Пёс и Тигр

В горах живет кровожадный тигр,

На вершине горы ступает одинокий человек.

      Вспышки света, шум ветра в ушах, далекий колокольный звон, зарождающаяся в груди сила. Поднимаясь в Звездные Вершины впервые, Шен Гуанчжуй, сын Его Величества Короля Темных Сил, и предположить не мог, что, умерев, не встретит ни Небесных волшебных чертог, ни жаркого пламени Диюя. Даже не переродился: его душу перехватили в момент, когда все должно было окончиться, и жалкий темный заклинатель получил бы по заслугам.       Звездные Вершины были похожи на завещанные добродетелям Небеса: миновали облака, и темное небо рассыпалось тысячами созвездий, рисующими в нем причудливые узоры. Словно орашенный бело-золотой краской, синеватый небосвод хранил в себе историю всего мира, знакомую одной лишь Цин-Лун — главе Зодиака, готовой принять в свои материнские объятия тех, кому Судьбой была предписана лишь смерть. Несправедливая, должно отметить, смерть. В это Шен Гуанчжуй поверить не мог. За свои жалкие пятнадцать лет он успел совершить немало злого, отклонившись от всего светлого, и сеял в мире лишь хаос, желая угнаться за призрачной, ложной надеждой. Ему пророчили великое будущее — трон и бессмертие, и новый титул из Принца в Короля. Господство над миром, которое более не казалось важным, более не имело никакого смысла. Он умер — и умер он впервые, чтобы зажечься пламенем жизни вновь.       — Добро пожаловать домой, Бай-Ху, Белый Тигр Запада.       Их встретила тишина. Под слабым ветром колыхалась свежая трава в лунном свете, робко выглядывающая из-за главных ворот. Вдоль стены висели четыре гобелена: Красная Птица Юга, Лазурный Дракон Востока, Черная Черепаха Севера… и один пустой, едва ли слышащий пришествие своего будущего обладателя. Тело полнилось силой, которую Шен Гуанчжуй не ощущал никогда. Его черное, старое и рваное ханьфу преобразилось, окрасившись белым, и сам он чувствовал себя гостем на своих похоронах. Давно он не мог стоять прямо без боли, давно Шэньхуань под боком не казался оружием, способным защитить своего обладателя. Цин-Лун мягко усмехнулась, глядя на полные удивления и спокойствия глаза, с которыми подросток взирал на пустующий гобелен. Тигр внутри него словно шептал: «ты следующий, и пусть он кажется тебе лишь куском ткани, именно на нем будет написан твой путь, а путь твой велик, покуда дальняя дорога не будет иметь конца.»       Белые волосы омывали лицо. Глаза светились золотом. Шен Гуанчжуй медленно дышал, разглядывая белые, тонкие пальцы; ощущая, как новая сила заполняет его, как быстро утекает из него тьма и грязь.       — Бай-Ху, — Шен Гуанчжуй вздрогнул — верно ведь, то было его новое имя, и более старым он зваться не должен. Старое имя окрашено кровью, оно сгнило далеко внизу, под каменным выступом в неизвестных краях. Он покорно поднимает взгляд на владелицу Звездных Вершин, разглядывая мудрое, наученное долгими годами лицо. — Пойдем за мной — чтобы принять Тигра, нужно столкнуться с Озером Забвения.       Подросток послушно и доверчиво направился за неспешно ступающей Цин-Лун. Ее лазурное ханьфу ловило отражения звезд, и мерцало, словно покрытое тонким, незаметным слоем драконьей чешуи. Ровный ее стан был похож на затерянный в памяти материнский, пусть и Шен Гуанчжуй помнил все призрачно. В памяти застрял лишь лик страха на лице матери, а после — улыбка, с которой она покинула эту жизнь. Она простила сына, а он себя — нет.       — Известно ли тебе про других членов Зодиака? — вопросила Цин-Лун. Они миновали скалу с продолговатой лестницей, в вершине которой тянулся выше многоэтажный дворец. Он будто оберегал одним своим присутствием сказочные острова, заполненные абрикосовым ароматом цветущих деревьев и запахом ночной прохлады. Свернули на северо-запад, и появился мост, проходящий через неширокую реку.       — Лазурный Дракон Востока, вечная покровительница заклинателей, — по памяти начал Шен Гуанчжуй, переступая отчего-то влажные камушки. — Красная Птица Юга, мудрейшее создание в мире; Черная Черепаха Севера, воин, хранитель войны и всех, кто готов за близких сражаться.       — Твоя осведомленность заслуживает похвалы, — отозвалась Цин-Лун. Шен Гуанчжуй сдержанно отвесил малый поклон, не останавливаясь. — Белый Тигр Запада — это справедливость. Пусть и кажется он опасным, кровожадным хищником, именно он тот, кто способен рассудить добро и зло, пускай не встречаются они в чистейшем их виде, и все-таки большое сердце его лежит к невинности. Эта бессмертная знает, что у тебя нет умений в культивации светлой ци: но Тигру она ни к чему. С мечом или со словом, Белый Тигр способен выйти заслуженным победителем из любой битвы. Пока ты юн, — она подарила подростку короткий, строгий, но не грубый взгляд, — и с миром мало знаком, не бойся этого — здесь, в Звездных Вершинах, ты постигнешь знания, которые не доступны даже самым праведным монахам…       Они пришли. Водная, далеко простирающаяся гладь, окруженная хвойными лапами, огладила лицо влажным воздухом. Издали, откуда они шли, Озеро Забвения и не просматривалось, надежно скрытое густым лесом. Чтобы дойти до водоема, Зодиаку нужно миновать лабиринт лесных троп, и лишь потом оказаться на берегу чарующей воды. Шен Гуанчжуй вдохнул поглубже — так, словно не дышал никогда.       Цин-Лун, не оборачиваясь, пошла дальше, легко ступая босыми ногами по воде. Накидка, обнимающая плечи Лазурного Дракона, заструилась, подобно волнам, собирая в себе звездный свет. Шен Гуанчжуй, завороженный, стоял, впитывая каждый миг происходящего. Цин-Лун остановилась в середине Озера Забвения и грациозно обернулась. Кисть в ее руках очертила смутно понятный иероглиф, и вода за ней повторила. Шен Гуанчжуй выдохнул: Белый Тигр, звезда «Шен». Седьмое, последнее перерождение Зодиака.       Испокон веков Зодиак, подобно фазам луны, следовал по кругу: то нарастая, то убывая. Первичное, второе, третье, четвертое и пятое, шестое и седьмое обличья — это основные фазы; те, кого ждали с нетерпением, те, кого должно было обучать с чистого листа, словно семечко прекрасных цветов, готовое стать разноцветным садом. Каждое последующее обличье хранило память предыдущих, и пусть память заключалась не в событиях жизни павшей звезды, но опыт и мудрость настигали каждое последующее. Являлось, пускай и редко, так называемое «восходящее» обличье — те, кто не знал и не помнил ничего; Восходящими звали и детей Зодиака, юных, требующих опеки. Таких не приходило давно, ведь сложно было закончить Зодиакальный круг. Цин-Лун, Лазурный Дракон Востока, жила с начала времен, преданно посвящая вечность Зодиаку; никто не знал, первичное ли это обличье или восходящее, и смысла оно не имело, покуда каждый верил — Цин-Лун никогда не падет и не предаст свою семью. Чжу-Цюэ сейчас жил в своем пятом обличьи, вот уже около сотни лет даруя людям мудрость; Сюань-У, Черная Черепаха Севера, также была последней.       Эти знания обрушились на Шен Гуанчжуя, когда Цин-Лун, словно в танце, закружилась по водной глади. Фигуры из воды вились следом, словно два длинных, игривых дракона, и луна в небе засияла особенно ярко.       Бай-Ху, Белый Тигр Запада — таково было его новое имя теперь. Подросток улыбнулся, но восторг его померк, затухавший под волной светлого спокойствия. Не печаль и не счастье, не восторг и не горе — такова участь Зодиака. Ни одной крайности, лишь спокойная, рассудительная мысль, лишь защита народа, что правит на земле.       Бай-Ху хранил в себе не мало знаний, но и то их количество казалось мизерным. Первую неделю после своего вступления в Зодиак, так и не поведав никого, кроме Цин-Лун, — Чжу-Цюэ был занят засухой на Юге, а на Севере началась война, когда на их родину напало соседнее государство, что не могло пройти мимо Сюань-У, — Бай-Ху ни чуть не печалился, погрузившись в книги. Сначала он обратил свое внимание на те, что покоились в Долине Бай-Ху — раскидистом лесу, среди полян которого можно было найти скромный дом Белого Тигра.       Каждый в Зодиаке был непохож на другого, и все-таки общность иногда наблюдалась; так Чжу-Цюэ и Цин-Лун жили в роскоши, под стать собственному величию, а Сюань-У и Бай-Ху, издавна спускавшиеся в Поднебесную куда чаще, предпочитали скромный быт, близкий к людскому. Бай-Ху, — более не Шен Гуанчжую, — это напоминало о доме. Не о Цветущей Пустоши, а об их маленьком жилище, где росли подобные цветы, где бегали такие же кролики, где по ночам кричали такие же совы. Вот только не было здесь гор — они расположились на территории дома Сюань-У. Бай-Ху хотелось посмотреть и на них.       