Пёс и Тигр

      Гювин вылетает с послеобеденных переговоров с Кланом Джинцзы, чтобы устремиться в другой конец территории Хуа Ци, где его уже заждались ученики клана. Он опаздывает лишь на четверть часа, но уже готов заслуженно получить по голове от мастера Вэня, который второй день вынужден свыкаться с непутевостью новоиспеченного Тянь-Гоу. Впрочем, этот наставник и недовольство выказать не сможет: слишком уж велик статус их главнокомандующего. А вот для Чжон Ченле и Лю Яняна, коим вежливость и не снится, Гювин предстает прекрасной жертвой для едких комментариев. Для одного ученика сказанных с издевкой и природной ироничностью, а для второго со злобой. Гювин и подумать не мог, что два этих урагана в один день столкнутся.       Лю Янян и Чжон Ченле редко пересекались, но коль это происходило, об этом слышал весь Клан Хуа Ци и все приезжие в него гости, что изрядно разряжало напряженную предвоенную обстановку. Они на повышенных тонах пытались друг друга выбесить, вот только у Лю Яняна к гневу всегда был иммунитет. Спасал ситуацию обычно Ли Юнцинь, дипломатично пытающийся найти компромисс в спорном-пустом вопросе, а иногда поддакивал ему и Юджин, которому, впрочем, достаточно было и гневного взгляда Чжон Ченле, чтобы из нейтралитета перебежать на сторону друга. Детские перепалки — единственная забава для Гювина, на которую он может найти время.       Он согласился помочь детям улучшить навыки боя. Лишь малая часть неокрепших заклинателей-птенцов сможет отправиться в храм Даймяо. Детей опасно пускать близко к войне, однако от взрослых они отличаются находчивостью и удивительным проворством, с которым умеют передвигаться в силу юности. Тренировки с Ким Гювином должны были проходить одновременно с их отбором, однако пока дело шло медленно. Выделялись из числа прочих лишь парочку в самом деле способных детишек (в числе которых, к ужасу Гювина, оказался Лю Янян), остальные же, сколько бы не пытались свои силы превзойти, заметно от талантливых отставали. Тем не менее обучал их Гювин с рвением, и самые слабые из детей уже проявили свой прогресс на практике.       Гювину и самому полезна практика как боевых навыков, так и медитаций. Главное отличие темной ци от светлой — то, какими эмоциями заклинатель руководствуется. Темная ци подвластна злобе, она высасывает из человека эмоции, подавляя всякий добрый настрой. Ею легко управлять, если эмоционального ресурса предостаточно. Светлая же ци тиха и мила, как тихи травы далеких лугов. Ей важна ясность ума, сдержанность и чувство власти над самим собой. Гювин невольно стал задумываться, что и нрав Шен Гуанчжуя идет вровень с навыками героя: в конце концов, самообладание и умеренность мысли ему под стать. От того и Бай-Ху рангом выше, чем дурачок Тянь-Гоу, нелепо вступающий в схватку с самим собой при попытках медитации. Думы Гювина хаотичны и непоследовательны, он редко склоняется ими в глубину вопросов, предпочитая поверхностное, приземленное наблюдение. Тем не менее справляться он стал лучше.       Гювин устало выдыхает, когда отправляет учеников в пары на короткие спарринги. Через час он уже должен вновь вернуться на очередной совет, который сам и назначил, потом встретить людей из Клана Фэй Лию, потом, до ужина, оценить способности воинов различных кланов, написать об этом парочку отчетов, а ночью, к его ужасу, прибудут и оставшиеся силы Клана Джинцзы. Следующим днем прибудут из Ордена Юцзымао, и еще через два дня они выйдут в путь к храму Даймяо… Гювин качает головой резво, отбрасывая усталость. Жаловаться права он не имеет — сам взялся подменить героя.       На Шен Гуанчжуя он тоже пытается выкроить время в заполненном расписании. Как только герой так легко со всем этим справлялся?! Гювин читал выписки из проведенных героем заседаний, и успевал лишь поражаться чужой остроте ума и четкости мысли. Да при такой занятости Гювин едва выдавливал из себя цельные предложения! Благо, на помощь приходили люди из Цянь и Тысячи Троп: уже знакомые с именем Ким Гювина, они глубоко почтили его возвышение в Зодиак, и были рады оказать всяческую помощь, когда это казалось слабых сторон пока еще юного Зодиака. Гювин прекрасно умел сражаться, а вот мыслить стратегически… пока лишь учился. Возможно, стоило чаще погружаться в медитации.        