Оскверненные

Я могу подумать,

Что ангел смерти взял тебя живьем

И взаперти любовницею держит.

Под страхом этой мысли остаюсь

И никогда из этой тьмы не выйду.

Здесь поселюсь я, в обществе червей,

Твоих служанок новых.

Здесь оставлю

Свою неумирающую суть

И бремя рока с плеч усталых сброшу.

Любуйтесь ей в последний раз, глаза!

В последний раз ее обвейте, руки!

И губы, вы, преддверия души,

Запечатлейте долгим поцелуем

Бессрочный договор с небытием.

Сюда, сюда, угрюмый перевозчик!

Пора разбить потрепанный паром

С разбега о береговые скалы.

Пью за тебя, любовь!

— Ромео и Джульетта. Акт 5, сцена 3

6 ноября, 1982       Очнувшись в незнакомой комнате, показавшейся таковой во мраке занавешанных окон, Джеймс скривился от боли, застонав. Голова его раскалывалась из-за боли, нарастающей при попытке принять сидячее положение. Он мог поклясться, что его пытали, вот только видимых повреждений на коже заметно не было, или, по крайней мере, Джеймс их не увидел.       — Как себя чувствуешь? — вышедший из тени Аластор Грюм не сводил взгляда с паренька, хмурясь. — Тебе сильно досталось. Чудо, что ты очнулся так быстро.       Тряхнув головой — чего делать не следовало, если Джеймс не хотел выплюнуть легкие, — он прикрыл веки. Испустив череду громких вздохов, он попытался подняться на ноги, но был остановлен простым жестом Аластора, удержавшего его на месте.       — Почему мне так плохо? — приложив ладони к вискам, Джеймс снова застонал. Зудящая боль разрывала сознание, словно кто-то отрезал его плоть по кусочкам, медленно убивая. — Мы что перебрали в местном баре? Ни черта не помню, да проклянут меня Святые.       Аластор усмехнулся бы, не будь обстоятельства этого дня столь серьезными. Почти разрушающими.       — Нет. Мы попали в засаду. Доносчик просчитался, а мы совершили серьезную ошибку, решив, что вампиры пешки вышестоящего лица. — вобрав ртом воздух, Аластор надул щеки, задержав дыхание. Равнодушный к чужим бедам, он не мог набраться сил, чтобы рассказать о случившемся. — Раньше Министерство полагало, что вампиры не представляют угрозы, поскольку не способны мыслить рационально. Во всяком случае, так было раньше… наши сведения о них устарели, а, возможно, мы изначально ничего о них не знали.       Джеймс силился сконцентрироваться на словах Аластора, тонущих в звоне, звучащем в его голове. Уши заложило, как будто он нырнул с пирса и забыл выплыть.       — Припоминаю. Чем все закончилось? Кто-то пострадал? — воспоминания прошедшей ночи возвращались постепенно. — Вики… где моя сестра?       Спохватившийся Аластор вновь удержал подорвавшегося Джеймса.       — Она в лазарете. Жива. Северус находится под следствием. Кто-то из мракоборцев — я выясняю, кто именно — совершил донос. Северус использовал непростительное на Альберте Донте, чье тело до сих пор ищут. У него могут быть серьезные проблемы. И еще… когда мы пытались защитить жителей деревни, в центре города был совершен теракт. Пострадали многие. Большая часть Святого Мунго разрушена.       Забыв о боли, Джеймс резко изменился в лице. Смертельная бледность смыла румянец.       — Мунго? Святое Мунго? Что ты такое говоришь?       В горле пересохло. Джеймс мысленно взмолился всем тем Святым, имена которых с далекого детства были на устах. Он убеждал себя, что с Лили все в порядке, что она дома с Гарри, сидит на кухне, пьет чай и уплетает шоколадные эклеры за обе щеки.       Аластор кивнул. Плечи его скорбно опустились. Он коснулся ладонью плеча Джеймса, покачав головой.       — Мракоборцы и Инквизиторы разбирают завалы. Есть шанс добраться до тех, кого проклятые Пожиратели смерти похоронили заживо. Этот ублюдок Волан-де-Морт и его трусливая шайка псов воспользовались нашим отсутствием. Джеймс, они погубили людей. Там были дети…       Отяжелевшая голова кружилась, отчего черные пятна мелькали перед взором, как если бы он перебрал с выпивкой в местном баре. Время словно замедлилось или, быть может, ускорилось. Джеймс не знал этого наверняка — ему было слишком плохо.       — Моя жена… где моя жена? — Сбросив ладонь Аластора с плеча, он попытался подняться на ноги. Низ живота кольнуло из-за резкого спазма. — Она знает, что со мной? Скажите ей, что я в порядке. Лили нельзя нервничать, она ведь беременна.       — Тише, сынок, тише. Тебе нужен отдых.       — Нет, я должен возвращаться домой к семье. Моя жена и сын ждут меня. Черт, я обещал Лили купить молоко вечером… забыл совсем.       Стоя, Джеймс огляделся, поняв, что находится в личном кабинете Аластора Грюма. Небольшое темное помещение, обставленное простецкой мебелью, пахло старостью. Обветшавшие со временем книги в разброс покоились на книжных полках, заставленных всякой всячиной, начиная и заканчивая безделушками, не имеющими особой истории.       — Послушай меня, — встряхнув паренька за плечи, Аластор сжал челюсти, сглотнув. — Твой сын находится с леди Поттер, а жена… твоя жена все еще в Мунго. Мы делаем все, что можем.       Джеймс подумал, будто Лили, узнав о случившемся, поспешила на помощь раненным, как вдруг осознание обрушилось на него снежной лавиной. Пазлы услышанного и увиденного складывались, образуя полную картину. Он понял, почему Грюм с ним, а не на передовой; почему он осторожничает, подбирая слова; почему боль сковывает его сердце железными тисками.       Горло перехватило. Джеймс словно позабыл, как дышать. Приступ паники, сделавший его взгляд безумным, душил его. Его мутило, выворачивало от боли, содрогающей тело.       — Где она? — он хотел закричать, но вышел лишь жалкий хрип. — Где моя жена? Она в порядке? Скажи мне, что с ней все хорошо. Пожалуйста, скажи, что она в порядке.       Аластор опустил голову.       — Мисс Мартин сообщила, что она вместе с миссис Поттер выводила детей из Мунго, когда началась атака Пожирателей. Они были осторожны, практически добрались до выхода, но стены не выдержали. Твоя жена успела вытолкнуть девочку, но сама осталась под завалом. Джеймс, шансы есть. Мы вытаскиваем людей, и твою жену спасем. Она герой!       — Заткнись! Закрой свой рот!       Жестом руки, прервав пламенную речь Аластора, Джеймс похлопал себя по карманам в поисках волшебной палочки.       — Поттер!       Забыв о дурном самочувствии, Джеймс трансгрессировал. Он оказался вблизи разрушенного здания, вокруг которого мракоборцы образовали защитный купол, не пропускающий внутрь зевак, мешающих работе. Держась за фонарный столб одной рукой, Джеймс опорожнил желудок, сплюнув кровь на влажный асфальт. Его состояние в самом деле оставляло желать лучшего.       Неуверенными шагами, в короткий миг сменившимися на бег, Джеймс пытался пробиться через Инквизитора — Адриана Эванса, назначенного главой операции. Тот слишком быстро заметил его, преградив путь.       — Стой, дальше не пущу!       — Там моя жена!       — У меня приказ, — не сдавал позиций Адриан Эванс, но тон его смягчился. — Поттер, прошу, иди домой, не мешай работе.       Он вновь мотнул головой, неразборчиво дав понять, что с места не сдвинется, если его не пропустят к эпицентру взрыва. Судя по проведенной работе, а именно анализу пострадавшего здания, было выяснено, что стены здания подверглись взрыву изнутри. То есть кто-то намеренно подорвал детское отделение самодельной бомбой, осколки которой отыскали мракоборцы.       — Пропусти его, — громогласно отчеканил Викториан Гранье-Пажес, прибывший на место преступления вместе с Флимонтом Поттером, бросившимся к сыну. — Он имеет право участвовать в операции, не препятствуй.       Адриан прищурился недобро, с недоверием поглядев на Джеймса, уперевшего ладони в колени. Выглядел он паршиво, а чувствовал себя еще хуже.       — Пойдем со мной, — суетливо кружась вокруг сына, Флимонт придерживал его под локти, готовый удержать, если тот пошатнется. — Тебе плохо, позволь помочь тебе.       — Нет, — полуживой, с кровью на губах, Джеймс упрямо шел вперед, надеясь увидеть жену невредимой. — Я нужен Лили. Она меня ждет. Я должен быть с ней.       — Ты подвергся воздействию темного проклятья. Если не принять мер, станет хуже. Джеймс, подумай о себе, о своем здоровье. Как ты поможешь Лили, если выплюнешь собственные легкие?       