Из света и тени

Но беглецы не находят ни славы себе, ни избавы! Гомер

      

Июнь 1908 год Российская Империя, Санкт-Петербург

             Царское село было другим. Строго говоря, вообще все теперь было другим. Дмитрий порой замирал у окна и оглядывался, не веря, что Марии больше нет рядом. Где-то там, за сотни километров, куда с задержкой доходят письма, где другой язык и другие люди, — конечно, но не рядом. Не там, где была всегда. Они оба давно готовились к расставанию, но оно все равно оказалось неожиданным. Все сложилось как-то неправильно. И ничего уже не исправить.              Чувство вины душило. И Дмитрий рад был бы высказать его хоть кому-то, но Цесаревич слишком мал, Даниил слишком несерьезен, Феликс уехал во Францию. А плакаться на коленях перед девушками он не хотел. Одно дело Мария, сестра, которая наблюдала его с самого детства, но остальные… Нет. Для них Дмитрий хотел бы быть эталоном: красивым, смелым, сильным… Глупо, конечно. По его лицу, бледному от переживаний и усталости, и так все было видно.              В огромном дворце и необъятном Петербурге Великий князь чувствовал себя самым одиноким существом на земле.              Порой Дмитрий мысленно обращался к Марии, смотрел на свои поступки через призму того, что сказала бы она, и качал головой. Они, все же, слишком разные. И ему никогда не удастся жить по ее правилам. Как и Марии — по его.              Даже это решение об отдалении от брата, которое сестра приняла перед приездом в Стокгольм, Дмитрий понял совсем не сразу. Сотни версий и сомнений мучали его по дороге домой и здесь, когда он метался по кровати, мучимый бессонницей, чтобы вдруг, в один момент, он все понял. А несколькими днями позже от Марии пришло письмо, подтвердившее его догадку. Боль, впрочем, это едва ли облегчило.              Какая разница, почему, если итог все равно тот же. Когда письмо доставили, Дмитрий даже не решался его прочесть: ходил вокруг стола, смотрел на него, как на проклятую метку, и не смел протянуть руки. Потом усадил себя, вскрыл конверт и принялся читать, сминая бумагу по краям от напряжения.              «Милый брат,       Я надеюсь, ты добрался до России благополучно. Вскоре после твоего отъезда погода резко испортилась: дожди в Стокгольме идут пятый день, не переставая. Местами размыло дороги, и нет движения по железнодорожным путям. Но ты, надо верить, успел вернуться до того, как началась буря. Если только она не застала тебя в пути.       Не забудь поцеловать от моего имени тетю, императрицу и поблагодарить Николая. Последнее время я не могу перестать думать о том, как много они для нас сделали. Даже этот брак. Теперь я лучше понимаю, почему они так поступили, хоть мне и по-прежнему обидно, что нас так рано разлучили, Митя. Тебе могут показаться странными эти слова, учитывая обстоятельства твоего пребывания в Швеции, но я абсолютно искренна. Я люблю тебя и скучаю. Но мы не можем оставаться детьми в нашем положении. Мне надо стать достойной женой, а если я продолжу всеми помыслами принадлежать тебе и России, то никогда не найду тут своего места. Меня возненавидят, и это убьет меня. Тебе тоже надо будет вырасти, учиться жить без меня.       Я попрощалась с тобой в Париже и ехала в Стокгольм, думая, что теперь моя жизнь изменится и я тоже. Но меняться рядом с тобой сложно, ты и сам это заметил. Если бы ты приехал к нам хотя бы через несколько месяцев, то увидел бы не слабую девочку, а жену и женщину, которая все еще была бы твоей сестрой. Но ты стал свидетелем того перехода, который должен был пройти для тебя незаметно.       Мне так жаль, Митя! Но теперь, я надеюсь, ты понимаешь причины моего поведения и злишься меньше…»              До конца он тогда так и не дочитал. К горлу подступили слезы, и Дмитрий просто обхватил лицо ладонями, корчась в кресле от страха. Их расставание не должно было быть таким, и его реакция тоже не должна была… Ведь он был готов! Был! Только где все это теперь?              