Пёс и Тигр

      Единожды бьет колокол, висящий над вратами в Звездные Вершины. Гювин завороженно смотрит, как сквозь вьющиеся облака к ним навстречу летит гигантский дракон. Его чешуя мерцает в глухом лунном свете. Флаги с изображениями Зодиака дрожат. Заклинатель никогда не видел ничего подобного, и каждая секунда в Звездных Вершинах превращается в долгий час мления перед невероятными красотами. Гювин не может понять лишь одного — из всех заклинателей, почему он?       — Преданность Зодиака, — чирикает Чжу-Цюэ. Заклинатель отшатывается от взявшейся словно из пустоты горящей пламенем птицы и терпит на себе возмущенный взгляд. — На месте стой, дурак! Прояви уважение к старшим, молю… И все-таки смерть человека закаляет…       — Преданность? — осторожно переспрашивает Гювин. Птица вновь чирикает, отворачиваясь.       Между ними повисает молчание, в котором разносится лишь шум ветра, с которым Цин-Лун рисует в ночном небе облака. Заклинатель какое-то время забывает моргать вовсе, поглощенный зрелищем небывалой красоты, из-за чего сухие глаза норовят прослезиться, и он, спохватившись, вытирает их тыльной стороной ладони. Уровень его удивления не позволяет понять серьезности ситуации, и Красная Птица, издав нечто подобное на вздох, сдается.       — Тянь-Гоу отличается своей преданностью, и это именно то, чего Зодиаку не хватает сейчас. Преданное сердце и верная душа — каким бы дураком ты ни был, Ким Гювин, это то, что таится в тебе. Нераскрытый, — Чжу-Цюэ делает акцент на этом слове, — потенциал. Вся надежда лишь на то, что ты нас не подведешь… Цин-Лун расскажет больше — в отличие от меня, шицзе может терпеть идиотов в окружении с поразительной стойкостью! — и чирикнул. Гювин чуть хмурится.       — Ты всех зовешь идиотами?       — Только тех, кто этого заслужил, — отвечает Чжу-Цюэ с присущей ему раздраженной резкостью. Он кивает в сторону флагов. — У вас это определенно общее.       У вас?       Гювин хмуро смотрит на струящиеся слегка длинные гобелены. Прекрасные юноши и чарующая девушка украшают символы Зодиака. Гювин почти никогда делами этих людей, — если их можно так называть, — не интересовался: просто предпочитал знать, что они оберегают народ, повелевая судьбой так, чтобы исход был наилучший, да и все. Не лучше сказки о Небожителях. Если бы он только знал, что сам частью этой сказки станет…       Чжу-Цюэ указывает ему на бело-золотой флаг белого тигра. Юноша, держащий в руках меч и талисман, отдаленно напоминает Гювину кого-то. Узкие тигриные глаза взирают спокойно, холодно, и все же блеск в них свидетельствует о бурной жизни, о легком азарте, словно одно изображение Бай-Ху бросает вызов судьбе. Белое ханьфу молодого воина вышито золотом, а губы сложены в кроткую, вежливую улыбку. До Гювина доходит информация с большим трудом — то ли тому виной полет, то ли целый день вьющихся в голове мыслей, закончившийся тем, что он стоит на летающих островах Звездных Вершин. Заключить ничего он не успевает — Цин-Лун приземляется менее чем в паре жэнях, тут же оборачиваясь прекрасной девушкой. Ее лик в точности повторяет изображение на гобелене, и Гювин почтительно кланяется.       — Хоть на это хватает ума, — тяжело и устало вздыхает Чжу-Цюэ и, получив укоризненный взгляд от Цин-Лун, умолкает.       — Тянь-Гоу, — произносит Цин-Лун. Гювин выпрямляется. Глава Зодиака взирает на него сосредоточенно, глаза ее полны тепла и некого вопроса, который остается неозвученым. — Прошу, следуй за мной.       Гювин, долго не думая, подчиняется и идет следом за Цин-Лун по прекрасным цветущим рощам. Аромат цветов окутывает сознание спокойствием, медленно, но бурлящие в нем эмоции сменяются умиротворением. Он идет за спиной девушки, сопровождаемый Чжу-Цюэ, который молчит, позволяя Лазурному Дракону говорить.       