Проклятая

Душевная боль и скорбь — это

та цена, которую мы платим

за мужество любить других

Ирвин и Мэрилин Ялом

«Вопрос смерти и жизни»

Так, где тут у нас молоко? Блин… покупки не все разложил вчера, оно пропало уже, скорее всего. Хотя причина, по которой я остался без важного ингредиента для любимого омлета, чертовски хороша. Я готов отправить в мусор тонны продуктов, лишь бы это никогда не заканчивалось… Но это я. А Эва решила поиграть в безупречную совесть… Сука, да как я докатился до такого? Сижу на кухне в полумраке и мысленно сам с собой обсуждаю неудачный секс. Точнее, его отсутствие. Надо бы отвлечься… да только как, если другие бабы меркнут на фоне этой взбалмошной, но такой доброй и искренней? Боже, да мы же полные противоположности. Даже если на минуту представить, что мы бы сошлись и, хах, начали встречаться… Мужик, ты когда последний раз вообще думал об отношениях, а не о сексе? Ладно, похер. Даже начни мы что-то серьезное, она обязательно бы свалила от меня через месяц другой, не сумев смириться с таким «черствым и эгоистичным болваном». Я серьезно произнес это ее голосом? Чувак, это шиза, пора заняться делом. Заглядываю в спальню, которая когда-то была комнатой Фео, и вижу, что Эвтида сопит, распластавшись почти как звезда морская на кровати сестры. Попу-то свою зачем оттопырила кверху? Сам не замечаю, как стою, наклонив голову вбок, и рассматриваю её. Хорошо, что спит ещё… Обсуждать сейчас вчерашнее нет желания… Точнее, нет желания обсуждать озвученные ею причины того, почему мы спали в итоге в разных комнатах… Хотя понятно же, что нихрена я не спал. Лег на этот до боли в позвоночнике неудобный диван, свесив ноги и положив скрещенные руки себе под голову. Мыслей было много, конечно… Первое — это непонимание, как мы сорвались; второе, ещё хуже — недоумение, как мы вообще смогли остановиться? И самое долбанутое — моя фраза «Будем друзьями». Конченный идиот… Прикрыв глаза, я чувствую, как от тяжёлого вздоха лёгкие сильно расширяются, словно трещат по швам. Но не останавливаюсь, продолжаю медленно и уверенно набирать кислород. После так же медленно выдыхаю переработанный мною углекислый газ. Открываю глаза — все та же картина. Решаюсь подойти ближе и поправить локон, что, по всей видимости, щекотал нос. Она так забавно его морщит. Непослушная… Нужно Роуз позвонить, узнать, все ли в порядке… Но сначала Тори. Я иду обратно на кухню, делаю несколько сендвичей, запихиваю их в тостер, чтобы расплавить не самого лучшего качества сыр и сделать эту пищу более сносной. Чувствую запах чего-то горелого и, матерясь под нос, подбегаю к старому поджаривателю хлеба. Щипцами быстро достаю бутерброды, печально вспоминая, что он сломался ещё лет 20 назад и автоматически ломтики хлеба давным давно перестали выскакивать. На одном сэндвиче край немного подгорел, второй успел спастись из пасти сломанного кухонного прибора. Хороший я оставляю Эве, а первый обрезаю и откусываю почти половину. Найдя апельсиновый сок, радуюсь, что хоть он скрасит отвратительный завтрак. Чувствую дикое раздражение. Это небольшой тремор перед выходом «на охоту». «Соберись, ты делал так много раз», — успокаиваю сам себя, но волнение подкрадывается и снова нападает. Я решил устроить кровавое месиво мести, совершенно не подумав об Эве. Что будет, если за мной проследят? Простит ли она мне, если попадет в опасность, как сделала это Феоноя?.. Очень вряд ли. Да и не должна… Ладно, нужно успеть уйти быстро, пока спит, чтобы не задавала вопросов. Достаю сумку из ящика, спрятанного в самом высоком кухонном шкафчике, ищу там мой любимый Глок 19, глушитель и запасную обойму, ещё пару ножей для метания на ноги. Сам себе удивляюсь. Сколько лет пошло, а сноровка никуда не делась. Все происходит один в один, как и в любой день той жизни. Прошлой жизни… Перед выходом аккуратно прохожу к спальне, чтобы ещё раз взглянуть на свою Эву. Именно мою. Я понял, каким же был идиотом, когда решил благородно отказаться от нее ради Тизиана… Брюнетка на кровати сестры уже поменяла позу. Теперь одна нога от коленки свисала с кровати, вторая, согнутая, была отведена в сторону. Вчера между ними с безумным вожделением располагался я… Мурашки, будто табун диких кабанов, убегающих от тигра, бросились от головы к