Золотые монеты на алтарь бога

      Ноги утопали по бёдра в снегу. Казалось сугробы, подобно воде, пытались утащить под иссиня-голубое море снега.       Черные как чаща глаза щурились, силясь рассмотреть дорогу впереди, но не успевали открыться и наполовину, как вьюга била по глазницам, не давая различить даже собственных рук. Более двух холодных ночей молодой мужчина скитался. Лишь вечером, когда пурга замела следы, не давая охотнику и шанса повернуть назад, зверолова посетило неприятное осознание, что он совершенно дезориентирован.       Небо, темно-синее и безлунное, давило на путника сверху, а деревья окружали нескончаемой стеной, высокими шпилями сосен впивались в небосвод, грозясь его проткнуть.       Возможности открыть карту у него не было, вьюга, начавшаяся прошлой ночью, явно не собиралась стихать, и кажется, с каждым часом только крепчала, зверела, словно пытаясь показать, что она тут главная, что она в силах решать кто достоин жизни, а кто — нет.       От беспрерывного завывания ветра ужасно болела голова, а спутанные каштановые волосы словно специально вылазили из-под шапки-ушанки, пытаясь закрыть обзор косым глазам.       Вьюга нескончаемым потоком била по телу, выматывала, словно играла, задаваясь вопросом -"Насколько хватит молодого охотника?»       Даже спустя два захода солнца и борьбы со стихией его руки оставались сильны, а ноги крепки.       Но рано или поздно, всему приходит конец.       Давно побелевшая от холода ладонь продолжала сжимать рукоять ладного деревянного лука. Меховые перчатки уже перестали спасать от зверской погоды, но не давали рукам потерять последнюю чувствительность. Лишь белая меховая накидка и высокие черные сапоги, с тем же мехом внутри, спасали от ветра, давая возможность идти дальше, невзирая на окоченевшие руки и стопы.

***

      Он прошёл более полуночи, но так и не стал ближе к собственной цели.       Вьюга выматывала, мешала идти, смотреть, чувствовать, слышать, дышать. На ресницы и тонкие брови налип лёд, а некогда прекрасно видевшие глаза помутнели. За каждым деревом чудились тени животных, из-за чего рука рефлекторно вскидывала лук, а тетива натягивалась грозя сорваться, давая стреле шанс настигнуть цели.       Вязаный шарф закрывал половину лица, но даже так его губы обветрились и побелели. Они грозились вот-вот лопнуть и заполнить рот горячей кровью. Габриэль даже был бы рад этому, почувствовать что-то отрезвляюще тёплое, приятное, после стольких часов холода. Даже если это будет горькая кровь, ведь он уверен — боли совершенно не почувствует.       Вечно холодные горы грозились стать его гробницей, местом, откуда он не выйдет, в котором его не найдут.       Вдалеке послышался гром.       «А будут ли искать?» — он уже знал ответ на столь сентиментальный вопрос.       Бывший азарт от задания давным-давно покинул разум, оставляя после себя осадок ввиде разочарования в собственных силах и опыте, а также злости на обстоятельства, которые грозились стать его причиной смерти. Вот так, без гроба. Место, где ему не дадут спокойно отдать богиням душу, так как его тлеющее тело точно найдут хищники за которыми он охотился. Хищники, которые будут рады еде. А местная хозяйка с серпом наперевес точно будет улыбаться, звенеть льдом, будто смеясь звонким женским голосом. И легким ледяным ветром, словно лелея собственное дитя, будет оглаживать шкуру сильного зверя, давая понять, что всегда готова спрятать детей среди снега и непроходимых лесов.       Ему показалось над головой ударили молнии, так громко прозвучал гром. Но молнии били неподалёку, у подножия горы, там, где он хотел укрыться среди скал и снега.       Желание идти туда пропало словно его и небыло изначально. Оставалось лишь два шанса: первый — найти поблизости пещеру; второй — найти старую зимовку. Если, конечно, таковая тут вообще существует.       На третий день он шёл без цели поймать зверя, нет, не сейчас, пока он не способен видеть, его руки дрожат, а пальцы потеряли хвалёную былую хватку. Он потерял уверенность в том, что способен убить, а не быть убитым. Ясно и дураку, идти на зверя в такой уязвимой позиции — самоубийство.       Тяжело переступая и задыхаясь от усталости вместе с ледяным ветром, что разъедал лёгкие, полузакрые глаза плыли по рыхлому снегу, пока не наткнулись на углубления впереди. Перед ним и дальше по склону к горам в толще белой пелены утопали следы огромного, хищного зверя.       Молиться богам было бессмысленно, никто не услышит его крики среди камней, нескончаемых деревьев и плохой погоды. Поэтому, даже не взглянув на небо, в поисках помощи охотник устремил взгляд вперёд, пытаясь рассмотреть, как далеко ушёл зверь. Но вьюга не дала мужчине взглянуть в даль, ударив снегом в очи. Он зажмурился, а после быстро-быстро заморгал, пытаясь избавиться от воды. И без того помутневшее зрение не давало и шанса разглядеть что-то кроме черно-белых пятен перед глазами.       Из красных усталых глаз хлынули слёзы вперемешку с талым снегом. Лёд на ресницах мешал, чуть-тёплые слёзы щипали обмороженный нос, глазницы. Солёная вода хотела скатиться вниз, к щекам и подбородку, но шарф не дал ей это сделать.       Рука в перчатке потянулась к шарфу, медленно стягивая его вниз, заставляя повиснуть на шее.       Габриэль дал себе передышку, медленно полной грудью втянул ледяной воздух, давясь им и кашляя надрывисто и болезненно, стараясь делать это тихо, глуша ладонью в перчатке собственные звуки. Вокруг его лица появлялись облака пара, но пурга быстро подхватывала их, унося в даль.       Стало легче. Слёзы сошли на нет, оставляя после себя ледяной шлейф, что неприятно стягивал кожу на щеках, а нос перестало щипать. Пурга словно сжалилась, резко пропал ветер, снег, до этого причинявший боль, перестал бить по лицу.       Красиво. Снег завитками кружил в промерзлом воздухе, оседая на стылую землю, переливаясь серебром в свете луны.       Габриэль прошёл рядом со следами барса, рассматривая их, но так увлёкся, забыв об аккуратности, что пришёл в себя только когда под сапогами послышался громкий треск, а следом правая нога провалилась под сугроб, заставляя вторую ногу неестественно подогнуться под себя.       Снег был ему по шею, мешал выбраться из западни. Одна рука пыталась зарыться в насыпь снега, пока вторая, что сжимала лук, ослабила хватку, оставляя оружие где-то в снегу.       Теперь свободная рука в перчатке пыталась упереться в землю, рядом с провалившимся бедром, но всё было четно.       Габриэль глухо замычал, когда понял что левая нога, та, что болезненно подогнулась под тяжестью тела, начала онемевать. Он провозился в снегу не менее получаса, от резкого выброса адреналина ничего не осталось кроме неподъемной усталости. Руки перестали бороться за свою жизнь, легкие уже не болели от каждого вздоха. А снег мягким одеялом падал на землю, словно убаюкивал, знал всё наперёд, пытался успокоить перед тем, как навсегда замести в снегах его холодное тело.       Веки налились свинцом, стали неподъемно тяжёлыми, в голове болезненным танцем, закружился туман, не давая из-за усталости ясно мыслить. Руки остались в снегу, сил вытащить их просто не было. Но охотник знал, если он пойдёт на поводу у собственных желаний, закроет глаза, и провалится в желанный сон, это будет последний сон в его жизни.

