Оскверненные

Капилляры в моих глазах лопаются, Если бы мы разлюбили друг друга, было бы это самым худшим? Для того, кого я считала своим спасителем, Ты скидываешь на меня слишком много дел. Мои руки грубеют и трескаются, Если бы мы разлюбили друг друга, было бы это чем-то плохим? В нашей опочивальне всегда так тихо, Ведь ты заставляешь меня трудиться не покладая рук. Я извиняюсь так часто, А ты никогда не просишь прощения. Жадно поглощаешь из рога изобилия, Втыкая вилку во все. Ты умный мужчина, я знаю, Вооруженный Ложной беспомощностью, Скрываемой под маской превосходства. Родись у нас дочь, Я бы никак не смогла ей помочь, просто бы издалека смотрела. Эмоциональная пытка От сидящего во главе почетного стола. Она бы стала делать все так, как ты ее научил, Она бы столкнулась с такой же жестокой судьбой. Поэтому сейчас я убегу, Так я не совершу эту ошибку, Хотя бы попытаюсь.

Paris Paloma — Labour

9 декабря, 1982       Тридцать третий по счету Министр магии магической Великобритании — Гарольд Минчум — являлся сыном покойной Памелы Гринграсс, леди из благороднейшего дома Гринграсс, славившегося патриотизмом в отношении чистоты крови, а также несусветными богатствами, которыми обладать желали многие, если не все, — и шотландца Дермида Минчума, чей род не отличался ни знатным происхождением, ни финансами, ни чем-либо еще, что могло бы прославить его имя в магическом мире. Казалось бы, столь непримечательная фамилия, доставшаяся от отца, не могла поспособствовать восхождению Гарольда к власти.       Однако, как принято говорить, у судьбы дурное чувство юмора.              Потеряв обоих родителей в раннем детстве, Гарольд Минчум оказался на ступенях приюта «Святого Мерлина», где прожил полных семь лет. На его девятый день рождения, прошедший, как и предыдущие, в тесноте и сырости одинокой комнаты, явился лорд Людовик Гринграсс. Дед по материнской линии дал Гарольду дошкольное образование, обучил манерам и этикету, а также языкам. Не без умысла он приютил сына покойной дочери, от которой отказался, когда та связала свою жизнь с бедняком, — решив его руками дотянуться до власти — Министерства магии.       Серьезный, от всех отстраненный Гарольд Минчум покорно следовал наставлениям лорда Гринграсса, благодаря чему заработал в Хогвартсе репутацию блестящего студента и ответственного старосты факультета Когтевран. Он твердо знал, что по окончании школы поступит в академию мракоборцев, после чего взлетит по карьерной лестнице за выдающиеся заслуги перед страной. И, дай Мерлин, усадит задницу в кресло Министра магии. Быть может, все бы так и случилось, если бы Флимонт Поттер в компании Ориона Блэка и Фелициана Нотта, коих Гарольд недолюбливал с первого курса, не решили зло подшутить над ним за снятые очки с Гриффиндора и Слизерина. По их вине его исключили из Хогвартса на шестом курсе, из-за чего ему пришлось доучиваться в школе Ильверморни, куда попасть в разгар учебного года без связей оказалось нелегким делом.       Невзирая на трудности, Гарольд сумел окончить Ильверморни с отличием. Озлобленный и затаивший обиду на трех ублюдков, как он нежно называл Флимонта, Ориона и Фелициана, — он вернулся в Лондон, не успев на похороны лорда Гринграсса, чей титул перешел его старшему сыну — нынешнему лорду Фениксу Гринграссу. Лишенный средств к существованию, репутации и поддержки семьи по линии матери, Гарольд остался совершенно один и, казалось, без шанса достижению когда-то поставленных целей.       Без сожаления о недостижимом, отправившись во Францию, Гарольд Минчум начал с малого — работы в отделе по связям с общественностью, где за короткий срок сумел добиться признания сослуживцев. Ему не было и тридцати, когда Министр магии Франции — Абаддон Шарль-Жермен — заинтересовался его персоной, приблизив к узкому кругу доверенных лиц. Спустя несколько лет Гарольд вернулся в Лондон с весомой поддержкой. Он вошел в окружение тогдашнего Министра магии и вскоре, не без помощи влиятельных друзей, сместил его с должности.       Мелкими шагами целеустремленный манипулятор, виртуозно распоряжающийся судьбами людей и зарекшийся воплотить мечты в реальность, добился того, к чему стремился. Пусть за его спиной гадко шептались, называли полукровкой и паршивой овцой, выбившийся из стада, он же, восседая в кресле Министра магии, вершил судьбы, вводил новые законы и ломал устоявшиеся традиции, которые могли сподвигнуть жителей страны к изменениям. Он набивал карманы златом, щедро одаривал сторонников и жестоко избавлялся от тех, кто плел против него интриги. Не имея привязанности к родной земле, Гарольд всей душой любил Францию и был благодарен Абаддону Шарль-Жермену за его лояльность и поддержку, которая возвела его к величию.       Имея баснословные богатства и обширные земельные угодья, Гарольд Минчум жил на широкую ногу. У него было все, за исключением семьи и желанного наследника. Не первый год находясь в поисках будущей леди магической Великобритании, Гарольд с притворным удовольствием принимал приглашения на званые вечера, где его окружали вульгарные, но, безусловно, благородные леди, стремившиеся удачно сосватать дочерей. Чистокровную диаспору магического мира он находил прогнившей и не желал делить ложе с блудницами, как за глаза называл юных девиц из благородных семей.              По сей день он продолжал свои поиски, при этом категорически отказываясь снижать стандарты для потенциальной супруги, которая, по его мнению, должна была блистать рядом с ним на страницах светской хроники и на публичных мероприятиях. Для Гарольда его будущая леди Минчум обязана была соответствовать «Д.Б.П.»: Девственная. Благородная — леди могущественного дома. Покорная.       — Мистер Минчум, изволите завтракать в зале? — низко склонив голову, домовой эльф терпеливо ждал ответа, не смея торопить хозяина.       Застегивая пуговицы на рубашке, Гарольд, стоя перед зеркалом во весь рост в своей личной опочивальне, краем глаза поглядывал на свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Его порадовало, что скандальная журналистка Рита Скитер, уже не первый год тайно работающая на него, не посмела выдвигать поспешных предположений, касающихся теракта, совершенного на «Святого Мунго». Причиной тому являлось официальное расследование, которое в данный момент находилось в стадии процесса.       Само расследование было скорее прикрытием, а вернее — чисткой документов и палат «Святого Мунго», большую часть здания которого удалось восстановить. Уже не первый год по Лондону ходили страшные слухи об изуродованных телах, не нашедших последнего пристанища — могил. Дабы обелить репутацию власти, Гарольд Минчум организовал «расследование» по поимке преступников, между тем заметая следы собственных преступлений.       — Да, пожалуй.       Плотно позавтракав в тишине огромного поместья в графстве Берикшир, Гарольд трансгрессировал в Министерство магии, продолжив путь пешком. Ему нравилось, как уважаемые маги рассыпались перед ним в льстивых приветствиях, мечтая быть замеченными. Ему были приятны их внимание и ценные подарки, которые, как было принято считать, ни к чему не обязывали. Находясь на пике власти, Гарольд нередко тешил свое самолюбие, открыто насмехаясь над теми, кто лебезил перед ним.       Окруженный свитой, Гарольд без происшествий добрался до личного кабинета. Смежный с кабинетом зал заседаний представлял собой темное, довольно просторное помещение, меблированное красным деревом. Заняв место во главе стола, он оглядел присутствующих — тех, кому доверял: Аластор Грюм, Марс Сэйнт, Феликс Три, Артур Коллинз, Артур Уизли, Рита Скитер и, как ни странно, Флимонт Поттер. Всех собравшихся объединяло желание отстоять мир в магической Великобритании, низложив лорда Волан-де-Морта и его соратников.       — Ровно в полдень вы должны выступить с речью на площади. Карточки с текстом находятся в вашем портфеле. При желании могу вас с ними ознакомить, — резюмировала Рита Скитер, прокручивая карандаш между пальцами.       — Не стоит, — не глядя на девушку, Гарольд поднял ладонь, пробежав взглядом по свежим документам.       Рита сглотнула и поежилась на стуле. Ошеломленная услышанным, она не знала, как быть, чтобы не попасть впросак. К ее счастью, предмет ее нежных грез — Аластор Грюм — на нее даже не посмотрел.       — Станете говорить от себя? — без интереса уточнил Флимонта.       Оторвав взгляд от бумаг, Гарольд Минчум воззрился на вопрошающего, сложив перед собой ладони. Он не простил и не забыл унижения, которому подвергся со стороны заклятого школьного врага, однако считал нужным держать его рядом. К великому сожалению Гарольда, Флимонт Поттер был одним из ключевых фигур магического мира, поэтому отстранить его от власти в данный момент не представлялось возможным.       — Верно. Поэтому советую каждому из вас слушать меня внимательно.       Ропот прокатился по залу заседаний.       Покончив с бумажной волокитой, Гарольд Минчум в компании Флимонта Поттера и Дамиана Гранье-Пажеса покинул Министерство магии. Добравшись до центральной площади Лондона, «Виам Пацис», в высоком фаэтоне, он поприветствовал собравшихся репортеров и мирных жителей, отложивших свои дела, чтобы принять участие в общественном мероприятии — встрече с Министром магии.       Дабы не отдаляться от народа, Гарольд не одевался броско и не следил за последними новинками магического мира, при этом всегда выглядел опрятно, пусть и без явных изысков. Перед тем как занять кресло министра, он пустил в народ легенду о своем происхождении, заявив о себе как о волшебнике-полукровке. Таким образом он стремился показать отсутствие интереса к фракциям, на которые магическое общество было разделено задолго до рождения Мерлина и Морганы, как принято полагать согласно учебникам по истории магии.       — Да здравствует Министр магии!       — Долгих лет Министру!       — Да хранят его Святые!       Под рев толпы Гарольд Минчум поднялся по ступеням на подмостки. Скупо улыбаясь, он провел тыльной стороной ладони перед лицом, сжав пальцы в кулак. Люди утихли. Он потянул уголки губ в улыбке, мысленно возблагодарив Святых и Падших за власть, дарованную ему.       «Люди — овцы, идут за тем, кто держит пастуший посох».       Сколько бы реформ ни провел Гарольд Минчум, сколько бы налогов ни ввел, для жителей магической Великобритании, не знающих об истинном положении дел, он оставался славным Министром магии, стремящимся вернуть былое величие стране. Его приветствовали бурно: били в ладони, выкрикивали лестные слова.       — Я скорблю. Скорблю с каждым из вас. То, что случилось в Святом Мунго, — грязное бесчинство, недостойное прощения. Знайте, Министерство магии не дремлет и не прощает. — Гарольд взял паузу для большего драматизма. Люди глядели на него, как на Святого, едва не обливаясь слезами. — Мы занялись расследованием свершенного теракта, и теперь, обладая полной информацией, я могу ответить на ваши вопросы. За всеми бедами, постигшими вас, ваших детей, нашу страну, стоит ублюдок, величающий себя лордом Волан-де-Мортом!       В толпе загудели шепотки. Люди стали переглядываться и кивать, соглашаясь.       Рита Скитер в замешательстве поглядела на Аластора Грюма и Феликса Три, оставшихся неподвижными, не ожидая того, чем обернется публичное выступление министра.       Голос Гарольда Минчума звучал эмоционально, громко, всеохватывающе. Ему верили. В нем не сомневались. За ним шли, вверяя жизни.       — Узрите тех, кто повинен в гибели невинных.       Мракоборцы, облаченные в белоснежные мантии, вывели на виселицу, находившуюся в нескольких ярдах от самодельной сцены, пятерых мужчин, трех женщин и ребенка лет семи. Толпа взревела, проклиная причастных к теракту в Святом Мунго. Они бы разорвали их, если бы мракоборцы отдали предателей толпе.       — Я обещал вам защищать каждого жителя магической Великобритании, и слово свое сдержу. На правах Министра магии я, Гарольд Минчум, нарекаю представителей семьи Элроуз предателями магического мира и приговариваю их к смерти.       Гарольд Минчум кивнул, отдав приказ, и мракоборцы отступили, уступив место палачам. Крепкие мужчины, чьи лица были скрыты, подвели волшебников, приговоренных к казни, к петлям. Семья Элроуз держалась храбро, не вглядываясь в озлобленные лица толпы, желающих мести. Младшему сыну лорда Элроуза, цепляющемуся за юбку матери, один из палачей велел забраться на бочку, так как он был слишком мал, чтобы можно было накинуть петлю на его шею.       Способ казни был лишен магии по приказу Гарольда, решившего продемонстрировать, сколь власть одного из чистокровных семей эфемерна. Он желал унизить лорда Волан-де-Морта, который струсил и залег на дно, — как ошибочно считал Министр магии. Унизить и растоптать морально всех тех, кто был причастен к темному волшебнику, решившему утопить магическую Великобританию в крови.       Элроузы, храбрые и несомненно гордые, несломленные, в последний раз переглянулись, безмолвно простившись.       По приказу Министра магии один из палачей потянул за рычаг, и люки под ногами преступников магического мира раскрылись. Петли туго затянулись на их шеях. Не больше трех минут промучились Элроузы, прежде чем отойти в мир иной. Первым погиб младший сын лорда Элроуза, за ним последовала мать с дитём в утробе, старшие братья и отец, промучившийся дольше всех.       — Запомните этот день, граждане магической Великобритании. День, когда мы официально признаем предателем лорда Волан-де-Морта и объявляем ему войну! — Журналисты встрепенулись, потянувшись к кромке сцены, чтобы запечатлеть главное лицо страны на первых полосах новостных вестников. — Я хочу обратиться к Волан-де-Морту: где бы ты ни был, кто бы не стоял за твоей спиной, я найду тебя и уничтожу. Магическая Великобритания не окажется под властью узурпатора и тирана. Я этого не допущу!       Народ ликовал, свистом и аплодисментами провожая Гарольда Минчума, поспешившего вернуться в фаэтон. Повешенные Элроузы остались висеть на обозрение всем. Понемногу толпа рассосалась, и лишь один мужчина, чей высокий воротник пальто не позволял разглядеть лицо, наблюдал за погибшими, оскверненными клеветой.       — Захлебнись же ты кровью, Гринграсс, — прошептал Том Реддл, трансгрессировав с оглушительным хлопком.       Погода, резко переменилась, пролившись ливнем, словно бы соответствую разбитому состоянию Тома, трансгрессировавшего в глубину леса, опоясывающего его владения. Гнев и бессилие переполняли его, и он, не выдержав, дал волю эмоциям. С яростным воплем случился выброс магии.       Магия, вырвавшаяся из тела Тома, волной прошлась по верхушкам деревьев, сорвав листья и напугав зверей. Промокший, он опустился на колени, скорбно свесив на грудь голову. Тьма клубилась, будто поглощая Тома, опустошенного увиденным.       «Клялся защищать, а спасти не смог», — пронеслось в его мыслях, когда он поднял голову, заслышав шаги.       Мановением руки вернув себе безукоризненный вид, он встретил Антонина Долохова, стоя на ногах.       — Он объявил нас преступниками, лишил жизни верных тебе людей. Что теперь ты намерен делать?              Скрестив на груди руки, Антонин смело взирал на Тома.       — Мы ответим огнем на огонь.       — Весьма вовремя, потому что твои гости прибыли.       В молчании они продолжили путь до поместья, на крыльце встретив трех Пожирателей Смерти: Арамиса Марбо из Марселя, Серафима Бырцоя из Бухареста и Демира Эврена, родом из Болу. Последний был, пожалуй, самым жестоким, жаждущим крови.       Трое крепких мужчин пребывали в неподдельном восхищении перед силой Тома Реддла, выбросом магии сотрясшего владения, принадлежавшие ему по праву.              — Рад видеть вас, господа.       До ночи продолжалось собрание Пожирателей Смерти, на повышенных тонах решавших, что делать дальше.       — Да будет война, — заключил Демир под конец, и глаза его загорелись алым.