ногам, задевая самые чувствительные зоны. Поправляю слегка взбодрившийся член в спортивных штанах и направляюсь в сторону выхода. Мне бы продумывать каждый свой шаг, а перед глазами картина вчерашней ночи: Мы падаем на постель, она оказывается подо мной, будто в ловушке. Мысли были далеко за пределами реальности… Голова пуста, нами управляли лишь инстинкты и желание владеть друг другом, слиться в единое трехмерное существо в самых неистовых позах, о которых только можно было желать. Я медленно, но от этого не менее страстно, отступаю от губ и спускаюсь к подбородку, потом прикладываюсь к шее. Кусаю её, одновременно облизывая, казалось, пересохшим языком. Она рукой поднимает мое лицо и снова впивается своими пухлыми губками в мои, забывшие вообще, каково это — желать кого-то так сильно и гореть от каждого, даже лёгкого прикосновения. Я снова опускаюсь ниже, облизываю ключицы, пока рука поднялась и стала сильно, безжалостно сжимать круглую грудь, заставляя Эву хрипеть пересохшим напрочь горлом от вожделения. В ушах шумит, мы будто на дно океана опустились, спрятались от внешнего мира, чтобы насладиться друг другом в полной мере. Спускаю тонкие бретели по острым нежным плечам, вижу, как от моих прикосновений она покрывается гусиной кожей. Я вечность готов наблюдать, как ее тело трепещет под моими руками. Решаю Эву подразнить, распаляя и себя ещё больше. Член просто кричит, что готов в бой, но я игнорирую эту тянущую боль. Мне до безумия хорошо сейчас. В этом моменте. Добираюсь до пупка, обвожу его контур языком, заставляя прогнуться в пояснице. «Да, моя кошечка, покажи, какая ты гибкая для меня» — думаю, не решаясь произнести это вслух. Она глаза даже не открывает, лишь постанывает от каждого движения. Прислушиваюсь к дыханию Эвы, оно рваное, изменчивое, зависит сейчас только от меня. Боже, какая же ты отзывчивая. Подбираюсь к самому интересному, рукой опускаю резинку шорт, сам поцелуями иду ниже. Чувствую, что та немного напряглась, замерла, словно ждёт, что же я сделаю. А желание мое лишь одно — попробовать на вкус эту, я уверен, сладкую девочку. Мою. Никогда не считал, что нужно это делать. Но сейчас я знаю, что обязан. Само осознание, что я буду вылизывать ее, заставляя стонать и извиваться в моих руках, сносит крышу напрочь. Двумя руками придвигаю Эву ближе к себе, располагаясь удобно между этих загорелых длинных ног, стягиваю шорты. И вдруг слышу. — Блядь! Амен! — отскакивает от меня, как от огня. А я чувствую, что мне некуда деть скопившую слюну. Глотаю ее в тишине громко, чем ещё больше смущаю вжавшуюся в изголовье, сидящую девушку, поджавшую ноги к себе… На кухне заиграла мелодия одной из любимых песен Iron Sky от Paolo Nutini . Амен улыбнулся. «Хороший трек, на удачу», — замер на секунду у двери и вышел, негромко прихлопнув ту. Спортивные серые штаны и черная большая худи с капюшоном скрывают внешность хозяина. То, что нужно, чтобы сесть на крыше одного из домов города грехов, напротив офиса того самого мелкого босса мафиозного сообщества. Сегодня день слежки. Старый знакомый вчера рассказал необходимые сплетни, указав на того, кто стал причиной смерти друга, тем самым подписав ему смертный приговор. У блондина есть явное преимущество. Все в той банде считают его мертвым. Именно этим он и воспользуется, когда будет выслеживать очередного подонка, считающего, что тот может вершить судьбы людей. Да, Амен сейчас делает то же самое… но считает, что работает во благо… Он идёт медленно, тихо, что весьма нехарактерно для человека таких размеров. Прогулка по улицам родного города напоминает детство и первую страшную трагедию жизни… Потеря родителей. Он садится в старый черный автомобиль отца в гараже, в пешей доступности от дома. Амен вспоминает, как будучи ещё подростком смог внедриться в мафиозную банду и даже подняться вверх, скажем так, по карьерной лестнице, всего за год. Узнав всю необходимую информацию, тот стал медленно и методично устранять каждого, кто был хоть как-то причастен к смерти матери и отца. Пока чуть не умер сам, чуть не потерял сестру. Именно тогда отец Тизиана смог помочь. Настолько, насколько это было возможно с его связями и в его положении. Припарковавшись за 4 квартала от нужного здания, блондин снова пошел пешком, просматривая