Qui Circumdabit Me (Те, Кто Меня Окружают)

К этому времени постепенно стемнело. Астория, пособирав растения на чай, отправила детей обратно в менор, пообещав их догнать. Ваня, поставив им сорванные цветы в вазу, найденную на кухне, решил зайти к себе, чтобы отнести кофту в свою комнату. Подимаясь по лестнице, он внезапно встретился с Шиловым, спускающимся на первый этаж. -О, привет, Вань, - произнес он, - я тут тебя как раз искал. -Эд, ты уже? – удивленно спросил Иван. -Ну да, уже. Хочешь – сходи посмотри, перед крыльцом стоит. Короче, пошли, я там тебе налил ванну. Пижаму и халат, кстати, захвати, и пошли пока. Он развернулся и пошел обратно на третий этаж. Ваня, взяв из своей комнаты одежду для сна, зашел в ванную комнату и немного впал в ступор от антуража. Вода в белую ванну была налита, и Шилов растворял в ней мыло. Несколько его видов было выставлено на тумбочке рядом, и на полу лежало и нагревалось полотенце. -Проходи, Вань, не стесняйся, я знаю, чего ты хочешь, - произнес Эд, отвлекясь от своего занятия. Он развернулся и подошел к ребенку, начав понемногу раздевать его. -Я сам, - ответил тот, и, сняв с себя все, залез в теплую воду. В несколько мгновений его тело вздрогнуло в теплоте, полностью вытянушись. Замерзшие на улице руки и нос быстро стали нагреваться. Все мышцы расслабились, и Ваня от удовольствия прикрыл глаза. Шилов тем временем достал из кармана штанов белую бутылку и налил в пену искуственной крови. После этого вода стала более похожей на масло, обволакиающее тело. Иван вздрогнул еще раз, и по его телу прошлась дрожь. Стало совсем тепло, и в воздухе итала легкая дымка от возяного пара и запах мыла. Эдмунд тем временем подносил новые зелья, некоторые из которых он заливал в воду, а некоторые ставил на тумбу рядом. «Over and over I whisper your name, over and over I kiss you again. I see the light of love in your eyes – love is forever, no more goodbyes», - напевал он себе под нос при этом. Ваня слышал его тихий голос и эту песню в темпе вальса, как вдруг внезапно вздрогнул и повернул на него удивленное лицо. -Вань, ты чего? – спросил Эд, ненадолго остановившись. -Погоди, Эд, - оторопевшим голосом произнес Иван, высунувшийся из воды голым торсом, - я слышал эту песню. Я слышал ее, когда в снегу умирал. Ты мне ее пел, я помню. Потом я будто взлетел в космос и там встретился с тобой. Ты говорил со мной несколько минут, и потом я остался в этой темноте до вечера, пока не пришел в себя у Столяровой. Сердце мальчика забилось еще сильнее, как только он произнес свой рассказ. У Шилова, сначала немного скептично выслушавшего его, волосы встали дыбом. -П-погоди, - заикаясь, произнес он, - так я тогда тоже тебя видел. Я тогда еще в Багдаде был, ну и в перерыве между делами сел на лавочку и заснул. И ты мне снился, звучал твой голос, точь-в-точь такой же, как у тебя сейчас. Тебя я не видел. Еще потом меня разбудил один рядовой, и дает телефон, и там звонит Столярова и говорит, что тебя в снег закопали. Я еще проснулся и думаю: «Что за хрень?», но нет, оказывается, это была не хрень. Эд, закончив свой рассказ, подошел к Ване, наклонился и пощупал его руку. Пульс на ней участился в два раза. -Ложись полежи, - сказал он, закончив свои измерения, после чего взял его под спину и чуть ли не силой положил на дно, - подыши, а то у тебя опять тахикардия начинается. Иван лег и закрыл глаза. Водаи ее тепло снова укутали его. Он расслабился под их давлением и, последовав совету Шилова глубоко дышать, стал пытаться успокоиться. Шилов, несколько секунд посмотрев на него, продолжил что-то доставать, но уже не пел, явно смутившись и будто чувствуя себя немного виноватым. -Вань, пзволь мне подкинуть тебе пищу для разымшлений, - произнес Шилов, сев на стул рядом, - конечно, может, это ты отождествяешь с чтением