Тянь-Гоу призван в Зодиак, чтобы помочь уничтожить Цветущую Пустошь — такова его основная цель. Если Гювин призыву не воспротивиться, ему даруют силу, с которой он сумеет расправиться с нечистью, населяющей Тайшань, и тогда он сможет отомстить. Цин-Лун рассказывает, что обычно Зодиак ждет своей гибели, чтобы возвыситься в Звездные Вершины, однако Тянь-Гоу удалось этого избежать… особенным способом. Гювин задумывается над этими словами, не без легкого ужаса думая, что должен был умереть. Вероятно, виной тому удача.       — Также ты обязан отречься от всего мирского, — продолжает Цин-Лун своим звонким, но серьезным голосом. — Для тебя это может прозвучать неуместно и пугающе, но для Зодиака это нормально. Как правило, мы умираем, и умираем без сожалений. За спиной не остается ничего, за что Зодиак мог бы уцепиться, а если остается, то это становится его миссией… Твоя миссия — Цветущая Пустошь и ее ликвидация. Ты обязан похоронить свое прошлое, уничтожив ее. Однако ты не сможешь вернуться в Поднебесную в полной мере. Приняв волю Зодиака, ты оставляешь все будущие планы и посвящаешь жизнь народу. Людям.       Они останавливаются у широкого, просторного озера. Гювин молчит, обдумывая сказанное Лазурным Драконом, и Цин-Лун дает ему время. Примет «сделку» Зодиака — не сможет возродить Клан Медного Листопада; перебросит эту ношу на плечи Юджина. Вместе с тем ему даруют силу, которой ему недостает сейчас. Потеряв инь, Гювин силился не расстраиваться и не горевать, и все-таки вместе с ней он потерял половину своих боевых навыков. На то, чтобы восстановить течение ци в меридианах, уйдет время, а план нападения на Цветущую Пустошь готовится уже сейчас. Никто его не будет ждать, и когда отряд заклинателей во главе с Шен Гуанчжуем начнет наступать на войско Я Вана, его способностей может и не хватить.       Он тихо вздыхает, внимая стоящей здесь успокаивающей тишине. Кажется, все в Звездных Вершинах направлено на успокоение духа, иначе Гювин никак не может объяснить того факта, что сдерживается до сих пор, и не заваливает вопросами Лазурного Дракона. Он просто понимает, что обязан помочь, если заклинатели столь могущественные обернули к нему свой взор. Ничего не происходит просто так.       С новой силой же Гювин — Тянь-Гоу? — сможет уберечь тех, кого любит. Юджина, новых товарищей из различных кланов, Шен Гуанчжуя, которому поклялся в защите до конца своих дней. Гювин пообещал себе больше не гневаться на героя — пускай судьба его запутана, кто Гювин такой, чтобы судить? Он сам прибегнул к нечестной игре, ступив по кривой дорожке, и Шен Гуанчжуй помог ему несмотря ни на что, прощая обиды, закрывая глаза на оскорбления в свой адрес. Они были друг другу никем, а герой все равно всегда относился к нему, как к члену семьи, имея возможность отступить в любой момент. Даже все эти его скучные замудренные наставления — разве несли они Гювину нехоршее? Разве было хоть одно действие в их настоящем, когда Шен Гуанчжуй ему вредил?       Совсем нет. Гювин, верно было сказано Красной Птицей, дурак, который не видел дальше своего носа. Юджин получил Фэнбао, его силы растут быстрее, чем когда-либо. Через пять лет он уже будет совершеннолетним, и ничто его не остановит от воскрешения погибшего клана. Даже здесь, на небесах, Гювин сможет наблюдать и приглядывать за своим учеником, ведь такова его и роль — поддерживать народ, частью которого является и Юджин. Частью которого является Шен Гуанчжуй. Боязно или тревожно, все не имеет смысла, пока Гювину дают шанс оказать эту самую помощь. Внезапно проснувшаяся совесть, неразрывно связанная с тягучей виной, не позволяет Гювину дать отказа.       — Хорошо, — решительно произносит Гювин, обернувшись к Цин-Лун. — Я согласен стать Тянь-Гоу и оказать Зодиаку, как и народу Поднебесной, любую помощь, которая от меня понадобиться. Пожалуйста, позвольте мне помочь, и я обещаю, что не подведу вас. Любые мои ошибки не будут сравнимы с уже совершенным, и я готов расти, заглаживая те ужасные вещи, что я совершил в прошлом.       Чжу-Цюэ цокает клювом, бормоча что-то про «излишнюю самоуверенность», но Гювин не слушает. Цин-Лун кратко, совсем слегка улыбается — благодарно, почти доверчиво — и грациозным жестом руки указывает Гювину на водоем. Кажется, в нем отражаются звезды.       — Это Озеро Забвения, — поясняет Цин-Лун. — Оно хранит память всех, кто когда-либо был Зодиаком. Новые звезды показываются из его вод, в его водах исчезают старые. Если ты согласен, то я ступлю на его гладь, и верну тебе воспоминания Тянь-Гоу.       — Хорошо, — не теряя уверенности, соглашается Гювин. Да хоть воспоминания всех погибших в бою заклинателей — он готов, если сможет помочь своим близким.       Лазурный Дракон дарит ему малый поклон, прежде чем ступить босыми ногами на поверхность стоячей воды, которая сразу вздрагивает, ощущая присутствие Главы Зодиака. Гювин вновь не может оторвать глаз, наблюдая, как Цин-Лун, словно сотканный из чистейшей ци образ, идет вперед, прежде чем развернуться чуть резко, но все еще превосходно-красиво, и не закружиться в танце, сопровождающимся фигурными всплесками воды. Чистая ци медленно наполняет меридианы, нарастая в своем буйстве с каждым мгновением.       Когда Гювин стоит у подножья главного острова Звездных Вершин, новая сила бьется в нем пульсирующе, крошечными всполохами в разных частях тела и постоянно в области Золотого Ядра. Хранящиеся в памяти Тянь-Гоу воспоминания нежно окутывают разум, даруя столь редкое спокойствие. Их уговор был прост — сейчас Тянь-Гоу волен вернуться в Поднебесную и завершить начатое, а после он вернется в Звездные Вершины для дальнейшего обучения. Сопровождать его вызвался Чжу-Цюэ, сообщивший Цин-Лун, что у него к их новому младшему брату имеется разговор. Лазурный Дракон строго взглянула тогда на Красную Птицу, но позволила и, откланявшись, исчезла из виду.       Чжу-Цюэ приближается к мирно улыбающемуся Гювину и негромко кашляет, привлекая внимание заклинателя. Гювин чуть вскидывает брови. Чжу-Цюэ выглядит напряженным, схожий с механизмом, готовым вот-вот взорваться. Его глаза кажутся необычно глубже, и проницательно взирают на Тянь-Гоу, когда Красная Птица наконец-то находится с правильными словами.       — Не думай, что я просто злобный петух из провинции. Эта мудрейшая птица, как и все в Зодиаке, бесконечно рады, что ты согласился оказать нам помощь. Времена сейчас смутные и не благостные ни для Небес, ни для земли. Тянь-Гоу, — Чжу-Цюэ чуть понижает голос, не сводя с Гювина взгляда. Что-то меняется, словно огонь в нем чуть потухает, испугавшись тихой тоски. — Прошу, прости Бай-Ху. Он дурак и слишком уж бывает горд, и он…       — Прошу прощения, — перебивает Гювин, — но кто такой Бай-Ху? Конечно, мне известно, что Белый Тигр Запада, но вот ты вновь говоришь мне что-то про него и… Кто, Небес ради, он?       Тоскливость на лице Чжу-Цюэ как рукой сняло. Она сменяется искренним удивлением, а спустя мгновение и негодующим осуждением, словно Гювин только что рассудил, что правителем в Поднебесной должен быть Я Ван. Чжу-Цюэ срывается с места, делая крошечный, но твердый шаг по направлению к Гювину, но тут же одергивает себя и шипит что-то неразборчивое, прежде чем снова обращается к оторопевшему Гювину:       — Он что, даже не сказал тебе? О, Небеса, дурак дураком! Дайте же этой мудрейшей праведной птицы сил… И ты тоже не смекнул?! — Чжу-Цюэ в сердцах взмахивает руками. Гювин сглатывает, виновато улыбаясь, но большего не понимая. — Шен Гуанчжуй. Прости Шен Гуанчжуя.       — Шен…       Гювин замирает. Даже пульсирующая в нем энергия будто притихает, подверженная потрясению, которое ее носитель испытывает.       Шен Гуанчжуй — Бай-Ху, Белый Тигр Запада. Он, Ким Гювин, мало того, что позволил себе подшучивать над верховным Зодиаком, так еще и гневался на него, словно у него когда-либо было на это право! И вся эта долгая история с ограниченной силой Шен Гуанчжуя и его бегством из Цветущей Пустоши!..       Его охватывает настолько сильная, спровоцированная пробужденной совестью печаль, что Гювин готов просто удавиться горечью, застрявшей в горле. Верно говорил его спутник — заклинателю давно должно было начать затачивать свой ум, чтобы прекратить ощущать себя лягушкой в колодце! Он упустил главное и совершил ошибки, за которые Небесам бы следовало его покарать, наказать, но никак не смиловаться, подарив возможность объединиться с Зодиаком! С Зодиаком, в котором состоит Шен Гуанчжуй!       