Пёс и Тигр

      Тихо бьются о землю опадающие с крыши капли дождя. Грязные, совершенно не такие, как капли, остающиеся на листьях деревьев в свободных полях. Дождь слизал с крыш пыль и дымовые, осевшие остатки, и сейчас медленно сбрасывает их на алые пышные цветы. Ван Исянь откладывает очищенный меч и подбирает лежащую рядом волчью маску, которая приветливо ему щурится, словно в самом деле превращаясь в прирученного им волка.       Подавить желание разбить ее о ближайшую статую какого-то мерзкого гуя слишком сложно.       Он не любит маски; они указывают на то, что ты лишь покорный слуга, не более. Большинство его братьев по оружию давно породнились с их «украшениями», не смея сказать и слова против. Все они знали, что способности их слишком уж ничтожны, чтобы возыметь право обнажить истинное лицо. Маска — знак покаяния, преданности, готовности принять то, что Яньло-Ван выбирает их внешность, их судьбу и их гибель. Он распоряжается, задача всех прочих — подчиняться. Исключение существует лишь для парочки приближенных Его Величества и для потенциальных наследников, вроде Ван Исяня. Он проводит пальцами по гладкому материалу, покрытому сине-золотой краской, и резким жестом откладывает ее прочь.       Ван Исянь не смог бы позволить себе усомниться в Его Величестве. Я Ван дал ему шанс не просто пополнить ряды вечно умирающих-прибывающих солдат, но и возможность стать следующим Королем. Любой бы, кто хоть каплю проникся пользой темной ци, спокойно бы пригнул голову и делал все, что ему наказывают, лишь бы заполучить заветное место в господстве над миром. Вероятно, это лишь вина самого Ван Исяня, обделенного пониманием в жизни своей, привыкшего всегда проигрывать, впервые в жизни почувствовавшего возможность победы. Верным мечом и острыми клыками он готов драть глотки всем, кто посмеет встать на его пути, потому что именно он, отчаянный и не боящийся ничего в этом мире, заслуживает трона. Ван Исянь знает, что такое смерть — видел ее сам незадолго до того, как попал в Цветущую Пустошь. Однако единственным кандидатом на наследство он не был, и это злит с каждым разом лишь пуще.       Сначала их было четверо. Первые трое пришли незадолго до самого Ван Исяня, примерно через девять лет после бегства Шен Гуанчжуя. Яньло-Ван не проявлял к ним ни любви, ни тепла, но что-то в его голосе всегда было удивительное, вселяющее надежду. Все его наследники были людьми с разрушенной судьбой, в которых не верили близкие, которых принижали. И лишь он, Король Темных Сил, сказал впервые, что у них есть потенциал, а вместе с тем и заполучил ценные фишки в своей игре. Ван Исянь ненавидел ту троицу: впрочем, двое из них уже успели погибнуть, а тот, который пришел мнимо-пятым, его закадычный друг Ли Юнцинь, оказался грязным предателем. Вскоре Ван Исянь убьет его, и убьет самым ужасным способом. Это входит в число богатых планов на будущее.       Сейчас помимо Ван Исяня существует еще один наследник, и это главная причина его злобы. Нет, дело не в соперничестве — оно лишь укрепляет дух и дает новые толчки к росту, — а в том, что соперник его — неженка, глупая, бесполезная тварь, которая и заслугами никакими отличиться не успела. Все, что делает, так это читает книжки и тренируется внутри Цветущей Пустоши, совсем не участвуя в сражениях или заданиях. Это игрок тени, коих и без того в Пустоши предостаточно, взять бы хоть ту же Нин Ичжуо — женщина в самом расцвете сил, на упокой не собирается (или ей не дает уйти ее дрянной, вонючий кот), замену себе никогда не искала и даже намеков на подобное не давала. Яньло-Ван, Его Величество, конечно, тоже долгое время действует через посредников, однако Ван Исяню известно, что вскоре Король собирается лично выйти в свет: его приемный сын приносит слишком уж много проблем.       