Black Butler: Book of the eternal death

— Готова? — Уильям осмотрел Ребекку с ног до головы, пытаясь найти в ней что-нибудь, что сойдёт за повод оставить её тут ещё хотя бы на пару мгновений. — Готова, — утвердительно кивнула она, поглаживая кобуру с ножницами. — Не хочешь оставить их тут? В конце концов, не на сбор собираешься. — Мне… — она глянула в его только на вид спокойные глаза и вздохнула. Как будто бы и врать сейчас не имело смысла. — Мне так спокойнее. Т. Спирс всё равно неодобрительно протянул ладонь. Но вместо того, чтобы вложить в неё требуемый предмет, девушка сжала его руку собственной и спешно затрясла: — Всё, пока, я пошла. — Стоять, — монотонно протянул жнец, взаимно обхватывая женское запястье. — Ну чего? Уилл снова дёрнул рукой, стряхивая с неё чужую ладонь и молчаливо давая понять, что сейчас не время для ёрничанья. Девушка шумно шмыгнула носом и принялась расстёгивать оружейные ремешки на бёдрах. — Вот и славно. Я не хочу, чтобы наша инспекция завершилась на том, что ты самолично убьёшь барона, и тебя отправят в изолятор. — Тебе лишь бы правила идиотские. Этот полудурок достоин смерти как никто другой. — Надо же, как ты заговорила. Уже не плачешь по погибшим? — Я плакала по тем, кого считала несправедливо умершими. Или, как минимум, по тем, кто был нормальным. По кому-кому, а по съехавшему с катушек детолюбу я плакать уж точно не собираюсь! — Ладно, — вразумительно выдохнул Уилл. — Давай серьёзно, Ребекка, мы не убиваем тех, кому нужно умереть в другое время, и не спасаем тех, кому суждено погибнуть здесь и сейчас. Мы вообще ничего не делаем, кроме как собираем души и ведём учёт. Это главный закон Потустороннего мира. Поэтому я прошу тебя не как какой-то начальник, но как партнёр. Пусть и временный. Не делай глупостей. Нокс потупилась в пол. Грубить напарнику она не хотела, хотя его безукоризненное следование правилам иногда действительно выводило из себя. А ещё раздражало то, что в некоторых случаях он всё-таки переступал через свои принципы и нарушал их, когда ему это было нужно. Не убивал кого попало, конечно же, но действовал иными методами. В любом случае, сильнее всего в ней сейчас разгоралась не злоба, а волнение и мандраж. Что она увидит в доме Кельвина, когда доберётся туда? — И… Извини, — сорвалось с её губ совсем тихо. Тем не менее Т. Спирс всё прекрасно расслышал и даже на секунду замолк. — До сих пор непривычно слышать такое от тебя, — отшутился он, понимая, что Ребекка выглядит сейчас так, будто ещё немного, и снова расплачется. — Я понимаю твои чувства, всё это — одна сплошная отвратительная история, но давай мы сейчас успокоимся и трезво взглянем на ситуацию: за дело взялся контрактор, шанс того, что всё пойдёт не по плану, мизерно мал. — Контрактор… Т. Спирс, это травмированный ребёнок. Я! Я боюсь того, что может там находиться, а что будет с тем, кто увидит в точности скопированную сцену того дрянного обряда? Или детей в таком же положении, в каком был он сам? — В любом случае… — Да-да, я всё поняла. Будем надеяться на лучшее и не лезть в задницу. — Чудно. — И вообще, странно слышать слова защиты от того, кто отзывается о демонах как о последнем дерьме, — скептично буркнула девушка, продолжая медленно поднимать на него взгляд, попутно осматривая выбивающиеся из-под одежды шрамы на его коже. Оставили их явно не простые смертные. — Предпочту в данной ситуации закрыть на это глаза. Он скован рамками контракта, поэтому его легко держать на коротком поводке даже дитю. — Вот! Вот видишь! А как же правило всегда убивать демонов, а? Ты следуешь им только когда они не мешают тебе что-то делать. — Хорошо. Давай по-другому, — жнец устало вздохнул, бросил кобуру с ножницами на кровать и сложил руки на груди. — Как только Себастьян Михаэлис зайдëт на территорию цирка «Ноев Ковчег», я вызову подкрепление, и мы все дружно здесь устроим кровавую резню на лад Белгравийской, в которой погибнут все здесь находящиеся люди, и из которой многие жнецы выйдут калеками, только если не последуют за уже убитыми. — Белгравийская — это тот инцидент с Элис Маккей? — Да. — В нём что, участвовал этот Себастьян? — …Нет, — спустя продолжительное молчание ответил он, явно не желая вдаваться в подробности происшедшего. — Того демона мы не нашли. — А, он ещё и жив остался. Прекрасно. Ну тогда с чего такая уверенность? — не будь тема разговора столь щепетильной, Ребекка бы непременно поинтересовалась об этой бойне, о которой никто толком ничего не знает. Т. Спирс-то точно должен быть в курсе. Он всё знает. Но сейчас она только быстро отмахнулась от съехавшей в сторону темы и продолжила говорить о правилах и демонах. — Я в своей жизни повидал достаточно. И мне хватило единожды встретиться с ним лицом к лицу, чтобы понять, что он не просто случайное мелкое ничтожество, а самое что ни на есть первородное чудовище, так что предпочту лишь наблюдать за ними со стороны. Чего и тебе советую. — Что-то не вяжутся твои опасения про вырезанный цирк с тем, что детишки из поместья останутся живы-здоровы. Ладно, мы что-то заговорились, Т. Спирс. Я всё поняла и никого не буду трогать или выносить оттуда. — Спасибо. За примерное поведение дам тебе забрать душу барона, если её не поглотит, конечно же, Михаэлис. — Да так будет даже лучше, если он его сожрёт и отправит на нескончаемое мучение… Или что там происходит после того, как нечисть съедает души, — она одобрительно, словно Бургхардтовская ворона, закивала головой, прикидывая, как уродец под именем Томас Кельвин будет жариться в геенне огненной. Затем дёрганность овладела её телом уже полностью, будто она превратилась в рождественского вечно кивающего болванчика, и Ребекка нетерпеливо забарабанила ногой по полу. — Если волнуешься, мы всё-таки можем пойти вместе. — Нет, — отрезала она. Может, ей и было бы легче, если бы Уильям был рядом, но она упёрто продолжала пытаться не растратить оставшиеся крупицы достоинства, которое уж точно пошатнётся при виде слабых беззащитных детей. Которых, тем более, ей даже спасти не дают. — Спи. — Да как же тут заснёшь, — он улыбнулся и легонько похлопал по её плечам. — Будь осторожна.       В полной готовности Ребекка скрыла присутствие и осветила палатку изнутри, переносясь на перепутье перед Солсбери. Или После Солсбери. Она проезжала тут и как раз проснулась, когда они с Гробовщиком пересекали указатель с надписью, вот только Адриан не уточнил, был ли он перечёркнут. Тёмная часть междугородней трассы почти не подсвечивалась, и до ближайшего фонаря, от которого в холодном туманном воздухе толку было немного, оставалось примерно шагов сорок-пятьдесят. — Здорово… — пессимистично пробубнила она вслух, вздохнула и скинула с плеча рюкзак, чтобы на ощупь найти компас. В такой темноте иначе бы и не получилось. Судя по расположению Портсмута, идти нужно было в направлении на юго-восток, ровно между стрелками за стеклянным экранчиком, от которого отражался маленький огонёк фонаря, — в какой-то момент поисков Ребекка потеряла терпение, и, отцепив от ремешка на ноге небольшой фонарик, подожгла свечной фитиль зажигалкой. Что там дальше-то? Потом, дойдя до Портсмута, она найдёт поместье по адресу. Но… Идти? Да сколько она тут будет блуждать, в таком случае? — Тоже мне, всемогущий, блять, жнец! Не может телепортироваться без знания местности. Ну и дерьмо, — снова нарушила она тишину, недовольно вскидывая руки, отчего собственная тень её, отбрасываемая от маленького источника света, затряслась на неровной снежной поверхности. Девушка пошла вдоль дороги, надеясь найти ближайшие жилые здания не к утру и по пути думая, как же все-таки всё переменчиво. Вот только в сентябре они колесили по юго-западу Британии, пересекая золоченые поля, красиво сочетающиеся с иссиня-тëмным небом, из-под туч которого обнадеживающие выглядывало солнце, а по обочине, подгоняя пасущийся скот, бегали детишки. В спину дул лёгкий, ещё тёплый ветерок, взъерошивая волосы и высушивая мокрую после ливня одежду, а всем, что тогда заботило её, были какие-то наивные романтические чувства, остаточные, но легко перебиваемые обществом Адриана, эмоции от дела Потрошителя да небольшой интерес касаемо посмертной судьбы той, кого они везли в Лондон. — Господи, да почему же я такая тупица, — уже громче, в полный голос задала она риторический вопрос природе. И пошла дальше, собственно, не ожидая никакого ответа на него. А ответа и не должно было быть. Может, Ребекка и была где-то по-детски наивной, и стоило кому-то проявить к ней толику внимания и хорошего отношения, как стрела купидона уже торчала из её груди. Может, она и не понимала окончательное устройство мироздания, и всё, на что она опиралась — было единственное чувство справедливости, почему-то особо остро гложущее её в моменты, когда вселенная не давала удовлетворительного кармического результата. Может, когда она поняла, что её искренность и эмоциональность совершенно не ценятся никем, кроме того, с кем ей не удастся, по всей видимости, быть, она и залезла в свою скорлупу, словно моллюск в раковину, закрываясь и пугаясь проявлять чувства к окружающим. Но вот уж кем, а тупицей Ребекка не была. Тем временем, нынешняя дорога, по которой она шла, утопая в снегу, была абсолютно пустынной, покрытой нетронутым телегами белым полотном и опустившейся на него сверху чернотой небосвода. Даже луна здесь была скрыта за тучами, а звёзд и подавно не видно, отчего от снежинок логично не отражалось почти никакого света, и всё, что хоть как-то сейчас источало его, сводилось к далёкому-далëкому фонарю и маленькой лампадке в её руках. Всё это место можно было охарактеризовать одной фразой — беспросветная тоска. И Ребекка довольно быстро прониклась настроением окружающей среды. Она осталась здесь совершенно одна, как хотела бы вчера, например, чтобы пережить эмоциональную встряску. Сейчас же одной, поняла она вдруг, находиться было и спокойно, и как-то по-дурацки печально. В голову тут же, перекрывая уличную тишину, полезли разного рода мысли: вопросы касаемо вчерашнего происшествия, положение ведущегося дела, воспоминания минувшего ужина. И последнее даже немного согрело её.       