Оскверненные

Я пересек опустевшую землю, Я знал дорогу, как свои пять пальцев. Я чувствовал землю под ногами, Я сел у реки, я обрел то, чего мне так не хватало… О, простые вещи, куда вы подевались? Я взрослею, мне нужно рассчитывать на что-то. Так скажите, когда примете меня, Усталость накатывает, мне нужно с чего-то начать… Я переступил через упавшее дерево, Я почувствовал, как его ветви смотрят на меня. Это ли место мы любили? Об этом ли месте я мечтал? Быть может, это конец… Так почему бы не прогуляться к тому месту, Что известно только нам? К тому месту, что известно только нам… К тому месту, что известно только нам… Keane — Somewhere only we know

2 января, 1983       Сколько лет Сириус Блэк водил дружбу с Поттерами, столько лет он собирался с ними за одним столом в вечер Рождества. Бывало, конечно, что он и с семьей вино распивал, подшучивая над кузенами и посмеиваясь с их шуток в свою сторону. Вот уже который год в Блэк-мэноре с ним веселилась Виктория, можно сказать, с размахом влившаяся в семейку чернокнижников. Однако, не изменяя себе, он, вместе с супругой, наведывался в дом Поттеров, не упуская возможности насладиться стрепней Лили, распить баночку пива под истории Питера вместе с лучшим другом Джеймсом.       Время, имеет свойство, ускользать день за днем, забирая любимых сердце людей.       Минувший годы после окончания Хогвартса отняли у Сириуса многих друзей. Первыми ушли братья Пруэтты, без которых не проходила ни одна школьная попойка. Затем Римус, подавшись эмоциям, разрушил эру дружбы Мародеров, покинув их ряды и перестав являться тем человеком, которым Сириус безгранично дорожил и по-своему любил, вот только редко об этом говорил. Впрочем, это и не нужно было, раньше они понимали друг друга без слов — по взглядам, смешкам и частым подмигиваниям, не говоря уже о дружеских шлепках и пинках. Как бы он ни злился на бывшего друга, по-прежнему хранил в сердце теплые, нежные чувства. Возможно, он не смог бы ему довериться, обернись обстоятельства по иному, но на помощь пришел бы, не раздумывая.       Питер. Он стал той потерей, после которой, по прошествии времени, раны не затянулись. Тупая боль по-прежнему сковывала сердце, когда в разговорах друзей вскользь всплывало его имя. И каждый раз кто-то из них, грустно улыбаясь, с задором говорил: «Вот был бы здесь Питер, он бы!..» — остальные соглашались, и их бокалы сходились в глухом перезвоне.       О нем говорили часто, не забывая. Многие ошибочно полагали, что дружба команды Мародеров (а кто-то и вовсе называл их бандой Мародеров) завершилась в тот момент, когда Ремус покинул Лондон. Да, они понесли потерю после его уезда, что было бы невероятно глупо отрицать, и все же их узы дружбы сделались крепче, соединив их звеном с Северусом Снейпом.       Однако стоило уйти из жизни Питеру, как ему не нашлось замены. После его похорон дружба Мародеров угасла, пусть они и продолжали поддерживать связь по мере возможности. Со стороны они стали походить на семьи, живущие по соседству и поддерживающие дружеские отношения, но никак не на тех, кем были в Хогвартсе — братьями и сестрами.       Порой на Сириуса находила хандра, когда он допоздна засиживался за рабочим столом, нередко листая фотоальбомы. Он тосковал по беззаботным денькам в Хогвартсе, когда делил одну комнату с Мародерами, воровал алые ленты с кос Виктории, ссорился с Лили и нахваливал Катерину, диву даваясь, какая она умная и мудрая.       Как принято считать, когда одни двери закрываются — открываются другие. Так и произошло в жизни Сириуса, когда в оплату долга отца он поступил на службу к Темному лорду. Он повстречал друзей, на которых равнялся, которым доверял и за которых был готов биться, рискуя собой. Он мог бы назвать их братьями по духу, однако помалкивал, не желая показаться сентиментальным мальчишкой перед великими мужами, заслужившими уважение старой гвардии Пожирателей смерти.       Чего уж греха таить? Гриффиндорцы своих друзей семьей считают. Ну а Сириус Блэк был гриффиндорцем до мозга костей и со своим значком, полученным в первый день пребывания в Хогвартсе после распределения, не расставался, бережно таская его с собой в долгие поездки. А вместе с ним ленты Виктории — его личный оберег.       Затем, когда жизнь наладилась, раны от потери Питера перестали кровить, ушла Лили. С ее гибели минуло около двух месяцев, однако по ощущениям казалось, будто это произошло вчера, когда, стоя у ее гроба, близкие прощались с ней, не понимая, как жить без нее. Она была резкой, нередко лезла, куда не просили, раздавала советы и поучала жизни. У нее имелись недостатки, но достоинств было в разы больше. Добрая, нежная с друзьями и семьей, смелая, умная, готовая прийти на помощь, кто бы о ней ни попросил, и всепрощающая, Лили Поттер, урожденная Эванс, мечтала о многом. Например, пережить ужасы войны, чтобы увидеть, каким вырастет ее сын, а за ним и дочь, ушедшая вместе с ней.       Сириус знал, как тяжело приходится Джеймсу и что долгие недели он мучил душу Лили, умоляя заглянуть в его сны. О таком сестре не расскажешь, чтобы не сломить ее моральный дух, а вот на плече лучшего друга выплакаться можно — для здоровья полезно. Так Джеймс и сделал. Погоревав недолго, он взялся за голову, дабы не повторять ошибок отца и не упустить из виду сына, с которым почти не расставался. Бывали дни, когда Гарри вместе с отцом — важный и гордый, точно серьезная шишка — наведывался в Министерство магии. С ним возились все: от поварих в общей столовой до личного секретаря министра магии. Бывало, что и дедушка Флимонт за ним присматривал, а Джеймс — за отцом, чтобы тот не смел забивать голову его сына всякой дурью.       К величайшему сожалению, близкие друзья погибли, оставив в мире живых родных и любимых.       Несложно предположить, что Рождество в доме Поттеров не было похоже ни на одно другое Рождество, проведенное под одной крышей. Несмотря на праздничные колпаки, щедро накрытый стол и улыбки, в сердце каждого из присутствующих, а их было много, жила боль от утраты тех, кого они знали, кого любили и потеряли.       В тот вечер Гарри первым отыскал подарок под елью, заранее приготовленный его матерью. Разорвав праздничную упаковку, он крепко, что есть сил, прижал к груди плюшевого зайца и, взобравшись на колени крестного, прошептал ему на ухо:       «— Бабуля Ирма говорит, что я должен лить слезы, если хочу, потому что я еще мал и мне простительно. Делать я этого, конечно, не стану, хотя хочется порой до боли в животе. Понимаешь, мне становится больно, когда папа грустит. Я скучаю по маме, всегда буду скучать, но я должен оставаться сильным».       Слова трехлетнего Гарри потрясли Сириуса, как и Регулуса, ненароком подслушавшего их разговор. Ему потребовалось пару минут, чтобы выдохнуть и ответить: «— Ты самый сильный и смелый мальчик, Гарри. Я горжусь тобой. И все же, если тебе станет плохо, дай себе слабину — тогда и полегчает».       В Хогвартсе у Сириуса были неважные отношения с Лили, с которой они ссорились уж слишком часто, однако со временем они прикипели друг к другу, полюбили, зауважали. Ее потеря потрясла его, как и гибель нерожденной Флоры Поттер.       Сириус так и не простил Флимонта Поттера за то, что тот помешал уезду из страны Лили и Джеймса. Не простила и Виктория, оборвавшая общение с отцом без всяких объяснений.       Если опустить факт состоявшегося разговора с крестником, то можно смело заявить, что Рождество встречали дружно, в большой компании. К полуночи заявились Никлаус Поттер и Александр Шарль-Жермен, которые вырядились в костюмы Санта-Клауса и едва не подрались на крыльце за право первым вручить подарки Гарри и Николасу.       Джеймс в тот вечер выглядел свежо и бодро, а уж как он заржал, когда заявившийся в гости Аластор Грюм хмуро поворчал после того, как Клаус по случайности (в чем он клялся) зарядил ему в лицо снежком. Задержался прославленный глава мракоборцев ненадолго, поздравил и, бросив недоверчивый взгляд на Сириуса, трансгрессировал. Вслед за ним и Сириус поспешил вернуться в Румынию.       На празднование Нового года Сириусу тоже удалось вырваться, за что он был благодарен Рудольфусу, прибывшему в Румынию по его просьбе и подменившему его на пару часов. Особо не налегая на алкоголь, к утру первого января Сириус Блэк был свеж как огурчик, так как дела отлагательств не ждали.       Виктория, как бы ни хотела задержаться с супругом в Румынии, была вынуждена остаться в Лондоне по многим причинам. Во-первых, что важно, с достоинством нося титул леди Блэк, в отсутствие мужа она занималась делами семьи под строгим руководством Вальбурги. Как оказалось, это не простое дело, как поначалу представляла Виктория, толком не зная, в чем заключаются обязанности супруги лорда Блэка.       Виктория изучала документы по расходам и доходам семьи, охватывающие не только жителей Блэк-мэнора, но и тех, кто проживал в Италии, Испании и Франции. Законный и незаконный бизнес приносил семье Блэк невероятное богатство, лишь десятая часть которого находилась в международных банках магической Европы на хранении — своего рода обманка для государственных чиновников. Каждый член семьи Блэк, имеющий казино, бордели, бары, конюшни, рестораны, отели, недвижимость и доходы с черного рынка, ежемесячно отдавал сорок процентов от своих доходов, которые приумножались с каждым годом после смерти Ориона Блэка, едва не загубившего семью непомерными тратами.       Эта традиция зародилась со дня основания великой династии. Общие деньги оставались неприкосновенными, ведь никто не мог быть уверенным в завтрашнем дне из-за политической ситуации, перекрывшей воздух многим семьям. Надо сказать, чистокровные аристократы не считали зазорным сотрудничать с магглами, потому что деньги не пахнут, зато карман приятно отяжеляют.       Во-вторых, Виктории приходилось не только трудиться в Министерстве магии, но и развлекать родственников, стабильно пару раз в месяц наведывающихся в гости в Блэк-мэнор. Не было ни дня, чтобы Меридиана Блэк — кузина Вальбурги — с ухмылкой не обронила: «Девчонка до сих пор пустая. Не будет с ней у Сириуса наследников. Пора бы ему взять вторую жену или отречься от власти». Помалкивая, что давалось с трудом, Виктория не спешила настроить против себя родню, потому как это было равносильно тому, если бы она вырыла для себя могилу — смертельно. Она развивалась в магии под надзором Морганы и нередко Вальбурги, с которой порой запиралась в ее лаборатории и творила.       Бывало, что Виктория посещала благотворительные мероприятия и званые вечера, с каждым днем вливаясь в диаспору чистокровных магов, принявших ее с радушием, однако не упустивших возможности перемыть за ее спиной косточки. В последний раз, за три дня до Рождества, Виктория вышла в свет с Вальбургой, которую Рита Скитер торжественно провозгласила самой красивой женщиной Лондона, поместив ее фото на главную обложку «Ежедневного Пророка».       Виктория выдохнула с облегчением, не обнаружив своих фотографий в светской колонке, потому как не желала вновь становиться причиной сплетен. Она стала все чаще заглядывать в гости к Нарциссе, на правах крестной принимая участие в уходе за ее детьми. Поначалу она побаивалась и сидела в отдаленном уголочке, диву даваясь тому, насколько Нарцисса органична в роли матери и как легко у нее все получается без ругани и слез.       Виктория ненароком вспоминала о Гарри, отношения с которым с ее стороны наладились, и все же она чувствовала некую скованность, до конца ее не отпускающую. Гарри всем был хорош: энергичный, шутливый, сообразительный — перенявший лучшее от родителей. Внешне копия отца, но с глазами и веснушками матери, он казался Виктории скорее сверстником Цефея, оттого-то она с трудом воспринимала его в качестве ребенка.       «— Это нормально. Бывают дети волшебников, которые опережают развитие. Принято полагать, что это редкое исключение, к тому же за такими детьми нужен глаз да глаз, но в остальном они не отличимы от сверстников. Во всяком случае, внешне», — когда-то с терпеливой улыбкой отвечала Лили, когда Виктория задавалась вопросом: «Твоему сыну точно три года?».       Помимо работы, забот о семье и светской жизни, бьющей через край, Виктория не забывала о друзьях. По мере возможности она списывалась с Катериной и Марлин, между строк поведавшей о слухах, царивших в народе Франции. Возвращение Геллерта Грин-де-Вальда более не казалось шуткой, скорее поводом для беспокойства. Министр Магии — Абаддон Шарль-Жермен отрицал могущество темного волшебника, однако Викторию не покидало ощущение, что ее бабке Женевьеве известно гораздо больше, и именно она тянет за ниточки, когда выходит в свет с супругом, блистая с ним на обложках новостных колонок.       — Что здесь написано? Не могу разобрать.       Подтолкнув Александра в плечо, Виктория задержала палец на верхней строчке французской газеты — «Une Vérité Aiguë». Тот с молчаливой покорностью глазами забегал по строчкам, щурясь из-за мелкого шрифта. Головная боль его не отпускала, как и опасения о Джеймсе, отказывающемся выходить с ним на связь, и уж тем более заводить разговор о своих безумных планах.       — Тут, — зябко поежившись, Александр обернулся, убедившись, что в полупустом баре к нему с Викторией интереса не наблюдается. — Если кратко, наш дедуля задумал встретиться с действующим Министром Великобритании, дабы обсудить угрозу в лице Темного Лорда. Думаю, речь пойдет о финансовой поддержке.       Угрюмая Виктория кивнула.       — Вполне возможно. Ушло немало средств на восстановление Мунго и снаряжение мракоборцев. С каждым днем у меня возникает стойкое ощущение, что мракоборцев берут с улицы, только бы повысить их число. Еще лет пять назад попасть в мракоборческий центр было сродни везению и кропотливой работе в Хогвартсе. Сейчас же двери открыты для всех желающих.       — Неудивительно. Ваш министр объявил войну и намерен одержать в ней победу любой ценой.       Залюбовавшись летящей походкой Зои Фейри, пархающей точно фея, Александр чуть разомкнул губы, с которых сорвался восторженный вздох. После встречи с очаровательной официанткой он стал все чаще заглядывать в «Чертог Вельзевула», с достоинством игнорируя шутки Сириуса и его друга Игоря, подталкивающего его к тому, чтобы он сделал первый шаг к более официальному знакомству с понравившейся девушкой.       Из зачарованного органа доносилась приглушенная мелодия, способная вогнать в тоску или в сон. Зои шутила, что без хозяина бара инструмент тоскует, от того-то нет привычного задора. Официантки Аманда и Барбара Рассел соглашались, вспоминая о деньках, когда Сириус Блэк по вечерам пел песни о любви, все до одной посвящая своей жене, а посетители бара помалкивали, наслаждаясь его бархатным голосом, отыскавшим отголоски симпатии в каждом из сердец.       Гвинет Питерсон, на плечах которой ныне держался бар, до блеска начищала стаканы, напевая, пока зачарованная магией метла прибирала осколки, возникшие из-за неуклюжести опьяневшего клиента. Работы было много, но никто не жаловался, знали: в «Чертоге» платят много, да справедливо.       Вивьен Эркинсон, та, что являлась кузиной Пенелопы Эркинсон, покинула Лондон до того, как успели закрыться границы. Случилось это сразу, как только Гарольд Минчум объявил о военном положении. И пусть на одну официантку стало меньше, на качестве обслуживания бара этот факт не сказался.       — Да и это был гениальный ход, — промочив горло душистым зеленым чаем с жасмином, Виктория опустила руку на живот, чувствуя, как нарастает боль.       Зелья имели побочные эффекты — тошноту и спазмы. Однако Вальбурга уверяла, что их эффективность не заставит себя долго ждать, чему Виктория была склонна верить, невзирая на сонливость и усталость.       — В самом деле?       — Ходит слух, что ему мог составить серьезную конкуренцию некий Серафин Старфолл — член Визенгамота. Не знаю, насколько это достоверная информация, но, смею предположить, что не зря он объявил о военном положение. Как известно, ни о каких выборах речи быть не может, когда война официально начата.       — Говоришь так, словно восхищаешься им, — неуверенно промолвил Александр, не желая злить кузину.       — Вряд ли. Гарольд напоминает мне отца, а ты знаешь, о моем к нему отношении.       Александр кивнул, не осмелившись тронуть Викторию за плечо или взять за руку, чтобы поддержать.       Их отношения потерпели неприятную метаморфозу, когда она застала его в слезах после случившегося с Лили. Александр, стоя на коленях в своей комнате, превозносил молитвы, пальцами стискивая виски. Его видения всякий раз сопровождались невозможной головной болью, стерпеть которую, казалось бы, было невозможно. Иногда он терял сознание, заливая боль снотворным, что делать было нельзя — смертельно опасно. Раньше, когда он был мал и его дар только-только начал пробуждаться, со страхом и болями ему помогали справляться Костяные ведьмы, в клане которых он провел несколько лет, покуда не повзрослел, достигнув десяти лет. Мужчины не имели права находиться в клане Костяных ведьм, поэтому ему пришлось проститься с ведьмами, теткой и вернуться во Францию, где его встретила мать без особой радости.       В тот зловещий вечер Виктория заглянула в комнату кузена, когда, бродя по длинным темным коридорам Блэк-мэнора, услышала его плач. Он открылся ей, признался, что незадолго до теракта, совершенного на Святое Мунго, предупреждал Лили Поттер о ее возможной кончине. Она лишь спросила, часто ли его видения сбываются, на что он дал удовлетворительный ответ, прошептав тихо: «Всегда». Тогда Лили, совладав с эмоциями, взяла с него слово, что он будет молчать и никому о сказанном не откроется, а она уж о себе позаботится. Александр не посмел возразить.       Когда Лили Поттер испустила последний вздох, оковы обещания спали с Александра, пролившись слезами по бледным щекам.