Прикрыв дрожащие веки, Джеймс от гнева втянул щеки, закусив их изнутри. Его тошнило не только от дурного самочувствия, но и от фальшивой заботы отца. Хотел бы он верить ему, да не мог. При каждой улыбке и добром слове он против воли вспоминал свое детство. Он знал, что Вики не помнит, да и в жизни не признает, что по большей части их воспитанием занималась покойная мать, а к шести годам они и вовсе принадлежали сами себе. Раньше было неясно, почему Юфимия чаще проводила время в постели, жалуясь на мигрень, а когда Вики призналась в том, как именно мать спасла ей жизнь, стало понятно: черная магия пожирала ее изнутри. А отец скрыл семейную тайну от детей, позволив им возненавидеть его и Юфимию, оказавшуюся невиновной в том, что они пережили.       Отец, старался участвовать в жизни семьи, все же предпочитал засиживаться подолгу в мастерской, экспериментируя с зельями и самодельными приборами. Флимонт по натуре эгоист, ценивший свое личное время, которое преимущественно тратил на работу и увлечения. Имея хорошее настроение, он мог сходить с детьми на местную ярмарку, реже — в кино или кондитерскую. Он баловал их и говорил, как сильно доверяет, но по факту откупался сладостями и перебрасывал на них ответственность, говоря, что проблемы со сверстниками они должны решать самостоятельно.       Вплоть до этого года Джеймс не понимал, почему мать закрывает глаза на явное безразличие отца. Оказалось, она о многом не знала. Лежа в постели по несколько дней и страдая от продолжительной боли — платы за жизнь дочери, Юфимия Поттер не подозревала о том, что ее дети проводят дни на улице, предназначенные сами себе, пока их дорогой отец изобретает очередное творение, должное потрясти магический мир.       Сам Джеймс, каким бы неидеальным ни был, торопился домой после работы, чтобы проведать сына и жену. Он делил с Лили домашние обязанности, которые она все же предпочитала выполнять самостоятельно, и активно участвовал в жизни Гарри, со всей серьезностью интересуясь его достижениями и провалами.       В детстве Джеймсу не хватало родителей, как и Виктории. Он не понимал этой причины, ведь в воспоминаниях они присутствовали, а, как оказалось, это не более чем обман сознания, мнимая видимость происходящего.       Флимонт Поттер подвел детей и жену, и идти по его стопам Джеймс не собирался.       — Не тебе мне давать советы. Я никуда не уйду. С места не сдвинусь до тех пор, пока не буду уверен в безопасности жены. Не мешай мне, я не стану тебя слушать. Лучше проверь Вики, — игнорируя головокружение, Джеймс не подавался темноте, медленно стремившейся поглотить его сознание. — Хоть бы с ней всё было хорошо.       — Она не захочет меня видеть.       — Я не удивлен.       Хромая на правую ногу, Джеймс прошел через магический купол, ощутив мимолетный холодок, пробравший до костей. Дурнота померкла на фоне непрекращающейся головной боли. В висках свербело, будто стая кузнечиков пробралась в голову, поедая мозг, что, в общем-то, противоречило их природе.       Глядя себе под ноги, Джеймс оступился, когда ненароком опустил взгляд. На носилках лежал совсем молодой волшебник, казавшийся смутно знакомым. Рыжие кудри обрамляли его бледное острое лицо, усыпанное веснушками, и лучистые голубые глаза, в которых навсегда погасла жизнь.       — Эли… — прохрипел он.       Элиот Минчум — племянник Министра магии — был мертв.       — Его нашли под завалами. — Бесшумно подошедший Аластор, хлебнул из фляжки. — Он сражался храбро, спасал невинных. Достойная смерть для воина.       Не слишком хорошо зная покойного, Джеймс толком ничего не мог о нем сказать. Они пересекались разве что на редких собраниях мракоборцев и в общей столовой. Одно он знал точно: где бы и с кем ни был Элиот Минчум, всюду слышался его смех. В Министерстве магии о нем отзывались с добротой, пророча светлое будущее.       А теперь он был мертв. Как Гидеон Пруэтт, Фабиан Пруэтт и Питер Петтигрю. Мертв из-за войны, в которой никто из них не желал участвовать, точно не по своей воле.       — Нет ничего благородного в смерти. — Засучив рукава, Джеймс пригладил чуть липкие от пота волосы. — С чего мне начать?              — Тебе не стоит…       — Я должен!       Аластор кивнул, нехотя согласившись.       Часы тянулись с молниеносной скоростью. С каждой минутой шансы на спасение Лили меркли. За четыре часа работы группа мракоборцев, прибегая к магии, сумела разобрать меньшую часть завалов. Они сумели подступить ко входу, но не попасть внутрь. Впереди — уйма работы, а надежда таяла.       