Qui Circumdabit Me (Те, Кто Меня Окружают)

Ваня проснулся у Столяровой дома днем в тот день. Он был одет легко и, осмотрев себя, удивился. Чистая одежда как влитая сидела на нем, отмытым до блеска и коротко постриженным. Гипс не так сильно, как вчера давил на ногу. Чуть приподнявшись и подложив под спину несколько подушек, Ваня оглядел комнату в квартире. Он лежал на все том же диване, напротив которого стояло несколько шкафов. Сразу перед ними, но ближе к окну стоял сложенный стол. На подоконнике стоял чемодан, в который были сложены какие-то вещи. Рядом с ним стоял облокоченный на стену костыль. Иван впервые почувствовал, что по-настоящему выспался. Ему казалось, что произошедшее было лишь только кошмарным сном и не более того, но таким, что в этот сон хотелось верить. Ребенок выглядел гораздо живее чем вчера, разве что сломанное колено мешало двигаться. В комнате было светло: с утра в ней горели все лампы наперекор еще не взошедшему солнцу. Темнота над городом и железной дорогой рядом с домом еще не до конца рассеялись из-за тумана, примерно такого же, который был и предыдущие два дня. На кухне на плите Нина гремела кастрюлями. Оттуда веяло приготовленным, но Иван еле-еле почувствовал этот звук. Механические часы над дверью тихо тикали, секундная стрелка наматывала круги один за одним, приближая счастливый час встречи с Шиловым. В таком хорошем настроении Ваня проснулся впервые за долгое время. Он сидел и то смотрел в окно, выходящее на одну из центральных улиц, то на телевизор, картинка в котором виднелась через стеклянные двери. Там София Ротару пела: «Червону руту не шукай вечорами, ти у мене єдиний, тільки ти, повір. Бо твоя врода, то є чистая вода, то є бистрая вода з синіх гір». Иван незаметно для себя стал отстукивать ладонью в такт этой старой песне, показавшейся для него радостной. Почему-то, когда она слышалась, ему представился Шилов, с таким же тихим ласковым голосом и таким же тембром, как и в галлюцинации под снегом. Столярова, выключив плиту, когда прозвучали последние аккорды песни, быстрыми шагами пришла в его комнату. Застав Ивана в таком виде, она сказала: -Ну привет, - и поставила на стол, пододвинутый к дивану, обед. -Здраствуйте, - ответил мальчик, попытавшись подняться, но женщина жестом его остановила. -А ведь оно действительно доброе, - радостно ответила она, - сегодня восемнадцатое апреля. Запомни эту дату: сегодня, по факту, твой второй День рождения. Шилов мне сейчас позвонил и сказал, что будет здесь через час. -Как там он, кстати? – спросил Иван. -Зови его теперь просто по имени. Его, так-то, Эдмунд зовут. В этот момент Ваня весь светился от счастья. Он в тот же момент разрыдался от радости, не проконтролировав свои эмоции. -Слезы счастья, - отозвалась Нина. Через две минуты Ваня в новой пижаме сидел за столом и, поедая жаренную картошку, слушал Столярову, рассказывающую про Шилова: -Ему пятьдесят семь лет, наверное. Он живет в деревне Кукобой. В свое время он руководил школой волшебства, причем не одной, но сейчас занят собственными исследованиями. Эдмунд живет там со своей семьей – с братом Василием и мамой Еленой. -А как его звать по имени-отчеству? -Его полное имя – Эдмунд Теобальдович Шилов, он по происхождению немец. Он редко когда говорит с акцентом, поэтому ты, наверное, хорошо его поймешь. -А знаете, я в школе писал про него сочинение, - ответил Ваня, - еще тогда, когда про него от Вас узнал. -И что же ты написал? – поинтересовалась Нина. -Ну написал, мол, он – химик, я люблю к нему ходить на работу и всякое такое. Мало написал; большую часть додумал. Когда Иван закончил с супом, Нина продолжила говорить: -Может, ты представляешь, как выглядит бабушкино ну или дедушкино воспитание. На всякий случай скажу тебе, что он, во-первых, химик, во-вторых – козерог, в-третьих – у него имя на «Э». То есть можно сказать, что, вообще-то, надо бояться таких людей. Он еще очень не любит, когда к нему подлизываются, поэтому советую тебе в ходе работы с ним быть немногословным, даже если у вас будут самые панибратские отношения. Он, конечно, может, изменился за последние пятнадцать лет, может, стал еще добрее. -Только у меня, наверное, функция будет небольшая, - предположил Ваня. -Да, твое дело маленькое, но самое важное и опасное. Вообще, мне сейчас Ян звонил и говорил, что про него рассказывала Историчка, мол, какой он добрый и хороший. На самом деле – да, он правда добрый и хороший, но как начальник очень