Вечером, на ужине, чтобы отвлечься от поганых мыслей о бедных заточённых детях, во время пустой будничной болтовни с Бист, пока Долл каталась на плечах у Джамбо и не слышала их разговоров, она решила поинтересоваться у неё кое-чем из того, что обсуждалось ранее с Ниной. — Ну и как прошла ваша прогулка? — с исконно женским интересом начала тогда укротительница их диалог. Вот уж был такой парадокс: почти что любой женщине всегда было интересно разузнать насчёт чужих отношений. Либо же Бист, будучи "на безрыбье" пыталась таким способом восполнить собственный запас романтики, бесследно затрачиваемый на Джокера, который самым жестоким образом игнорировал любые её попытки сблизиться. — Ну… Мы встретились с моей давнишней подругой и её кавалером… Поболтали… Во-о-от. Кстати, не сочти за грубость, это просто интерес. Вот ты, например, как думаешь, достаточно ли десяти свиданий с молодым человеком, чтобы с ним… э… ну… переспать? Привычно сидевший по другую сторону Ребекки Т. Спирс на этом моменте аж поперхнулся, резко и со стуком опустил стакан с водой и пихнул её коленом под столом. Нокс, еле оторвавшись от циркачки с раскрасневшимися от интимности темы щеками, повернулась к жнецу. Тот лишь молча дождался, когда их взгляды пересекутся, украдкой кивнул на часы и ретировался из столовой. Неужто засмущался? Ха-ха, да ну. Бред… Бист тогда поддержала слова Нины, что неудивительно, ведь была она воспитанницей улиц, на которых никогда не существовало закона "сначала ты выходишь замуж". Выслушав её, рыжая тут же вскочила с места и под идиотским предлогом желания побыть с "любимым" вдвоём, попятилась из столовой, ловя затылком косые взгляды услышавших их диалог с укротительницей. Ну, так они хотя бы беспокоить не будут.       Мощный холодный поток ветра вернул её в реальность. В опустошённую зимой, безлюдную, единственно перебиваемую ледяным протяжным свистом стихии, реальность. Ребекка заправила за замёрзшие уши волосы и накинула на голову капюшон, предварительно смахнув с макушки упавшие снежинки и скрутив натянутую на неё часть куртки у основания, прикрывая тем самым нижнюю половину лица. Пока предавалась воспоминаниям и собственным мыслям, она уже успела пересечь один фонарный пролёт, но дорога все ещё казалась неизмеримо длинной, будто девушка и с места не сдвинулась. Как же тут, чёрт возьми, холодно. Куда морознее и ветренее, чем в Лондоне. Решив согреть хотя бы руки, она обхватила ладонями фонарь, перед этим глянув на затянутые на запястье часы, которые взяла из дома: почти десять вечера, в такое время даже столичные станции уже не работают, что говорить о пригородных. В таком случае, Ребекке всё-таки придётся дойти до населённого пункта не только с целью отыскать более-менее расчищенную дорогу до Портсмута, но и совершить кражу движимого имущества у первого попавшегося дома с конюшней. Только если не… — Так, Т. Спирс, — она резко возникла на том же месте, где стояла и стряхнула с головы капюшон, который уже успело чуть-чуть припорошить. — Ты из меня ебло пустоголовое не делай, ты же прекрасно знаешь, где находится этот чёртов Портсмут. Хрена ты меня туда ещё не отправил? Уильям уже успел отыскать оставленную в ящике тумбы книгу, которую в его ожидании читала Ребекка, и сейчас, лежа на кровати, разглядывал начальные страницы. От неожиданного появления Нокс он слегка вздрогнул, опустил на неё взгляд, пару раз моргнул, хлопая ресницами, и, наконец, выдал самую неожиданную реакцию на её слова. — Неужели до неё дошло, — рассмеялся он и опустил голову обратно на подушку. — Браво, Нокс. Я уж было подумал, ты действительно будешь шататься по просёлочной дороге. — Ах ты гад! Почему нельзя было раньше… — Потому что это твоя проверка, — уже более сдержанно проговорил жнец. Он отложил книгу в сторону и перевернулся на бок, подпирая голову рукой. — И ты сама должна думать. Прямо как на своём первом экзамене. Только сейчас всё состоит из практической части. — А… — Ребекка растерянно уставилась на него, медленно понимая, что теперь-то всё начало сходиться воедино. Вся эта пустая трата времени на его ожидание, потом то же самое, но уже с ним в компании. "Ты здесь правишь балом". Да ведь он и правда находился тут только в качестве приставленного помощника. Но никак не полноправного партнёра. И вся эта заминка случилась только потому, что он ждал её действий и решений. — А раньше мне об этом сказать нельзя было? Фокс мне прямым текстом огласил: у меня будет напарник. На-пар-ник. И тогда почему ты отправился с именем Кельвина к Сатклиффу, а не ко мне, чтобы я села штудировать его дело? — Ну я же здесь, помимо наблюдения, для того, чтобы помогать тебе, а не ставить палки в колёса. К тому же, ты была достаточно убедительна и… надоедлива, — он скрестил руки и, хмыкнув, прикрыл глаза, — говоря об обыске чужих палаток. — Что-то я запуталась. То есть, от меня требуется принимать решения и действовать, но если я буду ходить вокруг тебя и ежесекундно о чём-то гундеть, то ты и сам можешь что-нибудь сделать? — Примерно. — А теперь ты всё-таки пойдёшь со мной туда, чтобы следить? — Нет, почему же. Я предоставляю тебе полную свободу. — А как же разговор двадцатиминутной давности? — Свободу в плане наблюдения, не более. Ребекка схватила с вешалки его пальто и кинула ему на кровать: — Ты всё это время водил меня за нос. Я пошла на уступки, заключила с тобой перемирие, думала, что мы будем вместе расследовать это дело. Вместе, Т. Спирс! А всё это время… — А всё это время я что, лгал тебе? Да нет, не припоминаю подобного. Мы сделали вместе немало вещей, даже нашли общий язык, разве нет? — Приготовление супа не считается, — язвительно отрезала она, не понимая, паясничает ли он сейчас перед ней или же говорит полностью серьезно. — А зачем тогда вообще был весь этот фарс? Прикрытие, перемирие… Ты мог вести себя как на предэкзамене и… — Мог, но кому от этого будет приятнее? Я же, если ты не заметила, не временного перемирия хочу. К тому же, ты уже вполне самодостаточна и разумна. — Что-то вы долго клювом щёлкали, мистер Т. Спирс. Знаешь что? Давай, переноси меня туда, мне нужно подумать в одиночестве. — О чём же? — Обо всём. Будешь тянуть резину — я вернусь в департамент, и уж найду кого-нибудь, кто там был, посговорчивее, пока ты тут раздупляешься. — Такой тон мне даже нравится, — бросил он, игнорируя оставшееся лежать на кровати пальто, резко поднялся и взял её за руку. Выглядел он как будто бы даже довольным тем, что всё наконец вскрылось. — Какой? Приказной? — недоумëнно уставилась на него девушка, пытаясь гнать из головы грязные мысли про доминирование. — Деловой, Нокс, деловой, — поправил её помощник. Вокруг тут же похолодало, не успел дым уйти с глаз, и жнецы оказались перед поместьем. — Пожалуйста, напарница. — Негодяй ты, Уильям, — она отвернулась от него и пошла ко входу, но набрать скорости не давало её запястье, которое очень медленно и очевидно нехотя выпускалось из мужских рук. Тем не менее, Ребекка пересилила себя и не повернула головы. Как-нибудь уж потом они разберутся с этим всем, сейчас не время.       Огромное трёхэтажное здание с виду выглядело безжизненно и зловеще. Ни в одном окне не горел свет, знаменуя, что возможный персонал, как и владелец дома, уже давно спят, поэтому Ребекка выкрутила светильник на всю мощность, быстрее расходуя бензин, и толкнула громадину в виде входной двери. Она ожидаемо не поддалась, Нокс безыдейно оглянулась, но сзади, на фоне резко начинающегося прямо на территории поместного двора леса, никого уже не было. Раз уж недавний разговор, в котором она участвовала, напомнил о предэкзамене, то вместе с этим в голову последовательно пришли слова про телепортацию. Нокс поглядела наверх, думая, на какой бы из балконов переместиться. — Отличная поддержка жнецу и тренировка выдержки для лентяя, — с некой теплотой в голосе промолвила она услышанную в первый день их знакомства фразу и улыбнулась, словно сам факт того, что тогда произошло, а также последствия всего этого, как минимум, в виде рассечённой брови, больше не злили её. За сим в мыслях пронёсся закономерный, но пришедший с достаточным опозданием, вопрос: и как только Т. Спирс её ещё к чёрту не послал? Она уже было хотела отмахнуться от всего этого, спихнув куда-то в сторону, дескать, она подумает об этом потом, как это обычно бывало с трогающими её темами, которые, тем не менее, очень сложно было переваривать, но поняла, что сейчас и есть это самое потом, пока она не вторглась в дом, — ведь всё идеально подходило для размышлений: и пустынное тихое место, и то, что она наконец-то осталась один на один с собой. Она снова оглядела балкон и со вздохом прикрыла глаза. Быть может, когда она вернётся обратно, она… — Нет-нет-нет. Всё, Ребекка, хватит об этом думать, — грубо прервала она собственный поток сознания и появилась уже на каменном парапете второго этажа, попутно принимая в себе обстоятельства, приведшие её к размышлениям, но не допуская их дальше. Поймав в оконном стекле собственное отражение, девушка погрозила ему пальцем: — ты тут за важным делом, думать о мужиках в таких ситуациях — очень глупое решение. Разведчица распахнула балконную дверь и вошла в тёмную комнату, подсвечивая себе путь огнивом. Помещение было простым на убранство, без вычурной мебели и каких-либо дополнительных вещей, свидетельствующих о том, что она принадлежит конкретному человеку. Скорее всего — гостевая. Она медленно обошла её и, не найдя ничего интересного, приоткрыла выход в коридор. Не то чтобы она часто бывала в подобных поместьях, но какое-никакое представление о них имела. И если даже сгоревшее родовое гнездо Дерби не подходило под него в силу того, что за ним ещё при жизни со временем попросту перестали ухаживать, то антураж главного холла в доме Кельвина поверг её в шок, теперь уже точно прогоняя из головы все зачатки мыслей и идей о менее значимых вещах. Здесь всё ещё горел приглушённый свет, и только благодаря плотным огромным шторам на окнах создавалось обманчивое впечатление полной безжизненности здания. Ребекке и голову даже задирать не пришлось, ведь ровно на уровне пролёта второго этажа, откуда-то с потолка вниз свисали ужасающего вида куклы, одна "краше" другой: безголовые, безногие, с совмещёнными