Безликой тенью Дмитрий бродил по дворцу, занимая себя обществом царских детей. Он с удивлением узнал, что большую часть своей личной библиотеки Мария оставила Ольге, и потому все чаще проводил время с ней. Когда-то давно все эти книги они с сестрой читали вместе, так что теперь, разговаривая о них с другим человеком, он ощущал, что возвращается на пару лет назад, когда так же гулял, заглядывался на небо и задавался теми же вопросами. Забавно, конечно: ответы тогда были совсем другие.              Встречаться с друзьями Дмитрий не спешил. Он писал им письма, получал ответы и даже провел один вечер в компании Даниила, который, заливаясь вином, в подробностях пересказывал все петербургские сплетни, которые Дмитрий пропустил в свое отсутствие. Но этим, пока что, ограничивалось. Ему нужно было просто привыкнуть. Прожить это новое странное положение, которое теперь должно было стать единственно верным.              Хотя, если честно, не так много и изменилось. В последние месяцы Дмитрий и без того отдалился от сестры, хранил все больше тайн, даже пугался ее иногда, но все же… Она была. Как какая-то константа, на которую не обращаешь внимания, но, изъяв которую, меняешь смысл всего уравнения. Несмотря ни на что, Мария бы приняла его, сколько лжи ему бы ни пришлось раскрыть. А теперь все это резко потеряло значение.              И среди всего этого тумана письмо от Николая Юсупова стало для него неожиданностью большей, чем отъезд Феликса или рассказы Анастасии о выпавшем в мае снеге. Тем страннее было то, что в письме этом не было ни слова, кроме предложения встретиться. Но зачем? Даниил говорил, что последние пару месяцев Николай особенно много проводил времени со своей новой возлюбленной, той самой замужней девушкой, о которой Дмитрий слышал в начале апреля еще от Феликса, мол, он даже поехал за ней в свадебное путешествие… «Глупый, но, как и все Юсуповы, обаятельный», — со вздохом резюмировал Даниил, и, увы, с ним было трудно не согласиться.              Так что же…вернулся? И первым делом написал Великому князю?              На простую дружескую встречу Дмитрий рассчитывать даже не смел. Они не настолько близки, чтобы сидеть несколько часов в ресторане, со скукой и леностью обсуждая свои жизни и политику. Так что, вероятно, это вопрос особой важности.              И Дмитрий согласился. Скорее из любопытства. И еще из страха, что он может больно ранить поэта в случае отказа.              Потому что, похоже, ранили его другие. Войдя в ресторан (и опоздав на добрую четверть часа), Дмитрий долго искал глазами Юсупова. Или хоть кого-то знакомого, предполагая, что встреча могла быть назначена не только ему. Он прошел вглубь зала, продолжая лихорадочно вглядываться в лица. Поверить, что Николай ушел, не дождавшись, было невозможно. Он ведь совсем не такой человек? Хотя откуда ему знать…              И вдруг Дмитрий услышал оклик. Он повернулся. И застыл.               Да, конечно, это был голос Николая, его взгляд, его прическа, его наряд, но в общих чертах это был какой-то другой человек. Он похудел. Сюртук смотрелся на нем бесформенным и дешевым. Под глазами залегли тени, и все лицо приобрело вид печальный и измотанный, словно он не спал несколько дней. Он побледнел, и только губы и щеки горели странно, как при жаре.              Но Дмитрий не смел даже спросить. Теперь все слышимое им от Феликса и Даниила осуждение наконец приобрело форму и цвет — болезненно желтый.              