нравоучений и считаешь эвфемизмом, но все же. Ваня повернул голову на его мягкий голос. -Вот есть такое мнение, что за все в этой жизни надо платить. Так ведь, есть такое? -Ну да, - ответил Иван. -Так вот, возьмем мы некого абстрактного инженера или прораба, скажем, Теобальда. Мы его возьмем и на неделю перенесем в отель «all inclusive», ну типа «все включено». Но мы ему не скажем, что при заселении он за все заплатил. Так вот, представим, что он там живет. Что он будет брать себе на завтрак? -Ну, все самое простое, наверное. -Да, все самое простое. Например, кусок черного хлеба, кипяток и яйцо вкрутую, и будет этим изо дня в день перебиваться. Мы же ему не сказали, что он за все при заселении заплатил. Соответственно, как ты думаешь, почему он будет так себя ограничивать? -Ну, потому что думает, что его заставят за все платить. -Ну, наверное, это будет вот так, да. -Так вот, допустим, прошла неделя, и вот он выселяется. Но на ресепшене ему счет за еду не выставляют, даже за тот чай с сухарем. Это, как бы, означает, что Теобальд мог брать себе что угодно, самые разные разносолы. Соответственно, что он делает? -Рвет на себе волосы. -А ведь до этого ему, наверное, говорили, что он слишком себя ограничивает, типа: "Да что ты только яйца и хлеб себе берешь, посмотри, сколько ещё еды вокруг!" А он всех отгонял и никого не слушал. А вот теперь стоит на "ресепшене" и рвет на себе волосы. Что скажешь о Теобальде? -Да это ж глупо! - ответил Ваня. -Ну почему глупо? Он же не знал о том, что он за все заплатил, а это, наверное, были и так нормальные деньги, и сам отель, скорее всего, не был дешёвый и сердитый, как говорится, - произнес Эдмунд, - а вот представь, что, если ты уже просто самим фактом своего рождения за все заплатил? -То есть? - непонятливо спросил Ваня. -Ну то есть тебе все доступно, и ты можешь делать, жить и брать от жизни все что хочешь? Как тебе такое? Тогда ты не будешь жить в страхе того, что за тобой придет условный фискал и заставит делиться силой тем, что и так твое в пользу того, от чего ты это и брал, или что придет чекист и отберёт, что криво лежит, потому что, мол, "национализация". Ну или мент, например, придет и тебе патрон в трусы подкинет, а потом сам и затормозит. Произнеся это, Шилов потянулся к тумбочке, откуда взял мочалку, намылил ее и сказал: -А ведь знаешь, у многих моих знакомый в раннем детстве, ещё в Совдепии, было только два желания: "чтобы корова сдохла" и "чтобы школа сгорела". Это же глупо, иметь такие желания, что скажешь? -Ну, ну не всегда, - усмехнувшись, ответил ему Ваня, - я вот в марте тоже мечтал, чтобы школа сгорела. -А почему ты тогда ее не сжёг? -Ну, - подумав, ответил Иван, - просто потому, что я со временем перестал туда ходить. -Вот видишь, как с первым желанием вопрос решился легко и просто? - улыбнувшись, ответил Эд, - так вот, Вань, мне бы не хотелось, чтобы у тебя были такие желания. Благо, нам коров доить не надо, а школу мы сделаем такой, как ты захочешь. Не хотелось бы, чтобы ты превращался в такого Теобальда. Закончив быстро говорить, Эдмунд произнес: -Можно я тебе спину потру? Не услышав ответа и приняв поставленную спину за знак согласия, Шилов продолжил: -Так вот, Вань, представь, как это хорошо - жить без страха! Хорошо ведь, когда ты можешь позволить себе жить спокойно и не быть двуличным? -Ты это к чему, Эд? - повернув влево голову, произнес Иван. -Да просто, надо было обговорить с тобой этот вопрос, и я не знал как, - сначала немного растерявшись, тихо произнес Эдмунд, после чего иронично продолжил, - психолог из меня плохой, вот и пришлось обойтись консервативным методом - читать нравоучения, пусть и в такой завуалированной форме. Ваня, услышав и уловив скрытую шутку Эда над самим собой, испустил смешок. -Ух ты, в кои-то веки ты наконец-то