Пёс и Тигр

      Когда Гювин очнулся, он не понял решительным счетом ничего.       С его телом было что-то не так; целители Клана Хуа Ци рассказали, что в нем яд «Дыхания Дракона», но он удивительным образом уничтожает только темную часть его Золотого Ядра — таким образом светлая духовная энергия может восстановиться. Хорошо, что Гювин не умер, и одновременно плохо, что теперь сяо станет почти бесполезной. Впрочем, нынешняя его флейта наводила лишь неприятные, двоякие чувства.       Об их ссоре с Шен Гуанчжуем он отлично помнил. Как только он очнулся, он нашел Юджина и, убедив ученика, что все с ним нормально и переживать не стоит, отправился в черту города Лайю. Слегка разрушенного Лайю — вторжение Цветущей Пустоши оставило на городе свои следы. Там он затерялся среди улочек, в итоге задержавшись в каком-то саду, где сейчас и находится.       Странно. Абсолютно все это странно и неприятно в одинаковой степени.       Гювин по своей натуре редко доверял и привязывался к людям. После падения Клана Медного Листопада, он старался всегда вертеться вокруг приобретенного ученика, а остальных людей, заклинателей и нет, избегать; за исключением трех «счастливчиков», последним из которых и стал Шен Гуанчжуй.       Первой была девушка из простого люда, которая стала первой любовью Ким Гювина. В те темные времена он еще не скрывал имени, да и встреча их произошла спустя считанные месяцы после гибели семьи Гювина. Его сердце было охвачено горем, а плечи болели от той давящей ответственности за ученика и его судьбу. Раньше Гювин и предположить не мог, что сможет стать чьим-либо наставником. Ветреный и наглый в детстве, он желал ни становиться главой клана, возложив должность на старшую сестру, ни кем-то слишком великим. Вроде одного из стражей Клана Медного Листопада, оберегающего дом от чужого вторжения. Поэтому, когда маленький Юджин смотрел на него своими большими, до сих пор испуганными глазами, его впервые настигала ответственность за чужую жизнь. Доныне неизвестное чувство тяготило и пугало, но Гювин не имел права выглядеть напуганным или даже опечаленным — иначе он бы разочаровал тех, кто ожидал его на Небесах.       Странствовать было в новинку, а от того сложно. Он лишь недавно превратился из ученика в полноценного заклинателя, не видавшего мира, и еще не сообразил никаких способов добычи денег или пропитания. Гювин и Юджин страдали от голода и долгой дороги, силы были на исходе, а надежда на светлое будущее убегала с новым закатом солнца. Тогда Гювину повстречалась Лин Вэйси. Девушка, открытая душой, содержащая детский приют для местных брошенных семьею сирот, сначала встретила Юджина: он тогда по приказу наставника пошел по другой части рынка, получив указ украсть пару яблок или выпросить их милыми глазками. Юджин стоял у одного из прилавков, когда Лин Вэйси подошла к нему и спросила, один ли он и голоден ли. Юджин привел ее к Гювину, который сначала с недоверием отнесся к подозрительно хорошей барышне. Лин Вэйси все равно отдала им корзину яблок и ушла.       Лин Вэйси была похожа на змею; «королевскую кобру», как выразился как-то Гювин. Несмотря на мягкий взор и тихую речь, было в ней что-то шипящее, хитрое, потаенное. Роковая красавица, за которой мечтали приударить многие, заинтересовалась бедным заклинателем без дома и семьи, одетым в лохмотья и исхудалым. Гювин думал, что ей просто жалко его и Юджина, что это способ посмеяться над ними. Он не хотел водить дел с такими людьми — но с каждым днем выбора оставалось все меньше. Лин Вэйси оказалась достаточно упрямой.       