***

10 декабря, 1982       По приезде в Румынию Сириусу Блэку пришлось в ускоренном режиме вникать в привычный уклад жизни Пожирателей Смерти, встретивших его скромно и неприветливо. Большинство магов, населявших земли магической Румынии, по происхождению были чистокровными румынами. Народ этот испокон веков славился гостеприимством, дружелюбием и отзывчивостью, но ни того, ни другого Сириус по прибытии не увидел.       Гордые и суровые, они встретили его с холодом и явным недоверием. Еще бы! Вместо Тома Реддла к ним приехал мальчишка, которому поручили разобраться с важным делом — предательством в рядах Пожирателей Смерти. Его не восприняли всерьез, однако предпочли держаться на расстоянии, не доверяя надутому англичанину.       Игорь смиренно объяснил хмурому Сириусу, почему его приезду никто не рад.       «Если верить Цинне, а я ему верю, Румыния и ее народ сильно пострадали, когда к власти пришел Геллерт Грин-де-Вальд. Англичане одними из первых присоединились к нему, пополнив его армию. Румыны… они отвергли предложение Грин-де-Вальда, когда тот пришел к ним, чтобы заручиться поддержкой. Как ты понимаешь, пришлось им несладко, но, в отличие от многих, они остались верны своим принципам. Следы Первой магической войны остались на их землях, в их душах и их истории. Ты знаешь, я восхищаюсь румынами… Ты тоже ими проникнешься, когда узнаешь их получше».       И Сириус узнал. Он не поленился обратиться к истории магической Румынии, потратив на изучение летописей не один день и ночь. Вчерашним вечером, когда время близилось к закату, в городской библиотеке его отыскала Клара Цепеш, приставленная Томом Реддлом к Сириусу в качестве телохранителя. Она явилась с чашкой крепкого кофе, не поленившись рассказать о том, чего в книгах, прочитанных Сириусом, не было написано.       Высокая, гибкая, с упрямым, смелым взглядом, Клара Цепеш внушала доверие. Несомненно красивая, она не была похожа на знакомых Сириусу аристократок, которых он встречал на званых вечерах и приемах, ставших частым явлением в его жизни. Ее волосы, убранные в косу, отливали на свету золотом. Глаза лучились изумрудами. Если бы она решила приодеться, как истинная леди, вероятно, была бы ничем не отличима от юных дев, кружившихся в танце на светских приемах в надежде отыскать достойную для себя партию.       В одном Сириус был уверен: Клара, сколь бы красива ни была, не вписалась бы в жизнь аристократов по одной простой причине — ее крутой нрав не позволил бы ей прогнуться под застоявшиеся традиции. Уж слишком она дикая.

Флешбэк

9 декабря, 1982

      «— Клара, скажи, ты родилась в Румынии?       — Нет, но живу здесь с трех лет. Мой отец, боярин Марко Цепеш, тебе предстоит с ним знакомство, когда объедешь наши земли. Будь уверен, он встретит тебя с радушием. А мать… — Клара совладала с эмоциями, не нарушив зрительного контакта с Сириусом, молча внимавшим ей. — У нас не принято говорить о мертвых не в праздничные дни. Ее звали Ада Демир. Она была турчанкой, красавицей, каких свет не видывал. Я ее совсем не помню, но о ней до сих пор говорят, как об одной из красивейших женщин, которых знала Румыния.       — Глядя на тебя, я в этом не сомневаюсь, — без лести ответил Сириус, желая поддержать моральный дух Клары, заметно приунывшей.       — Мой отец был обещан ее старшей сестре. В день помолвки они встретились и влюбились друг в друга с первого взгляда. Осознав, что не сможет провести жизнь ни с одной другой женщиной, отец расторг помолвку и пришел к отцу моей матери просить ее руки. Как ты понимаешь, ему отказали. Их чувства сочли позором. И тогда они бежали в Румынию, где поженились и создали крепкую семью. У моего отца пятеро сыновей. Я — поздний ребенок, и, рожая меня, матушка погибла от родовой горячки. Отец по сей день носит по ней траур.       — Соболезную.       — Не стоит. Смерть естественна. Мы по мертвым не горюем.       Сириус вспомнил о Лили, о скорбных лицах тех, кто присутствовал на похоронах. Если бы в магической Великобритании маги без сожаления прощались с мертвыми, быть может, слез пролито было бы меньше. Быть может, и он бы не тосковал по матери любимого крестника, слишком поздно ставшей для него подругой.       — Раз уж ты настроена на разговор, объясни, как случилось так, что Том… Повелитель поделил эти земли?       — Он не был тем, кто поделил их. Наш Повелитель принес нам покой и достойное правосудие, а мы со временем признали его власть, присягнув на верность. Не путай веру в его замыслы со слепым поклонением. Ты знал, что Повелитель провел годы в Румынии, прежде чем назвать себя лордом Волан-де-Мортом?       — Смутно об этом слышал.       — Тогда слушай внимательно, — Клара потянулась за свитком, на котором была изображена территория Румынии, и принялась объяснять. — Земли магической Румынии поделены на шесть областей. Северо-западную часть населяют преимущественно Холодные мертвецы, то есть вампиры, по-вашему. С недавних пор у нас с ними заключен мир. Все благодаря вмешательству Повелителя. Если бы не он, они бы нас извели… Центральная часть, вот здесь, где мы сейчас находимся, смотри внимательно, является резиденцией Повелителя и его ближайших сторонников. Своего рода, большая деревня Пожирателей Смерти.       — То есть главный город?       — Да, совершенно верно. Вэнтис Монтибус — точка правления. Северо-восточная, юго-восточная, южная и юго-западная Румыния поделены между высокородными семьями. Мало кто знает, где кроются настоящие сокровища, — Клара ухмыльнулась, пальцами трепетно очертив озвученные ею территории на карте.              — Поясни.       — Придет время, и ты все узнаешь. Повелитель дал мне четкие указания. Рассказывать то, что хранится втайне, не велено.       Сириус нахмурился, наблюдая за тем, как быстро переменилось настроение Клары Цепеш. Словно превратившись в ледяную глыбу, она выпрямилась, напустив на лицо серьезность, лишенную привычного огонька во взгляде.       — Тогда расскажи, какие указания тебе дал Повелитель? На этот вопрос ты ведь можешь ответить?              Запоздало кивнув, Клара заговорила:       — Велел всюду следовать за тобой, оберегать и помогать, если это не навредит тебе и Пожирателям Смерти. Держать в курсе…       — Вот видишь, Повелитель велел помогать мне, — ухмыльнулся Сириус. — Клара, ты поможешь, если ответишь на мои вопросы.       Окажись рядом Вальбурга Блэк, она непременно похвалила бы сына за проявленную смекалку и учинила бы скандал в Хогвартсе, заявив, что Сириус ошибочно не попал на Слизерин в свое время.       — Хитрец. Так и быть, если информация окажется для тебя полезной, расскажу. На тех землях, которые я перечислила, ведется бизнес. Разводят драконов, диких скакунов… — Клара помедлила, оглядевшись по сторонам. Придвинувшись к краю стула, она рукой поманила Сириуса ближе, и он придвинулся. — Есть и темная сторона бизнеса: казино, бордели, контрабанда и черный рынок…       — Тот самый?       — Да. Теперь ты понимаешь, насколько серьезное тебе поручено задание? Отыскать предателя, присвоившего себе деньги Повелителя. Сириус, речь идет не о мешке галлеонов.       Откинувшись на спинку стула, Сириус разинул рот и шумно выдохнул. Впервые за время своего пребывания в чужой стране он осознал возложенную на его плечи ответственность. Отыскать предателя, в идеале вернуть награбленное, чтобы заполучить уважение Пожирателей Смерти и Повелителя.              Сириус не признавался, но в глубине души желал, ожидая момента, когда Том Реддл перестанет воспринимать его как гриффиндорца и разглядит то, что зацепило его при их первой встрече. До конца он не был уверен, какие планы у Тома на него: возвести к величию или уничтожить непомерно сложными заданиями.       — Начинаю осознавать.       — Думал будет легко?       Потерев подбородок, Сириус вздернул левую бровь, не оценив сарказма в голосе Клары. Он до конца не был уверен в том, что может ей доверять, невзирая на тот факт, что Том представил ее к нему в качестве телохранительницы. Пусть Сириус помалкивал, но мысленно усмехался, не понимая, в чем Клара хороша, раз уж ей поручена столь важная задача — оберегать его жизнь, будто он не в состоянии постоять за себя.       — Вернемся к твоему рассказу. Что из себя представляет эта земля?       Клара проследила за взглядом Сириуса, понимающе кивнув — его палец уперся в карту.       — Западная Румыния. Прибыв сюда, ты, вероятно, заметил охрану на границе. Если верить легенде, много веков назад, задолго до рождения Святого Мерлина, между магами пролилась кровь. Они боролись за власть, территорию, в первую очередь. Война Святых содрогнула землю и разорвала барьер, ограждающий мир магов от немагов. Ты, думаю, понимаешь, насколько опасно проникновение немагов в наш мир, поэтому многие из нас охраняют магический барьер, раскинувшийся на мили.       — Министерство магии осведомленно об этом?       — Разумеется. Вот только хранится данная информация, как и территория барьера, в строжайшей тайне.       — Ты сказала, что многие из нас, то есть Пожиратели Смерти?       — Последователи нашего Повелителя повсюду. Те, чьи имена ты знаешь, и те, о чьем существовании ты не догадываешься».       Вынырнув из воспоминаний минувших дней, Сириус покрутил на большом пальце фамильный перстень. Целый день он провел за книгами и древними свитками, пытаясь сообразить, как выполнить порученное задание, да поскорее, чтобы вернуться в Лондон к жене. В Румынии он так и не сумел освоиться: зима не радовала, люди вокруг — тем более.       Решив принять горячую ванну, Сириус поднялся с кресла и направился в ванную комнату. Горячая вода приятно грела в темную ночь. Он слышал завывание ветра, как хрустит снег и где-то неподалеку, будто бы под окном, ревут драконы. Прижав к груди ноги, Сириус опустил голову на колени и пальцем водил по воде, не давая ей остыть. Он был рад тому, что рядом друзья — Игорь и Влад, вот только что-то его останавливало от того, чтобы попросить у них совета. Он сам не знал почему.       Однако, будь рядом Рудольфус, вновь вернувшийся во Францию, он бы медлить не стал. Сразу же пришел бы к нему за советом, не боясь показаться дураком.       Сомкнув веки, Сириус вспомнил, как скакал верхом на вороном жеребце, сопровождаемый Кларой и Владом, исследуя окрестные земли. В тот момент, когда ветры с Севера холодили кожу его лица, перебрасывали на глаза волосы, он мечтал разделить сей момент с Викторией. Она любила конные прогулки, а он любил ее и был рад любой возможности провести с ней час, а лучше два.       Потеряв счет времени, Сириус пробыл в ванной чуть больше двух часов. Он не услышал, как с очередной попойки возвратился друг, решивший его навестить.       Избавившись от верхней одежды, Игорь первым делом проверил жилые комнаты и, не сумев отыскать хозяина дома, завопил:       — Блэк! Сириус Блэк, где ты? Я не один!       Услышав голос друга, Сириус откликнулся, предупредив, что через пару минут выйдет к нему. Не тут-то было. Игорь, явственно хмельной, завалился в ванную, на распашку отворив деревянную дверь.       — Драконье дерьмо! Лягушонок, если бы я знал, чем ты занят, огневиски клянусь, не стал бы тебя беспокоить. Признавайся, по женушке тоскуешь?       Сириус не сразу уловил ход мыслей друга, от того что его клонило в сон.       — Знаешь, я не стану это комментировать. Ты пьян.       — А ты возбужден, — Игорь пьяно хохотнул.       — Будь добр, подай мне полотенце.       Испив из горла бутылки крепкого виски, Игорь с широкой улыбкой выполнил просьбу друга. И когда тот поднялся, чтобы покинуть ванну, присвистнул.       — Что ж, теперь я понимаю, почему девки за тобой бегают. Ух, и повезло же Виктории! Сразу видно, семя крепким будет. Ну что, скоро детишек нянчить будете?       Повязав полотенце на бедрах, Сириус скривился, не оценив юмор друга. Бывало, что Игорь перебарщивал, когда напивался. А случалось и так, что у Сириуса не было настроения, отчего безобидные подколы вызывали в нем раздражение.       — Ты пьян, Игорь. Пора тебе баю-баюшки.       — Ты чего? Я полон сил и энергии! Хочешь, горы свернем? А хочешь, девок в гости приведем? Ладно-ладно, не хмурься. Знаю, что тебе на других смотреть нельзя, не то женушка тебе глазенки выцарапает. Я-де мужчина свободный, в самый раз, чтобы развлечься!       Игорь рассмеялся, позволив Сириусу довести себя до постели. Почти сразу, как его голова коснулась подушки, сон настиг его. Он заснул в обнимку с бутылкой, шепча имена девушек, составивших ему компанию в местном пабе.       Ладонью проведя по лицу, Сириус оделся, не став ложиться спать — рассвет мерцал на горизонте, лучами касаясь деревянных ставней окон. Поправив воротник черной рубашки, он провел пальцами по вещам, аккуратно сложенным в комод. На каждой петельке красовалась алая лента. Те самые, которые он таскал у Виктории в Хогвартсе.       Под одеждой, отыскав ленту, Сириус поднес ее к лицу, вдохнув аромат. Виктория давно не пахла запеченными яблоками и медом.              — Травы и ягоды, — прошептал Сириус, повязав алую ленту на своем запястье.       Усевшись за рабочий стол, он принялся перебирать бумаги и письма, совсем не заметив, как задремал. Не прошло и часа, как Сириус, задыхаясь, пробудился, жадно хватая ртом воздух. Ему приснился кошмар — Виктория умирала на его руках, захлебываясь кровью, а он рыдал, не имея возможности помочь ей.       — Ты как? — осторожно вопросил Игорь, оставив на столе чашку с кофе. — Выглядишь неважно.       Сириус выскочил на крыльцо домика, в котором жил — небольшого, деревянного и несомненно уютного. Расстегнув рубашку на груди, он черпнул ладонями снег и, словно бы умылся им, охладив лицо.       Игорь последовал за ним, заволновавшись.       — Ты в порядке?       — Не могу… не могу дышать!       Игорь схватил Сириуса за плечи, велев смотреть на него и следить за дыханием. Вскоре тот задышал полной грудью, избавившись от неожиданного приступа паники, который знатно его напугал.       — Лучше?       — Да.       — Идем в дом, нечего стоять у всех на виду, — положив ладонь на плечо друга, Игорь проводил его в дом.       Некоторое время Сириус молчал, глядя на фамильный перстень на большом пальце. Он прокручивал его против часовой стрелки, в который раз вспоминая то, что приснилось.       В луже крови, среди невероятно огромных черных перьев, он сидел на коленях, в ладонях удерживая тело Виктории, которую покинула жизнь.       Когда он пришел в себя, отхлебнул из чашки и, словно ничего не произошло, поведал Игорю о том, как намерен отыскать предателя. Тот внимательно внимал его словам, хмуро кивая.       — Да ты обезумел! — со смехом выдал Игорь. — Я в деле.       Сириус выдохнул с заметным облегчением, взяв с друга слово, что тот не станет болтать о случившемся. Игорь в своеобразной манере пообещал унести тайну с собой в могилу. На том и порешив, они, верхом на конях, отправились в паб, дабы опросить местных немагов и узнать, как идут их дела, не беспокоят ли их братья Ризя.       — Нет, мелок, все они притихли, будто боятся. Попрятались в своих норах и не высовываются. А что они творили? Что творили… — причитал слепой старик, крепко сжимая кулаки. — Будь они прокляты!       Сириус нахмурился, воззрившись на Клару, ставшую его тенью — везде она следовала за ним.       — В прошлом году, старший из братьев, осквернил в церкви молодых девушек, а затем устроил пожар. Умерли все, но он остался жив.       Сглотнув, Сириус прикрыл глаза. Веки его задрожали.       — Как звать старшего?       — Думитру Ризя.

