Qui Circumdabit Me (Те, Кто Меня Окружают)

Когда он поднимался по лестнице в комнату ребенка, Тео его спросил: -Нед, ты надолго? Ты же вчера поменял ему гипс? -Где-то на час, Тео, - ответил ему Эдмунд, - надо будет его покормить и разговор один провести. Шилов, остановившись, чтобы ответить, на лестнице, пошел дальше. В окне на лестничной клетке его встретил точно тот же однообразный вид из столбчатого леса, серо-синего неба и забора. "Ну, была не была," - вздохнув, подумал Шилов и дернул одной рукой дверь, готовый ко всему. Сердце у него не дрожало, и он сам не понимал, что переживает за то, как пройдет разговор. По работе он, бывало, говорил на самые разные темы, как с коллегами, так и на переговорах, и темы, которые поручались ему, часто были тяжелые. Сам генерал Арсеньтьев во время командировки в Ираке часто посылал его подписывать невыгодные соглашения вместо себя, по-видимому, думая, что он не патриот и что у него рука не дрогнет. Часто он бывал в Курдистане, на севере Ирака, и разговаривал с курдами-радикалами, которые наотрез отказывались слушать военную администрацию и офииальных властей. Со свойственным ему хладнокровием при делах он часто выступал третьей стороной между конфликтующими и при этом у всех имел авторитет. Шилов, сам того не признавая, переживал за исход разговора. Пока готовил завтрак, он три раза сочинил и отредактировал свои примерные слова, но все равно е г надеяться только на них. Эдмунд никогда не рассказывал больным людям о том, что они больны на самом деле, и притом все серьезно. "Но, все-таки, это не настолько тяжелый случай," - сказал он себе на секунду до входа и, постояв секунды две в дверях, зашел. В комнате горел теплый свет. Ваня лежал на кровати, закатав глаза. Он все еще был бледный, но руки и ноги у него не были холодные и цвет лица был пусть и все равно немного синюшный, но он казался гораздо более естественным. Его бил озноб, и он, накрытый одеялом, старался как можно больше завернуться в него. Он лежал на спине и смотрел в потолок и не сразу понял, что в комнату вошел Шилов. Реакция его подвела, и он не сразу посмотрел на него. -Ну, привет, Вань, - сказал Эдмунд, сев на принесенный до этого стул рядом и поставив плошку с бульоном на столик с лампой, - как настроение? Ваня хотел было ответить, но, казалось, не смог открыть рот, несмотря на уже отовленный шаблонный ответ "нормально". -Так и запишем: настроение никакое, - ответил Шилов сам себе на этот риторический вопрос, - я принес тебе поесть. Помню, тебя стошнило в прошлый раз, так что тут всего десять ложек. Эдмунд пересел на матрас вплотную к Ване и помог ему сесть, осторожно подтянув к себе. -Сразу говорю: будет плохо - подай знак, - предупредил он. Эдмунд зачерпнул первую ложку из тарелки и засунул ее в рот Ване, который открыл левой рукой. Тот, еще не придя в себя, разглядел через приоткрытые глаза как Шилов сидит на его кровати и держит у него одной рукой под носом тарелку, а другой засовывает ложку в рот. Обоняние учуяло запах приготовленного, и Иван посмотрел на дно миски, в желтуюводянистуюжидкость с кругами от растаявшего жира на поверхности. Он не хотел есть, но и не сопротивлялся насильственному кормлению. -Вот, молодец, - прокомментировал Шилов, засунув очередную порцию ему в рот, - уже пять ложек есть. Ваня, пусть и проснувшийся только десять минут назад, уже чувствовал себя уставшим. Он закатывал глаза и, несмотря на то, что был накрыт по шею, дрожал от холода. Голова у него стучала как колеса по рельсам, а сердце пусть и билось реже, чем обычно, но извлекало из себя редкие глухие удары. Что происходит, он понимал лишь относительно, потому что перед глзами ежеминутно плавали пятна. Шилов пощупал его лоб и сказал: -Температура очень высокая. Помнишь, ты вчера не хотел