Он читал, изучал, внимал. Каждая высеченная на дощечке ли, написанная ли на пожелтевшей бумаге строка сохранялась в памяти. В прошлом Бай-Ху тоже отличался своей способностью запоминать, но сейчас, когда душу переполняла чистейшая энергия ци, этот навык раскрылся по новому. Он помнил учения Яньло-Вана, и все равно не обращал на них более никакого внимания, словно учился заново.       — Пока тебе не следует возвращаться в Поднебесную, Бай-Ху, — сказала Цин-Лун, когда они возвращались от Озера Забвения, прогуливаясь по ее чудесным садам. — Тебя там не держит ничто и никто, и лишь долг твой остался на плечах тяжелым грузом. Расплата требует больших усилий — оставайся в Звездных Вершинах и погрузись в учения. Как только Чжу-Цюэ покончит с делами на Юге, он сопроводит тебя вниз вновь.       Чжу-Цюэ — самый активный из Зодиака, самый живой и искренний. Каждый здесь прошел через смерть, но перерождение Чжу-Цюэ всегда содрогало Небеса, всегда нрав его сопровождался катаклизмами. В этом он был похож на Сюань-У, вот только вспышки энергии Черного Война Севера происходили редко. Чжу-Цюэ никогда не отказывал себе ни в чем, и Бай-Ху, сидя на ступенях своего нового дома, украдкой подумывал, смогут ли они подружиться вовсе. «Подружиться» — поладить; Бай-Ху сомневался в том, возможна ли дружба в Зодиаке. Они семья — то верно, но сколь близки могли быть они между собой?       День сменялся ночью, и Бай-Ху узнал, что время в Звездных Вершинах само по себе искажается. Порой солнце могло украшать небосвод неделю, не спеша уходить, иногда же его место занимала луна; а иногда день проносился в мгновение ока, и это нисколь не пугало. Мир открывался заново, и Бай-Ху заново открывал мир в себе.       Его гложили тяжелые чувства. Он получил шанс все исправить, но вынужден был послушно оставаться в своей Долине, редко наблюдая, как Цин-Лун своей кистью рисовала облака, а порой и заглядывала его проведать и объяснить все новые их цели. Бай-Ху всегда был ей рад, и питал лишь теплое к Лазурному Дракону, однако высказать вслух переживаний не мог.       Из-за него пострадали сотни, если не тысячи людей; часть еще даже об этом не подозревали. Само его существование несло несчастье, и не было в Поднебесной того, кто мог бы это опровергнуть; потому он так легко мог принять свою смерть. Чаще всего в мысли лез образ Ким Джиуна — Главы Клана Медного Листопада. Это была первая миссия Шен Гуанчжуя когда-то, когда он, пользуясь чужим горем, сыграл игру себе во благо. Любое несчастье может обернуться благом, а благо может скрывать несчастье, и Бай-Ху, сколь счастливым бы ни был, как часто бы удача не стояла на его стороне, все равно горевал. Хотелось скорее спуститься вниз, явиться в Клан Медного Листопада и честно признать — он не прав, но теперь готов прогнать Цветущую Пустошь прочь, как пастухи прогоняют от стаи овец хищников.       Бай-Ху еще не приходилось использовать новую силу в бою. Он тренировался ежедневно, но наставника не имея пока и руководствуясь лишь книгами, навык его рос медленно. Иногда Долина Бай-Ху содрогалась от вспышек бесконтрольной энергии — Белый Тигр терпеливо вздыхал и качал головой, словно обучал ребенка, каковым и являлся. Ему все еще было одновременно пятнадцать и больше нескольких тысячелетий, и даже при подобном диссонансе подвести себя и Зодиак он не мог.       Шэньхуань отбросил светлые пятна солнца на траву, в воздух взмыли птицы. Меч дрожал, не понимая светлой энергии, и голубой блеск его тянулся до самых плеч своего обладателя, будто вопрошая о помощи. Бай-Ху взмахнул вновь, затем еще и еще, потом поднялся в воздух, контролируемый привычным цигуном, и стоило ему замахнуться, как в спину ударило что-то тяжелое, но неосязаемое, и он позорно упал, придержав тело воткнутым в землю мечом. Разве могла быть опасность в Звездных Вершинах?       За его спиной стоял воин, облаченный в красное ханьфу, разгневанным взглядом сверля выпрямляющегося Бай-Ху. Белый Тигр узнал его сразу — Чжу-Цюэ.       — Что это только что было? — вспыхнул заклинатель; Бай-Ху молча спрятал оружие и поклонился. — И после этого ты выказываешь уважение мудрейшей из мудрых Красной Птице?! Пойди сюда!       Бай-Ху приблизился без страха. Страх в нем угас слишком давно — последний раз он его настигал в детские годы, когда тигр преследовал его в нефритовых коридорах Короля Темных Сил. Настороже он тоже не оставался, веря в одно: Зодиаку можно доверять, они семья.       Чжу-Цюэ окинул его суровым взглядом, оценивающе рассматривая подростка. Бай-Ху был тогда слаб, а от возраста и вовсе смотрел на Красную Птицу снизу-вверх. Он всегда был весьма низок для своего возраста.       — Синий цвет небосвода происходит от лазурита, и все-таки небо превосходит подземные чертоги, — заключил Чжу-Цюэ с надеждой. Бай-Ху приподнял уголки губ. — Я рад встрече, Бай-Ху, Белый Тигр Запада, однако шицзе в самом деле приуменьшила масштаб проблемы, поведав, что ты пока слишком юн… Да ты рассыпишься, едва ли подует ветер с севера.       Только Чжу-Цюэ, мудрейший в мире заклинатель, мог называть Лазурного Дракона Востока этим теплым «шицзе».       — Сто раз услышать не так хорошо, как один раз увидеть, Чжу-Цюэ, — Бай-Ху позволил себе улыбнуться шире.       Их дружба строилась плавно, как течет широкая река, никуда не спеша, но продвигаясь дальше. Бай-Ху быстро приноровился к характеру нового друга, а Чжу-Цюэ становился со временем мягче; позволял себе подшучивать над Белым Тигром, вновь возмущаясь, видя, что Бай-Ху нисколько на это не обижался. Бай-Ху знал — Чжу-Цюэ благодарен за отсутствие обид, а шалости его и выходки — не более чем братская любовь, привычно выражаемая через подтрунивания и упреки. У Шен Гуанчжуя не было братьев, да что там, и семья у него едва ли когда-то была, но время, проведенное в Зодиаке, все больше походило на «обычный» семейный быт. Чжу-Цюэ с азартом подошел к обучению Бай-Ху, желая поделиться своей мудростью; стала чаще заглядывать в Долину или в Огненный Лес, предлагая сражения. Бай-Ху не позволил себя обмануть дерзостью Красной Птицы, прекрасно понимая — мудрость любит тишину, и тишина Чжу-Цюэ звучала грохотом и склочными, птичьими замечаниями. Время шло медленно — время шло быстро.       Прошло около двух лет — Бай-Ху привык так считать, ведь подрос за это время сам, медленно из ребенка превращаясь в юношу, не хуже Чжу-Цюэ, — прежде чем ему довелось поведать Сюань-У. Чжу-Цюэ утром пришел с вестью, что временно их сестра покинула поле боя, и что ей должно повидаться с их младшим. Бай-Ху нисколько против не был. Его давно интриговала личность Черного Война Севера, находящаяся, как и он, в последнем своем перерождении. От умелой воительницы Бай-Ху надеялся лучше обучиться ведению меча. Он мог контролировать тактику и точность движений, но никак не мог заставить ци в верном направлении течь по меридианам. Цин-Лун была слишком занята для этого, а техника Чжу-Цюэ могла свести в могилу, до того яростно Красная Птица предпочитала вести бой. Не хватало холодного ума Сюань-У — и они отправились к Снежным Хребтам.       Завывание вьюг отнимало слух, снежная буря не позволяла моргнуть, и слезы с лица подхватывал ветер, тут же обращая их в крошечные льдинки. Бай-Ху поправил теплую мантию на плечах, слыша, как звонко цокает Чжу-Цюэ. Красная Птица уже жаловалась, и ни раз, что холод не выносит, и что Сюань-У никогда ему не будет понятна; в итоге, когда они стали подниматься на гору, где и располагалась заветная хижина, Чжу-Цюэ вызвал два огонька, что начали крутиться вокруг их тел не хуже крошечных птичек. Не хватало только щебета, застилаемого свистом, с которым несся мимо них вечный буран.       Хижина Сюань-У дрожала, готовая обвалиться в любой момент. Чжу-Цюэ сказал, что так было всегда и беспокоиться не о чем.       — Сюань-У, эта сумасшедшая, уже семь обличий не хочет ничего менять! — обиженно отметил он. Бай-Ху покачал головой.       