В общем, не терял он ни лица, ни достоинства, и выкладывался последние дни даже больше, чем позволял предел его усилий. Гювин пообещал Шен Гуанчжую, что в его отсутствие покажет себя столь достойно, что никто и не заметит пропажи. Во всяком случае, в первые пару часов — на это герой выдал даже снисходительную улыбку.       Смерть Кукольника оказала на них обоих огромное влияние.       Лишь услышав слова людей из Клана Джинцзы, Гювин пришел в ступор. Сказанная так просто весть о чужой смерти прошла мимо прямого восприятия и исказилась, погасла, и Гювин не смог даже шевельнуться: не то чтобы спросить уточняющие вопросы. Благо Шен Гуанчжуй, явно приложивший все усилия к тому, чтобы не дать голосу дрогнуть, вопросил:       — Откуда у вас такие сведения?       Второй из Клана Джинцзы, выглядящий чуть более обеспокоенным, поспешил объясниться, поглядывая в сторону сурового товарища:       — В Клане Джинцзы сомнения по поводу личности Вон Кунхана появились достаточно давно, когда уважаемые герои сошлись в битве с Орденом Инин…       Вон Кунхан, пускай и не родился в Клане Джинцзы, присоединился к нему достаточно рано: заклинателю на тот момент было не больше шестнадцати. Он происходил из семьи бывшей заклинательницы клана, ушедшей в отставку, и простого торговца специями, который, несмотря на не знаемое горожанами имя, зарабатывал достаточно, чтобы семью прокармливать. Он был слегка заносчивым, но преданным императору заклинателем, который, как и любой его брат по оружию, стремился восстановить статус заклинателей в роли жизни государства. В конце концов, кто, как не Клан Джинцзы, защищал столицу от нападения темных тварей? Однако эгоизма в Вон Кунхане было достаточно, и манера речи его зачастую приводила к случайным дракам.       — Очевидно, пошел в отца, — отметил посыльный.       Месяцем ранее Вон Кунхан отправился в Чжанцю в целях исследования произошедшего с Сяо Деджуном. По словам очевидцев, именно в пути что-то в нем переменилось. Раньше грубый и чересчур прямолинейный заклинатель стал интересоваться о состоянии попутчиков, взгляд его смягчился, и прежняя врожденная озлобленность рассеялась, подобно утреннему туману. Вон Кунхан сам вызвался извозчиком для героев: дескать, он открыл в себе новые черты и мысли, и теперь стремится доказать братьям по оружию, что способен на большее.       Было ли это странно? Верно, что было, но никто не был против своевременного осознания прошлых ошибок. Больше всего удивилась, правда, возлюбленная, оставшаяся дожидаться Вон Кунхана в Дунпине. Она пыталась слать ему письма, и почтовые совы приносили достаточно сухие и типичные для Вон Кунхана ответы. Тогда тревога ее прошла, и она стала смиренно выжидать возвращения будущего жениха.       Какое-то время о Вон Кунхане и вовсе позабыли, пока случайно до Клана Джинцзы не дошел слушок об использовании заклинателем техники Искристых Нитей. Стоило новому Главе услышать об этом, как тут же он распорядился о расследовании вокруг Вон Кунхана. Искристые Нити в производимом их использовании были придуманы никем иным, как Кукольником, покинувшем цзянху годами ранее. Если Вон Кунхан стал каким-то образом его последователем и учеником, об этом непременно стоило узнать. Не сходилось многое: как минимум то, что Вон Кунхан достаточно редко покидал территорию клана самостоятельно, а друзья не ведали ничего о его знакомстве с представителями павшего Ордена Дженъи.       — Когда мы поняли, что никаким прямым способом Вон Кунхан не мог узнать погибшей техники и отточить ее до мастерства, мы допустили мысли о реинкарнации, — продолжил заклинатель из Клана Джинцзы. — Но за столь короткий срок… Мы продолжили наблюдение. И то, что нам удалось выяснить, боюсь, повергло нас в такой шок, что расследование спуталось. Уважаемые герои! Правда такова: Кукольник подчинился воле Цветущей Пустоши и, желая нагнать Шен Гуанчжуя, убил Вон Кунхана, отобрав его тело.       — Это верно. Не так давно нами был проведен совет, где Кукольник принял свою вину, и голосованием большинства семей был признан виновным, но заслуживающим шанса продолжить сражаться на нашей стороне. Мне жаль, что до Клана Джинцзы не дошла столь трагичная весть… Однако извольте спросить: как же он умер? — спросил Шен Гуанчжуй негромко. Гювин почувствовал, как ускорился собственный пульс. Он уткнулся взглядом в пол, боясь даже краем глаза разглядеть лицо друга. Голос Шен Гуанчжуя звучал в его манере холодно, беспристрастно, однако Гювин разобрал неприятные нотки резкости и нетерпеливости.       Однако, если бы не имя Бай-Ху, посыльные из Клана Джинцзы могли бы и обозлиться за то, что сожаления герой выказал лишь о принятых за них решениях.       — Мы присутствовали на поле боя, когда Цветущая Пустошь напала на Лайю, — ответил второй заклинатель из Клана Джинцзы. Он соблюдал вежливость, однако сморщился на адресованный им повторный вопрос, словно не хотел говорить. В целом тип был неприятный. — И видели, как Вон Кунхана перехватили несколько воинов Цветущей Пустоши. Мы хотели вмешаться — однако Кукольник принял свою истинную форму, желая вступить в сражение. Наверняка целью его была лишь защита. Как нам известно, даже самые могущественные темные заклинатели тратят силы, чтобы поддерживать ложный облик… Тогда, во время сражения, Бай-Ху выпустил светлую энергию, раскрывшую его личность. В этот момент Кукольник принял свою первичную форму.       — И подвергся атаке в равной степени с воинами Цветущей Пустоши. Истратив часть сил в обороне, ударная волна, повторившаяся дважды, — взгляд скользнул в сторону Гювина, — обратила его в пепел.       Обратила в пепел.       Вместо того, чтобы вспыхнуть негодованием, — как минимум потому что заклинатели Клана Джинцзы не вызвались оказать поддержку Кукольнику, предпочитая наблюдать, — Гювин ощутил, как все чувства в нем померкли. Осознать он не мог. Гибель произошла так просто, так скоро и незаметно, и, более того — по его вине тоже.       — Я вас понял, — произнес Шен Гуанчжуй. — Благодарю за донесение правды.       — Мы соболезнуем вашей утрате, — отозвался тот, что выглядел добрее. Искренности в этих словах Гювин не почувствовал, ощутил лишь, как от тона заклинателей в нем самом поднялось раздражение. — Каковы бы не были мотивы Кукольника, мы не смеем говорить дурного об усопших…       После Шен Гуанчжуй лишь уточнил, когда прибудут остальные заклинатели Клана Джинцзы. Эта часть разговора Гювину не запомнилась, ведь сам он сознанием прибывал не здесь.       Осознание пришло лишь тогда, когда оглушительно-громко хлопнула за заклинателями входная дверь. Взгляд уцепился за Шен Гуанчжуя.       Герой не выглядел огорченным или расстроенным. Отстраненность была его лучшей подругой, и даже произошедшее не смогло покачнуть внешнего его расположения духа. Однако Гювин заподозрил неладное: буквально только что они оба узнали, что вина в смерти их друга лежала на их плечах, и Гювина это стало проедать изнутри. Они сделали благое дело, отразив атаку Цветущей Пустоши и прекратив едва успевшую начаться войну. То, что происходит с Чжанцю, могло вспыхнуть и в Лайю. Так ли велика трагедия одной потерянной жизни, если спасены были сотни, а то и в перспективе тысячи других?       Велика. А-Хан был их другом. Он был человеком, которого Шен Гуанчжуй знал срок столь долгий, что мог ему доверить собственную жизнь.       — Бродяжка, — обратился к нему герой, вытягивая из оцепенения перед осмыслением ситуации, — если ты желаешь сказать что-либо — сейчас подходящий момент.       — Шен-сюн… — выдавил из себя Гювин. В горле образовался ком, не позволяющий произнести правильные слова. Что в целом можно сказать «правильного» после убийства? — Мне жаль.       