Если бы Гювин продолжил молчать и дальше, невольно бы заплакал. Хриплым голосом он осмеливается переспросить, с трудом переваривая ненависть к своим же поступкам:       — Значит, Шен Гуанчжуй — это Бай-Ху? — и не потому что не верит; скорее уж потому что предпочел бы не верить.       — Да, — сухо, но беззлобно соглашается Чжу-Цюэ. Он, видя, в каком состоянии прибывает Тянь-Гоу, мог бы и злорадно усмехнуться — будто бы один этот некогда наглый человечишко переживает! А ведь ему даже невдомек о том, что ради него свершил Бай-Ху. — Зодиак дал ему новый шанс, но… В общем, будь уверен! Может, он и своенравен, а от того действия его даже Зодиак подвергал сомнениям ни раз, но Бай-Ху самый благодетельный человек из всех, кого я встречал. Не держи на него зла — ради тебя он ли… — Чжу-Цюэ умолкает, вновь одергивая себя. — Ради тебя Бай-Ху на многое готов. Не побоюсь предположить, что ты ради него тоже. Так что кончайте оба провоцировать гнев мудрейшей Красной Птицы! Живи, сохраняя покой. Придет весна, и цветы распустятся сами. К демонам детские распри…       «И без того недолго вашему союзу осталось», — заканчивает молча Чжу-Цюэ. Позже он наблюдает, как спешно Тянь-Гоу возвращается в Поднебесную, полный противоречивых эмоций и того далекого от Зодиака чувства, в общем-то, запрещенного для них. То, как сильно охватили вина и терзающая грусть бедного юношу, то, с каким рвением он желал всё загладить, и то, как осознание происходящего сжало все в нем живое — ох, о таком Чжу-Цюэ читал лишь в книгах, о таком он и не смел мечтать даже при жизни своей!       Блеск в глазах Гювина провоцирует горестное, тяжелое и вовсе непривычное настроение в сердце самого Чжу-Цюэ. Любые сердечные порывы порицались Зодиаком, но в этой проблеме Чжу-Цюэ и Цин-Лун сошлись на одном жестоком мнении: даже если цветам суждено было расцвести в своем самом ярком свете, то зачахнут они слишком скоро, чтобы это создало непоправимые проблемы Зодиаку и всей Поднебесной. Именно скорая погибель любви и станет роковым событием жизни Гювина — пережив худшее, он сможет полноценно вступить в Зодиак. Красная Птица грубо взмахивает крыльями и устремляется прочь, спеша выгнать из головы тяготящие думы. Нет у него времени на эти свойственные человечности глупости! И не будет!

— — —

      Дым сражения тянется над бушующим морем.       Цветущая Пустошь не медлила: стоило вести о том, что семьи заклинателей собираются объединиться в военный альянс против недруга, дойти до Бояна, как наступление началось с той же скоростью, с которой сгорают благовония в ветреный день. Этого следовало ожидать. Чем отбиваться от угрозы масштабной, проще было разобраться с ней еще на этапе возгорания. Даже будучи подготовленными к такому исходу, заклинатели тратили не малые усилия, чтобы уберечь и себя, и вновь потревоженных горожан Лайю от неожиданного вторжения.       Какое-то время они не могли выдвинуться к храму Даймяо. Ким Гювин, стоящий сейчас по значимости в одном ряду с Шен Гуанчжуем, внезапно запропастился, да и вся связь с прочими приглашенными к объединению кланами и орденами происходила из Лайю, где в Клане Хуа Ци вежливо приняли всех представителей союзников. Шен Гуанчжуй с головой окунулся в стратегию, не покидая залов собраний вместе с верхушками кланов. На второй день вдумчивых обсуждений прогремел взрыв — беда не заставила себя ждать; к счастью, взорвались лишь сигнальные талисманы, и заклинатели вступили в ожесточенное сражение на границе, которое медленно двигалось к более густонаселенной окраине, лежащей у морского берега. Шел третий день после исчезновения Гювина, когда схватка приблизилась на расстояние нескольких ли от центра Лайю.       