в голове дни до переезда в Калифорнию. План был простым: посмотреть на охрану, сопровождающих и определить вариант убийства. Вдруг дверь нужного здания открывается и из нее выходит тот самый человек в сопровождении одного телохранителя. Амен резко прислоняется спиной к стене строения, наклонив голову в капюшоне на телефон в руке, имитируя написание смс. Сам же глазами осматривал «объект». Коричневое пальто и туфли - отличительные черты. Черный костюм с белой рубашкой, казалось, висят на тощем теле старика. «Похудел», — пронеслось в голове блондина, узнавшего в человеке Францеско. Того, кто когда-то научил Амена убивать. А после приложил руку к «смерти» своего ученика. Они свернули за угол старого здания в тоннель, соединяющий два корпуса. Мужчина пошел за ними, снимая с предохранителя пистолет с глушителем и перекладывая его в карман кофты. Делая вид, что идёт и разговаривает по телефону, Амен направился в сторону бандитов. Подойдя в упор, он за секунду достает пистолет и делает выстрел в голову охраннику. Франц стреляет в своего бывшего ученика и срывается с места, но не успевает сделать и двух шагов, как оказывается на асфальте с тяжёлой ногой блондина на груди. Амен наводит Глок на него, снимает капюшон и видит ужас в глазах лежащего мужчины. Это подпитывает его звериную суть. Амен не даёт возможности сказать и слова Францеско. Лишь сам произносит: — Я же говорил, наказание всегда придет. Выстрел. Мужчина на асфальте так и замер с гримасой ужаса на лице. Амен бросает пистолет на этом же месте, снимает перчатку с правой руки и кладет ее в карман. Мужчина собирается идти на автобусную остановку, чтобы спутать следы, но чувствует сильную резкую боль в левом плече. Слегка отшатывается, облокачиваясь спиной на автомобиль. Он снова надевает перчатку на правую руку и, ругаясь, начинает обыскивать убитых в поисках ключей зажигания. Находит. В полусознательном состоянии он затягивает выше раны ремень, используя его в качестве жгута. После садится за руль и с визгом срывается с места, оставив позади два трупа. Доезжает к дому Амен уже на автомате. Чужой автомобиль нельзя оставлять на улице. Вываливается из него на асфальт, несколько тяжёлых вздохов, вскарабкивается по забору, чтобы встать. Блондин мысленно проклинает себя, что не увернулся, что пошел на поводу у эмоций и схватил из-за этого пулю с цианидом на поверхности. Он открывает ворота, находит в себе силы, чтобы снова сесть за руль, заехать и закрыться. В голове лишь мысли: «ты не сдохнешь, Вайт! Только не сегодня, блядь! Не рядом с ней…». Он пытается бежать к входной двери, но силы стремительно покидают мощное тело. Единственное, что он может сделать — это хрипло прокричать «Эва-а-а!», — упав на пороге собственного дома. Но крик этот был лишь в его голове… В его помутненном сознании. Он открывает застланные пеленой яда глаза и видит испуганную Эву, бьющуюся в бесполезной истерике. Последнее, что он смог произнести: — Срочно, — связки будто издеваются, лишая его последнего шанса выжить. Они напряжены до предела, но выдают еле слышные Эве звуки, — прошу в сумке. Дай Ами... Амилнитрит …

***

Утро в особняке Аша.

Феоноя с детьми спустилась на первый этаж в гостиную, чтобы позавтракать. Она быстро освоилась в доме бога, благодаря тому, что дети были с ней и их жизням ничего не угрожало. По крайней мере, пока. — Феоноя, рад, что ты почтила меня своим присутствием. Братец не объявлялся? — он ухмыляется, кладя в рот кусок стейка слабой прожарки, педантично отрезанного красивым серебряным ножом с золотыми иероглифами и изображением шакала. Сок брызнул в момент разжевывания, оставив след на белоснежной рубашке. Девушка слегка сморщилась, наблюдая за Ашем, но, натянув улыбку, произнесла: — Говядина? Мне кажется, слишком плотно для завтрака. Да и детям нельзя такую прожарку. — Кенгуру. Мясо детёнышей поставляют прямо сюда на самолёте. Очень вкусно. Зря отказываешься, — продолжает жевать, попутно улыбаясь и запивая чем-то из бокала. — Если можно, дети с радостью съели бы омлет или овсянку с фруктами и орехами. Аш делает недовольную мину, проходясь языком по дальним зубам. Затем он щелкает пальцами и что-то шепчет прошедшему слуге. Тот кивает и быстро испаряется. — Ты не ответила на вопрос о брате, — говорит