пить мой коньяк? Так вот, наверное, тебе придется. Вдруг Ваня поднял на него голову и посмотрел устало куда-то в дальнюю стену, а не ему в глаза. Сделал он это так, будто что-то хотел сказать, но потерял дар речи. Эд в этот же момент посмотрел ему в глаза, но так, будто полностью понимал его и хотел как-то поддержать иуспокоить, но не мог подобрать слова. -Ну, то есть как - коньяком? - объяснил он, - может, слышал, что, скажем, вмоем детстве детей с температурой водкой обтирали, это хорошо помогало. Лекарств же было - только антибиотики и аспирин, и тот в самых крайних случаях. В остальном - или моча поросенка, или водка... Ваня не ответил ему никак, а только опустил глаза в пол. Он сидел как старая фарфоровая кукла, бледный, раскинувший прямые ноги и потупивший голову. Волосы у него были растрепанные, а лузу мутные. Со вчерашнего дня ему стало хуже. "Наверное, моя ирония не уместна," - подумал Шилов. Он, недолго думая, потрогал его за плечо и сказал: -Вань, посмотри на меня. Ребенок с трудом поднял голову и оперся ей в стену. Эдмунд посадил его прямее одной рукой, а правой, которая была свободна, расстегнул воротниковую пуговицу рубашки и еще две после нее. Подняв Ване голову выше, он показал ему на мощный рубец, прошедшийся некогда ему повдоль горла. Клепок на нем, которые он тогда, еще при ранении, максимально аккуратно наложил себе, уже нисколько не было видно, и застарелое ранение выглядело как грубый и толстый белый шов, который на коже было заметно с трудом. -Присмотрись, - попросил его Шилов и показал на шов, - я... я же смог... это пережить, и живу при этом очень хорошо, понимаешь? Да, не все было сразу, но ... у меня получилось. Поверь, и у тебя получится! У тебя такой же есть, только на сердце, но мы с тобой тоже заростим его, и со временем ты и не вспомнишь, что он у тебя был. Ты... ты, может, боишься, но ты же не один, да и вообще, у нас были похожие истории... Ваня послушал этот путанный монолог и, пусть он был недолгий и обрывочный, был, по-видимому, тронут им. Он во время паузы, которую ненарочно сделал Шилов, пустил слезу. Она пошла где-то по краю глаза и, скорее всего, была насыщенная и тяжелая, если упала с бледной щеки на матрас и расплылась на нем. Он сидел с закатившимися глазами и не смотел на Эдмунда, , пусть и был вообще без сил, показывал, что слушает его и казалось, чтобыл готов ему ответить, но не мог. -Я понимаю тебя, - сказал ему Шилов, - у меня тоже такое было. В какой-то момент сначала все рухнуло, потом появилась надежда на то, что будет лучше, а потом меня так же пытались убить. И выжил я тоже по счастливой случайности, но потом все стало по-другому... У меня была надежда на перемены, ну и, как видишь, я очень даже хорошо живу. В этот момент Ваня зажмурил глаза так, будто оттуда должно было вытечь много слез. Он, бледный как моль, сидел и плакал, потому что был растроган и не мог делать больше ничего. Слезы у него пошли неосознанно, будто он едва был в сознании, и были похожи на дождь, который в тот день обещал начаться с минуты на минуту. Эдмунд готов был расплакаться вместе с ним, и смотрел на него так, будто сам прошел через то же и был готов поделиться помощью. Он взял его за руку. Она была бледная и похожая на фарфоровую, но уже не такая холодная. "Пульс стал лучше", - подумал Шилов, прощупав вену. -Послушай, - произнес Шилов, держа его за руку, - я в тебя верю, тебе будет лучше со временем. Так, как сейчас - это просто так сейчас. Вот увидишь - будет лучше! Он попытался погладить его по щеке в знак понимания, но она была насквоь липкая и мокрая от пота. Шилов, несмотря на это, не отдернул ее, и только через несколько секунд, когда плавно отпустил, сказал, улыбнувшись натянуто, но постаравшись сделать это максимально незаметно: -Придется тебя