телами, трещинами и сколами. На многих были надеты парики, отчего зрелище становилось ещё более неприятным. — Больной ублюдок, — шёпотом констатировала Нокс и за ненадобностью потушила огонь в фонаре. Сказать по правде, сначала она увидела вовсе не манекены. Чем ниже она спускалась по лестнице, тем чаще на её пути встречались уже начисто обломанные экземпляры. Куклы валялись прямо на ступеньках, совсем без конечностей или же с парой настолько плохо закреплённых, что между ними и туловищем были видны соединительные тросы. Некоторых из них по лицам было даже трудно отличить от реальных людей — настолько мастерски были выточены и сглажены все неровности, и лишь их стеклянные недвижимые глаза устремлялись в одну точку да безжизненно отражали огоньки свечей. У многих из них на шеях были повязаны банты, любовно причёсаны и заплетены волосы, так хорошо походившие на настоящие. Кто-то был обут и даже имел у основания ног подвязки, хотя чулков, которые должны были к ним крепиться, не наблюдалось. — Извращенец, — снова не удержалась в высказываниях Ребекка. Первый этаж приятно удивил визитёршу разве что тем, что помимо изуродованных кукол, здесь не нашлось ни единой живой души. Тогда было принято решение подняться обратно на второй этаж и осмотреть его поподробнее. Экзаменуемая раскрывала по пути каждую дверь, вглядывалась в темноту и, как только понимала, что там никого не было, включала электричество, которое практически во всех комнатах работало с перебоями и чуть ли не выбивало искрящиеся лампы. Некоторые из помещений были до дверей забиты цирковым заплесневелым реквизитом, отчего впечатление складывалось, что в этом захолустье вряд ли вообще живёт кто-то из прислуги. Так она дошла до кабинета Кельвина. Вот тут-то точно можно было разжиться информацией. С опасливым ожиданием взрыва лампочки клацнув по очередному выключателю, Ребекка прошла внутрь, наблюдая приколоченные к стенам с ободранными в кое-каких местах обоями, уже, к счастью, не вызывающие рвотного рефлекса кукольные конечности с бантиками и ленточками. Рядом с ними, в рамках, висели фотографии самого Кельвина с какими-то явно благородными людьми, картины сомнительного содержания и вырезки с новостями о трагическом случае с семейством Фантомхайвов. На столе, в беспорядочном хаосе находились газеты со статьями о пропавших детях, их же фотографии на содранных с уличных столбов листовках, стопка цирковых программок для уже отъезженных городов. Мелкие купюры и монеты валялись за ненадобностью здесь же, около целой кучи цепочек и колец с символами пятиконечной звезды и козлиной головы. Да уж, а барон и не пытался что-либо скрыть. На шее стоящего подле рабочего места манекена была завязана длинная накидка, а на небрежно опущенной голове кое-как, словно кто-то ростом ниже самой куклы постоянно снимал и надевал её обратно, размещена маска, должная прикрывать верхнюю половину лица. Во всём этом беспорядке лишь книги и какие-то свитки были аккуратно сложены в стеллаж у задней стены. Их содержание, судя по корешкам, разнилось от сказок, — особо растерзанной и повидавшей виды из них всех была книга Шарля Перро «Сказки матушки Гусыни», — до эзотерических писаний и огромных инструкций каких-то одухотворённых мистиков по связям с потусторонним миром и его обитателями. На одной из полок Ребекка заметила разбросанную колоду карт. Таро, точно такие же она видела у Мисс Фортуны, вот только здесь многие из них были надорваны и измяты. Она зачем-то собрала их всех и, перетасовав, навскидку вытащила одну, про себя загадывая исход этого дела. Башня. На память сразу же пришла трактовка гадалки. Что-то про невозможность предотвращения судьбы. — Надеюсь, твоё мерзотное логово сгорит и развалится точно так же, — Ребекка отложила карты и решила, что больше тут ловить нечего. Но на выходе из кабинета, она вернулась обратно и взяла лист бумаги и карандаш, после чего принялась спешно записывать всё, что успела увидеть. Даже упомянула результат своего экспресс-гадания. Закончив с этим, она убрала список в карман куртки, и вышла, прикрыв за собой дверь.       В самом конце пролёта её ожидала огромная комната с высокими потолками, тёмно-бордовыми обоями с позолоченным протёртым рисунком и неуместно длинным обеденным столом, на котором ещё оставались тарелки с едой. Перед ним, зловеще прикрытая тяжёлой шторой, прямо как в цирковом шатре, кажется, находилась сцена. Здесь уже электрический светильник был неисправен, а вместо него, свидетельствуя о недавнем завершении ужина, помимо оставленной посуды с объедками, догорали свечи, массово установленные по углам комнаты, а также не по размерам еле втиснутые в настенные и настольные канделябры. Ребекка обошла место приёма пищи, у которого не стояло стула, зато рядом восседала одна из кукол, целая, с макияжем, бантами на искусственной причёске и вычурной детской одеждой. Кажется, всё-таки поместье было обделено слугами, раз те до сих пор не убрали за бароном, хотя, судя по остаткам трапезы, проблем с финансами тот не имел: здесь лежали и лобстеры, панцири которых были жадно обглоданы и разгрызаны, словно за стол пустили голодного кота, и икра, и недоеденный стейк, и дорогие тепличные фрукты, которых в нынешний сезон попросту не найти на рынках и в магазинах. Оставив бардак на столе не тронутым, девушка подошла ближе к занавешенной сцене и аккуратно, чтобы её не обдало пылью, одёрнула её, вглядываясь в тьму. Пришлось даже снова зажечь фонарь, чтобы убедиться в том, что сцена пустела, вот только стойкий, отвратный и такой знакомый запах не давал покоя. Нокс запрыгнула на помост и подсветила окружение, осмотрела занавешенные стены, реквизит, оставленный и разбросанный здесь всюду, а потом медленно опустила глаза на пол, оказавшийся почти весь залитый засохшей кровью. Спешно сойдя с испачканных мест чуть ли не вприпрыжку, она зашла за кулисы, но ничего не нашла, кроме следов, словно истекающего кровью тащили, которые сбивчиво тянулись куда-то вглубь небольшого коридора. Если бы Ребекка проигнорировала сцену, то явно упустила бы эту находку. Нервно сглотнув и почувствовав, как капля пота катится вниз по виску, она пошла туда, стараясь не наступать на высохшие тёмно-бурые отметины. Они вели всё дальше и дальше, мимо дверей, одна из которых была приоткрыта, а из щёлки просачивался слабый свет. Нокс мимолётно глянула на бледно-оранжевую полосу, окрашивающую бетонные стены в себе подобный грязноватый оттенок и напоминающую, что на полу не просто грязные разводы, а едва ли стёртая кровь, после чего повернулась к загадочной зловещей темноте впереди и решила зайти сюда на обратном пути. Следы, впрочем, ставшие куда отчётливее и кучнее, возвещавшие о том, что-то кровоточащее на пару мгновений останавливалось и успешнее заливало всё под собой, привели её к запертой на отсутствующий ключ двери. Пустая замочная скважина открывала вид разве что на густую черноту, поэтому переместиться внутрь возможности не представлялось. Ребекка повернула обратно, в надежде и одновременном ужасе предполагая, что в освещённой комнате может находиться ключ, а уж о том, что там, за этой дверью, может быть, ей даже думать не хотелось. Перед тем, как начать поиски, опустившись на корточки в коридоре, она поставила светильник на одно колено, а на втором разместила уже скомкавшуюся бумажку из кармана, в которой черкнула несколько слов про остывший ужин, сцену и кровавые отпечатки. Слабо толкнув тут же заскрипевшую от малейшего движения дверь, она сию же секунду тихо ахнула и попятилась назад. В комнате со светом, оказавшейся гримёрной, на стульях, свесив не достающие до пола ноги, сидели несколько детей в разноцветных, похожих на цирковые, костюмах. Кто-то из них держал в слабых маленьких ручках маски, лица других же были скрыты за ними, и из-под нарочито весёлых, раскрашенных фанерных гримас виднелись их безжизненные вялые рты. Казалось, они и не заметили фигуры в чёрном, которая сначала уверенно зашла в помещение, а затем, увидев их всех, шокировано сделала пару шагов назад. Перед ними сидела такого же возраста маленькая девочка с тазиком и тряпками на коленях и по очереди стирала каждому попавшие на лица и руки кровавые брызги. Она также не обратила ни единого внимания на звук шагов за спиной и продолжила медленно водить пальцами по водной глади, в которой уже не было прежней прозрачности. Ребекка с ошеломляющим трепетом оглядела безэмоциональные лица, в которых с трудом читалась жизнь, ведь сначала она действительно увидела детей, а затем на мгновение подумала, что это всего лишь куклы. И с последующим осознанием, что это всё-таки действительно живые люди, к ней пришло и желание сравнить их с листовками пропавших. О ключе от таинственной двери она уже и забыть забыла. Быстро восстановив в памяти расположение папки со всеми делами, она, сделала шаг из комнаты и скрылась в столь ярком для коридорного полумрака огне. Сделала она это как-то по привычке, не будучи ни в чём уверенной, хотя всё ещё скрывала своё присутствие от смертных. Затем, она вернулась в поместье Кельвина и пролистав несколько страниц, сверила одну из них с ребёнком. Эллери Никсон, дочь рабочих на тканной мануфактуре, исчезла с улицы, когда вышла погулять с подругами, двадцать шестого декабря и, получается, уже чуть больше месяца находилась здесь. Пустой взгляд её затуманенных глаз был устремлён куда-то сквозь предметы, руки практически не держали, всего лишь придавливали своим небольшим весом маску с дурацкой улыбкой, которая, между тем, не смогла бы скрыть противоположного по настроению вялого поведения. Девушка аккуратно дотронулась до её головы и повернула в стороны, осматривая на предмет синяков и прочих следов насилия, но ничего, помимо странных точек у висков не обнаружила. Глаза её, к моменту завершения осмотра, стали мокрыми и покраснели, Ребекка зажмурилась, позволяя редким слезам просочиться сквозь ресницы, и тут же вытерла от них щëки, а после оглядела и руки девочки, обе из которых являли собой чуть ли не месиво из следов от игл шприцов. Она невротично глубоко вздохнула, пытаясь подавить в себе зачатки истерики и решила записать увиденное, тем самым отвлекая себя от сидячего полутрупа.