Шен Гуанчжуя Ван Исянь хочет убить чуть больше, чем непутевого праведника Ли Юнциня. В основном, потому что, как говорят слухи, только Шен Гуанчжуя Яньло-Ван когда-то любил, а любовь в кровавых зарослях Цветущей Пустоши — нечто чрезвычайно редкое, и доставшееся какому-то жалкому заклинателю! Предателю! Высокомерному, грязному лицемеру!       Но эта мелкая дрянь, выжившая наследница!.. Ван Исянь ее ненавидит почти в той же мере, что и Шен Гуанчжуя, а порой и больше.       Он рывком поднимается с места и, нацепив на лицо дрянную маску, встает на собственный меч. Покидая Цветущую Пустошь, Ван Исянь ощущает многочисленные, завистливые взгляды, и беззвучно этому усмехается. Когда-то на него смотрели с жалостью; сейчас хотят разодрать на куски, лишь бы оказаться на его месте. За время полета гнев слегка утихает, сменяясь тихой гордостью.       Ван Исянь спрыгивает с меча недалеко от черты города Чжанцю. Даже издалека видны густые клубы дыма, тянущиеся из жилых местечек и некогда пушистых лесов. В прошлом он почти любил этот городок, но любил так мелко и так хрупко, что даже происходящая в нем война совершенно не трогает душу. Может, заставляет злорадно усмехнуться в наслаждении от мысли, что Цветущая Пустошь совсем скоро сможет получить под влияние целый город, на котором некогда располагались сразу три семьи заклинателей.       Совсем недавно Ван Исянь таким же образом навещал Чжанцю, точно так же выжигая талисман перемещения — очередное запретное в мире светлых-праведных мастеров заклинание, вскоре оказываясь в лавке своей двоюродной сестры. Ван Ирон не отвлекается от полива какого-то особо яркого цветка, и Ван Исянь позволяет себе тихо выдохнуть.       После сражения в Лайю Сумеречный Волк незамедлительно направился в Чжанцю. Слова Ли Юнциня его порядком выбили из колеи, пускай внешне он старался этого не выдавать. Меч в руках дрожал, а на приветствия соратников он мог лишь тихо что-то прорычать. Мысли делились на две половины: одна хотела убить Ли Юнциня на месте, другая — бежать сломя голову в Чжанцю. Сумеречный Волк мог сколько угодно свыкаться с фактом того, что сам лишил себя семьи, но с тем, что кто-то выжил, смириться не мог. Ван Исянь просто отрекся от родного Ордена Ван-Шен, решив, что ценою жизней некогда братьев и сестер сможет стать сильнее, сделать мир лучше. Ван Ирон выжила. Очерствелая душа Ван Исяня колыхнулась. И вот, он узнал, что двоюродная сестра могла быть мертва.       В лавку «Тегуаньинь» он шел быстро, огибая очаги сражений, встречающиеся тут и там. В городе шла война, из которой Цветущая Пустошь намеревалась выйти победителем. Однако появление здесь Сумеречного Волка никак не входило в планы Пустоши, и их главнокомандующий дважды уточнил у Ван Исяня причину его прибывания здесь. Дважды Ван Исянь выдал откровенный бред и наконец-то отделался от петушиной маски.       Дверь лавки была открыта, — вернее было сказать, разломана в щепки. Внутри стоял страшный беспорядок, и Сумеречный Волк опасно выдохнул. Его редко сковывал страх, но сейчас, стоя у разгромленных полок, на которых некогда стояли цветы, он окутал его, словно впервые, пробудив темную энергию внутри, быстро побежавшую по полу темной дымкой. Она выбилась и наружу, столкнув с пути какого-то заклинателя, который и вскрикнуть не успел, погибнув от искажения ци. Тело окаменело на долгие несколько мгновений, прежде чем Ван Исянь смог выдавить из себя имя сестры. В горле пересохло, и звук вышел жалким, отчаянным и слегка рычащим из-за действия маски. Он повторил громче. И вновь тишина.       