Шен Гуанчжуй и Дун Сычен выступили главнокомандующими. Из тыла они отдавали приказы войскам, импровизированным и пока не готовым действовать слишком слажено; на помощь пришел старший заклинатель из рода Вэней Клана Хуа Ци, оказывающий поддержку и в эпицентре битвы. Люди рода Су и Клана Цянь спешно утаскивали с поля битвы раненные, а того и бездыханные тела заклинателей. Трупы же представителей Цветущей Пустоши в своей манере сгорали, и огонь этот потушить с каждым разом становилось все сложнее.       Разум Шен Гуанчжуя не потревожен даже несколькими неожиданными бедами.       Ким Гювин направился в Звездные Вершины — об этом герой выбирает не делиться с братьями по оружию, рассудив, что и сам Гювин по возвращению расскажет каждой веточке о своей новой должности. Шен Гуанчжуй, неоспоримо, рад такому исходу, и все-таки не отпускает и произошедшей в пещере-темнице случай. Самое темное будущее Гювина становится настоящим. Быть может, потому что Зодиак обычно умирает до своего возвышения. К счастью для Тянь-Гоу, за безболезненность его вступления в Зодиак уже успел отдать свою вечность непутевый предатель Бай-Ху. Шен Гуанчжуй приучает себя усмехаться этой мысли и долго в отчаяние не впадать; тем более когда война разожглась столь стремительно.       В Цветущей Пустоши прознали правду о Вон Кунхане, Кукольнике, а потому в бой его Шен Гуанчжуй не стремится выставлять слишком часто. Кукольник действовал из тени, ловко орудуя Искристыми Нитями. Покажет лицо бывшим братьям по оружию — голову с этим лицом снесут в то же мгновение.       Шен Гуанчжуй справляется о положении в очаге возгорания с тем самым старшим заклинателем из Вэней. Тот отчитывается, ведая, что на данный момент больше людей к числу воинов Цветущей Пустоши не прибавляется, и потери наконец-то стали равносильны. Чтобы перевесить чашу весов, им бы не помешала и третья сила, способная показать прием могущественный достаточно, чтобы расправиться хотя бы с четвертью людей Цветущей Пустоши. Шен Гуанчжуй понимающе кивает и, наказав продолжать действовать в согласии с планом, отправляет Вэня назад в бой. Следующий приказ следует к лучникам Клана Тысячи Троп — сотни ядовитых стрел вьются меж дымовых всполохов, среди них мерцают нити Кукольника. Дун Сычен обращает на героя внимание и Шен Гуанчжуй заранее знает, о чем состоится их разговор.       — Уважаемый герой, — начинает Дун Сычен. Косы на его голове чуть посерели, покрывшись пылью сражений, а на лице появилась царапина от слишком близкого столкновения с кем-то из Пустоши. — Мне известно, что ты воспротивишься, но я прошу прислушаться к моим словам вновь. Пусть и силы наши равны, заклинатели наших союзников тоже устают, и грядет момент, когда Цветущая Пустошь перетянет победный флаг в свою сторону. Битва и без того слишком близка к городской черте. Прошу, Шен-гунцзы, сейчас нам нужен толчок, и ты знаешь, кто может ему посодействовать. Пускай Ким Гювин исчез — и я верю в то, что с ним все в порядке и скоро он воротится, — но на нашей стороне остался его ученик. Группы учеников наших кланов продолжают проводить удачные обманные маневры, и их силы могли быть равны, если бы Хан Юджин не выделялся столь сильно. Быть может, сила Фэнбао — это ключ к дальнейшей первой победе? Не сердись, Шен-гунцзы, я знаю, как ты дорожишь этим ребенком, однако я знаю и то, как Фэнбао уже однажды одержал победу над заклинателями Цветущей Пустоши.       Шен Гуанчжуй недолго молчит. Предложение оправдано — более того, в силах Фэнбао и Юджина уничтожить не то чтобы четверть вражеского войска, а как минимум половину. Юджин тренировался усердно, и с каждым днем навык его возрастал. Даже сейчас, когда ученики напрямую с Цветущей Пустошью не сталкивались, именно огненные завесы Фэнбао уносили жизни темных заклинателей в редкие мгновения затишья. Правильный контроль, и все закончится куда быстрее, с меньшими потерями.       Однако Юджин — все еще ученик, не до конца подчинивший волю Небес, заключенную в оружие. Фэнбао требовал ярости, требовал уверенности и силы. Юджин все еще был ребенком, а потому имел свойство переживать эмоциональные потрясения столь сильные, что Фэнбао «обиженно» потухал, не желая следовать приказам владельца. С ним, как и с Чжу-Цюэ, часть сил которого была возложена в легендарное оружие, надо было найти свой язык; ученик Гювина все еще находился в поиске как этого метода подхода, так и себя самого. Шен Гуанчжуй медленно выдохнул.       — Я бы и рад согласиться с тобой, Глава Дун, — отвечает он. — Хан Юджин пока слишком слаб, пусть и успехи его велики, шанс победы ничтожно мал. Даже если ему удастся высвободить ударную волну, боюсь, заденет она не только Цветущую Пустошь. Чистейшая духовная энергия Зодиака может вызвать искажение ци в телах заклинателей, которые днями и ночами прибывают на поле битвы.       — Неужели ты предлагаешь пенять на Судьбу? — интересуется Дун Сычен беззлобно, скорее устало. Его и самого вымотало кажущиеся бесконечным сражение, последовавшее после бессонных ночей обсуждений их дальнейших действий. Он лишь человек, пусть и с развитым Золотым Ядром, но все еще человек, глава клана, чьи люди продолжают погибать от яда отравленных клинков или многочисленных возгораний. Шен Гуанчжуй приподнимает уголки губ.       — Хитрый заяц имеет три норы. Мудрый полководец имеет три плана проведения войны, — Шен Гуанчжуй роняет руку на собственный меч, который вздрагивает, ощутив эмоции хозяина. Сердце Шен Гуанчжуя забилось непозволительно быстро для него самого. — Знаю, что славу свою я не за силы приобрел, но посмею обратиться к тебе за доверием. Позволь мне выйти в линию фронта, и четверть заклинателей Цветущей Пустоши падут.       Дун Сычен приподнимает брови, неоднозначно притихая. Его опасения оправданы — полные возможности их провозглашенного полководца и стратега ему не известны, и видел он лишь ловкое орудование всевозможными талисманами. Однако когда-то совместными усилиями Шен Гуанчжуй, Ким Гювин и Хан Юджин уже выбирались из ловушки сразу нескольких объединившихся против них кланов. В конце концов, Дун Сычен кивает.       — Я доверюсь тебе в этом, Шен-гунцзы, — серьезным тоном произносит Глава Клана Тысячи Троп. — Попрошу лишь об одном: не забывай своей роли в дальнейших наших действиях. Потерять тебя сейчас — проиграть Цветущей Пустоши, покуда именно ты каким-то образом выведал основное количество знаемого о ней.       Шен Гуанчжуй благодарно кланяется и опускает взгляд вниз. Они находятся на одном из высоких каменных выступов, где, подальше от глаз Цветущей Пустоши, раскинут лагерь для раненных или слишком уставших заклинателей. Своеобразный перевалочный пункт находится под скрывающим куполом, созданным заклинателями Клана Цянь, а потому вражеские силы не видят стоящих у его острого пика заклинателей. Оповестив остальные руководящие сражением лица о дальнейших их планах, Шен Гуанчжуй начинает свой спуск с выступа.       Сегодня день, когда он покажет свое истинное лицо заклинателям цзянху. В утаивании того, что загадочный герой является Белым Тигром Запада, больше нет никакого смысла: его дни сочтены, и вскоре его не станет вовсе. Нет ничего страшного в том, что его вступительное задание обернется делом жизни; а вскоре и смерти. Высвободив сейчас свою полную силу, Шен Гуанчжуй сможет больше не беспокоиться о том, что львиная доля усилий уходит на поддержание фальшивой внешности, позволяющей создать разницу между земным его обликом и лицом Бай-Ху. Вместе с тем именно личность Бай-Ху сможет стереть все оставшиеся сомнения у других заклинателей цзянху, и тогда оставшиеся кланы станут сговорчивее, охотно желая приложить руку к уничтожению Цветущей Пустоши под руководством представителя Зодиака. Должно отметить, сразу двух представителей Зодиака, если Гювин не решится сразу отправиться на обучение, на время закрыв глаза на происходящее в Поднебесной. Шен Гуанчжуй достаточно хорошо знает своего спутника, чтобы сразу этот вариант отбросить и наконец покинуть зону защитного купола.       