помыть. Полежи пока десять минут, и потом пойдем мыться и выпьем лекарства ладно? Прикрыв глаза, Ваня тихонько кивнул. Еще немного слезинок вытекло из его глаз, и Шилов вытер их краем рукава и, потрепав за руку, которую все еще держал, поднялся с кровати и пошел на кухню подготавливать нужные зелья. На кухню в холодильник он переместил несколько снадобий, которые чаще всего использовал для лечения чего-либо. Когда он спустился, то вынул сразу все вои зелья и, достав пять стаканов, стал вымерять нужную дозу для Ивана. В ленточных окнах, расположенных сразу за кухонным гарнитуром, примыкающим к южной стене, виднелось, что погода становится все более промозглой. Тучи: серые, белые и разных оттенков синего ползали по небу, как домашние мухи по стеклам окон. Они все так же относительно высоко нависали над землей, но фон неба стал более потухшим. Света солнца так и не было видно, и поэтому зелья приходилось разглядывать под светом, который тепло проходил через бутылки и склянки. Шилов разливал жидкости разных цветов пипеткой по стаканам, периодически перемешивая их и задумываясь, какую дозу лучше дать. "А1-Н6 или лучше все-таки А1-С1-Н1?" - думал он, перебирая разные варианты рецептур. Такую классификацию препаратов, в которой у каждого вместо путаного названия есть номер, он придумал с годами и внедрял ее в своих разработках, сочтя ее более удобной и систематизованной. Недолго думая, он решил все-таки остановиться на компромиссном варианте - А1-С1-Н1, которым заполнил половину первого стакана. Далее он достал С2-Р1 и смешал его с В3-Р3-А4, но, решив, что в итоге получится слишком гремучая смесь, добавил в него А1-Н5 для купирования эффекта. "Можно, в теории, от температуры взять Н4-В4, но это будет слишком паллиативно; уж лучше коньяк," - подумал он, и, решив сначала испытать обтирание коньяком на себе, налил в третий стакан Н4 в чистом виде, для временного эффекта. В четвертый он налил "Искуственную кровь" в чистом виде, а в пятый залил ее же, но смешанную с "Любовным зельем". С составлением рецептур он справился довольно быстро, это не заняло у него труда. В то же время он решил дать Ване отдохнуть после еды и в свободное время провести опыт с растиранием на себе. Достав незаконченную бутылку, он взял из лаборатории полотенце и пошел с ним в ванную. Там он встретил Теодора, который брился после завтрака. Он обычно вставал поздно и приступал к работе только ближе к обеду и засиживался до поздней ночи, чего нельзя было сказать о Шилове, который спал два раза день и работал в основном ночью. -Ну что, Нед, как успехи? - спросил тот, когда Шилов пришел и стал раздеваться. -Мы, можно сказать, даже не начали, - ответил ему тот, - сейчас проведу испытание коньяком на себе, а там посмотрим, что лучше - Н4-В4 или коньяк. -Думаешь, надо рискнуть? Ты же его обожжешь так? -Я на себе попробую, - ответил Шилов и, смочив в коньяке полотенце, стал им растираться. -Потом надо будет провести тест на опьянение, - сказал он потом, - и никакого Н4-В4 не будет надо. Растеревшись, он сразу пошел к Ване, взяв с собой лекарства. Тот еще лежал, казалось, не сменив положения: он будто застыл в одной позе, закрывшись под одеялом наглухо. Он уже не смотрел так настороженно на Шилова, но не мог заговорить с ним на этот раз. Ваня в то время, когда Эдмунд ходил за лекарствами, не спал, а плакал все это время: это быловидно по слезам, ручьем прокатившимся по его бледным щекам. Он весь горел, но чувствовал, как сильно мерзнут руки и ноги, хотя и не мог обэтом сказать. Шилов прощупал его лоб и щеки еще раз и, вытерев ему слезы рукавом, понял, что температура очень высокая. Он пододвинул Ваню вверх, в положение сидя, и, поставив поднос и расставивстаканы, сказал ему: -Ну вот, Вань, теперь мы будем лечиться. Знаешь, я