Никого.       Благоразумность и последовательность мысли как рукой сняло. Все существо Ван Исяня старалось игнорировать жуткие догадки, не идти на второй этаж, не проверять, не видеть трупа. Он принялся выуживать талисманы, орудуя ими для восстановления лавки. Разум его опустел, а действия выходили рефлекторные и слишком плавные. Ван Исянь понимал, что потерял последний осколок семьи, которую сам и загубил; теперь дважды. Ван Ирон была той, кто не боялся его, кто почти смог его простить — и вот, ее уже не стало. Цветочный горшок почти выскользнул из рук, и Ван Исянь без всяких эмоций проследил, как обсыпается на дощатый пол черная грязь. Придется убирать.       Он не знал, сколько прошло часов, на протяжение которых он возился с лавкой, пока за спиной его не раздался удивленный вскрик. Женский вскрик. Странное, трепещущее чувство раскатилось по венам, когда Ван Исянь медленно обернулся, и из-за дырочек волчьей маски разглядел силуэт двоюродной сестры, обронившей сверток с какими-то фруктами. Сумеречный Волк незаметно для всего мира растекся в облегченной улыбке и сдержанно кивнул. Ван Ирон долго не могла найтись с правильными словами, а позже пригласила остаться на ужин. Дело шло к вечеру.       Они проговорили около двух часов. Никто не касался темы Цветущей Пустоши, словно это произошло не с ними, словно не из-за нее они лишились дома. Ван Исянь мог бы понять сестру, отправься она с ним, приобрети, как и он, цели высокие или новую, могущественную силу; но Ван Ирон потеряла абсолютно все. Ван Ирон была жалким человеком, потерявшим результаты долгих лет тренировок, и заслужила презрение за то, что опустила после этого руки, обратившись простым, слабым и немощным человеком. И даже с этим, она улыбалась двоюродному брату, говорила о том, как обстоят дела в Чжанцю, а после разговор шел еще более плавно, размеренно, словно они далекие родственники, которым удалось увидеться впервые за несколько лет. Ван Ирон простила брата, а Ван Исянь позже отдал приказ о неприкосновенности лавки «Тегуаньинь». Если Его Величество спросит о причинах — он ответит сам, а остальным до этого дела быть не должно. Так и порешили.       Цветущей Пустоши не существовало в лавке «Тегуаньинь».       Поэтому и сейчас Ван Ирон встречает брата мягкой улыбкой. Это улыбка ее дяди, отца Ван Исяня — бывшего Главы Ордена Ван-Шен, наследуемая всеми «Ванами». Пускай Ван-Шен и занимался абсолютно «грязной» работой в Чжанцю, в харизме представителей его основателей сомнений не возникало. Ван Исянь занимает место за прилавком. Лавка наполнена запахом душистых лекарственных трав, земли, горячего чая. Чашу с этим чаем Ван Ирон оставляет перед братом и садится напротив.       — Ты не в духе, А-Сянь, — отмечает сестра, внимательно щурясь, словно способна разглядеть лицо за маской. — Что-то случилось?       Сумеречный Волк недолго молчит, вслух лишь усмехаясь. Даже если начнет объяснять, и даже если сестра никому в жизни не расскажет тайн Цветущей Пустоши от искренней любви к брату, все равно он понимает — Ван Ирон эта информация не нужна, да и справится он сам. Ван Исянь рассматривает плавающие в горячей воде травы.       — Я не смогу это пить, — констатирует он, дергая головой. Ван Ирон сначала непонимающе молчит, а затем тихо посмеивается: маска, ведь верно. — Дела в лавке идут хорошо, и деньги у тебя имеются, раз ты так просто наливаешь дорогие чаи тем, кто их не способен их испить. Когда же мне стоит ждать племянников?       