***

13 декабря, 1982       Белоснежные сугробы, мерцающие в серебристых лучах полной луны, окутали поместье Лестрейндж в Ницце. Дорожки, припорошенные снегом, сливались со светлыми каменными стенами особняка, создавая иллюзию сказки, коей внутри ни на дюйм не пахло. Домовые эльфы, под властью главного доверенного лица лорда Лестрейнджа — домовика Коли, занимались уборкой, покамест домочадцы нежились в теплых постелях.       Обстановка внутри поместья была неоднозначной по трем причинам: Гера Зет, ее сын Рабастан и Клаудия Питерсон. Женщины жили в разных крыльях поместья, практически не пересекались друг с другом и не покидали его территорию.       Первое время Гера вместе с сыном, пока он не перешел под присмотр кормилицы, томилась в северном крыле, там же трапезничая и развлекая себя книгами. Ей было запрещено покидать отведенные ей покои, чтобы не попадаться лишний раз на глаза хозяину дома. Ее участь оставалась под вопросом, как и будущее пребывание в поместье, поэтому она ела столько, сколько вмещал ее организм, нежилась в горячей ванне часами, а сына расцеловывала при ежедневных встречах, боясь расстаться с ним. Ведь в нем текла кровь Лестрейнджей — древняя и чистая, а она была всего лишь девицей из борделя — без рода, без возможности отстоять свои права и уж тем более позаботиться о себе.       Чудо, если Рудольфус, нынешний лорд Лестрейндж — глава семьи, позволит ей остаться в няньках для Рабастана.       Жизнь Клаудии, напротив, была сладкой и лишенной забот. Она обучалась тонкостям этикета, языкам, верховой езде, танцам, музицированию и общению с противоположным полом. Не имея представления о своей дальнейшей судьбе, Клаудия предпочитала наслаждаться удачей, которую ей подарила жизнь. Если бы ее не выкупил из дома удовольствий Рудольфус Лестрейндж, то в первый день зимы она распрощалась бы с тем, что делало ее бесценной для хозяина дома — с невинностью. После этого она бы прозябала в борделе, не умея и не зная ничего, кроме того, как пошире развести ноги и улыбнуться клиенту.       Что касается Рудольфуса, то, по возвращении в родовое поместье, затаившись в своих покоях, он предавался уединению, разрабатывая план мести. Его мысли всякий раз сбивал племянник, в самом деле оказавшийся таковым, как и клялась Гера. К разочарованию Рудольфуса, сын покойного Рабастана имел непутевую мать — лондонскую шлюху, которую знала вся магическая аристократия, а то и рабочий класс. Смириться с тем, что племянник — плод позорного греха и, следовательно, осквернитель рода, Рудольфус не мог. Лишь одно его утешало: по происхождению Гера являлась чистокровной волшебницей, а значит, и ее сын — чистокровный, а не какой-нибудь полукровка.       Минувшей ночью, засидевшись допоздна, Рудольфус заснул за рабочим столом, сжимая перо в левой руке. Он редко видел сны, тем более те, которые мог запомнить после пробуждения.              На этот раз он удержал в памяти каждую деталь, хотя и не осознавал этого, когда клевал носом.       «Стоя на коленях в семейном склепе, Рудольфус, точно обезумевший, возносил молитвы Люциферу Светоносному, крепко сжимая в руке нательный перевернутый треугольник — «Триа». Этот черный артефакт, инкрустированный жемчугом и рунами, был, как он знал с рождения, символом веры в Люцифера Светоносного, отца всех, в ком есть хоть капля волшебной крови. Он молился часами, взывая к духу почившего брата.       Статуя, выполненная из черного камня, являлась древнейшим артефактом рода Лестрейндж. Ее высота составляла пять ярдов. Столь же могущественная, сколь и устрашающая, она изображала крепкую, высокую мужскую фигуру, возвышающуюся на костях магических тварей и человеческих черепах. За спиной у нее виднелись огромные крылья, размах которых превышал два ярда. На голове статуи возвышались внушительные рога, на которых были высечены древнейшие формулы рун, ныне неизвестные ни одному из живущих магов.       Лик мужчины был скрыт, так как он смотрел в сторону, словно не желая быть увиденным. Ногами, точнее — козлиными копытами, он упирался в черепа. В левой руке он сжимал весы правосудия, а в правой держал массивный меч, лезвие которого было исписано рунами и древним языком. По легенде, демоническим.       Величественная, внушающая трепет и ужас статуя Люцифера Светоносного поражала изобилием древних знаний и драгоценных камней, природа которых была неизвестна ни одному уважающему себя ювелиру или оценщику магического мира на сегодняшний день.       Согласно семейной легенде, в которую Рудольфус верил без тени сомнения, его дальний предок в XIII веке отыскал забытый всеми храм Люцифера Светоносного на территории между нынешней Францией и Италией. Едва он вошел внутрь, его взор устремился на алтарь, над которым возвышалась статуя Люцифера Светоносного. Тогдашний лорд Лестрейндж упал на колени, вознес молитву и крепко уверовал в силу Отца Тьмы.       Кто-то говорил, что сам Люцифер явился лорду Лестрейнджу, а кто-то шептал, будто в нем взыграла жадность, и он похитил древнюю статую, уничтожив храм. Так ли это было? Ныне уже не узнать.       — В детстве ты никогда не отличался набожностью, Руди.              Явившийся из тьмы Рабастан, преклонил колени подле брата, соединив руки в молитвенном жесте.       Рудольфус умолк, едва не выронив треугольник из разомкнувшихся, задрожавших ладоней. Он широко раскрыл глаза, глядя на младшего брата, и чувствовал, как щемит сердце, как к глазам подкатывают слезы.        — Ты здесь… со мной?       — Я всегда с тобой, но ты почему-то меня не видишь и не чувствуешь, — сказал Рабастан, глядя на старшего брата, на которого равнялся с раннего детства, видя в нем фигуру отца. И улыбнулся краешком губ. — Ты знаешь, что я в твоем сне, ведь так? Это единственная возможность для нас встретиться, находясь в разных мирах. Ты — в осязаемом, а я принадлежу Царству Мертвых. Ему.       С усилием подняв голову, Рабастан беззвучно зашевелил бледными губами и вознес молитву, восхваляя Люцифера Светоносного — отца всех нечестивцев, от демонов до ведьм, от вампиров до оборотней, от домовых эльфов до духов.       Рудольфус проследив за взглядом брата, несколько неловко повел плечами. Накрахмаленная рубашка казалась слишком тесной, сковывая движения. Он пытался, но не мог протянуть руки к брату, прижаться к его груди, обнять и обцеловать лицо, запечатленное в памяти и на нескольких портретах, дорогих сердцу.       — Тебе больно там?       — Нет. Там спокойно, много жизни и задач, над которыми многие из нас трудятся. Я не исключение. Мне не удалось прожить жизнь здесь, с тобой, но в его мире я могу обрести все, что желаю. Руди, если бы ты только это видел… — Рабастан замер, и вместе с ним остановился бег часов, шелест листьев на ветвях деревьев, донесенный дуновением ветра до слуха обоих. — В твоем мире мне нет места.       — Это не так! — горячо возразил Рудольфус. Скинув с себя невидимые оковы, он всем телом обратился к брату и схватил его за ладони — холодные, бледные, неосязаемые. — Я нашел способ! Я могу вернуть тебя!       — Оставь свои безумные затеи. Я не желаю возвращаться, как бы сильно тебя ни любил.       — Что? Ты явно не в себе! Конечно, ведь ты — бред моего видения!       — Нет, вовсе нет. Безумны твои замыслы, Руди. — Взгляд Рабастана изменился, потемнел и стал глубже. Глаза, словно черные дыры, способные ввести в гипноз, были обращены на Рудольфуса, побледневшего от страха. — Ты погубишь свою душу, осквернив невинное дитя — моего сына.       Потрясенный услышанным, Рудольфус растерялся, отпрянув от брата. Оглядевшись, будто бы запоздало понимая, что происходящее — сон, он захотел проснуться, потому что не желал верить в то, что младший брат, в котором он так отчаянно нуждался день ото дня, предпочел смерть жизни.       — Арман — мое наследие. Назови его своим сыном и люби так, как любишь меня. Это единственное, чего я хочу и что ты можешь для меня сделать.       Непривычно серьезный, Рабастан поднял руки вверх ладонями, на которых материализовались кинжал с закругленным лезвием, расписанный бесценными камнями, и кубок, наполненный вином.       — Арман? Так ты хочешь назвать сына? — Рудольфус ощутил головокружение и покачнулся.       — В нашей семье отцам принято давать имена детям. Позволь мне сделать это для него. Ты ведь знаешь, на что способна мощь правильно подобранного имени для человека, не мне тебе об этом рассказывать. — Совершив надрез на ладони, Рабастан добавил несколько капель своей крови в кубок с вином и исподлобья поглядел на брата, взор которого казался затуманенным. — Пролей свою кровь со мной, брат.       Рудольфус кивнул, но не по своей воле. Нечто могущественное заставило его повиноваться воле младшего брата, преобразившегося. Лишь сейчас он рассмотрел черный бархатный камзол, расшитый серебряными нитями и жемчугом, и непонятный символ, из всех существующих ему неизвестный, красовался на груди. А ведь в юности он зачитывался разными книгами и рукописями об истории магического мира.       Слова сорвались с разомкнувшихся губ раньше, чем Рудольфус осознал их разумом:       — Ты служишь ему? Служишь Князю Тьмы?       Вложив кинжал в ладонь брата, Рудольфус накрыл его сжавшиеся на острие пальцы. Теплая кровь полилась по их ладоням, шлепнувшись тремя каплями в кубок. Кинжал исчез, и Рабастан вновь поднял глаза, полные мрака, на брата и покачал головой.       Поперхнувшись собственным вдохом, лорд Лестрейндж понял: о таком не спрашивают.       — Дай мне слово, что воспитаешь моего сына как родного, что будешь ему отцом и братом, наставником и другом, что позаботишься о нем так же, как заботился обо мне, и любить его будешь с не меньшей силой.       — Клянусь, — глухо отозвался Рудольфус.       Они испили из одного кубка, и, сам того не понимая, Рудольфус Лестрейндж поклялся мертвецу на крови. Каждый темный маг знает, как опасна магия крови и как она смертельна, если обещания нарушаются, вне зависимости от причин.       Нахмурившись, словно пытаясь вспомнить нечто важное, Рудольфус понуро тряхнул головой. Его кудри, сравнимые с первыми лучами солнца в морозное утро, засияли золотом.              — Это мой сон? Если так, мне не хочется просыпаться.       — Нет, дорогой брат, ты должен проснуться. — Окровавленными ладонями, потянувшись к лицу Рудольфуса, Рабастан коснулся губами его лба. — Теперь ты — будущее нашей семьи».       Рудольфус проснулся в холодном поту на рассвете. Простыни его постели были перепачканы кровью, а на правой ладони саднил глубокий порез.       Он пробыл в постели не более часа, не найдя в себе сил пробудиться и отогнать отголоски беспокойного сна. До конца не понимая, насколько приснившееся реально, Рудольфус позвал верного домовика Коли, велев тому взяться за перо и послать весть единственному человеку, коему он мог доверить таинство своих снов.       Разве что необразованный маг не знал о том, насколько сны для магического мира особенны, тем более когда в них появляются мертвецы.       — Хозяин, — скрипуче протянул домовик, находясь у ложа Рудольфуса, — ответ прибыл. Прикажете зачитать вслух?       — Приказываю.       — «Милейший друг, приветствую тебя. Признаюсь честно, не удивлен твоему письму, потому как предчувствовал, что задуманное тобой не реализуется. Моя помощь в этом вопросе кажется мне бесполезной, потому как ты знаешь, зачем к тебе пришел твой брат и чего он хотел. Пространство меж миром живых и мертвых тончайшее и, если вдуматься, единственное из возможных безопасных методов проникновения. Исходя из ритуала, который ты описал, не забыв упомянуть о молитве Рабастана, могу смело заявить, что ты заключил договор на крови. Не волнуйся, к тебе явились не темные духи, а твой брат. Одни только родственники имеют доступ к крови, что и сделал Рабастан. Коли ты не хочешь последовать за ним в могилу — выполни его волю. С наилучшими пожеланиями, Т.Р.»       Зачитав послание на одном дыхании, к концу домовой эльф выдохся, задышав чаще и глубже. Оставив письмо на комоде, он покинул опочивальню хозяина бесшумно, велев подопечным домовикам накрывать на стол.       Рудольфус потянулся и, свесив ноги с постели, простым движением руки раздвинул шторы. Тут же просторную комнату осветил солнечный свет, визуально сделав ее еще более огромной и чистой за счет белоснежной, немного вычурной мебели.       Отмокая в ванне, Рудольфус пальцами раз за разом очерчивал порез на ладони, вспоминая о прошедшей ночи. Дураком он никогда не был и потому довольно быстро придумал, как признать Армана Лестрейнджа своим законным сыном. Он бы хотел, чтобы на его месте оказался Рабастан, да только не мог позволить в незапамятном будущем тени прошлого пасть на плечи племянника.       Магический мир признал Рабастана Лестрейнджа предателем. Насколько бы информация о его мнимом предательстве ни была ложной, она могла покрыть позором его сына. Да и как Рудольфус, помня о принесенной клятве, мог осмелиться нарушить ее? Маги зачастую вызывали духов умерших, советуясь с ними, гадая и нередко обращаясь за советом. Решив, что появление младшего брата во сне — результат его бесконечных дум, Рудольфус согласился с Томом, заявившим, что нарушение клятвы мертвому чревато скорой смертью.       На счастье мужчины решение столь деликатной проблемы нашло его в постели. Обнаженная девица, чьи темные локоны скрывали полную грудь, очаровательной улыбкой поприветствовала Рудольфуса, одним лишь взглядом поманив к себе.       Как и всякий раз, он не устоял, подавшись греховному искушению. Позволив набедренному полотенцу пасть с бедер, Рудольфус медленно подступил и опустился у изголовья кровати. Огромные изумруды глядели на него в ответ лукаво, томно, словно бы призывая к действию.              — Наконец-то ты вернулся, — прошептала девушка, опустив ладонь на колено мужчины. — Знал бы ты, сколько кавалеров мне пришлось отвергнуть, прежде чем папенька устроил скандал.       Двумя пальцами потянув ее за подбородок, тем самым вынудив девушку запрокинуть голову, Рудольфус поглядел на нее, не скрывая желания, ударившего в голову и в пах.       — Ничего удивительно, твой отец который год не оставляет надежд найти для тебя принца. А ведь ты, девушка видная, давно могла бы выскочить замуж и обзавестись детишками. Не это ли хотят все женщины?       Рошель Розье — любимица папеньки, лорда Розье, была в самом деле видной девицей, наделенной природной красотой и гибким умом. Двадцать лет отроду, а она, к стыду своей матери, являлась незамужней женщиной, чьего внимания добивались многие мужчины — холостые и женатые. Ее прозвали «Belle émeraude» за прелесть лучистых очей, всякий раз сравнивая ее красоту с драгоценными камнями, художественными произведениями и поистине величественными достопримечательностями.       