Флешбэк

Ноябрь, 1982

      «Заперев за собой дверь, Виктория подскочила к кузену, которому доверяла беспрекословно, пусть и не знала природу его видений, из которых он черпал информацию о прошлом и будущем. Он лбом уткнулся в ее плечо, дав слабину. Тогда-то он и признался в случившемся, чувствуя за собой вину.       — Если бы она только послушала меня… если бы…       — Почему ты мне не рассказал? Я могла бы помочь ей! Заперла бы ее дома и не выпускала, а то и поездку прямым рейсом в Поттер-мэнор организовала бы!       Оттолкнув от себя Александра, Виктория не почувствовала слез, увлажнивших ее лицо. Ей хотелось обвинить его в случившемся. Кинуть в лицо горькие факты и напомнить, что Гарри потерял мать, Джеймс — жену, Ричард и Пейдж Эванс — дочь, Петуния — сестру, а все знакомые Лили, друзья, потеряли ее навсегда.       Однако что-то не дало ей этого сделать: то ли нехватка воздуха, отчего она дышала с натугой, едва не задыхаясь, то ли жалость к Александру, умывшемуся окровавленными слезами.       Виноват ли он в том, какое решение приняла Лили? Нет. Конечно, нет. Она решила действовать по-своему, отвергнув возможные угрозы. Поступила, как истинная гриффиндорка — смело и отчаянно. Виктория повела бы себя так же.       — Мои видения бесконтрольные. Я — Оракул… Я не имею права разглашать видения посторонним. Твоя подруга умна…       — Была, — поправила Виктория хрипло, наблюдая за тем, как Александр корчится от боли, сидя на коленях. — Она была умной.       — Поэтому она взяла с меня обещание, зная, что я не смогу его нарушить. Не смогу обмануть и предать. Я не могу лгать. — Он выплюнул сгусток крови, поглядев на нее из-под тяжести полусомкнутых век. — Фейри не могут лгать… это против моей природы.       Сжалившись над ним, осознав глубину его плачевного положения, Виктория подползла к кузену, безропотно опустившему голову на ее колени. Она шептала, что ему обязательно станет легче, но он не должен распространяться о том, о чем рассказала ей, дабы на него никто не набросился с обвинениями.       Как бы Лили ни была любима Викторией — она мертва, а Александр, ее кузен, был жив. Она не могла предпочесть живого человека мертвому, как и не смела таить обиду на кузена, чье происхождение оказалось для нее удивлением.       — Все в порядке, семья в ответе друг за друга, и я о тебе позабочусь».       Проследив за реакцией Александра, Виктория опустила ладонь на его плечо.       — Обещай, что не станешь скрывать от меня, если угроза нависнет над Джеймсом, что побежишь не к Моргане, а ко мне. Обещай.       Александр тяжело сглотнул. Ресницы его задрожали, и, скривив линию тонких губ, он отвернулся. Испустив череду нервных вздохов, прежде чем разомкнуть рот, он ответил:       — Обещаю, буду честен.       Виктория улыбнулась, с облегчением опустив плечи и расслабившись. В тот же момент за столик подсел Регулус. Хмурый, явственно недовольный увиденным, он велел Александру отсесть от Виктории и занял его место, закинув руку на спинку дивана.       — Пожалуй, я закажу новую кружку кофе.       — И мне захвати, — надменно ответил Регулус, недовольным взглядом проводив Александра, посмеявшегося над ним. — Ты почему с ним чаи распиваешь? Забыла, кто твоя настоящая семья? Не нравится мне твое поведение, Тори, ой, не нравится.       Закатив глаза, Виктория ткнула Регулуса в бок, на что он цокнул кончиком языка, не дав ей уйти от ответа.       — Перестань. Алекс мой кузен, не стоит пренебрегать им.       — Я знаю тебя дольше него! И у нас с тобой больше общей крови! А он тебе просто кузен, даже не брат. А вот я — настоящий брат по духу и крови. — Неумело скрывая ревность, Регулус пытался вразумить Викторию, донести до нее, что Александру доверять нельзя. Он по сей день подозревал его в связях с семейкой Шарль-Жермен, называя подлым шпионом и персоной нон грата в Блэк-мэноре. — Признай.       «— Регулус с детства был таким — ревнивым, требующим внимания. Порой с ним легче согласиться. Спорить — себе дороже».       Припомнив слова Вальбурги, Виктория улыбнулась, и, чмокнув Регулуса в щеку, сказала:       — Признаю, о, великий Регси!       Регулус мгновенно расцвел. Щеки его зарумянились, и прежняя угрюмость сошла с лица.       — Сделай так еще раз, когда он явится.       — Перестань.       Вскоре Александр вернулся с двумя чашками кофе и лоскутком пергамента, на котором был размашистым почерком написан адрес, по которому проживала Зои Фейри. До того довольный и взволнованный тем, что девушка первая сделала шаг ему навстречу, он не обращал внимания на Регулуса, силившегося продемонстрировать след от губной помады на своей щеке. Казалось, он и к разговору не прислушивался, поглядывая на Зои, раз за разом дарящую ему улыбки.       — Говорю тебе, он подкидыш, — шептал Регулус на ухо Виктории. — Я бы тоже от такого избавился.       Через полчаса Регулус и Виктория заторопились трансгрессировать в Блэк-мэнор, оставив Александра в баре по его же просьбе. Регулус клялся собрать вещички и выставить нежеланного гостя на дверь, на что тот ответил, мол, полюбившая его миссис Блэк не отпустит. — Хам! Тори, ты слышала, в чем он обвиняет мою мать?! — Тори, — повторил Алекс с усмешкой. Румыния       В то же время, когда Блэки покинули «Чертог Вельзевула», на пороге дома Сириуса Блэка, в котором он проживал, находясь в Румынии — в главном городе, заявился Рудольфус Лестрандж. Отложив планы и прибывший по первой просьбе друга, он взялся ему помогать в тот же день, как они повстречались на границе. Если Игорь одобрил задумку Сириуса по поимке предателя, в шутку приписав ему безумие, то Рудольфус выслушал серьезно и, покивав, согласился.       Не прошло недели с уезда Влада и Игоря на Север, как Сириус с каждым по отдельности встретился с высокопоставленными Пожирателями Смерти, поделившись, как и какой дорогой будут перевозиться деньги в Лондон. Он же с каждого взял слово, мол, ситуация страшная — в их рядах завелся предатель, а значит, доверенная им информация должна остаться под секретом, потому что он доверяет лишь узкому кругу магов.       Вероятно, Сириуса восприняли за молоденького дурачка, который рвался вернуться на родину, потому что не побоялись снова обокрасть Тома Реддла, засунув руки в его карманы со златом. Предателем оказался Иоан Мунтяну. Возгордившийся, ни разу не выдавший себя, в чем слепо был уверен, — он на протяжении долгих месяцев обкрадывал того, кому клялся в верности, с гордостью нося на своем левом предплечье метку доверия.       Сириус и Рудольфус, воспользовавшись мантией невидимости, кою оставила Виктория вместе с письмами от родни, притаились в повозке, должна была перевезти мешки с добром. На протяжении трех часов с момента отъезда из главного города они тряслись, скрытые магией, не издавая посторонних звуков, дабы не спугнуть кучера, гнавшего кобылу плетью. В какой-то момент Сириус усомнился в правильности принятого им решения, как и в своей интуиции, и только когда он потянулся поделиться мыслями с Рудольфусом — повозка остановилась.       Ясно было одно и точно — до границы они не добрались.       Послышалась возня и ругань от того, что в мешках не оказалось золота — они были набиты крупой. Скинув мантию, они вышли из укрытия, магией обездвижив воров, у которых от страха перекосились лица. Взяв предателей под стражу, Рудольфус и Сириус возвратились в город, а по утру второй велел привести к нему на приватную беседу Иоана Мунтяну. Клара Цепеш исполнила повеление и к полудню доставила пожилого пузатого мужчину в малый зал заседаний. Во главе стола восседал Сириус Блэк, а за его спиной, точно серый кардинал, стоял Рудольфус Лестрейндж, глядевший на всех с презрением.       Иоан рассыпался в льстивых речах, восхваляя мудрость юного наместника. Вслед за ним в зал внесли подарки, по его словам, ни к чему не обязывающие. Сириусу пришлось с терпением отнестись к не замолкающему Иоану, вздумавшему заговорить зубы, а то и подкупить. Тогда Рудольфус подтолкнул друга в плечо, велев ему действовать смело, настойчиво и даже грубо. Сириус так и поступил, оборвав речь Иоана и озвучив приговор, который Пожиратели Смерти, оставшиеся на страже, привели в исполнение.       — Пощадите, моей вины ни в чем нет! Я невиновен! — верещал Иоан Мунтяну, когда его за руки увели прочь.       — Постойте, — воскликнул Сириус, прищурившись, точно обдумывая мысль, посетившую его голову. — Негоже предателю нести на себе знак доверия. Отрубите ему левую руку по локоть и повесьте над воротами в качестве назидания тем, кто водил с ним дружбу.       Пожиратели переглянулись, воззрившись на Рудольфуса Лестрейнджа, губы которого исказились в зловещей усмешке. Иоан заверещал, умоляя о милости.       — Вы слышали? — взял слово Рудольфус, возгордившийся поступком друга. — Нечего роптать, приведите приказ в исполнение.       Прикусив язык, Клара смолчала. Она не рвалась защитить предателя, и тем не менее не могла не думать о том, как верные люди Темного Лорда отреагируют на изувеченную конечность предателя, суд над которым не успел состояться.       В тот же вечер Сириус ощутил жжение на предплечье. Метка жгла кожу.       Через пару дней друзья встретились в доме Сириуса, разделив бутылку огневиски. Правда, дележка получилась не совсем честной: Сириус обошелся одним бокалом крепкого алкоголя, а Рудольфус решил не ограничивать свои аппетиты. В родовом поместье он не мог расслабиться по нескольким причинам: Рошель готовилась к свадебной церемонии, назначенной на середину марта текущего года, а Арман тосковал по матери, если верить жалобам кормилицы, чье молоко он пить отказывался.       — Кто бы сомневался? — пробубнил Сириус, отложив письмо от матери. — Матушка моя заглянула в бар и решила, что он нуждается в капитальном ремонте, чем и пообещала заняться. Признаю, «Чертог» не пестрит роскошью и богатством, как она любит, однако в этом и заключается его прелесть. Это тот бар, где тарелку супа может разделить бедный и богатый, вне зависимости от монет в кармане.       Рудольфус хмыкнул, через стекло стакана поглядев на друга с ухмылкой. Потянувшись за письмом с его позволения, он прочел содержимое, не удивившись недовольству миссис Блэк.       — На что ты рассчитывал, являясь представителем столь знаменитого семейства? Вопрос времени, когда бы твоя матушка добралась до твоего бизнеса. Помнится, она пришла в ужас, впервые оказавшись в поместье Повелителя. — Рудольфус хохотнул. — Могу поклясться, на протяжении всего собрания она думала о пыли и паутине. Что сказать, домовик нашего Повелителя ленится с уборкой.       Приложив кулак ко рту, Сириус хрипло рассмеялся.       — Зная нрав матушки, я этому ни капли не удивлен. Она по сей день выговаривает мне за мой гардероб, якобы он слишком мрачный, и отросшие волосы не по красоте. Говорит, что негоже лорду Блэку щеголять по Лондону с крысиным хвостиком.       Тут и Рудольфус не сдержался, рассмеявшись искренне, по-доброму. Смахнув золотистые кудри с глаз, он пригубил огневиски, мановением руки подлив алкоголь, когда оставил стакан на столе.       — Выходит, в ближайшее время бар твой закроется на время ремонта?       — Ни в коем случае, — Сириус покачал головой. — Я не имею права отбирать часы работы у моего персонала. Время без того нелегкое.       За душевным разговором, растянувшимся на часы, Сириус не упустил возможности полюбопытствовать, как обстоят дела в Лондоне. Пожевав губы, Рудольфус нехотя передал ему свежий выпуск «Ежедневного Пророка», наперед зная, о чем может попросить друг, когда их миссия возымеет успех. И Сириус бы отправился в Великобританию в тот же день, когда был пойман предатель, да права не имел покинуть Румынию без дозволения Тома Реддла.       Ознакомившись с последними новостями, Сириус ладонью накрыл рот. Дыхание его замедлилось, пульс участился. Оттянув ворот черной рубашки, он скривился, отбросив газету на стол, точно страницы ее были пропитаны ядом. Теперь до него дошло, почему в рядах Тома завелись предатели — они решили, что он слаб и труслив, так как за столько лет гонений народа в магической Великобритании не обрушил мощь своей армии на Гарольда Минчума.       — Он устроил охоту за головами! — рявкнул Сириус, подорвавшись с кресла. Блуждая по комнате, он не отнимал ладони от рта, не зная, о чем думать и за кого переживать в первую очередь. — За нашими головами! Элроузы в петле, а кто следующий? Наши семьи!       Распахнув плотные шторы, Сириус вглядывался во тьму ночи. За деревянными ставнями окон, при свете луны, мерцали белоснежные сугробы.       — Элроузы знали, какой опасности себя подвергают. Как и мы знаем, на что соглашались. Вопрос лишь в том: кто сдал Элроузов, подписав им смертный приговор? Будь уверен, вскоре правда откроется, — с мертвым спокойствием отвечал Рудольфус. — А до этого момента готовься к тому, что за тобой начнется слежка. Для Грюма ты предатель с того дня, как отказался от службы в Министерстве. Он от тебя не отстанет.       — Еще бы! Взял меня на карандаш, когда стало известно, что мантия мракоборца мне не к лицу.       — Я не удивлен. Слишком много лишних людей, приближенных к Министерству магии, знают о твоем статусе. Отец твоей благоверной, брат ее и ваши общие друзья. Остается гадать, кто подозревает, а кто догадывается.       Грозно нахмурившись, отчего на глаза упала тень от густых бровей, Сириус с раздражением поглядел на друга. Рудольфус не дрогнул, только уголок губ потянулся вверх.       — Вздумал посеять во мне сомнения? Друзья мои предавать меня не станут!       — Право твое. Главное, не забывай о том, что покуда тайна остается тайной, шансов на выживание у тебя в разы больше. Мой тебе совет: держи ухо востро и не ведись на сладкие речи о крепких узах дружбы. Не верь никому.       — Даже тебе?       — Мне особенно, — Рудольфус беззлобно улыбнулся. — Ознакомься со светской хроникой.       Гнев сменился волнением. Подступив к столу, Сириус взял в руки газету и вслух зачитав заголовок статьи, посвященной Виктории, увидел ее, прикрывающую ладонью лицо. Она была запечатлена крупным планом, возглавляя колонку Риты Скитер о буднях аристократов. Под руку ее уводил Марс Сэйнт — желанный холостяк Лондона.       — «Блудница из высшего общества или бесплодная леди Блэк?» — Сириус опустился в кресло, хмуро зачитав. — «Положение Виктории Блэк, по сей день не подарившей супругу наследника, вызывает вопросы. Верны ли слухи о том, что лорд Блэк, красавец мужчина, находится под чарами любовного зелья? Быть может, их брак трещит по швам, ведь на колдографии вы можете заметить, мои дорогие читатели, что супруга лорда Блэка находится в обществе холостого мужчины. Так ли свободны нравы в семье Блэк, раз уж они закрывают глаза на выходки Виктории, о чьей персоне ходят весьма неоднозначные слухи, как и о количестве ее романов? Подытожив, отмечу, что вполне вероятно, что блудница из Блэк-мэнора проклята Святыми за грехопадение, вероятно, по этой причине она не может подарить супругу…».       Рудольфус во все глаза следил за смесью эмоций, бурлящих во взгляде Сириуса, в руках которого газета обратилась в горстку пепла.       Сириус молчал не больше трех минут, а затем обратился к другу с просьбой. Голос его, холодный, серьезный, звучал грубо:       — Могу попросить тебя об одолжении?       — Попытайся, — лукаво отвечал Рудольфус, не ошибившись в своих предположениях: в Сириусе Блэке, далеком от скверны, таился огонь.       — Мне нужен разговор с Ритой Скитер. Неважно, как ты ее приведешь ко мне и в каком состоянии. Пора прекратить ее нападки на мою семью.       «Вздумала клеветать на жену мою, пороча ее честь? Так подавись своими же словами, которые я тебе в глотку затолкаю. Если мне придется руки в крови измазать, так пусть же ты станешь первой моей жертвой», — размышлял Сириус молча, не обращая внимания на Рудольфуса, вскоре удалившегося.       Не дав точного ответа, Рудольфус мысленно взвешивал, чем может ему обернуться встреча с конфликтной репортершей «Ежедневного Пророка», не упускающей возможности ублажить Гарольда Минчума добрым словом в своих провокационных статьях.       Подготовившись ко сну, Рудольфус выпил стакан теплой воды и опустился на постель. Глаз он не сомкнул до тех пор, пока не принял решение. А было оно таково: «Так и быть, другу помогу, да и себя без внимания не оставлю. Пусть напишет о Рошель и Армане, да под мою диктовку».       По утру филин застучал в окно Сириуса, заснувшего за столом. Предатель Иоан и его шайка были переданы Тому Реддлу, приказавшему своему вассалу — лорду Блэку не сметь покидать Румынию, покуда он не найдет ему достойную замену — было написано в коротком письме. Сириус не удивился, морально подготовившись к тому, что до весны ему придется томиться в Румынии.       Все было прекрасно в чужой для него стране: люди, нравы, еда и культура. Да только жены рядом не было, по коей он тосковал, радуя себя разве что частыми письмами.       — Ничего. Придет время, и каждый лишится своего языка, — прошептал Сириус, стоя перед зеркалом.       Поправив алую ленту, повязанную на запястье, Сириус Блэк накинул теплую меховую мантию, хотя в пору было бы обернуться в шубу, покидая дом. Взобравшись на вороного коня, он отправился на охоту со здешними важными лицами в сопровождении Клары Цепеш, следовавшей за ним тенью.       — Позвольте-ка, милорд, показать вам места, где лучшая дичь водится.       — Следую за вами, мистер Флорин.       С каждым днем, проведенным в Румынии, Сириус проявлял интерес к месту, где был вынужден жить недопряденное время, за что снискал уважение, пусть и не сразу, со стороны коренных жителей. Все чаще Пожиратели Смерти высшего ранга приглашали его в свои владения, сидели с ним за одним столом и охотились с ним, хотя раньше шутили, что сноб англичанин способен разве что рожу кривить, да ложкой по тарелке с кашей елозить.       — Думаешь, верить ему можно? — вопросил старший брат Клары, Никодим Цепеш, видный молодой мужчина, известный победами на охоте.       — Да, — с восхищением шепнула Клара, не отрывая взгляда от широкой спины Сириуса Блэка, в четырех ярдах, на расстоянии, от которого она держалась с его приказа. — Увидишь, он завоюет поголовное уважение, как наш Повелитель в свое время.       Никодим нахмурился, не обрадовавшись словам сестры. Поступок Сириуса был на слуху у многих. А как стало известно, что Иоан действительно предатель, разговоры резко прекратились.       — Осторожно, не то беду на себя накликаешь.