тихо, но в голосе чувствуется напряжение. Гнев, смешиваясь с магией иероглифов, превращается в осязаемую материю, что делает воздух тяжелее и удушливее. Каждый вздох рядом с разгневанным богом обжигает горло, будто лава. Но Феоноя держится достаточно стойко, а дети даже не жалуются на головную боль или другое недомогание. — Аш, телефон брата ведь у тебя. Будет правильнее, если я от тебя узнаю, не связывался ли он с тобой, — девушка держится весьма уверенно, но бога не так легко обмануть напускной смелостью. Он наблюдателен, коварен, видит каждый подрагивающий палец, каждую дернувшуюся ресничку, будто под лупой рассматривает каждое движение, прислушивается к дыханию и, кажется, даже слышит, как сердце заходится в танце Шан-нос. — Феоноя, — даже сидя на стуле, который чем-то похож на трон фараона, Аш смотрит на девушку свысока, — мне кажется, ты стала забывать, кто тут у нас, — показательно скривил гримасу, — ЗЛОДЕЙ. — Все верно. Ты злодей, — она делает пару шагов к нему и становится между богом и детьми, тем самым заслоняя последних, — и тебя боятся. Но я твой козырь, а, значит, могу быть уверена в безопасности, — старается унять вырывающееся из груди сердце, чтобы сохранить видимость спокойствия, но на последней фразе голос дрогнул. — Я знаю, что мы тебе нужны живыми… Договорить Феоноя не успевает, отвлекаясь на вошедшую миниатюрную девушку с белыми волнистыми волосами до плеч. Светлые глаза и лучезарная улыбка резко контрастировали со всеми остальными обитателями этого странного дома. — Мистер Ред, подпишите, пожалуйста. Это по поводу Фонда для детей-сирот в Луксоре и Каире, — девушка показывает документы, подкладывая под них пластиковый планшет, чтобы удобно было подписывать. — Вот здесь и здесь, — показывает кончиком ручки на строчки и передаёт ее Ашу. Сет невзначай касается пальцев девушки своей рукой, отчего она, будто получила лёгкий разряд тока, покрывается мурашками. Феоноя с интересом наблюдает за ними. — Кэролайн, мне ещё нужны документы по недвижимости, оформленной на жену, — блондинка поднимает на босса большие серо-голубые глаза и, хлопая ресницами, мешкается, а после уточняет: — Бывшую жену? — Ты хочешь со мной поговорить об отношениях в семье? — язвительный тон, будто сильная пощёчина заставляет щеки девушки покрыться густым румянцем. — Нет, простите, сэр, — руки Кэролайн подрагивают, когда та забирает документы у своего руководителя. Блондинка делает шаг назад, слегка кланяется головой, разворачивается и спешит на выход. Обтягивающая юбка-карандаш, надетая вместе с молочного цвета рубашкой, изящно подчёркивала красивые женственные формы девушки, но при этом не придавала ей вульгарной пошлости. Аш смотрел ей вслед, ухмыляясь. — Кэр, — окликнул он ее, — хорошо выглядишь. Хочу, чтобы ты всегда одевалась подобным образом. Блондинке ничего не оставалось кроме как рвано кивнуть и побыстрее удалиться. — Запугал бедную секретаршу… — протянула Феоноя. — Кого? Нет, она мой ассистент, помощник по делам с фондами, пожертвованиями и так далее. А секретарш я себе выбираю немного по-другому принципу. — Почему? Она красивая, милая… — А зачем мне милая? — подходит ближе к Феоное и шепчет рядом с лицом, — разве милые буду сосать член под столом, когда мне это нужно? — он засмеялся, а сестра Амена скривилась от отвращения. — Не хочу знать подробности, спасибо. — Так, на чем мы там остановились, когда Кэр пришла? Ты была уверена, что вам, — указывает рукой, ладонью вверх на Фео и ее детей, — ничего не будет? — Да. Мы твой козырь и нужны тебе живыми. Бояться нам нечего, — после прихода Кэролайн, она совсем расслабилась и перестала бояться. — Ха-ха-ха, а ты забавная, — Аш откидывается на спинку кресла, кидая в рот помидор черри, не стесняясь, разкусывает его брызгами. — Феоноя, открою тебе секрет, я могу достать твоего брата и без тебя. Либо могу сменить милость на гнев и перестать быть столь любезным. Думаешь, детям понравится смотреть, как их мать голую избивают, а потом насилуют трое здоровяков? — Аш упивается своей силой и властью, находит самое больное место и давит на него, ментально терзая, разрывая в клочья, как волки тушу лисицы. Феоноя ловит отвратительные, до боли страшные флешбэки: мужчины обступают обессиленную девушку, насилуют, брат