Ван Ирон звонко цокает, перетягивая к себе ближе чашу брата.       — Думала, никогда уже не услышу вопросов, которые задавала нам тетушка Вонг, — признается девушка недовольно.       — Шицзе, я обращаюсь серьезно, — поправив тон, произносит Ван Исянь, не сводя глаз с лица отвернувшейся сестры. Ее щек коснулся слабый румянец: то ли от недовольства, то ли от совершенно иного чувства. — Не могу поверить, что в тебя-то, и никто влюбиться не сможет… Даже учитывая скверный нрав.       — От кого я слышу о скверном нраве! Сам-то горазд…       Они ненадолго умолкают. Ван Исянь наблюдает за тем, как постепенно меняются эмоции на лице целительницы, и как гнев сменяется легким беспокойством. Ван Ирон несколько раз бросает на брата короткие взгляды, прежде чем отпивает немного чая и вздыхает. Девушка подпирает подбородок рукой и кивает на ведущую на улицу дверь.       — Влюбиться мой избранник не успел — сбежал в странствия, как только появилась возможность, — отвечает она. Щеки вспыхивают ярче, стоит Ван Ирон взглянуть на брата. — Я сглупила! Решила, что если намекну о своем интересе, то и он поспешит открыться, совершенно позабыв, какой он дурак! Все заклинатели, как один, дураки — в этом ты прав, А-Сянь. И пускай. Может, однажды он соизволит воротиться, если… Выживет, — она ненадолго затихает, стоит речи подойти к Цветущей Пустоши. Продолжает же более бодро, отогнав неприятную боль от возможной утраты. — Хотя, верно, дураки обычно отличаются крайней живучестью. Отрежешь голову — и разницы не будет, коль ею они и не пользуются…       — Шицзе, — привлекает внимание сестры Ван Исянь. — Я, может, и стою по другую сторону войны от него, однако, если этот мужчина покорил твое сердце, могу обеспечить его неприкосновенность. Назови лишь имя — и Цветущая Пустошь закроет глаза на факт его существования.       Ван Ирон наконец оборачивается к брату, не спеша разрывать зрительный контакт. Она уже приноровилась глядеть в щели волчьей маски, выискивая эмоции в глазах брата. Сумеречный Волк остается спокоен: странное выражение лица старшей он списывает на простое смущение. Сколько он помнит, Ван Ирон была далека от любви, предпочитая глубокие, чистые чувства сражениям и тренировкам. У нее, несомненно, были поклонники, однако никто из них не мог потягаться с девушкой в силе, а от того был ей неинтересен, и в награду за подарки получал лишь бесконечный холод и остроумные колкости. Теперь же самой Ван Ирон стал небезразличен кто-то; конечно, сестра испытывает сильное противоречие. Особенно учитывая, что все свои легкие слабости Ван Ирон привыкла превращать в недовольство и упреки в сторону окружающих.       Наконец сестра сдается и встает с места. Ван Исянь предполагает, что на сегодня разговор их окончен, и больше он ничего выведать не сможет. Обязательно стоит вернуться вновь, чтобы попробовать расспросить некогда заклинательницу о ее возлюбленном. Однако, стоит ему попробовать шелохнуться, Ван Ирон произносит, четко проговаривая каждый слог:       — Не в твоей власти защитить этого человека, — на ее лицо ложится мрачная тень, а голос вовсе теряет всякие краски. Не осуждает, но и не печалится. — Это глупая затея, А-Сянь.       — Просто назови имя, — предлагает наследник Его Величества. — А я сделаю, что смогу.       — Ким Гювин.       Сумеречный Волк, будь его маска подвижной, оскалился бы, подобно дикому зверю. Благо, именно из-за маски все его чувства скрыты, а кулаки сжимаются под столом так, что сестра не видит абсолютно никакого отклика. Ван Исянь все равно знает, что она еще до своего ответа поняла, какой реакция будет, и потому победно и одновременно разбито усмехается.       