающими плечо. Гювин едва успевает дышать из-за быстрого пульса, успокаиваясь лишь потому, что не желает случайно навредить другу разбушевавшейся ци. Он никогда не предполагал, что сможет переживать столь сильно. Завидев Яньло-Вана напротив падшего Шен Гуанчжуя, Гювин предположил худшее. Страх за чужую жизнь был столь силен, что заклинатель даже не успел подумать перед тем, как напал. Из-за этой выходки могли погибнуть оба. Герой даже в этом не упрекает: продолжает молчать, не глядя на Гювина.       Гювин никогда не видел Шен Гуанчжуя столь разбитым. Пускай лицо его сохраняет покой, тело дрожит, а глаза неимоверно ярко блестят холодом. Запах гари в воздухе медленно растворяется, пропуская сквозь себя ноты сандала.       — Что он сказал тебе, Шен-сюн? — пробует Гювин по-другому. Ему не хотелось бы напирать на друга, но иного выхода он и не видит. Шен Гуанчжуй никогда не был тем, кто легко говорит о своих беспокойствах; вернее сказать, он не говорил о них вовсе, так, словно способен вынести любое испытание судьбы самостоятельно.       Но Гювин уверен, что Яньло-Ван и его прежнее присутствие в жизни друга оставили большой след. Даже если Шен Гуанчжуй продолжит молчать, Гювин намерен смягчить хоть часть вреда, нанесенного Королем Темных Сил. Даже если это значит, что Гювин однажды убьет Яньло-Вана собственными руками. Он отомстит, даже если месть распалит в нем лишь ярость.       — Мне жаль, Гювин, — удивительно тихо произносит Шен Гуанчжуй. Поток ци в руке Гювина вздрагивает, выдавая волнение хозяина. — Мне не стоило изначально приближаться к тебе. Сделанного не воротишь, но я хочу, чтобы ты услышал мои сожаления.       Гювин забывает, что должен моргать. Он неотрывно смотрит на слегка улыбающееся, измученное лицо, и совсем не понимает, почему извиняются перед ним. Шен Гуанчжуй не принес ему ничего плохого за время их странствий; напротив, сколько бы они не попадали в разные передряги, именно голос разума Шен Гуанчжуя их спасал.       Гювину это решительно не нравится.       — Я ведь не ребенок, милый друг, — мягко отвечает Гювин. Он расслабляет хватку на чужом плече, слегка поглаживая. От изрядно нежного жеста Шен Гуанчжуй чуть поводит плечом, но руку не скидывает. — Ты дал мне выбор — а я дал тебе согласие. Я не жалею ни об одном мгновении наших совместных странствий. Единственное, что меня пугает — то, что ты продолжаешь молчать, Шен-сюн. Я могу поклясться, коль желаешь, что больше не проявлю и доли гнева в твою сторону, только прошу довериться мне хоть слегка. Я все еще боюсь, что ты исчезнешь однажды, а я останусь один, в полном непонимании происходящего… Пойми же, что мне совсем уж не плевать на твою судьбу. Возможно, она беспокоит меня даже слишком сильно… Ты дорог мне, Шен-сюн, дорог как никто другой. И даже если это не первый наш такой разговор, я повторю еще сотни раз. Прошу, откройся мне.       То ли Гювин прозвучал слишком жалко, то ли слова его правда оказали какое-то воздействие: взгляд Шен Гуанчжуя окончательно потухает, и блеск, которым наделены от природы золотые глаза, скатывается по щекам героя двумя горячими струйками. Гювин опускает ладонь, которой выпускал Зодиакальную ци, на макушку герою, чуть выше низкого хвоста, и чуть давит, вынуждая опустить голову на свое плечо. Шен Гуанчжуй послушно подчиняется, словно это не он всегда выворачивался от чужих прикосновений. Гювин же просто не вынес бы вида чужих слез.       