Спустя несколько суток их встреч и предположений Юджина о том, что барышня Лин не обидит их, Гювин все же смиловался и согласился заглянуть в приют мадам Лин — просто чтобы убедиться, что она им враг, или, как минимум, не достойна такого острого юджинового внимания.       Спустя неделю Гювин и вовсе согласился остаться на ночлег. Только спустя много лет Гювин может признать, что был не прав — но он был подростком, а подростки куда сложнее в своем понимании жизни, чем взрослые заклинатели. Змея Лин, — как кичил ее Гювин, — была мила и в самом деле добра, и жалости не испытывала, лишь горячий интерес. Ей был далек мир цзянху, тем более истории иноземных когда-то кланов, а потому и судьба Гювина вызывала у барышни искреннее восхищение.       Лин Вэйси много разговаривала с заклинателем, поведавшим ей правду о своей истории, и с каждым днем Гювин все больше попадал под влияние ее сочувствующего взгляда и заливистого смеха. Гювин привык считать, что именно тогда его юное сердце впервые колыхнулось. От врагов до возлюбленных меньше шага.       Лин Вэйси и стала той, кто принёс им идею способа заработка. Однажды Гювин устроил детишкам в приюте целое шоу, руководствуясь «Танцем пьяного дракона» и игрой ученика на бамбуковой флейте; вскоре Гювин начал днями выступать на улице, а вечерами пить чай с барышней Лин. Иногда они гуляли, иногда молча наблюдали за закатом, наслаждаясь друг другом. Заклинателю даже удалось избавиться от части гнева, что преследовал его «до», и увидеть новую надежду в завтрашнем дне. Временами Гювин и Юджин отправлялись на охоту, в ходе которой Юджин мог культивировать свои навыки, пускай и преследуя очередного кролика. Мирный быт окутывал теплым одеялом очерствелое сердце. Гювин вспомнил, как раньше любил улыбаться, и с радостью дарил улыбки Юджину, Лин Вэйси и детишкам из приюта, которые просто обожали «дяденьку заклинателя».       Вернувшись однажды с охоты, Гювин и его ученик обнаружили лишь пепел на месте приюта мадам Лин. Цветущая Пустошь услышала о Ким Гювине из рассказов прохожих и вновь отобрала у него близкое сердцу.       Что-то в Гювине разрушилось окончательно — любовь, убитая чужими руками, руками тех, кто уже ее искоренял, вновь потухла.       От вида обгорелых тел инь в теле заклинателя разбушевалась, и он даже не стал искать труп возлюбленной; он порывисто бежал из города, желая найти отвратительных тварей, которые насмехались над ним самым жестоким и низким способом. Юджину тренировать свои навыки стало сложнее.       Прошло около двух лет с той истории. Гювин до сих пор вспоминал милую, по-своему змеиную улыбку Лин Вэйси, или слова ее о том, что Гювин силен, и никакая Пустошь не сломит его дух; вспоминал и противный запах жженой плоти. С людьми Гювин дела не имел, лишь внимательнее следил за Юджином, который медленно рос и становился выше, пускай и не многим крепче. Питались они все еще скудно, но лучше, чем было «до».       Они находились в Личене, наконец найдя в себе решимость подойти к Цветущей Пустоши ближе. Недавно в этих краях пала очередная семья заклинателей, и Гювин, томимый любопытством и желанием узнать про темных тварей как можно больше, повел ученика за собой. Городок был тревожно молчалив, даже птицы не пели в кронах деревьев; близилась зима, меж горных пиков еще более суровая.       Что для одного — трагедия, для другого — выгода. Стоило где-то пасть семье заклинателей, как мелкие сошки-проныры выползали из своих гнездышек, нападали на выживших (коль таковые оставались), грабили их или даже убивали. Наживы можно было нагрести немало, когда люди, напуганные и слабые, были готовы легко распрощаться с материальными благами. В них не было сил бороться — и какой идиот посчитал, что Гювин тоже к числу убитых горем людей относится!       