Ким Гювин. Из всех людей в мире — и Ким Гювин?! Да будь ее избранником эта заноза в заднице, Шен Гуанчжуй, и то понимания бы снискала сестрица больше!       Как это могло произойти? Верно, они странствовали вместе, но неужели в этих странствиях молодые люди могли позволить себе капельку больше близости, чем простые спутники? Могла ли взорваться между ними искра так просто? Гювин, дурак, мог и не понять намерений сестры, и на это Ван Исянь тоже бесконечно зол. Мало того, что выбор у сестры сомнителен, пускай сердцу приказывать бесполезно, так еще и пал он на величайшего идиота в Поднебесной! Ван Исянь и сам успел прочувствовать уровень глупости этого человека на своей шкуре.       Ким Гювин!       Сумеречный Волк выдыхает, отпуская недолгий прилив эмоций. Наследнику не подобает выходить из душевного равновесия из-за проблем человека, пускай близкого — любого. Он поднимается со своего места и подходит к сестре, которая уже принялась за какую-то кашицу в ступке. Ван Ирон изначально полагала, что милости признанием не сыщет, а потому и не разочаровалась. «Готовиться к худшему, надеясь на лучшее», — в этом вся Ван Ирон.       — Могу пообещать, что умрет он не от моих рук, — сухо отзывается Ван Исянь, не глядя на сестру. — А помимо меня его мало кто может прикончить… теперь.       — Клянешься? — насмешливо спрашивает Ван Ирон. Конечно, сталь в голосе брата ее не пугала, не пугавши никогда.       — Клянусь.       Ван Ирон откладывает изготовляемое лекарство и поднимает голову к Ван Исяню. Она открывает рот, чтобы добавить что-то, но дверь в лавку открывается быстрее. Стоящий спиной ко входу Сумеречный Волк ощущает поток темной ци, ударивший в спину, и слышит звонкий смешок их гостя. Высокий, раздражающий и пищащий от действия маски голос возвращает Ван Исяня немного назад во времени.       — Вот ты где! Знала, где тебя искать, — весело пищит заклинательница. Низкая, даже ниже Ван Ирон, она подходит к обернувшемуся Сумеречному Волку. Кажется, волчья пасть даже оскалилась, будучи неподвижной. — Это твоя сестрица? Здрасте! Ты, получается, и мне сестрица!       У кроличьей маски и вырезы глаз больше, а от того и тени от них мрачнее и гуще. Крупные глаза почти никогда не моргают, и с резвой прытью темная заклинательница оказывается сидящей рядом с Ван Ирон. Владелица лавки кажется непоколебимой и даже гостеприимной со своей вежливой улыбкой, однако спрятанная в рукаве ладонь уже сжимает клинок.       Ван Исянь подавляет желание выругаться и около тысячи раз напоминает себе следить за этикетом. Даже рядом с этой несносной крольчихой. Даже желая ее разодрать в клочья.       — Что тебе нужно? — спрашивает Ван Исянь. Скрепленные механизмом уши вздрагивают. Эта малолетняя девчонка всегда имела страсть к подобным диковинным изменениям всего, до чего ее тонкие пальцы дотягивались.       — Его Величество ожидает нас обоих на заседании. Велел тебя позвать, а ты снова удрал куда-то… Накладненько, знаешь ли, бегать по всем поселениям, выискивая моего горе-братца!       Ван Исянь сжимает кулаки, вокруг которых легко вьется темная энергия. Он ловит на себе взгляд сестры. Безмолвно она с ним прощается, прекрасно понимая, что на сегодня их встреча подошла к концу. Сумеречный Волк и сам понимает, что в первую очередь для него стоит долг перед Его Величеством и Цветущая Пустошь, потом уже самосовершенствование, а потом, может, и сестра. Даже на третьем месте Ван Ирон находиться было непозволительно, особенно после новости о том, что ее возлюбленный — Ким Гювин.       