Дмитрий сел напротив, вежливо здороваясь и пряча взгляд. Не потому, что его так пугал вид Николая, но потому, что иначе принялся бы разглядывать его, выискивая все новые и новые детали произошедшей перемены. А это уж совсем недопустимо. Они не спеша обменялись рукопожатиями и новостями — пустая формальность — и приступили к изучению меню. Похоже, никакой срочности на самом деле не было.              — Вы не пришли на прощальный ужин, — начал Николай, когда они сделали заказ.              Прощальный ужин? Дмитрий даже не сразу вспомнил, о чём речь. Последний месяц выдался слишком богатым на впечатления, так что все, что происходило раньше, скрывалось за толстой пыльной завесой памяти. Но да... Какое-то приглашение Дмитрий действительно получал.              — Прошу прощения, — отозвался он, все ещё не вполне уверенный. — Кажется, я отправлял вам ответ...       — Да-да, — Николай махнул рукой. Судя по всему, оправдания Великого князя были для него не слишком убедительны. — Я просто хотел, чтобы вы были рядом в этот день, но... — Дмитрий не знал, должен ли он объяснить ситуацию ещё раз. Он сделал выбор в пользу сестры и, чем бы это ни кончилось, считал его правильным. — Ничего страшного. Все прошло не совсем хорошо, и я даже рад, что вы этого не видели, Дмитрий Павлович.       Что ж, это звучало интригующе.       — Я уверен, вы преувеличиваете. Я знаю, что вы посвятили тот вечер своей возлюбленной. Это уже заслуживает восхищения.       "Думаешь? Если бы у Марии был пылкий поклонник, скитающийся за ней по всей Европе, что бы ты тогда сказал? — подумал Дмитрий и тут же с долей усмешки ответил самому себе: — Этим поклонником стал я". Тем не менее, эти слова должны были бы утешить Николая, но он почему-то молчал. Его пустой взгляд был направлен на скатерть и сцепленные на ней руки. Белеющие кончики пальцев выдавали напряжение.              — Спасибо вам, Ваше Высочество, — выдавил он, не шевелясь. А потом вдруг вскинул голову, и Дмитрий ужаснулся снова. Этот человек, красивый и сильный, не мог испытывать столько боли. В мире не было ничего, что он не смог бы получить… Кроме женщины? Или есть другие причины? — Вы единственный, кто считает так. Все остальные кричат, что мне нужно остановиться.       Дмитрий отвел взгляд и пожал плечами.       — Не мне говорить о том, какие отношения имеют право на жизнь, а какие — нет. В Париже я гостил у отца, общался с его женой… Они стали изгнанниками для родной страны, но сейчас я понимаю почему. Они любят друг друга. Искренне и очень сильно. Никто не в праве это осуждать.       — Они скучают по России? — Николай подался вперед. И Дмитрий гадал, правильные ли советы он дает. С одной стороны, была мораль общества, его законы и многовековые устои, а с другой, любовь. А он всего лишь мальчишка, разве это подходящий кандидат на роль судьи?       — Не так сильно, как раньше. Время лечит.       Николай болезненно поморщился, и Дмитрий подумал, что он начнет возражать и что-то оспаривать, но ничего не произошло. Официант принес заказ. Зазвенели столовые приборы. Ел Николай с заметной неохотой, будто силой заставляя себя жевать мясо и глотать вино.              Дмитрий все гадал, насколько серьезны эти отношения. Ведь ему не раз говорили, как часто Николай увлекается новой женщиной. И еще Поленька… Конечно, для него это не было чем-то существенным, но она была единственной девушкой, остающейся рядом с ним не первый год. И это ей он целовал руки и щеки, когда не целовал никого другого. А она готова была принять его всегда и в любом состоянии.              Классическая история из мира искусств.              Но, надо думать, не каждая женщина доводила Николая до такого состояния. В противном случае, он бы вряд ли остался здоров уже после второй или третьей. Значит, в этой, Марине, насколько Дмитрий помнил, действительно было что-то особенное. По крайней мере, для Николая. И если так, то как далеко он готов зайти?              