Qui Circumdabit Me (Те, Кто Меня Окружают)

Где-то вдалеке, как понял Ваня, в районе лестницы, ведущей из главного зала во все остальные залы и кабинеты учителей, прогудел своим зычным голосом колокол. В коридорах стали шумно захлопываться массивные деревянные двери. Розье, услышав такой звонок на урок, закрыл свою дверь и, продолговатым столбом встав у доски, как заведенный заговорил: -Здравствуйте, дети, меня зовут Андерс Йонас Розье, - произнес учитель, как только начался урок. Норвежец стоял у черной меловой доски, не зная что дальше делать и боясь пошевелиться. За ним смотрели тридцать новых, совершенно незнакомых ему детских глаз. Сам норвежец стоял как столб и, смотря то ли в потолок, то ли в пустоту, был полностью растерян. По его выражению лица Ване показалось, что он в тот момент боялся сам себя. -Опять же, вспомни, что говорил ему Шилов, - прошептал Иван Скорпиусу. -Да погоди ты делать выводы, давай послушаем, - ответил тот другу. Длинная норвежская рука Розье вдруг квадратно, как механическая потянулась к черному термосу, стоящему у него перед глазами, на краю учительского стола. Он поднял этот тяжелый бидон и с силой ударил его днищем о стол, так, что все вокруг притихли и уставились на него, будто это было кому-то страшно, а кому-то смешно и нелепо. -Я предупреждаю, он тяжелый, - промямлил норвежец. Ваня вначале тоже улыбнулся его испуганному голосу, вот-вот готовому задрожать, но не рассмеялся, к чему поначалу был близок. Он посмотрел на нового учителя так, будто так и хотел сказать: «Ага, понимаю». Это резко контрастировало с физиономией Малфоя, который вздрогнул от такой попытки навести тишину. -Вот… - сказал норвежец, отставив термос вглубь своего стола и взяв распечатанные накануне свои конспекты, - тема урока – «Трансфигурация вокруг нас. Предмет трансфигурации». Кто-то из класса достал тетради и принадлежности для письма – у кого какие. Ваня же открыл свою тетрадь и написал ручкой: «Классная работа». -Так, ну начнем с того, что трансфигурация – это все магические и немагические изменения в природе. Как то: смена погоды, старение или рост организма, гниение, оно же – разложение. В это понятие входят все физические, химические, географические, геологические, биологические и другие изменения. Розье взглотнул и перевернул распечатанную страницу. Часто заглядывая в текст, распечатанный почти везде на листе мелким шрифтом, он говорил, на время определений переходя на телеграфный стиль: -Итак, кто скажет, в чем отличие трансфигурационных изменений от всех остальных: Малфой поднял руку и, когда Розье обратил на него внимание, произнес: -Следуя логике, эти изменения можно наблюдать на реальных, а не на каких-то абстрактных объектах. -Что Вы называете абстрактными объектами? – монотонным голосом спросил учитель. -Например, то, что, так скажем, закодировано каким-то образом, - объяснил Скорпиус, - например, нотная грамота. Этих нот самих по себе не существует, люди просто закодировали ими определенные звуки. -Можно и так сказать, спасибо, садитесь, - сказал Розье, - итак, пишем… Он, вспомнив совет Шилова, оборвал себя на полуслове, сказав: -Хотя нет, не пишем. Открываем страницу пятнадцать в учебнике и пишем, где взять определение. Короче, пишите так, типа: «Трансфигурация – тире страница пятнадцать». Не став всех ждать, он продолжил, опираясь на свою бумажка: -Итак, все изменения в природе делятся на естественные и неестественные. С естественными все понятно – они обусловлены законами природами и их можно изучить, не используя методы магических наук. Ничего сложного в этом нет. Он оглянулся на весь класс, мельком осмотрев первый ряд, на который забрались, сидя один за другим, большинство детей. Иван и Скорпиус сидели только одни на третьем ряду, и то на второй парте, всматриваясь в учителя и в то, что он говорит у доски. Розье огляделся, на время осмотра замолкнув, и снова стал говорить, глядя куда-то в пустоту, то в свои слова, часто переходя на телеграфный стиль. -Нас в школьном курсе будет интересовать именно магическая сторона трансфигурации, - тихо сказал учитель, - то есть, классическое ее определение ограничится только тем, на что своей магической силой может воздействовать волшебник. Дальше он спохватился, поскольку перескочил через несколько страниц. На несколько секунд пораженный своей оплошностью Розье завис в ступоре, не предполагая, что ему делать. «Ладно, перескажу все, что говорил, кратко, и не будем с этим заморачиваться,» - решил наконец он и, недолго подбирая слова, сказал: -Трансфигурация изучает всегда какие-то объекты. Они могут быть живые и неживые, но