Ему приходилось, и не раз, вступать в случайные сражения в их странствованиях. Гювин привык — в конце концов, такова участь тех, у кого нет закрепленного за собою дома. Мир опасен для странников, и Гювин даже был готов к этой драке, но уж точно не ожидал, что один из нападавших сможет подобраться близко настолько, чтобы орошить его непонятного состава ядом. Гювин и испугаться за свою жизнь и кошелек не успел (зато сидящий в засаде Юджин — еще как!), когда появился, грубо и по-гювиному говоря, напыщенный индюк, взмахнувший копьем и заявивший, что он прибыл сюда из Дунпина, и что людям должно сопереживать гибели славных заклинателей, а не воровством заниматься!       Удивительно, что «индюк» в самом деле разогнал воришек, да еще и с гордой улыбкой протянул Гювину руку. Если бы не плачущий Юджин, выбежавший к наставнику, Гювин бы ему в руку плюнул.       Гювин вынужденно проследовал за этим идиотом. Звали идиота, к слову, Вон Юкхэй — высокий и крепкий, да еще и разодетый в темно-красное ханьфу с ярко-блестящей, выкованной из дорого нефрита подвеской, производил он впечатление типичного богатенького заклинателя-зазнайку, который только руками махать и умел. Так оно и было — на «допросе», ради которого Гювина он с собой в постоялый двор и позвал, он задал вопроса три, прежде чем уже провозгласил Гювина своим другом. Вон Юкхэй прилип к Гювину, как настоящая тень или уличная собака. Юджину он не нравился; Гювину и подавно, но цели у обоих совпадали. Клан одного из друзей Вон Юкхэя погиб тоже от рук Цветущей Пустоши, и ему интересна была помощь того, кто через подобную трагедию прошел. С горем пополам рассудив, что раз родной дом Вон Юкхэя аж в Дунпине, то пострадает от встречи с Гювином только сам индюк.       Так они… подружились. Гювин не знал, как можно было обозвать их союз; в какой-то момент он даже поддался уговорам Вон Юкхэя, сменив «индюк» на более чем порядочное и какое-то слишком доверчивое Вон-гэ. Юджин продолжал приставлять к имени заклинателя все возможные приставки, пока однажды один из братьев по оружию Вон Юкхэя не взялся объяснять обоим странникам значение каждой приставки.       Гювин думал, что сам убьет Вон Юкхэя, которого не зная правды кличил братом.       На самом деле, дружба эта была не столь ужасна — они взаимно дарили друг другу головную боль изо дня в день, часто дружески сражались, медленно расследуя произошедшее с местным кланом. Вон Юкхэй казался простым на душу, сильным и открытым человеком (с весьма ловким и раздражающим языком), что приходилось недоверчивому Ким Гювину по вкусу.       Однажды Гювин узнал, что единственный клан в Дунпине, пострадавший от рук Цветущей Пустоши, был Клан Цзин-Няо — родной клан Вон Юкхэя, что произошло шестью годами ранее. И стоило Гювину спросить заклинателя об этом невзначай, делясь странными слухами, как названный друг и брат обратился уродцем в павлиньей маске. От произошедшей тогда битвы у Гювина остался кривой шрам на спине и ядовитая ненависть ко всему дунпиновскому. Возможно потому ему в будущем и не понравился Сяо Деджун из Клана Джинцзы.       После Гювин зарекся никогда не водить ни с кем дружбу, пока не наступит день падения Цветущей Пустоши. Одна проблема осталась — Гювин по природе своей любил людей. Эта детская черта его не ушла никогда и жила вместе с ним подавленная, утопленная ненавистью и враждебностью.       