Купаясь в комплиментах и широких жестах поклонников, Рошель наслаждалась их вниманием, сладкими речами, да только желала, дабы лорд Лестрейндж вот так же прилюдно превознес ее красоту, заявив о своих намерениях. О их связи, взявшей начало, когда Рошель расцвела и ей минуло только пятнадцать лет, не знал никто. Никто и не догадывался, что «Belle émeraude» давно распрощалась со своей невинностью, разделив постель с мужчиной, который был старше ее на девять лет.       После травмирующего опыта, когда Рудольфус повелся на провокации и просьбы близкой подруги — Беллатрикс Блэк, он около девяти лет не прикасался к женщинам, пока в его жизнь не вошла Рошель. С ней он позабыл о многом, научившись наслаждаться и дарить плотские удовольствия. Она не жалела о том, что отдала ему свою девичью честь, потому что знала, что рано или поздно станет ему больше, чем просто любовницей.       «Он не может от меня отказаться. Мы пережили то, что другие за сотни жизней пережить не достойны. Он мой, а я — его», — каждый вечер мысленно повторяла Рошель, проводя гребнем по волосам.              — Что ты! Принц мне не к чему. Если играть, то по-крупному. — Улыбнувшись, Рошель привстала и утянула в постель мужчину, забравшись на его бедра. Она довольно простонала, ощутив его желание, которое не уступало ее собственному, и ногтями провела по груди, усыпанной страшными шрамами. — Мне нужен король, Руди.       Расслабившись, впервые за несколько долгих недель, за которые он прилично выдохся, Рудольфус кивнул, и Рошель приподняла бедра. Он ладонью ухватился за свое достоинство и слепо направил его в истекающее соками лоно, без предварительных ласк. Грубый в постели, Рудольфус знал, что Мишель нравится каждое из его настроений. Всегда послушная, покладистая и готовая выполнить любую из его просьб, она расположила его к себе не только характером, но и своим умом. Начитанная, образованная, воспитанная, умеющая поддержать разговор и не ударить в грязь лицом, она виделась ему идеальной женщиной.       Придавшись греху, как бы общество назвало их связь, узнай оно об этом, Рудольфус и Рошель без сил упали на простынь. Лежа на мужской груди, покрытой отвратительными рваными шрамами, доставшимися ему от отца, девушка водила пальцами по его плечам и контуру лица.       — Я хочу, чтобы ты стала моей женой в скором времени.       Задержав в груди воздух, Рошель замерла, точно лань, оказавшаяся под прицелом охотника. Ожидая предложения руки и сердца пять лет, тянувшихся, казалось бы, вечность, она была готова взорваться от счастья и разреветься, как каждая девица.       — Для начала тебя стоит попросить моей руки у отца.       Помня о своем положении, Рошель не утратила достоинства. Она не выдала эмоций ни интонацией голоса, ни слезами. Потому что знала: скупой на чувства и слова, Рудольфус не оценит ее радости.       — Я совершу визит сегодня после полудня.       — Не станешь затягивать? — вопросила она, закусив верхнюю губу.       — Нет. Мое решение взвешенное и обдуманное. — Он перевернулся на спину, заложив руки под голову, и улыбнулся Рошель. — А теперь покажи, чем гордятся французские женщины, когда речь заходит о навыках в постели.       — Как пожелает мой жених.       Вскоре, отослав любовницу, Рудольфус наведался в одну из комнат, где проходили уроки танцев, этикета и обучения разным наукам будущей супруги нынешнего Министра магии. Учитель, назначенный лордом Лестрейнджем, был доволен ученицей. Он хвалил Клаудию, уверяя, что она схватывает материал налету и подает большие надежды.       — Mademoiselle, un pas à gauche et un saut. Répétez après moi: un pas à gauche et en avant.       Чуть приоткрыв дверь, Рудольфус некоторое время пробыл у порога и, убедившись в том, что сложностей у нее не наблюдается, направился в северное крыло, где днями и ночами томилась Гера Зет.       Встревоженная, диковатая, Гера засыпала поздно и просыпалась рано, ожидая встречи с сыном, которого приносили ей в полдень строго на два часа. Кормильцей у него была женщина средних лет, незнакомая Гере, собственной рукой подписавшая приговор — жить по правилам лорда Лестрейнджа. Права голоса в воспитании сына у нее не было, как и не было возможности видеть его в любое время. А когда его отняли от ее груди — молоко ушло.       Неделями она жила затворницей, завтракая, обедая и ужиная по расписанию. Дышать свежим воздухом она могла лишь, выходя на балкон, наблюдая за тем, как одна из воспитанниц Магдалины Санчес резвится у живого лабиринта или читает подолгу у фонтана. Она завидовала всему, что имела Клаудия Питерсон: ее молодости, красоте и непорочности. Гера знала, что ее работа в борделе не вечна, и только тело покроют морщины, а здоровье подведет, она вылетит со свистом на улицу. Идти ей некуда. Да и кому нужна будет бывшая куртизанка, ничего не знающая, умеющая лишь раздвигать ноги да трудиться языком за золотой галлеон?       Дверь приоткрылась, и в спальню вошел Рудольфус Лестрейндж, держа руки за спиной. Мрачный, он огляделся и жестом пригласил Геру, не посмевшую ему возразить, за стол. Домовик явился с подносом, оставив на столе две чашки и чайник, из которого тянулся пряный аромат душистого чая. Сделав глоток, чтобы унять сухость во рту, Гера тяжело сглотнула, не осмелившись открыто взглянуть на мужчину, не пожелавшего сидеть с ней за одним столом.       Разумеется, она знала, что Рудольфус испытывает неподдельное отвращение, дыша с ним одним воздухом, как и ко всем женщинам, продающим свои тела за кусок хлеба. О нем издавна ходили разного рода слухи. Кто-то твердил, что он морально сломлен отцом, а кто-то шептал, что он импотент и имеет нетрадиционную тягу к мужчинам, потому и не ходит по борделям, да и странно, что холост в свои тридцать лет. Гера не ведала, что правда, а что ложь, — однако в жизни бы не осмелилась задать подобный вопрос лорду Лестрейнджу.       — В скором времени я женюсь и представлю Армана обществу в качестве своего сына, — важно начал Рудольфус, обернувшись на девушку, разинувшую рот и глядевшую на него испуганно. — Он унаследует все, что по праву принадлежит мне, и когда придет время, я передам ему свой титул и власть. Будь покойна, он проживет долгую и беззаботную жизнь, не ведая о твоем позоре. Ему не нужно знать, от кого и как он появился на свет. Арман — вверен мне Рабастаном, и я сделаю все для него.       «Он мое наследие, мой подарок… мой сын», — подумал Рудольфус, но вслух сего не произнес.       — Армана? — пораженно прошептала Гера.       — Промочи горло, вижу, ты сбита с толку. — Опустившись на стул, Рудольфус закинул ногу на ногу, держа спину ровно, как подобает мужчине его статуса. — Да, Арман Растабан Лестрейндж. Я не в праве прекословить мертвым, такова их воля.       — Мой сын будет воспитываться вдали от меня? Могу ли я его хоть иногда навещать?       Слезы пролились по впалым щекам Геры, не сумевшей унять дрожь похолодевших рук. За время пребывания в поместье лорда Лестрейнджа она сильно исхудала, потеряв в весе двадцать с лишним фунтов, пусть первое время наедалась до сыта.       — Мой сын, — с нажимом на последнее слово поправил Рудольфус. — Пей чай, не то остынет.       Не сдерживая слез, Гера до дна выпила содержимое чашки, со звоном оставив ее на фарфоровом блюдце.       Рудольфус скривил тонкие губы, оставшись недовольным отсутствием манер у собеседницы, беседу с которой он был вынужден вести.       — Не смотри на меня так, я не чудовище и дам тебе пару минут, чтобы проститься с Арманом.       Когда кормилица вошла в комнату, Гера бросилась к сыну. Она крепко обняла его, прижав к груди, и, словно бы укачивая на руках, шептала нежные слова, целуя его румяное личико. Арман смеялся, играя волосами матери.       Когда пришло время проститься, Гера выкрикнула с надрывом:       — Все хорошо, сынок, твоя мама любит тебя!       Кормилица скрылась в темноте коридора, разлучив мать и сына, не успевшего насладиться материнской лаской и любовью.       — Довольно слез. Неужто ты думала, что я позволю шлюхе из борделя находиться рядом с Арманом?       Гера пошатнулась и упала на колени. Грудь ее сковали тиски, и она задышала с трудом, то кашляя, то задыхаясь.       — Что со мной будет?       Мысленно она прикинула, что сделает Рудольфус Лестрейндж. Выставит ее на улицу? Отдаст в дом удовольствий за грош? Сделает прислугой? Или отошлет в монастырь? О своей дальнейшей участи Гера не ведала. Впрочем, Рудольфус не держал секретов.       — Ничего. Тебя не будет.       Гера не сразу осознала, почему вдруг начала задыхаться, почему ощутила дурноту, и тело ее заболело, словно над ней без перерыва измывались дюжину мужчин, как тогда, в ее тринадцатые именины. Зайдясь в кашле, она поднесла ладонь к губам и выплюнула сгусток крови.       Ужас охватил ее, когда до нее дошло — она выпила яд.       В чае был яд.       — Прошу, не поступайте со мной так! — задыхаясь, она цеплялась за штанины брюк Рудольфуса, моля о пощаде. Он на нее не глядел. — Мне страшно! Я не хочу… не хочу умирать…       Ослабнув, она повалилась на спину и, устремив пустой взор в потолок, безвольно вспомнила о всех худших моментах, которые когда-либо пережила.       Гера Зет, урожденная Мерида Салливан, чистокровная ирландка по происхождению, росла в счастливой полной семье, покуда золотая лихорадка не забрала обоих ее родителей. В свои пять лет она оказалась на улице вместе с восьмилетней сестрой и двенадцатилетним братом. Они жили на улице, подрабатывали, как и где придется, лишь бы наполнить желудки коркой хлеба или пустым бульоном. Через три года она потеряла брата, погибшего в драке, и тогда к ней с сестрой явился дядюшка. Он был дорого одет и приехал за ними на карете, запряженной четверкой вороных коней.       Разумеется, никакого дядюшки у них в помине не было, однако голодные и холодные девочки Салливан доверчиво пошли за ним, не думая о возможной опасности. Две недели они жили сладко. Ели много, спали долго. Их отмыли, откормили, а затем начался кошмар, не сравнимый с тем, что Гера видела и слышала в борделе. Ее сестру, которой минул одиннадцатый год, хозяин дома — лорд Орсон Вонг, на протяжении года звал к себе по вечерам, читая ей сказки, — как та заверила Геру по возвращению в их комнату, раз за разом принося с собой сладости и игрушки.       Поначалу Гера жутко ревновала и даже рвалась попасть в личную комнату лорда Вонга, чтобы тоже послушать хоть одну из сказок и получить плитку молочного шоколада. В один из таких вечеров сестра жестко отругала Геру и велела ей более не маяться дурью. Та, в свои неполные десять, согласилась. Так прошел еще один год, и когда сестра покинула Геру, как сказала леди Вонг, — девочка отправилась вечером к хозяину дома.       Никаких сказок не было.       Гера помнила лишь то, как добродушный старичок велел ей лечь на постель, уткнувшись лицом в подушки. В комнату она вернулась на рассвете грязная, искалеченная, с рваными белоснежными колготками, окропленными кровью. В левой руке она сжимала плюшевого зайца, а в правой — леденец. Так тянулся год за годом. Иногда она слышала детские крики, доносившиеся из подземелий, а порой сама кричала, ладонями зажимая рот, покуда лорд Вонг, взобравшись на нее, пыжился без перерыва.       Со временем она привыкла.       Лорд Вонг, видя ее слезы первые полгода, твердил, что в их вечерах нет ничего постыдного. Так они развлекаются. Так он готовит ее к будущему. Гера, по детской наивности, верила. И вскоре у нее вошло в привычку брать подарки и сладости за время, проведенное в личной комнате лорда Вонга. Бывало, что ей приходилось оставаться на ночь, когда леди Вонг ухаживала за своими родными детьми. Тогда она не могла сомкнуть глаз или вовсе теряла сознание, пробуждаясь то в постели, то на столе, а иногда в ванной комнате на холодном кафеле. Всякий раз, открывая глаза, она видела жирное, краснеющее от натуги лицо лорда Вонга, шептавшего ей на ухо: «Хорошо! Ой, как хорошо!».       На ее тринадцатые именины дядюшка Орсон утроил праздник. Геру приодели, причесали и даже нанесли макияж. В тот злополучный вечер она не признала себя, поглядев в зеркало. Она помнила, как в ее комнату явилась, на удивление улыбчивая, леди Вонг и, взяв ее за руку, повела в бальный зал, где ее встретили мужчины разных возрастов и наций. Они распевали алкоголь, веселились, и вдруг все разом уставились на Геру.       Она слышала, как они шептались: «Какая красавица»; «хорошенькая забава нам на ночку»; «она такая сладкая, я бы вкусил…»; «снимите с нее одежды»; «кто первый?».              Перепугавшись, Гера многое позабыла с той ночи. Разве что помнила, как ее белоснежное платье кружилось по кругу до первых лучей рассвета. Помнила запах пота, выпивки и животной похоти, ставших для нее привычным ароматом. Десятки лиц смеющихся мужчин во снах навещали ее. Они отвешивали ей комплименты, снова и снова делая больно.       Через пару дней дядюшка Орсон Вонг отвез Геру в один из борделей Эдинбурга. Но перед этим он порезвился с ней в карете, как делал это по вечерам в своей комнате. Напоследок он выругался, сказав: «С тобой никакого веселья, ты как пустое ведро».       Едва живая, Гера провела около месяца в постели, не вставая, а затем, когда хозяйка борделя исчерпала запас терпения, — приступила к работе, отдавая долг за приют и зарабатывая на еду. После первой смены Гера встретила в коридоре одноглазую уборщицу, с обожженными руками и лицом, над которой пытался надругаться пьяный мужчина, растерявший кошель и брюки.       Она узнала в ней свою старшую сестру, от которой лорд Вонг избавился подобным образом, за тем исключением, что провел несколько экспериментов в недрах темных подземельях своего родового поместья.       Прожив горькую жизнь, наполненную ужасом и слезами, Гера Зет, урожденная Мерида Салливан, испустила последний вздох у ног мужчины, захлебнувшись собственной кровью. На ее лице застыла посмертная маска страха, исказившего ее черты, преобразив ее хорошенькое лицо до неузнаваемости. Когда-то любимица родителей, она присоединилась к ним в Царстве Мертвых, сбросив с себя кандалы, которые были повешены на нее мужчинами, погубившими ее личность, молодость, жизнь и возможность стать матерью.       Она не выбирала себе жизнь, не выбрала и смерть, укрывшую ее объятиями.

