Qui Circumdabit Me (Те, Кто Меня Окружают)

"Не побочный ли это эффект от любовного зелья?" - подумал вдруг Шилов. Он попытался навскидку вспомнить возможные побочные эффекты от зелий, который он давал Ване в последнее время. "Наверное, не надо было давать ему такие гремучие смеси, а то еще не то будет," - сказал он себе. На минуту Эдмунд решил представить себя на его месте. "Что может быть ночью?" - рассуждал он, - "Ночью темно. Спит он без света. А темнота это что? Темнота это, наверное, смерть, или очень похожа на то. Сам механизм умирания, наверное, похож на засыпание. Но тут вопрос скорее философский". На этом остановившись, он еще больше открыл шторы на кухоноом окне, за которым все больше просветлялось и становилось более голубым небо. Время все ближе подбиралось к полуню; солнечный диск возвращался в привычное глазам положение. Шилов посмотрел на секунду на небо и попытался разглядеть в нем более тонкие облака, подбираясь с ними все ближе к краю неба. На природу за окном, приходящую в себя после сухой и холодной зимы и промозглой уже прошедшей части весны, ему стало смотреть в целом приятнее. Стало легче дышать; чистый свежий воздух, в котором пахло все более новыми знаками, бодрил лучше чем кофе и не давал засыпать. -У тебя в комнате, кажется, темновато, - сказал Шилов Ване, - в этом, наверное, дело. Шилов на секунду представил себе, как нес Ваню до кухни. Эдмунд заметил, как тот прижимался к нему в то время и сам обнимал, будто старался не отпускать и при том был не в силах держаться мертвой хваткой. При этом сам он думал, что Иван делал так неспециально, будто это было чем-то самим соой разумеющимся в таком положении. При этом у Вани были очень сухие глаза, настолько, что плакать у него на ходу не получалось. Сейчас он сидел напротив и не мог ничего сказать, так, будто никак не мог прийти в себя. Он снова опустил голову в пол и смотрел вниз снова потусклевшим лицом, опустив глаза и расслабившись. "Наверное, напугал я его," - подумал Шилов, но все же решил как-то действовать, и спросил, стараясь сказать так, тчобы вопрос не казался возникшим из воздуха: -Ты боишься темноты? Ваня, как будто его и не услышал, не ответил ничего. Он таки о остался сидеть в той же позиции. -Прости, я тебя напугал, - сказал Шилов, аккуратно подобравшись к нему и обняв его. ребенок сначала еле заметно прослезился ему в плечо, но потом скинул голову на нее и оперевшись на него так. Шилов остался в таком положении на минуту, держа его на себе и поддерживая руками под спину. Прижав его голову к себе Эдмунд погладил ее и потом сказал: -Понимаешь, меня тоже пытались убить. От того и остался такой шрам на шее. Он повернул голову и сказал шепотом, еле слышно Ване в ухо: -Да, умирать - это страшно. И я до сих пор боюсь засыпать на ходу, потому что ощущения очень похожие. Когда что-то снится - тоже, на самом деле, очень этого боюсь. Особенно если сны такие цветные и со звуком. Он приостановился на некоторое время. Не изменяя положения, он, недолго думая, сказал: -И, поверь, я не хочу, чтобы ты испытывал это еще раз. Подержав его в таком положении, будто желая сказать: "Я с тобой", он сказал. отдалившись постепенно и осторожно обратно на свой стул: -Наверное, пирог скоро будет готов. Шилов отошел к духовке и, встав на колени у дверцы и принюхавшись, он сказал, улыбнувшись: -Пирог скоро будет готов. Давай я тебя отведу погулять туда, на балкон, хочешь? А там и будет готово. Внезапно Ваня улыбнулся. Шилов, начавший привыкать к его почти что кукольному выражению лица, переспросил: -Да ведь? Пойдешь? Ваня кивнул ему. -Тогда пошли, - сказал Эдмунд и, снова подхватив и одев его в свою куртку, отнес его на балкон и там посадил в кресло. Ваня, как только был посажен в плетеное кресло на балконе за широкой панорамной стеклянной дверью, и пришел в себя, быстро всмотрелся в местность, которую увидел перед собой. Бескрайняя равнина была серо-зеленой, с серо-белыми проталинами, оставшимися с марта, старой, но такой же серой травой и лесами. Небо большими участками уже просветлело, но тучи, составляющие со светлыми пятнами мозаики, часто хаотично плавали по небесному океану и казались уже больше плотами на озере, чем заплатками на разбитой дороге. Шилов тоже всмотрелся в это же небо и заметил, что такая слоеность, которая была рано утром, ушла. -Тут как-то лучше дышится, да? - спросил он Ваню, повернувшись на него голову так, будто хотел ему уодить и бегал газами то где-то по стенам, то разглядывая Ваню, но точно не смотря на пейзаж и небо. -Да, - внезапно ответил ему Ваня. Ему волей-неволей приходилось расслабляться в это время. Он стал постепенно расслабляться; по крайней мере, это было из-за плохого самочувствия и ужасающей температуры. Ему становилось легче, но нельзя было в