"на руках (сгиб локтя) видны следы от многочисленных уколов"

"на голове (висок) красные точки неизвестного происхождения, возможно, тоже от уколов"

В раздумьях, что ещё можно здесь добавить, она невзначай снова подняла глаза, как поняла, что Эллери смотрит прямо на неё. Не сквозь, не рядом с ней, а в само лицо Ребекки. — Дети никогда ни в чём не виноваты, — столь же резко, как и взгляд ребёнка, прозвучал в ушах знакомый и в то же время неизвестный мужской голос. От неожиданной совокупности внешних факторов девушка потеряла равновесие, — либо же ноги её окончательно подкосились, — и шмякнулась на пол, беспомощно ища поддержки в безжизненном ребёнке. Глаза её в приступе паники забегали из стороны в сторону, выцепляя лица рядом сидящих с Никсон. И только сейчас, секунды спустя, до Нокс дошло, что на неё смотрят все тут присутствующие. Они, больше похожие на неисправных кукол, не подавали вида, продолжая сидеть вразвалочку и медленно моргать, никак не реагировали и не издавали ни единого звука. Но всё так же пялились. Ребекку накрыло, она спиной вперёд отползла от них, будто перед собой увидела монстра, а не кучку недееспособных детей, а после вскочила на ноги и выбежала из гримёрной, задыхаясь от сдавившей горло невидимой петли. Они видели её, видели её, даже с учётом жнецовьей скрытности. Девушка не убежала далеко, лишь на пару метров от двери, из которой по-прежнему вырывалась цветная полоска света, теперь ставшая чуть шире. Она сползла по стене на корточки и попыталась отдышаться, прийти в себя, вспомнить слова Уильяма. Протерев глаза от влаги, девушка опустила взгляд на трясущиеся руки в собственных слезах: а что ждёт её здесь дальше..? Затем она вспомнила про злосчастную дверь, ключ от которой даже не попыталась найти в комнате. Посидев так ещё немного, она несколько раз протяжно вздохнула, понимая, что дышать по-прежнему тяжело, и всё-таки поднялась на ноги, заставляя себя зайти в комнату обратно. Дети, по-прежнему не выражающие никаких эмоций, с полным, оттого и пугающим спокойствием были на тех же местах и в тех же сидячих позах. Можно было согласиться, что стало бы куда страшнее, если они вдруг встали и начали бы по-человечески двигаться. Разведчица пронырнула в гримёрку и быстрым дёргнным взглядом прошлась по стенам и шкафчикам, отделяя из общего антуража на одной из полок крупный железный ключ, одиноко закреплённый на широком металлическом кольце с биркой. Она примерила его к замку и, кажется, почувствовала, как дрожь с рук переходит на всё тело, когда он подошёл. За входом её ожидала достаточно крутая лестница, параллельно которой, будто ступеньки раскатали в прямую линию, шёл так называемый пандус. Она помнила из дела барона, что тот, вследствие одной из операций, лишился ног, и сейчас, вроде бы, должен был восстанавливаться, используя кресло-каталку. Пандус имелся практически на каждой лестнице, а место главы поместья за обеденным столом не имело стульев. Что уж там ему пришили вместо прежних конечностей — оставалось загадкой, ведь Доктор кормил его всего-то какими-то призрачными, двусмысленными обещаниями, полностью не рассказывая план действий по "преображению". Нокс снова часто задышала, предвещая что-то явно не хорошее там, внизу, после чего, не стерпев, тяжело опёрлась о кирпичную стену и достала пачку сигарет. Может быть, хотя бы несколько затяжек смогут хоть как-то успокоить её? Лестница тянулась непроизвольно долго, создавая стойкое ощущение, что она попала в какую-то временную петлю и бродит здесь уже столько времени, что оно перестало исчисляться в минутах и перешло на часы. Сигарета закончилась, и то ли действительно табак, то ли долгое хождение по ступенькам взяли своё, и девушка немного, но пришла в себя. Она потёрла уставшие глаза и тем временем переступила порог подвала, который, к счастью, не имел дополнительных дверей. Вспомнив о следах, заведших её сюда, она щёлкнула по выключателю и внимательно осмотрела холодный бетонный пол, отмечая, что то, что так долго волокли по лестнице, ближе к финишу уже успело потерять почти весь запас крови. Здесь поверхность выглядела так, будто её всё-таки пытались отмыть, но все попытки эти были небрежными, поэтому подтёки отчётливо продолжали тянуться куда-то дальше, заманивая за собой. Так они привели её к незапертой двери, которую по понятным причинам страшно не хотелось открывать. Но, пересилив себя, Ребекка ногой толкнула её в сторону и впилась глазами в непроглядную черноту. Бензин в фонарике, благодаря долгим скитаниям по лестнице, уже закончился, и оставалось только молиться, чтобы здесь сносно работало электричество. А проводка, в отличие от остальной части дома, на удивление была лучше. Нащупав в темноте рычажок, Нокс боязливо прищурилась и дёрнула за него, уже даже никак не комментируя вслух и про себя всё, что тут происходило. Но вместо горы трупов ей предстал бак с грязной в крови одеждой, который, видимо, был ещё не до конца заполнен, чтобы отправиться то ли в стирку, то ли в пекло для сокрытия улик. Помимо него здесь стояли стеллажи с неимоверным количеством кукольных конечностей, битком забивающих полки и корзины, и все эти шкафы, словно стены в лабиринте, вели куда-то ещё. Не обнаружив никого живого или же мёртвого, девушка медленно пошла дальше, открывая для себя недоделанных манекенов и несколько рабочих столов с напильниками, топорами, пилами, а также стенды с дюжиной измерительных и разметочных инструментов. Под ними валялись стружки, сначала показавшиеся древесными. Но, присмотревшись, Ребекка даже будучи не сведуща в подобных делах, поняла, что они слишком светлые и плотные для обычного дерева. Даже не хотелось предполагать, из чего они были сделаны. Выше столов, на стенах, были закреплены чертежи голов, рук, ног и тел. Большинство из них, судя по цифрам, имело небольшие, детские размеры, и помимо них, напоминая о протезах циркачей, были размечены и другие конечности: женская и мужские ноги с шарниром вместо колена, как у Бист, костлявая рука Джокера. В недрах столов можно было заметить ещё несколько сложенных, уже не используемых чертежей. Стажёр брезгливо проигнорировала протёртый стул и, вытащив бумагу с карандашом, снова написала пометки, добавив к словам о материале для протезов и кукол несколько знаков вопроса. Не убирая листа, она ещё раз оглядела небольшую мастерскую и, заметив на полу горелку с почерневшим клеймом на длинном основании, добавила ещё пару слов и про них. После чего решила вернуться к основному подвалу. Повернув несколько раз, она к удивлению своему вышла в огромное помещение, обрамлённое колоннами. Чем ближе она подходила к арке в зал, тем медленнее и неувереннее становилась её походка. В метре друг от друга, по всему периметру, на длинных вытянутых ножках стояли большие, будто бы ритуальные, блюда с углями, которые в день икс, скорее всего, должны были загореться для большего эффекта. Сам зал представлял из себя огромную, сужающуюся книзу, круглую аудиторию с лавками и такими же самобытными светильниками в проходах. Но то, что было в центре этого помещения, заставило Ребекку остановиться и, в ступоре выронив папку с делом из рук, прильнуть ладонями к губам, то ли чтобы не выругаться, то ли не заплакать. Внизу стояли три немаленького размера клетки, примерно похожие на те, которые выделяли для тигров, когда подвозили их ближе к шатру перед выступлением. В них находились медленно чахнущие в холодной сырости, едва ли одетые по температуре дети. Кто-то из них лежал, кто-то сидел, обхватив колени руками, кто-то, опустив голову, медленно перебирал нитки на своих изъеденных молью робах. Никто, тем не менее, так же, как и те, сверху, не обратил внимания на спустившуюся сюда незнакомку. Тюремные камеры с людьми окружали здоровый стол из цельного камня, по всей площади которого были вырезаны странные символы, тогда как пол под ними был весь очерчен огромной пентаграммой. Жертвенный стол, по всей видимости. На нём, присмотревшись, можно было заметить давно засохшие пятна крови, а у изголовья, закреплённый цепочкой, лежал ритуальный клинок. — Господи, — Ребекка не выдержала и опустилась на пол около одной из клеток, наблюдая, как безжизненные маленькие лица поворачиваются к ней. — Да что это за пиздец… Она прикрыла лицо ладонями, ненамеренно поднимая с глаз очки. В расплывчатом виде вся эта жуткая картина на толику выглядела лучше, просто потому что её не было видно. Ребекка знала, куда идёт. Может, не осознавала и не представляла до конца, что её здесь могло ожидать, но тем не менее. И даже с учётом всей осведомлённости, увиденное выбило её из колеи. Руки её сползли вверх, пальцами впиваясь в корни волос, незваная гостья опустила голову к подогнутым ногам, и истерично дёрнулась, всхлипывая и роняя крупные слёзы на одежду и холодную поверхность под собой. Папка с делами лежала при ней, но заглядывать в неё и сверять портреты пропавших с опустошёнными и осунувшимися лицами было уже попросту бессмысленно. И так ведь всё уже ясно…       С грохотом захлопнув за собой подвальную дверь, она быстро, со взявшейся из ниоткуда энергией, дошла до гримёрной оставить ключ. Комната к моменту её возвращения уже опустела, а свет был выключен, поэтому Ребекка, не церемонясь, швырнула формованную железку куда-то в направлении шифоньера, и ретировалась оттуда, обратно спеша к сцене. Нельзя было это всё оставлять вот так. Это же, чёрт возьми, дети. Неужели её осудят за то, что она поможет им? Повернув закулисы, она вырулила на сцену, в решительности готовясь спрыгнуть с неё и, отыскав где-то в недрах дома, поехавшего старика, убить его прямо во сне. Для него это будет, по сути, лучшая смерть. Чуть ли не подарок от милосердного жнеца. Но на окровавленном помосте она запнулась и резко остановилась, заметив служанок, наконец-то убирающих со стола. Тоже дети. Тоже явно обколотые чем-то сильнодействующим. Они по двое, — сил, по всей видимости, совсем не хватало, несли одну тарелку с объедками к тележке, переступая маленькими ногами, запутывающимися в длинных подолах платьев горничных. Водрузив посуду на каталку, одна из девочек подняла голову и отрешённо посмотрела прямо на сцену, замечая не ней чужую, после медленно вытянула руку, указывая на неё остальным. — И вы тоже, — агрессивно скрежетнула зубами Нокс, спрыгнула сверху и целенаправленно зашагала к тележке с остатками посуды, разглядев на ней приборы. — Где он? На каком этаже этот ублюдок? Горничные молчали, замутнённым взглядом с отставанием наблюдая за её решительными действиями и метаниями по столовой, будто она была птицей в клетке. Они снова вернулись к уборке ужина, продолжая двигать тарелки по скатерти ближе к себе и делать вид, что помимо них тут более никого нет. Ребекка чуть ли не зарычала, тяжело выдыхая воздух из горла, в которое, по ощущениям, словно затолкали мусора. Её тошнило, хотелось разрыдаться, вернуться в палатку к Уиллу и на коленях умолять его прекратить весь этот