***

Великобритания, Лондон 19 января, 1983       Оставив сына на Регулуса, жаловавшегося на то, что Гарри задает много вопросов, Джеймс отправился в Министерство магии по приказу Аластора Грюма, а когда вернулся домой, с сыном трансгрессировал в Паучий Тупик, куда совсем недавно перебрался Северус Снейп с Николасом. Жили они вполне неплохо, хотя поначалу пришлось немало дней потратить на ремонт и уборку, избавиться от мелких вредителей и плесени. Из комнаты родителей Северус сделал лабораторию. Десятки зелий и ингредиентов с лихвой перебили неприятный запах, напоминающий ему отца. Погибшего, как он считал, но в чем заблуждался, ведь на кладбище, где была похоронена мать, он не был — не заглядывал на ее могилу со дня похорон.       Расходы, как Северус и рассчитывал, сократились, потому что больше не требовалось оплачивать аренду. Да и затрат на нянь поубавилось благодаря помощи Розали Мартин, так и не отошедшей после произошедшего в Святом Мунго. Она приходила по возможности, и ее помощь была неоценима. Деньги она не брала, а порой и вовсе могла приготовить сытный ужин, когда Северус задерживался в лавке у мистера Дашкова, повысившего ему зарплату после честного разговора. Хозяин лавки за свой счет оплачивал обеды подмастерье, когда понял, что тот недоедает. Совсем недавно Николас отправился в маггловский детский сад, что здорово упростило Северусу заработок денег в Министерстве магии на должности рядового мракоборца, который понемногу, с поощрения Аластора Грюма, шел на повышение.       Бывало, что на Северуса накатывала несусветная тоска и апатия, когда в памяти всплывали до сих пор свежие воспоминания о Питере. Он по сей день чувствовал за собой вину за то, что не углядел, не распознал его настроение и не помог. Не вытащил из петли. Встречи с психологом помогали, пусть и медленно, залечивая душевные раны, уверяя, что в случившемся вины его нет, как бы он не отрицал обратное. Отношения их вовсе не любовь, а вынужденная привязанность. Оба сломленные, ненужные родителям, столкнувшиеся с тем, что не должен был пережить ни один ребенок, — Питер и Северус сыскали друг в друге утешение, своего рода тихую гавань.       «— Порой, вспоминая о нашем прошлом, о времени, проведенном вместе, я испытываю… стыд? Не знаю. Я никогда не считал наши отношения правильными. Они такими не были», — говорил Северус Снейп на сеансе у психолога миссис Аллен.       «— Северус, вы должны признать, что ваши, так называемые отношения, не больше, чем попытка оттолкнуться от проблем, отгородиться от бед, постигших вас. Из вашего рассказа стало очевидно, что вашего друга постигла похожая судьба. Сочувствую. Однако это не повод хоронить свою жизнь, когда она только началась».       Поневоле Северус соглашался с миссис Аллен, находя в еесловах истину, до которой самостоятельно осознать был не в силах. Лишь спустя полгода долгих походов в центр помощи «Добро в каждом из нас» до него дошло, что никакой такой любви между ними с Питером не было, как и не было влечения на физическом уровне. Стыдно было признать, что он едва не пустил слезу после попытки сблизиться с Питером, разделив постель, до чего дело так и не дошло. Он не смог переступить через предрассудки и собственные «нет», озвучить которые сил не хватило или решимости.       Ветреный и чересчур влюбчивый Питер, привыкший жить одним днем, разбил немало сердец в Хогвартсе и повеселился с еще большим количеством людей. Многих он позабыл, о ком-то клялся не вспоминать, но его помнили все. Помнил и Северус, не так давно осознавший суть их отношений. Они не были влюблены. Всего-то привязались друг к другу, отыскав утешение в хилых объятиях, не сумевших забрать боль, причиненную теми людьми, которые были обязаны заботиться о них, оберегать и любить безответно.       — Мерлин, очисти мой разум.       Северус левой рукой придерживал Николаса, заснувшего на нем, а правой управлялся шариковой ручкой. Он выписывал формулы ингредиентов, пришедших ему на ум. Пытался прикинуть в уме пропорции, дабы разобраться с чудо-зельем, которое в его дом притащил Поттер, обещая помочь. Работка легкой не была, и от того Северус находил интерес, хотя, бывало, когда он жутко нервничал из-за того, что задуманное не получалось.       Раздался стук, и Северус хмуро глянул в сторону входной двери, скрытой длинным темным коридором. Отложив ручку и блокнот, он осторожно поднялся на ноги, не выпуская Николаса из рук. Возвращаясь домой после работы, он старался больше времени проводить с сыном, дабы тот не чувствовал себя ущемленным из-за потери обоих родителей, о чем, разумеется, не догадывался.       — Какого черта, Поттер?! Говорил же, предупреждай перед приходом, — отворив дверь, проворчал Северус.       — Ты сегодня в роли няньки? — Джеймс хохотнул, кивнув на Гарри. — Я тоже не один. Ирма в последний момент сообщила, что не сможет с ним посидеть. Бывает, что уж поделать? Сказала, у нее какой-то важный благотворительный вечер. Что взять с этих аристократов?       Свысока глянув на Гарри, Северус закатил глаза. Ворча, он впустил гостей в дом, заметно преобразившийся за последнее время не без помощи Джеймса и Розали, внесших толику уюта в мрачную обитель зельевара.              — Я тоже могу быть нянькой! — взметнув руку, сказал Гарри.       — Только через мой труп. Не то, чему дурному научишь. — Северус склонился над мальчишкой, от испуга побледневшим. — Думаешь, я не знаю, что это ты сломал мою волшебную палочку?       Закусив обе щеки, Гарри отвел взгляд. Его в жар бросило при мысли, что Северус может отравить его. Поэтому в его доме они ничего не ели и не пили. А вот с Николасом играл, дурачился и тискал его, точно он плюшевая игрушка.       — Да ладно тебе! — отмахнулся Джеймс, хлопнув по плечу и приободрив сына. — Я тебе на втором курсе нос сломал.       — Ложь. Всего-то задел, когда из класса вылетел.       — А кровища была, ой!       Джеймс с Северусом, расположившиеся за кухонным столом с тетрадями, книгами, древними свитками, колдуя над зельем, который день пытаясь довести его до идеала. Джеймс верил в успех их дела, отметая всякие сомнения друга и его разговоры о том, что оригинал ни на что не годится и вызывает сомнения. Изредка они обращались к книгам Лили, перешедшим ей от Юфимии. Бывало, что Северус по несколько раз перечитывал загнутые им страницы, хмурясь и нервно облизывая губы. Он допускал мысль, что действие зелья может усилить кровь того, кто должен испить его, — однако сомневался, опасаясь древней магии, шутки с которой были ой-как плохи.       — Формулы древние. Мне не разобрать, — с раздражением отшвырнув от себя ручку, Северус ладонями накрыл лицо, словно бы умывшись. — Я не обладаю такими знаниями.       — Серьезно? Ты был самым умным на курсе. Ты тот, кто находил ошибки в задачах Слизнорта и вопросами вводил в тупик МакГонагалл! — Джеймс опустил ладонь на плечо друга. — А теперь соберись и сделай так, чтобы твой сверхмозг заработал. Я в тебя верю!       — Сверхмозг? — переспросил Северус, не тая усмешки.       — Не придирайся к словам. Работаем-работаем!       Работа вновь закипела. Мужчины трудились, штурмуя книги, выписывая формулы и руны, покамест трехлетний Гарри развлекал кроху Ники, вместе с ним напевая детскую песню из мультфильма, транслировавшегося по телевизору.       В перерывах от работы они пили крепкий кофе, а к обеду прибыла доставка. Джеймс не удержался и заказал все, что было в кофейне, расположенной недалеко от Годриковой впадины. Гарри облопался шоколадными эклерами, замазав одну из подушек на диване. Случившееся его знатно напугало, но он сумел найти выход из ситуации, не нарвавшись на гнев хозяина дома, пугавшего одним только взглядом. Гарри перевернул подушку, пятном к спинке дивана.       Николас — чудо, а не ребенок, много внимания не требовал. Он был тих, умел играть без Гарри, уснувшего за телевизором, и без отца, заботившегося о нем и любившего. Вскоре Николаса сморил сон. Он уснул под боком у Гарри на диване.       Джеймс, поглядев на детей, тепло улыбнулся. Хотелось бы ему, чтобы Лили была рядом, уж она сумела бы отыскать решение, доведя зелье до финальной стадии. Он знал, где бы она ни находилась, — приглядывает за ними, пусть они ее не видят, не ощущают.       «— Души мертвых не уходят в небытие, Джим. Наша Лилс обрела покой, будь уверена. Верь в это, как верю я», — говорила Виктория, когда брат ее в первые месяцы просыпался в поту из-за ночных кошмаров.       — Как ты справляешься? — голос Северуса доносился, как будто из-под толщины воды.       Джеймс перевел взгляд на похрапевшего сына, улыбнувшись. Для себя он давно решил: нет, он не пойдет по стопам отца, не отвернется от тех, кого любит, и кто любит его. Приняв решение после гибели любимой супруги — бороться до конца, он не мог отпустить руки. И делать этого не собирался.       Одержимый местью тому, кто был замешан в нападении на Святое Мунго, Джеймс поклялся покарать его. Убийцу, унесшего жизни женщин и мужчин. Накрыв ладонью грудной карман, в углубление которого таились письма, сегодняшним днем полученные по маггловской почте от Марлин МакКинон, Джеймс дернул уголком губ.       — Иногда бывает сложно, чаще одиноко. Ради сына я и на такое пойду. Думаю, ты понимаешь меня, как отец.       Поджав губы, Северус запоздало кивнул, глянув на Николаса, закинувшего ногу на спящего Гарри. В самом деле, он хорошо понимал его, ведь сам стал отцом, пусть и вынужденно.       — Тогда зачем ты ищешь неприятности на свою голову?       Джеймс взъерошил волосы, уложенные гелем — прическа не пострадала.       — Я ведь мракоборец. Жизнь без риска ужасно однообразна.       Отшутился он неудачно — Северус не поверил.       — Ты мог бы отправиться в Поттер-мэнор. Был бы в безопасности, пока…       — Война не закончится? Я не стану прятаться, как трусливая крыса, покуда мои друзья сражаются, в бою отдавая свои жизни ради мирного неба над головой! — Джеймс треснул по столу и зажал большой палец во рту, только бы не перейти на крик. — Считаешь, мне легко уходить, оставляя сына дома, и знать, что есть шанс того, что я могу не вернуться, как не вернулась его мать? Я не позволю ни одному ребенку потерять мать. Ни одному.       Сглотнув, Северус отвернулся, прикусив язык. Разумеется, он понимал чувства и намерения Джеймса. Понимал, потому что сам не торопился затаиться, зная о неладном положении дел. Да и какой в том смысл, если от войны не убежать? А войны магов разрушительные, не щадящие ни взрослых, ни детей.       Теракт, разрушивший Святое Мунго, доказал это. Как и участившиеся нападения вампиров на деревни и окраины города, близ лесов. В мракоборческий центр поступали жалобы о пропажах людей. Аластор считал, что в том замешаны вампиры. Артур Уизли сомневался, однако такой возможности не исключал.       — Скоро Рози придет. Будь повежливее.              — Рози? — не сдержался Джеймс и расхохотался. — Ты зовешь злючку Мартин — Рози?       — Ой, Мерлина ради, заткнись!       Северус отвернулся, прикусив губы, дабы подавить улыбку, украсившую его хмурое лицо.       С Розали Мартин он сблизился, когда на передовой получил ранение, а она оказала ему первую медицинскую помощь. Шрама от раны не осталось, в чем заключалась ее заслуга. Потом они разговорились, при том что раньше у них не было общих тем и поводов для разговоров. Поладили они неплохо — выручали друг друга: Розали помогала нянчиться с Николасом, а Северус снабжал ее зельями и мазями, от того что ее мучили мигрени.       — Если говорить серьезно, Розали славная девушка. Да, старше тебя на пару годков, но, поверь, наличие опыта лишним не бывает. Ты-то у нас девственник, вот она тебя многому научит. — Как и всегда, не подбирая слов, не зная ни черта о такте, Джеймс Поттер широко заулыбался. — Фигурка у нее хорошая.       — Ты ее разглядел под больничным халатом? — угрюмо обронил Северус, стоя спиной к другу.       Откусив приличный кусок от сэндвича с курицей и беконом, Джеймс, чавкая, утер губы, испачканные соусом, бумажным полотенцем. Он по голосу Северуса уловил нотки раздражения, а быть может, ревности. Далеко не проницательный человек, он, как сам считал, умел распознавать перепады настроения друга, потому что настроение его делилось на два типа: безобидное раздражение, вызванное чем-то или кем-то; гнев, бурлящий, точно лава в жерле вулкана.       — Я ведь не слепой. И, знаешь, твой выбор одобряю. — Джеймс пригрозил другу указательным пальцем.       — Какой еще выбор?       Злость вкупе со стыдом мелькнула во взгляде черных глаз Северуса, который деревянной ложкой треснул друга по лбу. Пусть Джеймс и был еще тем весельчаком, смеяться он не спешил. И не будь Северус ему другом, он воспринял бы его жест за оскорбление. В последнее время он на все реагировал остро.       — …С ней ты не пропадешь! Она тебя покалечит, а потом раны залечит. Мой тебе совет — хватайся за нее ногами и руками, и других не подпускай. Особенно ее родственников, — Джеймс заговорил тише, — да будут они прокляты.       Северус нахмурился.       — Ты что-то знаешь?       Пожав плечами, Джеймс не ответил. Сославшись на усталость, он примостился в кресле, на первый взгляд показавшемся безопасным. Никаких тараканов, клубков пыли или мышей. Неудивительно, потому что Северус убил не один день на то, чтобы привести дом в порядок. Понемногу он менял мебель, желая избавиться от всех вещей, напоминавших ему о трудном детстве.       Хотел забыть о трещинах с побитой краской, о которые бился, когда пьяный отец шпынял его, раздавая пощечины, о пролитой крови, пропитавшей ветхие половицы, о самодельных бинтах, коими он перевязывал переломанные пальцы после воспитательных нравоучений отца. Он о многом хотел позабыть, не только о боли, но и о криках матери, навсегда оставшихся в его памяти.       Подняв голову, Северус уставился на задремавшего Джеймса и с долгим вздохом отложил исписанные пергаменты. Не первый месяц работая над зельем, они так и не нашли долговечного решения, к которому стремился Флимонт Поттер, не узнавший о том, что родной сын обокрал его.       Вскоре пришла Розали — Северус узнал ее по мягкой поступи каблуков, поспешив открыть дверь прежде, чем она постучит. Пропустив внутрь и заварив чай, он осведомился о том, как прошел ее рабочий день в Мунго, на что она ответила без энтузиазма, честно признавшись, что не готова возвращаться к работе. Розали по сей день чувствовала за собой вину за то, что погибла Лили. Хотя, конечно, никакой вины за ней не было.       — Итак, сумел разобраться?       Северус чуть заметно вздрогнул, когда Розали, подсевшая к нему за кухонным столом, задела его своим локтем. Ее редкие прикосновения обжигали его бледную, обычно холодную кожу. В такие моменты он чувствовал себя особенно неуютно, словно собственное тело и мысли не принадлежали ему.       — Старался. Далеко не продвинулся.       