Джеймс злился. Он старался не обращать внимания на боль и предобморочное состояние. Обессиленный, он не был готов сдаться, потому что Лили все еще ждала его. Где-то там, под завалами Святого Мунго.       — Тебе нужен отдых, — жадно припав к бутылке с водой, Флимонт Поттер с жалостью поглядел на сына. Отчаяния в нем было не занимать.       — Все, что мне нужно — найти Лили. Потом передохну. Мы вместе передохнем.       Позволив себе минутный отдых, Джеймс опустился на каменную плиту, допив содержимое бутылки. Легче от выпитой воды не стало.       — Ты себя изводишь.       Флимонт старался достучаться до сына, лишь сильнее озлобившегося на него. В порыве гнева, вскочив на ноги, Джеймс близко подступил к отцу, нависнув над ним, словно тень смерти над городом.       — Плевать я хотел на твою лживую заботу! Не делай вид, что тебе не все равно, отец. Тебе не идет. — Перекошенное от гнева лицо выглядело устрашающе. — Хочешь помочь — закрой рот и разгребай завалы.       Не будь на счету каждая минута, Джеймс бы с радостью пустился в путешествие со времен своего детства, рассказав заботливому отцу, как сильно он нуждался в нем. Это время прошло. Ныне от его присутствия Джеймсу давно не было ни жарко, ни холодно.       Минут через десять появился Сириус в компании младшего брата. Узнав о случившемся, он первым делом бросился к Виктории, где, встретив Регулуса, поспешил на помощь к лучшему другу. Сириус не смог застать жену, так как видеть его она не пожелала, однако попросила, чтобы он немедленно торопился к Джеймсу, о чем передала через Александра.       Шарль-Жермен был единственным, кого Вики впустила к себе, покамест Регулус караулил ее у двери.       Не достигни неудачная военная операция апогея трагедии, Сириус бы преданно дожидался жену у дверей одного из кабинетов в Министерстве. Сейчас он находился с другом, встретившимся с ним крепкими объятиями. Джеймс разваливался на части, и чтобы это понять, лекарь был не нужен.       — Мистер Поттер, позвольте мне, — сухо кивнув мужчине, лорд Блэк перехватил друга за локоть.       — Позаботься о нем, — бросил Флиомнт, не взглянув на супруга дочери.       Всеми правдами и неправдами уговорив Джеймса на пару минут заглянуть в Чертог Вельзевула, чтобы принять душ и выпить особенное зелье, Сириус трансгрессировал с ним в бар. Сил отнекиваться у Джеймса не было, да и явившийся Регулус заверил, что непременно сообщит об изменениях, если таковые появятся.       По-прежнему сидя на каменных плитах, Флимонт Поттер не спешил заговорить. Он не рассчитывал на встречу с Сириусом Блэком, коего избегал не первый год, намеренно, отчетливо помня, как юный Пожиратель смерти прижал его к стенке в одном из темных переулков. Никогда прежде, до того дня, Флимонт не чувствовал себя более униженным.       — О, идет, глянь на него!       — И вам, утречко доброе! — без радости в голосе, Регулус в своей манере поприветствовал Аластора Грюма — запрокинув голову, точно глава мракоборцев он.       — Ты что тут делаешь?       — Помочь пришел. Сами понимаете, мистер Грюм, жена моего друга в опасности. Я не могу оставаться безучастным. — Вынув мерцающие на свету пуговицы из петель, Регулус скинул новенький пиджак с плеч. — Мешаться не стану. Буду делать, что скажите.       Аластор хмуро поглядел на мальчишку, именно таким Регулус Блэк ему виделся, после чего кивнул.       — Да, помощь лишней точно не будет. Ты, как погляжу, явно полон сил и энергии. Видно, спал хорошо. — он сказал с издевкой, кинув взгляд на измученных изнурительной работой мракоборцев, взявших перекур.       — Как младенец в теплой постельке. Вам ли не знать, чем я занимался.       Ухмыльнувшись, но не удивившись наглости Блэка-младшего, Аластор в панибратском жесте хлопнул его по плечу, когда с кривого рта сорвался смешок.       Мракоборцы с новыми силами взялись за дело, и через каких-то полчаса сумели добраться до одного из работников Святого Мунго, ноги которого придавило камнями, посыпавшимися со стен и потолка, словно снежинки по зиме. Он был искалечен, но жив.       Душераздирающий крик ознаменовал возродившуюся надежду на спасение тех, до кого предстояло добраться.       Волшебной палочкой в воздухе описав руну, Регулус послал ее брату в качестве сообщения.       — Сохатый, дела идут на славу! — тут же прокричал Сириус, когда очертание мерцающей золотой руны появилось перед лицом. — Поторапливайся, покуда горячая вода не кончилась.       Находясь в кабинете на втором этаже бара, Сириус порылся по шкафчикам и сумел отыскать пару склянок с зельями, недавно приготовленными Викторией. Он также подготовил одежду — чистую и неношеную — для друга.       — Есть новости? — полотенцем просушив волосы, Джеймс напряженно уставился на Сириуса, кивнувшего с улыбкой.       — Они сумели добраться до одного из пострадавших. Он жив.       Облегчение, сменившееся усталостью, легло на опустившиеся плечи Джеймса. Он, поспешив одеться, выпил содержимое протянутого кубка, внутри которого тухло пахло желеобразным зельем. Ему хотелось немедленно броситься к унитазу, но по мере того как кривился его рот от гадкого вкуса, тело наполнялось силой, вновь его слушаясь. Боль сошла на нет.       — Как себя чувствуешь?       — Славно. Малышка Вик искусница. — Искоса взглянув на друга, Джеймс дернул челюстями. — Не иди за мной. Твоя помощь мне не нужна.       — О чем ты? — Сириусу бы в пору рассмеяться от очередной шутки лучшего друга, но весельем в воздухе не пахло. — Неужто зелье в голову ударило?       — Шути сколько влезет, я от этого своего мнения не поменяю. В совершенном теракте виноват ты и тебе подобные. Не оправдывайся, я все знаю.       Не показывая того, как сильно задели его брошенные слова друга, пусть и в пылу гнева, Сириус выпрямился, скрестив на груди руки. Запрокинув голову, он смотрел свысока на Джеймса, щурясь и поджимая губы. Он мог бы остудить его пыл, поставив на место, вот только легче от этого не сделается.       — Твой проклятый лорд Волан-де-Морт заключил альянс с вампирами, напавшими на Лорилей. И пока мракоборцы с ними сражались, защищая стариков и женщин, ты и тебе подобные совершили нападения на Святое Мунго. Скажи, чего ради вы это сделали? Чтобы показать свою силу, подвергнув жизни невинных опасности? — Эмоции захлестнули Джеймса, и он перешел на крик. — Ты был мне другом! Крестным отцом моего сына, а теперь моя жена находится в опасности из-за тебя!       — Закрой рот, Сохатый, не то пожалеешь. Клянусь, прощения просить будешь.       Сталь в голосе Сириуса отозвалась вспышкой гнева Джеймса, бросившегося на него с кулаками. Он вмазал лучшему другу в левый глаз, после чего тот повалил его на пол, ответив на удар ударом. Кровь из разбитой губы полилась по лицу Сириуса, запачкав ворот рубашки.       Послышался хруст костей — нос Джеймса был сломан.       — Ты идиот, Сохатый! Минчум водит всех вас за нос, перекидывая свои грешки на Волан-де-Морта, а вы — послушные овцы, безропотно верите ему. Это он пару лет назад забрал земли у вампиров, угнетал магических тварей, открыто заявляя, что им не место среди магов! — Сириус схватил Джеймса за лацканы рубашки, накинутой поверх футболки. — Это были не Пожиратели смерти, слышишь?! Мы не такие!       — Мы? Смотри-ка, как ты заговорил. Мы!       Сириус отступил, утерев со рта кровь.       — Не делай вид, что ты не знал, кем я стал.       — Запомни: если с моей женой что-то случится — ты труп, Бродяга!       Джеймс злился, как никогда прежде. Вместе с тем он был чертовски напуган. Обвиняя друга в предательстве, он все еще обращался к нему, как в Хогвартсе, по кличке, придуманной между четвертым и пятым курсами.       — Забыл добавить — тебе подобные! — Увернувшись от удара, метившегося в заплывшее кровью лицо, Сириус встряхнул друга как следует. — Открой глаза, Сохатый! При всей мощи своей армии лорд Волан-де-Морт не спешит развязать войну, а мог бы и поступил бы правильно, учитывая, что Минчум творит с нашей страной! Люди живут в нищете. Те, кто доживает свой век в деревнях на окраине, находятся без защиты. Винишь меня в случившемся? Тогда скажи, какого черта Пожиратели поспешили на помощь, а не твои соратники-мракоборцы? Спроси у Мартин, кто указал ей и Лили путь, когда выход завалило? Не живи чужим умом. Ты выше этого, Джеймс.       Джеймс сжался, как если бы оказался в морозную ночь в пижаме на улице. Он смутно припоминал, как в первый час работы под куполом вокруг него вертелась Розали Мартин, дающая показания Аластору Грюму. Прикрыв отяжелевшие веки, он попытался воспроизвести в памяти ее слова: «Мы испугались, не доверяли, но выбора, как такового, не было. Если бы не тот Пожиратель, мы бы погибли. Мы и дети. Он спас нас и…».       