кошмар наяву. Но ещё сильнее сейчас хотелось запачкать собственные руки в крови того, кто являлся причиной этого самого кошмара. — Убей его, — она остановилась посреди лестницы на третий этаж, услышав отчётливый голос в голове и неожиданно, будто войдя в транс, произнесла в унисон с ним: — Заслужил. После чего её затянувшиеся влагой, покрасневшие и опухшие глаза сменили эмоцию с шокированной печали на нескрываемую злобу, взгляд поднялся выше по ступенькам, а в голове холодно выстроился примерный план здания. Да, спальня полудурка точно должна быть здесь. Девушка по-маньячески тихо и быстро, пересекла пролёт, мимолётно оглядывая двери по бокам, при этом даже не поворачивая головы, но уже примерно представляя, что её конечный пункт должен находиться в самом конце коридора, поэтому уже без всякого интереса направлялась точно к цели. Одной рукой она сжимала дело, которое после подобной деформации точно пришлось бы положить под пресс, чтобы выровнить обратно, а между пальцев другой прокручивала столовый нож. Но чем ближе она подбиралась к покоям барона, тем быстрее её оставляла решительность, сменяемая на страх, горечь и осознание, что она, захваченная эмоциями, делает сейчас всё неправильно. К спальне Ребекка подошла уже совсем медленно и чувствуя запах каких-то масел, ладана и ещё десятка различных трав, которые то ли подожгли, то ли смешали и распылили по комнате. Но запах тревожил её сейчас в последнюю очередь. За закрытой дверью раздавались какие-то звуки. Как будто бы звуки того, о чём совершенно не хотелось думать, когда речь шла о детях — тяжёлое мужское дыхание, вперемешку с еле слышными стонами. — Ты моя маленькая принцесса… — долетел до неё сбивчивый голос Кельвина. — Вот так… Слегка светящиеся в темноте коридора глаза Нокс неконтролируемо расширились, подбородок, как у неё это бывало в порывах психозов, задёргался, а к горлу подступило что-то из съеденного, что-то, что сейчас отчётливо собиралось вырваться наружу. Она даже до конца не осознала того, что услышала, как исчезла из поместья и, появившись неизвестно где, даже не зная, куда конкретно перенеслась, рухнула в снег, ощущая руками весь его обжигающий холод. Её стошнило, вместе с ужином разрывая горло едкой желчью. И тогда, наконец отдышавшись, Ребекка закричала в полный голос, не боясь, что кто-то может её услышать или увидеть здесь. Она закричала, срывая связки, зарываясь пальцами в обледенелую землю, из которой вырывала куски, от бессилия и злости пинаясь ногами и в изнеможении трясясь. А после упала на поверхность и, рыдая, обратилась к небу.       Здесь оно было таким чистым, звёздная россыпь где-то за тысячи, если не миллионы миль, отрешённо переливалась холодными огнями. Израсходовав остатки сил, Ребекка распласталась на снегу и, перестав терзать криком горло, услышала не тишину, а шум воды. Пролежав так ещё с минуту, она поднялась на едва держащие её ноги и наконец-то огляделась. Будучи в нестабильном состоянии, её угораздило перенестись на Лэндс-Энд, место покоя и бесконечного созерцания величия природы. Внизу обрыва, не поддаваясь отрицательной температуре, о скалы и берег бились волны, горизонт отчётливо делил водную гладь с небесной, а море отражало звёздный и лунный свет. Спокойствие и отстранённость стихии даже повергли её в замешательство, а после постигла жестокая мысль, что люди так ничтожны и малы перед всем этим, что ни с природой, ни с миром в целом не случится абсолютно ничего, будет ли кто-то жить или умрёт. Да пусть хоть королева Виктория этим же утром будет найдена задушенной в собственной постели — ничего не изменится. Ребекка села обратно и, поджав ноги, опустила голову на колени. И чего от неё вообще хотят? Строгого отчёта о том, что в педофильском логове бесхозно находится несколько десятков изнуренных детей, многие из которых, судя по кровавым следам, уже и вовсе погибли? — Какой же это всё бред, — хрипло пробормотала она и, зачерпнув немного снега, прижала его к пылающим щекам, вместе с тем запихивая в рот. Сейчас Ребекка остро нуждалась в поддержке. И как бы Т. Спирс ни старался одновременно усидеть на обоих стульях, и пытаясь быть мягче с ней, и, одновременно с этим, следуя правилам Потустороннего, вряд ли он смог бы помочь. Если не сделал бы всё ещё хуже.       Она перенеслась обратно в Лондон. Туда, где не была уже несколько месяцев. В место, в котором в последний раз она тоже плакала, покидая его. Но и был у её слёз тогда другой, менее трагичный повод. Задний двор похоронного бюро в своей непроглядной тьме логично пустовал в такое время, и если бы Нокс не нашла здесь его хозяина, она бы просто посидела тут ещё немного, а потом, собравшись с силами и мыслями, вернулась в палатку злосчастного цирка. Здесь, как и на мысе, было спокойно и хорошо, здесь произошло то, что когда-то дало ей почувствовать себя счастливой. Она бессильно опустилась на скамейку и сразу же засунула руку в карман, отыскивая пачку сигарет, которые со сбивчивыми всхлипами оказалось крайне сложно подкурить. Отдалённые звуки ночного района постепенно возвращали её в реальность. За воротами проходили пьяницы, кричали женщины, ссорясь друг с другом или с мужиками, слышался лай бездомных собак, скрежет колёс и цоканье лошадиных подков на расчищенной от снега уличной каменной плитке — наверное, запоздалые прожигатели жизни или богатеи со своих клубных встреч ехали домой, к семьям. Ведь ещё час-полтора, и выходные закончатся, начнётся неделя, в которой опять придётся заниматься делами и что-то решать. Одной Ребекке, по ощущениям, не нужно было этого делать. Она вздохнула, устало глядя куда-то перед собой в темноте. Место не освещалось фонарём, в центре двора от повозки и гроба Вероники Сеймур, которые они с Гробовщиком безуспешно подожгли, остались лишь воспоминания, и только слабый, почти сливающийся с ночью квадратик света где-то впереди, — там, вроде бы были конюшни, вместе со звуками извне напоминал ей о том, где она находится. Сделав продолжительную затяжку, она сбила с папиросы пепел, подняла ногу на скамейку и подпёрла ею своё туловище. Не успела она докурить и отправить остатки в урну рядом, как тут же достала ещё одну сигарету. И всё-таки, кто бы что ни говорил, а плохая привычка имела какой-никакой успокаивающий эффект. Будь при ней бутылка с чем-то горячительным, она бы ещё и напилась в попытке забыться. Кто-кто, а Ребекка была не самым лучшим примером для подражания со своим сомнительным алкоголизмом и любовью к табаку, но, возможно, это, помимо слишком ярких для жнеца эмоций, и делало её чуть ближе к обычным смертным. Прикрыв глаза, она даже на какое-то время выпала из действительности, перестала затягиваться, и очнулась уже тогда, когда окурок полностью истлел в её пальцах, превратившись в охладевшую вонючую бумажку, в которую были завёрнуты донельзя измельчённые табачные листья вперемешку с мятой. Она едва разомкнула слипающиеся веки и с усилием встала с лавочки, попутно выбрасывая в урну кусок папиросы. Кажется, ей пора. Может, пройтись до этого блядского цирка пешком? Неспешная ходьба должна занять у неё ещё где-то час, а также успокоить окончательно. Хотя Ребекка и понимала, что разговор с Уильямом вновь разворошит в ней ярость и отчаяние. Если на то хватит сил, конечно же. Пошатываясь, она добрела до ворот, когда перед ней, едва уловимая, на земле мелькнула собственная тень. На улице включился источник света, и она услышала за спиной скрежет тяжёлой металлической двери чёрного хода бюро. Глаза её тут же наполнились слезами, будто всей этой успокаивающей терапии наедине с ночью, мыслями и сигаретами не было. И вместе с обострившимися чувствами печали и жалости, голову посетила и вполне разумная мысль: может, пока её не заметили, переждать в темноте и уйти, не напоминая о себе? Хотя по-прежнему чувствовалось, что ей просто необходимо опорное плечо да жилетка для слёз. И друг, по которому она соскучилась, чего бы между ними ни произошло ранее. Она медленно обернулась на отдалённый звук шагов и, посверкивая мокрыми глазами, тут же наткнулась взглядом на привычно сутулую, не намного выше неё самой, фигуру в длинной шинели, небрежно накинутой сверху на плечи. — Здравствуй, Ребекка, — словно боясь нарушить общую уличную тишину, внезапно обвалившуюся на двор и них самих, вынимая ещё не зажжённую сигарету изо рта, еле слышно поздоровался Гробовщик. И люди на фоне неожиданно замолкли, и собаки перестали гавкать, и повозки на ближайшей дороге закончились. А он снова начал курить, хотя так не хотел к этому возвращаться. Вот тебе и влияние. — Привет… — Нокс потупилась и отвела от него взгляд на сливающуюся с ботинками черноту. А ведь она пришла сюда по собственной прихоти. Дескать, ей так плохо, так больно, нужна поддержка. А о нём она вообще подумала? Будет ли он ей рад..? Но появившиеся мысли, громко стучащие в усталой, разболевшейся от слёз и стресса голове, мигом развеяло, как только она оказалась в объятиях. Адриан прижал её к себе и уткнулся лбом в плечо, чувствуя девичьи конвульсии и слыша всхлипы. — Уже и надеяться перестал, что мы встретимся вновь, Ребекка. Я скучал. — И я… В какой-то момент я тоже так подумала. Насчёт встречи, — еле выговаривая слова, в эмоциональном порыве пролепетала Ребекка. Тут же стало тепло и спокойно, но слёзы, в противовес этому, продолжали градом литься по её щекам, скатываться на его одежду и моментально растворяться в чёрной ткани шинели. — Из-за чего ты тогда плачешь? — Из-за всего сразу. — Расскажешь мне? Нокс молчаливо кивнула и следом промычала невнятное "угу", пытаясь сомкнуть руки за его спиной. Чтобы немного успокоиться, ей нужно было простоять так с ним в обнимку еще где-то часов десять, по ощущениям. Не без поддержки она дошла до скамьи и рухнула на неё словно мешок картошки, а потом снова закурила, медленно проговаривая слова: — Я даже стала подозревать, что так и не смогу выбрать повода, чтобы увидеть тебя. Но как-то уж так вышло, что я решила прорыдаться в твоём дворе, хотя и боялась… — Встретить меня? Или что я не захочу тебя видеть? — будто бы читая мысли, но на деле просто слишком хорошо понимая её, уточнил Гробовщик. — Да… — всхлипнула она. — И то, и другое. — Балда ты, Ребекка. Как можно не хотеть видеть друзей? — Очень легко, знаешь ли… Мы с тобой расстались на длительное время не на самой приятной ноте… — Ох уж эта неприятная нота! А вот время… Знаешь, оно то быстро бежало, то так медленно плелось, что однажды я даже сбился со счëта и запутался в месяцах, — улыбнулся отступник, пытаясь вглядеться в неё. — Но ведь всё встало на свои места. Не находишь? — Что именно? — Ну как же… Ты ведь вернулась, даже несмотря на… кхм… "неприятные ноты", а это значит, что я не потерял единственного друга, а? Ну, а до того, что тогда было… Расценивай это как то, что у старика унесло крышу с пары бутылок. — Да хватит называть себя стариком, — недовольно прохрипела Ребекка, слегка отвлекаясь от рыданий. — Прелесть