Откашлявшись, Северус подтолкнул к Розали массивный фолиант, одолженный у мистера Дашкова, во многом шедшего ему на уступки и мелкие поощрения. Беда в том, что румынский Северус не знал, да и изучение у него шло туго, невзирая на словари, взятые из маггловской библиотеки.       — Ну давай, поглядим.       Розали заплела волосы в косу, вместе с Северусом взявшись за перевод темных заклинаний и той информации, которой не было принято делиться. Она не то чтобы хорошо знала румынский, тем не менее могла похвастаться скудным словарным запасом.       Создавая видимость активной работы, Северус порой заострял задумчивый взгляд на Розали, наблюдая за тем, как она подтягивается, разминая окостеневшую шею, как подпрыгивает ее подвеска, как опускается пышная грудь, стоит ей выпустить воздух из легких при долгом выдохе.       «Перестань на нее пялиться, болван!» — мысленно обругал он сам себя, с трудом отвернувшись.       К шести часам вечера проснулись мальчики, а следом за ними и Джеймс, добрым словом поприветствовавший Розали и красноречиво подмигнувший Северусу. Ему таки удалось загнать друга в краску.       — Говорю тебе, она тебя хочет, — шепнул на ухо другу Джеймс, со спины возложив на его плечи ладони. — Пока не поздно, бери ее в оборот. Поверь, такой девушки ты больше не встретишь.       — Мерлина ради, закрой свой рот, Поттер! — глухо выругался Северус, покосившись на Розали, уделившую внимание Гарри и Николасу. — С чего ты взял, что она меня… хочет?       Джеймс хмыкнул, крепче сжав пальцы на костлявых плечах друга, облеченного в черный вязанный свитер и домашние штаны, купленные по уценёнке на распродаже в маггловском секонд-хенде.       — Ну, а ты сам не понимаешь?       — Нет. Потому что ты говоришь глупости и настойчиво подталкиваешь меня к ним.       — Хватит ворчать, как старый дед, честное слово! Никакие глупости, как ты выразился, очевидно, опрометчиво, — я тебе не предлагаю. Напротив, беспокоюсь о твоей личной жизни. — Джеймс склонился над ухом друга. — Северус, быть девственником — не позор, а вот бояться — удел трусов. А ты у нас не такой, так ведь?       Джеймс раззадорил Северуса, бросившегося на него с деревянной ложкой. Устроив гонку по кухне, они, точно мальчишки, сыпали друг друга оскорблениями. Джеймс клялся, что действует из лучших побуждений, а Северус обещал его сварить в котле, в котором варит зелья.       Николас, на коленях у потерявшей дар речи Розали, заливисто смеялся, хлопая в ладоши. Гарри, наоборот, посмурнел, всерьез опасаясь за безопасность отца. Северус виделся ему мужчиной жестоким, ужасно мрачным, потому и ожидать от него можно было всякое.       — Я думал, у тебя беда с отдышкой, а ты вон как круги наворачиваешь, — ладонью уперевшись в столешницу, Джеймс ухмыльнулся. — Тебе бы в квиддиче играть, цены бы не было!       Северус дышал с натугой, держась за правый бок.       — Не думал, что скажу такое, но тренировки мракоборцев укрепили мою физическую форму. Будь уверен, я тебя поймаю и всю дурь из тебя выбью.       — Так ты у нас любишь пожестче, а, Мышь Летучая? — Джеймс подмигнул Розали, кивнув в сторону Северуса, махнувшего на него рукой.       Менее чем через полчаса Джеймс вместе с Гарри отправился домой, перед этим простившись с друзьями и приласкав Николаса, коего расцеловал в обе щеки. Розали занялась готовкой, одним глазом наблюдая за малышом. Ну а Северус, в десятый раз перечитывая одну и ту же страницу, думал о словах друга и поглядывал за девушкой.       Поужинав, они просидели некоторое время за переводом текстов, а затем, когда Николас уснул на диване перед телевизором, Северус заварил себе кофе и чай с жасмином, купленный специально для Розали. Они устроились на широком подоконнике, пока не начало светать, поговорив о многом: о своем прошлом, о своей учебе, юности, завершившейся, не успев начаться.       — Ты серьезно? Не шутишь? — не поверив, Северус прищурился на один глаз и улыбнулся скромно. — Ты воровала яблоки?       — Да, — Розали кивнула, потянув за чайный пакетик. — Мать с детства следила за моей фигурой. Она меня во многом ограничивала, вот и приходилось подворовывать, чтобы с голоду не умереть.       Северус по тону ее голоса понял, что она не готова говорить с ним о семье. Возможно, когда-нибудь они откроются друг другу, ну а пока сидели друг напротив друга у окна, встречая рассвет за долгим разговором.       Пожалуй, Северус до сего момента не чувствовал более сильного интереса ни к одной знакомой ему женщине. Розали была особенной. Было в ее голосе, активной мимике то, что заставляло его внутренне вздрагивать от восторга, словно на него свалилась удача безлимитная. — Я нигде не был дальше Лондона, — признался Северус, поглядев на кофейную гущу в своей чашке.       — А хотел бы?       Он задумался, припомнив, как мальчиком мечтал вместе с матерью побывать в каждом уголке магического мира: увидеть единорогов, драконов, сирен озерных и прочую нечисть. Хотел бы набраться опыта, развив свои магические способности и знания. У него было так много планов, разрушенных отцом, отнявшим у него смелость и самоуважение. Тобиас Снейп морально раздавил единственного сына, оставив на его сердце незажившие раны.       — Хотел бы.

***

26 февраля, 1983       Регулус Блэк вновь пренебрег завтраком в кругу семьи. Хотя и не сказать, что местечка свободного за столом для него не нашлось, потому как в Блэк-мэноре почти никого не осталось, за исключением Вальбурги — старожилы. Она редко покидала пределы родового поместья, находя отговорки, нетерпящие отлагательств.       Бывало, что миссис Блэк отлучалась в дом Андромеды через каминную сеть, проведывая ее семью и помогая, если та нуждалась в помощи. И на то были причины, весьма неутешительные. Главная беда семьи Тонкс заключалась в слабом здоровье их единственной дочери Нимфадоры. По этой причине Андромеда стала работать в детском отделении больницы, в надежде помочь больным детям и своей дочери. Лекари уверяли, что слабое здоровье — дело возрастное, однако сердце у миссис Тонкс все же оставалось неспокойным.       В одну из встреч, поделившись бедой с крестной матерью — Вальбургой, вырастившей ее и младших сестер, Андромеда не сумела совладать с эмоциями. Выплакавшись, она утерла щеки и, улыбнувшись, сказала, мол, и с этой напастью справится.       На следующий день на порог ее дома заявилась тогдашняя леди Блэк, скрывшая лицо темной вуалью из кружева. С чемоданчиком, внутри которого хранились десятки склянок с зельями, пустые флаконы и травы с редкими ягодами, она напоила хрипевшую Нимфадору, страдающую от жара. К величайшему счастью Андромеды, расцветшей на глазах, дочери ее стало легче, а к вечеру она бегала по дому, играя с отцом. С того дня Вальбурга наведывалась в гости к племяннице, выхаживая ее дочь, а порой и мужа — Теда Тонкса, совсем ей не нравившегося.       О прогулках матери Регулус догадывался, однако предпочитал не совать нос в ее дела, потому что знал — может получить по шее. И все же, благодаря магии зеркал, он наблюдал за всеми домочадцами и пару лет назад узнал, с кем тайно поддерживает связь его мать.       Это порадовало его, ведь и он обменивался редкими письмами с кузиной, со скандалом покинувшей родовое поместье. И пусть, встречаясь, они не говорили о семье, Регулус знал: отказавшись от планов отца на свою жизнь, Андромеда ничего не потеряла. Она обрела любимого человека, долгие годы оставаясь им любимой, и познала счастье материнства, хоть и не с первой попытки.       Что касается остальных домочадцев: состояние здоровья Поллукса Блэка ухудшилось, и вместе с супругой он отправился в Испанию к родственникам в Мадрид. Из писем, посылаемых Ирмой, стало ясно, что шанс на улучшение имеется, однако речи о выздоровлении не было.       Поллукс Блэк занемог после гибели младшей дочери, и с тех пор часто хворал, не желая лечиться. Вот только супруга его, поистине сильная и жестокая женщина, не отступала, продлевая годы его жизни зельями, настойками, сменой климата. Вслед за ними в Испанию отправился Сигнус, не пожелавший расставаться с супругой, чему Друэлла особо рада не была.       Моргана, с которой Регулус так и не удалось сблизиться, извечно пропадала с Александром, а бывало, что выбиралась на конные прогулки с Вальбургой. А уж о чем они вели беседы, Регулус не знал, да и поделиться с ним информацией никто из домочадцев не спешил.       Азеллус, не так давно вернувшийся к жене в Монако, уверял, что в скором времени даст о себе знать. Время шло, скорее мчалось галопом, а весточки от него не было. Во всяком случае, Регулус не слышал, чтобы имя его кузена упоминалось в разговорах, в отличие от кузена по имени Полярис, имевшего двух жен, кои являлись его родными сестрами.       Согласно последним новостям, Полярис Блэк спешил нанести визит, когда Сириус вернется в Лондон.       Об этом и о многом другом Регулус поведал кузине Беллатрикс в письмах, хотя по большей части жаловался, особенно негодуя из-за пребывания возвратившегося в Лондон Александра. Подозревая его в заговоре с Женевьевой Шарль-Жермен, он приставил к нему своего домовика Селентиума, правда, об этом в последнем письме умолчал, дабы не показаться чересчур ревнивым параноиком.       Беллатрикс не стала бы подбирать слова, в отличие от Нарциссы, во всем поддерживающей кузена, однако по большей части она мало что понимала, потому предпочитала слушать, нежели говорить.       Вот и сейчас, покончив с делами Министерства магии — с бумажной волокитой, что далась нелегко из-за отсутствия как такового интереса к жалобам населения, который требовалось расфасовать по важности запросов, — Регулус нанес визит в Малфой-мэнор.       Повинуясь решению супруга, Нарцисса в скором времени должна была отправиться в Ниццу вместе с детьми. Она не выказала недовольства, согласившись с решением Люциуса, понемногу продвинувшегося по карьерной лестнице в Министерстве магии. Не так давно он стал вхож в кабинет заместителя Министра магии, а это значило, что до встречи с Гарольдом Минчумом оставалось всего несколько ступеней.       Опасаясь за безопасность семьи, Люциус решил их отослать в дом отца, где уж ни один супостат не сможет дотянуться до беловолосых голов Адары, Драко, Афины и Нарциссы. Казалось, между супругами наступили золотые времена любви, понимания и безграничного уважения, от того-то разлука виделась обоим тягостной неизбежностью.       Люциус обучал Нарциссу магии, и, надо признать, она делала успехи: гораздо увереннее держала волшебную палочку, без запинки выговаривала заклинания и действительно верила, что сильна. Друэлла Блэк ошиблась, когда оскорбляла дочь в последнюю их встречу перед своим отъездом. В тот день Нарцисса не пролила слез, пеленой заставших на глазах. Она цеплялась за руку Люциуса, не позволившего теще грязью обливать его благоверную.              «— Закрой свой рот и не смей словом дурным попрекать мою жену. Не то, клянусь Святыми и Падшими, я поделюсь с Синусом всеми секретами, о которых мне известно. Расскажу, куда ты ходишь, с кем видишься. — Люциус искоса поглядел на побледневшую жену, и его тон чуть смягчился. — Я тебя уничтожу, если потребуется. Молись, чтобы до этого не дошло, иначе я тебя не пожалею».       Друэлле Блэк в тот день пришлось прикусить язык и в спешке покинуть дом, не поведав внуков.       — Она говорила, что должна убедиться в том, что наши с Люциусом дети не такие, — прикусив изнутри щеки, отчего взвыть от боли захотелось, Нарцисса помедлила, — как я. Не сквибы.       Регулус отвел взгляд, полный гнева, и опустил голову. Много лет прошло с того дня, как он впервые осознал жестокость воспитания тетушки Друэллы, однако за прошедшие годы сердце ее к дочерям не потеплело. Как бы это ни было странно, она находила любовь для племянников, для того же Азеллуса и Сириуса, но не для младшей дочери, так отчаянно нуждающейся в поддержке матери.       — Не слушай ее. Он злится на Сигнуса, а на тебе срывается. Не может ведь слова поперек его воле сказать.       — Да, — согласилась Нарцисса, закивав. — Матушка не нашла счастья в семейной жизни. Иногда мне кажется, что сердце ее очерствело после гибели сыновей. Я не виню ее в этом, не имею права. Родив, я начала понимать, что значит быть матерью.       — Это ее не оправдывает.       — Да, но…              — Не хочу знать о тетушке. Лучше расскажи, как муж твой с тобой обращается. В день вашей свадьбы он клялся, что пылинки с тебя сдувать будет, так ли это?       Засмущавшись, Нарцисса несмело улыбнулась, ощутив, как вспыхнули ее щеки. Повернувшись спиной к брату, она подхватила вещи и отправилась в гардеробную. Там-то, поглядев на себя в зеркало — лучезарную, похорошевшую, — она не сдержала девичьего хихиканья.       Стеснительная и ранимая, Нарцисса не считала нужным рассказывать о личной жизни братьям. Виктории и Беллатрикс она бы обо всем поведала за добрую душу, но не другим, потому что подробности их с Люциусом жизни не могли касаться мужских ушей.       Опустив взгляд на подаренный перстень, Нарцисса вспомнила небесно-голубые глаза супруга, всякий раз глядевшего на нее с любовью и уважением. Вспомнила его губы, прошлой ночью оставившие череду поцелуев на ее груди и плечах, его руки, с виду сильные и грубые, но на деле нежные. Обнимал он ее с трепетом, словно бы боясь раздавить.       — В самом деле так. Люциус…       Прищурившись, Регулус насторожился, не уловив причины глупейшей улыбки сестры. С одной стороны, он помнил, как Люциус переживал за супругу, когда у нее начались роды, с другой же не вызывал доверия. Ведь всякий женившийся мужчина желал обзавестись наследниками.       Быть может, как размышлял Регулус, Люциус далеко не ушел от таких мужчин, как Сигнус, заботившийся лишь о своем благополучии и удовольствии. Да и раньше ходили слухи о том, каков он ловелас.       — Он тебя любит? Заботится о тебе? Или…       — Нет-нет, — затараторила возвратившаяся с чемоданом Нарцисса. — Люциус действительно дорожит мной, тебе не о чем переживать, мой милый Регси. С ним одним я чувствую себя в безопасности. — «И поистине любимой», — продолжила она мысленно.       Суетившиеся рядом домовики, всем сердцем полюбившие хозяйку дома, помогали ей с вещами, аккуратно складывая вечерние наряды и повседневные. Они тащили коробки с обувью из гардеробной, украшения и зонтики, с которыми Нарцисса не расставалась во время прогулок.       — Если ты говоришь правду, знай, я рад за тебя. Ты как никто заслуживаешь любви.       Улыбнувшись, Нарцисса подошла к брату, поцеловав его в лоб. Она заметила, как дрогнул правый уголок его губ.       — А как у тебя дела? Может, появилась та самая волшебница, укравшая сердце моего братца?       Регулус качнул головой, сжав губы в тонкую линию. Элизабет Паркинсон неожиданно покинула его жизнь и Лондон. Писем от нее не было, впрочем, не сказать, что он беспокоился на этот счет. Бывало, что на него находила хандра из-за того, что им толком попрощаться не удалось, — и он садился за письмо, силясь выдавить из себя хоть строчку.       