Они вошли внутрь, и стало чуть теплее, но лишь от того, что плотные стены хижины не пропускали в себя буйный ветер. Снег осыпался за открытую дверь, и внутри их встретила Сюань-У.       Облаченная в черное ханьфу воительница, доспехи которой покоились у стены, держала в руках меч, готовая в любой момент его обнажить. Мужская прическа не делала ее безобразной, а лишь придавала силы, которая ощущалась в каждом колыхании ветра за закрытыми окнами. В Звездных Вершинах нечего бояться — быть может, бояться стоило самой Сюань-У. Бай-Ху был слишком низок в своем псевдо-чине, чтобы усомниться в чем-либо, и все-таки недобрый блеск глаз Черной Черепахи что-то новое в нем и пробудил; не то уважительный трепет, не то предзнаменование чего-то большего, хорошего и плохого.       — Чжу-Цюэ, Бай-Ху, — поклонилась Сюань-У. Голос хриплый, пропитанный стоящими на улице холодами и дымом многочисленных сражений. — Рада встрече.       — Война на Севере крепчает, а? — усмехнулся Чжу-Цюэ, и Бай-Ху различил то, что в случае Красной Птицы можно было назвать «сочувствием». — Не возразишь компании твоих скромных братьев по оружию? Бай-Ху давно желал познакомиться с Черным Воином Севера.       Вместо ответа Сюань-У занялась нагреванием воды для чая. Чжу-Цюэ обернулся и, махнув Бай-Ху рукой, проследовал к маленькому столику. Комната крошечная — и кухня, и спальня, и читательный зал, заключенные в невысоких деревянных стенах. Бай-Ху тоже жил скромно, но вид жилища Саюнь-У так и кричал: в любой момент она готова сорваться с места, умчав на поле боя. Черная Черепаха оставалась спокойна, пока Чжу-Цюэ начал свой привычный щебет: рассказывал, как предотвратил засуху на Юге, как благодарен Южный народ, а потом про то, как рад, что нашел себе «достойного преемника», пускай пока и успехи у этого самого «преемника» с трудом можно обозначить выдающимися — он слабо ударил Бай-Ху по плечу, и лишь тогда Белый Тигр заговорил:       — Сын — все равно что волк, а кажется ягненком, — усмехнулся Бай-Ху. — Милый Чжу-Цюэ, лишь недавно ты отзывался о том, что мудрее тебя могу быть лишь я, и учусь я слишком быстро.       — То было сказано в адрес Цин-Лун! — воспротивился Чжу-Цюэ. — Голова у тебя работает славно, а вот оружие угрожает голове лишь моей! Каждый раз болит, стоит увидеть тебя, неумеху, в бою… Сюань-У! Небеса мне свидетели, этот ребенок не умеет пользоваться духовной энергией, а я слишком стремителен в обучении, чтобы он правильно навыками овладел… Возьми под свое крыло, прошу.       Саюнь-У обернулась, смиряя их обоих холодным взглядом. Ни согласия, ни отказа, ни безразличия. Она будто что-то выискивала в Бай-Ху, всматриваясь в самую душу. В итоге Черная Черепаха подошла ближе, протянув руку. Белый Тигр уже выучил этот жест, и вложил заклинательнице в ладонь свое запястье. Достаточно было пары мгновений:       — Твое Золотое Ядро не крепче Золотого Ядра ребенка, — произнесла она. Бай-Ху не потерял лица, но укол ощутил — особенно слабым он себя почувствовал перед силой Черного Воина Севера, а потому и удивился следующим словам: — Но у тебя есть талант. Направишь в правильное русло — и равных не будет.       — Вот и я о том! — вклинился Чжу-Цюэ, не глядя на заблестевшие глаза Бай-Ху. — Ты же чувствуешь то же, верно? Что ци протекает особенным образом? Сюань-У, подумай, быть может, вместе мы сможем помочь нашему младшему брату?       Бай-Ху проследил за мимикой Сюань-У, и вновь не уловил ничего: сплошной холод, отстраненный, способный напугать любого. Не удивительно, что равных в битве Сюань-У не было; и это вызывало в душе восторг. Сдержанность и самоконтроль постигались лишь в испытаниях судьбы. Саюнь-У была в праве отказаться, зная эту короткую мысль.       Она подняла Бай-Ху на ноги и вновь взглянула в лицо заклинателю. Они были одного роста, и Чжу-Цюэ позже отозвался, что похожи были, как если бы стояли по разные стороны медного зеркала. Даже если внешность их разнилась, царящая между ними аура рассыпалась в воздухе одинаково.       Саюнь-У согласилась.       Долгие годы Бай-Ху потратил в сражениях, сначала в Снежных Хребтах, потом, когда Черной Черепахе нужно было вернуться в Поднебесную, Бай-Ху присоединился к сражениям за государство, за которое, как рассудила Цин-Лун, им следовало выступать. Время в Звездных Вершинах текло особенно; то, что казалось десятком, становилось единицей. В один день им пришла весть от Цин-Лун: более их вмешательство не требовалось, следовало вернуться домой. Сюань-У отправила Бай-Ху первым, задержавшись в Поднебесной.       Они говорили слишком редко, чаще молчали и понимали друг друга без слов. Бай-Ху не спешил задавать вопросы, как это было с Чжу-Цюэ. Сюань-У бы ответила, но лучше всегда показывать на практике — одно действие стоило тысячи слов. Именно Саюнь-У Бай-Ху считал своей второй наставницей, ведь в сражениях и укреплении духа Бай-Ху узнал и о людях; о том, какова сила человека, вне зависимости от того, заклинателем он был или нет, пользовался ли светлой или темной ци. Закон прост — все они равны в своей смерти. Отличался лишь Зодиак, всегда готовый проститься со своей жизнью и с сотнями других.       Отражения медного зеркала, столь похожие и взаимно повторяющие наоборот. В их союзе было нечто особенное, неподвластное словам или объяснениям. Однажды они раскрыли друг другу настоящие имена, в знак то ли доверия, то ли от желания насладиться чем-то мирским, далеким от крови и стремления к победе. Бай-Ху, — Шен Гуанчжуй, — узнал имя Би Юлань. Клинок, острый и уносящий жизни, покрытый нежностью цветов — под стать самой Сюань-У, готовой мнимо заботиться о своем ученике до конца своих дней. Белый Тигр был олицетворением справедливости, и справедливость эта, сходящаяся с силой Черной Черепахи, порождала победу, которая была слишком близка, когда прибыл указ Цин-Лун.       Бай-Ху вернулся в Звездные Вершины.       Что-то не складывалось: Цин-Лун никто не смел ослушаться, и когда Лазурный Дракон узнала о том, что Сюань-У призыву воспротивилась, она отправила Бай-Ху в Огненный Лес, сообщив, что дальше ему должно было действовать рука об руку с Чжу-Цюэ, как и располаголось изначально. Бай-Ху не смел перечить, но ситуация не отпускала его дум, как не отпускали и мысли о Цветущей Пустоши и Клане Медного Листопада.       Чжу-Цюэ вертел в руках попавшийся им в их прогулке алый лист, коих тут были миллионы, и насвистывал мелодию — какую-то народную песенку Южного региона. Бай-Ху был тих, привычно себе, и все-таки тишина эта привлекла внимание подвижной Красной Птицы.       — Чего ты поник? Грустишь о Поднебесной? — расплывчатый вопрос. Чжу-Цюэ знал причины лучше всех, и в своей манере избегал правды, желая поддержать. — Ну и дурак ты, вот кто. Цин-Лун уже выдала распоряжение о том, что нам двоим следует отправиться вновь вниз: в новой нашей вылазке важны справедливость и мудрость, но клинок лучше прихвати. С заклинателями оно не связано, но, думаю, ты и сам успел понять, что люди не многим от самосовершенствующихся отличаются.       — Верно, — согласился Бай-Ху. Он пронаблюдал, как лист в руках Чжу-Цюэ сгорел, и ощутил жар, стоящий на улице. Здесь всегда царствовало лето, пускай деревья горели осенним огнем. Совсем как в Клане Медного Листопада. — Поведай же мне, в чем заключается наша миссия.       Чжу-Цюэ ни то усмехнулся, ни то чирикнул.       Император одного из господствующих царств пал — произошел переворот и захват власти. Известен же покойный правитель был тем, как рьяно избегал помощи заклинателей. Простому люду было невдомек о том, где простиралась разница между Цветущей Пустошью и заклинателями света. Клан Джинцзы, ранее императорский, вот-вот мог распасться, и вдруг неожиданно император умирает, причем от яда, которого ни один дворцовый целитель не смог опознать. Советник императора запретил заклинателем вмешиваться, томимый горем утраты и подвластный императорским убеждениям. Однако Зодиак не принято считать заклинателями, собственно, как и простыми людьми: они были равны для всех, и все были равны перед Зодиаком.       — Моя теория, — рассуждал Чжу-Цюэ, — в том, что заклинателей здесь и вина. Потому-то простым людям не известны такие злые извороты, как отравленные ци зелья.       Бай-Ху понимающе кивнул. Через какое-то время они прибыли к императорскому дворцу.       