Долгие три года Гювин справлялся со своей задачей. А потом Шен Гуанчжуй заплатил за его вино два ляня серебром, и что-то в сердце Гювина вспыхнуло, загорелось, переросло в пожар, коим можно было бы выжечь все леса треклятого Чжанцю. Шен Гуанчжую хотелось доверять; то ли от схожести своей с Ким Джиуном, то ли от мудрости, он производил впечатление человека, на которого хотелось положиться; его хотелось и оберегать, словно Гювин встретил превратившееся в человека сокровище.       Гювин роняет голову на руки и тяжело вздыхает. Даже Шен Гуанчжуй оказался связан с Цветущей Пустошью куда сильнее, чем Лин Вэйси или Вон Юкхэй. Гювин просто не умеет учиться на своих ошибках, или, быть может, судьба его — быть обманутым до конца своих дней. Это безумно тяжело — вновь доверять и вновь обжигаться из раза в раз, особенно учитывая, что за столь короткий срок Шен Гуанчжуй стал ему ближе, чем кто-либо из его близких (исключая Юджина и, быть может, семью). Сколько бы герой не скрывал, все было не важно, покуда Гювин был в нем уверен. Правда обрушилась на него сильнее, чем недавняя гроза, пробудила чувства столь невыносимые, что впервые за долгое время Гювину захотелось разрыдаться.       Заклинатель взмахивает головой, разгоняя болезненные домыслы. Сейчас он решительно не готов заключать будущие действия в отношении Шен Гуанчжуя, ведь путь их един, и он уверен, что даже с обидой Гювина Шен Гуанчжуй продолжит идти к своей странной теперь цели; говорить с Шен Гуанчжуем заклинатель тоже пока не готов.       Гювин выпрямляется и кладет руку на уровень даньтяня. Он впервые слышит о яде «Дыхания Дракона», но почти уверен, что отравил его сумасшедший Сумеречный Волк, пока Гювин находился в его ловушке. Этим жестом Цветущая Пустошь наверняка желала ликвидировать Гювина, но не тут-то было: раз яд направил свое влияние только на темную ци, что по словам целителей Клана Хуа Ци удивительно, то темное начало снова спасло Гювину жизнь. Теперь ему придется учится новым навыкам, если он хочет выступить против Цветущей Пустоши, пускай и имеющиеся тоже его не подведут. В конце концов, техники Медного Листопада имели свою известность не без причин.       — Ким Гювин-гунцзы! — вырывает его из собственных мыслей удивленно-радостный женский голос. Гювин сталкивается взглядами с Чжоу Цзыюй. В руках у девушки корзинка, полная фруктов, а за спиной ее, в отдалении, Гювин разглядывает и неизвестного ему человека, поглядывающего на барышню Чжоу. — Я слышала, что Вы пострадали в битве. Отрадно видеть Вас в добром здравии, однако… Вы огорчены.       — Барышня Чжоу, — вытягивает из себя улыбку Гювин и поднимается на ноги, кивая в знак приветствия.       Ведь верно, Чжоу Цзыюй тоже оказалась причастна ко всей ситуации в Клане Хуа Ци, но раз она свободно ходит на свободе, значит клан ее вины не признал. У Гювина в самом деле нет сил это выяснять сейчас — мужчина за спиной Чжоу Цзыюй с каждым мгновением все больше заостряет на заклинателе свой взгляд.       Чжоу Цзыюй оборачивается, пытаясь понять, что так привлекло внимание заклинателя, и усмехается:       — Ох, это мой супруг, Чжоу Юйсян. После произошедшего в Лайю он отказался от работы на время, чтобы быть со мной. Боится, что Цветущая Пустошь может напасть на наше жилище тоже… Однако, оно не пострадало, но этот мужчина никогда не сможет приручить беспокойства! — она забавно хмурится, не глядя на Гювина, и заклинатель издает тихий смешок. Любовь — удивительная вещь.       — Что же с постоялым двором «Лицзы», который содержал, помнится, Ваш отец? — вспоминает Гювин. В последнюю очередь он хочет, чтобы Чжоу Цзыюй спросила у него что-либо в ответ; все произошедшее в Клане Хуа Ци он неосознанно связывает с Шен Гуанчжуем, а оттого и тяжелее становится.       