Преодолев обиду, Сириус помог другу подняться на ноги. Он положил ладони ему на шею, прижавшись лбом к его лбу. Джеймс стоял неподвижно.       — Если хочешь найти виноватого, начни мыслить здраво. Перестань забивать голову статьями из «Ежедневного Пророка». Правды ты оттуда не узнаешь. Недавно Грин-де-Вальд был замечен на севере Франции. Он вернулся, Сохатый. Ты слышишь? Вернулся. Это он повинен в случившемся. Как думаешь, кому выгодно развязать войну в Великобритании, а затем прибрать себе то, что уцелеет?       — Поклянись, что ты к этому не причастен. — Накатившая пелена слез щипала глаза. — Поклянись, Бродяга.       — Клянусь тебе всем, что у меня есть и будет: я и мне подобные не причастны к случившемуся. Клянусь, Сохатый.              Сириус говорил складно, и ему хотелось верить. Хотелось забрать слова назад, сделав вид, что они не звенели в тишине комнаты. Джеймсу хотелось верить ему, и он поверил, как всякий раз до этого дня.       Обняв друга так крепко, как только это было возможно без вреда для здоровья, Джеймс прошептал еле слышно:       — Я тебе верю.       — Мы спасем нашу Лили. Хорошо?       — Да. Да, мы всех их спасем.       Новое послание, отправленное на этот раз патронусом Аластора Грюма в форме лиса, поспособствовало немедленной трансгрессии обоих. Мракоборцы нашли два тела.       Джеймс, а вместе с ним и Сириус, выдохнул с необыкновенным облегчением, когда под тканью на носилках обнаружил двух незнакомых ему женщин — мертвых и искалеченных.       Он, как и все, работал в поте лица, не жалея себя. Кожа сходила с ладоней вместе с кровью, на что Джеймс принципиально не обращал внимания. Выпитое зелье закалило его, придав силы, поэтому он не останавливался ни на мгновение. Группа мракоборцев сменилась после обеда, а он все работал, не находя свободной минуты, чтобы промочить горло.       К рассвету следующего дня, когда лучи солнца показались из-за рассеявшихся туч и утреннего тумана, Джеймс Поттер закричал изо всех сил: «Сюда! Скорее сюда!». Рыжие локоны, перепачканные кровью, были прижаты камнями. У него открылось второе дыхание, сердце забилось надеждой. Он знал, верил, что успеет, что спасет свою жену. Камень за камнем разгребались вручную и при помощи магии. И когда настал момент прижать любимую к груди, расцеловав ее прекрасное лицо, Джеймс Поттер зарыдал.       Окровавленная, покалеченная, Лили Поттер была найдена под завалами каменных плит спустя сутки после произошедшего террора. Холодная, она не подавала признаков жизни. Сердце ее не билось. Дыхание застыло на посиневших губах.       Мало кто знал, что в теле Лили Поттер погибло две души: ее и дочери — невинной Флоры Поттер.       Бледный, как полотно, онемевший от ужаса, Регулус отыскал обломки волшебной палочки Лили Поттер. Когда-то волшебное древко, служащее проводником магии, ныне было переломано на щепки, как, в общем-то, и его хозяйка, со сломанными руками и ногами. Зрелище было не для слабонервных, поэтому не мудрено, что Регулус не сдержался и опорожнил желудок.       Подумать только: совсем недавно он болтал с подругой за столом на кухне Поттеров, а сегодня глядел на то, что от нее осталось — расплющенная оболочка без души и только.       Опустошенный и окончательно разбитый, Джеймс долго рыдал над телом жены, умоляя ее не оставлять его. Может, и недолго. Может, всего несколько минут перед тем, как тело Лили лекари погрузили на носилки, силой оторвав Джеймса от нее, крепко вцепившегося в лимонный халат, окропленный кровью. На него наложили чары, и через миг проклятий и угроз Джеймс лишился чувств, упав в руки лучшего друга, чье лицо оросили слезы.       — Сохатый, мне так сильно жаль, — хрипло и убито прошептал Сириус.       Утерев рвоту со рта, Регулус с грустью глядел на то, как его брат поднял на руки Джеймса Поттера и трансгрессировал с ним. Сердце его сжалось. Ноги задрожали.       — Гарри… Мерлин, что будет с Гарри? — вопросил он в пустоту.       — Справятся, — запоздало ответил подошедший Аластор. — Вот увидишь, это не последний день, когда мы кого-то теряем.       — Оптимистично, Грюм.       — Для тебя я Аластор Грюм, мальчишка.