Чем-то он был похож на дворец Короля Темных Сил — высокий и величественный, он тянулся вверх, к небу, желая оторвать и для себя лишний кусочек. Высокие стены оберегали двор от чужих глаз, охрана, вооруженная копьями цян, настороженно пригляделись к двум чужакам. Хватило короткого разговора, чтобы Зодиак впустили внутрь.       С самого начала Бай-Ху было не по себе. Выросший при дворе, он привык к дорогим коридорам правителей, к грациозным служанкам и приятному запаху чистоты; отличий между двумя дворцами было неисчислимое количество, и все равно высокий потолок будто был готов обвалиться, соприкоснувшись с чужим взглядом, а любой проходящий мимо чиновник схватить, наброситься, как бросается на жертву выученный пес. Бай-Ху вовсе не было страшно, лишь тяжелое напряжение легло на окутанные бело-золотым ханьфу плечи. На входе они получили предупреждение: никакой светлой ци, и Чжу-Цюэ, заметно подавляя желание съязвить, подчинился. Белый Тигр проследовал его примеру, однако аккупунктурные точки никто из них перекрывать не взялся.       Их встретила наследница императора — девушка, одетая в многослойное золото-черное ханьфу. В основе цюйнь вышиты были бамбуковые стебли, проглядывались и летящие в небесах журавли. Гуань на ее голове звякнул подвесками, отбросив свет в глаза гостям.       — Мы рады видеть Зодиак во дворце Его Величества. Благодарим за столь скорый отклик на наши мольбы, — произнесла она. Голос привычен знати — уважительный, но все равно принижающий. Принцесса знала себе цену. Бай-Ху временами говорил так же, неспособный полностью изгнать из своей натуры следы Цветущей Пустоши. Кажется, они были одногодками. — Вас проведут к телу Его Величества. После мы будем ожидать новостей здесь к часу петуха. Возлагаю надежды на скорое ваше продвижение в этом нелегком деле…       И сказано это было с потаенным нетерпением. Ровная осанка, звон подвесок гуаня, переливающиеся драгоценные камни в заколках, вплетенные ленты в чистые, длинные волосы — принцесса могла бы принять трон, коль того бы захотела. Она покинула тронный зал, где приняла гостей, и вскоре Чжу-Цюэ и Бай-Ху проследовали за ожидавшим их слугой.       — Их советник, имени не припомню, наплел принцессе, что сначала должно разобраться со смертью ее отца, прежде чем садиться на трон, — прошептал Чжу-Цюэ. — Нам стоит и к нему заглянуть.       — Не думаешь ли ты, милый Чжу-Цюэ, что нам следует приглядеть за принцессой? — тихо поинтересовался Бай-Ху. — Погиб император за свою жажду ликвидировать заклинателей. Пока я склонен думать, что вина лежит на его царственной дочери. Вот только советник его…       — Волков много, а мяса мало, — вздохнул Чжу-Цюэ, без всякого интереса разглядывая расписные нефритовые стены, веющие холодом. — Нет у императора никого ближе, чем жена и достойный советник. Наверняка этот чиновничек желает перетянуть на себя желтый халат… Однако сейчас не время. Пусть Ее Высочество попробует на время уберечь себя самостоятельно. Коль заклинатели ей в этом деле подсобили, вряд ли они дадут ей пасть от рук человека, пытающегося выловить рыбу в мутной воде.       Государь — что лодка, а народ — как вода: может нести, может и утопить. Погибший император ненавидел заклинателей с тех пор, как Цветущая Пустошь пыталась захватить Клан Джинцзы. Император был справедлив к людям, занимался разделом земельных наделов меж крестьян, снизил налоги, улучшил торговлю, вот только в самосовершенствующихся ничего не понимал, и обернулось это горем для всего государства. Слух о том, что Его Величество желал прогнать прочь из столицы Клан Джинцзы, донесся и до самых Звездных Вершин. Бай-Ху обсуждал это с Сюань-У — они обменялись парой фраз, быстро придя к выводу, что в незнании нет ни страха ни угрозы, но коль император и не желал углубляться в вопрос и поддался переживаниям, в первую очередь, за собственную жизнь, закончил он плачевно. Народ был в ярости, заклинатели — лишь в большей растерянности.       Осмотр тела дал простой результат: не слишком заумный яд, не имеющий ни вкуса, ни запаха, ни цвета; заклинателям не страшен, а вот у простого человека, особенно, если сердце у него слабое, отбирал жизнь за короткие мгновения. Чжу-Цюэ поведал трясущимся слугам и одному относительно спокойному охраннику, что Его Величество погиб без боли, и жестом руки позвал Бай-Ху за собой.       Они направились в Клан Джинцзы, расположенный под самым дворцом. Его глава, Сяо Деджун, — тогда еще запомнивший лишь лик Бай-Ху, но не Шен Гуанчжуя, — легко поделился всем известным, собственно ровно тем же, что было известно Зодиаку и каждому особо любящему слухи горожанину: Его Величество боялся Цветущей Пустоши, принижал заклинателей, вот его и отравили.       — Слишком просто, — фыркнул Чжу-Цюэ. Бай-Ху мог поклясться, что видел, как у Главы Клана Джинцзы дернулся глаз. — Вам известно больше, и не нужно мне тут театра: за свой век насмотрелся разных представлений.       — Мудрейшая Красная Птица, — отчетливо произнес Сяо Деджун. — Боюсь, что это правда все, что нам известно: уже около пяти лет император не посвящает нас в свои дела, и Клан Джинцзы стоит без дела, как забытая кем-то подвеска.       Чжу-Цюэ сморщился: ни капельки он не верил в слова заклинателя, и бился во внутренних противоречиях — надавить и получить правду силой, или вежливо откланяться? Бай-Ху мягко усмехнулся и обратился к Главе Клана Джинцзы:       — Благодарим и на этом, благочестивый сяньси, — поклонился Бай-Ху, ощутив, с какой яростью к нему обернулся Чжу-Цюэ. — Мне известно, что неподалеку некогда находился Клан Цзин-Няо, несколькими годами ранее погибший в битве с Цветущей Пустошью. Меня давно интересовало, удалось ли уцелеть кому? Быть может, заклинатель, переживший событие столь страшное, может знать больше других поневоле.       Глава Клана Джинцзы учтиво промолчал. Бай-Ху заметил, что взгляд у заклинателя оставался весьма твердый, но пальцы рук подрагивали; в конце концов, он поклонился:       — Мудрость и справедливость необходимы нашим землям, и мы благодарны, что Зодиак обратил свое внимание к этим ничтожным, — раскаивался заклинатель. — Выжило лишь двое, но и их судьба туманна… По правде говоря, один из них сошел с ума, и бродит по городу, бесконечно выпивая. Второй же… Боюсь, исчез, но иногда мои воины замечают его близ императорского дворца.       Это была зацепка.       Принцесса была немногословна на вечернем приеме, и многого им не поведала. Следовало ожидать. Она не могла убить собственного отца, и выглядела слегка напуганной, стоило хоть одному заданному в этом ключе вопросу прозвучать. Не способная на убийство, Ее Высочество могла поручить эту задачу кому-то другому. Сердце ее лежало к заклинателям, и нелестных слов о них на приеме не звучало. Напротив, принцесса говорила с теплом, как говорят о людях, считаемых семьей. Покинув траурное застолье, Чжу-Цюэ и Бай-Ху разделились — приняв Зодиакальную форму вопреки наказу об отречении в использовании духовных сил, Белый Тигр и Красная Птица принялись выжидать.       Красная Птица отправилась в городскую черту — выследить сошедшего с ума заклинателя и убедиться, что он не представлял угрозы. Белый Тигр же выглядывал второго выжившего из Клана Цзин-Няо. Подозрения были почти необъяснимы, и Тигр положился на природное чутье и холодный ум. Пострадал заклинатель или нет, и сколько бы понимания в своем горе не заслуживал, убийство императора было преступлением, заслуживающим своего наказания.       Когда же Белый Тигр увидел одетого в белые ткани человека, бесшумно ступавшего по холодной траве в окутанную мраком ночь, что-то в нем содрогнулась, и даже шерсть встала дыбом. Во внутреннем дворе замка принцесса ожидала своего возлюбленного, которого приняла с мягкой улыбкой и радушными объятиями. Белый Тигр узнал в этом человеке Белого Духа.       