К счастью, барышня Чжоу с удовольствием рассказывает:       — Нельзя сказать, что постоялый двор «Лицзы» остался нетронутым, будучи в центре города. Однако никто из гостей не пострадал, сгорела лишь крыша — отец сейчас занимается ее восстановлением. Если бы не вмешательство заклинателей, боюсь, от Лайю бы ничего не осталось… Моя подруга, живущая на окраине, сказала, что один из заклинателей Клана Хуа Ци спас ее ребенка от этих чудовищ. Люди цзянху — образец благодетели, не так ли? — Чжоу Цзыюй улыбается. — Мне следует поблагодарить и Вас, Ким Гювин. Вы тоже смело участвовали в битве.       Девушка желает поклониться, но Гювин ее останавливает, ухватив за плечи. Плохого умысла у него не было, однако жених Чжоу Цзыюй, увидев это, так тяжело и мрачно к ним зашагал, что Гювин отпрыгнул от барышни Чжоу, подняв руки вверх. Он не боится простого человека без боевых навыков, но и лишний раз подкидывать бревна в пепелище гнева желания не имеет.       — Юйсян-лан! — с трудом выбрав наиболее подходящее обращение, приветствует Гювин. — Вы не подумайте! Ваша супруга…       — Ким Гювин? — коротко и четко спрашивает мужчина. Гювин мысленно чертыхается — вроде как перед ним простой человек, а жути наводит столько, словно в его руках судьба всего цзянху! Крепкий, рабочий мужчина в соломенной шляпе и с глупой, но злобной физиономией: не такого собеседника надеялся Гювин встретить одним после своего пробуждения.       — Я хотел поблагодарить тебя, — внезапно произносит Чжоу Юйсян, — за спасение Лайю. Без вашей помощи город мог быть разрушен. Многие люди могли погибнуть…       Гювин возвращается в Клан Хуа Ци непривычно молчаливо и с приподнятым настроением. Ему редко доводилось слышать благодарность в свой адрес — странствуя, заклинатель представал в глазах других не более, чем серой мышью, и теперь, когда старания его прошли уж наверняка были не зря приложены, общее состояние духа улучшается. У него почти получается забыть об тяжелой обиде на Шен Гуанчжуя (что было его целью изначально), когда у входа в клан его встречает Су Минхао.       — Глава Су, приветствую. Рад видеть Вас в добром здравии, — улыбается Гювин. Про «доброе здравие» не было сказано слишком верно — нынешний и единственный Глава Клана Хуа Ци бледен, словно чистые траурные одеяния, и даже за его краткой улыбкой не скрываются следы сильной усталости. Многие здания в клане сгорели, многие воины пострадали, а второго главы нет в живых. И все это произошло, пока Су Минхао не было в родном доме.       Гювин может лишь догадываться, как тяжело сейчас старшему заклинателю, но проявить сочувствие не может — столь смелый жест легко воспринять за жалость, которая ничуть не украсит образ Главы Су.       — Взаимно, Ким Гювин, — приветствует Су Минхао. — Как ты себя чувствуешь? Я, без утайки говоря, поражен. Обычно редкий яд «Дыхания Дракона» выжигает Золотое Ядро до последней крупицы и отнимает жизнь. Пока мы видели лишь влияние на темную ци. Чтобы уберечь себя, тебе стоит пить отвар из цветков Морских Лилий. Это нейтрализует инь вместе с ядом.       — Благодарю за наставления… — неопределенно кивает Гювин. Знает он человека, который заваривал при нем высушенные лепестки диковинных цветов, и уже порядком вымотался об этом человеке вспоминать. Почему все должно напоминать о Шен Гуанчжуе?!       — Глава Су, — вздохнув, обращается Гювин. — Расскажите, если не в тягость — что произошло с Вэнь Еченем, Су Жуйци и Вэнь Чжэ? Боюсь, сознание я потерял раньше, чем успел узнать что-либо.       Су Минхао просит Гювина проследовать за ним, и Гювин соглашается, особо не зная, почему они не могут поговорить снаружи — неужели в Клане Хуа Ци не успели еще расползтись хотя бы слухи о судьбе этих троих, из-за которых трагедия и произошла?       