требовательный. Столярова подсела к Ване, закончившего с котлетами и пьющему чай, и стала рассказывать ему историю из своей жизни: -Знаешь, я у него работала какое-то время, еще тогда, когда он был директором школы магии. Он, конечно, эту работу не очень любил, но все равно делал ее старательно. Так вот, взял он меня, можно сказать, по доброте душевной. Но я тебе скажу, что у него на работе дружба заканчивается. Так, он, например, не пристраивал к себе своего брата, который лет на двадцать, что ли, его моложе, не сделал ему липовый военник через друга-генерала, а отправил со стартовым капиталом в Англию бегать от армии и делать там свой бизнес. -Кстати говоря, - спросил Ваня, - а что со мной произошло? От асфиксии мне был пришли кранты через минуты три, и Вы бы просто не успели доехать. На меня еще, наверное, был навален большой слой снега. Почему я смог выжить? -Ну, думаю, тебе больше всего угрожало переохлаждение. Ты там, видно, на первых порах пытался выбраться своими силами, но смог только высунуть голову. А ее только слегка привалило снегом, так что ты мог дышать. Тем временем Шилов подъезжал в такси к дому Столяровой. У него в наушниках играла песня «Another brick of the wall», и он подпевал: «We don't need no education! We don't need no thought control! No dark sarcasm in the classroom! Teachers leave them kids alone! Hey! Teachers! Leave them kids alone! All in all it's just another brick in the wall» и стучал по колену в такт. Выйдя и расплатившись, Шилов подошел к подъезду, набрал на домофоне номер квартиры Столяровых и стал подниматься по лестнице хрущевки. Нина открыла ему дверь и Эдмунд, сняв наушники, вошел в квартиру. -Ну что, привет, - произнес он, - как там Ваня? -Привет, Эдмунд. Да он там как жених на выданье, - ответила Нина, - я его сегодня целый день готовила. Обедать будешь? -О, спасибо, не откажусь. Только сначала на Ваню посмотрим. Разувшись, Шилов пошел в гостиную. Нина спросила его: -А кстати, Эдмунд, где ты купил такие наушники? -Эти? – переспросил Шилов, - эти – беспроводные. Я такие в Германии купил. -И ты еще новейшим айфоном обзавелся, как я вижу. -Кстати, да, это у меня десятка. Я взял его из Германии тоже. Тут бы такой стоил тысяч, не меньше. Зайдя за порог гостиной, Нина сказала Ване: -Ну что, Ваня, знакомься – Эдмунд! От зашедшего в комнату мужчины у Ивана глаза на лоб полезли от удивления и восхищения. Шилов был среднего роста и с черными волосами, коротко постриженными. Ване показалось, что он выглядит гораздо моложе своих лет: через волосы так и не проступила седина и на лице было очень мало морщин. Карие и глубокие глаза Эдмунда оглядели помещение и, остановившись на ребенке, тепло улыбнулись. Шилов был в черных джинсах, серой футболке и коричневом джемпере. -Здравствуйте, Эдмунд Теобальдович, - опередил его Ваня, первым протянув руку. Шилов вынул руки из карманов и, сделав удивленное лицо, пожал руку, сказав слегка дрожащим голосом: -Привет, Вань. Зови меня просто Эд, ну или Нед, как больше нравится. Да, может, это для тебя будет какое-то время тяжело, но постарайся. Хорошо? -Хорошо, постараюсь, - ответил Ваня. -Ну что, пойдемте обедать? – предложила Нина, - Ваня уже обедал. -А, ну тогда пошли, - ответил Шилов. Одев после обеда Ваню, Эдмунд спросил: -А нет на него никаких документов? Никогда об этом не спрашивал. -Сама искала, нигде не нашла, - ответила Столярова, - сколько не искала. Да и тебе не советую. -Хотя какая разница, я просто запишу его задним числом себе в паспорт, - ответил Эдмунд, - а ему сделаю свидетельство о рождении задним числом. Просто не хочу возиться с этими упырями из опеки. Погоди, а тебе что, нечего брать? - удивлённо спросил Эдмунд Ваню, который, как он видел, не спешил собирать вещи. -Да, Эдмунд Теобальдович, ой, Эд, - поправив себя, произнес Ваня, - мне просто брать отсюда нечего. Все свои вещи я накануне выкинул в мусорку. Хотя погодите, ой, погоди... Иван стал шарить свои вещи, в которых его пытались убить. В кармане насквозь промокших брюк он нащупал некогда насквозь промокший, а теперь ссохшийся, для затвердевший и скомкавшийся выдранный тетрадный лист. Это был черновик того сочинения, в котором он представил Эдмунда как своего папу, работавшего химиком. Оглядев чудом уцелевшие и оставшиеся разборчивыми строчки, писанные еле видной синей ручкой, он сложил сочинение вчетверо и аккуратно положил его в карман новых штанов. Шилов поправил на нем кофту и помог подняться с костылем под левой