Он тихо выдыхает, с трудом сохраняя хоть какую-то сдержанность. Из-за его слов Зодиак пролил слезы; от этого поднимается сильный, холодный ветер, дующий с Запада. Внутри Гювина словно что-то лопается, растекаясь по телу горячим теплом. Он надеялся на то, что Шен Гуанчжуй выдаст хоть крупицу информации, чтобы успокоить нагло лезущего в чужие дела друга, но никак уж не ожидал, что увидит впервые чужие слезы. На языке «извини» смешивается с «все в порядке», и Гювин молчит, размеренно поглаживая героя вдоль волос, как гладил бы кота.       — Я просто испугался, — тихо и ровно объясняет Шен Гуанчжуй. Голос его звучит столь спокойно, будто это не он расплакался от чужих слов. — Смелый человек может бояться, но он никогда не позволит страху управлять собой. Я оступился, когда позволил себе поддаться ужасу. Мне было невдомек, что присутствие Яньло-Вана способно произвести на меня такой эффект.       — На твоем месте любой бы умер от страха, Шен-сюн, — усмехнувшись, произносит Гювин. — А ты продолжил смотреть ему в лицо. Это уже показатель того, что ты такой же сильный, каким тебя знает цзянху. А что до Я Вана… Небесами клянусь, я убью его, как только увижу! Не важно, чего это будет стоить, я…       — Гювин, — перебивает Шен Гуанчжуй друга. Гювин удивленно умолкает, не понимая, каким образом этот человек успевает столь стремительно возвращать себе привычное спокойствие из раза в раз. Мгновение — и вот голос Шен Гуанчжуя снова холоден, как холодно лезвие Шэньхуаня. — Мы убьем его вместе.       С последним слогом голос Шен Гуанчжуя окончательно утихает, и напряженное тело в руках Гювина расслабляется. Гювин спешно перехватывает чужое запястье и облегченно опускает плечи. Герой просто уснул с последней фразой, да тем лучше: во сне самоисцеление проходит в разы быстрее.       Вот только беспокойства не покидают души Гювина.       

— — —

             Воспоминания Шен Гуанчжуй всегда хоронил глубоко в себе, так глубоко, чтобы они никогда не смогли бы омрачить пути его, так глубоко, будто их никогда не существовало. Он позабыл внешность матери, запомнив лишь улыбку; позабыл самые сложные и кровавые сражение с Седьмым, последним обличьем Сюань-У; никогда бы не вспомнил и о том, как передавал темные писания в руки отчаявшихся глав кланов. Но одна часть воспоминаний вечно жила с ним бок о бок, не покидая ни на секунду, словно болезненная язва. В часы бодрствования дел был невпроворот всегда, от чего Шен Гуанчжуй вновь об этих воспоминаниях забывал; в глубоком сне же они догоняли его, вгрызались в плоть, как вгрызается тигр в случайную жертву.       Это были воспоминания о жизни в Цветущей Пустоши, в те годы, когда никто не обращался к нему иначе, чем «Ваше Высочество» или ласковым «А-Чжуй». Главным образом снились ему те дни, когда все было мнимо-хорошо, когда на утро хотелось сплюнуть неприятное ощущение выдуманного тепла, воссозданного детским, искаженным сознанием. Шен Гуанчжуй тогда думал, что его любят, как сына его царственного отца, и пусть любовь эта была своеобразна, любой обрывок тепла ребенок хватал обеими изрезанными от тренировок-наказаний руками. Шен Гуанчжуй правда любил своего псевдо-родителя и подчинялся его воле так, как не смог бы никто в Цветущей Пустоши.       Особенно сильно помнил Шен Гуанчжуй день, когда отец, прибывающий в удивительно приятном расположении духа, поведал ему свою историю — то, как Яньло-Ван стал носить свое имя, и как стал он Королем Темных Сил.       Мальчишка, рост которого был ниже четырех чи, покинул свои покои, умытый слугами и разодетый в черное, ушитое серебром ханьфу. С детства кошачьи глаза блестели наивным счастьем, с которым он устремился в тронный зал. Вечером планировался прием новых военачальников Его Величества, и даже маленький его сын был приглашен — ему было уготовлено место подле отца. До этого Яньло-Ван отдал приказ: вызвать сына к нему для «родительского» разговора — а значит, отец собирался что-то поведать сыну! Так А-Чжуй вбежал в большой нефритовый зал, где увидел беседующего с Нин Ичжуо отца. Малыш поморщился — свою няньку он никогда не любил, пускай благодарен за наставления и был. И все-таки кот ее слишком сильно вонял, а улыбка вызывала подозрения даже у маленького ребенка. А-Чжуй остановился неподалеку, слыша лишь обрывки беседы.       