Сутки явно выдаются неудачными для желания Ван Исяня разнести городок-другой, лишь бы избавиться он навязчивого гнева, оседающего в горле противным жжением.       Не проходит и часа, прежде чем Сумеречный Волк в компании «младшей сестры», — «соученица» и «сестра по оружию» для него звучат гораздо хуже, чем названная родственная связь, покуда сражения несут гордости больше, чем какая-то выдуманная семья, — оказываются у ворот в замок Его Величество Яньло-Вана. Черные наружные стены будто выстроены из наипрочнейшего угля, окна в них прикрыты алыми ширмами. Ногами они топчут многочисленные ликорисы, которые пробиваются даже сквозь кладку дорожки.       Нахождение рядом крольчихи становится менее сносным, когда она молчит. Наследница имеет привычку пялится на всех подряд, и теперь ее вынужденной жертвой выпал молчаливый Сумеречный Волк, который после выхода из лавки не проронил ни слова. Лишь только в Цветущей Пустоши она вновь завела свой привычный бесконечный говор:       — А ты все продолжаешь сбегать к своему прошлому. А-я-яй, Ван Исянь, как тебе не стыдно! Его Величество будет весьма разочарован, если случайно узнает… Не боишься, что твое шаткое положение снесет тебя с концами?       — Ты не посмеешь ничего сказать Его Величеству, — холодно отрезает Сумеречный Волк, отпирая высокую дверь. Протяжный скрип звучит приятнее пищания под боком. — Я все еще сильнее тебя, и при желании разберусь со случайностью, и глазками моргнуть не успеешь.       — Большой и грозный черный волк, — вздыхает крольчиха, откидывая с плеч весьма светлые волосы, редко встречающиеся в их округах. Ван Исянь и предполагать не смел, откуда родом происходит эта дура. — Случайность на то и случайность, что наказания за нее нести не положено! Особенно, когда обсуждали вы тему весьма занимательную. Слышал, что Ким Гювин стал Тянь-Гоу? Если верить слухам, наш дорогой старший братец нарушил союз неба и земли, и теперь его хотят снести из Зодиака. Удачный шанс перекрыть ему воздух лишний раз! Никак судьба благоволит… Вот только все тот же твой Гювин не даст сделать нам это просто так…       — Это причина, по которой Его Величество нас вызвал?       — Кто знает, кто знает… О! Цзунши, доброго вам вечера!       Нин Ичжуо «вовремя» спускается вниз по широким ступеням. Ее хищные, черные глаза блеснули, и она улыбнулась детям беззубой улыбкой. В привычной манере наигранно.       Нин Ичжуо Сумеречному Волку, как и всем прибывающем в своем уме людям, не нравилась, но он глубоко уважал заклинательницу, а потому вежливо кланяется ее появлению. Именно эта приближенная Его Величества отвечала за все допросы, наказания, собрания, сделки… Словом, за все, что включало в себя слово «жестокость». От природы она любила хруст чужих костей, а потому и питомец ее, Мяогуй, передвигается с таким же противным звуком. Хрипение, напоминающее мяуканье лишь человеку в бреду, режет тишину, разбавленную цокотом алых туфель по мраморному полу.       Никто не знает, как эта девушка появилась здесь. Ровно так же никому не известен ее возраст, происхождение и истинные силы. Знают в Цветущей Пустоши лишь одно — если кому-то назначена личная встреча с этой барышней, то живым выбраться оттуда не захочется. Проще совершить самоубийство.       — Вы опаздываете, — коротко произносит она. Сумеречный Волк выпрямляет согнутый в поклоне торс одновременно с крольчихой, и разглядывает вьющегося в ногах Мяогуя. Шрамы, разбросанные по всему его телу, вспыхивают ноющей болью. — Но в этот раз я вам это прощаю. Его Величество в добром расположении духа — ступайте скорее, и заканчиваете свой детский лепет.       