уловил мою иронию, - ответил Шилов, тихо говоря и начав мыть Ване голову, - а вообще, знаешь, я был таким же, как и ты. Я примерно такие же деньжища, как и сейча, с, начал получать года в двадцать три-двадцать четыре, но я ими не пользовался. Может, как и тебя, меня детство сделало таким же забитым, ну и я, в общем, ещё долго закрывал этот гештальт. Я бы мог сделать ремонт в доме, который нам перепал при репатриации, но я его так и не сделал. Мог бы, например, раз в неделю летать гулять куда-нибудь в Европу, благо, самолёты летали как маршрутки из города в город и в восемьдесят пятом году ввели Шенген. Мог бы жениться на кому-нибудь, но девушка, которую я любил, меня предала, и с тех пор я ещё больше разочаровался в людях. Вздохнув, Шилов, закончив намывать голову Ване, продолжил: -И я вышел из такого состояния только тогда, когда мне прилетел волшебный пендель, вернее, волшебная дырка в горле. Усмехнувшись над своим рассказом, он продолжил: -Сам себе удивляюсь, сколько всего я сделал за десять минут тогда. Я тогда и Волан-де-морта победил, заставив его выстрелить себе в ногу, и инсценировал свою смерть, и дал себе железное алиби на тот случай, если мне придется показаться в людях как Северус Снегг. И ещё я и позвал на помощь, и горло сам себе зашил так, что оно и сейчас не болтается, и сбежал с Малфоями при всем при этом. Конечно, я потом ещё до того времени, как стал руководить Комитетом, носу не казал, но все-таки у меня в голове что-то вдруг перещелкнуло. Вытирая голову ребенку, он сначала немного подумал над продолжением своего монолога, а потом продолжил опять: -И дырка в горле стала для коренным переломом в моей жизни. Конечно, по характеру я, может, и остался таким, которым был, но все же я стал жить совсем по-другому. Я понял, что ли, что жизнь может оборваться в любой момент и что она такая короткая, как отпуск у Теобальда, про которого мы говорили. Я, наверное, рискнул - и оказалось, что жить можно так хорошо и легко! Но и мне одновременно было обидно за то, что я раньше этого не замечал. Тяжело вздохнув и почесавшись сзади, Эдмунд спросил: -Кстати, Вань, как твоя спина? -Да нормально, а что? - ответил тот тихим голосом. -Просто она у тебя как-то зажата слишком. Это видно просто по тому, как ты сейчас сидишь. -То есть? -Ну то есть если плечи оттопырены назад и спина всегда прямая, то это - скрытая депрессия. Если плечи сдвинуты вперёд - то это подавленная агрессия. Если плечи прямо, то все нормально. Я же вижу, это просто я заметил, когда смотрел за людьми и их позой. А у тебя плечи вперед. Ваня выслушал его, но не подал виду. -Так вот, сейчас я тебе плечи помну. Сначала даже не помню, а поглажк, а потом - как дашь, - тихо произнес Эдмунд, после чего медитативно прошептал, - расслабься... Иван, до которого дошли его предыдущие слова, с несколько секунд подумал и откинулся на бортик ванны. Он был холодный, но немного грубые руки Эда, ходящие из стороны в сторону, приятно разогревали. -Вот, молодец, это уже хорошо, - похвалил он, - теперь расслабься. Нигде не больно? -Эд, а у тебя такие руки аккуратные, - заметил Ваня. -Ну да, у меня они такие должны быть просто по работе. -Интересно, а ты любишь свою работу? - ни с того ни с сего спросил Ваня. -Очень, - ответил Эд тихо, и потом, почти прижавшись к мальчику, шепотом на ухо ему сказал, - но тебя - больше. Людей же надо любить больше, чем вещи, так ведь? -Ну да,так, получается. -Ты не думай, что это истина последней инстанции. Это я говорю субъективно, может, ты думаешь что-то своё на этот счёт, - сказал Эдмунд негромко, и похвалил Ивана, постепенно расслабляющегося под его руками, - вот так, очень хорошо, ты просто молодец. Откидывая голову и просто расслабься. Он аккуратно пригнул к бортику голову Вани и стал массировать ее и грудь, говоря: -Знаешь, ты - просто молодец. Реально тебе говорю, я тебя люблю безусловно, просто таким, какой ты есть. Не думай, что я от тебя чего-то требую в ответ - ты не моя инвестиция. Я всегда буду за тебя и всегда тебе помогу, не смотря ни на что. Я ведь твоя поддержка в любом случае, ты только скажи, и я приду по адресу. Хорошо, что ты стал слышать меня - так тебе жить будет гораздо легче. Шилов говорил шепотом, неднл массируя голову Ване и приглаживпя его расчесанные черные волосы. Тот полностью отпустил контроль над ситуацией и расслабился, доверив все происходящее Эду. -Теперь просто поверь мне, - нежно и аккуратно поглаживая, произнес он, - ты не обязан это проверять, поверь мне на слово, если скидываешь это. Поверь, ты - солнышко. Внутри тебя горит такой свет, который озаряет все в тебе и вокруг тебя. Он настолько яркий, что, если потрогать его, можно даже обжечься. Он настолько чистый, искренний и чувствительный, что нельзя передать словами. Поверь мне, это не спичка, которая горит всего сорок пять секунд, это - твой внутренний маяк, стоящий внутри тебя на самом видном месте. Я ценю, что это в тебе есть и что ты поддерживаешь его работу. Только вот есть одна такая досадная деталь - ты скрывает свое солнышко, такое чистое и чувственное, за пятиметровой бетонной стеной с колючей проволокой. Эта стена как граница Германии с Германией, такая же абсурдная вещь, от которой тебе так неудобно, что ты мучаешься от нее, бьётся в истерике внутри себя. Но ты скидываешь эту агрессию, и твое солнышко угасает от того, что видит твое насилие над самим собой. Оно, в котором есть лучшее, что есть а тебе, страдает, смотря, как ты бьешь себя и врешь изнутри. Эд уже перестал целенаправленно что-либо массажировать, а просто гладил Ваню под голове, подталкивая его все больше отдаваться ласкам и отпускать ситуацию. -Отпусти ситуацию, и ты увидишь, насколько легко тебе будет жить. Ты поймёшь, насколько прекрасна эта жизнь, и как хорошо жить на свете. Так хорошо, что ты слушаешь меня, а ведь я помогу тебе в этом. И так легко будет жить, так все красиво станет вокруг тебя, - шепотом, но подбирая подходящую интонацию, произносил Эд, - так легко будет, так легко! И ты ни в чем не будешь нуждаться, и не пострадаешь ни от чего, ведь я люблю тебя, каким бы ты ни был. Но сейчас ты держишь свое солнышко за бетонной стеной, и оно страшно мучается там. Я люблю тебя и твое внутреннее солнышко, просто и бескорыстно. Так сломай эту стену, и дай этому свету заполнить тебя изнутри! Тебе будет и светло, и тепло, и легко. Все только самое хорошее будет, если ты отпустишь солнышко внутри себя. Доверься ему, и... не дай ему погаснуть. Просто будь таким, как оно тебе велит - оно никогда, поверь, никогда не ошибется... С этими словами Эдмунд развернул Ваню, и, подхватив его под руки и ноги, вытащил разомлевшего из воды. Тот на секунду почувствовал холод и задрожал из-за него, но на его плечи опустилось большое махровое полотенце. Оно было широкое и белое, закрывающее почти весь торс. И это полотенце было очень теплое, точно специально нагретое. Оно накрывало Ваню, сидящего на стуле и не решающегося открыть глаза. Эдмунд в это время вытер его, высушил и, надев на него пижаму и накинув и завязав халат, стал наносить на лицо крем. -Погоди, это что? - тихим голосом спросил Иван. -Это я тебя кремом мажу, - объяснил Шилов, не отвлекаясь, - у тебя щеки и губы обветрились. Ты же хочешь хорошо выглядеть? -Ну да, - ответил Ваня. -Так вот, тебе же от этого лучше. Это стереотип, что мужчина должен выглядеть чуть красивее обезьяны и что ссадины его украшают. А ты у меня и так самый красивый. Просто не слушай никого и будь таким, каким хочешь. "Просто не слушай никого и будь таким, каким хочешь," - мысленно повторил внутри себя Иван. Шилов надел на его бледные ноги