Ответ он получает, не озвучивая вопроса: внутри покоев Су Минхао уже собрались причастные к расследованию лица, и ничего хорошего Гювин в этом не видит. Поборовшись с собой и не скривившись, он садится рядом с Юджином и кивает своему ученику, который тут же умолкает, прекращая беседу с Чжон Ченле. Он беспокойно осматривает наставника, но Гювин щелкает младшего по носу, — чтобы не был таким любопытным, — и буравит взглядом закрытую дверь. Глава Су попросил его подождать здесь, но сам в помещение не зашел. Сказал, нужно увидеться с несколькими целителями. Одна из служанок вежливо наполняет чашу Гювина горячим зеленым чаем.       Чжон Ченле и Юджин продолжают тихо шептаться — значит, Чжон Ченле в произошедшем осужден не был, ведь ничего и не знал. А-Хан и Шен Гуанчжуй остаются молчаливы. Гювин чувствует на себе чей-то внимательный взгляд, но почти полностью уверен, что он не гуанчжуев. Герой редко подолгу задерживал на Гювине свой взор, может лишь тогда, когда стремился заклинателя пристыдить. Любопытство побеждает: Гювин на мгновение отрывает от двери взгляд, чтобы понять, что Шен Гуанчжуй на него правда не смотрит.       Недовольство превращается в раздражение. С ними в комнате прямо сейчас восседает первый наследник той твари, которая посмела породить Цветущую Пустошь! И никому нет до этого никакого дела!       Стоит ли Гювину рассказать другим правду?       О, он определенно не готов. То ли обида его еще не взросла до необходимого уровня, то ли не потопилась еще в ней призрачная надежда на невиновность героя. Все могло быть плохим сном, но высеченным в памяти столь по-настоящему, что теорию такую Гювин отбрасывает сразу. Может, дело и не в надежде — в конце концов, Гювин считает Шен Гуанчжуя своей родственной душой. Считал — пережиток прошлого.       — Шифу, — окликает наставника Юджин. Гювин даже рад, ведь может направить энергию и на глупые просьбы-вопросы ученика, что в сравнении с его недовольством покажутся благом свыше. — Шифу, простите, что спрашиваю, но… Почему вы не разговариваете с лао Шеном?       Это не может быть взаправду.       Гювин не находится со словами, пока Юджин медленно понимает, что сказал не то, не зная, что вообще говорить следует. Чжон Ченле же, этот несносный ребенок, считает нужным подключиться к горячей теме для допроса:       — Верно ведь, Ким Гювин, — выглядывая из-за друга, произносит он. — Вы с Шен-гунцзы казались мне неразлучными. Но каково было удивление этого скромного ученика, когда Шен-гунцзы даже не проведал Вас в болезни, а теперь Вы и взора к нему не оборачиваете, что уж говорить о беседах. Неужели это сам Шен Гуанчжуй Вас отравил?       — Не должно тебе клеветать на уважаемого… — Гювин притихает. Быть обиженным — сложнее, чем он думал; хочется стукнуть себя по лбу, да еще и сильно достаточно, чтобы пролежать в отключке еще пару-тройку дней.       Проблема даже не в обиде. В Гювине словно две противоположные силы столкнулись, как если бы столкнулись солнце и луна, и каждая желала отхватить больше влияния на мир — внутренний в контексте выдуманной Гювином идиомы, которую Шен Гуанчжуй бы с легкостью раскритиковал. Наверняка и мудрость его тянется корнями к Цветущей Пустоши.       Лжец.       — Чен-гэ! — протестует Юджин, развернувшись к другу. — Лао Шен вовсе пропал куда-то в те дни, быть может, ища лекарство! Зачем же порочить его славное имя?       