В тот же момент на плечо его падает рука Вон Кунхана. Какое-то время уходит на то, чтобы Шен Гуанчжуй заверил, что идет он не на собственную погибель и что рассчитывает на то, что выйдет из битвы живым. Кукольнику герой поручает заняться очисткой пути — Шен Гуанчжую будет проще как можно скорее занять позицию ближе к центру, чтобы выброс ци сработал на более выгодный для них диапазон. Кукольник сразу берется за дело, первым устремляясь ближе к полю боя. Шен Гуанчжуй слабо приподнимает уголки губ — некоторые друзья в его жизни появились задолго до попадания в Зодиак, вот только осознать их близость ему довелось лишь в самом конце своего пути.       Издалека Шен Гуанчжуй видит силуэты сражающихся заклинателей. Они с остервенением вступают в бой, не ведая страха, и движут ими лишь доблесть и гордость, свойственные защитникам мира. Это не первое большое сражение Шен Гуанчжуя, напротив, его всецело можно назвать очередным, но оно предстает решающим. Им удавалось одерживать мелкие победы над Цветущей Пустошью, исход которых значительно повлиял на будущее, и все-таки именно эта битва кажется одной из главенствующих, когда не только несколько героев отстаивают право свое на восстановления мира, но и заклинательские семьи, готовые стоять друг за друга, как в последний раз. Шен Гуанчжуй обнажает меч и ускоряет шаг. Кукольник к этому моменту уже должен был разобраться с частью сил Цветущей Пустоши, упростив путь героя.       Однако когда Шен Гуанчжуй врывается в сражение, он обнаруживает не сулящую ничего благого странность: вмешательство руки Кукольника незаметно. Силы остаются равны, и заклинатели Цветущей Пустоши, завидев своего главного противника, — а то, что им является Наследник Его Величества, неоспоримо, — бросаются в его сторону, как бросаются падальщики на раненого олененка. Шен Гуанчжуй решительно обороняется, и Шэньхуань наконец-то мерцает своим первозданным голубоватым свечением, изрезанным полосами серого цвета, подобно тигровой шерсти. Чтобы не произошло с Вон Кунханом, пока на это не хватает времени — в войне нападение не заканчивается никогда, коль ступаешь в сражение в его разгаре.       Сознание рисует стоящую с ним рядом Сюань-У в ее последнем перерождении. Наставница учила успокаивать разум в даже в самой ожесточенной схватке, мыслить стратегически и логически; не обращать внимания на крики и хитрые приемы соперника. Должно идти, как идут в тронный зал императора, не забывая ни о гордости, ни он сдержанности. Враг не должен узнать, переживаешь ли ты, или в своих силах уверен — он должен быть лишь повержен. Шэньхуань без колебаний рассекает мерзкие, полные темной ци тела; на несколько мгновений Шен Гуанчжую становится жаль те души, которые подчинились воле Яньло-Вана, его названного отца. Разве была их вина в том, что в своем отчаянии они не нашли успокоения лучше, чем принятия своего положения? Шен Гуанчжуй был на их месте, и оправданий себе не мог найти о сих пор; бремя их вины ложится и на плечи наследника Цветущей Пустоши. В будущем те, кто сейчас мечтают отрубить ему голову и каждую конечность, могли бы подчиняться именно его воле.       Все омывается алым — земля, зрение, белоснежный ханьфу. Чужая кровь брызгами рассекает воздух, проникает в нос, сладостью своей и металлом стискивая тело. Шен Гуанчжуй научился не захлебываться в этих мертвых водах, не придаваться страху в моменты, когда зрение и слух отнимались вовсе; чаще всего слух исчезал первым, вместе с чувствами, и постоянный шум обращался лишь шипением, схожим с шипением прибрежных волн, своей бурлящей пеной лижущими песок.       Отражать атаки становится сложнее, но высвобождать светлую ци слишком рано — эпицентр слишком далеко, еще слишком мало смысла. Его спину прикрывает кто-то из Клана Тысячи Троп, выкрикивая что-то, но Шен Гуанчжуй ничего не слышит. Звуки не досягаемы, кажется, его успели задеть, и виной легкой растерянности яд, которыми пропитаны оружия Цветущей Пустоши.       Проходят тягучие мгновения, прежде чем цигун Шен Гуанчжуя приводит его в середину происходящего. Он перепрыгивает чей-то труп, сжимает Шэньхуань в руках плотнее. Заклинатели стороны союзников успели смекнуть, что их полководец присоединился к битве не просто так, и старательно отвели прочь от героя воинов Цветущей Пустоши. Шен Гуанчжуй глубоко вдыхает неприятный воздух и прикрывает глаза, всеми силами игнорируя бегущий по меридианам яд.       