Ответ не заставил себя долго ждать.              — Она знает, кто я, — произнес Николай, отодвигая полупустую тарелку.       Дмитрий подумал, что неправильно его понял.       — Я сказал ей свое настоящее имя и…все остальное. Она знает, кто я, — повторил Николай, отвечая на удивленный взгляд собеседника. Голос его звучал отстранённо и глухо, словно он разговаривал не с сидящим напротив юношей, а с кем-то, стоящим за плечом.       — Все остальное? — переспросил Дмитрий, тряхнув головой. Имя — это, пожалуй, еще не так решительно. Его же знает, например, Даниил. А к нему, прожигателю жизни из почти разорившихся дворян, доверия меньше, чем к женщине, заметной в самых высших кругах.       Николай помолчал, потом ответил, по-военному чеканя слова:       — Она знает обо мне все.              Дмитрий выдохнул. Ответы Николая давали мало, но большего, похоже, ожидать не следовало. Хоть в чем-то он похож на своего брата.              — Так, и…       — Возможно, нам придется уехать, — перебил его Николай. И вот теперь, холодея от волнения, Дмитрий понял, зачем его позвали. Он должен был стать доверенным лицом между беглецом любви и его семьей? Не самая завидная роль: из желанного гостя он превратится в гонца с неизменно плохими новостями. Все равно, что прослыть предателем.              Итак, Дмитрий, кого из братьев хочется обидеть меньше?              — Скорее всего, в Вену. Нас там не будут искать, — продолжал Николай, понизив голос. — Если только вы не расскажете.       Дмитрий покачал головой. На секунду ему даже стало обидно, что Николай смеет в нем сомневаться. Хотя он имеет право. Лишняя аккуратность, когда речь идет о побеге, никогда не помешает.              — Мне от вас ничего не нужно, Ваше Высочество. Ни деньги, ни чтобы то ни было, — казалось, Николай тянет время. Подбирает нужные слова или не хочет показаться слишком навязчивым. Так или иначе, ожидание несколько тревожило.       — Я мог бы... — начал Дмитрий, понимая, что преувеличивает. Не мог бы. Не готов. Он слишком хорошо знал, сколько боли приносит изгнание члена семьи, и не находил в себе сил причинять кому-то эту боль. Одно дело принести дурную весть, другое — поучаствовать лично.       На счастье, Николай отрицательно покачал головой.       — Тогда зачем вы рассказываете мне все это? — несколько недоумевая, спросил Дмитрий.       — Я хочу знать, что происходит дома, — Николай поморщился. Ему будто бы не нравилось это признавать, но эта часть правда и так была очевидна: Дмитрий всегда знал, как Юсуповы друг другу дороги. Он видел это. Он в них узнавал самого себя. — Если я напишу Феликсу, то неизбежно выдам себя и свое расположение. Это может обернуться бедой, так что стоит переждать хотя бы несколько лет. Но я бы все равно хотел быть хоть немного рядом. Хотя бы просто знать.              «Но почему я?» А впрочем…все предельно ясно. Прочие скорее примут сторону Феликса и сторону закона. И только в Дмитрии Николай видел ответ на все свои отчаянные мечты и романтические грезы. Только от него он не ждал осуждения.              Дмитрий не мог отказать.              — Хорошо, — он тяжело выдохнул, гадая, как скоро пожалеет о своем решении. Повозился в тарелке без особого аппетита, чувствуя, как соус пачкает губы и вызывает только раздражение. — И все же, неужели это единственный выход?       — Я вижу только его, — Николай отвернулся. Его бледные пальцы теперь впивались не в ладони, а в бокал с вином, и Дмитрий боялся, что он вот-вот треснет, брызнув осколками стекла. — Я хотел бы, чтобы все было иначе. Я люблю ее, Дмитрий Павлович. Мы должны были встретиться раньше…       Больше всего на свете Дмитрию хотелось верить, что это правда. Он лишь на миг представил, как двое беглецов, прожив вместе в чужой стране пару дней, вдруг обнаруживают, что ненавидят друг друга, и стало тошно. И слишком страшно. Николай готовился добровольно запереть себя в клетку, и прутья ее станут раскаленным пыточным орудием, если допустить ошибку, если не услышать себя вовремя.              