рукой. После этого теплые руки Эда надели на него куртку и, завязав шнурки на ботинках, стали помогать ему спускаться по лестнице. -Смотри, в грязь не наступи, - предупредил Эдмунд перед выходом из подъезда. После этого он, вызвав такси, сказал Нине: -Ну тогда мы поехали. -Я сопровожу вас до аэропорта, если надо, - произнесла она, - тебе, может, тяжело его тащить. -Да ничего, в нем вообще весу нет. Если что, я смогу оттащить его на руках. -Тогда я пойду, давай, до свидания. -Давай, счастливо, Фаддею и Яну Фаддеевичу привет передавай. После этих слов Нина, помахав Ване рукой, ушла обратно в свою квартиру. А Ваня и Эд в тот момент стояли на тротуаре у подъезда. Иван, слегка расстегнувшись, посмотрел вперёд, на улицу и железную дорогу и улыбался. Для него в тот момент, не ощущающего запахи, послышался какой-то острый запах. Он исходил от всего: и от снега середины апреля, очень влажного, мокрого и тающего, образуещему слякоть на дорожке к дому. Исходил он и от самого панельного дома, слегка пахнущего бетоном. Голые делевья тоже издавали такой запах, несмотря на серость всег вокруг и пыль. Где-то там, за забором, где проходили железнодорожные пути, через которые был проложен мост, проходил поезд. Картину дополнял переливающийся всеми оттенками красного, розового и жёлтого, закат, окрашивающий сугробы, забор и город в теплые и нежные оттенки. Синева впереди впускала свежие потоки воздуха в город, так что Ваня почувствовал свежий ветер, дующий в лицо и исходящий со стороны Волги и набережной. В стеклах панелек, частного сектора впереди и многоэтажек отражался закатный свет, обозначающий венец светового дня середины весны. Свежий и в то же время немного морозный воздух обдувал лица Ивана и Эдмунда. Для Вани все это пахло по-новому, не так, как раньше. "Все пахнет так по-новому", - подумал он, -"Все так пахнет... свободой!" От этого ощущения, такого чувства, вида и такого запаха, Ваня счастливо, прямо по-детски рассмеялся от своего счастья. Это был не такой приторный смех, который он издавал, замечая какой-то курьёз, и не такой, какой он симулировал, когда слышал какой-то анекдот. Ваня смеялся по-настоящему счастливо, радуясь, как ребенок. Для него свобода была невиданным до того чувством, и она вызвала у него сейчас эйфорию. "Я вырвался из этого рабства!" - про себя радовался он. Ему казалось, что он мог бы сейчас плясять от своего счастья, но не мог из-за стесняющих его движения костылей и гипся, и поэтому исполнял дикие пляски радости внутри себя. Стриженые волосы без шапки обдувал со прохладным ветерком апрельского вечера, но из-за эмоций холод не чувствовался. Эдмунд, увидев это, надел на него шапку и вытер салфеткой пот с лица. Сам Шилов тоже был безумно счастлив, но проявлял свои эмоции немного по-другому. Он расплакался от счастья, не сильно выявляя слезы. -Интересно, ты часто бывал в центре? - спросил он Ваню. -Да нет, Эдмунд, не особо часто, - ответил Иван, удержавшись от того, чтобы назвать Шилова по имени-отчеству. -Тогда давай проедемся по центру? На набережную сходим? Все равно там мне говорят, что самолёт задерживается. Ты как, можешь ходить? -Да, конечно могу, давай... те. Через две минуты Эдмунд помог Ване сесть в такси , сказав водителю ехать на набережную через центр. Машина, преодолев пробку на развязке, относительно быстро проехалась по центру. Минув вокзал, центральную улицу и площадь, она выехала на набережную. Эдмунд, вынув Ваню, расплатился. Проходя по набережной с Иваном под руку, Шилов, глядя на Волгу, сказал: -Конечно, красивая у вас тут Волга. У нас, в Вологде, она тоже как море. Только представь - едешь по дороге, и слева от тебя такое море гигантское. Леса вокруг, провинция глухая, что ж поделать. Ваня на эти слова ничего не ответил. Шилов, оглядев все вокруг себя, произнес: -Ты не верь в то обо мне, чем тебя страдала Нинка. Как-никак, она еврейка, а они все такие. Просто понимаешь, часто дети воспринимают своих родителей, как свое начальство, и поэтому они зачастую учатся, ведут себя смирно и все такое. Ты просто пойми: я тебе не начальство, вернее, я у тебя только в одном плане начальство - по поводу моих опытов. В остальном я так тебе скажу - я тебе не цербер, чтобы гавкать по любому поводу. Надеюсь, мы будем жить дружно. Ты понял? -Да, Эд, я понял, - ответил Ваня. -Вот и решили. Меня на работе вообще никто не называет по имени-отчеству, я не учитель, - сказал Шилов и добавил с иронией, - пока что. Ну, надеюсь, мы сживемся.