пока решил не рисковать так с коньяком, а только дать тебе зелья. Глотать тебе будет тяжело, но все равно, прости меня, но я тебе тогда буду в рот заливать силой. Что уж поделаешь, так медлить теперь нельзя. Уже надо что-то делать. Он сначала взял стакан с "Искуственной кровью", - жидкостью, похожую на масляную воду по вкусу и прозрачную по цвету. Ваня выпил его без силового вмешательства и даже не помутив глаза. -Теперь - Н4-В4, - сказал ему Шилов после этого, взяв стакан с желто-коричневой жидкостью, водянистой и с рафинированным запахом, как у "Искуственной крови", - прости, но он будет невкусный. Но его, тем не менее, все равно придется пить. Он подсел, нависая над Ваней, и стал вливатьему правой рукой злье, а левой придерживать его. Вная от такой процедуры помутился и попытался скорчиться от боли, но Шилов его сдержал и, отодвигая зелья, похвалил, приглаживая ему волосы: -Ну что сказать, Вань, ты сегодня молодец. Ты и разговор утром стерпел, и зелья выпил, так что сейчас мы мыть тебя будем. Эдмунд сначала поднялся, а потом подхваил Ваню за подмышки и, согнув ему правую руку, прижал к себе. Ему было тяжело и немного больно держать такого костлявого пациента, но он, захватив предплечье и кисть согнутой руки, подтянул Иана вверх, сказав, кряхтя: -И, взяли... Ваня сам не понял, как он так быстро и локо был поднят. Шилов, хотя и не выделялся размером рук и телосложением, пусть и был высокий, ловко его потащил в направлении ванной, по дороге открывая двери ногой. голова у Ивана кружилась, и он едва различал куда его несли. Он рассмотрел только пологую лестницу и заметил поворот в коридор, ведущий к двери черного входа и ванной. В глазах и голове у него было мутно, и те слова, что говорил ему Шилов, доходили до него будто через густой туман. Он не мог думать, но понимал общую суть того, что ему говорили. Говорить у него не получалось, и сам он был только наполовину в сознании, поэтому думать в таком состоянии было невозможно. Эдмунд, будто понимая, что Ваню даже в такой позиции укачивает, закрыл ему глаза рукой и приподнял голову ей же. Дотащив его до ванной, Шилов устало посадилл его на стул и стал восстанавливать дыхание, параллельно раздевая его. Выключив кран, который до этого открыл Тео, он залил в вану "Искуственную кровь", еще несколько зелий и снова подхватил Ивана, уже раздетого. Держать его Эдмунду было странно. Шилов, перед тем, как посадить ребенка на дно, долго оглядывал его без одежды. При этом он учть не прослезился, и даже не от того, что веса за последние месяцы он потерял катастрофически много. Держа его за костлявую спину и ноги, он испытывал смешанные чувства. Он со временем стал смотреть на него немного растерянно, будто не знал, что ему делать. он, птрогав его холодные и худые руки, вспомнил на секунду, как Столярова показала его ему еле живого по видеосвязи. Конечно, сейчас по Ване было ясно видно. что он живой, пусть и бледный, но Эдмунду он представился на мгновение умирающим, таким, коогда его пытались убить. От этого он пустил слезу, и подолгу не мог совладать с собой, ничего при этом не говоря. Вдруг Ваня на руках у него открыл глаза. Он, казавшийся до этого почти эфемерным, внезапно оживился относителоьно своего предыдущего состояния. Он, попытавшись подтянуться в висячем положении, посмотрел на Шилова все тем же бледным кукольным лицом и лубокими карими, но казавшимися высохшими глазами. Он уже не плакал, но все еще отходил от переноски и посмотрел так, будто хотел спросить. что происходит. -Тебе холодно? - спросил его Шилов, посмотрев на него такими же глазами, так, будто только что прочитал его мысли, - извини, просто задумался. Все, прости, опускаю. Посадив его аккуратно в воду, Эдмунд сел рядом. Он намылил губку и стал натирать его в полупрозрачной