Он должен был догадаться. Белый дух всегда говорил складно и высоко — так учили говорить дворян, чтобы уважение к собеседнику они умели указывать поневоле. Клан Цзин-Няо, пусть более далекий от императорской семьи, все равно привыкал к столичному говору. Дворянский его акцент звучал в детстве Шен Гуанчжуя, отдающий приказы о бесконечных тренировках духа, предполагающих скорее череду наказаний, которые будущему наследнику приходилось терпеть. Белый Дух всегда улыбался, приветливо и нежно, вне зависимости от того, с кем беседа велась. С его навыками он мог обмануть кого угодно, и лишь Яньло-Вана не осмелился бы никогда. Уроженец Цзин-Няо и покорил сердце милой принцессы, обернув ее против отца. Цветущая Пустошь желала забрать императорский трон; изменить тактику, и думать стоило лишь об этом. Белый Тигр же не мог пошевелиться. Он словно не видел Белого Духа тысячелетиями, и годы эти не просыпался в нем ребенок по имени Шен Гуанчжуй, вечно напряженный и готовый принять удар.       На утро Бай-Ху поведал об этой истории Чжу-Цюэ, когда Красная Птица уже нажаловалась, сказав, что сумасшедший — сумасшедший и есть, и внимания их не заслужил.       — Цветущая Пустошь, — задумчиво протянул Чжу-Цюэ, отпивая немного вина из чаши. Слуги занесли выпивку гостям под утро вместо завтрака, выслушав все причитания и пожелания Красной Птицы — перечить не посмели. Бай-Ху обошелся холодной водой. — Теперь я понимаю, почему Цин-Лун… — он осекся и встрепенулся. — Так что, принцесса завлекла его цветением юности своей?       — Боюсь, что наоборот, милый мой друг, — ответил Бай-Ху, притворившись, что правды не слышал. — Нам стоит вмешаться, пока не стало поздно.       — Не забывай о советнике, — хмыкнул Чжу-Цюэ. — Вторые сутки мы здесь, а я эту крысу изворотливую в глаза не видывал.       Советника оказалось изловить не так уж и просто. В кабинете его не было, но мальчишка-слуга лет десяти отчеканил, что «Лао Джун» отправился на совет о земельном наделе, дабы решить, чем заключат они неизданный императорский указ. Стоило прийти в зал заседаний — а там уже все расходились. Чиновник третьего ранга сказал, — должно отметить, без всякой участливости, — что искать его лучше в кабинете, расположенном на последних этажах дворца. Летели Чжу-Цюэ и Бай-Ху на мечах, и застали лишь захлопнутую за советником дверь. Чжу-Цюэ выругался вслух, забыв о том, что должен был держать лицо перед удивившимися дворцовыми слугами.       — Дурак! — плюнул он, когда они вновь спустились вниз. — Явно же сбегает! «Лао Джун», «Лао Джун»… Единственный талант — так это сбегать!       — У меня недобрые подозрения на его счет, — признался Бай-Ху, но Чжу-Цюэ за своим гневом мало слышал. В тот вечер он почти сжег цветы императорского сада, и позже Бай-Ху впервые (и то был единственный раз) увидел, как Красная Птица перед кем-то извинялась — садовник Его Величества оказался не менее склочным, при этом лаконично указав на то, что на выращивание цветов этих потратил добрую половину своей жизни.       — Диковинные цветы, — сощурившись, похвалил Бай-Ху. Садовник чуть воспрял духом, но чашу с водой, которой желал ударить бедного Чжу-Цюэ по голове, не опустил. — Воистину прекрасные. Подарок ли это, талантливый дашу?       — Вы проницательны, — брякнул старик; голос его звучал медной калиткой, и сложно было понять, что такой человек забыл при дворце. Быть может, приходился родственником одной из императорских наложниц. — Скажу по-секрету! У Ее Высочества ухажер есть… Из заклинателей! Потому-то Его Светлейшее Величество и не уважал бедного! Все во дворце знают: сбегают молодые каждую ночь на свидания. Наверняка-то этот юноша Ее Высочество и утешил, когда пришла весть о смерти отца… Да не о том я, простите старика! Дело было так: однажды этот слуга поливал сад, и заметил, что снова сбежали кролики Ее Высочества. Она ужасно их любит, но эти оглоеды вновь подъели мои цветы! Я разозлился, — сами понимаете, труд был честен, — и случайно попал на глаза любовнику Ее Высочества! Он смиловался и пообещал привезти мне самые красивые цветы, и имелась в них одна польза: кролики мрут как мухи, когда их грызут. Если это не благодетель, то что? Его Величество зря плохо думал о заклинателях… Что это я! — садовник заозирался, его широкий лоб начал покрываться потом. — Простите этого старика! Я не со зла, и клеветать не собирался! Просто… О Небеса!       Цветы, содержащие в себе яд, прорастали во многих точках света, но те, к которым прикоснулся Бай-Ху, известны ему были не понаслышке. Любимые цветы Нин Ичжуо, которые с удовольствием жевал не живой, не мертвый Мяогуй. Худшие опасения подтвердились наверняка.       Ночью они возобновили патруль. Чжу-Цюэ поджидал у комнаты чиновника — с него не следовало сводить глаз, ведь тому, кто прячется, всегда есть, что скрывать, — а Бай-Ху пристроился в саду. «Любовник» Ее Высочества мог как прийти, так и не появиться вовсе.       Белый Дух всегда казался обманчиво добрым. Пустить его в свет, снять высокую шляпу, придать краской лица чуть больше жизни, и любой, даже самый образованный человек мог перепутать его с заклинателем из известно рода, или с благодетельным монахом из монастыря. Слова в его руках — оружие, и Шен Гуанчжуй не выносил бесед с этим мистическим советником Его Величества Короля Темных Сил. Нежные пальцы его рук могли дружески лечь на плечо, чтобы в следующую секунду нажать на аккупунктурную точку, и вот, подросток уже падает без сил, оглушенный слишком уж резкой остановкой течения инь в меридианах.       И сколько бы наследник Яньло-Вана не получал от Белого Духа, больше него всегда доставалось Черному Духу. Словно родные братья и заклятые враги, эти двое препирались, строили друг другу козни, и не теряли свободного времени, желая как можно сильнее задеть сослуживца. Часто Шен Гуанчжуй видел кого-то из них раненным во дворце; по причине существования Белого Духа Черный всегда ходил еще более раздраженным, чем в прочие дни, когда им везло разделяться. И все-таки часто Шен Гуанчжуй замечал их вдвоем.       Белый Дух и Черный Дух были всегда, однако Яньло-Ван не боялся менять их время от времени. Одни умирали за сущий пустяк, новые с рвением отдавали преданность Его Величеству. Вскользь Бай-Ху рассудил, что схоже было с Зодиаком, вот только никаких перерождений в этой системе быть не могло. Подвел Яньло-Вана — погиб; отличился заслугами коль в бою, коль в почтенности — занял освободившийся пост. Цветущая Пустошь никогда не была похожа на семью, однако предводитель ее мастерски пел своим воинам баллады о ценности их союза, и умел взирать на них с неизвестным Шен Гуанчжую теплом, которым не проникнуться было почти невозможно. Часть Бай-Ху желала выцарапать ему глаза, не скупясь использовать когти.       Через пару лет после того, как Шен Гуанчжуй попал в Цветущую Пустошь, прошлый Белый Дух исчез. То был заклинатель в возрасте, ученый опытом, а потому и возомнивший, что сможет обмануть Его Величество; тогда пришел новый. К гуанчжуевым двенадцати годам сменили и Черного Духа, коим теперь являлся заклинатель из Ордена Ван-Шен. Яньло-Ван давно желал распространить свое внимание в Чжанцю, что на Северо-Востоке, — стоило заглянуть туда, когда у Зодиака будет время.       Им повезло — из замка медленными шагами вышла принцесса. Казалось, ее сердцебиение доносилось на долгие ли, и даже деревья тревожно дрожали, томимые ожиданием сердечной встречи. Белый Тигр припал к земле плотнее, укутанный глубокими тенями безлунной ночи. Близилась зима, и все реже доводилось разглядывать холодное светило средь густых, чернильных туч. Пропали и звезды.       Белый Дух, — когда-то заклинатель Клана Цзин-Няо, — вынырнул словно из ниоткуда: показался с северной стороны от замка. Его лицо украшала привычная, мягкая, почти материнская улыбка, а волосы свободно вились, едва подвластные заколке, удерживающей их в легком хвосте.       Прошлые обиды вспыхнули в молодом-старом сердце. Бай-Ху было около восемнадцати лет, и в восемнадцать он и совершеннолетним в Поднебесной не считался, а потому мог быть прощен заклинателями и людьми, но для Звездных Вершин это было непростительно и слишком вольно. Гнев наполнил его, как полнится вином чаша в дружеском застолье. Задул теплый западный ветерок, вот только приятным его дуновение не было. Принцесса ничего не заподозрила, обнимая любимого, а улыбка на лице Белого Духа стала шире. Медленно он обернулся к кустам, где скрывался тигр, и сердце Шен Гуанчжуя замерло.       Сотни, тысячи раз он пытался угодить своему отцу, и в два раза больше этого количества нес наказания. Шен Гуанчжуй хотел любви и принадлежности хоть к чему-то, и единственной любовью его был сон в те редкие ночи, когда боль не была столь сильна, чтобы он не мог уснуть. Хрупкая вера тлела и крошилась с каждым днем.       «Отец Вас любит больше всех на свете, и Вы должны благодарить отца за то, что он Вас обучает и помогает Вам. Выше Высочество, капризы пройдут…»       Будучи ребенком, Шен Гуанчжуй часто тянулся к «новому» Белому Духу, сменившего пост своего предшественника, — тот казался хорошим человеком, пусть и в свете и во тьме ребенок ничего еще не понимал. Белый Дух не звал его «Ваше Высочество», опуская чины между ними, и себя просил звать простеньким «гэгэ», словно их могла связывать кровь; иногда давал ему книжки, иногда позволял прогуляться по двору дворца Его Царственного Отца. Стило прогулке затянуться на жалкую шестую долю часа, как Шен Гуанчжуя вновь бросали в темную комнату, в которой едва различалось белое ханьфу его псевдоспасителя.       — А-Чжуй, — мурлыкал его голос в темноте. — Неужели ты все еще считаешь, что слишком юн, и шалости твои будут простительны? Ах, А-Чжуй, А-Чжуй…       Глаза, полные тепла и света, темнели. Улыбка превращалась в воплощение ужаса, а занесенная плеть горела от темной энергии. Белый Дух, Черный Дух — оба едины под властью Яньло-Вана. В тот вечер Шен Гуанчжуй научился сжимать зубы достаточно плотно, чтобы не кричать. На крик мог подоспеть Черный Дух, хуже — Нин Иджуо. Ему было не больше семи.       Лапы Белого Тигра пристали к земле, вцепившись в холодную почву острыми когтями, стали неподъемными, и если бы не слабый толчок подоспевшего Чжу-Цюэ, он бы и вовсе не знал, когда бы смог пошевелиться вновь. Белый Тигр отпрянул от друга, как от огня, из которого Красная Птица и была соткана, и Чжу-Цюэ возмущенно нахмурился.       — Ты дурак? — шикнул он, глядя, как извивался из стороны в сторону хвост Белого Тигра. — Что на тебя нашло вообще?       — Белый Дух нас заметил, — коротко посвятил его в курс дела Бай-Ху. Он проглотил неприятный ком, застрявший в горле. — Что насчет советника?       — Боюсь, у нас две плохие новости. Беда не приходит одна, — вздохнул Чжу-Цюэ, поглядывая на принцессу и Белого Духа. Молодые люди о чем-то негромко говорили, и с каждым мгновением разговора глаза Ее Высочества наполнялись слезами. — Наш изворотливый чиновник, поверь, я могу сказать наверняка — Черный Дух, для дворцовых слух удивительно талантливый советник Ван Нанджун. Цветущая Пустошь держит ситуацию под контролем…       Молчали они недолго, потому что сдержанный, мудрый Бай-Ху, начал терять самообладание:       — Нам должно вмешаться.       — Не сейчас, — отрезал Чжу-Цюэ, словно идея была совсем детской и необдуманной, а от того вызывающей. — Завтра на рассвете…       — Он вооружен, — перебил его Бай-Ху. — И представляет опасность. Более того — Белому Духу известно, что мы здесь. Увидев малое, нужно понимать великое — такова природа Белого Тигра. Прошу, прислушайся к моим словам, милый друг.       — Какое «прислушаться»! Бай-Ху, трижды подумай, прежде чем действовать — так гласит одна из мудростей, ведущих к победе. Ты все еще не столь искусен в бою. Мы не можем просто…       Было поздно, когда перед их лицами блеснул выпущенный из рукава ханьфу клинок. Удивленно охнула принцесса, Чжу-Цюэ спешно оттолкнул Бай-Ху, который успел перевоплотиться в человека. Время вне Звездных Вершин для них ограничено, а использование истинной формы могло потратить еще больше сил. Как бы Бай-Ху не хотелось расправиться с давним недругом когтями, вынужден он был использовать меч.       Двинулись они вдвоем, не сговариваясь в тактике. Зодиак понимал друг друга без слов, и когда из дворца показался и разъяренный внезапным шумом Черный Дух, Чжу-Цюэ направил свое внимание на него. Бай-Ху ринулся к Белому — два заклинателя в траурных одеждах сошлись в битве на смерть. Принцесса закричала, отступив, но быстро взяла себя в руки. Она могла стать хорошей управительницей государства. Не опешив, девушка бросилась ко дворцу, желая позвать прислугу и охрану. Пускай она не понимала, что происходит, но одного ее взгляда было достаточно, чтобы понять: сколь бы ей не был дорог ее возлюбленный, Зодиаку было виднее, кто являлся врагом. И все-таки пропитан ее взгляд был болью от предательства.       Бай-Ху дрался остервенело, так, как не вступал в сражения на войне, стоя рядом с Сюань-У. Наставница учила его двигаться медленно, но тактично, не давая врагу возможности просчитать ни твой первый ход, ни аналогичный ему вариант. Бай-Ху чувствовал боль принцессы, понимал, какого это — быть обманутым Цветущей Пустошью, и потому не мог найти в себе силы вернуть заветный самоконтроль. В нем плескалась несправедливость столь острая, что гордое имя Справедливости Зодиака уступило остановившемуся сердцу ребенка. В этом почти необдуманном бою Бай-Ху и не заметил, как Белый Дух, нежно улыбнувшись ему, отбросил оружие прочь. Мгновение — и принцесса повалилась наземь, омытая вытекающей из тела кровью.       Это было похоже на щелчок. Белый Тигр взял контроль над телом, и после Шен Гуанчжуй не помнил ничего, кроме острого желания заплакать. От обиды на себя и на Белого Духа, который, как поведал Чжу-Цюэ после, пал от острых когтей Белого Тигра.       Зодиак не счел это ошибкой, прикрыв на ситуацию глаза. Бай-Ху еще учился, и даже смерть потомственной принцессы не изменила судьбу государства. Так должно было произойти, и умереть она должна была от рук неприятеля. Почему-то Бай-Ху надеялся, что сумеет ее уберечь от этой судьбы, и все же воспоминания, которые он должен был оставить позади, помешали ему. Он убил Белого Духа, но от того ни стало ни на капельку легче. Черный Дух смог бежать, ведь Красная Птица, поняв, что ситуация выходит из-под контроля, поспешила помочь в первую очередь своему товарищу. Сейчас они находились где-то на окраине Дунпина, достаточно далеко от императорского дворца. Где-то здесь когда-то находился Клан Цзин-Няо. Теперь из числа выживших остался один лишь городской сумасшедший. Бай-Ху, погруженный в медитацию, медленно приоткрыл глаза.       Чжу-Цюэ оторвал от него взгляд, спешно переводя внимание на пустырь, где находился Клан Цзин-Няо. Бай-Ху слабо приподнял уголки губ — Красная Птица о нем беспокоилась, но вслух признать не было готова. Это было выше гордости Чжу-Цюэ. Вместо этого Чжу-Цюэ задумчиво протянул, будто до этого увлеченный только давно разрушенным кланом:       — Грядут перемены в столице и государстве. Белый Дух погиб, Черный Дух поспешил вернуться домой. Я, пожалуй, проведу здесь еще какое-то время — сгораю от интереса, кто же станет новым императором и куда эта история выльется… Помню, ты, Бай-Ху, как-то обмолвился о том, что хотел бы посетить, если я не ошибаюсь, Боян? Ты волен отправиться туда и выждать моего возвращения, если силы еще остались. И если ты мне пообещаешь не лезть в случайные сражения.       — Спасибо, Чжу-Цюэ, — кивнул Бай-Ху, поднимаясь на ноги. Удача улыбнулась ему в братской заботе, и кто он был такой, чтобы отказать?       Он старался переключить внимания с произошедшего на дела дней минувших. Его путь лежал к территориям близ Клана Медного Листопада — где-то недалеко от него находился и когда-то дом Белого Тигра, но его он повидать решительно был не готов. Часть прошлого отзывалась в памяти куда более болезненно, чем дни, проведенные в обители Яньло-Вана, названного отца. Бай-Ху старался чаще оценивать красоты природы в пути, и меньше зацикливаться на терзающем душу. Он, не желая тратить жалкие остатки сил на полет на мече, попросил подвести его одного из проезжающих мимо Дунпина торговцев.       Спустя неделю они прибыли в Боян, и Бай-Ху, отблагодарив дядюшку-торговца мешочком серебряных монет, отправился на поиски временного жилища. Боян был «товарной столицей» государства — на его территории лежали поля и фермерские угодья, тут и там паслись овцы и прочий домашний скот, лаяли собаки, речь людская звучала просто и понятно; вечерами в воздухе рассыпались народные песенки, звучал детский неугомонный хохот. Даже издалека рос вверх длинный горный хребет Тайшаня, с которого на город стекал чистый, свежий воздух. По одну сторону горы — Клан Медного Листопада, по другую — Цветущая Пустошь. Бай-Ху остановился в двух ли от территории клана, но даже в свой первый день успел увидеть несколько патрульных, которые с удовольствием вели беседы с горожанами. Клан Медного Листопада, будучи иноземным, все равно тянулся ближе к народу, а потому полюбили его и приняли простые люди весьма скоро. Заклинатели оберегали их от злых духов, что часто спускались с высоких гор, взамен крестьяне отдавали клану часть урожая, а иногда и мелкий скот, если сезон приходил благостный. Война на Севере требовала больших запасов продовольствий, а потому последние несколько лет Клану Медного Листопада перепадали лишь редкие пожухлые овощи да пару десятков фруктов — прокормить большую семью было сложно.       