с с этим понятно. Могут быть однородные и неоднородные. Начнем с однородных. Однородные предметы – это те, которые состоят из-какого-то одного материала. Скажем, деревянный брусок однороден, потому что кроме дерева в нем ничего и не содержится. Но есть еще и неоднородные объекты. Это те, которые из чего-то состоят, то есть не из одного материала. Например, книга – в ней есть бумага, картон в виде корешка, типографская краска и нитки, которыми сшиты страницы. Как думаете, в чем основная сложность? -Наверное, в том, что неоднородные предметы сложнее трансфигурировать, - произнес Ваня. -А почему? – задал наводящий вопрос Розье. -Наверное, потому что надо предусмотреть то, что придется превращать разные части объекта и превращение каждого объекта придется предусмотреть индивидуально. Да, так же? -Да, так. А тогда скажите, живые организмы – это однородные или неоднородные объекты? -Это неоднородные. -Всегда ли это? -Да, всегда. Любой организм, пусть даже и наше тело, состоит из органов и тканей. Конечно, я не силен в биологии, но у нас есть мышцы, например, кости, жир, кожа, разные органы, например. Еще есть кровь и какие-то другие жидкости. -Это так, спасибо, - ответил ему Розье и дал знак, что можно заканчивать и садиться, - тут еще есть одно такое распространенное мнение. Судя по нему, все, что движется – это неоднородные объекты. Есть мнение, что один китайский философ сказал так: «Все, что движется – еда, все, что не движется – дисциплинированная еда». По классу раздались смешки, прозвучавшие главным образом где-то в районе задней парты. Розье снова взял термос и треснул им о свой стол так, что все снова вздрогнули. Дэн Паркинсон, сидящий сзади всех и регулярно подначивающий соседей спереди, на секунду затих, но это было всего лишь на секунду. Стоило Розье выйти из грозного оцепенения, как он поначалу снова тихо, но начал шуметь. Норвежец завис в оцепенении. Он стоял сзади своего стула и смотрел прямо на свой класс. Его голова кружилась и в ней постепенно, по минуте за минутой развивалась мигрень. В черепе трещало так, будто его пытались рубить, и под глазами чуть не поплыли пятна. Словно приходя в себя, как продолговатый столб стоял Розье и, не зная что делать, в растерянности подумал: «Сколько шума! Так невозможно работать!» Казалось, что все смеются над ним в тот момент и что он выглядит глупо. Он не знал, как ему в этот момент продолжить говорить. Показалось, что его урок и все эти определения – трансфигурации, живых и неживых существ, однородных и неоднородных объектов, по-факту, больше не имеют никакого смысла и что его конспекты урока, над которыми он провел не один час в ущерб своему сну, никому не нужны. -В принципе, в чем суть этого всего, - отложив бумажки в сторону, проговорил учитель, - как предмет, трансфигурация – вещь достаточно сложная. Надо знать много теории и уметь четко ее применять. Есть еще и ограничивающие ее законы, да взять хотя бы то же законодательство – оно, в зависимости от того, какое министерство, ограничивает магию. Но тут, надо сказать, все работает по принципу «Кто первый одел халат, тот и доктор». Паркинсон вместе со своим соседом снова рассмеялся на задней парте. Розье на этот раз не сдержал себя и, ударив по столу термосом, закричал не своим голосом: -Последняя парта, я сейчас вам «неуд» поставлю! Паркинсон, как выдернутый из розетки, затих, но вместе с ним снова сник и Розье. «Что я наделал!» - подумал норвежец и закрыл глаза руками, будто отчитывая самого себя за то, что повысил голос, - «Шилов такого никогда себе не позволял – так я-то что? Я сам боялся, когда учителя кричат, но мне самому приходится время от времени переходит на крик! Что, почему так?» Класс перед ним не умолк, и только Ваня понимающе всмотрелся в его лицо, будто жалея его за неоправданные старания и ложные надежды. Он с интересом слушал его весь урок, и даже старательно записывал определения, которые он говорил, даже добавляя в такие конспекты от себя какие-то интересные факты. Ему был привычен мелкий шум в классе, но ему никак не открывалось, почему никто больше не замечает стар» аний молодого учителя. «Ну, что же, рассказывайте еще!» - вдруг захотелось ему попросить его, но не хватило смелости издать звук. Поэтому Ване ничего не оставалось делать, кроме как сочувственно смотреть на нового учителя. Скорпиус, сидящий справа него, тоже весь урок внимательно слушал Розье, пусть и с непривычки пугался его взываний к дисциплине. Он меньше писал, ограничиваясь только тезисами и номерами страниц, на которых про них рассказывается. Но и он сопереживал норвежцу, не находившему себе места