Еще одно большое достоинство Нин Ичжуо — она умеет затыкать надоедливую крольчиху, мгновенно кивнувшую и устремившуюся вперед. Девушек Нин Ичжуо наказывала куда более нещадно, нежели мужчин; возможно потому что девушки в Цветущей Пустоши умели сдерживаться столь мастерски, что и капельки боли не отражалось на их прекрасных лицах. Их калечить было просто напросто приятнее.       Сумеречный Волк хочет устремиться вслед за наследницей, но дорогу ему решительно преграждает зашипевший, плюнувший вязкой слюной Мяогуй.       — Насчет твой выходки мы еще поговорим, — огладив плечо наследника, мурлыкает Нин Ичжуо. Острые когти-кольца задевают слегка не зажившую рану, но Сумеречный Волк только покорно кивает. Сетует только на проклятую «случайность» крольчихи и, убедившись, что цоканье туфель унеслось в другую часть коридора, спешно нагоняет младшую сестру.       Больше наследники не разговаривают. Двое слуг в масках мерзкий гуев распахивают двери в Зал Заседаний — здесь Его Величество принимал редких гостей, чаще же вызывая «местный» люд на аудиенцию. В Зале Заседаний собирались и новоприбывшие в Цветущую Пустошь, которым объясняли устройство их новой жизни, а главное — внушали доверие и любовь, которые щедро мог предложить Яньло-Ван. Пускай для светлых заклинателей Его Величество предстает самой страшной силой, чуть ли не главной демонов из Диюя, для обитателей Цветущей Пустоши он мессия, он Отец, он Покровитель и сила высшая, которая своей большой родительской рукой притягивает в горячие объятия силы. Создатель самого могущественного трактата в мире, он восседает во главе стола, с искренней и теплой улыбкой встречая своих детей.       Ван Исянь чувствует, как спокойствие и приятный трепет мягко окутывают душу, когда он кланяется Его Величеству. Яньло-Ван выбрал его и доверился ему; чтобы Его Величество не пожелал, Сумеречный Волк всегда будет готов исполнить. Забывается даже обещание, данное Ван Ирон, да и сама Ван Ирон исчезает из подсознания.       Позже его ждет наказание. Взирая на Яньло-Вана, Сумеречный Волк рассуждает, что будет оно справедливым.       Они занимают свои места в середине стола. Слишком близко сидеть наследники не имеют права: ближайшие к Его Величеству места принадлежат Черному и Белому Духу, Нин Ичжуо и его сыну. Сумеречный Волк до сих пор не мог понять, почему место этого дрянного тигра-неудачника все еще стынет после стольких лет его бегства.       — Я рад видеть вас обоих живыми, восседающими передо мной, — громко произносит Яньло-Ван. Сумеречный Волк краем глаза наблюдает, как дергаются уши маски крольчихи — невыносимая! — Ваш вклад в историю Цветущей Пустоши важен, пускай и справляетесь вы иногда весьма… бездарно. Корень проблемы лежит не только в вас — он и в заклинателях вражеского фланга, главным образом в Ким Гювине, выжившем из Клана Медного Листопаде, и в Шен Гуанчжуе, моем приемном сыне. Я дал ему волю поиграть с судьбой, и, даже если вам кажется, что он превзошел все ожидания, достигнув бессмертия, вы ошибаетесь. Зодиак отрекся от Шен Гуанчжуя. Известна ли вам причина?       Сумеречный Волк мрачно усмехается.       — До этого его жизнь была спокойна, как широкое озеро. Полагаю, причина в Ким Гювине.       — Или в Зодиакальных правилах, — фыркает крольчиха на брата. — Знаешь, они похожи на правила вступления в Цветущую Пустошь. Отречься от прошлого, поверить в новое будущее… Вот только Шен Гуанчжуй не смог отречься от Ким Гювина.       — А я, по-твоему, что сказал? — тихо рычит Сумеречный Волк. Его быстро останавливает Яньло-Ван громким: «Довольно». Ван Исянь вынужденно притихает.       — Ким Гювин — тот еще живучий пес. К сожалению, убрать его не так просто, как нам казалось сначала, — Яньло-Ван смеется гордо, отрывисто и хрипло. — Особенно сейчас. Он занял пост Тянь-Гоу — редкость для Зодиака. Однако означает это и то, что один из них был смещен. На Юге и Севере все спокойно, за Восток и беспокоиться не стоит. Если бы Цин-Лун погибла, огласка была бы столь велика, что даже Цветущая Пустошь ощутила бы влияние… Остается лишь Бай-Ху, мой бестолковый сын, который за свои подростковые годы натворил слишком уж много дел. Пора прекращать игры.       — Уважаемый Король, вы предлагаете убить его? — уточняет крольчиха.       Ван Исянь сглатывает. Их разговор совсем скоро закончится: он видит это по лицу Его Величества. Десять лет Яньло-Ван не прикладывал усилий для ликвидации своего некогда подопечного, и вот наконец терпение его иссякло. Убьет ли? Заставит ли вернуться в Цветущую Пустошь силой? Серьезное и мудрое, вовсе не тронутое старостью лицо не дает подсказок. Яньло-Ван проводит рукой по короткой черной бороде, позволяя себе улыбнуться краем губ.       — Лучший способ одолеть врага — сделать его другом.       Не хуже грома в ясный весенний день.       Спустя половину часа Сумеречный Волк выходит из Зала Заседаний, ощущая, как пустеет голова и подкашиваются ватные, словно безсуставные ноги. В голове роятся мысли — в голове расплывается пустота. Их разговор длился не так долго, но услышал он достаточно, чтобы понять, в какое положение сам себя загнал.       Он не ощущает, как за его руку цепляются золотые когти-кольца, под которыми рвется плоть.       Он совершил ошибку, позволив себе чувствовать. В Цветущей Пустоши принято выбрасывать из головы всякую чушь ради цели более высокой — завладеть господством над цзянху, помочь таким же разбитым жизнью людям, как они, дать надежду, показать, что темная ци — не зло, покуда зла в мире и не водится в его чистом виде. Для этого нужно идти на жертвы, а Ван Исянь, о, наивный волчонок Ван Исянь, он посмел считать, что принесенная в жертву семья — достаточно, что прочее ему сойдет с рук, что не оставит на нем и следа, раз уж он станет в будущем новым Королем.       Ван Исянь так сильно желал стать Королем.       Он не чувствует пола темницы, не чувствует вспышек-затиханий ци внутри, не чувствует когтей и клацающей челюсти Мяогуя; речи Нин Ичжуо тоже не слышит. Его сознание играет свои шутки, выбрасывая Ван Исяня в случайные отрывки жизни, и вырывая из памяти любое счастье. В его жизни не было счастья. Его счастье впереди, там, где Цветущая Пустошь побеждает в глупой войне, возникшей в головах таких же глупых заклинателей. Счастья не было. Счастья нет. Счастье будет, если он постарается, и прекратит использовать в своих решениях сердце.       Это доля наследника — нести наказание.       Это доля наследника — стискивать зубы и терпеть-терпеть-терпеть, терпеть даже тогда, когда между зубами противно прыскает кровь, когда хочется вскрикнуть.       Сейчас он ошибся, ошибся страшно. В будущем он сможет не совершать ошибок.       Сумеречный Волк. Привычная маска. Четкая цель. Бесконечная преданность. Он больше не посмеет разочаровывать Его Милостивое Величество.       Улыбка дрожит на губах. Мяогуй, эта отвратительная тварь, насмешливо щурится и отползает назад к своей хозяйке. Хлопок двери. Приятный мрак, успокаивающий пульсирующую в сердце ци.       Счастье будет.