Давно Юджин в своих речах не звучал столь уверенно. Если бы он только знал…       — Я не порочу, идиот. Я хотел выяснить, — Чжон Ченле чуть улыбается, — в самом ли деле между нашими старшими все закончено. Как видишь…       Юджин тянет понимающее «а-а-а», а потом вновь смущенно глядит на стремительно багровеющее лицо наставника. Гювин хочет встать и покинуть помещение, ведь все равно легко может потом спросить Юджина о том, что им поведал Глава Су. Больше всего неловко от того, что и сам Шен Гуанчжуй до сих пор восседает напротив и просто молчит.       Ситуацию окончательно ломает-спасает возвратившийся Су Минхао, впустивший в зал запах лекарственных трав и ароматических, лечебных масел. Старший заклинатель еще раз приветствует всех присутствующих и, извинившись за задержку, занимает место в начале стола. По одну руку оказывается Шен Гуанчжуй, по другую — Ким Гювин.       — Глава Су, — подает голос Шен Гуанчжуй. Звучит обыкновенно холодно и вежливо, совсем уж не тревожно от сложившийся между ними ситуации. А может это герой забыл, кем является? — Мы собрались здесь, чтобы услышать о произошедшем с Су Жуйци, ее супругом, Вэнь Еченем, и Вэнь Чжэ, в руках которой оказалась «Десять обратных путей ци». Если Вас не затруднит, поделитесь правдой.       — Конечно, Шен-гунцзы. Вы те, из-за кого произошедшее не повлияло на мир в той мере, как могло. Цветущая Пустошь, однако, оставила свои следы, помимо отобранных жизней и разрушенных домов, — Су Минхао грациозно расправляет рукава. Его взгляд остывает, и возраст словно увеличивается. Обычно молодой Глава Клана Хуа Ци был внешним своим видом схож с Гювином; сейчас словно вырос на десять лет.       — Вэнь Ечень получил ранения в бою, но выжил и проходит восстановление сейчас. Су Жуйци потерпела типичный исход вмешательства Цветущей Пустоши, потеряв память о всем темном. Помнится, в Чжанцю, в Клане Тысячи Троп, вы наблюдали подобное.       Гювин кивает. Сон Юци, эта милая и добрая девушка, точно также потеряла когда-то свои воспоминания, стоило Шен Гуанчжую посодействовать изгнанию Цветущей Пустоши с территории клана. За свое спасение она расплатилась не только памятью, но и жизнью.       — А что же недуг шицзе? — тихо, но мрачно спрашивает Чжон Ченле. Он похож на припугнутого котенка, который нет-нет, но зашипит, если хоть что-то пойдет не так. Интересно, известно ли этому ребенку, что старшей сестрой он называет родную мать?       — Мне жаль тебя расстраивать, дитя, — Глава Су качает головой. — Дисбаланс ци, произошедший в бою, был сильнее Вэнь Чжэ, однако не забрал ее жизнь. Легкое искажение привело к иссушению Золотого Ядра и тяжелого приступа помешательства.       — Помешательство? — переспрашивает Чжон Ченле. Его светлое ученическое ханьфу становится темнее оттенка кожи. Ученик готов разрыдаться уже сейчас, но стойко держится.       «В этом он похож на мать,» — вскользь отмечает Гювин, вспоминая воинственные, живые глаза барышни Вэнь.       — Верно. Вэнь Чжэ очнулась после битвы весьма отстраненной, и тогда целители Клана Хуа Ци посчитали, что это последствие шока. Однако, когда в лечебницу зашел Вэнь Ечень, Вэнь Чжэ стала сама не своя и попыталась его убить. Ее держали трое из рода Су, одному из которых она смогла разбить нос. Вэнь Чжэ не может говорить связанно, и, помимо Вэнь Еченя, многие факторы приводят к случайным вспышкам гнева. Мы еще занимаемся поиском лекарства, но, боюсь, причина заболевания кроется именно в иссушении Ядра.       — Разве нельзя изъять его остатки, Глава Су? — спрашивает А-Хан. — Если проблема в инородности, находящейся в дантяне, проще было бы ее ликвидировать, вскрыв тело.       Су Минхао грустно улыбается.       — Боюсь, если мы изымем из тела Вэнь Чжэ остатки Золотого Ядра, то и жизнь славной заклинательницы окончится. Риск слишком велик.       