моя, мне этим летом исполняется восемьсот семьдесят девять, кто я, по-твоему, как не старик? — Г… галантный джентльмен в годах? Гробовщик расхохотался, почти что согнулся пополам и прижал руки к животу: — Господи, ещё немного, и, кажется, мой желудок склеится с позвоночником. — Не ел ничего? — Ага, сегодня было очень много работы. Так и что же тебя довело до слёз? Может, я смогу помочь? — Тебе нечем мне помочь, Адриан. Не хочу втягивать тебя в это жнецовье дерьмо. — Я, думаю, смогу отличить, во что можно соваться, а куда лучше не стоит, — как-то резко посерьёзнел он, будто расценил её слова как упрёк в слабости. Тем не менее, его тут же отпустило, и отступник в дополнение уточнил: — и если уж испачкаюсь, то винить тебя, дорогая моя, не буду. — Не то чтобы я была сильно против твоего вмешательства, но… Нет, как-то это всё противоречиво. — Ты хочешь помощи извне, потому что не можешь сделать что-то в одиночку или из-за спорных потусторонних правил, но не хочешь, чтобы именно я помогал тебе в этом, потому что думаешь, что подставишь меня, как отступника, под удар? — Типа того, — Ребекка всхлипнула и вытерла с лица слёзы, чувствуя, как ночной мороз неприятно остужает их на щеках. — Понимаешь, я даже не хочу говорить с Ниной или с братом об этом деле, так как боюсь, что они не разделят моё мнение. Не желаю разочаровываться в редких хороших людях в моей жизни… — Не переживай, разочарований тебе хватит и на меня одного. Ты никак не изменишь чужую точку зрения, но помимо различных взглядов, отношения могут рушиться или строиться ещё и посредством действий, не забывай об этом. — Обнадёжил так обнадёжил, ничего не скажешь. — Так что всё-таки случилось? Если ты, конечно, хочешь говорить об этом. — Хочу. В общем, я была в поместье Кельвина, в смысле… Н-нет, не так, — девушка нахмурилась, а после начала сначала: — Я получила задание, так называемый конкурс на перевод в Третий, и в нём должна была с напарником… с Т. Спирсом следить за цирком, который приехал в Лондон. В городах, в которых проезжал «Ноев Ковчег», пропадали дети, а их дела переставали продолжать свой ход, но не так, как обычно, при смерти, а словно их разум чем-то затуманивался. — Я слышал о цирке. — Фантомхайв уже заходил? — Ага. — И по наивности я до последнего не понимала суть этой миссии, что мы, как жнецы, здесь всего лишь для наблюдения. И думала, что в конце мы закономерно должны найти и спасти этих детей. — Она снова всхлипнула и скосила глаза в сторону собеседника. Сейчас, когда Ребекка рассказывала всё другому последовательно и по порядку, вся эта ситуация со стороны начинала выглядеть ещё несправедливей и глупей. — Но никакого спасения в планы дела не входило, да? — Да. Знаешь, мы же якобы боги смерти, иногда можем решать, продолжит ли человек жить или нет. А тут мне наотрез запретили хоть как-то вмешиваться, а там… боже… — Я раньше тоже так думал. Кого-то смерть забирает рано, а кому-то даёт неимоверное количество лет, и ты диву даёшься иногда, почему земля продолжает носить на себе отморозков, в то время как невинные души попадают к жнецам так быстро. А потом… бах! И до тебя доходит, что нет никаких мировых равновесий, Иисуса пригвоздили к кресту за иные взгляды на веру и то, что люди увидели в нём своего лидера, а Марии-Антуанетте отсекли голову за сговоры, которых не было. — На этих словах он помахал ровно сложенной ладонью у прикрытого высоким воротником горла. — Как бы я ни пыталась закрывать на это глаза, мне так не хочется мириться… — За это ты мне и нравишься, — благосклонно проговорил бывший жнец и наконец-то подкурил сигарету, которую доселе вертел между пальцев. Девушка с сомнением, что не осталось незамеченным даже в темноте, глянула на друга, поэтому ему пришлось исправиться и на выдохе уточнить: — Как человек. — Хорошо. Я продолжу. Расследование требовало вести наблюдение почти впритык к подозреваемым, и я влезла в этот проклятый цирк, стала жить там, прикидываться, что я обычная девчонка с… ах, с Имоном ещё нужно что-то сделать. Обычная девчонка с конём. Забавно звучит, да? — Ты что, выцыганила у кого-то коня? — Не-а, — за вечер на её лице наконец-то проступила слабая улыбка. — Купила. На все деньги, что у меня были. Гробовщик, задав вопрос про кражу, опрометчиво решил сделать затяжку, и последовавший далее ответ заставил его закашляться: — Кха-ха, а вы, миледи, не перестаёте меня удивлять. — Так, наверное, даже лучше. Не придётся скучать. — Финансовая помощь нужна? — Нет, спасибо, совиная зарплатная почта уже принесла мне конвертик, а в цирке ты тратишься только если находишься по ту сторону входа. На чём я остановилась… Недавно мы выяснили, что заправлял всей этой шаражкой барон Томас Кельвин из Портсмута. Он ещё организовал приют, а потом его выходцы сколотили этот самый передвижной цирк. И сегодня я пришла к нему… ох, — спокойствие благодаря отвлекающим разговорам продлилось недолго, и она почувствовала, как улыбка сходит с лица, а в горле снова пробивается ком, в дополнение к тому, что оно до сих пор першило после надрывных криков на мысе. Говорить становилось тяжело. — Пришла в поместье, чтобы узнать, там ли пропавшие… Он поехавший, Адриан. Они все у него, и из приюта тоже, потому что некоторые не сходились с листовками. Дети все там, кх… под какими-то препаратами, я не знаю. Или у них в головах поковырялись. Они все вели себя как овощи… Как я, когда мне стирали память… Нокс сделала паузу, втягивая в себя за раз половину сигареты, а после, будто разучившись курить, проглотила дым, дополнительно раздражающий глотку. Только щёки её окончательно высохли от слёз, а кожа неприятно стянулась из-за соли в них, как по лицу новыми ручьями бесконтрольно потекли новые. Прикрыв глаза на секунду, она с трудом смогла разлепить веки обратно. — Я, честно признаться, не знал, что изъятие памяти сопровождается подобным. — А оно и не сопровождается. Ну, насколько я могу быть точной. Просто я не сильно поладила с медперсоналом, а ещё, кажется, ко мне постоянно возвращались воспоминания. Что-то типа того. Всего не упомнишь… — Слишком жестоко для только пробудившейся в другом мире. — Не сказать, что и я их во всём слушалась, наверное. Но да. Не хочу лишний раз там появляться. — Могу предложить свои услуги. У меня даже где-то завалялась квалификация врача. Правда, века шестнадцатого, но… Для тебя сделаю скидку сто процентов, — иногда казалось, что собственные шутки веселили его куда больше, чем если бы он пришёл на концерт, программа которого полностью состояла из одних лишь только комиков. — Непременно воспользуюсь, особенно забесплатно. Там я осмотрела одну девочку. У неё руки были все исколоты, — Ребекка выгнула вперёд локти, показывая на себе места инъекций, а потом постучала пальцем по голове. — И вот здесь, у висков, точки такие толстые были, будто туда тоже иглы вставляли. — А череп был целым? — …Вроде, да. Я не щупала… Хотя, они были такие безэмоциональные и слабые, будто неживые вовсе. Наверное, они бы не закричали даже если бы им голову начали откручивать. — Обычно подобное поведение свидетельствует о нарушении когнитивных функций: речь отсутствует, замедленная реакция, да? Это было бы оправдано, если бы им сделали трепанацию и случайно задели лишний фрагмент мозга. Или занесли инфекцию. Но, в таком случае, ты бы точно заметила отверстие в черепе, его достаточно сложно скрыть, потому что изымаемый фрагмент костей обычно разрушается. Есть мысль, что тот, кто оставил им точки у висков, пытался изобрести другой вид вмешательства без проделывания дыр в голове, но и тут ошибся, потому что лучшим способом было бы влезть в мозг через нос или глазные отверстия. — Экспериментировал? — Конечно. Помнишь те головы, благодаря которым мы познакомились? — Судьбоносные бошки, конечно, у меня не настолько плохо с памятью, чтобы я могла забыть, как познакомилась с другом. Но тебя понесло, кажется. — Есть такое. Научный интерес, знаешь ли. Меня сложно заткнуть, когда дело доходит до медицинских изощрений. Я бы мог лично их осмо… — Нет, — резко прервала его Нокс, уже понимая, куда он клонит. — Я не хочу туда возвращаться. И видеть их снова. И вообще всё это видеть. И чтобы ты видел, не хочу. — Поверь, меня уже вряд ли чем-то удивишь. — Да и всё равно. Не хочу. У этого Кельвина в поместье есть сцена, там всё запачкано засохшей кровью, а дети эти одеты в цирковые костюмы. Но в подвале… Мы с Т. Спирсом прочли в его деле, что он был помешан на Фантомхайвах, и когда узнал, что, ммм… Сиэль выжил в каком-то диком ритуале призыва, захотел его повторить. Но, кажется, не ради демонов. Там, в подвале… ох. Там целый зал, всё подготовлено, пентаграмма на полу и… и дети. В клетках. У него по всему дому дети. Вместо слуг тоже. И вместо… господи… Бывший жнец более не перебивал её, внимательно слушая сбивчивую медленную речь и изредка поглядывая на её почти не разборчивое лицо. Фонарь у двери, который он включил перед выходом на улицу, практически не доставал своим светом до лавки, оставляя сидящих на ней во власти ночи. Гробовщик вспомнил, что за Кельвин. Видел его раз или два за всё время. — Извини. Это и правда ужасно. Да и я перегибаю. Ребекка, у которой в ушах раздались стоны из-за двери в спальню, снова почувствовала тошноту и то, что руки её начали трястись. Она выронила не приконченный окурок и надрывно вздохнула, уже даже не пытаясь проморгаться или стереть с припухшего лица слёзы. И всё-таки хорошо, что они сидят в темноте. — Просто для меня ты сейчас единственный оплот поддержки. Я не знаю, как возвращаться к Уильяму. Мы договорились с ним, что я не буду необдуманно поступать, но в какой-то момент я взяла столовый нож и с пеленой на глазах пошла искать этого ебучего барона. И голос в голове так отчётливо говорил мне "убей". А потом я услышала из его спальни… — Голос..? — уже понимая, о чём она собиралась сказать, перебил её отступник. Слушать о подобном ему крайне не хотелось, поэтому он тут же сместил вектор разговора на не менее интригующую тему. — Да, мужской, такой глубокий, с хрипотцой. Схожу с ума, наверное… — Ох… И часто он с тобой разговаривает? — Это больше похоже не на диалог, а на обрывки прошлого. Как будто мы уже говорили, и моя память выдаёт его слова в подходящих ситуациях. Кажется, оно началось почти перед тем, как я узнала о конкурсе. И со всей этой цирковой хернёй стало учащаться. — Не хочешь обратиться к вра… Ах, ну да. — А ты бы пошёл на добровольные пытки? Я уверена, иначе, как пытками, эти воспоминания и не вытащишь. Да и он мне не особо мешает. — А как же та болезнь, о которой ты говорила? Шип смерти, вроде. Не боишься его? — Да и насрать. Надо было убить Кельвина, и чёрт бы с этим изолятором. И с третьим департаментом, — она попыталась резко вскочить на ноги, но общая слабость, тянущая её тело камнем вниз, и рука старшего, в секунду схватившая её за запястье, не дали ей далеко уйти. — Насрать ей, ишь какая. Постой, — тихо проговорил он. — Уилл