Бай-Ху знал, что не одна война была виновата в медленном падении клана. Цветущая Пустошь желала заполучить невероятные способности иноземцев, а потому толпы монстров, спускающиеся с Тайшаня, были призваны именно ею. Клан Медного Листопада прекрасно это понимал, но и отпора дать был не готов. Оставят город — и Боян будет кишеть выползшими на зов темных заклинателей тварями. То были даже не люди — гуи разного характера, цзянши, а может и свирепые быки-фэи, с легкостью готовые сожрать любую живую душу на пути. Заклинатели боролись и уставали, лишь чтобы бороться вновь. Не удивительно, что Глава Ким Джиун довольно просто принял из рук наследника Яньло-Вана запретные писания.       Белый Тигр не мог пока помочь; у него не было большого запаса сил с собой, лишь жалкие их остатки, да и приказа от Цин-Лун он не получал. Тем не менее, Лазурный Дракон и не запрещала ему приезжать в Боян, и хотя бы поговорить с представителями клана Бай-Ху право имел.       Первые несколько дней он просто наблюдал, изредка «случайно» оставляя тут и там защитные талисманы; примерно на пятый день прибывания в Бояне он позволил себе заговорить с некоторыми патрульными. Те были рады видеть Зодиак в своей провинции, но и на помощь его не рассчитывали. Клан Медного Листопада, даже приняв «Десять обратных путей ци», — в связи с чем, стоило заметить, «волны» монстров сократились в количестве, — отличался самонадеянностью и решительностью. Даже под страхом смерти его воины боролись до конца, с победоносной улыбкой отплясывая смертельные сражения. Цигун их был подобен полету желтых осенних листьев, летящий и подвижный, легкий, как птичье перо. Бай-Ху любил наблюдать за их сражениями, и зачастую себе в этом развлечении не отказывал.       Спустя неделю прибывания в Бояне его пригласили на прием к Главе Ким Джиуну. Бай-Ху согласился, пусть и не знал, узнает ли его Глава Медного Листопада в новом обличье. Он вырос, его глаза окрасились золотом, а волосы привычно тигру побелели, струясь на ветру серебром. Чжу-Цюэ говорил, что и выражение лица его из загнанного и настороженного сменилось спокойным, понимающим; Бай-Ху охотно верил, а потому без страха зашел на территорию клана, широкую и продолговатую, не похожую ни на одну другую.       Ким Джиун был рассудительным человеком и справедливым старейшиной. Бай-Ху не знал, достиг ли Глава Медного Листопада бессмертия, но за годы их разлуки он нисколько не изменился. Кратко Глава Ким Джиун поведал Белому Тигру о событиях прошедших дней, упомянув и «союз» с Цветущей Пустошью. Ким Джиун не был рад такому раскладу, но и выхода другого не видел. Бай-Ху притворился, что этой истории не знал, и согласился мелко помочь клану — обучить его учеников и взрослых заклинателей рисованию талисманов, способных посодействовать им в битве. На первом же занятии Шен Гуанчжуй познакомился с Ким Гюри.       Покойная невеста Ким Джиуна подарила ему двоих детей: старшую дочь, Ким Гюри, и младшего сына, Ким Гювина. Глава никогда не утверждал, кто именно из детей станет наследником, и потому воспитывались оба подобающе. Ким Гювин, — Бай-Ху видел к тому моменту заклинателя лишь пару-тройку раз, исключая их давнюю случайную встречу, — рос активным и подвижным, похожим на мать. Он желал странствовать с тех пор, как впервые взял в руки меч, не стеснялся своей прямоты и в целом не всеми заклинателями клана был в полной мере признан. Тем не менее, его можно было назвать образцовым представителем Клана Медного Листопада, буйным и шумным, не скупящимся на колкости и шалости. Чем-то он напоминал Чжу-Цюэ, к сожалению, исключая из истории Ким Гювина мудрость. По рассказам Ким Джиуна, этот ребенок больше интересовался сражениями и силой, забывая, что книги покоятся в их архивах не без причины. Бай-Ху хотел переговорить с сыном Главы Медного Листопада, но изловить его не удавалось, и даже на уроки по рисованию талисманов он не приходил, проводя все время вне территории клана с лучшим другом. Бай-Ху мягко улыбался — их разница в возрасте была не столь велика, и все-таки Белый Тигр был взрослее в несколько десятков раз.       Старшая дочь же, Ким Гюри, пошла в отца. Она не боялась оружия, не боялась и долгих ночей, проведенных за книгами. Прилежная, образцовая ученица, вот только такая же прямолинейная, как и младший братец. Они были схожи и слишком разнились, в итоге уже который год прибывая в ссоре. Дети почти не общались, занимаясь каждый своим делом, и это тоже была одна из причин, почему Ким Гювин не пожелал приходить на уроки Бай-Ху — подростковые капризы, да и только. Однако однажды краем глаза происходящее подглядел.       Бай-Ху и Ким Гюри быстро нашли общий язык. Девушка упорно заучивала киноварные иероглифы, без страха прокалывала палец для кровавых, более эффективных рисунков, и даже оставалась после занятий, часто задавая вопросы. Белый Тигр такое усердие лишь поощрял, и в лишних беседах себе не отказывал: в конце концов, даже с частотой их встреч Чжу-Цюэ был куда болтливее, и с ним Бай-Ху провел куда больше времени вместе.       Бай-Ху мог бы назвать Ким Гюри своей первой подругой в мире Поднебесной, если бы ее младший брат ее не опередил в далеком их детстве. Тем не менее, им было хорошо вместе, пусть и теплыми их отношения нельзя было назвать. Чаще они говорили о природе, о миросложении, о том, что можно звать злом, а что — добром. Гюри без зазрения совести рассказала, что тоже изучает «Десять обратных путей ци», и что в тот день, когда Цветущая Пустошь за ними придет, желает дать им должный отпор их же методами. Бай-Ху на подобное отмалчивался и кивал — он искренне верил, что у заклинателей Клана Медного Листопада это получится. Так и шел длинный месяц прибывания Бай-Ху в Бояне — занятия с учениками, прогулки в городской черте, беседы с Ким Джиуном, редкие случайные переглядки с Ким Гювином, остававшимся неуловимым в своем любопытстве. Бай-Ху ценил дни, проведенные бок о бок с простыми людьми, и даже готов был к тому, что сам пойдет с ними против Цветущей Пустоши, когда ее воины выдвинутся на Клан Медного Листопада. Довольно много времени он успел провести в медитациях, пополняя запас духовных сил в теле, и даже стал выбираться на вылазки по ликвидации монстров, спускавшихся с Тайшаня. Он верил, что способен загладить свою вину перед этими по-настоящему добрыми людьми.       — Гюри-я, — окликнул он заклинательницу в один день. Девушка оторвалась от талисмана и обратила взгляд к «наставнику». Гюри улыбалась достаточно редко, но заинтересованность горела в ней всегда. Как и в младшем брате. — Могу ли я поделиться с тобой тайной?       Гюри решительно кивнула — как и всегда. Она часто старалась разговорить Бай-Ху о его прошлом, ни никогда ей это не удавалось: Белый Тигр мог делиться знаниями, но не тем, откуда произошла его душа. Заклинательница, заслышав в голосе собеседника необычный, пускай и спокойный тон, тут же навострила уши, став похожей на настороженного кролика. Бай-Ху вздохнул. Он не позволял себе поведения, которого позволял с Чжу-Цюэ, вел себя сдержанно и слегка отстраненно, и сомнений своих предпочитал не выказывать. Поэтому он сел напротив Ким Гюри и, не отрывая от девушки взгляда, рассказал правду о том, кто был человеком, который принес «Десять обратных путей ци» в Клан Медного Листопада.       Тогда и закончилась их «дружба», едва успевшая начаться. Гюри была охвачена злостью и, едва совладав собой, попросила Бай-Ху покинуть территорию клана. Белый Тигр послушался, потому что понимал, что такой исход был очевиден, и был к нему готов, и все-таки рассудил, что не желал водить дружбы с теми, кто не знал всей его истории. Больше в Клан Медного Листопада он не возвращался, а встречи с Ким Джиуном проводил в постоялом дворе, где остановился. Его охватила совсем уж легкая грусть, притупленная пониманием, что так и должно было быть. Удивляло лишь то, что Ким Гюри оставила эту тайну при себе, не поделившись даже с отцом.       