***

15 декабря, 1982       Послушавшись совета старшего брата, Виктория Блэк медлить не стала. Взяв отпуск в Министерстве магии, дабы оказать внимание и заботу семье, понесшей утрату, — как указано в заявлении, — она простилась с семьей и отправилась в Румынию к супругу, не догадывавшемуся о ее приезде. Добралась она без существенных происшествий, за что сердечно поблагодарила леди Поттер, оказавшую содействие и задним числом предоставившую ей порт-ключ.       На границе Викторию встретил Игорь Каркаров, не сразу признавший подругу. Надо сказать, что и она его не узнала из-за обильного количества меха, скрывшего не только крепкую фигуру, но и румяное лицо, обдуваемое морозным ветром.       — Кого я вижу! — с радостной улыбкой поприветствовал девушку Игорь, распахнув объятия. — Неужто сестренка на огонек заглянула? Рад тебя видеть, Виктория.       Виктория сделала шаг навстречу, обняв мужчину. Мех его шубы приятно защекотал ее лицо, отчего она улыбнулась, очаровательно хихикнув, точно дитя малое. От Игоря пахло корицей, пивом и мясом. Как показалось Виктории, он был похож на бурого медведя, с которым ей было комфортно и спокойно, в отличие от мракоборцев, встречающихся ей в столовой Министерства магии.       — Скучал по мне, Игорек? — она подмигнула, разомкнув объятия.       — А как же? Поболтать не с кем. Косточки чьи-то перемыть не с кем. Бутылку вина разделить не с кем, — хохотнул Игорь, спрятав руки в рукавицы. — А хуже всего то, что твой муженек, да будет милостив к нему Святой Яков, совсем меня зашугал. Вечно он чем-то недоволен, задумчив.       — Вполне понятно, почему он такой. Забыл разве, что поручили вам?       Прищурившись, Игорь на короткий миг умолк. С губ его сошла улыбка, сменившаяся глубокой задумчивостью.       — Стало быть, он обо всем тебе рассказал?       Виктория кивнула, сказав:       — Между нами нет секретов, Игорек.       Постепенно веселость настроения вернулась к мужчине, разразившемуся громким смехом. Он приобнял Викторию за плечи, заявив, что рад тому, что слухи, гуляющие на страницах «Ежедневного Пророка», — гнусная ложь. Потому как, что бы она стала делать в Румынии, если бы в их отношениях с Сириусом случился разлад?       — Скитер любит приукрашивать, — хмуро отозвалась Виктория, глянув на то, как пограничники осматривают ее саквояж и сверяются с данными документов. — Мы все преодолеем. Тогда и рты позакрывают злые сплетники.       Игорь с пониманием кивнул, сильнее прежнего зауважав Викторию за ее спокойствие и решимость сохранить брак.       Многие молодые люди в Европе, как часто подмечал Игорь, который год проживая в Лондоне, привыкли опускать руки, когда их планы рушились. Часто распадались молодые семьи, потому что при малейших конфликтах девицы замыкались в себе, а их мужья искали утешение на стороне. И будь в магической Великобритании допустима процедура разводов, — Игорь мог поклясться, дав голову на отсечение, — многие браки оказались бы расторгнуты в первый же год их заключения.       — Предлагаю отогреться в баре, а уж затем я отведу тебя к твоему муженьку. Что скажешь?       — Предложение заманчивое, но, знаешь, я истосковалась по нему и предпочла бы отложить наши попойки хотя бы до завтра.       — Постой, разве я не сказал, что у тебя нет выбора? Сириус в поездке, вернется к ночи. Так, не хмурься, он не один и в безопасности.       Помрачневшая Виктория сунула оледеневшие руки в карманы шубы, нащупав фантики от карамельных леденцов, которыми перекусила в дороге.       — Я слышала, что эта страна дикая. Как я могу быть спокойна за него в том случае, когда ты не с ним? — Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы получше разглядеть лицо Игоря, расплывшегося в улыбке.       Снег закружил в морозном воздухе.       — Мне льстят твои слова, сестренка! Однако замечу, что следует держать язык за зубами. Не хватало еще, чтобы кто-то услышал, что ты говоришь. Клянусь, это плохо кончится. — Он наклонился к ее лицу, шепнув вполголоса: — Мой тебе совет: думай трижды, прежде чем сказать что-то о румынах или заговорить с ними. Они народ суровый, особливо с чужаками.       — Из-за Грин-де-Вальда, да? Они знают, что он вернулся?       В тот же миг Игорь ощутил ярое желание огреть себя по лбу чем-нибудь тяжелым, да так, чтобы заснуть на пару деньков. Заметив настороженные взгляды пограничников, он отвел Викторию чуть в сторону, более грубо велев ей молчать, не затевать разговор об острых темах, результат которых мог легко обрушиться на их головы выговором, если не магической дуэлью.       — Ты нас всех погубишь. Пора убираться.       Игорь махнул рукой знакомым пограничникам, поторопив их. Вскоре документы и личные вещи были отданы Виктории Блэк со словами: «Добро пожаловать в Румынию».       Шагая в ногу, Игорь и Виктория добрались до коней, негромко переговариваясь о будничном. Опустившись на колено, он сцепил ладони, подсадив ее на коня. Сам же залез на своего жеребца без чужой помощи, натянув поводья.       — Следуй за мной.       Облаченная в шубу из песца, Виктория гордо восседала на коне, ничем не уступая здешним женщинам — красивым, смелым и опасным. В седле она, как отметил Игорь, оставшийся позади, держалась уверенно. Впрочем, он не был сильно удивлен, так как знал достаточно о характере воспитания в аристократических семьях Европы. Пусть он по собственной воле покинул Север, родные земли, с концами перебравшись в дождливую и туманную Великобританию, он для себя мысленно отметил, что тоскует по дому, однако находит приятное утешение на землях Румынии.       Было в этой гордой, своенравной и невероятно богатой на историю, культуру и нравы стране нечто, отчего его сердце замирало в груди, когда он рысью гнал коня, а хоровод снежинок танцевал в его волосах, подбрасываемых ветром. Когда он выпивал в тавернах, населенных людьми разного класса, звания и чины которых терялись при разговорах при совместном времяпрепровождении. Когда он бессовестно флиртовал с женщинами, а они угрожали отсечь его достоинство топором, если он не наберется уважения, перестав мнимо дергать их за юбки.       «Если женюсь, то жену стану искать на Севере или в Румынии», — подумал про себя Игорь, на белоснежной кобыле обогнав жеребца Виктории.       Добравшись до бара в то время, когда сумерки понемногу накрыли поселение, Виктория и Игорь спешились, за два галлеона оставив лошадей в конюшне у беззубого старика, покрутившего монету в свете фонарных столбов, рассеивающих желтый мутный свет.       — Всего ничего отдали, выходит, цены вполне пристойные.       Стянув меховые рукавицы, Виктория проскользнула в бар, улыбкой поблагодарив Игоря за то, что он придержал дверь, впустив ее первой. Сделал он это из уважения, в то время как мужчины в Лондоне проявляли учтивость к женщинам, чтобы оценить их внешний вид сзади.       — Да не сказал бы… хотя, будь я леди Блэк — согласился бы.       — В замужестве есть свои плюсы, — согласилась Виктория, — не приходится считать деньги.       — Муженек тебя балует. Это правильно, так и должно быть. — Указав на незанятый столик, по левую сторону, находящийся в трех ярдах от барной стойки, Игорь улыбнулся. — Замерзла? Сейчас отогреемся, наедимся и рванем к твоему благоверному. Вот он будет удивлен, когда тебя на своем пороге увидит!       Дама бальзаковского возраста приняла заказ и меньше чем через полчаса накрыла на стол, на котором высились блюда на любой вкус: например, сармале с полентой и сметаной; мясной суп чорба; мичи с картофелем и горчицей; токитура с мамалыгой, яйцом и тертым сыром; салат из баклажанов; на десерт — щербет. Из напитков имелись цуйка — крепкая сливовица — и пиво. Также на столе была нарезка с овощами, до которой Виктория не дотянулась, потому что незанятого местечка на ее тарелке не осталось — Игорь позаботился.       — Обязательно съешь хотя бы половину, надо проявить уважение.       — Зачем так много поназаказывал? — возмущенно отозвалась Виктория шепотом, ощутив, как приступ тошноты подбирается к горлу. — Мы в жизни все не съедим.       — Успокойся, нам помогут. Будет тебе известно, что для нас с Сириусом и Владом это — скромный ужин. Давай, налетай!       Промочив горло пивом, Игорь довольно потер ладони и первым делом принялся за суп.       Виктория постаралась не отставать от него, хотя заметила на себе косые взгляды посетителей бара и официантки, принявшей заказ. Начав с колбасок, она запивала их цуйкой, не понимая, от чего кружится голова: от выпитого алкоголя или от аромата свежей еды, оказавшейся у нее в желудке. К счастью, тошнота прошла, и Виктория добралась до сладкого щербета, по достоинству оценив гостеприимство румын и их кухню.       — Впервые у нас? — вернувшаяся к столику официантка прервала разговор, обратившись к Виктории. — Уверена, вы влюбитесь в нашу страну и не захотите уезжать.       Подмигнув, она бодрой походкой унесла опустошенные тарелки и поспешила к другому столику, который заняли двое мужчин, заказавшие пиво. Игорь смерил их тяжелым взглядом, заметив интерес к Виктории, прилично опьяневшей.       — Хватит тебе, — сказал он, вырвав стакан из руки девушки и одним духом осушив содержимое. — Ты без того пьяная в зюзю. И как мне тебя к муженьку твоему вести? На санях или на ручках?       — Лучше под ручку, а то боюсь, с высоты покрою тебе содержимым моего желудка, — ответила Виктория, позеленев и сбежав в уборную.       Вернулась она отрезвевшей, за что поблагодарила Моргану, перед отъездом велевшую ей запастись некоторыми зельями. Игорь в ее отсутствие не скучал: ему составил компанию Влад Долохов, радостью не блещущий. С жадностью поглощая остатки еды со стола, он делился последними новостями, негодуя от того, что Клара Цепеш, красавица румынка, уличила его во лжи, которую можно было оспорить.       — Она мне говорит: «Как ты можешь звать себя Владом, если твое полное имя Владимир. Ты солгал мне, видеть тебя не желаю». Ну и как мне быть?       — Скажи ей правду.       — Я так и сделал, а она сказала, что отрежет мне язык, если я не заткнусь.       Влад удрученно выдохнул, не заметив Викторию, опустившуюся на диванчик напротив него. По своей дурости он не успел поведать Кларе свой маленький секрет.       В первый раз по приезде Владимира в Румынию с старшим братом он безвылазно коротал дни за книгами о легендах и мифах. В одну из ночей, зачитавшись, он не заметил, как сон сморил его. Во сне ему явился знаменитый Влад Дракула, металлическим голосом сказавший: «Нареки себя моим именем, и будет жизнь твоя раем, а для врагов — гибелью». Пробудившись, он рассказал о приснившемся старшему брату.              Антонин немного подумал и сказал, мол, раз столь величественная персона дала наставления, значит, к его словам необходимо прислушаться. Ведьмы и колдуны с почтением относились к Святым и Падшим, к тем, кто оставил след в истории магического мира, и они-де прислушивались к их советам, когда те являлись в их сны. Владимир так и поступил, и с тех пор представлялся не иначе как «Влад», в редких случаях используя полную форму имени, данного при рождении.       А когда ему исполнилось семнадцать, свершилось Темное Крещение, при котором Владимир Долохов взял себе имя — Владислав, а коротко — Влад.       Покамест мужчины вели беседу, Виктория снова отлучилась. Она подошла к барной стойке, заказав новую порцию щербета, полюбившегося ей с первых секунд, стоило поднести ложку ко рту. И только официантка, являющаяся также барменом и управляющей, отлучилась, как двое подошедших мужчин окружили Викторию, начав предлагать ей напитки и приглашать присоединиться к их столику.       — Чего ломаешься, не красавица ведь? Пошли с нами, — Стефан, как он представился, подтолкнул стакан с пивом к Виктории, скривившую губы из-за перегара, которым от него разило. — Идем, тут недалеко.       Оценочное мнение о собственной внешности обидело Викторию, хотя она не исключила возможности, что мужчина намеренно оскорбил ее, дабы она не отказала ему, решив, что лучшего предложения на ночь у нее не будет.       — Мы тебе не обидим, — пьяно заулюлюкал мужик, которому нельзя было дать больше сорока. — И хорошо заплатим, как закончишь.       Бросив мимолетный взгляд на Игоря с Владом, не заметивших ее ухода, Виктория прищурилась, припомнив уроки самообороны в академии мракоборцев, когда она только-только поступила на службу. Она могла бы нанести удар ногой обоим, если бы имелось место, где развернуться.       Когда один из мужчин потянул Викторию за руку, желая усадить ее к себе на колени, она, с дури, схватилась за кружку с пивом и как следует вмазала ею в лицо тому, кто нарушил ее личные границы.       — Сука! Да чтоб тебя Леший утащил! — Стефан взревел, как зверь, угодивший в капкан, и повалился на пол, схватившись за разбитый нос.       — Я тебе сказала, никуда не пойду! Че глаза выпучил, пьянь ободранная, по слогам повторить?       Викторию затрясло от гнева и отвращения, когда стало ясно, что перед ней не маг, не колдун, а всего лишь маггл, решивший, что каждая девица мечтает поскакать на нем ночью, словно на жеребце. Вот только храмом и больным.       — Ванька, а ну вмажь ей!       Его друг было замахнулся на Викторию, но отлетел в сторону, врезавшись в столик, за которым ужинали Пожиратели Смерти. Возникшие за ее спиной Игорь и Влад одним только взглядом дали понять сослуживцам, что с бедолагами, приставшими не к той женщине, они разберутся по-своему.       Не забыв расплатиться и поблагодарить хозяйку бара за оказанное гостеприимство, Игорь и Влад за шиворот увели не к месту осмелевших мужчин, припадавших урок хороших манер за баром, да еще и кулаками, чтобы уж наверняка в ухо влетело, да не вылетело.       «Мальчики мои душу отвели», — подумала Виктория, стряхнув пепел с сигареты и во все глаза наблюдая за дракой, которая за какую-то минуту переросла в избиение.       — Бегом отсюда! — крикнул Влад, отвесив смачный удар под зад одному из мужиков.       Игорь, согнув ноги в коленях, черпнул ладонями снег, попытавшись смыть следы крови с костяшек пальцев.       — Как мы его, видала?       — Ну, а то! Обязательно расскажи об этом своей ненаглядной. — Виктория улыбнулась, под ноги выбросив окурок. — Трансгрессируем?       — Ишь, как заскучала по своему благоверному, — Игорь подтолкнул хохочущего Влада в плечо. — Кто бы по мне так тосковал.       Подошедшие Игорь и Влад подхватили Викторию под локти, и втроем они трансгрессировали в центральный город — резиденцию Пожирателей Смерти. Спустя минуту Виктория ощутила землю под ногами, и, взявшись за живот, который неприятно скрутило, задышала глубоко.       — Привыкай, — тронув подругу за плечо, Влад потянул губы в улыбке. — Тут другой воздух, поэтому апарировать сложнее.       — Не скажу, что я часто трансгрессирую, — ответила Виктория.       Хватая ртом воздух, она устремила взор в ночное небо, украшенное мерцающими звездами. Ночь окутала деревню морозом, снежными узорами раскрасив ставни окон. Пожиратели Смерти, живущие с семьями в деревянных домах, по ночам не высовывались, предпочитая проводить время с близкими за богато накрытым столом или у камина с глинтвейном.       — Идем, мы тебя проводим, — заговорил Влад.       — Постойте, дайте мне минуту, — бодрой походкой Игорь удалился в сторону одного из домов, не став тратить время на объяснение причины своего ухода. Вернулся он быстро и, выудив из-за пазухи темный сверток, оказавшийся мантией, накинул ее на Викторию.              — Пусть никто не знает о твоем приезде.       Не став спорить, Виктория низко опустила голову и последовала за мужчинами. Снег приятно хрустел под их ногами. Снежинки разной масти кружились в танце, оседая на плечи компании, держащей путь к дальнему домику, в котором поселился Сириус Блэк.       Обернувшись по сторонам, Игорь поднялся по ступеням, отметив, что в некоторых домах зажегся свет — видно, Пожиратели Смерти заинтересовались, кто ходит по ночам в гости, — и кулаком трижды постучал в дверь.       Влад закурил, бросив взгляд на рядом застывшую Викторию, от нетерпения сжавшую пальцы в кулаки.       Отворив дверь, сонный Сириус, накинувший на голое тело халат, обнял себя за плечи. Морозный воздух тут же коснулся его лица, отчего он поморщился.       — Чего приперлись на ночь глядя?       — Мы к тебе с подарком, — Игорь подмигнул и потянув Викторию за руку, подтолкнул к Сириусу. — Утром поблагодаришь.       Сириус отшатнулся, нахмурившись. На девушку, скрывшую лицо и тело под плотной мантией, он не взглянул. Отошел в сторону и отвесил другу подзатыльник, понизив голос до шепота:       — Вы что мне шлюху привели? Совсем страх потеряли? Убирайтесь с моего порога!       — Говорю же, потом поблагодаришь, — шепнул Игорь и затолкнув Викторию с Сириусом в дом, запер дверь, навалившись на нее.       — Он убьет тебя утром. Задушит подушкой или яд подольет в стакан за завтраком, — предположил Влад и вдвоем они прислушались к оборвавшимся голосам. — Идем, не то он нас точно прибьет, а мне нужно сначала отношения наладить с Кларой. Может, подсобишь?       