Они обсуждали Клан Медного Листопада. А-Чжуй не знал, что это за клан и какое отношение он будет к нему иметь, но услышал, что отец собирался спустить с Тайшаня полчища темных тварей, чтобы сломить дух слишком уж сильных заклинателей. А-Чжуй услышал подобное не впервой, а потому совсем-совсем не испугался и, как положено хорошему ребенку, дождался, пока взрослые договорят. Лишь после отец обернулся к мальчику и слабо улыбнулся: лишь приподнял уголки губ; кто знал, что привычка это перейдет и малышу по мнимому наследству?       — А-Чжуй, подойди, — приказал отец, и мальчишка послушно проследовал, после отвесив глубокий поклон. С детства он знал и чтил манеры, даже в те годы, когда отец его не вернул в родной дом. — Ты вырос, А-Чжуй, стал совсем взрослым. Скажи, почитаешь ли ты своего отца?       — Почтение к родителям — основа всех добродетелей, — кивнул мальчишка. Он не смел поднять взгляда, пока приказ отдан не был, а потому и не увидел, как оскалился Яньло-Ван. — Несомненно, я почитаю Вас.       — Молодец, А-Чжуй. Скажи другое: клянешься ли ты в верности своему царственному отцу? Готов ли до конца сражаться вместе с Цветущей Пустошью?       — Клянусь, — А-Чжуй поклонился, неловко припав на одно колено и уткнувшись взглядом в нефритовый пол. Даже в детстве, неуклюжем и наивном, он обладал ровной, четкой стойкой, потому как учился слишком быстро для малых лет своих. Гены настоящего отца сыграли роль. — Несмотря ни на что я буду защищать свой дом и уважать моего царственного отца!       — Тогда пойди ближе и подними подбородок, — Яньло-Ван лениво махнул рукой. Даже при этом жесте Король Темных Сил выглядел столь величественно, что невольно возникал в сердце уважительный трепет. — Пора тебе рассказать историю о том, как твой царственный отец создал Цветущую Пустошь. Это важно, чтобы ты, А-Чжуй, знал, по чьим стопам пойдешь…       Шен Гуанчжуй помнил, как отец приобнял его за плечи, и даже вонь меха шкуры на отцовской спине согрела его, как согреть бы смог только самый большой костер. В объятиях отца семилетний А-Чжуй чувствовал себя в безопасности; это чувство исчезло столь давно, что вспоминать о нем почти тошно.       И Яньло-Ван начал свой рассказ.       Когда-то он был заклинателем в небольшом, но хорошо выполнявшем свои задачи ордене. В те годы особенно сложно было противостоять темным силам, и маленький орден делал все, чтобы избежать гибели простых людей. Так и мужчина, который в будущем будет носить имя Яньло-Вана, делал все, что мог, чтобы помочь городишке. Однажды в городе пропал ребенок, но орден не мог заняться этим делом: слишком уж часты были нападения на все поселение, чтобы уделять внимание одному только ребенку. А будущий Король Темных Сил не мог с этим смириться и отправился на поиски малыша в одиночестве.       Долго он бродил по лесу, пока не нашел… то, что было ребенком. В мальчика вселился темный дух, и заклинатель, оторопев и желая спасти свою жизнь, убил захваченного злым духом мальчика. А вот его давний недруг, тоже уроженец того же ордена, все прекрасно видел.       