спасает. Зажмуривает глаза, открывает и видит, что прислуга идёт к детям, берет их за руки и куда-то уводит. Она кричит сыновьям, чтобы не слушались, но женщина, что их уводит, мертвой хваткой вцепилась в детские ладошки. Подоспел один из охранников и помог той выпроводить малышей и закрыть дверь. Мать бежит за детьми, будто в замедленной съемке, ускоряется, но все ещё стоит на месте. Слышны выстрелы. Одновременно два. Феоноя выкрикивает имена детей, падая на колени и раздирая в кровь кожу на груди. Она ногтями впивается в пол, ломая их, срывая с покрасневшей плоти. Истерика набирает большие обороты, когда она поворачивается в сторону Аша. Резко подлетев к столу, девушка хватает первый нож и бросает его в бога, но тот с лёгкостью уворачивается, берет второй, замахивается, подбежав, но Сет выхватывает его и вонзает ей в сердце… Она падает на пол, смотрит стекленеющими глазами на резной потолок и слышит, как вдалеке, будто за толстой стеной, ее зовут дети… — Мама! Мама! — кричат, перебивая друг друга, и теребят самого близкого человека за руку… Феоноя дёргается, выходит из ступора и оглядывается по сторонам. Она стоит на том же месте, дети все так же играют за ее спиной с какими-то машинками… Взгляд полный дичайшего горя переводится на развалившегося на своем троне Аша. — Т-ты… Что ты сделал? Сет встаёт со своего места и вальяжно подходит к перепуганной до смерти девушке. — Я показал тебе один из вариантов развития событий. Если ты вдруг захочешь предать меня. — Я не… я… — подобрать слов она не может, даже слезы, стекающие бурной рекой по щекам, вытереть не в силах. — Я тебе уже говорил. Я могу видеть твои мысли. Здесь и сейчас. А ещё, благодаря таким штукам, — вертит прямо перед ее носом рукой с красивыми часами, на которых высечены чёртовы иероглифы, — могу залезть тебе в голову и показать небольшое кино. Понравилось? Девушка молча опускается на пол, обнимая своих детей, и качается из стороны в сторону, напевая им колыбельную. — Ребята, вы хотели есть? Вам уже несут вкусную кашу, садитесь, — Аш необычайно обходителен с детьми. Говорит так, словно это его сыновья. Феоноя крепче обнимает детей, но слова, что шепчет бог на ухо, заставляют расслабить свои руки. — Не мешай мне. Иначе… ты знаешь, что может быть. Феоноя сидит на полу в полном раздрае, а дети, как завороженные, идут за Сетом, не обращая внимания на слезы мамы. Мальчики быстро поели и побежали на второй этаж. Аш подошёл к их матери и рукой убрал волосы за ухо, заглядывая в ее мысли. Увидел раздирающий в клочья душу страх за детей и себя. Он улыбнулся и на ухо прошептал: — Так что, ты на моей стороне? Девушка робко кивнула головой и, глядя ему в глаза, произнесла с ненавистью: — Ты чудовище… — Милая, так я и не скрывал. В гостиную заходит взволнованный громила. Его Феоноя ещё не видела и в который раз удивлялась, сколько у Бога охраны. Разве нужна она для того, кто щелчком может сымитировать взрыв? Очередной безымянный амбал в черном костюме шепчет Сету что-то на ухо. По лицу видно раздражение. — Ведите в подвал. Закончу и приду, — выплёвывает он гневно. Феоноя понимает, что сейчас не время, но не может содержаться: — Аш… — глаза все ещё мокрые от недавней истерики, — прошу, можно мне увидеться с Алариком? Ты вчера говорил, что он здесь? — Я обманул, — улыбается, глядя прямо и пристально. — Не хотел расстраивать… но Аларика здесь нет. Он пока ещё жив. Но это можно будет легко исправить, если он не сделает то, что нужно мне. Со второго этажа бежит старший сын Феонои, Люк. Он спешит показать матери, какую красивую статуэтку нашел. Лестница, хоть и покрыта противоскользящими прозрачными профилями, но девушка все равно кричит сыну: — Люк, а ну прекрати бегать! Разобьешь и шею свернешь себе, — она ругается, поворачивает голову на Аша, чтобы извиниться за ребёнка, но сталкивается с гневными глазами. Он будто душу вырывает из нее одним только взглядом. — Зачем ты орёшь на него? — шипит, оказываясь рядом в мгновение ока. — Но... он же разобьёт, нельзя же бегать?.. — Кто сказал, что нельзя? Пусть делают то, что хотят. А, если я услышу, что ты хоть раз ещё повысишь голос на своих детей… Ты гнев познаешь такой, что будешь молиться о смерти, — он говорил все это тихо, чтобы лишь Феоноя внимала страшной речи. Следом