Ни одно из писем дописать он не сумел, как и отправить.       Иногда, лежа в одинокой постели, маясь от бессонницы, Регулус вспоминал теплые, нежные прикосновения его милой Лиззи, всякий раз глядевшей на него с непомерной любовью. Он не ценил ее, когда она была рядом, зато возрадовался уходу, здорово развязавшему ему руки.       Ни сердцем, ни душой Регулус не был привязан к влюбленной в него Элизабет, потому считал, что она достойна лучшей партии для себя и уповал на судьбу, в силах которой подарить ей счастье.       Был один человек, давно и крепко поселившийся в его мыслях — молодой, блистательный аврор, француз — Дамиан Гранье-Пажес. Не понимая сути своих чувств, томившихся в сердце, Регулус, оставаясь наедине, из рук не выпускал личные дневники отца, из которых многое перенял. В глубине души он надеялся стать ближе к отцу, который никогда его не любил. Надеялся понять его, что им движимо по жизни и отталкивало, что было на уме и глубоко спрятано в душе подальше от чужих глаз.       Регулус не сумел получить конкретные ответы на вслух не озвученные вопросы, однако усвоил одно: чувства к Дамиану, какими бы они ни были, омерзительны. Как он мог думать иначе, когда отец писал:       «…Мужская дружба — весьма занимательная связь между двумя мужчинами, особенно в юном возрасте. Мы делимся мыслями, стремлениями, мечтами, целями, идем по одной дорожке, прикрывая спины друг друга. Мы ближе, чем когда-либо сможем быть близки с нашими женами, дочерьми или любовницами.       Заурядным женщинам не понять нас, ведь они лишь пригодны к деторождению и, пожалуй, к тому, чтобы ублажить нас. Стоит признать, что порой женщины, существа примитивные, не способны выполнить те простейшие действия, которые от них требуются.       Однако я склонен полагать, что при всех минусах слабого пола делить постель с ними — дело благое. Содомия — страшный грех. Одна лишь мысль о возможности подобного контакта очерняет разум мужчин, делая их подобными низшим существам, не стоящим своего пребывания в нашем мире. Подобное бесчестие свойственно магглам и грязнокровкам. Волшебники с чистой кровью подобными гнусностями не промышляют.       Любовь к другу воистину прекрасна, но всегда нужно знать грань. Мужчина дает потомство, женщина являет на свет дитя. Иные методы рождения невозможны.       Я смею считать, что мужчины, испытывающие греховные чувства к другим мужчинам, ведомые гнусными мыслями, — обязаны быть в лучшем случае избавлены от нужды в существовании, в худшем — изгнаны. От заразы избавляться нужно сразу, покамест она не пустила щупальца».       Прочитанное повлияло на восприимчивого Регулуса, поселив в его мыслях тень неприязни к собственным чувствам и ощущениям, пусть даже покойного отца. Прежняя неуверенность вернулась, на этот раз вкупе с ненавистью, заглушившей доводы рассудка. Он считал себя грязным, разрушенным грехом, от которого не отмыться.       — Ничего подобного. Я обещал не брать жены.       Нарцисса по-доброму рассмеялась, который год не понимая, откуда в Регулусе столь непримиримое нежелание связывать себя узами брака с достойной женщиной. Ранее, в силу обстоятельств, и отданному предпочтению в наследнике, судьбой Регулуса почивший лорд Блэк не был обеспокоен. Он не подыскивал сыну невесту, не видя в том нужды.       Вальбурга же, одно время, пыталась отыскать подходящую партию для младшего сына, но всякая ее попытка рушилась Регулусом. Он то не являлся на встречи, то обижал девушек, а бывало, что задевал родителей потенциальной невесты, ставя их в неловкое положение. После того как Сириус сменил брата, нужда в запасном наследнике отпала, как и позабылась затея о его браке.       Своим положением Регулус был более чем доволен.              — Вот увидишь, когда-нибудь ты повстречаешь достойную девушку, которая приглянется твоему сердцу, и заживешь с ней счастливо. Я уверена, так и будет. — Наивная, Нарцисса говорила искренне, в самом деле надеясь, что судьба улыбнется ее брату. — В свое время и я боялась брака с Люциусом. Да, мы были с ним знакомы, но ведь почти ничего друг о друге не знали! А теперь посмотри на мою жизнь сейчас. Я как никогда счастлива и желаю тебе того же.       — Брось!       Регулус отмахнулся.       Зная его как облупленного, Нарцисса продолжать не стала. Она решила скрасить ситуацию, и, потянувшись за волшебной палочкой, продемонстрировала полученные навыки. Применив к одному из чемоданов чары расширения, она с легкостью левитировала вещи.       Рука ее чуть дрожала от усилий, уголки губ подрагивали, сохраняя улыбку.       — Браво! — воскликнул Регулус, позабыв о мрачном настроении, с которым наведался в дом сестры. — Цисси, ты молодец, я горжусь тобой.       Слезно улыбнувшись, Нарцисса подступила к брату, прильнув к его груди. Он стоял неподвижно, всего через миг одумавшись, опустил руки на талию сестры. Неловко разорвав объятия, они переглянулись, решив перебраться в беседку, расположенную в саду.       Поведение их было вызвано непривычным проявлением эмоций посредством объятий, так несвойственных для представителей древнейшего рода Блэк. Дружеские хлопки еще куда не шли, но объятия — столь редкое явление, что казались чуждыми.       — Спасибо. В самом деле, поддержка важна. И как я раньше этого не понимала?       — Я задаюсь тем же вопросом. С такой-то семейкой, как у нас, чудо, что мы выжили.       Расположившись в застекленной беседке, украшенной цветами — гортензиями, белыми розами, ирисами, — Регулус был уверен, что Цисси приложила руку, — они спокойно попивали чай, разбавленный непринужденными разговорами и сплетнями о чистокровной элите. За прошедший час они не сразу обратили внимание на прибежавшую Адару.       — Дядюшка Регси! — завопила она.       — Моя красавица племянница, скучала по мне?       Наклонившись, Регулус указательным пальцем уперся в щеку в ожидании поцелуя. Адара хихикнула, повиснув на плечах дядюшки, чмокнула его.       — Скучала. А Сириус с тобой?       — Нет. Он находится в далекой-далекой стране. Не вешай нос, моя красавица, скоро вернется твой дядюшка Сириус.       Померкнувший огонек в глазах Адары вспыхнул искрами. Она подбежала к матери, шепотом сообщив, что отправляется на прогулку вместе с гувернанткой Дороти, приставленной отцом.       Нарцисса, нежно улыбнувшись, отпустила дочь.       — Поверить не могу! Все малышня любит Сириуса больше, чем меня.       — У Сириуса особый шарм, не гневайся.       Регулус хрипло рассмеялся, пожулив на замечание сестры. Не особо привязанный к детям, тем более к тем, в ком нет его крови, он вовсе не расстраивался и не ревновал. Точно не к детям, а вот к матери, к старшему брату — вполне.       — Уверен, всему виной кровь вейл в его крови, — пошутил он. — Где мои племянники? Второй час с тобой, а их все не вижу.       — Последние несколько дней я чувствую слабость, наверное, перегуляла с Адарой и прохворала. Поэтому к Афине и Драко стараюсь не подходить, но ты можешь заглянуть в детскую. Ох, знал бы ты, как я тоскую по ним.       — Что-то серьезное? — уточнил Регулус, опустив фарфоровую чашку на блюдце. — Ты всегда бледная, но…       — И сегодня такая же, как обычно. Говорю тебе, нет причин для волнения. Люциус обо всем позаботился, вызвал на дом лекаря. Толку никакого, велел принимать по три капли в день рябиновой настойки. Я это и без него знала.       Хмыкнув, Регулус опустил взор. Лепестки травяного чая кружились в его чашке, словно бы в медленном вальсе. Не ожидав, что Люциус Малфой, с виду сноб черствый, окажется заботливым семьянином, Регулус остался приятно удивлен.       — Не представляю, что будет, когда придет время прощаться. Знаю, у Люциуса важное задание в Министерстве, но мне так не хочется оставлять его одного. — Приободрившись, Нарцисса натянула на плечи кружевную шаль собственной вышивки. — Отвлеки меня от мрачных мыслей, расскажи, как продвигается твоя служба?       Не так давно по Министерству магии прошел слух, мол, Регулус Блэк присоединится к элитному отряду Инквизиторов, чья служба секретна. С того дня минуло достаточно времени, чтобы понять: продвижения по карьерной лестнице не будет.       Аластор Грюм, в прошлое воскресенье с ухмылкой обмолвившийся, якобы, Марс Сэйнт ни за что не возьмет к себе зеленого мальчишку, так что будет он куковать с мракоборцами, возможно, дотянув до чина аврора в зрелом возрасте, если, конечно, его раньше не выпроводят из Министерства магии.       — Все стабильно, о большем я рассказать не могу. Не положено.       Вскоре домой возвратился Люциус с охапкой белых роз. Взбодрившаяся к его приходу Нарцисса поспешила к нему, ненадолго оставив кузена в беседке. Допив чай, Регулус последовал за ней тихими шагами, желая подглядеть и убедиться в том, что зять обращается достойно с супругой вдали от чужих глаз.       — Как себя чувствуешь? Ты ела? Не утомилась? — расспрашивал Люциус, целуя руки смущенной Нарциссы, млеющей от его прикосновений. Он обращался с ней так, словно она была хрупкой фарфоровой куколкой, однако неимоверно драгоценной. — Чем ты сегодня занималась? Как дети?       — Что ты?! Я себя прекрасно чувствую, настойка пошла мне на пользу. Думаю, завтрашним днем смогу увидеть детей. Они по мне истосковались, как и я по ним. Адара целое утро о тебе расспрашивала. Расстроилась из-за того, что ты ушел, не попрощавшись с ней.       Люциус улыбнулся, костяшками пальцев коснувшись щеки Нарциссы. Она перехватила его ладонь и оставила череду робких поцелуев. С ним она раскрылась. Начала открыто выражать свои чувства и мнение, с которыми раньше никто из старших не считался, разве что кузены, да и то не всегда.       — Как я мог потревожить ее сон? Она так сладко спала, как и ее прекрасная мать.       Держась за руки, Люциус и Нарцисса слились в нежном поцелуе, полном чувств, таившихся в их сердцах. Шепча о любви, он умилялся реакции супруги, чьи щеки вспыхнули алым заревом. Несмотря на ощутимое смущение, глаз она не отводила — пальцами очерчивала его челюсть, губы, веки.       — Адара тоскует по тебе… Я тоже. Совсем недавно мы были вместе дни напролет, теперь же ты пропадаешь в Министерстве, а иногда на собраниях. Мне страшно, Люци. Со дня на день я отправлюсь в Ниццу к твоей семье, оставив тебя одного здесь.       — К нашей семье, — поправил Люциус с застывшей на губах улыбкой. — За меня не беспокойся. Главное — о себе позаботься. Детей наших я вверяю тебе, Нарцисса. Ты со всем справишься.       Не сдержавшись, Нарцисса с отчаянным всхлипом бросилась на грудь мужа, спрятав лицо в изгибе его шеи. Люциус опустил ладони на её талию, прижавшись ближе, точно он — задубевший в суровый мороз путник, а она — единственный источник тепла. Будь она даже глыбой льда, он бы не сумел удержаться, чтобы не прикоснуться к ней. Будучи молодым повесой, Люциус не знал ценности брака, силы любви. Однако, женившись на тогдашней Нарциссе Блэк, он раскрыл свои объятия, впустив ее в свое сердце. И не прогадал. Она принесла в его жизнь покой, подарила семью, стала домом, в который он возвращался, окрыленный нежными чувствами.       — Ты веришь в меня похлеще, чем я в себя.       — Как может быть иначе? Ты — моя душа.       Примостившийся в проходе Регулус с подозрительным прищуром наблюдал за идиллией между супругами, к которым подбежала Адара, в два счета оказавшись на руках у отца. Подобное проявление чувств он видел между Викторией и Сириусом, потому перестал сомневаться в искренности союза кузины и ее супруга.       — Регулус, поторопимся, время ужина пришло, — заговорил Люциус, пригласив всех за стол, накрытый в столовой.       Не став отнекиваться, Регулус, особо не проголодавшись, поелозил вилкой по тарелке, украдкой поглядывая на семью Малфоев.       Во главе стола сидел Люциус, помогая дочери управиться с ложкой. Он знал, что она отлично справляется со столовыми приборами, просто хотела побыть с ним подольше, обратить на себя внимание. Нарцисса, сияя счастливой улыбкой, как никогда в Блэк-мэноре, то и дело накрывала ладонь Люциуса своей, за время, проведенное вместе, сполна не сумев им надышаться.       — Драко дерется и отнимает мои игрушки! — заявила Адара, хлопнув по столу.       — Он ведь твой брат, милая, будь понимающей к его капризам.       — Но я не хочу делиться!       Люциус наклонился к уху дочери, пообещав, что подарит ей на одну куклу больше, чем она отдаст брату и сестре своих игрушек. Подумав немного, Адара осознала, что сделка выгодна, да и ночью сумеет забрать то, что братец за день себе присвоит.       — По рукам!       Удивившись, Люциус глянул на Регулуса, решив, что это он научил его дочь словам, не соответствующим ее возрасту и статусу.       Регулус в ответ покачал головой, вспомнив Игоря Каркарова. На его памяти тот был одним из немногих, кто говорил, не думая.       — Что ж, по рукам, милая.       Откланявшись, Регулус покинул Малфой-мэнор, перед этим навестив Афину и Драко. Проводить его вызвался Люциус. Шли они молча, пачкая обувь в размытой дождем земле.       — Когда вернется твой брат?       — Не могу знать, он мне о своих планах не докладывает, — сухо отозвался Регулус. — Скажи, почему ты отсылаешь мою сестру?       Прищурившись, Люциус прищелкнул языком. Отвечать на вопросы мальчишки, каким он видел Блэка-младшего, было не по чину.       — Издержки службы.       Развернувшись, Люциус направился к дому, не став дожидаться, пока тёмная дымка поглотит силуэт шурина.       Менее чем через полминуты Регулус очутился у дверей бара «Чертог Вельзевула». Оглянув малолюдную улицу, залитую желтым светом уличных фонарей, он вошёл внутрь.       — Что за чертовщина? — выругался Регулус, не поверив в увиденное.       Казалось бы, от привычного бара, тонувшего в унынии на грани со скудной обстановкой, переплетающейся с первозданным названием «Чертог Вельзевула», толком ничего не осталось. Работники щеголяли в униформе — строгой, черной, с белыми воротниками и фартуками. Заплесневевшую плитку сменили половицы из темного дерева, залитые лаком и начищенные до блеска. Обветшавшую, исцарапанную наглыми клиентами в моменты великих попоек мебель заменили резной, добротной, темной — так сказать, под стать обстановке роскоши.       Умело поделив бар на секции — для простого люда и для более весомых персон магического мира, — Вальбурга справилась с поставленной задачей. Она превратила неприметное местечко для блудных пьяниц в элитный бар. Регулус поймал себя на мысли, что чересчур роскошная обстановка, которая явно не придется по нраву его старшему брату, балансирует на грани «вырви глаз». Не то чтобы чего-то не хватало или, напротив, был перебор. Нет, беда в том, что при всей прелести новых порядков «Чертог Вельзевула» терял свою душу.       