Шен Гуанчжуй промолчал около минуты, а после губы его сложились в грустной улыбке. Взгляд оставался непреклонно-холодным, но золотой блеск глаз впервые стал отзываться эмоциями. В них Гювин разглядел ту самую печаль, которую испытывал сам, но столь слабую и неокрепшую, что любой бы списал ее на простую усталость.       — Великая сила несет с собой великую ответственность, — складно произнес он. — Мне тоже жаль, и я признаю свою вину. Сделанного не воротишь, а сожаления лишь туманят разум — грех совести всегда был тяжелее камня. Стоит вознести молитвы Небесам за душу А-Хана и должно проститься. Теперь у нас нет даже тела для похорон. Такова воля судьбы: Зодиак наделен могуществом, способным стереть этот мир, и при недоглядках появляются жертвы. То, что произошло…       Он притих, и произошло это столь неожиданно, словно оборвалась струна поющего гуциня. Гювин не мог оторвать взгляд от лица Шен Гуанчжуя, желая увидеть хоть что-то. Наверняка он сам состроил страдальческую гримасу. Друг смотрел на него с мнимым сожалением.       — Нам нужно вернуться к работе.       Шен Гуанчжуй прошел мимо него, и Гювина окутал слабый аромат благовоний, которые недавно герой возносил в храме. Гювин помнил: то было за произошедшее на поле боя. До этого ему ни разу не удавалось поймать Шен Гуанчжуя за верой в Небеса, потому что человек этот сначала сам представал в его глазах Небожителем, а после и вовсе оказался слишком уж к ним близким. И одна только мысль о том, что после того, как они разделятся, Шен Гуанчжуй вновь пойдет в храм в одиночестве, щелкнула последним рычажком в сознании Гювина. Он резко обернулся, ухватывая героя за запястье.       — Шен-сюн.       Гювин ожидал осуждения, но золотые глаза одарили его лишь безмолвным вопросом. Шен Гуанчжуй не злился и не раздражался, и даже не пытался вырваться из хватки. Заклинатель набрал в легкие побольше воздуха, собираясь с духом.       — Ты прав, в произошедшем виноваты мы оба. Это научит нас осторожности, — заговорил Гювин, с каждым словом набирая в себе больше уверенности. — Вон Кунхан… Кукольник был близким человеком для нас, для тебя. Сейчас важны сражения и война, но важнее их всех в этом мире ты сам, Шен-сюн. Позволь себе горе — никто не будет препятствовать.       Брови героя дернулись, и в итоге он нахмурился. Казалось, даже зрачки его по-кошачьи сузились, пока он беспрепятственно продолжал выслушивать Гювина, только сильнее стискивающего запястье.       — Ты многое держишь в себе — это я уже понял. Мне буквально не было известно о тебе ровным счетом ничего до вчерашнего дня. Я бросался на тебя с обвинениями, злился без повода, и вел себя… невыносимо, в самом деле! Но я ни разу не видел твоей искренней обиды, не видел, чтобы ты позволял себе слабость или вольность проживать происходящее. Ты склонен терпеть, принимать, объяснять поступки других любыми способами, — Гювин вздохнул. — Расслабься хотя бы ненадолго, Шен-сюн. Прошу тебя. Рано или поздно все это может тебя настигнуть, и тогда не только мир потеряет героя, но и я потеряю самого близкого друга. А я… не хочу этого. В самом деле не хочу. Мне тоже больно сейчас, в моих традициях было бы разозлиться или заплакать, а тебе молча выносить эти заскоки. Давай обменяемся хотя бы на короткий срок.       Шен Гуанчжуй смотрел на Гювина без слов бесконечно долго. Гювин успел около десяти раз пожалеть о том, что сказал, и еще в два раза больше осознать, что поступил он правильно. Сердце билось в груди столь быстро, что пульс отдавался где-то в затылке, а в ушах нарастал тревожный шум.       — Мне нет смысла горевать, пока за окном нарастает война. «Не жалуйся на боль, если причинил ее сам», — усмешка. Гювин никогда не видел, чтобы люди усмехались столь сухо. — Чувства человека — это его величайшие союзники и опаснейшие враги, Гювин. От своего горя я обрету силу. Если же подчинюсь ему, боюсь, обращусь злобным духом после гибели. Спасибо за твое беспокойство, но я предпочту…       — Гуанчжуй, — прервал его Гювин. — Я ведь сам этого не вынесу — особенно мыслей о твоей гибели. Не хочешь думать о себе, так сжалься надо мной.       