Это похоже на погружение под воду. На мгновение тело переполняет сильнейший выброс энергии, разум помутняется вовсе, и окружающий мир прекращает ощущаться. Земля под ногами превращается в болотистую известь, а после исчезает. Пропитанные кровью одежды прекращают иметь хоть какое-то вес. Оружие в руках, крепко ухваченное тонкими пальцами, растворяется, и вместе с ним в это мгновение тело покидает всякая сила. А после она вырывается наружу и расплескивается изнутри, нежным теплом омывая душу, после полного лишения чувств вверяя силу столь необходимую и желанную, что дыхание учащается, и само тело желает жадно отхватить как можно больше воздуха, чтобы вынести возвращение к первоначальной его форме. Открываются перекрытые меридианы, и наконец на землю ниспадает сила Зодиака.       Шен Гуанчжуй не видит, как вместе с происходящим рушатся Небеса, выбрасывающие в Поднебесную новую звезду. Когда он открывает глаза, видит лишь замерших от радостного ужаса заклинателей различных кланов, и обгорелые тела воинов Цветущей Пустоши. Те же из них, кому удалось уцелеть, спешно идут в отступление — определенно временное, ведь не в традициях Пустоши позорное бегство. Бай-Ху принял свою первоначальную форму, и десятки восторженных глаз неотрывно наблюдают за тем, как Шен Гуанчжуй медленно припадает к земле. Он должен был устойчиво стоять на ногах, глядя, как ретируется Цветущая Пустошь, но последствия мощного удара не смогли обойти героя стороной. Он тяжело вздыхает и раздумывает лишь о том, куда мог исчезнуть Вон Кунхан.       Он не видит и того, как новая вспышка света уносит жизни пустившихся в бегство заклинателей Цветущей Пустоши, и слышит лишь победоносные крики. С трудом подняв взгляд от сырой от крови земли, видит протяжные столпы дыма. Первая мысль — Кукольнику все-таки удалось завершить начатое, прерванное по неизвестной причине; вторая — Юджин, решивший, что сможет помочь старшим, удачно атаковал в необходимый момент; третья идея появляется сама, срываясь на бег. Ким Гювин воротился из Звездных Вершин и, только заприметив друга в отдалении, сразу отмахнулся от всех встретивших его любопытных и донельзя счастливых заклинателей, бросившись в сторону Шен Гуанчжуя. Герой не отказывает себе в улыбке. От Гювина тянется чистая ци, придающая сил окружающим. Некоторые заклинатели замерли, не способные поверить, что растянувшиеся на несколько дней сражение столь внезапно прекратилось; кто-то заплакал; кто-то восторженно провожает взглядом бегущего к герою новоиспеченного Зодиака.       Едва ли Шен Гуанчжуй успевает подняться на все еще подрагивающие ноги, когда Гювин врезается в него, с разбегу обхватывая поперек груди и сжимая тело в его руках так, словно герой намеревается вовсе исчезнуть. От неожиданности Шен Гуанчжуй теряет хватку на защищавшем его оружии, и Шэньхуань с каким-то особенно трагичным звоном бьется о полнящуюся кровью землю. От растерянности герой делает непонятный жест руками, вскоре решая упокоить их на спине громко отчего-то всхлипнувшего заклинателя. Он хочет задать хоть какой-то вопрос, но впервые за бесконечно долгое время голова пустеет, и он может лишь молча внимать чужим слезам, смачивающим ткань ханьфу на плече. Шен Гуанчжуй чувствует чужое сердцебиение, быстрое и сильное, словно сердце Гювина готово в любой момент выскочить из груди, и понимает, что многим не отличается в этом от заклинателя. Его не обнимали слишком давно, — наверняка последний раз еще до попадания в Цветущую Пустошь, — и ощущается это объятие столь странно и пока неизведанно, что Шен Гуанчжуй забывает, что должен дышать.       Ему никогда не были так рады. Никогда его еще не держали столь крепко, никогда его не боялись потерять, и никогда не просили остаться безмолвным плачем. Тянущая боль расплывается под ребрами вместе с чуждым теплом. Гювиное «Прости» остается неуслышанным за поднявшимся шумом в ушах.       Покой, благодарность и взявшаяся из ниоткуда агония. Шен Гуанчжуй, будь он менее сдержанным, мог бы тоже расплакаться.