Если раньше бедняки с улицы шли в бар отведать горячий сытный ужин без копейки в кармане, то теперь они трижды подумают, соответствует ли их внешний вид изменившемуся местечку. Вероятно, музыкальный инструмент остался единственным, что не изменилось. И все-таки он выделялся, не вписываясь в обстановку бара.       Пока Регулус кривил губы, сетуя на брата, не сумевшего отказать матери в ее очередном капризе, официантки, как и клиенты, остались вполне довольны новыми реалиями. Никто не жаловался — во всяком случае, не осмелился.       — Мистер Блэк, — грудной, глубокий голос, обволакивающий мрачностью, принадлежал домовику, облаченному в выглаженный фрак. — Вас ожидают в приватном зале.       Домовой эльф, внешне похожий на Кикимера, столь же серьезный и исполнительный, рассек воздух плавным движением кисти. Тонкая нить магии слетела с его ладони, дуновением сопроводив Регулуса в смежное помещение, скрытое от глаз тех, кому вход туда был закрыт.       Вальбурга встретила сына во всей красе. С гордой осанкой, свойственной не каждой уважающей себя аристократке, она восковой фигурой замерла посреди темного помещения. Ее бархатное темное платье, эффектно огибающее стройный стан, скрывало возраст, ровно как и прическа, не соответствующая критериям нынешней моды. Черные волосы у лица были убраны в тонкие косы, теряющиеся в копне пышных кудрей, ниспадающих по спине.       — Добрый вечер, матушка, — прохрипел Регулус, коснувшись щеки матери, взявшей его под руку. — Признаюсь, не ожидал тебя встретить… здесь.       С томной улыбкой на губах, выкрашенных в темно-алый, Вальбурга кивнула, подведя сына к барной стойке.       Регулус огляделся, носом втянув переплетение табачного дыма, смешавшегося в жгучий коктейль, обжигающий легкие при попытке набрать воздух полной грудью. В полумраке, разгоняемом сотнями свечей разных форм, размеров и цветов, несомненно зачарованных магией, мелькали многие мужчины и женщины, коих он имел честь знать. Например, Моргану Ле Фэй, которую ныне общество знало как мисс Поттер, выдохнувшую сигаретные кольца в бледное лицо Александра — к несчастью Регулуса, возвратившегося в Лондон.       — …Они нашли решение — магия крови, — зашептал Александр, склонившись к уху Морганы. — Вопрос времени, когда он приведет в исполнение задуманное…       — Не мешай им, — ответила Моргана, выдохнув сигаретный дым. — Держи язык за зубами в присутствии Вильмы. Она не должна нарушить наши планы. Ты ведь не подведешь, Алекс?       — Нет…       Александр сглотнул, ощутив на себе пристальный взгляд. Обернувшись, он узрел Регулуса, и покривив губы, отвернулся.       Подумать только, который год Регулус пытался, честно пытался, со всей прытью и серьезностью, сблизиться с великой Морганой Ле Фэй, однако Александру напрягаться не пришлось. Он лишь раз открыл рот, после чего их часто можно было застать вместе — перешептывающихся, колдующих. Бывало, Азеллус сетовал, ревнуя несбывшуюся любовницу, не желающую быть таковой.       Признаться, Регулус тяжело сходился с людьми. И там, где он испытывал трудности, Александр купался во внимании многочисленного семейства Блэк.       — Твой брат одобрил мое предложение. Я не могла ударить в грязь лицом, — тронув сына за предплечье, Вальбурга поймала его взгляд. — Тебе нравятся изменения? Что скажешь?       Регулус хмыкнул, неопределенно поведя костлявыми плечами. Слова пришлось подбирать с осторожностью, дабы не задеть самолюбие матери, оставшейся довольной своими трудами.              — Ну-с, — затянулся он, выдохнув сигаретный дым, оставшийся горьким послевкусием на кончике языка. — Я бы сказал, что нынешняя обстановка бара, изменившегося до неузнаваемости, тебе под стать, матушка.       Более комплиментов не требовалось — миссис Блэк устроила ответ.       — Присоединишься к нам?       Кинув взгляд на столик, Регулус снова столкнулся с бледным Александром. В этот раз на его красивом лице заиграла хитрая ухмылка. Он словно бы наслаждался отношением женщин к своей персоне. Будь то Моргана, Вальбурга, не видевшая недостатков в кузене невестки, или же Ирма Блэк, встречавшая того с улыбкой по причине его сходства с ее супругом, когда тот был молод, красив и здоров.       — Нет, воздержусь. У меня назначена встреча, — солгал он, отыскав в тени по левую сторону столик, занятый сослуживцами. — До встречи дома.       — Надеюсь, сегодня ты вернешься. — Вальбурга прищурилась, зная, по каким злачным места таскается ее младшенький сынок. — Будь осторожен, когда приглашаешь в свою постель распутных девиц.       — Матушка, — спохватился Регулус, умолкнув. Стоило ему всего раз заглянуть в бордель, как верный Кикимер доложил об этом своей госпоже. Лишь, Святые ведают, как он узнал о его походах. — Будь смирена к ошибкам моей молодости.       Попытавшись отшутиться, он нарвался на хмурый взгляд матери, сурово поджавшей губы. Она хотела бы напомнить, чем для ее старшего брата Альфарда откликнулась провинность, разменявшая третий десяток. Однако воздержалась, не став омрачать вечер.       — Не забудь о данном слове, сын мой.       Под взглядом матери, впившимся в его спину, точно иглы медицинские, Регулус направился к столику, за которым расположились Марс Сэйнт, с которым он не имел чести быть в дружеских или хотя бы в товарищеских отношениях; Аластор Грюм, встретивший его кислой миной; Адриан Эванс, пожалуй, поприветствовавший его с большим одушевлением, в отличие от собравшейся компании.       — Позволите?       — Падай! — отозвался Адриан, намеренно не заметив, как его близкий друг Марс зыркнул на него, точно на врага. — Чур, выпивка с тебя, Блэк!       — Договорились, — решив, что это не худшая плата за вранье, Регулус отодвинул для себя стул. — Вы с дневной смены?       Аластор шумно выдохнул, опередив с ответом:       — Стали бы мы горло спиртным полоскать перед службой? Дурачье, неимоверное.       Сглотнув, Регулус вновь ощутил себя негодным мальчишкой, страдающим из-за несвязной глупой речи.       — Брось, Грюм! Попутал бес его, с кем не бывает?       Мужчины пустились в непринужденный разговор, говоря полунамеками, отчего Регулус вскоре перестал вслушиваться в их голоса, не заметив ухода Аластора и Адриана, решивших повторить заказ у бармена. Тогда-то свершилось то, чего он желал и на что не надеялся — Марс Сэйнт, великий Инквизитор, кумир для Мракоборцев и школьников, заговорил с ним. Регулус знал о его жизни многое. Во всяком случае, то, что было доступно общественности.       Отучившись в Хогвартсе на факультете Гриффиндор с отличием, тогдашний юный выпускник поступил на службу в Министерство магии, оказавшись под крылом Флимонта Поттера, с коим его по сей день связывали крепкие узы дружбы. Чистокровный волшебник из влиятельной семьи, блистательный военный, некоторое время проведший во Франции на службе, где повстречал юную Долорес Дерозье.       Тонкая, звонкая, полная нежности и тяги к жизни, она покорила его с первой встречи. Принято считать, что семья Дерозье тесно связана кровными линиями с семьей Розье, своего рода, как Блэки и Блэквуды. Тогда-то, в ночь весеннего равноденствия, ее крестный отец — лорд Розье — представил ее возмужавшему, прославившемуся Марсу Сэйнту. Встречались они недолго, и в тот же год принесли брачные обеты в тесном кругу близких, поклявшись перед ликами Святых, что пронесут свою верность и любовь через годы.       Довольно знаменитая в своих кругах журналистка Вивиан Рэдклифф, девять лет назад со скандалом покинувшая «Ежедневный Пророк», присутствовала на свадебной церемонии. Убежденная в подлинности чувств молодых людей, она писала: «Прежде я не верила в существование любви, зародившейся с первого взгляда, поскольку это виделось мне байкой, за которую отчаянно цеплялись юные девушки в поисках удачной партии. Однако, узрев союз двух сердец — Марса Сэйнта и его благоверной, сомнений во мне не осталось».       Поговаривали, будто молодожены менее чем через год возвратились в Великобританию, поселившись в родовом поместье четы Сэйнт в Ньюпорте. Вскоре, на второй год брака, у пары родилось дитя — светловолосый мальчишка, росший быстро, будто бы знал, что недолго ему осталось. Марс с женой редко выбирался на светские мероприятия, придерживаясь того мнения, что негоже им щеголять со льстивыми улыбками среди тех, кто ножи в спину вонзает ради собственной выгоды.       На седьмом году жизни единственного сына Марса Сэйнта забрала золотая лихорадка. Страшная проказа, сгубившая многих волшебников дошкольного возраста. Не сумев примириться с горем, Долорес бросилась со скалы в море. Ее тело отыскать не сумели. Местные говорили, что она стала русалкой — женой подводного демона. В тот день Марс находился на службе, смиренно неся долг перед страной, невзирая на горести внутри семьи.       На третий день тело его сына предали огню, вместе с вещами его матери. Их прах захоронили в гробнице, раскинувшейся по подземельям поместья. После случившегося Марс, убитый горем, простился с родней и покинул дом. Его честного заработка вполне хватало на спокойную холостяцкую жизнь.       По прошествии семи лет со дня кончины супруги и сына Марс не был замечен в романах.       Однако неуемная Рита Скитер приписывала ему запретные отношения с леди Блэк, супругой лорда Сириуса Блэка, — когда камеры ловили их, покидающих Министерство магии, или светские приемы, ставшие частыми гостями в жизни Марса за последние три года.       Регулус знал о нем достаточно, как-никак, он тайно являлся его фанатом. Он же не верил, что Марса и Викторию могут связывать романтические отношения, ведь моралист не станет посягать на честь чужой жены, а влюбленная Виктория едва ли кого-то замечала, до того была без ума от Сириуса.       — …Славно, — запоздало ответил Марс, получивший краткий ответ: «Все в порядке, Грюм паинька и работается с ним до ужаса гладко». — Как поживает твоя сестра?       В первые секунды Регулус растерялся, нахмурившись.       В Министерстве магии работники считали, что он и Виктория являются друг другу родными из-за их внешнего сходства: оба угрюмые, черноволосые, бледнолицые, высокие и тощие; а также из-за того, что он часто кликал ее «сестрой», на зло Флимонту и Джеймсу Поттерам. Точно спесивый мальчишка, неимоверно ревнивый, Регулус всем своим видом давал понять, мол, леди Блэк — его родня, а ее отцу и брату следует позабыть о ней.       Джеймс страшно злился, однако со временем смирился. Его связывали с Викторией прямые кровные узы, в то время как Регулус приходился ей и ему далеким родственником.       Впрочем, остальным данные подробности не мешали считать, будто Регулус и Виктория — истинные брат и сестра. Право слово, в родственных связях чистокровных семей не грех запутаться.       — Вполне себе неплохо, разве что на отсутствие супруга жалуется. — Регулус потянул уголок губ в ухмылке, припорошенной едва разборчивым сарказмом, сталью зазвучавшим в голосе. — Вы ведь знаете, как бывает у молодых и горячих? Тоскуют друг по другу, когда долго не видятся. Мой брат — лорд Блэк — покинул Лондон, ненадолго остановившись у нашей родни в Монако. Виктория, выполняя обязанности леди Блэк, за ним последовать не смогла. Ох, совы и днем, и ночью летают над шпилями Блэк-мэнора.       Марс помрачнел, опустив голову. Честный, привыкший говорить по делу без полутонов, он не разобрал лжи, сочившейся из уст собеседника, подобно змеиному яду. Надо признать, лгал Регулус Блэк виртуозно, благодаря чему нередко выпутывался из ситуаций, кои могли стоить ему чести.       Умолчав об отъезде брата, вовсе не в Монако отправившегося, он не рассказал и о Виктории, в последнюю неделю страдавшей из-за болей в желудке и мигреней. Она не рассказывала, но Регулус знал, что она ворочается ночью, не имея сил выпутаться из лап дурных снов. Знал, да помочь, кроме как зельями снабдить, не мог.       Как говорила матушка: неположено ему засиживаться в комнате Виктории, тем более ночью, в отсутствие ее супруга.       Регулус нехотя соглашался. Все же, Азеллус, смелый на язык, порой отвешивал нелестные шутки, имеющие двойное дно, в сторону кузенов.       — Славно, — в который раз повторил Марс, о чем-то крепко задумавшись.       — Мистер Поттер переживает за дочь? — уточнил Регулус, прищурившись. Он пытался раскусить Инквизитора, оказавшегося скупым на разговор.       — Истинно так.       Взявшись за стакан, наполненный пивом, с коего сошла пена, Марс тяжело вздохнул. Он упомянул о первой встрече с Викторией. Ей было не больше четырех, когда ее отец привел ее в Министерство магии. Серьезная, с двумя тугими косами у лица, она жалась к его ногам, цепляясь за ладонь.       Дабы сгладить знакомство, Марс, юный, только-только окончивший Хогвартс, опустился перед девчонкой на одно колено и, представившись, протянул ей руку. Виктории понравилось то, что он счел ее достаточно взрослой, и не без страха она вложила свою ладонь в его большую, теплую.       Полгода спустя она, сидя на его коленях, клятвенно заверяла, что станет его женой. Он обещал дождаться, пусть и был смущён, над чем мистер Поттер посмеивался, а его супруга качала головой. Пожалуй, Марс жалел о том, что не повстречал Викторию раньше — девушкой, не связанной брачными обетами с другим мужчиной.       Он видел в ней лик покойной жены, хотя и не мог сказать, что они похожи по характеру. Долорес была нежной девой, смиренной, ласковой, полной любви и света. Горе сгубило ее, а море унесло тело. Виктория, напротив, с виду мрачная, порой не в меру дерзкая, но до одури смелая, можно сказать, отчаянная, — будоражила его мысли, особенно в ночное время.       Марс не мог назвать ее красавицей. Тонкая, высокая, с вечными поджатыми, чуть кривыми губами, она отталкивала в первые минуты знакомства. Но стоило узнать ее получше, как мнимое первое впечатление стиралось, уступая место заинтересованности. Было в ней нечто неуловимое, несвойственное женщинам её положения.       Шарм, энергетика, а, может, магия.       Он не знал. Не знал, да только это незнание не мешало ему думать о ней, сидя за рабочим столом, лежа в пустой постели или отправляясь на задания. Марс не дурак. Понимал, что не должен заглядываться на чужую женщину. Не должен представлять ее в своих объятиях. Не должен наблюдать за ней украдкой. Не должен был искать ее общества, пытаясь сблизиться.       Он вожделел ее.       Мечтал о ней.       Думал о ней.       Возвратившиеся Адриан и Аластор напомнили Регулусу о том, что счёт закрывает он, и, похватав мантии, вернулись в Министерство магии с Марсом, взглядом не коснувшимся мальчишки, так отчаянно желавшего оказаться в ряду Инквизиторов.       — Бывай, Блэк!       Аластор, не тая усмешки, махнул рукой.       Своего отношения к Регулусу он не скрывал с того дня, как тот попал в отряд мракоборцев, с блеском пройдя обучение и сдав экзамены. Невзирая на его заслуги, Аластор продолжал настаивать на том, что аристократу не место среди бойцов, тем более что он попал по блату, что являлось вопиющей ложью — Альберт Донт оговорил его.       