Не Дмитрию давать уроки любви. Он и в своей-то разобраться не мог. Или мог, но не был достаточно смел, чтобы пойти на что-то большее, чем визиты вежливости и редкие письма. Даже не смел отдать подарок, купленный в Париже, будто в этом было что-то пошлое. Наверное, правильно, что он так и не нашел времени рассказать об этом отцу: он бы точно не понял.              — Когда?       — Пока не знаю, — Николай снова помотал головой. — Марину все здесь душит, ей уже невыносимо… И муж постоянно рядом, как цепной пес. Но она слишком любит свою мать, а если бежать, то только вдвоем. Никому не слова. Я и вам, если честно, с трудом решился сказать, — он бросил на Дмитрия виноватый взгляд и поспешно продолжил: — Ее мнение общества ограничивает сильнее, чем меня, но она сильная. Она справится, я верю.              В голосе Николая звучало столько мечтательности, что Дмитрию стало еще хуже. Он не верил, что поэты, настолько отрешенные от жизни, приспособлены к жизни. Если они в самом деле уедут… Сможет ли Николай найти им там место? Чем он будет зарабатывать на жизнь? Увы, но творчество, когда ты иностранец, не всегда оказывается востребовано.              Сказать этого Дмитрий, разумеется, не мог. И только грустно улыбался, отчаянно стараясь выглядеть доброжелательнее. Подвоха Николай не замечал.              Дмитрий снова посмотрел на свою тарелку. Есть он больше не мог, хотя почти и не прикоснулся к блюду. Лишь нарушил картину, сотворенную поваром, да испачкал приборы.              — Хорошо. Значит, пока мне стоит просто ждать от вас новостей?       Николай кивнул. Глаза его теперь горели не так нездорово, и в целом он выглядел куда лучше. Видимо, предстоящий разговор действительно волновал его, а теперь все успокоилось, и он смог выдохнуть. Дмитрий мог только надеяться, что его помощь не окажется толчком в спину.              — Спасибо, — проговорил Николай, устало потирая лицо. — Если бы вы отказались, у меня бы потерялась всякая связь с домом, а я…так не могу. Они смогут принять мой выбор, но нужно подождать. Пары лет будет достаточно.       — Я смогу рассказать им, что знаю, что с вами?       — Нет, не стоит, — Николай снова нахмурился. Губы его болезненно дрогнули. — Я не хочу, чтобы они возненавидели вас.              «Хоть что-то хорошее». Дмитрий понимающе кивнул. Николай в ответ улыбнулся. И в этот миг он был так счастлив и спокоен, что это, пожалуй, могло бы окупить все предстоящие трудности. Могло бы, но… Дмитрий надеялся, что проблема решится иначе. Весь план Николая звучал слишком просто и потому ненадежно. Сорвавшись, он убьет и неудачливого любовника и его прекрасную Марину, а будучи исполненным в лучшем виде, их семьи.              Пожалуй, любить небогатую девушку лучше, чем незамужнюю. И Дмитрий не знал, о ком думал, когда пришел к такому выводу, о Поленьке или об Анастасии.              — Простите меня, Дмитрий Павлович, — вдруг произнес Николай, оживившись. — Ведь вы только недавно вернулись в Россию, а я, ничего не спросив, сразу начал чего-то от вас требовать. Я надеюсь, у вас все прошло благополучно?       Дмитрий тускло улыбнулся и повел плечом. Жаловаться он не собирался. К тому же, он уже почти привык, так что боль, разбуженная неожиданным вопросом, не казалась ни слишком мучительной, ни долговечной. Все обязательно пройдет.              Но Николай ждал ответа, и Дмитрий не хотел его разочаровывать. Ему, похоже, и так последнее время совсем непросто. Так пусть хоть недолгий разговор скрасит его дни. Даже если он будет не вполне честным, это ложь во благо.