теплые носки и, захвативя полотенце и тапочки под мышку, потащил его в его комнату. -Эд, скажи, а тебе не тяжело? - в это время спросил Ваня. -Тебя нести - никогда не тяжело, - улыбнувшись, ответил ему Эд. Он затащил Ваню в его комнату и положил на кровать, после чего накрыл одеялом, завернув в него ноги. -Еще такой момент, Вань, - произнес Эдмунд, - про Скорпиуса. -А что с ним? - спросил Иван. -Как видишь,он хорошо идёт с тобой на контакт и ждёт от тебя того же самого. Так не откажи ему в этом, не стесняйся его: как видишь, он тебя не стесняется. Немного погодя Эд произнес: -Просто понимаешь, мужская дружба - вещь, которая может жить очень долгие годы. Это у девок она до тех пор, пока не начнутся мужики, в большинстве случаев. А у пацанов она может быть на долгие годы, начиная со школы или с универа. Знаю даже людей, у которых жена была одна, другая, третья, четвертая, а друзья с универа и на всю жизнь, взять того же Плотницкого. То же самое, в какой-то мере и у меня - как дружил с Малфоем-старшим со школы, так и до сих пор, хотя он сбежал в Италию и был признан по уши виноватым, а я сменил фамилию и был оправдан. Перед тем как уйти, Шилов произнес: -Знаешь, мне тебя жалко, что ты, так сказать, таскаешь свою голову на плечах. Внутри тебя горит такое яркое солнышко - не дай ему погаснуть. Для этого просто разрушь бетонную стену внутри себя и отпусти его. Хорошо, что открылся мне, молодец. Доброй ночи тебе. -Тебя тоже, - ответил Ваня, и Эдмунд исчез в светлом коридоре, закрыв за собой поскрипывающую дверь и оставив после себя темноту. За окном начинал поддувать ветер, качая деревья, а через открытую форточку шел свежий воздух приближающегося дождя. Прохладные дуновения ветра, теплая кровать и холодная подушка сделали свое дело. "Действительно, а что, если попробовать выйти из зоны комфорта?" - подумал Ваня перед тем, как заснуть. Минувший день был для него очень насыщенный, полный событий и всего нового, которое, казалось, пришло из другого мира. "Может, пора бы уже снести эту самую стену, если все вокруг идёт мне навстречу?" - подумал Иван напоследок, после чего заснул достаточно быстро, будто растворившись в мягкой постели. Он отключился почти сразу после того, как закрыл глаза. Ему в ту ночь снился странный сон. В нем Шилов куда-то его собирал и напоследок перед выходом надел на него длинную кофту и куртку, которую достал откуда-то из шкафа. Ее Эдмунд подтянул в поясе и стал застёгивать на все замки, намотав ещё поверху шарф и надев на голову шапку-ушанку. Ваня в таком виде почувствовал тепло, как под этим нагретым полотенцем. Куртка была длинная и очень теплая, она облегала тело, прижимаясь к нему, но не стесняла движений. После этого странного ритуала Ваня, надев ботинки и теплые носки, вышел за дверь квартиры и пошел куда-то по зимней Москве. "Внутри тебя горит такое яркое солнышко - не дай ему погаснуть," - проворачивал он эту фразу, сказанную Шиловым, снова и снова в своей голове. Ваня будто петлял по бесконечному лабиринту узких улиц, то поднимаясь в горку, то спускаясь под горку. Старинные дома вокруг него образовывали длинные, бесконечной долго тянущиеся стены, над которыми сияло голубое морозное небо, и оттого они вскоре стали все на одно лицо. Хождение взад-вперед, пусть и во сне, быстро надоело Ване. Он не мог ориентироваться ни на одну из достопримечательностей: их просто не было видно. В конечном счёте он сел на бетон около какого-то дома и подумал: "Да что ж такое?" Ваня проснулся в четыре утра следующего дня. Солнце в окне ещё только всходить справа в окне, но его было плохо видно из-за облаков. Лес все ещё обдувался августовским ветром, разошедшимся небывало сильно ночью. Природу за окном всю трясло, и она все не собиралась останавливаться. В форточке пищал вихрь, и ее пришлось закрыть.