Оставшись за опустевшим столиком, Регулус так и не сделал заказ, но счет закрыл, оставив чаевые. Его матушка в скромной компании покинула бар. Решив, что и ему пора честь знать, тем более что знакомых лиц нет, вернее, тех, с кем бы он был готов переброситься парой слов, — вознамерился возвратиться домой. Стоило ему подняться на ноги, как он разглядел знакомый силуэт, окутанный вуалью сигаретного дыма.       Дамиан Гранье-Пажес, зажав сигарету меж зубов, держал руки на талии двух дам, ведя их к свободному столику. Вульгарные, броские, явно хамоватые, они звонко хихикали и ахали, не стыдясь коротких нарядов и того, как их общий ухажер тискал их, точно девок уличных.              Хотя, может, он и в самом деле подобрал их с улицы. Как знать?       Опустившись на стул, спинка которого была обита кожей с инициалом «BH» Регулус не сводил изучающего взгляда с лица Дамиана, тянувшегося за стаканом огневиски чаще, чем обращал внимание на хихикающих девиц.       Полчаса не прошло, как он напился вдрызг, а пришедшие с ним гостьи попытались стянуть кошель с золотыми галлеонами.       — …Закройся, — пискнула одна из девиц, треснув подругу по пальцам.       — Че, творишь, а?       Подошедший Регулус навис над ними, словно тень могучей горы.       Девушки сглотнули, поспешив убраться. Одну из них, ту, что была блондикой, Регулус поймал за руку. Она кивнула, оставив на столе кошель, и сбежала трусливо, боясь наказания.       Как говорится, Мракоборцы в ночи не дремлют. Пусть сегодняшним днём Регулус не имел при себе белоснежной мантии, по его внешнему виду было вовсе несложно догадаться, что паренек он далеко не простой.       — Останься со мной, не уходи, — взмолился Дамиан, не отнимая головы от рук, опущенных на поверхность стола. — Мне так одиноко…       Оглядевшись, Регулус стянул с себя темную мантию, аккуратно оставив ее на спинке стула, на который опустился, жестом велев мимо прошедшей официантке — Зои Фейри — обновить заказ.       Испытывая неловкость, повисшую между ними с первой встречи в Хогвартсе, он по сей день не знал, как вести себя в присутствии Дамиана. О чем с ним говорить, куда деть руки и как спрятать взгляд, полный эмоций, ворохом носившихся в его сердце.       — Зачем ты их прогнал? — будто пробудившийся ото сна, Дамиан выглядел красиво, глаз не оторвать.       — Тебя пытались обокрасть, — сухо отозвался Регулус, пригубив огневиски.       — И пусть! — воскликнул Дамиан, не заметивший, как бар опустел. — Я не привык спать один… они бы скрасили мне ночь. Кто тебя просил?       Регулус выдержал паузу, сдержанно наблюдая за тем, как Дамиан понемногу трезвеет. Вероятно, принял зелье перед попойкой, дабы в конец не одуреть.       — Почему? Мерлина ради, не лги о кошмарах.       В ответ раздался хриплый смех.       Расправив плечи, Дамиан откинулся на спинку стула, изучающе поглядев на Регулуса. Его лицо, руки, плечи. Было в нем то, что его привлекало. Как было и то, что отталкивало. Быть может, его возраст, щенячий влюбленный взгляд. Что точно не смущало, так это его пол. Дамиану доводилось делить постель не только с женщинами, пусть общество это не одобряло. Надо сказать, что почти всегда осуждало.       — Из-за матери. — Одним духом ополоснув стакан, Дамиан заговорил. — Мне было около тринадцати или четырнадцати. Поссорившись с отцом и старшим братом, я, как это часто бывало, сбежал из дома. Я знал, что она будет нервничать, что искусает губы и расцарапает пальцы до крови. Но… все равно ушел, чтобы позлить отца. Не знаю, может, мне хотелось быть им замеченным?       Регулус кивнул, лучше всех понимая, что испытывает Дамиан.       Дамиан, как и он, второй сын, о котором отец вспоминает в час нужды, и то, если рядом нет старшего — наследника, гордости. Он видел Викториана Гранье-Пажеса. Всем он был хорош, и всем походил на будущего лорда, коим непременно станет.       — …У нас часто проходят забастовки, митинги. Такие уж мы, французы, вечно бастуем, — он невесело усмехнулся, и боль отозвалась отголоском на его прекрасном лице. — Тот вечер не стал исключением. Отец злился, а мать бросилась на мои поиски. Я мало что помню, наверное, мозг блокирует воспоминания.       Хмыкнув, Регулус вновь качнул головой, не удивившись. С Викторией было нечто подобное, когда на Пандору Беллами напали, клеймив ее — она тоже не помнила, что делала, как защищалась, кричала ли, моля о помощи.       — …Помню, как она нашла меня в толпе. Заплаканная, но все равно красивая. Она всегда была красивой. Любила украшения, модные наряды, свои волосы и меня. Помню, как она крепко прижала меня к себе, обругала за побег и расцеловала в щеки. Я прижался к ней, вдохнув запах роз и абрикоса… от нее всегда так пахло.       Дамиан затих, опустив голову.       — Что было дальше?       Он медленно поднял голову, взглянув на Регулуса так, словно бы впервые его увидел. Будто не узнавал.       — Мы выбрались из толпы. Помню, как ехали в машине. Она обнимала меня, уверяла, что отец себе места не находит. Я-то знал, что это не так. И всё равно верил. — Голос его сорвался — охрип. — Дальше темнота. Помню фрагменты. Как корчился от боли, лежа на мокрой после дождя дороге. Как сейчас помню запах пороха, крики и кровь… Она лежала в нескольких ярдах от меня, ее глаза были открыты. Я полз к ней, позабыв от боли, не боясь оказаться затоптанным толпой. Я тряс ее за плечи, вглядывался в остекленевшие глаза. Умолял ее вернуться. Умолял… Кровь перебила запах роз и персиков. Ее волосы, такие как у меня, больше не отдавали блеском. Я всё думал, как она расстроится, придя в себя и обнаружив, что ее новенький костюмчик замызган грязью, а жемчуг, слетевший с шеи, бусинами разбросан по дороге. Когда я очнулся в своей комнате, никого рядом не обнаружил. Спустился на первый этаж, а там отец. Весь в черном, бледный, будто постаревший. Он тогда взглянул на меня злобно, ненавистно и сказал. Знаешь, что он сказал?       — Нет, — просипел Регулус, чувствуя, что не может расслабиться.       — Что я убийца. Что я погубил свою мать. — Дамиан хрипло рассмеялся, вовсе не от радости. Напротив, тоска завладела его сердцем. — Ну что, тебе полегчало от этого знания? Узнал меня получше?       Сглотнув, Регулус не нашелся с ответом. Молча поднявшись, он покинул Дамиана, скрывшись в уборной. Омыв лицо прохладной водой, он ощутил, как кожа его пылает, точно он провел не один час на солнцепеке.       Спиной попятившись к пустой кабинке, он запрокинул голову, задышав с хрипотцой. Теперь он понял, почему его тянуло к наглому французу, плевавшему на традиции, мораль, потонувшему во грехе случайных связей. Оба они разрушены своими отцами — внутренне и искалечены внешне.       Регулус вздрогнул, когда дверь чуть скрипнула, впустив Дамиана в комнату, мерцающую в свете желтых ламп. Вычурная роскошь казалась лишней для простой уборной, пусть и в баре. Он не мог отнять взгляда от лица обольстительного лиса — наглого, красноречивого, самоуверенного и с чертовски сексуальной задницей, о которой судачили новостные вестники.       Склонив голову вбок, Дамиан сделал затяжку, выдохнув через нос, отчего его глаза, накрытые поволокой пьяного дурмана, заслезились. Не оборачиваясь, он запер дверь на замок, медленно сокращая расстояние. Регулусу думалось, что он задохнется. Непременно так и будет, если объект его влажных фантазий приблизится.       Впрочем, легкие его не подвели. Он дышал часто, жадно, вглядываясь в бездонные глаза. Ошибочно решив, будто сокращенное между ними расстояние погубит его, Регулус заметно выдохнул, ощущая напряжение, сковавшее руки и ноги.       — Будешь? — прошептал Дамиан, поднеся сигарету ко рту парня, за которым наблюдал внимательно, точно тот мог сбежать.       Регулус поддался вперед, губами припав к влажному фильтру сигареты. Он затянулся, выдохнув.       В ту ночь лета, когда они заснули в одной постели из-за обстоятельств, Регулус наверняка зашелся бы в кашле, предложи ему Дамиан затянуться. Но не сейчас. В некотором смысле он даже был горд собой, считая, что теперь-то выглядит повзрослевшим в глазах того, кто лишал его воли, не обращаясь к магии.       — Я хочу прикоснуться к тебе, позволишь?       Не привыкший просить, Дамиан сам не знал, с чего вдруг унизительная, по его мнению, фраза сорвалась с уст. Отчего-то ожидание ответа виделось ему невыносимым. И вот, получив согласный кивок, он потянул пальцы к бледному лицу Регулуса, словно бы изучая его.       Дамиан проводил пальцами по контуру высоких скул, длинного, немного кривого носа, по густым темным бровям, тонким губам, изредка изгибающимся в искренней улыбке, обычно усмешке. Он возложил большие пальцы на веки Регулуса, не посмевшего возразить или отдалиться хоть на дюйм.       Прикосновения Дамиана оказались нежными. Он скользил по раскаленной коже лица, не на шутку возбудившегося парнишки, млеющего от ожидания неизбежного. Регулус мог бы отстраниться, прислушавшись к голосу рассудка, ведь Дамиан был пьян, а он — трезв.       Мог бы, да не стал.              Не тогда, когда Дамиан ладонями обнял его лицо и прильнул к губам, перед этим задев их дуновением своего теплого дыхания, словно пелена, осевшая на раскрасневшиеся губы Регулуса, ответившего на поцелуй. Он целовал многих девушек в Хогвартсе, с десятками других делил постель в борделе. Но никогда прежде поцелуй не дурманил его мысли, не вытеснял из-под ног твердую почву. Не имел над ним власти. Руки его не дрожали, колени не подгибались, становясь мягкими, точно сладкая вата.       Дамиан целовался по-особенному. Он отдавал огромное внимание прикосновениям рук, коими очерчивал плечи и грудь Регулуса, скрытые темными одеждами. Он задавал удобный ему темп, не торопясь — наслаждаясь. Он прикусывал и оттягивал нижнюю губу, зная, что подобное нравится едва ли не всем тем, кого он целовал прежде. — Tu n’es qu’un gamin, petite étoile de Régulus. — прошептал он, отстранившись.       Регулус понял: Дамиан дает ему миг на размышление — прижаться плотнее или сбежать прочь, несмотря на запертую дверь, которая поддастся легко, если он того захочет.              Захочет ли?       Ладонями обхватив лицо Дамиана, скривившего в ухмылке уголок губ, Регулус потянулся к нему за поцелуем. Отдавшись нахлынувшей страсти, прежде не ощущавшейся настолько ярко, они схлестнулись в танце смелых прикосновений, лаская друг друга.       Преисполненный смелости на грани с безумием, свойственной гриффиндорцам, Регулус был весьма смел и ненасытен в своих поцелуях, оседающих на опухшие губы Дамиана. Он посмеивался беззлобно, точно умиляясь реакции юного мальчишки, слепо тянувшегося к нему, нуждавшегося в его тепле. Регулус поперхнулся собственным вдохом, когда Дамиан оставил поцелуй на его шеи, запустив правую ладонь в его штаны. Впервые бразды правления перешли в чужие руки, как и контроль. Чего уж греха таить? Регулусу понравилось быть под давлением Дамиана, ласкающего его губы и плоть, доводя до исступления.       «Связь между мужчинами непростительно гадкая, лишенная святости…» — отцовский голос всплыл дурным воспоминанием в мыслях Регулуса, увернувшегося от губ Дамиана, метившего в его ухо. Он бы хотел продолжить, но растущее в нем чувство стыда съедало его изнутри, подобно паразитам.       Отняв ладонь от чужих бедер, Дамиан усмехнулся, лбом прижавшись ко лбу Регулуса. Взмокшие, возбужденные, но неудовлетворенные, они с трудом дышали, подсознательно зная, что минутная страсть ни к чему хорошему не приведет.       — Правильно, все правильно.       Регулус сомкнул веки, попытавшись восстановить дыхание, а когда одумался — Дамиан исчез.       Покинув уборную, он нахмурился, не веря в действительность картины, развернувшейся на его глазах: Дамиан увел с собой подвыпившую девицу, абсолютно не сопротивляющуюся ему. Ровно как и Регулус двумя минутами ранее.       Ведомый интересом вкупе с ревностью, окольцевавшей сердце змеей, Регулус решил проследить за несбывшимся любовником. Глупо было с его стороны надеяться на светскую беседу, но куда глупее было надеяться, что случившееся хоть что-то значит для Дамиана, не привыкшего засыпать в одиночку, как он и сказал.       Дверь в подсобное помещение скрипнула, когда Регулус заглянул внутрь.       Фигуристая блондинка, с копной густых волос, стояла на коленях перед Дамианом, ублажая его ртом. Ее без того немыслимо короткое платье задралось, оголив широкое бедра.       Регулус взглядом сцепился с насмешливым взглядом Дамиана, словно бы пригласившим его присоединиться.       — Va au diable, foutu puceau! — не сдержался Дамиан, запустив пятерню в волосы девицы, задыхавшейся из-за обилия слюны и невозможности отстраниться.       Притворив за собой дверь, Регулус поправил запонки на запястьях — ритуал перед принятием решения — и покинул бар, оставив золотые галлеоны на столе.       Лучи рассвета дребезжали на деревянных ставнях, когда, понурив голову, Регулус, беззвучно чертыхаясь, держал путь домой, надеясь не застать мать до ее пробуждения. Все же он обещал ей, что минувшую ночь проведет в своей постели.       Погруженный в мысли, совершенно безрадостные, он не заметил юркнувшую за его спину тень, не услышал свист. Регулус не успел дотянуться до волшебной палочки, когда заклинание ударило его точно в спину, повалив на холодный, мокрый после проливного дождя асфальт. Он мог поклясться: тело его не слушается, не желая повиноваться приказам разума.       Будто тугие путы связали его по рукам и ногам, лишив возможности сопротивляться настигшим его недругам. Он не слышал их голосов, не видел лиц. Некто придавил его пальцы тяжелым сапогом, и вскоре раздался хруст переломанных костей. Даже тогда из горла его не вырвалось ни словечка.       Темная тень нависла над ним. Чьи-то пальцы потрепали его по волосам, откинув пару прядей со лба.       Регулус попытался разглядеть лицо нападавшего, да тщетно — черный капюшон не позволил.       — Dis à ta pute de copine que le sang versé est sur ses mains.       Регулус мог поклясться: этот голос он знает. Проклятая Адель Бонне.       Безвольный, безоруженный, Регулус чувствовал себя таким же слабым и никчемным, как когда показывался на глаза отцу. Ярость завладела им, когда тяжелые удары обрушились на его лицо, спину и конечности. Чувствуя магию на кончиках пальцев, он мысленно призвал тех, кто мог бы ему помочь.       Стая воронов слетелась мраком на его обидчиков. Озверевшие, они нападали на них, с остервенением откусывая плоть, целясь в глаза. Адель пыталась отбиться, целясь в птиц волшебной палочкой. Ее старания оказались напрасны. Волшебники вскричали, поспешно трансгрессировав.       Лежа в собственной крови на грязном асфальте, Регулус Блэк терял сознание. Пришедшие на его защиту вороны пали замертво, обложив его собственными телами и перьями.