повернулся к мальчику и залепетал, будто это его сын: — Люк, идём со мной… хочешь, я покажу тебе, как взрослые дяди играют? — Да, — с задором и невероятным весельем отвечает тот. — А что за игра? — Хорошая. Будем играть в детектива. Один дядя у другого украл жену… — О, а ты мне дашь лупу? — Конечно. А сейчас мы сможем спросить у подруги этого дяди, куда же он делся! — Круто! Как в кино! Мы будем её допрашивать? — оба скрываются за дверью, оставив Феоною один на один со своими страхами и тлеющей надеждой на спасение. Осознание, о какой игре и о ком говорил ее сыну Аш, пришло не сразу. Она побежала искать ребенка, но найти уже нигде не смогла. Ужас и волнение смешались воедино, рисуя в голове несчастной отвратительные и страшные картины. Феоноя облокачивается рукой о стену, медленным дыханием пытаясь успокоить накатывающую истерику, но напряжение внутри бурлит и будто лава вырывается наружу диким криком. Она падает на колени, схватившись за корни волос, слезы неуправляемыми потоками льются, образуя у ног озеро Ая. Всеми силами девушка пытается выбросить из головы назойливые образы прошлого, перемешанные с настоящим. Она продолжает звать старшего сына, пока не видит, как к ней по лестнице бежит младший: — Мама, мамочка! — Кай, где Люк? — последние слова, которые она успевает произнести перед тем, как нехватка кислорода заставит ее задыхаться и после потерять сознание, напугав бедного мальчишку, которому нет ещё и 5.

***

Я разлепляю глаза, будто бы после дикой ночи в клубе. Руками прощупываю веки — они очень опухли. Шлепаю ладонью себе по лбу… Какая же я дура… Идиотка… Что вчера наделала…как могла сорваться , не сдержаться? в жизни никогда ничего так не желала... что теперь мне делать и как себя вести? Ведь Тизиан не заслужил такого отношения... Я не достойна быть рядом с таким замечательным мужчиной... Глубокий вздох не даёт желаемого успокоения... ладно, самобичевание оставим на попозже, а сейчас безумно хочется пить. Повернув голову вправо, вижу на тумбочке стакан воды и какую-то записку. Привет, считаю, что обязан тебя накормить завтраком. Лучший в мире сэндвич, апельсиновый сок. Захочешь кофе — пока только растворимый. После обеда привезу молотый. Я знаю одно местечко. От этой короткой записки становится хорошо. Словно горячий шоколад, по венам растекается приятное, будто осязаемое тепло вместо крови… Прикрываю глаза, чтобы немножко понежиться и уже после вставать и начинать новый день. Но отдохнуть ещё чуть-чуть не выходит, в голове вереницей возникают один за одним образы вчерашнего вечера… Мы падаем на кровать. Я будто в капкане его рук нахожусь, до онемения пальцев приятно и даже чуточку страшно… Он большой такой… Боги, его мышцы так напряжены, словно Амен боится сорваться. Я пальцами скольжу по плечам к шее и сжимаю последнюю, царапая ногтями… наверное, останутся следы… ну и пусть, пусть все видят, что мой он… Хочу по всему телу оставить засосы, чтобы ни одна сучка больше не посмела взглянуть на моего мужчину. Опускаю взгляд ниже и смотрю на идеальную тропинку из точенного пресса, знал бы ты, мой дорогой, как же хочу провести по нему языком, не оставить ни одного миллиметра без поцелуя… О Боже, ах, как же хорошо, он сжимает мою грудь так сильно, на грани боли и наслаждения, кто бы мог подумать, что мне доставят такое удовольствие настолько грубые действия? Он будто специально медлит, соски уже безумно ноют в ожидании его нежной ласки таким изворотливым языком… Запах духов, смешанных с сигаретным дымом проникает в легкие, наполняет все тело его ароматом, заставляя желать этого горячего мужчину каждой клеточкой. Он опускается ниже, да… ну же, смелее, сделай это… Уверена, что доставлял удовольствие таким образом ты не часто… Моя спина прогибается в пояснице, в горле пересохло, сама ужасаюсь своим хрипам, но, судя по рыку и жаркому дыханию на коже, Амена это только распаляет ещё больше… я уже не дрожу, а чувствую, как начинает покалывать до этого онемевшие от безумия происходящего кончики пальцев. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы взглянуть на умопомрачительное зрелище между моих ног и вижу этого до чёртиков сексуального мужчину, что лежит практически у моих ног. Откидываю голову назад, прикрывая веки, вдруг перед глазами возникает образ Тиза… Я будто ошпаренная отпрянула от Амена. Страшно представить, какое лицо он тогда увидел. Сам тоже испугался, подумал, наверное, что я умом тронулась. А я просто, блин, вспомнила, что у меня есть парень. Самый добрый, нежный и лучший, который помог мне… А я как отплатила? Едва с другом его в постель не легла. Да чего уж там, легла… Боже, это невыносимо. Я же понимаю, что это все ненастоящее… Я выпаливаю первое, что смог сгенерировать мой разбитый на мелкие осколки от наивысшего уровня возбуждения мозг: — Блядь, Амен, что ты делаешь?! Встать с кровати помогает давление в мочевом пузыре. Если бы не физическая потребность, я бы так и пролежала в на постели хоть весь день. В идеале тут и сдохнуть. Как смотреть Амену в глаза после вчерашнего? Как вообще заикнуться хоть о чем-то Тизиану? Амен просил держать все в себе. Чтобы «не травмировать друга». Легко тебе сказать, чертова бездушная машина… Умывшись, захожу на кухню, нахожу подобие «лучшего сэндвича», улыбаюсь. Сделал для меня… как друг… Растворимый кофе пахнет горелым, поэтому решаю запить все апельсиновым соком. Делаю звук радио чуть громче, ибо развлекаться в этом доме больше нечем. По дому расходятся приятные, пробирающиеся сквозь кожу и заставляющие пританцовывать Anxiety (Extended) от Nathan Wagner . Ставлю телефон свой на зарядку, чтобы, когда придет время, включить его и позвонить Тизиану. Пока ем, периодически зависаю, продолжая прокручивать в голове произошедшее: Нужно было видеть эти круглые голубые диски, что сидят в его глазницах после моего вскрика… Здорово придумала, обвинить его в том, что мы чуть не переспали. Амен так громко проглотил скопившуюся слюну, что я обомлела… Его кадык сделал небольшое движение, от которого защекотало между ног. Как же он смотрит на меня, я хочу выбить кувалдой из мыслей образ Тиза, хочу вернуться к начатому, хочу просто раствориться в нем без остатка… сделать эту ночь нашей… Ошибкой… и самой правильной реакцией друг на друга… — Прости. Амен, прошу. Мы с тобой совершили ошибку… — Чуть, — говорит хрипло, еле слышно, прочищает горло. Продолжает немного громче, но все еще севшим от возбуждения голосом, — чуть не совершили… Я, как полная идиотка, касаюсь пальцами своих губ, где ещё две минуты назад был его язык, понимаю, что сижу практически голая и натягиваю простынь, прикрывая ноги и грудь. — Амен, это не мы… мы не могли бы так поступить с Тизианом… — я так тяжело дышу, словно марафон пробежала. Лучше бы это был забег, чтобы через пару километров я согнулась пополам от боли в боку, упала и не вернулась больше к близким людям, к нему… которого я только что предала… — Эва, — Амен тянет ко мне руку, но я отсраняюсь, ещё больше вдавливаясь в изголовье кровати. — Это не мы. Эта Аларик с его сиглами … это он нас заставляет это делать. Мы бы ни за что не стали. Амен ещё раз прокашливается, выравнивается, все ещё сидя на кровати напротив меня. Он пытается застегнуть рубашку, но часть пуговиц валяется на полу. Поэтому просто запахивает ее на груди. А дальше говорит фразу, которая убила во мне все живое в тот момент. Растоптало расцветающие на горном лугу ароматные васильки и колокольчики. Тупая аллегория, но на другие мои мозги вообще не способны сейчас. — Да, ты права… Давай забудем все, — он опускает взгляд на кровать, после поднимает глаза и смотрит исподлобья. — Будем друзьями? — протягивает руку для рукопожатия. Секунда растягивается, кажется, на минуты и превращается в часы. Я сидела вечность, перебирая скомканную простынь на прижатых к груди коленях. — Да, согласна, — не без труда произношу и слезный ком подступает к горлу, не давая больше произнести ни слова. Скажи я хоть что, и он вырвется наружу, обескуражив и без того офигевающего мужчину напротив. Протягиваю руку в ответ, ладони смыкаются, я поднимаю взгляд в его бездонные голубые омуты, он продолжает молчать, но руку не отпускает. — Прости, я должен был сдержаться, — есть у меня подозрение, что фраза произнесена для галочки. Искренностью там и не пахнет. — Нет, ты прости, это я сорвалась, — решаю ответить тем же. Снова молчание. Ну вот что ты смотришь на меня? Чего ждешь? Конечно, я согласилась «быть друзьями». А что мне нужно было сказать? Извини, но я возбуждена настолько, что единственное