Потом прилетел Чжу-Цюэ, поведавший, что Сюань-У погибла. Бай-Ху покинул Боян, не связываясь с Кланом Медного Листопада, и лишь спустя много лет узнал, что Ким Гюри унесла его секрет с собой; ведь в тот же день Клан Медного Листопада пал.       Бай-Ху не знал об этом — ему было не до того. Вместе с Чжу-Цюэ они отправились в Звездные Вершины, и встретили их лишь три отражающих Зодиак гобелена: черный флаг Сюань-У пустовал. Сердце неприятно сжалось в груди, и они молча прошли в Палату Цин-Лун. Лазурный Дракон встретила обоих острым, пропитанным неприязнью взглядом, адресованным совсем не им. Тем не менее, голос Цин-Лун прозвучал спокойно:       — Сюань-У предала Зодиак, — коротко произнесла Цин-Лун. Бай-Ху заметил, как осыпалось мелкими огоньками одеяние Чжу-Цюэ. — Би Юлань желала обойти судьбу и спасти жизни тех, кто должен был умереть, лишь потому, что любила их до собственной первой смерти. Она воспротивилась воле Зодиака и Небес, и потому вечность ее была отнята еще годом ранее, когда был отдан приказ воротиться. Би Юлань погибла на войне, сражаясь за Северные народы. Через несколько лет должен подняться новый Зодиак — судьба поспособствовала нам, послав на свет Восходящее Обличье Черной Черепахи Севера.       — Восходящее… Цин-Лун, значит ли это, что новый Зодиак не будет хранить опыта предков? — голос Чжу-Цюэ звучал тихо, потухше. Глаза горели огнем, ведь не должно было Зодиаку грустить о предателях. Бай-Ху смиренно смотрел в глаза Цин-Лун, позволяя себе надеяться лишь глубоко в душе, что происходящее было лишь сном, коих воины Зодиака не видели.       — Верно, — подтвердила Цин-Лун. — К нам поднимется ребенок, которого мы обучим с нуля, и, боюсь, процесс этот не будет легок. Я надеюсь на вашу помощь, Бай-Ху, Чжу-Цюэ. Бай-Ху, — голос ее окрасился сталью, — ты носитель седьмого, последнего Обличья Белого Тигра Запада. Если сейчас потеряешь свою вечность — это будет непростительная ошибка. Я позволила тебе находиться в Поднебесной, позволила и помочь Клану Медного Листопада, покуда это не влияло на их судьбу, но не стоит вкладывать надежды на то, что так будет всегда. Своеволие запрещено в Зодиаке — мы обязаны действовать вместе, покуда являемся семьей. Не забывай клятв, что ты дал у Озера Забвения. Слово благородного человека трудно вернуть, как и четверку коней.       — Сказанное должно быть исполнено, слова и дела едины в моем пути, — склонил голову Бай-Ху. Он поклялся вновь, что никогда не предаст Зодиак.       Следующий год он провел в Звездных Вершинах один. Цин-Лун стала чаще спускаться в Поднебесную, оберегая Северные Народы в ожидании Сюань-У, Чжу-Цюэ же направил внимание на самого ребенка Зодиака, как проделал когда-то с Бай-Ху. Белый Тигр вновь погрузился в обучение, стараясь не обращать мысли к произошедшему. Он оплакивал Сюань-У недолго, ведь вскоре узнал судьбу Медного Листопада. Всего трое выживших: двое смогли убежать, один присоединился к Цветущей Пустоши, заняв пост Белого Духа. На душе скреблись кошки, разум был занят новыми знаниями. Бай-Ху был верен Зодиаку, но хранил в себе одно лишь желание — помочь тем двоим, кому удалось уцелеть. С этой просьбой он и пришел к Цин-Лун, когда Лазурный Дракон Востока ненадолго вернулась в Звездные Вершины.       Тогда началось его финальное испытание — используя все те силы, что имеются у него вне поддержки Зодиака, уничтожить Цветущую Пустошь. Прибегать в этом случае к помощи Ким Гювина, — оказалось, выжил именно он, — или нет, оставалось на совести самого Бай-Ху. Главная его задача — следовать лишь цели спасти Поднебесную, протянуть руки народу, даже если это будет значит иметь и жертвы. Отказавшись, приобретешь; нет отказа — нет и приобретения. Бай-Ху вновь спустился в Поднебесную, где изменил обличье и отправился в Чжанцю. Еще давно он смог выяснить, что Цветущая Пустошь желает завоевать этот город, где жили сразу три семьи заклинателей.       А еще он хотел найти Ким Гювина и действиями вымолить прощение, а главное — помочь и ему на пути к возмездию, которого заслуживала Цветущая Пустошь. Бай-Ху, — вновь Шен Гуанчжуй, — определенно знал, что делает, и готов был ко всему. Он был готов даже умереть, но в те годы и предположить не мог, во что все это обернется в далеком будущем.       Ему удалось помочь Клану Тысячи Троп в Чжанцю — неожиданно для самого Бай-Ху имя Шен Гуанчжуя, которым он не побоялся представиться, быстро разлетелось по свету, и в считанные недели в цзянху заклинатели стали поговаривать, что, быть может, у них вновь появилась надежда; иные же боялись этого имени, настороженные прежней неизвестностью героя. Шен Гуанчжуй решил слегка залечь на дно, и следующие два года он следовал за Ким Гювином, с трудом отыскав его среди бескрайних просторов государства. Тот изменился, раненный горем утраты. Шен Гуанчжуй предполагал, что что-то в заклинателе переменится точно, но уже точно не ожидал, что Ким Гювин станет молчалив в присутствии незнакомцев, зарабатывать будет глупыми шоу на улицах разных городов, а большую часть времени будет обучать ребенка, с которым он странствовал.       Странным образом, скрываясь в тени, Шен Гуанчжуй начал привязываться к Ким Гювину — ни то от вынужденности, ни то от того, что находил заклинателя в чем-то потешным, забавным, таким же, каким он его помнил в далеком детстве, когда случайно увиделись, когда Шен Гуанчжуй впервые задумался о том, что поступать мог неправильно. Эти воспоминания казались ему потерянным в памяти сном, который мог быть, а мог и не быть реальностью. Тепло пробуждалось в Шен Гуанчжуе каждый раз, когда Гювин улыбался своему ученику, совсем слабому ребенку, когда говорил, что не все потеряно, и что у них получится все, чего они захотят, если приложат усилия. Гювин не был мудр, но случайная мудрость могла проскользнуть в его словах.       Да и были они близки в своем родстве. Помимо основного Зодиака — Лазурного Дракона, Красной Птицы, Черной Черепахи и Белого Тигра, — существовал и вторичный, состоящий из восьми представителей. К его помощи Зодиак прибегал редко, и часто миссии их приходили в их думы сами, без вмешательства Цин-Лун. Они помогали народу, сами того не ведая, и Ким Гювин, — Бай-Ху узнал об этом почти случайно, разговаривая с Чжу-Цюэ незадолго до своего спуска в Поднебесную, — являлся Тянь-Гоу, Небесным Псом, символом преданности. Предан он был, как Гювин считал, лишь своей крови и мести, и лишь Бай-Ху замечал, что незнакомые люди ему небезразличны. Пусть не прямо, но Гювин не отказывал себе в помощи горожанам: там с нечистью разобраться, там ведра с водой донести. Он учил Юджина. Он помогал миру. Шен Гуанчжуй восхищался Ким Гювином, пусть издалека, пусть и признать этого не был готов.       Ни раз и ни два Шен Гуанчжуй тайком укрывал заклинателя от внеплановых гостей из Цветущей Пустоши. Так в гнезде приверженцев инь и разведали о том, что наследник жив, и что сейчас ходит по пятам за единственным выжившим из Клана Медного Листопада. В ту пору Бай-Ху плохо знал, сколько сил у него в запасе имелось, и часто погружался в длительные медитации, или отлеживался, утомленный ранениями. Боль ему никогда не была страшна, но и сознанием он понимал, что «на износ» его надолго не хватило бы.       Стали возвращаться сны-видения из прошлого на второй год следования за Ким Гювином и его учеником, как Шен Гуанчжуй узнал, Хан Юджином. Цин-Лун узнала о том, что пути Бай-Ху выбирал сомнительные по ликвидации Цветущей Пустоши, и вместо того, чтобы собирать вокруг себя заклинательский люд, тратил все силы на опеку какого-то человека; знаковым стало и падение Ордена Ван-Шен. Именно из-за тяжелых видений из прошлого, настигавших его ночью, в Чжанцю Шен Гуанчжуй пропустил момент, когда Цветущая Пустошь вновь пожелала напасть на Гювина и Юджина. Он проснулся от внезапного шума, случайно показав себя в полной мере, что и привлекло внимание заклинателя. Одним Небесам известно, почему Гювин пожелал, подобно тени, следовать за ним впредь.       Шен Гуанчжуй знал лишь одно наверняка: он ни о чем не жалел, и жалеть не будет. Это была вторая его клятва.