воде. Всякий раз проверяя, что стенки ванны теплые, он то подливал немного воды, то немного зелий. "Все-таки надо с тобой поговорить," - подумал Шилов, - "Конечно, не сейчас, а когда ты заговоришь. Я пока еще не готов, но подумаю как". На покореженное тело ребенка ему было тяжело смотреть. Представив, как он страдал, Эдмунд чуть не заплакал. "Наверное, сердце он еще тогда себе подоровал," - подумал он. Закончив с туловищем и намылив ребенку голову, он, осмотрев ее на предмет вшей, невольно впился в нее пальцами и продолжил перебирать и без того мыльные волосы. Ваня не реагировал на это никак, будто не чувствовал свое тело. -Попробуй подышать, - порекомендовал ему Шилов, перейдя уже к такому же массажу плечей. При этом он натянуто улыбнулся, то ли для Вани, то ли для самого себя. Смыв с него шампунь, он пересадил его на пол и, вытерев, переодел обратно. Оттащив его в комнату и закрыв в кровати одеялом, он сказал: -Я в город поеду, - произнес Шилов, обняв Ваню и слегка уколов небритым со вчерашнего дня подбородком, - постараюсь недолго. Ты пока спи, отдыхай. Я тебе окно прикрою. С этими словами он вышел, зарыв окно, погасив весь свет и оставив включенной только лампочки рядом с Ваниной кроватью. Из окна освещенной комнаты открывался вид на лес, начинающийся метров через десять-пятнадцать и уходящий вдаль, образовывавший бескрайнее море. Над ним, серо-зеленым из-за сырости, возвышались громадные тучи, дождь из которых лил, как из ведра. Земля снаружи двора превратилось в большое месиво. Таяли сугробы, притаившиеся в глубине сосен. Дорога из деревни в Вологду была такая же серая, пусть и не размытая. Лес обступался вокруг нее, загораживая от ветра и дождя. «Хорошо еще, что дорогу мы тут сделали», - подумал Эдмунд, перескакивая со встречной полосы при виде машины. В Вологде он зашел в ателье Анны Михельсон, которая со своим бизнесом шила для Ротфронта и Шилова вещи. -Ну привет, Ань, какие новости? – спросил Эдмунд, зайдя внутрь бывшего магазина в центре. -А, Эдмунд, - ответила портниха, сидящая на администрации, - да нормально все пока. -Есть кому шить? -Да не особо. Дорого же для всех, провинция, что сказать. Бывало, что шишки какие-то заходили, ну или ты, или кто из Ротфронта. -Ну да ладно, сейчас я тебя озолочу. Дело такое: ко мне приехал племянник из Германии, и вот его надо приодеть под местные условия. Что ты шьешь мне – знаешь. Мерки я с него снял, у него 42 размер, или XXS, кому как нравится, - Шилов, произнеся это, выложил на стол лист с измерениями. -А что делать ему? В каком объеме? -Ну ты знаешь, что ты нам шьешь. Ему – все то же самое: те же рубашки, футболки, штаны, кофты, ну и всякое такое. Работать будете как стахановцы. Хотите - я доплачу, чтобы Вы остановили сколько-то линий. Написав примерный список, Михельсон произнесла в ответ: -Эдмунд, это сто тысяч с чем-то. -Вообще без вопросов, - произнес Эдмунд и, попрощавшись и расплатившись, поехал дальше. По дороге из Вологды ему встречались поля. Одни были заросшие, а на других зеленели озимые. Сосны окружали трассу и то и дело то превращались в непроглядные россыпи, то разбрасывались по округе. Серое небо все еще висело над головой; то начинался, то заканчивался дождь; то где-то вдалеке слышался гром. Дорожный асфальт стал скользкий, и поэтому Эдмунду пришлось сбросить скорость. Он проехал до границы Вологодской области и повернул на свою деревенскую дорогу. Раз за разом над деревней проходили сердитые тучи. «Хорошо еще, что дорогу сделали», - думал Шилов, двигаясь к своему дому. К обеду стал завывать сильный ветер и засыпал мелкий снег, превращая окрестности в слякоть и болото. Небо со временем заволокла густая туча, погрузившая во тьму все село. -Да, ну и погодка сегодня, - уже в который раз за день пожаловался он Ване.