В городе прошел слушок о том, что мужчина из ордена, защищавшего город, убил ребенка. Это было во времена начала правления предыдущего императора, когда он лишь взошел на престол и активно продвигал идею того, что цзянху — мир чужой, и что заклинателей, светлых и темных, нужно избегать, и лишь тогда монстры перестанут вести тиранию в многочисленных поселениях страны. А потому орден, напуганный внезапной дурной славой, принял простое решение: у всех на глазах выжечь Золотое Ядро, центр скопления духовных сил, у убийцы.       Тогда мужчина пошел к своей жене и рассказал ей правдивую историю. Женщина, ужаснувшись, не поверила мужу — ей ближе был буддизм, а потому всякого рода заклинатели и Небожители были ей далеки. Так от будущего Короля Темных Сил отреклись все, и на следующее утро он прошел через агонию, при которой выжигается Золотое Ядро.       Воспоминание жутко подкосилось. А-Чжуй, внимательно слушавший отца в его объятиях, вздрогнул, и отцовским голосом повторились в сознании слова:       «Мне известно, как избавиться от яда «Дыхания Дракона» раз и навсегда. Достаточно уничтожить Золотое Ядро.»       Шен Гуанчжуй прокашлялся, и на нефритовый пол закапали сгустки крови, горящие огнем на черно-зеленой поверхности. Даньтянь обожгло, как жжется неаккуратно поднятый чайник, и А-Чжуй скривился, прислонив руку к животу. Яньло-Ван вовсе реакции сына не заметил и продолжил свою историю, ведь именно так он продолжал в воспоминании.       После жжения Золотого Ядра мужчина был в отчаянии. Не зная, куда теперь податься, он ушел из городишки прочь, отправившись на поиски целителя, способного излечить его от вечного чувства пустоты. Целителя не нашел, но наткнулся на некое сообщество, приклоняющее колени перед темной ци. Эти люди сказали ему:       — Духовные силы можно восстановить, но светлую ци — нет. Единственное, что тебе поможет — это путь инь, темной энергии. Ты выглядишь сильным. Доверься нам и призови демона, который поможет тебе вернуть утерянную силу.       Прибывавший в отчаянии мужчина был согласен на все, и на сделку с демоном пошел крайне охотно. Когда на небе поднялась полная, рыжая луна, он сжег талисманы и принес в жертву несколько туш домашнего скота; после пролилась кровь, и из вспыхнувшего облака дыма показалась искривленная тварь, вроде тех, что мужчина уничтожал когда-то. Сделка была проста: демон может брать контроль над телом, а носитель его получает все силы демона. Мужчина не знал, что люди сообщества пытались его обмануть и отдать демону, терроризирующему их поселение, в жертву человека, а потому смело согласился, полный решимости.       Никто не ожидал, что, как только демон проникнет в сознание мужчины, дух его будет столь крепок, что этого демона одолеет, заполучив всю его силу.       — Мой царственный отец, Вы были одержимы? — удивленно спросил А-Чжуй. Приступ прошел, и смешение воспоминаний улетучилось. Он вновь был семилетним собой.       — Лишь малый срок, не дольше суток, — улыбнулся Яньло-Ван. — Я заполучил силу, о которой люди не могли и мечтать. В то время, орудуя инь и изучая новые приемы, подвластные лишь темной энергии, я понял две вещи. Первая: те существа, которых я когда-то боялся, не должны быть убиты или изгнаны. Их можно подчинить такой же темной энергией, из чего следует и вторая моя мысль. Светлая ци — это пустой звук. Она куда слабее инь. И тогда я начал создавать «Десять обратных путей ци»…       Но победившему демона нужны были союзники. Оказалось, что найти их было не сложно. Из-за негативного отношения императора к заклинателям, многие светлые владельцы Золотого Ядра охотно шли на сделку с неизвестным мастером темной энергии, умеющим говорить столь лаконично и искусно, что невольно покорял десятки, а после и сотни сердец. Они обосновались у подножья Тайшаня — там, где боялись жить светлые заклинатели, ведь слишком много гуев выходило по ночам. В этом месте лежала лишь пустошь, изрезанная камнями и сухими деревьями. Кровь, что проливалась при захвате территории, породила в ней первые проросшие цветы.       