***

      Пробудившись ото сна, Виктория с трудом разлепила левый глаз и увидела перед собой размытые очертания Дамиана и Александра, сидевших на стульях по разные стороны от ее кровати. Они дремали, раз за разом издавая неразборчивые звуки — то ли хрипы, то ли вскрики.       Приподнявшись на локтях со стоном боли, Виктория зажмурилась. Тянущаяся боль в мышцах была едва ли выносимой. Воспоминания возвращались запоздало, отзываясь болью в висках, из-за чего ей хотелось упасть на подушку и снова забыться во сне. С достоинством она пересилила минутный момент слабости, решив, что не станет тратить даже пары часов на сон, пока не узнает подробности произошедшего и не убедится, что Джеймс жив и здоров.       Свесив ноги с постели, до ужаса скрипучей (от чего кузен проснулся), Виктория, не обращая на него внимания, неуверенными шагами поплелась к небольшому зеркалу, одиноко висевшему над разбитой раковиной. Она уперлась ладонями в раковину, на вид грязную от ржавых разводов, переведя дыхание. Вики могла поклясться, что ее легкие сжались в горошинку.       Череда неровных вздохов слетела с обветренных губ Виктории, после чего она подняла голову, с трудом узнав себя в запотевшем, мутным от пятен зеркале. Грязные волосы, прилипшие к лицу, выглядели тускло, словно утратив былую природную красоту — блеск и насыщенность. Облизнув губы, будто стараясь подавить дрожь страха, возникшую при взгляде на повязку, перекрывшую половину лица, Вики потянула руки к бинту, впитавшему в себя кровь и разводы от мази.       — Не надо, — подорвавшись со стула, Александр застыл, вновь магией прикованный к полу. Что Вальбурга, что Виктория — одного поля ягоды. — Мистер Снейп оказал тебе первую помощь и просил не тревожить раны.       — Мистер Снейп? — проснувшийся Дамиан зевнул, снизу вверх посмотрев на встревоженного мужчину, с которым имел честь познакомиться в начале осени. — Зови его просто «Мышь Летучая».       Прозвище, дарованное почившим Питером Петтигрю, с первого дня стажировки в Министерстве прицепилось к Северусу, едва с ним не сросшись. Многие работники обращались к нему исключительно как к Летучей Мыши, не удосужившись запомнить имя. Поначалу Северус злился, а спустя время свыкся, посчитав, что его могли назвать и похуже.       — Мистер Гранье-Пажес, вас сюда не звали. Вы пробрались обманом!       — Не преувеличивай, Алекс. Я вовсе не лжец, а смекалистый парень. В общем, да, мистер Снейп, — с явным сарказмом, читающимся в тоне, Дамиан бросил взгляд на подругу, — обещал вернуться через пару часов. Дождись его.       Сглотнув, Вики через плечо взглянула на мужчин. На их лицах застыло волнение. Они словно боялись того, что последует за тем, как она избавится от повязки. В тот момент, когда Виктория была готова сорвать ее с лица, в комнату вошел Северус. В каждом его движении читалась усталость.       Мертвенно бледный, он шатался. Руки его дрожали.       — Рад, что ты снова на ногах. Хоть кто-то, — бросил он тихо, и взяв Вики под руку, довел ее до постели. — Я сделал все, что смог, но не сумел противостоять черной магии. Прежде мне не доводилось работать с…       Речь Северуса доходила до Вики отрывками. Она путалась в мыслях, виной чему были последствия непростительного, кое к ней применил Альберт Донт, павший от руки Северуса. Второго призвали к ответственности, и дело дошло бы до заседания в Визенгамоте, если бы Аластор Грюм не надавил своим авторитетом, а Флимонт не замолвил бы словечко. Они не смогли добиться того, чтобы с Северуса сняли обвинения. И все же, находясь под следствием, Северус свободно передвигался по Лондону, ожидая решения Министерства магии.       — …Если будешь следовать моим указаниям, последствия вскоре сойдут на нет, — Северус говорил с заметной паузой, осторожно подбирая слова. — Я смажу поврежденную кожу мазью и наложу новую повязку, от тебя лишь требуется…       Вики грубо отвела руку друга от своего лица и, соскочив с кровати, кинулась к зеркалу. Качаясь из стороны в сторону, она пыталась сохранить равновесие, за спиной оставив переглянувшихся между собой мужчин.       Александр потупил взгляд в пол. Дамиан отвернулся, сдерживая рвотный позыв, а Северус, закаленный ужасом детства, молча наблюдал за тем, как Вики подходит к зеркалу.       Первые секунды она молчала, с отвращением разглядывая собственное отражение, казавшееся неузнаваемым. Рваные раны, легшие на правый глаз, сочились запекшейся кровью и гноем. И без того не красавица, каковой Виктория себя считала, она превратилась в уродину. Обезображенную уродку, каких свет не видывал.       