***

3 марта, 1983       «Ступая по длинным коридорам, утопающим во мраке, Виктория крепко сжимала в правой руке канделябр, силясь разогнать тьму, клубившуюся у ее ног. Не ведая, куда держит путь, она натыкалась на запертые двери, из которых доносились крики, шепот, а порой и свечение, пробивающееся через щели.       В следующий миг, настигший ее осознанием того, что происходящее — сон, Виктория очутилась в темной комнате, не имеющей дверей и окон. Оглянувшись, она заприметила стол, на котором высились колбы, котелок, в котором бурлило зелье, на вид и запах не кажущееся безобидным.       — Виктория, — позади раздался голос, будто бы пробивающийся через толщину векового льда. Ох, она хорошо его знала, за время своих долгих кошмаров и его пришествий в ее сны. — Ты тосковала по мне?       Выронив канделябр, растворившийся в воздухе, словно пыль, Виктория круто развернулась, замерев неподвижно. В нескольких ярдах от нее за колонной скрывался тот, чье имя она выкрикивала в ночи после его гибели. Чьи глаза искала в толпе, чьи волосы видела в пляшущих всполохах огня.       — Ты мертв! — смело ответила она, держа спину ровно, как учила Вальбурга. — Что это? Твои попытки запугать меня? Пытаешься дотянуться до меня через сновидения?       Скользя между колонн, скрывающих его лицо во мраке, Фредерик насмехался над ней. Смешки его, срывающиеся с губ при каждом заданном вопросе, эхом проносились по помещению.       — Отчего ты видишь во мне недостатки, считаешь меня врагом? Не я ли тебя обучал тонкостям магии, коей ныне ты владеешь превосходно?       — Обучал? Это было в твоих интересах! Ты намеревался уничтожить меня!       — Уничтожить? Нет. Разве я мог поступить так с тобой, моя Виктория? — он шептал сладким голоском, подступая все ближе. — Я бы поглотил тебя. Ты бы не погибла, продолжив жить во мне отголоском.       У Виктории вырвался смешок, да только лицо ее хмурое вовсе с ним не вязалось. Встав в стойку, она была готова обороняться, если потребуется.       — Почему ты скрываешься? Выйди на свет!       Повисло напряженное молчание.       Шаги Фредерика замедлились, а сам он будто бы исчез, растворившись точно так же, как не успевший упасть на пол канделябр.       Виктория оставалась собранной, не оставляя попыток отыскать злейшего врага в темноте. Он вышел из-за ее спины, своим дыханием коснувшись щеки. Она немедленно отпрянула, глазам своим не поверив.              Фредерик Поттер выглядел иначе — молодой, без единой морщины и шрамов, с пышущей жизнью зелени в глазах. В их последнюю встречу он показался ей постаревшим, сейчас же виделся моложе ее самой.       — Что за фокусы? Вздумал отвлечь меня своими проделками?       — Я говорил, что мне нравится твое чувство юмора? — Фредерик рассмеялся. — Видишь ли, здесь, где мы с тобой находимся, время надо мной не властно.       Фредерик нахмурился, носом поведя по воздуху. Он почуял то, что ему не пришлось по нраву.       Нагнав Викторию в считанные шаги, он крепко схватил ее за запястье, склонившись над её шеей.       — Убери от меня свои руки!       Попытавшись оттолкнуть мужчину, которому она явственно уступала в физической и магической силе, Виктория оказалась прижата к каменной стене, словно бы по волшебству возникшей за ее спиной.       Повеяло холодом и гнилью, серостью каменных стен.       — Нет-нет, так не должно быть, — шептал он с лихорадочным блеском в глазах, — слишком рано… Это не по плану.       Носом коснувшись бледной девичьей шеи, Фредерик вновь принюхался к Виктории, от отвращения запрокинувшей голову и крепко зажмурившейся. На запястьях ее словно бы повисли невидимые кандалы.              — Это сон, только сон, — успокаивала она себя, мечтая проснуться.       Простым жестом Фредерик смыл магию с ее лица, узрев поистине уродливый шрам, легший на половину лица, к счастью, не повредивший зрение. Ему понравилось увиденное. Он отыскал сходство меж их изувеченными телами.       «Все также хороша, мне под стать», — подумал он.       — Уверена? — пребывая в гневе, Фредерик отшатнулся от нее. Он ладонью рассек воздух, и Виктория упала на колени, содрогаясь от боли, пронзившей ее тело. — Перестань меня недооценивать.       Белоснежное пятно вцепилось мертвой хваткой в ногу Фредерика, когда тот поспешил к Виктории, намереваясь проучить ее. Он взвыл от боли, отшвырнув от себя комок шерсти, вставший на дыбы. Кошка Ирис — фамильяр Виктории — заслонила ее собой, пусть и знала, что является ничем перед могущественным колдуном, не переставшим таким являться даже после смерти.       — Ирис, — прохрипела Виктория, потянув к ней руку.       — Я все у тебя заберу!       В тот же миг, когда кошка коснулась пальцев Виктории мордочкой, сон развеялся».       Пробудившись от нестерпимой боли, Виктория накрыла обеими ладонями чрево, не сдержав криков боли. Корчась в муках, она чувствовала, что с ее организмом происходит губительная метаморфоза — извергнув из ее тела темную субстанцию малых размеров.       С трудом она сползла с кровати, и, прижавшись спиной к стене, заметила кровавый след, тянувшийся от подола ее ночной сорочки. Она чувствовала, как понемногу боль отступает. Ноги ее охватила дрожь. В рту чувствовался запах крови, почти осязаемый. Ей потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание и подняться на ноги.       Виктория взмахом ладони зажгла огонек на свечах, разогнав тьму ночи.              Она ахнула, обнаружив следы крови, пропитавшей ее перину — темную, с горьким, режущим запахом. Ладонью закрывая рот, Виктория подступила ближе. В тот самый миг, когда она взглядом впилась в темное тельце, внутри нее оборвалось что-то важное, цену чему она не успела постичь.       — Нет, нет, пожалуйста, нет, — не своим голосом зашептала она, потянув дрожащие пальцы к тельцу.       То было дитя. Изуродованное, с изогнутыми конечностями, но успевшее сформироваться; темное, точно сама скверна коснулась его. Крохотное нечто, извергнутое из ее чрева адской болью, сотрясавшей тело в мелкой дрожи.       Повинуясь до сего момента дремавшим инстинктам, Виктория будто бы убаюкивала мертворожденное дитя, отнюдь непохожее на человеческое, невзирая на общие черты: руки, ноги, головку. Сотрясаясь в рыданиях, она проклинала Фредерика, отца, из-за которого перенервничала утром, и саму себя.       Не ведая о беременности, она хлестала вино по вечерам, уставая на службе. Она подавалась эмоциям, не заботясь о своем душевном состоянии. Виктория сделала так много всего, из-за чего речи о ее беременности не могло быть. Несомненно, они с Сириусом планировали обзавестись потомством, однако ждали результатов и наставлений Андромеды Тонкс.       Едва ли не каждую неделю захаживая в Святое Мунго, Виктория наблюдалась у кузины супруга, более чем за полгода не обнаружившей ее в интересном положении. Более того, Андромеда не давала явных гарантий, однако уверяла, что до зачатия организм требуется подготовить, чем Виктория занималась со всей отдачей, изредка позволяя себе бокал красного полусладкого.       Около двух месяцев, не встречаясь с Сириусом, она не могла и помыслить о том, что находится в положении. Регулус посещал ее, пусть цикл и был нарушен. Вес она за время беременности не набрала, при том что пыталась питаться более часто, чем раньше.       Намека не было на то, что в чреве ее зародилась душа.       Сейчас же она сидела на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону. Слезы потоком текли из ее глаз, омывая тельце, которое она прижимала к груди. Смесь чувств захлестнула ее, как и пробудившийся материнский инстинкт. Прежде не имея знания о ребенке, она тряслась над ним, не желая расставаться.       Порываясь броситься к магическому алтарю, Виктория не осмелилась выпустить мертворожденное дитя из своих рук. Если бы она только знала, ни за что на свете не стала бы рисковать собой на передовой тремя неделями ранее, не выясняла бы отношения с отцом, обвиняя его в гибели матери, не думала бы так часто о плохом, вгоняя себя в тоску.       Если бы она только знала…       Оторвав подол сорочки, Виктория кивала и, роняя слезы, превозносила молитвы, умоляя о прощении. Она завернула тельце в ткань, пропитавшуюся ее кровью. По-прежнему укачивая дитя, которое так и не смогла отнять от груди, она просидела с ним долгие часы, показавшиеся соизмеримыми с вечностью.       Ближе к рассвету, когда солнечные лучи не успели осветить комнату, явив ее взору кровь, Виктория более не смогла оставаться там, где распрощалась с частью своей души и плоти, не успев обрести. Истерика ее сошла на нет, эмоции притупились, и вновь к ней вернулся здравый рассудок.       Ирис бросилась за ней.       «Мое драгоценное дитя, если кто-то узрит тебя, нам обоим несдобровать. Я не смогу объяснить, что случившееся — проделки мертвых», — мысленно она молила сына о прощении.       Она точно знала, что держала на руках сына, ведь материнское сердце не обманешь.       На негнущихся ногах Виктория отправилась на поиски последнего пристанища для дитя. Босыми ногами, ступая по холодному полу, она держалась уверенно, как подобает истинной леди Блэк.       Иллюзия спала с ее лица, отчего бедняга Кикимер перепугался, взглянув на Викторию. Отвратительный шрам словно бы разделил ее лицо на двое. Однако стоило отдать ему должное, он быстро взял себя в руки, не издав ни звука.       Бледная, в окровавленной ночной сорочке, Виктория замерла в коридоре и, не глядя на домовика, распорядилась властно:       — В моей опочивальне беспорядок, исправь это. И не смей болтать.       — Как прикажете, моя госпожа, — Кикимер склонился в поклоне, с тревогой поглядев на Викторию, возобновившую шествие. — Да помилуют вас Святые.       Кикимер столетия провел, служа великому семейству Блэк, о тайнах которых ведал открыто и скрыто. Он помнил, как совсем юная Вальбурга, на плечи которой опустились обязанности, потеряла свою дочь, долго не прожившую. Сломленная, она крепилась, но не находила утешения ни в себе, ни в муже, ни в родителях. Она задыхалась от слез, молила не оставлять ее дитя, ведь в фамильном склепе невероятно холодно и зимой, и летом.       Кикимер помнил, как заботился о ней, как оберегал от дурных слов, и как ронял слезы за дверью, как почивший Орион Блэк принуждал исполнять супружеский долг, дабы никто не сомневался в доставшейся ему власти. Юная, оставшаяся совершенно одна в величественном Блэк-мэноре, походившем на замок, Вальбурга виделась ему сломленной, жертвой материнских амбиций.       Виктория оказалась иной, к его небывалому удивлению. Стойкая, сильная, она держалась уверенно, невзирая на высохшие слезы на лице. Она в одиночку забальзамировала свое мертвое дитя, намереваясь распрощаться с ним, оставив на попечение мертвым.       Кикимер исполнил, что было велено, а затем упал на колени перед совместным портретом лорда и леди Блэк. Кикимер восхищался сильными личностями. И как он приклонялся перед своей госпожой Вальбургой, до сего дня считая ее леди Блэк, так отныне станет целовать следы Виктории.       — О, Святые, к вам взываю, милости вашей умоляю. Не оставьте госпожу мою в час нужды, не отриньте ее своей благодатью. Вознесите молитвы над ликом ее, да осияет ее свет ваш божественный. Да сбудется замысел ее, да зародится душа в чреве ее по воле свыше. Аминь.       Кикимер впервые вознес молитву за леди Викторию Блэк, хоть и был предан душой и сердцем своей госпоже Вальбурге. Впервые он побеспокоился о ком-то, кроме своей госпожи. Впервые разрыдался, ругая себя за поспешно сделанные выводы в прошлом.       Навеселе вернувшиеся Вальбурга и Моргана под руку с Александром в пустующем холле обменивались впечатлениями о проведенной ночи у семейства Розье, устроивших роскошный приём в честь начала весны. Они не сразу заметили Викторию на ступенях парадной лестницы, а как обратили внимание, так и затихли.       — Виктория, — прошептала Вальбурга.       Несколько прядей, упавших на глаза, скрывали явные очертания уродливого шрама, но не так, чтобы его нельзя было разглядеть при желании. Как оказалось, ни одно зелье или мазь не смогли исправить воздействие черной магии, как бы не старался Северус, как бы не стремилась помочь Вальбурга.       Александр отвернулся, не сумев вынести увиденного. Заламывая пальцы, он винил себя за то, что не сумел верно истолковать видения, посетившие его перед тем, как кузина столкнулась с темной магией, направленной на нее; перед тем, как она проснулась на окровавленных простынях. Он видел ее боль в мелькающих образах, слышал ее крики и горькие рыдания. Да вот беда, помочь не смог.       — Что мне с ним сделать? — остекленевший взгляд карих глаз впился в побледневшее лицо Вальбурги Блэк, разом потерявшее тень веселья. — Я думала о склепе, но тогда бы пришлось объясняться перед теми, кого здесь нет. Они пустят новые слухи, чтобы сместить Сириуса с кресла лорда, а этого допустить нельзя. Я знаю, они хотят власти, знаю…       Сократив расстояние, Вальбурга, словно бы сомневаясь, нерешительно накрыла подрагивающие плечи Виктории, так и не осмелившись обнять ее. Не тогда, когда с явным отчаянием прижимала к себе окровавленный сверток. Пересилив себя, Вальбурга потянула за край влажной ткани. Запах гнили обжег легкие, стоило судорожному вздоху сорваться с ее тонких губ.       Без осмотра и поисков следов чужого воздействия было ясно: виной случившемуся — черная магия.       Сохранив лицо, Вальбурга взяла Викторию под руку, поведя ее в сад. Опечаленная Моргана и Александр, не сдержавший слез, направились следом, не смея нарушить воцарившееся молчание. Минуя каменные тропы, они замерли у прославленных кустовых роз Вальбурги. Воспользовавшись волшебной палочкой, она проделала углубление в земле, подле белоснежных роз, сохранивших росу на нераскрывшихся бутонах.       Поняв намек, Виктория опустилась на колени. С трепетом она погрузила крохотное тельце в импровизированную могилку. Сведя ладони вместе, она, игнорируя подступающую к глазам влагу, развела их, дав волю магии — огонь овладел свертком. Языки пламени плясали в сумерках, всполохами освещая скорбное лицо Виктории, оплакавшей могилу.       Когда от нарожденного остался прах, Виктория нетвердо поднялась на ноги, ощутив, как тьма окутывает ее сознание. Пошатнувшись, она осталась нема, ведь знала, что это Александр подхватил ее.       Взволновавшиеся Моргана и Вальбурга велели ему немедленно увести её в дом.       — Только не в комнату, — обессиленно прохрипела Виктория, не пытаясь сопротивляться. — Там пахнет кровью.       — Унеси ее в мою опочивальню, — распорядилась Моргана, приложив ладонь к груди. Предательская дрожь овладела ее сердцем, забившимся в грудной клетке с небывалой частотой, точно птичка.       Вальбурга, оставаясь сильной, как бы ей ни было больно, завершила заклинание.       — Как мы не углядели?       — Всему виной тот мальчишка, оставивший след на ее теле.       Моргана обернулась на женщину, поджав губы. В два шага она настигла ее, крепко взяв за руку. Вальбурга нехотя взглянула на нее, кивнув. Все верно, они должны оставаться сильными в преддверии долгожданных гостей — родственников из Италии.       — Если в ее чреве жило дитя, значит, наши надежды не напрасны, — резюмировала Вальбурга, ответив касанием на жест ведьмы. — Значит, она может понести дитя.       — Нет смысла ей наблюдаться в Мунго, — Моргана запоздало кивнула. — Теперь ясно, что традиционные методы медицины ей не подходят. Такое редко, но бывает. Бывает, когда магия невероятно сильна, она оберегает своего носителя и скрывает то, что не должно быть подвластно чужим умам.       Вальбурга тыльной стороной ладони утерла влагу на щеках, посерьезнев. Упомнив обнадеживающие слова Андромеды Тонкс: «Ее чрево непригодно для деторождения», — которые вынудили быть честной, она крепче сжала ладонь Морганы в своей.       «Чернокнижница. Конечно. Конечно, она незрима», — мысль, точно выпущенная стрелой из лука, озарила ее.       — Были такие случаи?       — Да.       Моргана напряглась, будто не желала продолжать разговор, невзирая на то, что на заданный вопрос уже ответила.       — С кем?       — Со мной.       Вальбурга ахнула. Взгляд ее изумрудных глаз заблестел, под стать тому, как интерес загорался в Виктории, стоило с ней завести разговор о том, что ее интересовало.       — Ты расскажешь мне?       — Можно подумать, ты не заставишь меня это сделать.       Вальбурга и Моргана под руку вернулись в дом, решив немедленно выяснить, как магия влияет на Викторию, как она ее защищает, как губит.              Солнечные лучи, окутавшие магический купол над Блэк-мэнором, осветили безымянную могилу. В следующий миг белые розы проросли в сожженной земле, знаменуя собой вечную скорбь утраты.       В своем горе Виктория не осталась одна: две главные женщины в ее жизни окружили ее заботой; Александр поддерживал, как умел, оставаясь безмолвным; Кикимер превозносил молитвы за ее здоровье.       Земля Блэк-мэнора приняла дар леди Виктории Блэк, смело ей вверенный мертвыми.