желание, это достать твой член и изнасиловать тебя ртом, пока не кончишь, грёбаный ты Амен Вайт?! Зависнув так в своих мыслях, я возвращаюсь в настоящее, когда слышу, как одна песня сменилась на другую. Странная рубрика с зарубежными песнями. Певец поет вроде на русском что-то "В мэдлэнном Валсэ" (В медленном Вальсе). Нужно будет погуглить, о чем она. Припев очень понравился. Встаю со стула и решаю прибраться. Так ведь поступают друзья? Помогают в быту друг другу... И поесть приготовлю. Это будет просто ответ на его завтрак. Начинаю ходить по кухне, изводя себя снова до изнеможения, до зудящей кожи на руках и головокружения. Таблеток нет, и это больше всего беспокоит. Что если я себя так накручу, что впаду в истерику прямо тут? Перебью ему посуду и переверну все. Так, Эва, милая, соберись, прошу. Не нужно паники, все хорошо... Подумаешь, твой бывший муж совершенно не бывший, ну ещё и к тому же бог-психопат, который, помешавшись совсем, ищет тебя. Сущий пустяк. А ты, как шлюха себя ведёшь, к тому же. Чуть с мужиком не переспала, которого знаешь меньше месяца... Чувствую, что теряю контроль над собой, так нельзя. Не здесь. Не при нем. Не хочу, чтобы видел меня такую. Слабую. Никчемную. Неуравновешенную. Я расчёсываю руки до кровоподтеков, не могу ни на чем сосредоточиться. Решаю провести рейд по ящикам, чтобы перевести внимание, но каждая новая мысль, словно боксер, даёт под дых, выбивая последние остатки воздуха. Я становлюсь на стул, держась за ручку верхнего шкафчика и, отшатнувшись, чуть не падаю на пол вместе с антресолью и ее содержимым. Вижу там одну из сумок, что привез Амен. любопытство покопаться внутри, а, следовательно, и в его голове (откуда такое сопоставление я не могу объяснить), отвлекает от накатывающей панической атаки. Я чуть не уронила сумку из-за ее веса. Сидя на полу ужасаюсь, когда вижу внутри оружие. Много оружия. Среди пистолетов разных видов и форм замечаю коробочку. Открываю ее и вижу штук 20 больших ампул. Каждая подписана аккуратным почерком. Даю сто баксов, что подписывал он. На улице послышался шум. «Приехал»,—проносится у меня в голове. Я ставлю коробочку обратно. Возвращать сумку в ящик не собираюсь, хочу получить ответы. Странный грохот у двери, после звук, будто что-то тяжёлое свалилось с большой высоты. Открываю дверь и вижу на пороге бледно-синего Амена, с перевязанной в самом верху рукой, в крови. Он что-то говорит, беззвучно шевеля губами. Паника захлёстывает меня с новой оглушительной силой, выплескивая наружу все сдерживаемые эмоции. Я падаю на колени и трясу его, не понимая, что шевелить раненого человека совершенно недопустимо. Сквозь хрипы и тяжёлое дыхание разбираю какие-то слова: — Срочно, — я наклоняюсь ухом ближе к губам, заливая его шею слезами и внимательно вслушиваясь в каждую букву. — Прошу, в сумке. Дай Ами... Амилнитрит… Я отпрянула, чтобы собрать мысли в кучу, ощущая, как в мозгу срабатывает долбаная кнопка, оповещающая "мы сообразили, о чем речь". Спотыкаясь, бегу на кухню, хватая коробочку в сумке. Трясущимися руками перебираю ампулы и нахожу нужную, бегу назад, в надежде, что Амен скажет, что делать, но он в отключке. Я пальцами ломаю тонкое стекло, осколки которого впиваются в кожу, образовывая кровоточащие порезы. Кажется, что совершенно не чувствую боли физической, лишь кричу и разрываюсь на мириады частиц внутренне. Сажусь на него и трясу за целое плечо, даю пощёчины, чтобы привести в себя. Ампула выскальзывает из вспотевшей окровавленной руки, переворачиваясь в воздухе и разливаясь прямо на шею и основание капюшона этого долбаного черного худи. Рыдания заглушают все звуки вокруг. Срываясь с места бегу к сумке, беру одноразовый телефон, чтобы позвонить Дие и через неё связаться с Исманом. Его номера наизусть я, к сожалению, не знаю. Пока слышу противные длинные гудки, мчусь обратно на крыльцо. Кажется, что кожа Амена стала ещё более синюшной. Грязной рукой щупаю шею, чтобы почувствовать пульс. На том конце провода гудки прерываются задорным голосом Дии, но я не слышу его, я лишь хочу нащупать грёбаный пульс. Но не нахожу. Это стало последней каплей. Все, что помню после — это разбитый телефон об стену и мои нескончаемые рыдания в обнимку с мужчиной, который мне предназначен был самой судьбой...