***

      — Сына, — позвал сильный женский голос рядом. Маленький мальчик повернул голову в сторону матери.       — Да? — чёрные глаза непрерывно смотрели на родительницу, пока женщина, переступая сугробы, двигалась дальше в лес.       — Никогда не спи на морозе. Даже если очень сильно хочется, у этого один конец — смерть. Тебя убьют во сне, и не важно что: хищник, другой охотник или холод, — спокойным ровным голосом говорила матушка.

***

      Дыхание спёрло, Габриэль почувствовал, что вот-вот из глаз хлынут слёзы. За то, что разочаровал матушку и отца, за то, что он не такой уж и хороший охотник, за то, что пошёл на поводу низких желаний.       Деньги.       Мужчина закусил губу, прикрыл глаза и больше не смог их открыть.       Он почувствовал что-то странное, что-то кажется текло по лицу …талый снег?       Нет.       Слишком тёпло.       Холодное, как у мертвеца, лицо не дало сразу понять что происходит. Он не мог чувствовать запахи, даже дыхание через нос было пыткой. Поэтому язык это единственное, что осталось. Рот слегка открылся, и юркий язык скользнул по губам, облизываясь. Но стоило чему-то еле тёплому коснуться языка, как Габриэля посетило осознание.       Кровь текла к подбородку и капала, пачкая шарф и лицо.       Когда он успел удариться? Или это губы наконец лопнули? Хищники точно найдут его по запаху крови. Это дело времени, осталось лишь надеяться, что умрёт он быстрее, чем его поймают.       Жизнь пробежала перед глазами за секунды, но он всё продолжал смаковать кровь во рту, словно пытаясь ей напиться перед смертью, уталить что-то странное, что-то плотоядное, древнее.       Глаза были закрыты, а язык так и продолжал слизывать кровь, пока та не затвердела на холоде, стягивая кожу, и лишь тогда силы покинули тело, заставив его качнуться и упасть лицом в снег.       Но Габриэль готов был поклясться, что лежа лицом вниз, слышал, как зима зазвенела радостно, засмеялась по-женски мягко, закружила в танце снежинки, а после стихла, оставляя после себя ощущение проигрыша.