полной мере сказать, что он шел на поправку. Пятна, пусть их и стало меньше, когда Ваня задышал свежим воздухом, все ещё медленно переплывали и, ярко и кусками мелькнув, внезапно и мгновенно исчезали. Он вгляделся в то, что видел перед глазами. Сразу за забором простиралась долина леса, в котором деревня, немногие занятые озимыми поля и пустырь, окружавший места, где жили люди, были похожи на озеро. В нем между домами то и дело показывались зелёные островки соснового леса. Деревья, как вблизи, так и вдали, были с пологими кронами, и еле заметно все возвышались и возвышались, казавшись уже у горизонта, располагавшегося за многие километры вперёд, непролазной сучковатой стеной. Ваня уже более облегчённо дышал, и ему с каждым вдохом и особенно выдохом становилось, пусть очень медленно, но все же лучше. От горла постепенно отплозал ком, глаза стали светлее и в них стало яснее. Он вздрагивал и, приходя понемногу в себя, снова улавливал нить до этого только время от время появляющегося сознания. В эти моменты он был готов слушать Шилова, но не мог нормально говорить и завязать разговор. Наконец он посмотрел на него так, будто взглядом хотел сказал: "Ну, скажи что-нибудь". -И всё-таки, давай договорим, - сказал ему Шилов, боковым зрением уловивший его глаза. -Давай, - сипло и так же очень тихо сказал Ваня. Эдмунд остановился и замер, вглядываясь недолго куда-то вперёд и, казалось бы, обдумывая слова. Он сам, казалось, не понявший, что только что сделал, снова подтолкнул себя к диалогу, сказал: -Да, Вань. Умирать страшно, и мы всё-таки с этим столкнулись, пусть и каждый по-разному. Он взглотнул и уловил горлом холодный как мороженое, но свежий воздух. -И всё-таки ты герой, - сказал Ване Эдмунд. -Как? - спросил Ваня. -Тебе, конечно, проходить через то, через что ты прошел, было очень рано. Но, я тебе говорил, теперь все будет по-другому! Шилов тихо и незаметно подошел к нему, после чего тепло обнял, сказав: -Вот увидишь - будет лучше. -Лучше? - переспросил Ваня, повернув на него голову. -Гораздо, - не задумываясь, ответил ему Шилов, - я тебе утром сказал. что будет, и, надеюсь, ты это помнишь. Шилов, улыбнувшись, отошел от него к железным перилам балкона и, расщупав карманы, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку. Встав так, чтобы Ваня все видел, он достал одну сигарету и зажег ее у себя в зубах. Пока он, обжигаясь и перехватывая, неумело, но стараясь сделать это степенно и неспеша, выкуривал ее, Ваня спросил: -Эд, а ты куришь? -Да нет, так, - по-доброму, будто что-то объясняя, ответил он, улыбнувшись, - просто для того, чтобы запомнить наш с тобой разговор. Докурив и поморщившись от тлевшего фильтра, пахнущего уже горелой пластмассой, Шилов ловко потушил бычок о стену и, убрав ее в карман, сказал Ване, подойдя поближе: -Слушай, Вань, ты тут посидишь пока? Мне просто надо пирог вынуть и... еще одно дело сделать. Ладно? Иван поддакнул ему, так, будто хотел сказать: "Как хочешь".Сразу после этоо Шилов еще раз обнял его, и, отварив дверь балкона, сначала пошел на кухню, где вынул пирог из духовки, а потом обесточил дом, взял лампочку и отвертку и принялся за работу. Ваня снова, через полтора часа, очнулся в своей комнате, куда его перенес Шилов. Тот все еще стоял над ним, на лестнице-стремянке, и вкручивал в потолок лампочку. -Ну, вот и все, - произнес Эдмунд, оглянувшись на него на секунду, когда закончил работать. -То есть погоди, Эд, что это было? - спросил его удивленный Ваня. -Ну, я тебе лампочку вкрутил, - сказал Шилов, слезая с лестницы и убирая ее вон в коридор. -То есть погоди, - ответил ему вопросом ребенок, - то есть ты за этот час разворотил потолок, а я все время лежул тут? -Ну типа, - ухмыльнувшись, ответил Шилов, - только вот потолок разбирать было вообще не надо. Ваня заметил, что он работал голыми руками, когда он сел рядом с ним на кровать, убрав инструменты и лестницу. Вокруг не было ни крошки строительного мусора; казалось, что Иван пробудился ото сна, в котором происхдило все то, что было сегодня утром. -Ну что, включим? - улыбнувшись, предложил Шилов. Не спрашивая Ваню, он бегом сгонял в электорщитовую и там вставил пробки обратно. После этого он снова вернулся в комнату ребенка и, появившись в дверях, сказал, держа руку на выключателе: -Смотри! Ваня обратил внимание на потолок. Когда Шилов так сказал, он быстро нажал на кнопку. Сверху, прямо над постелью Вани, но ниже его головы, включился теплый свет. Ваня в тот же момент всмотрелся в него так, будто это был для него желанный подарок. Он зажмурил глаза и прослезился от счастья, так и желая сказать: "Спасибо тебе", но так и не сказав, будто не желал рисковать или так, будто его одолели эмоции. Он просезился, лежа с закрытыми глазами, веки которых грел новый теплый свет.