Игорь расхохотался по-доброму. Обняв друга за плечи, они вдвоем спустились по деревянным ступеням, едва не поскользнувшись, и отправились в один из домов.       — Сваха Игорек к вашим услугам!       В то же время Сириус достал кошель со златом, кинув три галлеона на стол. Он велел девушке взять плату и убираться прочь. Стоя к ней спиной, он не видел и не слышал, как она скинула мантию.       — Любовь моя, ты мне не поможешь? — прошептала она сладким голоском, закинув ногу на стул так, чтобы взору муженька представились ее новые сапожки, плотно обтянувшие голень. — У тебя ужасно душно.       Сириус запоздало обернулся, выронив из рук кошель. Монеты покатились по полу, и вместе с ними он был готов встать на колени, когда взглядом впился в силуэт Виктории, по которой до ужаса истосковался.       — Ты здесь или это мой очередной сон?       — Подойди и узнаешь, — пальцем поманив Сириуса, Виктория хихикнула. — Ну же, помоги мне с сапожками. Я к тебе на санях по сугробам, ужасно устала.       Ухмылка легла на лицо Сириуса, словно зачарованного, подступившего к жене. Не отрывая взгляда от ее лица, он опустился на колени и за считанные секунды расправился с молнией на ее сапогах.       — Так лучше?       — Недостаточно.       Виктория простым движением скинула тяжелую шубу, оставшись в нижнем белье. Черном, кружевном, чертовски сексуальном, как отметил Сириус, не нашедший сил разозлиться на то, в каком виде его женушка гуляет по Румынии.       — Не переживай, я научилась нескольким трюкам, — поспешила объясниться Виктория, по взгляду мужа поняв, о чем он думает. — Моргана помогла.       Сириус выдохнул с небывалым облегчением и, опустив взгляд на ноги Виктории, припал к ее коже губами. Он обцеловывал ее колени, медленно подбираясь к бедрам. Виктория запрокинула голову, запустив пальцы в его распущенные волосы.       — Ты представить себе не можешь, как мне тебя не хватало… — сквозь поцелуи шептал Сириус, чувствуя, как страсть сводит его с ума, терзая разум и плоть. — К черту, иди ко мне!..       Виктория вскрикнула и залилась смехом, когда Сириус распахнул свой халат и, подхватив ее под бедра, спиной опрокинул на письменный стол. Она пальцами заскользила по его обнаженной груди, подмигнув, когда взгляд ее опустился на мужской пах.       Сириус не стал медлить, и вскоре стол под тяжестью их тел, слившихся в страсти, заходил ходуном. Виктория выкрикивала его имя, старательно удерживая зрительный контакт, потому что знала, как для Сириуса это важно. Что он хочет быть близок к ней во всех возможных смыслах, когда дело доходит до близости.       К рассвету, когда первые лучи солнца лениво заскользили по окнам, Виктория, дыша с натугой, упала на влажные простыни, а вслед за ней и Сириус, примостивший голову на ее груди. Ему потребовалось время, чтобы совладать со сбившимся дыханием.       Перебирая темные, чуть влажные пряди волос мужа, Виктория закинула ногу на его бедро. Она глядела в пустоту, пытаясь вообразить, какое будущее для них подготовила судьба и как далеко отошла смерть с косой.       Ладонью водя по животу Виктории, Сириус сомкнул глаза, задремав. Во сне ему явился мальчик лет пяти, пискляво протянувший: «Дождись меня, мы скоро увидимся». Он вздрогнул всем телом, тут же пробудившись, отчего Виктория обеспокоенно нахмурилась.       — Ты в порядке?       Сириус не запомнил лица мальчонки, но был точно уверен, что знает его. Будто бы видел в реальности, а может, в позабытом сне, когда в Хогвартсе ему снилось разное — кошмары и счастливые моменты из прошлого.       — Да, — прохрипел он, не отняв руки от черва жены.       — Мы можем поговорить?       Виктория, скрепя зубами, призналась в том, что боится, по-настоящему боится вернуть утраченные воспоминания, потому что не знает, кем она с ними станет: худшей или потерянной версией себя. Сириус клялся, что ничто не заставит его отвернуться от нее, и она ему верила, оставляя смазанные касания губ на его пальцах и волосах, пахнущих табаком и мясом.       Немного погодя, после завтрака, которым они полакомились, не покидая постели, Виктория показала Сириусу флакон с нитями памяти, объяснив, что они принадлежит ее матери, но вот который год она не решается заглянуть в чертоги ее воспоминаний.       — Ты ведь понимаешь, что она завещала их тебе, значит, хотела, чтобы ты увидела произошедшее ее глазами. Почему тогда сопротивляешься?       Сириус не озвучил, как бы был рад, окажись у него возможность увидеть отца, даже после всего того, что он натворил. Ведь, что бы ни было, Орион Блэк был и остается отцом своих законных сыновей и признанного бастарда. Пусть Сириус злился, осуждал, а порой ненавидел отца, разрушившего его юность, в сердце его все так же оставалось для него место, как и для воспоминаний из детства — чистых и счастливых.       — Не знаю… Моргана уверяет, что мама обрела покой. Мне не хочется лишний раз тревожить ее дух. Вдруг она от этого страдает?       Сириус снисходительно улыбнулся. Обняв жену за плечи, он поцеловал ее в лоб.       — Живые тревожат мертвых лишь тогда, когда насильно удерживают их в мире, которому они не принадлежат. Остальное — воспоминания, мимолетные мысли и добрые слова имеют, скорее, положительную сторону. Как молитвы, вознесенные за них.       — Ты окунешься со мной в ее воспоминания? — умоляющим взглядом удостоив мужа, Виктория опустила на его щеку ладонь, которую он перехватил, покрыв поцелуями. — Не думаю, что смогу сделать это в одиночку.       — Я буду рядом, не отпущу твою руку, но ты должна пройти через это самостоятельно. У тебя все получится, я в тебя верю.       По-своему отблагодарив мужа за добрые слова, Виктория прошептала ему на ухо, когда он достиг пика удовольствия: «Подари мне сына, Сириус». Преисполнившись желанием осуществить замысел жены, Сириус Блэк трудился не покладая рук, рта и других частей тела до ночи.       Он ждал этих трех слов: «Подари мне сына». Мечтал, что когда-нибудь они сорвутся с уст Виктории по ее воле без чего-либо вмешательства. И верил, что в скором времени они станут счастливыми родителями. А там уж неважно, кто родится — дочь или сын.       Спустя неделю, которую Виктория провела вместе с мужем, Игорем, Владом и Кларой, она много где побывала и что успела сделать. Во-первых, верхом объездила окрестности, особо не выделяясь, дабы не отвлекать внимание местных от Сириуса, прибывшего в Румынию по поручению его Повелителя. Во-вторых, что немаловажно, приобщилась к местной кухне и культуре, вместе с Кларой, которую со временем узнала получше — колдовала близ озера, покрытого льдом. Вернее было бы сказать, проводила древние обряды по гаданию, благодаря которым узнала, правда, с третьей попытки, что дети у них с Сириусом будут.       Долгое время Виктория целенаправленно гнала от себя мысль о материнстве и будущем потомстве, потому что не была к этому готова ни физически, ни эмоционально, ни морально. Тем не менее, шли годы, и вскоре она осознала, что родственники Сириуса, ставшие ей настоящей семьей, невзирая на склоки и нередкие подколы, не оставят ее одну с проблемами, если те обрушатся на ее плечи. Одна только поддержка Вальбурги могла всколыхнуть весь магический мир. Разумеется, мнение и напор общества также повлияли на решение Виктории стать матерью в ближайшие годы.       До конца не признаваясь, она была готова пойти на это ради Сириуса, зная, что он мечтает стать отцом. Как и знала, чем грозит потеря статуса лорда Блэка в случае, если тот не обзаведется наследниками, либо же любовницей, а то и второй женой. Ни того, ни другого Виктория бы не пережила. Ради сохранения брака она была готова пожертвовать многим, в данном случае — своим здоровьем, мечтами и карьерой в Министерстве магии.       Будучи студенткой пятого курса, Виктория не думала о том, что когда-либо станет мракоборцем. Она мечтала о спортивной карьере до третьего курса, а уж затем судьба распорядилась так, что она не смогла отсиживаться в стороне, когда огонь подступил к Лондону. Ныне являясь Инквизитором, пусть и новичком, Виктория мечтала о большем — о магии и ее возможностях, выходящих за пределы понимания Министерства магии.       Виктория жаждала вкусить знания, передающиеся из уст в уста, побывать в неприметных деревнях и городах, где давным-давно пустили корни качующие кланы ведьм и колдунов. По причине военной обстановки она пришла к выводу, что обзавестись потомством в данное время — не худшая идея. Даже если она будет находиться на передовой, за ее сыном, а она хотела сына, всегда будет кому присмотреть. Да и Блэк-мэнор не преступен.       «Фредерик мертв, а остальное мы переживем», — стоя перед зеркалом в полный рост, мысленно проговаривала Виктория, наглаживая пустой живот.       — Думаешь, я буду хорошей матерью?       Виктория обернулась через плечо на Сириуса, задумчиво скользившего взглядом по документам, которые ее не интересовали. Не вслушиваясь, он в ответ хмыкнул, не подняв головы.       Выдохнув, Виктория снова поглядела в зеркало. Капнув на ладонь три капли специального зелья, сваренного свекровью, она обмазала им живот и бедра, чтобы будущий плод прижился. Выполняла она данную процедуру дважды в день — утром и ночью.       — Мне кажется, это непосильная для меня роль. Сам подумай, нужно быть сдержанной, понимающей и заботливой… — она помрачнела, запахнув бархатный халат, наброшенный на голое тело. — Если бы рядом была мама или Лили… они бы подсказали, что делать, как быть.       Заслышав печальные нотки в голосе жены, Сириус отвлекся от дел. Отложив перо и чернила, он вышел из-за стола и обнял Викторию со спины за талию. Вглядываясь в зеркало, она улыбнулась ему, представив, как бы здорово они смотрелись на совместном портрете, если бы художник завершил работу.       У талантливых людей, близких к искусству, свои причуды. Вот по этой причине, весьма неправдоподобной, как думалось Виктории, приглашенный Вальбургой художник все никак не мог довести портрет лорда и леди Блэк до идеала. И каждый раз он жаловался на то, что его подопечные не выполняют поручения. Неоднократно Виктория подрывалась сломать кисти художника, на что Сириус смеялся, сдерживая ее гнев поцелуями.       — Тебе не нужны ни чьи подсказки. Мы со всем справимся вместе, как и всегда.       — Неужто будешь смиренно выполнять мои капризы? — получив согласный кивок со стороны супруга, Виктория рассмеялась. — Даже самые абсурдные? Как Люциус?       Сириус рассмеялся в плечо жены, крепче ее обняв. Она опустила голову на его грудь, из-под опущенных ресниц вглядываясь в их отражение и представляя, какими они будут через сорок или шестьдесят лет.       Виктория планировала дожить до ста тридцати одного года, уверяя, что и Сириуса за собой потянет, а он против не был.       — Что-то мне подсказывает, твои запросы будут похлеще капризов Цисси. Если она просила муженька своего о ведерке песочка, ты-то попросишь о том, чтобы я тебе на этот самый песочек отвез, да с драконами познакомил.       Виктория заразительно рассмеялась, тряхнув кудрями. Она обернулась, закинув руки на плечи Сириуса, прижавшего ее к груди. Склонив голову вбок, он любовался ее улыбкой и смехом, коих нахватала за последние годы.       Как бы Виктория ни любила холод и снег, Сириус знал наверняка: в Румынии ей спокойно, в Румынии она отдыхает душой, не думая о проблемах. Или почти не думает.       — Влад обещал, что покажет драконов мельком. Долго мне ждать?       — Честное слово, ты как дитя малое! — щелкнув жену по кончику носа, Сириус разомкнул объятия. — Если обещал, значит, покажет.       Подготовив мраморную чашу, исписанную древними формулами рун, Сириус жестом подозвал Викторию. Она потопталась на месте, нехотя подойдя к нему и вложив свою ладонь в его протянутую.       Лишь спустя неделю, не считая прошедших месяцев, она нашла в себе смелость заглянуть в Омут памяти.       — Все еще думаешь, что это хорошая затея?       Сириус уверенно кивнул, почувствовав, как сильно Виктория сжала его пальцы, отчего ее ногти болезненно впились в кожу его ладони. Игнорируя дискомфорт, он трижды провел правой ладонью над чашей, после чего выудил из закупоренной склянки нить воспоминаний.       Белоснежные фигуры заплясали над поверхностью чаши, словно бы приглашая Викторию окунуться в воспоминания Юфимии Поттер.       Набрав грудью воздух, она поглядела на мужа, прошептавшего:       — Я рядом.       Резко, не думая о том, что ее ожидает, Виктория окунула голову в чашу. Жидкость забила нос и рот. Возникло режущее ощущение в глазах, как если бы она промыла их песком. Затем, в ту же секунду, все неприятные ощущения пропали, и Виктория оказалась незримым зрителем в воспоминаниях давно умершей матери.       «Укачивая детские колыбели, молодая женщина не сдерживала слез, бегущих по ее бледным щекам. С момента ее выписки из больницы после тяжких родов минуло около трех недель, за которые она познала страшную тайну, напрямую связанную с семьей супруга, клявшегося, что ни один призрак из его и ее прошлых жизней их не потревожит.       — Он не заберет моих малюток. Я не позволю, — шептала она безотчетно, только и думая, что об опасности, нависшей над домом Поттеров. — Никто их не отнимет у меня.       Обеспокоенный состоянием жены, Флимонт заискивающе поглядел на верного друга — Ориона Блэка. Его слова больше не были авторитетными для жены, едва не потерявшей рассудок, когда правда о Душегубе, веками являвшегося страшной сказкой для непослушных деток, оказалась непримиримой реальностью.       — Будь сильной и стойкой, миссис Поттер. Древние чары не позволят проникнуть в ваш дом нежеланным гостям, — с некой отрешенностью ответил Орион, поигрывая виски в стакане.       — Ты должен был обо всем мне рассказать с самого начала, Флимонт! Ты виновен в случившемся, — не сдержалась Юфимия, оттолкнув мужа, опустившегося перед ней на колени. — Я разорвала все связи с семьей, отказалась от темной магии ради тебя! А ты за все эти годы не смог посвятить меня в тайны своей семьи!».       Гостиная в доме в районе Кроукворт закружилась, сменившись декорацией кабинета директора Хогвартса. Виктория огляделась, обняв себя за плечи, словно бы могла согреться.       «Расположившись в кресле напротив Альбуса Дамблдора, Юфимия Поттер скорбно склонила голову, утерев носовым платком выступившие слезы. За ее спиной стоял Флимонт, крепко сжавший плечо супруги.       — Сколько времени у меня осталось, Альбус?       Мужчина задумчиво поджал губы, исподлобья поглядев на Флимонта, чье лицо оставалось суровым и непроницаемым, словно восковая маска, навеки застывшая.       — Полагаю, зелья смогут улучшить состояние твоего здоровья, но лишь на время. Ты использовала темнейшее и, несомненно, древнейшее заклинание, Юфимия, вернув свою дочь к жизни. Магия такого уровня нуждается в подпитке…       — Черная магия, — поправил Флимонт, сжав пальцы левой руки в кулак. — Ты говоришь о запрещенной магии, Альбус. И ты знаешь последствия!       — Вздумал перебивать меня? — Альбус сложил ладони на столе и, не прибегая к волшебной палочке, легким движением пальцев заткнул мужчину, возвышающегося над ним. — Не смей дерзить, когда молишь о помощи. Твоя мать недостаточно хорошо тебя воспитала или ты оказался паршивым учеником?       Нервничая, Юфимия сгрызла ногти на руках, словно бы пытаясь отвлечься, притупить нарастающую в груди боль.       Альбус вновь поглядел на женщину, смягчившись. Голос его стал тише, слаще, будто бы обволакивал теплом и спокойствием.       — Твой муж верно подметил, что черная магия является вне закона нашей страны. Однако это вовсе не значит, что ее нельзя использовать, Юфимия. Ты должна понимать, что твой организм, привыкший к темной магии, нуждается в балансе. Резко прибегнув к светлой магии, ты поступила опрометчиво, подвергнув себя опасности. А спустя пятнадцать лет ты вернулась к истокам. Неужели ты не думала о том, чем это может обернуться для тебя?       Юфимия всплакнула.       — О чем я могла думать, когда жизнь моей дочери находилась на волоске от смерти? Твои чары, на нее наложенные, оттолкнули Душегуба, но вместе с тем подвергли ее опасности. Ты был прав, Альбус, он не смог к ней прикоснуться. Не смог, да только она захлебнулась, утонула! — Скомкав в ладонях платок, Юфимия треснула кулаком по столу. — Я не жалею о содеянном! Я поступила так, как поступила бы каждая любящая мать, а теперь скажи, доживу ли я до ее совершеннолетия?       Поднявшись из-за стола, Альбус подошел к Юфимии, и, опустившись в соседнее кресло, взял ее ладонь в свою. Алые нити, так похожие на кровь, закружились над головой женщины, отпугнув Флимонта, который отошел в сторону.       — …Если ты продолжишь принимать зелья, у тебя получится поддерживать жизненные силы какое-то время. Юфимия, будь осторожна, магия сжирает тебя изнутри, потому что ей нечем питаться. — Альбус нахмурился, с вызовом поглядев на Флимонта. — Если ты продолжишь запрещать своей жене использовать магию, близкую ей по духу, она простится с тобой раньше, чем ваши дети окончат Хогвартс.       — Ты говоришь о запрещенной магии! Это скверна! — взревел Флимонт. — Моя жена не станет марать свою душу этой… этой мерзостью! Уж лучше честная смерть.       Со стороны казалось, будто удар судьбы, или, вернее сказать, нож в спину от близкого человека, — Юфимия приняла это с достоинством. Слез у нее не осталось, как и попыток бороться с предрассудками мужа, убежденного, что черная магия — зло.       — В смерти ничего честного нет, — Альбус покривил губы, велев Поттерам убраться прочь. Напоследок он бросил зловещее: — Ты губишь свою жену, Флимонт. Черная магия продлит ей годы жизни, позволит увидеть внуков, а может, и правнуков.       — Моя жена не станет вероотступницей. Не пытайся привлечь нас на свою сторону.       Оставшись непреклонным, Флимонт под руку покинул Хогвартс вместе с супругой, казавшейся постаревшей на добрый десяток лет. Шла она неровно, спотыкаясь, и наверняка свалилась бы с ног, если бы не мнимая поддержка мужа».       Картины увиденного менялись с удивительной быстротой.       Приступ удушья навалился на Викторию. Она хотела было вырваться из болезненных воспоминаний матери, однако впереди ее ожидало последнее, одно из важнейших событий прошлого, оставшееся за завесой тайн семьи Поттер.       «— Молю тебя, не дай мне умереть. Я не хочу умирать, не увидев, как вырастут мои дети… прошу тебя, прошу, не поступай так со мной, — лежа в постели, Юфимия отчаянно цеплялась за руку мужа.       — Юфи, доверься мне. Еще немного, и завершу свое зелье. Тогда тебе не придется прибегать к черной магии, к этой мерзости, и мы вместе доживем до старости. Вот увидишь!       — Но я уже умираю…       Отпустив ладонь мужа, скрывшегося за дверью, чтобы встретить вернувшихся с третьего курса детей, Юфимия с трудом поднялась на ноги. Скрыв макияжем заплывшие под глазами синяки и мертвенно-бледную кожу, она примерила одно из лучших платьев, чтобы выглядеть в глазах сына и дочери здоровой, пышущей жизнью. Такой, какой ее привыкли видеть.       — Что же ты со мной делаешь? — в пустоту прошептала Юфимия.       Взявшись за пергамент и чернила, миссис Поттер написала короткое послание дочери, зная о ее увлечениях, которые нельзя было скрыть тем, чтобы просто спрятать запрещенную литературу на дне чемодана.       «Моя дорогая Вильма. Чтобы ни случилось, с чем или с кем бы ты не столкнулась, не смей замыкаться в себе, ограничивать себя и прогибаться под желания других людей. Прошу тебя, будь у себя на первом месте…»       Оставив жирную кляксу в конце последнего предложения, Юфимия не придала значения тени, скользнувшей за ее спиной. Она так и не узнала, что ее письмо не дошло до дочери из-за Флимонта, решившего, во что бы то ни стало, оградить дочь от бед.       В силу устоявшихся убеждений, касающихся нетрадиционной магии, Флимонт Поттер, не задумываясь, был готов рискнуть жизнью любимой супруги. Познакомившись в Хогвартсе с подачи Ориона Блэка, они более не расставались друг с другом.       Дабы быть с Флимонтом, Юфимия пожертвовала всем, что у нее было. Она разорвала связи с семьей — чернокнижниками; отказалась от черной магии, на которой специализировалась, живя во Франции до пятнадцати лет; отказалась от собственных убеждений и мечт в угоду карьеры мужа в Министерстве магии.       Как оказалось, он ради нее, как бы сильно ни любил, ничем не поступился, оставшись верен своим принципам и убеждениям. Разрушив отношения с близкими и родными, Флимонт мягко и последовательно отдалил жену от общения с друзьями и простыми знакомыми.       С каждым годом Юфимия чахла на глазах у Флимонта, который был свято уверен в том, что сможет противостоять смерти при помощи чудо-зелья, которое он так и не завершил.       Флимонт спрятал его в ящик после похорон жены, которую сам и погубил, более к нему не прикасаясь».       Вырвавшись из плена Омута памяти, Виктория отшатнулась, разжала пальцы на ладони Сириуса. Ноги ее подкосились, и, не устояв, она упала. От осознания увиденного она разревелась и, накрыв ладонями уши, закричала, что есть мочи. Словно всеми брошенный ребенок, она забилась в дальний угол, дав волю слезам.       Захлебываясь, задыхаясь, Виктория потеряла ощущение реальности. Позабыла, где и с кем находится. Не слышала обеспокоенного голоса Сириуса. Не чувствовала его прикосновений и попыток обнять ее, уняв истерику.       Так редко видя Викторию в подобном состоянии, он растерялся. Пытался утешить ее добрым словом, уверяя, что все пройдет, и с каждым вздохом ей будет легче дышать.       — Не могу… — шептала она, тщетно пытаясь сделать вдох, наполнить легкие кислородом. — Я не могу дышать…       — Все хорошо, просто повторяй за мной, — держа Викторию за плечи, Сириус втянул грудью воздух и медленно выдохнул. Он делал это снова и снова, покуда у нее не получилось сконцентрироваться на дыхании. — Вот видишь, все хорошо. Мы вместе. Я рядом, иди ко мне.       С новой силой разрыдавшись на плече мужа, ладонями поглаживающего ее по спине, Виктория пальцами сжимала бархатную ткань его халата, неприятно скользящую по разбитым ладоням. Просидев на полу около часа в объятиях друг друга, Сириус выдохнул с облегчением, когда Виктория затихла, перестав комкать его халат.       — Я ненавижу его, Сириус, — прохрипела она безжизненно. — Я так сильно его ненавижу.       Задержав в груди воздух, Сириус наморщил лоб, спросив:       — О ком ты?       — Об отце. Это он убил мою маму…       С того вечера, как Виктория узрела воспоминания матери, кои откладывала не первый месяц, боясь увиденного, — прошло чуть больше двух дней. Злая, подавленная, переполненная ненавистью и отвращением к родному отцу, которого когда-то боготворила, считая идеалом, — она не покидала пределы дома и не желала ни с кем видеться.       Уходя ранним утром и возвращаясь к ночи, Сириус делился новостями за день, раз за разом натыкаясь на отсутствующее выражение лица жены, часами глядевшей в танцующее в камине пламя. Он рассказывал о том, как Игорю за длинный язык несколько женщин надавали по шапке, а Влад, сумевший примириться с Кларой, пропадал с ней на сеновале. Она все твердила, что между ними ничего не может быть, но всякий раз оказывалась втянутой в нежные поцелуи Влада, робевшего перед ней.       Так случилось и в этот раз, когда, вернувшись домой, Сириус скинул с плеча темную мантию, подбитую мехом и припорошенную снегом. Он вновь застал жену за ее бесконечными гляделками в пустоту, просидевшую у камина с утра. Завтрак, оставленный им на столе, остался нетронутым.       — Ты не ешь, не говоришь со мной, — начал Сириус устало. Раздражение, ничем не скрытое, слышалось в его голосе отчетливо. — Я понимаю, что ты разгневана, но это не повод замыкаться в себе.       Невыспавшаяся, голодная, с ненавистью во взгляде, Виктория зыркнула на Сириуса. Ее взлохмаченные волосы, точно грозовое облако, завихрились у ее лица, когда она бросилась на мужа, сдержавшего ее удар.       — Понимаешь? Мой отец годами убивал мою мать! Врал нам в лицо, что все хорошо, что нет никаких проблем. Как он скрывал от нее семейные тайны, так и от нас! — толкнув его в грудь, она взорвалась, подобно вулкану, вышедшему из спячки. — Он мог бы вернуться со всеми нами в Поттер-мэнор! Мог отгородить нас от Душегуба, от соглядатых Министерства. Не говори, что понимаешь меня! Вся моя жизнь могла бы быть иной, если бы он перешагнул через свои принципы, которые не стоили жизни моей матери!       Накрыв ладонью живот, Виктория отшатнулась от Сириуса, удержавшего ее. Несмотря на ее попытки вырваться, замахнуться, он крепко обнимал ее, позволяя дать волю гневу, копившемуся в ней все те дни и ночи, за которые она не сомкнула глаз.       — Я знаю, знаю, что тебе больно, — шептал он без усталости, не давая ей выскользнуть из крепких объятий.       — Всю свою юность я провела в страхе и слезах, пока он трудился на проклятое Министерство. Мама умирала день за днем, а он даже не дал нам возможности проститься с ней. Он позволил Джеймсу обижаться на нее годами, чтобы сбросить с себя вину за наше расставание. — Виктория привстала на босые пальцы ног, что есть силы обняв Сириуса, едва не задохнувшегося. — Если бы он только отправил нас в родовое поместье… если бы защитил от Душегуба.       Ногтями впившись в плечи Сириуса, от болезненных ощущений чуть согнувшись, Виктория дышала громко, словно бы ей было сложно вдыхать и выдыхать. Не возражая, не отталкивая жену, которой необходимо было выговориться, выплеснуть эмоции, он оставался смиренным, почти неподвижным. За молчаливую, ненавязчивую, однако ощутимую и необходимую поддержку Виктория была благодарна.       — Ты должен знать, — она помедлила, облизнув пересохшие губы, потрескавшиеся и окровавленные из-за того, что она срывала тонкую кожицу. — Это отец уговорил Лили помедлить с уездом, когда Джеймс впервые заговорил о том, чтобы они на время скрылись в Поттер-мэноре. Он боялся, что Ирма затуманит их разум темной магией.       Сириус окаменел, опустив руки. Затравленно, жалостливо он поглядел на Викторию, кивнувшую в ответ.       — Лили и Флора были бы… — голос его дрогнул, — были бы живы, если бы…       — Да, если бы он не влез в их планы.       — Сохатый знает?       Виктория покачала головой, отступив в сторону.       Сбросив халат, она отправилась в скромную ванну, оставив Сириуса наедине с мыслями, с теориями о том, как бы сложилась жизнь его лучшего друга и любимой жены, если бы только их отец не помешал. Впервые он пришел к мысли, что Флимонт Поттер, человек, которым он когда-то давно, все равно что в прошлой жизни, восхищался, — на самом деле оказался в разы хуже Ориона.       Гневный, мстительный, жестокий лорд Блэк оберегал свою семью и никогда не препятствовал их рвению к магии и вере. Он мог обидеть словом, наказать непростительным, однако учитывал желания членов семьи, принимая решения, исходя из возможных последствий, которые могли коснуться его близких. А что самое важное, он никогда не стыдился попросить помощи. Никогда не страшился продемонстрировать свою слабость, которую можно было сравнить с ярым желанием защитить тех, кого он любит.       Завернувшись в полотенце, Виктория вернулась в комнату час спустя, составив Сириусу компанию за ужином, прошедшим в тишине. С ее влажных волос стекали редкие капли, а тело пахло душистыми розами, отчего она периодически чихала, что веселило Сириуса, находившего ее чихи милыми. Особенно те, после которых звучало грозное: «Черт возьми!».       Когда с едой было покончено, в гости ненадолго заскочил чуть пьяный Игорь, занесший угощения и порцию щербета, понравившегося Виктории. А уж когда он поймал ее улыбку, так и вовсе выдохнул, шире растянув губы.       — Слава Святым, она пришла в себя! Значит, завтра устроим конную прогулку и не вздумай отнекиваться, миссис Блэк. Мне нужен реванш!       Облокотившись ладонью на дверной косяк, Сириус вскинул брови, усмехнувшись.       — Сдается мне, с женушкой моей ты проводишь время чаще, чем я с ней.       — Не ревнуй, брюнетки не в моем вкусе. Разве что твоя матушка — исключение, — Игорь хохотнул и, махнув рукой, запер за собой дверь.       Подойдя к окошку, Сириус поглядел другу вслед, по его воле поскользнувшемуся на ледяной дорожке, укрытой тонким слоем снега. И дернул за занавеску, дабы никто не подглядывал, чем он по ночам занимается с женой-красавицей.              — Прими душ и возвращайся ко мне в постель, — шепнула Виктория на ухо Сириуса, заметив его шаловливую улыбку. — Долго я тебя мариновала, пора бы исправиться.       — Дождись меня, любовь моя.       За то время, которое Сириус пробыл в ванной комнате, Виктория высушила волосы, крутыми кудрями завившиеся на концах, подкрасила ресницы и губы, не забыв увлажнить кожу маслами.       — Гадость, — выругалась она, осушив склянку с зельем.       Оставшись обнаженной, Виктория тронула рубин, сверкавший в отсветах пламени камина. Опустив голову на локти, она лежала на боку, дожидаясь возвращения мужа, который явился в скором времени.       — Ты даже не оделся! — она хохотнула, подозвав его пальцем.       — Ну и ты не в шубе меня ждешь.       Пританцовывая, Сириус подмахивал бедрами, медленно подступая к ложе. Остановившись в нескольких дюймах от жены, он повернулся к ней спиной, покачав задом. Она в ответ рассмеялась, отвесив ему смачный шлепок по ягодице.       — Ты такой пластичный, ну просто красавец!       Перевернувшись на спину, Виктория развела ноги и крепко обняла Сириуса за плечи, нависшего над ней. От его улыбки ей стало морально легче, однако он все же спросил, готова ли она разделить с ним постель этой ночью.       — Всегда, любовь моя, — прошептала она, задев губами его ухо. — Пожалуйста, давай сегодня не будем торопиться.       Нежно, чувственно и долго занимаясь любовью, Виктория представляла, как в эту ночь, для румын являющуюся священным праздником в честь Влада Дракулы, — они зачали дитя. Представляла, как новая жизнь, чистая душа, наполовину ее, наполовину Сириуса, приживается в ее чреве.       Покорная, ласковая, она не пыталась взять инициативу в свои руки. Сегодня власть находилась у Сириуса, постаравшегося на славу, о чем он не догадывался.       — Подари мне сына, — шептала Виктория, содрогаясь под телом супруга, словно ленивыми движениями покачивая бедрами навстречу ее бледным ягодицам. — Сириус…       Левой ладонью упираясь в согнутую ногу Виктории, а правой держа ее за горло, Сириус чуть ускорился, пытаясь оставить поцелуй на ее приоткрывшихся губах, с коих минута за минутой скрывались стоны — громкие и тихие, короткие и протяжные, томные и пошлые.       — Мне кажется, сегодня у нас получилось, — сонно прохрипела Виктория, лежа на груди Сириуса, пальцами скользя по ее выпирающим лопаткам и разметавшимся волосам.       — Правда? — нотки восторга заиграли в голосе Сириуса, коего покинул сон. — Ты в самом деле чувствуешь это?       Молча, не открывая глаз, Виктория перевернулась на спину и, слепо потянувшись за ладонью мужа, опустила ее на свой живот. Сириус так и не заснул, моля Святых и Падших о милости — о ребенке. Он верил: они с Викторией станут родителями. И, невзирая на неутешительные прогнозы Андромеды и миссис Раффа, вера его ни на мгновение не притупилась.              — …Силу призываю, магией клятву сцепляю, пусть заветное желание мое форму, да душу обретет. Кровь свою проливаю, кости ломаю, пусть мое станет ее…       Ближе к рассвету, задремав, но руку с живота жены не убрав, Сириус вновь встретил во сне черноволосого мальчика, резвившегося в летнем саду и срывающего белые розы.       «— Ты дождешься меня? — тоненьким голоском вопросил мальчик, с лучезарной улыбкой обратившись к Сириусу. — Ведь дождешься?       — Конечно, — ответил он поспешно, не успев обдумать сказанное. — Как тебя зовут?       Мальчик рассмеялся и поглядел на небо, вмиг озарившееся звездопадом.       Сириус проследил за его взглядом, от красоты увиденного разинув рот. Он сразу подумал о Виктории, с которой бы хотел разделить сей миг.       — Подари эту розу ей, — подошедший мальчик вложил белую розу в протянутую ладонь Сириуса. — Только не забудь, не то я расстроюсь.       Подмигнув, мальчишка вприпрыжку бросился к высоким деревьям, скрывшими собой невероятной красоты райский сад.       — А кому подарить-то? — вслед ему прокричал Сириус.       — Моей маме. Скажи ей, что мы встретимся дважды».       Проснувшись от нежных поцелуев в шею, Сириус с трудом разлепил глаза, улыбнувшись. Он точно не мог сообразить, с чем связана его улыбка: с нежным утренним пробуждением или с повторившимся сном.       — Ты опять не спал, — констатировала Виктория, запустив правую руку под одеяло. — Однако в хорошей форме. Утро начинается правильно, любовь моя.       Запрокинув голову, Сириус простонал имя жены, когда она опустилась на его бедра, нежно и ласково удовлетворяя его. Она оставляла поцелуи на его шее, задевая мочку уха, отчего он возбужденно вздрагивал.       — Что за резкий прилив нежности? Ночью ты умоляла дать тебе передохнуть.       Ее смешок осел на его плечо, исписанное свежей татуировкой, гласившей: Mon amour commence par un «V».       — А сегодня ты поднял мне настроение. — Виктория ахнула, когда Сириус опустил ладони на ее ягодицы, ускорив темп и изменив угол проникновения. — Где ты нашел белые розы зимой?       Он запоздало глянул на прикроватную тумбочку и в тот же миг ощутил, как стенки влагалища Виктория с частотой сокращаются на его члене. Она приглушенно застонала ему в шею, не остановившись, покуда он не дошел до пика наслаждения.       Три белые розы с шипами аккурат возвышались на тумбе.       «Передай их моей маме».       К вечеру того же дня в Румынию прибыл Антонин Долохов, отправившийся на Север с Игорем Каркаровым, давшим слово Сириусу, что непременно вручит лично в руки письмо его кузине.