прав. Да и ко мне всё-таки приходил Фантомхайв. Они с демоном сами смогут наказать его и спасти детей. — Ага, он мне так же сказал. Ты не понимаешь, Адриан, — Нокс бессильно опустила голову на его плечо. — Они все видели меня в скрытности. Они все умрут. Гробовщик замолк. Может быть, не знал, что сказать, чтобы её успокоить. Или сам сейчас боролся с желанием вспороть горло ублюдку. Тем не менее, мужчина приобнял собеседницу, утыкаясь ей носом в макушку и давая выплакаться. Словно она и не требовала ответа. Хотелось бы ей помочь, но ещё больше хотелось, чтобы она не превращалась в такую же преступницу. — Он не изменит своего решения не нарушать ход событий. И мне не позволит это сделать, — продолжала навзрыд Ребекка. — А мне как жить с осознанием, что я дала погибнуть десятку людей за просто так? Нокс отстранилась от него и сняла очки, протирая мокрую кожу на переносице. И, не дав Легендарному и рта раскрыть, снова прохрипела: — Я теперь поняла, что ты имел в виду, когда говорил о привыкании. Привыкну и к такому, правда же? — Увы, — тем не менее девичьи слëзы лучше слов действовали на него. — Хочешь, я́ убью его? — Нет. Отступник нахмурился: — Ну, а сейчас-то почему нет? — задал он вопрос в таком тоне, будто она уже отказывала ему в предложении убийства. — Я уже сказала, лучше тебе в это не впутываться. Просто не надо. Вокруг этого дела жнецы вьются как стервятники, не удивлюсь, если за всем этим ведётся отдельное наблюдение. Я верю, что ты очень силён и даже в какой-то степени опасен, но пообещай мне держаться от Портсмута подальше. — Ну, в общем-то, мы сейчас и так достаточно далеко от него, — он отшутился, пытаясь отвлечь Ребекку, чтобы не раздавать обещания, которых может и не сдержать. Нокс, прерывисто вздохнув, улыбнулась. Никакие шутки не смогли бы заставить её забыть. Да и действия тоже. Но где-то внутри себя она молилась, чтобы ему, в попытках запудрить ей мозги, не взбрело выкинуть чего-нибудь похлеще. — Ты мне, Адриан, тут зубы не заговаривай, — она протянула ему руку ладонью кверху. — Обещай не лезть туда. — Хорошо-хорошо, обещаю, — он отбил ей "пять", слабо шлепнув по кончикам пальцев. — Обещаешь что? — Ребекка, оставшись недовольной результатом, настойчиво подняла руку выше, чуть ли не на уровень глаз. — Обещаю не спасать детей, — Гробовщик же продолжил ребячиться, и теперь, словно проверяя мышеловку, ткнул в середину её ладони пальцем. — И ещё..? — девушка, подобно хищному цветку с запоздалой реакцией, дёрнулась, но не успела поймать добычу. — И не попадаться на глаза жнецам, кроме тебя, — отступник вздохнул и, сдавшись, все-таки сжал её руку, легонько царапая тыльную сторону ладони своими длинными когтями. — Идёт? — Идёт, — удовлетворённо кивнула Ребекка, которая так легко повелась на его выборочные обещания. — Мне нужно уходить. Т. Спирс может хватиться. — Я понимаю. И… Ты не думай на него, Уилл не чёрствый баран, что с лёгкостью может закрыть глаза на такие ужасные вещи, — с горечью усмехнулся бывший жнец. — Я не в праве раскрывать чужие секреты прошлого, но как бы ему ни было плохо, следовать правилам он вымуштрован не хуже самой примерной охотничьей собаки. И иногда это правда спасает ситуацию. — Иногда это раздражает, — устало поправила его Ребекка. — Согласен. Особенно, когда твой же ученик, в котором ты воспитал боевой дух, под знаменем этих самых правил насмерть выходит против тебя. — Я, вроде, не с призраком разговариваю, — она раскрыла слипающиеся глаза и наконец разомкнула с ним руки. — Скорее, с беспокойным духом прошло, — опасаясь, что девушка вот-вот без предупреждения растворится в темноте, Гробовщик снова обнял её на прощание. — Не говори, что вернёшься сюда снова ещё через четыре месяца. — Я приду раньше. Обещаю.       В разгар ночи Ребекка появилась на территории цирка. Зашла сюда пешком, кое-как перебравшись через забор. Обычно по воскресеньям, после выступления, его обитатели засиживались за столом дольше всего: с утра никуда не нужно было спешить, можно было отоспаться и даже не заботиться о завтраке, как это обычно бывало в другие дни. Но сейчас все, кажется, уже ушли отдыхать, из шатра столовой не горело света, а в опустившейся вместе с предрассветной темнотой тишине, проходя по так называемому спальному району цирка, можно было услышать храп или мирное сопение. Всё здесь, кажется, спало: от уставших от выступления, побалованных в этот день вкусным ужином, животных до самого последнего человека в цирке. И лишь один из них всех не смыкал глаз, ожидая свою напарницу. Уилл сидел на кровати, у его изголовья, подогнув ноги под себя, положив подушку на колени и накинув на плечи одеяло. Книга была уже давно прочитана и возвращена обратно в ящик, и всё, что сейчас не давало ему успокоиться — это волнение за Ребекку. Он успел прикинуть в голове не мало исходов сегодняшнего вечера и периодически посматривал на часы, про себя отмеряя время, которое с каждым тиком близилось поменяться из ночного на утреннее. А её всё не было. Может, она дала слабину, собрала всех пропавших и по очереди решила возвратить их в семьи. А, может, она потеряла контроль, убила Кельвина и сейчас, боясь сознаться, прячется где-то вся в его крови. Или же пытается смыть её с себя. Или, может, она так отчаялась, а в голове её смешались детский плач и эти осточертевшие правила, что Ребекка решила предпринять ещё одну попытку самоубийства и сейчас, восстанавливаясь, в отличие от него, очень медленно, где-то лежит с ножом в сердце. Уильям никогда не отличался большой мнительностью, но в этот самый час голова его почти что взрывалась от всевозможных вариантов развития событий. Ладно, если она не придёт в течение пяти минут, он отправится за ней и проверит каждый метр в этом чёртовом поместье. Рассуждения его прервались, как только, впуская вместе с собой тьму, в палатку, медленно шатаясь, зашла Ребекка. В руке её была бутылка чего-то дюже крепкого, — кажется, виски,— а ноги едва ли держали её в вертикальном положении, и, глядя на эту колышущуюся фигуру, на ум приходило два вопроса: как она вообще смогла дойти сюда и сколько раз по пути упала? — А ты всётки ние спишшшшшь, — протянула она, остановившись посреди жилища и медленно моргая. В глазах, которые так и норовили закрыться и не открываться ещё этак пару суток, всё двоилось и кружило. — Удивительно, правда? Я же говорил, что буду ждать тебя. Ты задержалась. — Ага-а-аа, — она подняла бутылку и, накренившись куда-то назад, вместе с тем запрокинув голову, сделала несколько продолжительных глотков. Даже не поморщилась. — Что, отвела всех детей по домам и решила отметить? — Уилл же не совсем понимал, как себя вести в этой ситуации, поэтому сейчас напоминал разгневанную домохозяйку, ждущую мужа с очередной попойки. Нокс шутку, юмор которой спутала с нескрываемым сарказмом, не оценила, косо и с укором посмотрела на него, вытирая губы от остатков огненной воды, и молча, в отрицательном направлении, покачала головой. Потом снова сделала глоток и плюхнулась рядом с ним на кровать. И замолчала, уставившись куда-то сквозь предметы. Минут через десять непрерываемого морганием и движениями глядения в никуда, она опомнилась и стянула с себя рукава куртки: — Пережжжж-иживал? — Да, Ребекка, переживал. Что случилось? Она сделала глубокий вдох, вытащила смятый список увиденного в поместье и положила его перед жнецом. Старший развернул комок бумаги, затем включил прикроватную лампу ярче, чтобы прочитать его, и, мимолётно глянув на блудную, потерявшуюся на несколько часов неизвестно где, экзаменуемую, замер. Лицо её было заплаканным и припухшим, по щекам, уже давно высохшие, простирались полосы от плохо смытого макияжа, а в глазах не наблюдалось живого места из-за полопавшихся от рыданий сосудов. Девушка едва повернула к нему голову, пытаясь не пересекаться взглядами, сделала ещё один глоток и сквозь зубы, очень даже отчётливо проговорила: — Читай. — Ре… — Давай-давай, — более на серьёзный и концентрированный тон её не хватило, она отхлебнула ещё и потрясла у уха бутылку. Горючая жидкость всё никак не заканчивалась, сейчас, казалось, оставался ещё глоток, но Ребекку уже начинало подташнивать. — Ччч… ччи-ччччитай, Уильям. Не отрываясь от неё, он развернул бумажку и, лишь на пару секунд опустив туда взгляд, прошелся по строкам. Выпустив девушку из внимания всего на секунду-другую, он ещё раз перечитал написанное, не понимая, как относиться к текущему положению дел. Ребекка же за это время, так и не допив виски, завалилась в сторону, головой ровно на подушку у него на ногах. Не разжимая горлышко бутылки, она небрежно поставила её рядом и прикрыла глаза, даже в неимоверно пьяном виде чувствуя, как нос начинает пощипывать. Вот только слёз в ней, казалось, уже не осталось. Т. Спирс молча отложил список куда-то в сторону и вытащил из слабых девичьих рук тару с алкоголем. — Я хотела убить его. — Что ж, прекрасно тебя понимаю, — прикончив многострадальный виски, он поставил на пол уже пустую бутылку. — А мне кажется, нихрена ты не понимаешь. Т-т-там многог ние написано. А иэщё, — Нокс захотела приподняться на руках, но сил в них для этого не хватило, и она плюхнулась обратно на подушку. — Знаешь, что самое дрянное? Они все-все-все-всее-ее меня видели. Так чч-чтоо-оо ниии-ииктоо их-хх, ик… не спасёт. Вот т-так-то, Уильям Т. Спирс. Хорошего конца не будет. — Ну и дерьмо, — он провёл рукой по спутанным рыжим волосам, по холодным красным щекам, остановился на девичьем плече и легко погладил его, чувствуя, как оно под ладонью начинает труситься. — Я уйду отсюда утром, — дыхание перехватило, и она, нервно вбирая в себя воздух, подняла вверх руку и, едва ли сжав её в кулак, слабо ударила по металлической решётке кровати. — Не хочу даже видеть эти лица. И похрен на чёртов экзамен. — Тебе не жаль проделанной работы? — А тебе детей не жаль? — Т. Спирс на это лишь хмыкнул и продолжил молча перебирать её пряди, чему Ребекка и не сопротивлялась. Словно задумался о чём-то. — Я думала, ты куда человечнее, Уильям. — Человечность во мне убили раньше, чем меня самого. — Как пафо… пафа-фосно звучит… — Мою четырёхлетнюю дочь у меня на глазах живьём разорвали демоны, — немного помолчав, проговорил жнец. — Вряд ли в моей душе осталось хоть что-то после этого. Слова его нисколько не ободрили Ребекку, которая, услышав их, из последних сил зажмурилась, роняя на подушку слезы. Вот она и утолила свой интерес, за что Т. Спирс когда-то кому-то отомстил. Легче, тем не менее, не стало, и в опустившейся на палатку тишине она прохрипела лишь одно: — Прости меня. Уилл сполз чуть ниже изголовья, пытаясь не тревожить девушку, поправил подушку под её головой и прикрыл глаза, продолжая медленно водить руками то по её волосам, то по плечу. — И ты меня, Ребекка. — Тебе-то за что изви… извиняться? — Много за что. Ты придумала, что хочешь загадать? — Мы же не можем..? — Не можем. — Тогда купи мне мороженое. — Хорошо. Тебе пора отдохнуть, спи.