Это прозвучало донельзя смешно, — Гювин едва удерживается, чтобы не дать себе по лбу от воспоминаний, — но искренне. Шен Гуанчжуй даже прекратил хмуриться, и теперь вскинул брови в легком непонимании. Казалось, герой и сам колебался в выборе и собственных мыслях, хотя Гювин знал, что это не так. Мышление Шен Гуанчжуя всегда было плавным и просчитанным, и любые, даже самые невозможные варианты поворотов судьбы этот человек рассматривал заранее. Однако сейчас, выслушав чужую просьбу, Шен Гуанчжуй вновь долго не мог найтись с ответом. Это навело Гювина на мысль, что к герою в целом мало кто проявлял такую глупую благосклонность; кажется, даже сам Гювин чаще злился или выдавал еще большее глупости, чем проявлял заботу.       Гювину стало в разы более стыдно за самого себя.       — Ты боишься моей смерти? — спросил Шен Гуанчжуй. Вопрос этот прозвучал абсолютно для него не типично. Брови были вскинуты, голова склонена в бок, и сам герой напомнил Гювину ребенка, вопрошающего взрослого о простой истине.       Поразился — не то слово. Гювин до последнего думал, что случайно самого себя ввел в состояние бреда. Ну не мог бессмертный Зодиак, Белый Тигр Запада Бай-Ху, герой, сражающийся за справедливость и готовый убивать без страха, внезапно сделаться невинным и почти трогательным юношей.       Ответ Гювин выбирал между возмущенным «конечно боюсь!», обиженным сомнениями в себе, и «иначе и быть не может» — одна только идея вгоняла Гювина в непонятное преддверие ужасного. Совладав с собой, — должное стоило отдать силам и разуму Тянь-Гоу, — Гювин ответил:       — Больше всего в мире.       И снова прозвучало глупо.       Шен Гуанчжуй нахмурился. Гювин почувствовал, как герой напрягся под хваткой его пальцев, но все еще не пытался вырваться. На лицо его упала тяжелая, непонятная заклинателю тень, что совсем Гювина запутало. Как он мог не бояться потерять самого близкого его сердцу человека? Уж точно не мог ощущать он меньшее после всего, через что они прошли, и перед тем, сколько всего ждет впереди. Они ведь в самом деле теперь братья по оружию, знакомые всего ничего и одновременно вечность. Восхождение в Зодиак могло бы пугать Гювина, заставить его сомневаться в своей выборе, если бы не нахождение там Шен Гуанчжуя. Он еще давно поклялся героя защищать: теперь времени на это было уж наверняка достаточно.       Никаких потерянных темных сил не было жалко, если так Гювин сможет уберечь этого странного-праведного человека от гибели.       Конечно, Гювин боялся его потерять, и того пронзительного взгляда, что получил в итоге — тоже сначала испугался.       — Правда боишься? — резко спросил Шен Гуанчжуй. Голос полнился сталью, словно он винил Гювина в его страхах. Заклинатель растерянно-шутливо ответил, желая хоть каплю разбавить внезапно обращенный на него небесный гнев:       — Как я могу не бояться? Или ты собрался умирать?       Шен Гуанчжуй красноречиво опустил взгляд. Вот это уж точно напугало до смерти, потому что отвечать герой не собирался, словно ответ не был столь очевиден.       И тогда Гювин, не выдержав, выдал третью глупость, но в этот раз уже не словесную: он дернул Шен Гуанчжуя на себя, и герой, к удивлению заклинателя, легко поддался, пусть и удивился внезапному порыву. Гювин заключил друга в цепкие объятия, — почти так же, как сделал на поле боя, — и прижал к себе, желая вновь ощутить редкое сердцебиение.       Шен Гуанчжуй мог умереть. Шен Гуанчжуй понимал, что мог умереть, и принимал это слишком легко.       Гювин в самом деле боялся его потерять. Неоднозначная реакция сломила последний едва ли выстроенный эмоциональный барьер, после чего эмоции накатили на него, не хуже ледяного ливня. Гювин снова заплакал, столкнувшись со страхом, от которого отрекся годами ранее. Его тело затряслось, словно заклинатель сильно болел и страдал от температуры и сильнейшего озноба.       — Я не могу тебя потерять, — прошептал он бессознательно, уткнувшись в чужое плечо и сильнее сжимая замершее тело. — Просто не могу, Шен-сюн.       