Так образовалась Цветущая Пустошь, лидером которой стал Яньло-Ван, в обращении Я Ван или же Король Темных Сил. Имя он взял у одного из царей Диюя — у бога подземного мира и судьи мёртвых, ведь кто, если не он, судил людей и в Поднебесной, и после смерти их? В Цветущей Пустоши все отказывались от лиц и имен, точно также, как и их Король, настоящее имя которого до сих пор не известно.       Темное учение продолжало набирать известность. Новость о том, что у Яньло-Вана появился наследник, и вовсе повергла цзянху в абсолютный ужас. Его Величество был доволен, как никогда.       — И потому, А-Чжуй, я хочу, чтобы отныне ты, как и я, посещал советы и собрания, — по-отцовски покровительственно произнес Яньло-Ван. — Я хочу, чтобы ты взошел на трон в момент, когда я уйду.       — Неужели мой царственный отец собирается уходить? — испуганно спросил ребенок, за что получил строгий взгляд и притих. В Цветущей Пустоши не было места страху.       — Всему свое время, А-Чжуй, — отец поднялся, и большая, теплая рука, что покоилась на детских плечах, исчезла, лишая мальчишку всякого тепла. — Однажды, быть может, ты сам захочешь свергнуть своего царственного отца и занять трон. Ты способнее всех заклинателей в цзянху, А-Чжуй, и с возрастом сможешь стать сильнее меня. А пока ступай — до приема остался час, посвяти его тренировкам с твоей цзунши, Нин Ичжуо.       А-Чжуй кивнул, одновременно воодушевленный словами отца и помрачневший. С Нин Ичжуо всегда тренироваться было сложнее всего; если судьба благоволит, на приеме мальчик сможет сидеть без боли.       Однако боль ожидала его в соседнем тренировочном зале, и ее было столь много, что всякая мысль о будущей власти исчезала из детской головы. Дыхание перехватило, и он схватился руками за горло, пытаясь избавиться от тяжело оседающей в теле темной ци. Нефритовый пол вновь окрасился рубином, и тогда…       Шен Гуанчжуй резким жестом приподнимается. Не проходит и мгновения, когда его выворачивает кровью на пожухло-зеленую траву. Желудок урчит и побаливает, сердце в груди бьется слишком быстро, и герой медленно выдыхает, прогоняя прочь остатки тревожного сна. Он разбирает мелодичную игру на сяо и оборачивается, сталкиваясь лицом к лицу с напряженно нахмурившим брови Гювином. «Успокоение души» затихает, когда заклинатель отводит флейту от губ и тревожно осматривает друга. В свете луны белый силуэт прекрасно различается, а желтые глаза повторяют сияние звезд. Стоит глубокая ночь, и герой качает головой. Он проспал слишком долго, к тому же ненароком перепугал Гювина, склонного к вечной тревоге за героя.       Этот человек мог бы свести с ума Шен Гуанчжуя при любых обстоятельствах, однако потешное непонимание произошедшего на чужом лице успокаивает, расправляясь окончательно с остатками кошмарных воспоминаний. Гювину достаточно просто молча смутиться, чтобы Шен Гуанчжуй вернулся к абсолютному покою.       Наверняка, именно это стоит называть родственной душой — это тот, чьё присутствие ощущается как продолжение твоего собственного бытия; человек, с которым необязательно говорить вслух, чтобы быть понятым до мельчайших нюансов. Это связь, в которой покой — не просто состояние, а естественная форма существования рядом с ним.       Что бы Яньло-Ван не говорил о вреде их связи, Шен Гуанчжуй не сможет от нее отказаться. Он с трудом подавляет улыбку, желая выглядеть беззаботно-серьезно, чтобы успокоить чужие переживания.       — Скверный сон, — объясняет Шен Гуанчжуй, махнув рукой. — Полезно для того, чтобы избавиться от застоявшейся крови.