***

      Ребекка проснулась поздно утром, еле продрав опухшие глаза. Палатка пустела, девушка, перевернув, кажется, всё на кровати, лежала на первом, не своём ярусе. Отпустив наконец-то крепко сжимаемую во сне подушку, она тут же вспомнила, что снилось ей собственное детство. Какой-то поезд, трясущийся и скрежетавший на ходу рельсы, отчего в ушах перманентно стоял металлический шум и гул, полоса солнечного света, падающая из-за плохо закрытой на внешние засовы двери, и брат. Кажется, тогда им было по восемь или десять лет, Рональд, будучи старше её на года три, вырос не намного выше, и всем, что в то время могло озадачивать детские умы, было то, как сильно будет отличаться их рост, когда они станут взрослыми. Неизвестно, куда вёз их этот поезд, но брат с сестрой и не особо сильно выросли, и до конца взрослыми, как те люди, которые сторожили их в грузовом вагоне, так и не стали. Она протёрла ужасно болевшие веки, не вставая с постели, повернулась к зеркалу и отметила свой ужасный вид, отчего не раздумывая собралась умываться в собственную квартиру, по-прежнему не желая встречаться ни с кем из этой передвижной шаражки. С трудом наконец встав на ноги, девушка раскрыла шкаф и принялась вытаскивать оттуда какие-то сменные вещи. Вряд ли у неё получится слинять отсюда незамеченной, и, в конце концов, придётся найти какое-то оправдание уходу, поэтому предстать перед кем-то из цирка хотелось с менее говорящим о том, что она прорыдала полночи, видом. — Ну и вонь, — но её молчаливые сборы перебил вошедший в палатку Уилл. — С пробуждением. Про тебя спрашивали. — Скажи им, что пошли они все далеко и надолго, — раскрыв рот впервые за утро, Ребекка тут же почувствовала неприятный привкус на языке, а зазвучала так, будто предварительно съела битую стеклянную банку. — А если поконкретнее? — Не знаю. Скажи, что у меня менструация. — Что? — Ну это такая штука у женщин… — Да я в курсе, Ребекка. — А что мне ещё тебе тогда объяснять? — Откуда ты вообще о ней узнала, если у тебя амнезия, а у жнецов… жниц оно не происходит. — Большой Женский Справочник по имени Нина Крамер. Поэтому скажи, что мне так больно, словно меня переехал поезд. — Корректное сравнение. — Корректней некуда. А я пошла приводить себя в порядок после этого пиздеца. И… Мы что, спали вместе? — Где-то ближе к утру ты отлежала мне руку и дёргалась во сне так, будто хотела провести ещё один показательный бой, поэтому я ушёл на второй ярус, чтобы тебя не беспокоить, — невозмутимо проговорил Уилл, предполагая, как сильно она будет злиться этому факту. — Я не специально, — к удивлению его только и выдала Ребекка. — Как себя чувствуешь? — Погано. Искупаюсь и уеду отсюда, пока светло. — А Имон? — Оставлю его на какое-то время у друга. — У друга? — Ага. У друга. Мужчина помолчал, потом кивнул головой: — Ну у друга, так у друга, — и ретировался из палатки, решив не поднимать тему, не говорить о которой его так просили.       Похлопав себя по чистому, ещё отливающему румянцем от неимоверно горячей воды, в которой она провела где-то полчаса, Нокс огляделась, примеряясь, ничего ли она не забыла. Конечно же, даже если забыла, она может вернуться сюда в любое время и забрать это. Вот только хотелось ли ей бередить эти раны? Написав на вырванной странице из ежедневника "чао, я в запой" и пририсовав к словам грустную рожицу, она положила листок под подушку уже заправленной кровати и, натянув капюшон, вышла из палатки, направляясь в шатёр для цирковых животных. — Фивер! — когда всё было готово, и оставалось застегнуть на Имоне последние ремешки, сзади произошло "нападение". — Ты куда? Мы волновались! Как себя чувствуешь? Долл, которой уже значительно полегчало, словно банный лист прилипла к ней, обнимая сзади со спины. Ребекка сжала начавшие подрагивать губы в плотную полоску, шмыгнула носом и быстро заморгала, пытаясь отогнать непрошенную влагу с глаз. — Плохо себя чувствую, малышка, — со вздохом пробормотала она, поглаживая её тонкие руки. Если даже к Бист, как ко взрослому человеку с собственной головой на плечах, она относилась с неким подозрением, хотя по-прежнему понимала, что она не желала всего происходящего, то Долл стала для неё действительно близкой. На неё часто ругались даже те, с кем она провела практически всю жизнь, её действия, по факту обоснованные подростковой глупостью и малым знанием мира, критиковались, а за любой проступок она получала как моральные, так и вполне физические удары. Ребекка чувствовала в ней себя, недолюбленного и брошенного всеми ребёнка, и где-то внутри стремилась защищать её так, как делал… как делал это Рональд при жизни… — Мне нужно уехать на какое-то время. — Как?! А как же мы? А Имон? А… — Я вернусь, Долл, — не могла она видеть в ней преступницу. — Побуду недельку у мамы и вернусь к выходным. — Правда? Я… Меня, эх… Меня снова Питер ударил. Утром. К нам сегодня пришли новенькие, и… и мне было интересно, там мой сверстник был… и я… Даже Бист меня не защищает так, как ты. — Можешь передать Питеру, что если я вернусь и увижу на тебе хоть один синяк, я лично откручу ему голову. — Хы-хы, — глупо всхлипнула она вместе с невнятным смешком. — А Сьют тоже с тобой..? — Нет, проводит меня до выхода и всё. Он… Он не знаком ещё с мамой… — Э-ээ, тогда возьми его с собой, познакомь. Он же твой же-же… жених… да? Ребекка, не сдержав улыбки, прикрыла глаза, а после всё-таки повернулась к канатоходке и присела на корточки. — Как-нибудь потом. Маме не нравятся такие серьёзные безэмоциональные столбы, — она разгладила воротник не по размеру огромного пиджака, который так часто любила носить Долл вместо тёплой верхней одежды, и поглядела на виноватое детское лицо. — Да ну, ты чего, какой же ж безэмоциональный. Он так смотрит на тебя! — Как? — Как на… как на, ну-уу… Не знаю, как Бист на Джокера. Или как Даггер на Бист. Ну или как я на жареную курочку, ха-ха! Чувства и понимание того, что больше они никогда, наверное, не увидятся, захватили Нокс, и она крепко обняла циркачку. Глаза снова защипало. — Я буду скучать, малыха. — Да чего ты так, ты же всего на недельку, — та недоумённо захлопала здоровым глазом и, прочувствовав эмоции старшей, тоже прильнула к ней ближе, обхватив шею руками. — Ну не грусти ты так, а то я тоже… кх… плакать буду. Ну вот, что ты наделала…       Выведя Имона на улицу, Ребекка поправила одежду и собралась залезть в седло. Мимо, здороваясь, проходили циркачи, на горизонте маячил кто-то из первого состава, и ей очень не терпелось покинуть уже навсегда это проклятое место. — Что, даже не попрощаешься? — её остановил голос Уильяма. — Мы и так увидимся, — она подвела коня к задним воротам и оглянулась. — За недельку у мамы я ужасно соскучусь. — Что, Долл все уши прожужжала? — Именно. Прибежала в столовую и разрыдалась. Она развернулась и одарила его полным печали взглядом: — Лучше бы мы с ней не встречались сегодня. Долго ты ещё тут торчать собираешься? — Послежу за мальчишкой и демоном, — он подошёл ближе и добавил уже значительно тише. — Их уже приняли и отправили расклеивать листовки по району. Ты подала мне мысль, что с таким нестабильным контрактором, он может отыскивать много лазеек для собственной свободы. — Хоть какая-то от меня здесь польза была. — Ну что ты так критична к себе. И… запои обязательны? — Уже прочёл… Сомневаюсь, что смогу спокойно переварить всё это в трезвом одиночестве. — Помнишь мои слова? Что алкоголь — это депрессант? Встреться с братом, он, наверное, соскучился, позови Нину. Узнай, что там у… них. — Тогда всё было слышно? — Достаточно. Мистер Бургхардт крайне озадачен и хочет поговорить с тобой. Ребекка задумчиво опустила напряжённые плечи и безыдейно посмотрела на собеседника: — А ты что-то..? — Нет, это не моё дело, и обсуждать подобное с малознакомым человеком я и сам бы не стал на его месте. — Хорошо. В общем, это не особо помешает мне напиться до потери памяти. — Да куда уж тебе её терять. И так ничего в этой голове нет, — он улыбнулся, подойдя ещё ближе, неожиданно обнял её и почти что шёпотом проговорил: — Когда настанет время, я приду за тобой, стащу твоё пьяное тело с кровати и заставлю забирать души. Нокс не выдержала и, зарывшись ему под плащ, расплакалась. Всё это было таким несуразным, скомканным, они до конца так и не выяснили свои отношения, ей было больно от неспособности как-то повлиять на исход дела, но сейчас эти, возможно, всего лишь показательные для снующих туда-сюда, любящих лезть не в свои дела циркачей, объятия были такими тёплыми, такими нежными и приятными, отчего сердце защемило. Она даже почувствовала привычный приятный запах его парфюма, которым жнец здесь даже не пользовался. — Ты тоже будь здесь осторожен, — отдышавшись, но не поднимая головы, пролепетала Ребекка. — И не давай Долл в обиду другим.