Он сам не понял, как зашелся в истерике, обрушившейся от трагичной новости и неоднозначной реакции друга. Ощутил лишь острое жжение в груди, вспыхивающее все ярче от единой мысли, что Шен Гуанчжуй мог допускать факт собственной смерти.       Гювин не мог позволить этому произойти.       Он пришел в себя через какое-то время, которое не мог рассчитать и до сих пор. В руках он сминал мягкую шелковую ткань ханьфу на чужой спине, а Шен Гуанчжуй, — отчего-то его не оттолкнувший, что тоже удивительно, — придерживал его, слегка поглаживая в зоне лопаток. Они ни раз соприкасались друг с другом, но герой никогда не проявлял осторожность с Гювином, и никогда не стремился касаться его столь аккуратно. Очевидно, реакция друга его самого перепугала.       Гювин бы пристыдился излишней чувствительности, да не смог от упадка сил. Его окутало странное, нежное спокойствие от осознания, что Шен Гуанчжуй пытался его поддержать и не воспротивился взваленным на него эмоциям-признаниям. Гювин даже не знал, сколько всего мог выдать за период своего странного вида припадка.       Они не обсуждали этот момент непродолжительной близости, но после Шен Гуанчжуй все-таки согласился взять недолгий перерыв, передав «бразды правления» Гювину. Герой добавил, что если Гювин оплошает, то он лично сдерет с него шкуру. Конечно, сказано это было изящным и остроумным изречением, лишенным насилия и яркого упрека, но Гювин легко счел посыл и сопроводил героя до его комнаты, с трудом расставшись за закрытой дверью. Вероятно, «собачьи» черты у него были всегда, иначе он не мог объяснить той тоски, что возникала из раза в раз, стоило ему потерять героя из зоны видимости. Впрочем, он рад, что Шен Гуанчжуй позволил себе отдохнуть и восстановиться, как Гювин того и желал.       Гювин, обессиленный, но довольный собой и прошедшим днем, заходит в общую столовую. Среди разных цветов ханьфу теперь замелькали и зеленые — цвет Клана Фэй Лию. Их заклинатели отличаются редким умением использовать в своих боевых техниках воду, однако и сами они предпочитают быть тихими и скромными, как стоячая вода, и в конфликты цзянху, как правило, не стремятся влезать: «пускать все на самотек». Вот только стоило вспыхнуть следу Цветущей Пустоши в соседствующем от резиденции клана городе Лайю, как Глава Фэй живо откликнулась на призыв о союзе.       Уставшие после пути, заклинатели сохраняют вежливость и свойственную им доброжелательность, с которой ведут диалоги с другими семьями, в которых находят как старых, так и новых товарищей. Напоминает это сборище одну огромную семью из разных близких-дальних родственников: этой мысли Гювин улыбается, и улыбка становится еще ярче, когда он находит среди пестрых красок белое пятно за главным столом. Место рядом с Шен Гуанчжуем удачно пустует, а дети, — Гювин убеждается только из-за Лю Яняна и Чжон Ченле, — сидят за полным юных заклинателей столом поодаль.       Последние два дня они виделись редко. Гювин старался дать герою время на восстановление и не беспокоить лишний раз, но часто приходил к мысли, что это может быть весьма одиноко. В конце первого дня он даже умудрился притащить Шен Гуанчжую букет из разных цветов, в благодарность получив осуждающий глаз: два из четырех выбранных ярких бутонов оказались ядовиты и губительны для заклинателей света; благо, лишь для слабых, и у Зодиака вызывали только легкое недомогание. Гювин и сам это ощутил по постоянному головокружению, и больше подарки в дом не таскал.       Юджину он все рассказал, как есть, упустив факт собственной истерики. Ученик легко все принял и только продолжал беспокойно переспрашивать, все ли хорошо. Даже сейчас он поглядывает в сторону Шен Гуанчжуя но, увидев приближение наставника, спешит уткнуться в тарелку с рисовой кашей под смешок Лю Яняна.       — Милый-милый друг, — нараспев приветствует Гювин, усаживаясь рядом. — Как ты себя чувствуешь?       — Я пересмотрел нашу текущую стратегию, — отвечает Шен Гуанчжуй, отложив палочки. А поел ведь всего ничего. — Без А-Хана ее следует изменить. Как только прибудут люди из Ордена Юцзымао, я представлю новый вариант.       Гювин перекладывает кусочек мяса из своей тарелки и морщится.       — Поверить не могу, что ты даже в отдыхе думал о делах. Разве не стоило просто заняться восстановлением?       — Как я говорил ранее: оно мне ни к чему, — пожимает плечами Шен Гуанчжуй, тыкая палочками врученное мясо. Гювин качает головой.       — Праведному Бай-Ху не помешает и вдоволь питаться, — с упреком произносит он. — Тратить силы просто, а вот пополнять…       Шен Гуанчжуй вскидывает брови, взирая с немым укором. Он рукой поправляет белые спадающие пряди, почти угодившие в тарелку вечно вертящемуся на своем месте Гювину.       — Цай Бин могла бы заменить А-Хана в его роли, однако я все еще не склонен доверять ей в полной мере. Думаю, в этом мы оба согласны, бродяжка. Велик шанс, что теми, кто проникнет в Пустошь изнутри, будем мы, — продолжает герой, возвращая мясо назад в чужую тарелку. Гювин подхватывает злосчастный кусочек: это уже вызов! — Не думаю, что здесь найдутся заклинатели, сильнее Зодиака. Даже бессмертных осталось немного.       — Как грубо, — усмехается Гювин, вновь уставившись на возвратившееся мясо. — Не слишком ли это опасно для уважаемого…       — Прекрати играть с едой.       — А ты со своим здоровьем!       — Ким Гювин, Шен Гуанчжуй, — прерывает их «сражение» явившаяся к столу девушка. Гювин не узнает голоса, но, увидев перед собой не кого иного, как Су Жуйци, роняет мясо, грустно упавшее под стол. Вот и драке конец — Шен Гуанчжуй негромко цокнул. — Наконец-то мне довелось вас повидать. Пускай я и не помню вами свершенного, мой супруг, Вэнь Ечень, поведал мне, что благодаря вам я вернула голос, который успела потерять в беспамятстве, подвластном темной ци, и вновь могу продолжить свой быт.       Гювин удивленно пучит глаза. Вернула голос? Благодаря ним-то? Он с непониманием оборачивается к своему спутнику, но Шен Гуанчжуй не дает ему ответов о собственном знании происходящего.       — То, что Вы благодарите нас, даже забыв о случившимся, говорит о добродетели барышни Су, — герой вежливо приподнимает уголки губ. — У Вас прекрасный голос. Не представляю, сколь велико было горе Вашего супруга, когда Вы его потеряли.       — Благодарю.       Су Жуйци сдержанно кивает. Гювин не мог предположить, что девушка окажется достаточно вежливой и знающей хороший тон; в той степени, когда способна не выдавать смущения, но и не каменеть, порядочно реагируя на слова окружающих. Даже места за столом заклинательница не заняла, предпочитая стоять напротив и даже чуть поодаль. Если бы не навыки в развитии Золотого Ядра, усиливающие слух, ее речи и вовсе бы ушей двух представителей Зодиака не коснулись.       «Ей бы нашлось место в Клане Цянь», — украдкой отмечает Гювин. Затем, понимая, что разговор вскоре может окончиться, вопрошает:       — Как же Вам удалось вернуть свой голос? Насколько мне известно, его уничтожили ядом пяти чувств. Такие раны сложно залатать. Вероятно, целители Су искусны, и их навыки стоит отметить.       — Это заслуга Главы Су, — соглашается заклинательница. — Руки Главы по истине способны творить чудеса… Тем не менее я бы хотела вас отблагодарить. Найдется ли у уважаемого Зодиака время на прогулку после вечерней трапезы?       — У меня — да, — спешно кивает Гювин. — А вот мой милый друг…       — Мы с радостью сопроводим Вас, бырашня Су, пускай и не требуем ничего в благодарность. Задача Зодиака — помогать цзянху, — перебивает Шен Гуанчжуй, не позволяя более Гювину удерживать его в стенах гостевых покоев. — Ждите нас через четверть часа у экрана Клана Хуа Ци.       — Я не отниму у героев много времени, — благодарно кланяется Су Жуйци, прежде чем удалиться.       Гювин тоскливо смотрит на валяющийся под столом кусочек мяса. Он планировал переговорить с героем наедине, когда тот проснется, в итоге же вынужденный гулять с чужой невестой; впрочем, и с Шен Гуанчжуем в том числе.