от сломанных иллюзий. «Не знают же, что это, на самом деле, тяжело,» - подумал он аналогично Ване. -В принципе, зачем все это надо? – произнес Розье, - надо научиться свою магию контролировать. И та же трансфигурация требует гораздо большего контроля магии, чем заклинания. На первых занятиях мы разберем остальные понятия, а колдовать будем учится уже потом. Да, понимаю, это неприятная процедура. Но как ученый, который занимается трансфигурацией, скажу, что при обучении в школе этому уделяется не так много внимания, как хотелось бы… Снова гулко в районе лестницы и большого зала прозвенел колокол. Пара закончилась, и дети пошли на следующую, причем Иван и Скорпиус вышли из кабинета трансфигурации последними. «Сцена, занавес,» - подумал Розье и упал в свое кресло, закрыв глаза и пытаясь в это время прийти в себя. Шилов быстрыми шагами подошел к его кабинету, еще по дороге заметив, как из него вышли последние дети. Он открыл массивную дверь и, войдя в темное прохладное помещение, произнес по-норвежски: -Ну, на самом деле, ты молодец. -Я даже половины не сделал, - ответил ему Розье, который, не подняв на Шилова голову с кресла, чуть не заплакал. -Ну, а что если? – снова спросил Эдмунд, - что, если бы ты сделал все, что хотел? Я же тебе скаазл, что тут лишний перфекционизм ни к чему. Он постоял сначала над ним, а затем и над его окном. Всмотревшись в широкую долину и окраину леса, Эдмунд тихо произнес: -На самом деле, да, это сложно. Да и, честно сказать, я всегда стремился, чтобы ты все-таки не стал учителем. -Да я и понимал, что мне это не надо, - ответил норвежец. -Ну, знаешь ли, мне это тоже было не надо. Но я, тем не менее, переборол себя и как-то проработал в школе семнадцать лет. Да, учителем я стал только из-за библиотеки и архивов… да, и контрабандных зелий в том числе, так что им я себя никогда не видел. Но мне пришлось потерпеть. Розье ничего ему не ответил, плохо восприняв его слова. Оставаясь в полулежачем положении за своим столом, он молчал, не найдя себе слов. -Вообще, ты большой молодец, - с такой интонацией, с которой обычно говорил с Ваней, произнес Шилов, - как учитель, ты нормальный; местами даже неплохой. Только вот пойми, что учителя должны быть стрессоустойчивы. -Я не знаю, так, наверное, можно наказывать детей, - сказал норвежец, - во мне теперь будто все перевернулось; я как-то по-другому представлял себе такую работу. А вот теперь понятно, почему это настолько сложно. Шилов посмотрел в тот момент время в телефоне. До конца перерыва оставалось еще десять минут, и он позволил себе сесть на первую парту перед своим бывшим учеником. Опираясь в нее локтями и закинув ногу на ногу, он произнес: -Все же знаешь, мне, после такого большого перерыва, было тоже тяжеловато. Тем более, что мне первый урок выдали у седьмого курса. Да, я бы мог говорить с ними как со своими коллегами, тем более это выпускной класс; но я все же знаешь как сделал? Розье промолчал, внимательно всмотревшись в своего старого учителя. -А я сделал вот так, - произнес тот, - я представил, что это курды, и я приехал к ним в кишлак чтобы уговорить продавать металлолом не своим партизанам, а нам, тем более что мы предлагаем им завышенную цену. Я представил, что эти дети – это курды, которые в большинстве своем, по-русски говоря, примитивно развитые и, надо сказать, часто – сказочно тупые, настолько, что не знают физику и пилят невзорвавшиеся снаряды газовым резаком и так взрываются. Я просто снизил ожидания от детей. -И в чем же суть? Ты же отказываешься от идеалов? -Да, я как раз-таки отказываюсь от идеалов, - усмехнувшись, произнес Эдмунд, - потому что они сейчас просто ни к чему. За всю свою работу учителем я понял, что мы, во-первых, должны легко переключаться между похвалой и взываниями к дисциплине и, во-вторых, должны понимать, что все должно быть так, как мы молчим. Все-таки те, кто действительно хотят чему-то научиться, действительно этому научатся, пусть и вопреки нам; а кто не хочет – их проблемы… Шилов еще раз огляделся на время. До конца перемены оставалось около десяти минут, и Розье, до того, как в кабинет стали стягиваться новые ученики, сказал: -А еще знаешь, меня вчера порадовали твои дети. -То есть как? Их у меня человек восемьдесят. -Я про именно твоих детей, ну, про Ивана и Скорпиуса. Понравились мне они, - задумчиво объяснил учитель, будто возобновив в памяти сочувствующие ему глаза Ивана, - они у тебя развиты интеллектуально. Умные они двое, короче. -Спасибо, я им передам, - улыбнувшись, ответил Шилов, - тогда давай, удачи. Я пойду потихоньку – тем более, что они сейчас у меня будут.