Комната погружается в громкое молчание, прерываемое тяжелым дыханием Чжон Ченле. Подросток яро желает высказаться, но не может. Сколько бы он не язвил окружающим, Глава Су слишком высок чином, чтобы сорваться и на нем. Однако Су Минхао и не дурак — вскоре он просит остальных покинуть помещение, задерживая лишь Чжон Ченле на разговор.       Последним комнату покидает Юджин, последний раз взглянув на друга, впервые такого искренне разбитого. Чжон Ченле чувствует связь с Вэнь Чжэ совсем на другом уровне, куда ближе и теплее, чем простое отношение к заклинательнице с высокой душой. Чжон Ченле искренне считает девушку своей семьей, а потому и столь тяжело переносит вести о ее недуге. А искренней детской болью свойственно заражаться и окружающим. Гювин, А-Хан и Шен Гуанчжуй молчаливы, Юджин же продолжает держать голову понуро, не смея поднять на старших заплаканных глаз.       — Это наша вина, — неожиданно произносит Шен Гуанчжуй. Гювин останавливается на полпути к выходу из покоев Главы Су и даже оборачивается.       Он запомнил это редкое выражение лица Шен Гуанчжуя. В прошлый раз так было в Чжанцю, во время беседы, которой Гювин до нынешних дней не объявлял такой уж значимой. Тогда Шен Гуанчжуй поклялся помочь Гювину уничтожить первого наследника Я Вана.       Гювину все еще хочется уточнить, в самом ли деле герой имел в виду себя, или это было очередной ложью.       Однако черные глаза Шен Гуанчжуя слабо блестят, мышцы на лице напряжены. Перемену в настроении замечает и встрепенувшийся Кукольник.       — Наша? — уточняет он, получая в ответ сдержанный кивок.       — Как и сказала барышня Вэнь — прислушались бы мы к словам Ли Юнциня, возможно, судьба бы и пощадила ее. Мы навлекли беду своим вмешательством. Сделанного, верно, не воротишь.       Слова эти ударили Гювину в виски, пробудив гнев, от которого могло бы произойти точно такое же искажение или дисбаланс ци, если бы инь в нем не сжигалась бы столь стремительно.       — Как ты можешь даже допускать мысль о том, что можешь доверять кому-то, кого коснулась Цветущая Пустошь?! — выкрикивает Гювин, совершенно не беспокоясь о Главе Су по ту сторону двери, или о испуганно завздыхавших служанок. Он приближается к Шен Гуанчжую менее, чем на чи, когда путь ему прикрывает Кукольник, вооруженный сосредоточенным, ничуть не привычно-мягким взглядом. — Прочь!       — А-Хан, не нужно, — негромко просит Шен Гуанчжуй. Кукольник мгновенно меняется в лице, переспрашивая одним лишь взглядом, и Шен Гуанчжуй жестом наказывает ему отойти. Герой самостоятельно делает шаг навстречу Гювину.       — Гювин, я уже доверял тем, кто держал в руках «Десять обратных путей ци», — объясняет Шен Гуанчжуй.       — Конечно, ты доверял! Не зря же ты был насл…       — Тебе, — перебивает его герой строго. Заклинатель непонимающе вскидывает брови. — Бродяжка, я доверял и до сих пор доверяю тебе вне зависимости от обстоятельств.       Когда до Гювина доходит все сказанное, его руки начинают дрожать и он, не найдя нужных слов, хватает за плечо Юджина и уводит за собой прочь, хлопнув напоследок пискнувшей дверью. От грохота бедные служанки совсем пугаются, и самая смелая из них спрашивает неуверенным голоском у А-Хана, точно ли им не стоит позвать Су Минхао.       Ответом становится горькая усмешка.       Вон Кунхан и сам не радуется происходящему ни на мгновение, но убеждает бедняжку, что для этих двоих в порядке вещей браниться из-за пустяков и недопониманий, и что спустя лишь несколько дней таких перепалок они сойдутся вновь. Осталось лишь растопить лед вражды; осталось отправиться Гювину на призыв Звездных Вершин, разгадав кусочек правды.