***

24 декабря, 1982       Под покровом ночи, когда стрелки часов на башне Биг-Мэджик пробили полночь, в Лютый переулок трансгрессировал мужчина. Ворот его длинного черного пальто, украшенного серебристыми пуговицами с эмблемой «ТР», скрывал нижнюю часть его лица, как и шляпа, из-за широких полей которой было сложно разглядеть тонкие, довольно резкие черты лица. Мужчина затаился в тени меж обветшавших домов. Скурив сигарету, дым от которой смешался с гнилью и помоями квартала, он повыше натянул ворот и двинулся в сторону борделя «Великая Цитадель», расположенного в Ведьмином переулке, раскинувшемся между Косым и Лютым переулками.       Мракоборцы, сменяя друг друга по часам, заняли пост, патрулируя Лондон. Их задача состояла в том, чтобы поймать за ухо подозрительных волшебников, практикующих запрещенную магию, а в лучшем случае — найти и обезоружить Пожирателей Смерти. Поговаривали, будто Министр магии с нового 1983 года намеревался ввести денежную награду за информацию о нахождении Пожирателей Смерти или же за их головы. Многие предсказывали, что, как только очередной закон войдет в силу, Лондон содрогнется, охваченный людской злобой.       Голодные, безработные, лишенные крова, но обязанные выплачивать налоги и пени за мелкие нарушения, колдуны и ведьмы озлобятся, начав спасать свою шкуру, не думая о ближних. Сыновья поднимут волшебные палочки против отцов, а дочери плачущих матерей встанут в очередь, чтобы устроиться работать в бордель, где всегда найдется ночлег и корка хлеба. Это лишь вопрос времени, когда власть ненасытного Министра магии распространится не только на рабочий класс магической Великобритании, но и на владения влиятельных семей аристократической диаспоры.       Под предлогом ожесточенной войны Гарольд Минчум мог запросить документ у Визенгамота, позволяющий Министерству магии распоряжаться имуществом великих семей, к примеру, на десятину или половину того, что те имели и приумножали веками. Однако в своих размышлениях, сотрясших стены, Гарольд Минчум не взял во внимание существование Совета Тринадцати — о чем в сегодняшнем сообщении Тому Реддлу поведал Люциус Малфой, при его содействии ставший помощником секретаря Министра магии.       «— Скоро от страны нашей камня на камне не останется. Все отойдет поганой Европе! Будь она низвергнута в Преисподнюю! — проворчала седовласая старуха, плюнув под ноги.       — Мы и есть Европа!       — Давно ли? Тебя в помине не было, когда моя страна процветала, а теперь я ее не узнаю…»       Недовольство, как и слухи, бодро гуляли по городу. И всякий раз, стоило кому-то открыть рот в ненадлежащем месте и заговорить о политике, как тут же появлялись мракоборцы, выписывающие немалые штрафы, реже уводящие под руки, если нарушитель производил впечатление темного человека.       С каждым днем закрывались лавки ростовщиков, промышляющих незаконным ремеслом, и зельеваров, специализирующихся на запрещенных товарах. Прекращали они свою деятельность для вида, а на самом же деле уходили в подполье. Редко когда владелец той или иной лавки менял направленность своего бизнеса, да и такие ситуации вызывали неестественный интерес у властей, отчего работать становилось практически невозможно.       «— Что ни день, то новые препоны на пути! Сил нет терпеть этот беспредел, замаскированный под закон…» — жаловался народ, однако действовать не спешил из-за страха.       — …Не тебе судить о делах нашего славного Министра магии, — один из мракоборцев одернул сослуживца.       Дождавшись, когда они скроются за углом, Том Реддл, прибывший инкогнито, поспешил к белоснежному зданию, отчетливо возвышающемуся среди мути прескверных построек. Трехэтажный особняк, пышущий помпезной роскошью, был выложен из белого камня, как и дорожка, начинающаяся от ворот забора, ограждающего «Великую Цитадель» от нежелательных гостей.       Волшебной палочкой, выведя одну из рун в воздухе, Том Реддл проник на территорию борделя через тайный вход. Обычно данным методом пользовались необычайно важные персоны, не желающие показывать свою физиономию и быть замеченными в грешном месте.       — Мистер Реддл, хозяйка ожидает вас в своих покоях, — склонившая голову молоденькая девица встретила гостя у входа и проводила его в нужное помещение, утопающее во тьме ночи. — Желаете что-то особенное?              — Ступай, — бросил Том грубо, заперев дверь перед нос девчушки, которая была бы не прочь предложить ему свое общество. — Выйди на свет, Магдалина.       Взявшись за подсвечник, Том осветил себе путь от двери до незанятого кресла, на спинку которого были наброшены женские вещи. Он по-хозяйски порылся в ящике, отыскав портсигар, из коего извлек арабскую сигарету и, чиркнув ею по пламени свечи, закурил.       Выпущенный им сигаретный дым закурился едва различимой взору вуалью, осевшей на его прекрасное лицо, оставшееся скрытым полумраком комнаты.       — Ты задержался.       Босыми ногами ступая по мягким коврам, Магдалина замерла в проеме, который разделял ее кабинет и личную комнату. Она потуже затянула пояс шелкового халата, обтянувшего ее фигуру. Однако изящные изгибы пышного бюста и бедер струящаяся ткань скрыть не могла.       Не прилагая усилий, Том вспомнил о жарких ночах, проведенных с красавицей итальянкой. Вот только прилива нежных чувств не испытал. Привкус предательства, по прошествии пяти лет, так никуда и не делся.       — Выбираться в город стало затруднительно, — ответил Том, опустившийся в кресло. Закинув ногу на ногу, он выдохнул сигаретный дым, не оторвав взгляда от лица Магдалины. — Где моя посылка?       Поворчав неслышно, Магдалина скрылась за ширмой и вскоре вернулась с увесистой шкатулкой, на вид ничем непримечательной. Опустив ее на рабочий стол в нескольких дюймах от Тома, она разлила по бокалам вино и заняла привычное место во главе стола.       — Не волнуйся, я не заглядывала внутрь. До твоих дел мне нет дела.       Том провел ладонью по темному дереву, из которого была сделана шкатулка, и исподлобья поглядел на женщину, поднесшую бокал к губам.       — Ты бы и не заглянула, не узнала бы, что находится внутри, — подметил он с усмешкой. — Не думай, что я пришел к тебе из-за твоего условия, поставленного через мое доверенное лицо. Ты поступила опрометчиво.       Вытащив из высокой прически шпильки, Магдалина тряхнула головой, позволив длинным локонам рассыпаться по ее загорелым плечам. Невзирая на снежную пору, загар не сошел с тела женщины, надушенного и увлажненного маслами.       — Если ты вспомнишь, когда мы виделись в последний раз, тогда и получишь ответ на свое замечание. Весьма неуместное, дорогой мой Том.       Витавший полумрак удушал неуютным молчанием, осевшим на помещение.       Недосказанность, неприкрытая злость и обида невидимыми нитями сковали Тома и Магдалину, глядевших без прежней нежности. Будучи любовниками, они разделили немало дней и ночей, привыкнув, привязавшись, но не став кем-то большим и важным друг для друга.       — Твой муж в Лондоне. Я решил, что ты должна знать об этом, — неприязнь читалась в выражении лица Тома, получившего удовольствие от тени страха, заплясавшего в глазах Магдалины. — Не волнуйся, он не знает о тебе. Все еще думает, что похоронил тебя, оплакав.       Он передразнивал ее, открыто насмехался и ни на секунду не ощутил волнения за ее безопасность, хотя прекрасно знал, кто такой Демир Эврен и на что он способен.       Схватившись за сердце, Магдалина залпом осушила содержимое бокала, не сумев унять тревожность. Приятное ею зелье вмиг утратило чудодейственные свойства, и головная боль, несколькими часами ранее разрывавшая сознание, вернулась с новой силой.       — Мой сын тоже в Лондоне? Левент здесь? — надежда, забившаяся в душе возымела верх над страхом.       Том покачал головой, затушив окурок.       — Оно и к лучше. Пойдя на поводу у эмоций…       — Размышляешь так, будто бы у тебя их нет!       Вскочив с кресла, Магдалина принялась шагами мерить комнату, дыша глубоко и выдыхая шумно. Руки ее дрожали от обиды и злости, вытеснившей из мыслей нежелание показаться эмоционально уязвленной перед Томом.       — Я их контролирую. А ты, словно оголенный провод. Только встретишь своего сына, как раскроешь себя. Ни ты, ни я этого не хотим. Ведь так?              Совладав с дыханием, но не сумев унять нервозную дрожь, Магдалина тяжелой походкой подошла к окну, не осмелившись одернуть занавески. Она до ужаса боялась того, что с ней может сделать объявившийся в Лондоне муж, считающий себя вдовцом.       — Ты думаешь, он узнал обо мне?       Том медлил с ответом, намеренно щекоча нервишки Магдалины, повернутой к нему спиной.       — Нет. Твоя тайна уйдет вместе со мной в могилу. — Подхватив со стола шкатулку, он поспешил удалиться, однако у двери все же помедлил, обернувшись через плечо. — В последнее время я все меньше узнаю о том, что происходит в закрытых комнатах твоего борделя. Ты помнишь о нашей договоренности? Мне нужна информация о делах Министерства.       — Всерьез полагаешь, что заглядывающие сюда мракоборцы рвутся поболтать с моими девочками о том, что творится в том гадюшнике?       Том изнутри прикусил нижнюю губу, удержавшись от того, чтобы огреть едким словечком без того поникшую Магдалину, вместе с самообладанием растратившую природный шарм.       — Значит, пусть разговорят их. Не мне тебя учить, как заставить зеленых мальчишек ползать на коленях, выпрашивая объедки со стола.       Взявшись за дверную ручку, изваянную в форме позолоченной распустившейся лилии, Том нехотя помедлил с уходом, когда мисс Санчес глухо позвала его по имени.       Кружевом на рукаве халата, утерев выступившие на глазах слезы, она выпрямила плечи и, сложив руки под грудью, заговорила:              — Ты должен знать, что в последнее время до меня доходят слухи, якобы, некоторые влиятельные личности создали свой дом удовольствий.       — И что с того? Боишься конкуренции?       — Вовсе нет. Говорят, будто в куртизанках числятся молодые девочки, которым нет и пятнадцати. Клиенты там развлекаются по-всякому. Не думаю, что Министерство станет действовать раньше, чем каждая собака узнает о том, что происходит с детьми, коих матери по вечерам не досчитываются.              Отбросив гордость и затаенные в душе обиды, Магдалина тихой поступью сократила между ними расстояние. Ниже на две головы, она с мольбой во взгляде вглядывалась в синие глаза Тома, находя в них отголоски искр, вспыхивающих и потухающих раньше, чем она бы успела разглядеть их.       — Ты права в одном: Министерство не станет действовать без доказательств, опираясь на слухи. — Указательным пальцем потянув ее за подбородок, Том сощурился. — Я навещу тебя в начале следующего месяца. До наступления этого дня ты должна собрать достаточно информации. Делай, что посчитаешь нужным.       — Как прикажешь. — Она перехватила его ладонь, не позволив уйти. — Мне одиноко, останься со мной хоть ненадолго.       Грубо и резко Том выдернул руку. Он словно попытался стереть прикосновения Магдалины, обтерев ладонь о ткань пальто.       — Не унижайся, я к тебе не прикоснусь.       «Предала раз, предашь и сотню раз», — отчетливо пронеслось в мыслях покинутой Магдалины, сползшей вниз по двери.       Она слышала стук удаляющихся шагов Тома. Он не делил с ней постель с того дня, как правда о ее жизни вскрылась, за что он ее так и не простил, заклеймив предательницей.       В 1974 году, когда Тому Реддлу минуло тридцать лет, он прибыл в Италию по неотложному делу, дабы заручиться поддержкой Альфарда Блэка в деле, не требующем отлагательств. Его вопрос решился удачно в короткие сроки, после чего он принял приглашение старинного друга присоединиться к веселью у него в поместье. В окружении элитных сливок аристократии Том чувствовал себя как русалка в холодных водах, пусть и находил некоторых знакомцев непростительными глупцами.       В тот же вечер взгляд он положил на юную красавицу — Аврору Мюрро, приметившую его с того момента, как он перешагнул порог поместья Альфарда Блэка. С разницей в десять лет у них завязался бурный роман, не претендующий на будущее. Том не желал обзаводиться семьей, вступая в брак, а Аврора уверила, что, однажды побыв замужем и овдовев, ее не тянуло идти под венец.       На протяжении года они встречались втайне от общественности. К своему стыду Кармина, не сумевшая придушить чувства, влюбилась в Тома и решила ему открыться. Она поведала о том, что она — Кармина Эврен, вторая нелюбимая жена его верного единомышленника — Демира Эврена. Разгневавшись и не сумев простить предательства, Том отказался от связи с Карминой, более к ней не прикоснувшись. По ее вине он предал того, кто присягнул ему на верность, и этот позор нельзя было смыть ни тогда, ни сейчас.              Кармине Моретти не было пятнадцати, когда в дом ее отца заявился пригожий мужчина, возжелавший взять ее в жены. Статный, взрослый, чистокровный аристократ поразил сердце юной девушки, уговорившей отца на брак. Он навещал ее трижды, прежде чем они связали себя узами брака в Болу, став законными женой и мужем. Оказавшись в доме супруга, мечты и надежды Кармины разбились, явив перед ней неизменную реальность.              Демир Эврен имел первую, несомненно, любимую супругу, которая долгие годы не могла подарить ему дитя. И она же настояла на том, чтобы он привел в дом вторую жену, молодую и здоровую, дабы та подарила ему наследника. Демир согласился и решил свататься в семью Моретти, славившуюся необычайной плодовитостью. К его счастью, глава семейства дал согласие на его брак со своей младшей дочерью, после чего он увез ее в родную страну.       В течение нескольких месяцев Демир наведывался в покои Кармины, умоляющей его полюбить ее. Он оставался глух к ее словам и слеп к ее слезам. Юная, полная мечтаний о большой любви, Кармина надеялась, что когда-нибудь ее супруг взглянет на нее по-иному и увидит в ней женщину, мечтающую подарить свое тепло и любовь.       Армаган Эврен — главная жена — отослала Кармину в дальние покои, дав наказ не высовываться. И та, запуганная и слабая, послушалась ее. Вскоре выяснилось, что Кармина в положении. Супруг одаривал ее богатствами, подарками, однако ни разу во время беременности не навестил её, потому что не хотел злить Армаган.       Роды дались Кармине тяжким, кровавым трудом, и все же она справилась, подарив Демиру желанного наследника — крепкого, здорового и красивого. Мальчика назвали Левет. Рос он смышленым юношей, питающим надежды. Вот только Кармина виделась с ним редко, в основном по праздникам, от того, что Армаган не желала, чтобы та возымела хоть толику власти в доме.       Когда Левету исполнилось три года, Демир, не без уговоров первой жены, принял решение отослать Кармину, поселив ее в неприметном городке Италии. Она жила в свое удовольствие, находясь на содержании мужа, и несколько раз в год ждала встречи с сыном, которые проходили под надзором сварливой Армаган.       Через годы Кармина повстречала Тома. Изголодавшаяся по ласке и любви, она не устояла перед ним. Она умышленно солгала о своем положении и имени, не надеясь, что их роман продлится долго. Чувства творят страшное с людьми, поэтому Кармина сдалась на их милость, после чего горько об этом пожалела. Том покинул ее, не обернувшись, а через полгода она узнала, что Армаган задумала от нее избавиться.       Отыскав Тома Реддла, она бросилась к его ногам, моля о помощи, взамен согласившись стать его самой верной слугой. Немного поразмыслив, он принял ее предложение, заключив договор на крови. Гонимая страхом, Кармина собственной рукой подписала себе приговор, потеряв свободу.       Том не подвел. Он виртуозно инсценировал смерть Кармины и тайно вывез ее из страны. Дал ей новое имя, историю жизни, помог обзавестись бизнесом, приличная доля которого шла в его карман. Таким образом, Кармина погибла, и из пепла возродилась Магдалина Санчес — трижды вдова и невероятно богатая чистокровная леди. Ей пришлось отказаться от собственной магии добровольно, чтобы никто не смог выйти на ее след.       Том спас ее жизнь, но навсегда разлучил с сыном, который вскоре позабыл о родной матери, когда ее пустой гроб был предан земле. Том отомстил ей за предательство, за что она так и не сумела его простить, день за днем тоскуя по сыну, чье лицо со временем померкло в ее воспоминаниях.       — Мое нежное создание. Мой храбрый лев, — шептала Магдалина, роняя слезы на фотографии трехлетнего сына, которого она не видела около девяти лет и не знала ничего о его жизни.       Следующим утром Магдалина проснулась без следов пролитых в ночи слез. Словно снежная королева, она принялась за дела, тайно в душе надеясь, что, когда ее супруг отойдет в мир иной, она сможет свидеться с сыном.       Вопрос лишь один без конца крутился в ее мыслях: захочет ли он ее в роли матери?