С криком Вики разбила зеркало. Ноги ее подогнулись, из-за чего она упала на колени, ладонями закрыв лицо. Слезы полились бешеным потоком, усугубив положение. Кожу лица пекло невыносимо. Пальцами, зарывшись в волосы у корней, Вики с дури потянула их, вырвав несколько прядей. Она хотела расцарапать себе лицо от бессилия, благо вовремя Александр подорвался с места, оказавшись подле кузины. Осколки разбитого зеркала впились в его колени.       — Я уродина! Уродина… — слезы душили. Вики задыхалась, чувствуя, как кожу неприятно стягивает от ран.       — Это пройдет со временем, — бесстрастно отозвался Северус, мыслями пребывая с Лили, об окончании истории которой он не догадывался, однако надеялся на лучший исход. — Мои мази тебе помогут. Нужно запастись терпением.       — Взгляни на меня, я уродина!       Рыдая, Вики выплескивала со слезами всю ту боль, живущую в ней годами. Раньше она с трудом смотрела в зеркало, находя в себе недостатки, а сейчас, после увиденного, была готова искалечить здоровый левый глаз, лишь бы не видеть уродства, которое не скроет косметика.       — Это пройдет, — обнимая девушку за плечи, Алекс искренне сочувствовал ее горю. — Вот увидишь, скоро следа не останется.       — Ты врешь…       — Нет-нет, Вик, вовсе нет! Мистер Снейп тебе поможет.       Дамиан откашлялся. Его горло сковали невидимые взору тиски, не позволяя открыть рот. Он смог заговорить лишь тогда, когда истерика Виктории оборвалась и сменилась хриплыми вздохами. Все это время она сидела на полу в окружении разбитого стекла и Александра, крепко обнимающего ее. От безысходности она опустила голову ему на плечо, пальцами сжимая ворот рубашки.       Виктория думала о многом. В первую очередь — о том, как ее воспримет Сириус, какой будет его реакция и насколько противно ему будет целовать ее, обнимать и смотреть в обезображенное лицо.       Северус напоил Вики успокаивающим бальзамом, благополучно закончив обработку ее полученных ран в бою. Он пообещал, что месяца через три на ее лице не останется ни следа от увечий. Виктория хотела бы поверить, но интуиция подсказывала, что ситуация не улучшится.       — До конца жизни буду пользоваться маскирующими чарами.       — Не драматизируй, — Северус наложил новую повязку на лицо Виктории.       — Поклянитесь, что не расскажете о том, как я…       — Клянусь! — Алекс поднял руку.       — Клянусь, — безрадостно бросил Северус. — В этот раз я тебя не подведу.       — Верю. — Вики неумело улыбнулась, не взглянув на друга.       — Ребят, мне бы не хотелось омрачать без того паскудный день, но и молчать я больше не могу.       После рассказа Дамиана, не упустившего ни одной детали, Вики задалась главным вопросом: «В порядке ли ее брат?».       Джеймс не был в порядке. Ни через день, ни через два, и даже ни через три. До последнего тая в сердце надежду на чудо, он глубоко разочаровался, когда колдмедики с прискорбием сообщили о том, что Лили Поттер ничто не поможет. Жизнь покинула ее тело в момент, когда потолок обвалился, и она осталась под завалом.       Безутешный Джеймс отослал сына к леди Поттер, и на долгих два дня заперся в комнате. Не желая никого видеть, он проявил слабость, размышляя о том, что делать дальше. Как будет складываться его жизнь, как он объяснит Гарри, что мать не вернется, как и не появится Флора — нерожденное дитя, погибшее в утробе Лили.       Все то время, что брат находился в личной комнате, скорбя, Виктория занималась организацией похорон. Когда она узнала о случившемся, то не сумела сдержать эмоций, захлестнувших ее, точно волна. Она пошатнулась, теряя равновесие из-за обмана собственного разума — казалось, земля развезлась, и почва ушла из-под ног. Ее дыхание выходило хрипами, но как бы она ни старалась глотнуть воздуха — он не поступал в организм. Северус быстро сообразил, что стряслось с подругой, описав приступ удушья панической атакой. О них он узнал недавно, когда в один из визитов к психологу рассказал о том, что чувствует, возвращаясь домой, зная, что Питер его не ждет. В первый раз он испугался так же, как Вики, если не сильнее, ощутив потребность в кислороде, не поступающем в легкие.       Разделив боль от утраты близкой подруги с друзьями и кузеном, Виктория сумела найти утешение в объятиях мужа, встретившего ее со скорбным выражением лица. Сириус, сколько бы ни ссорился с Лили в прошлом, за годы, начиная с первого курса в Хогвартсе, прикипел к ней. Повзрослев, он сумел по достоинству оценить ее вклад, который она внесла в жизнь Сохатого, мародеров, да и в его собственную. Он мог бы назвать ее другом, близким по духу. Мог бы рассказать, как ценит их дружбу, зародившуюся на старших курсах в Хогвартсе, но расцвела она за его пределами после выпуска. Мог бы, да не успел.       Сириусу было сложно мириться с новыми реалиями, в коих он потерял второго друга за год. Однако он не имел понятия, каково приходится Виктории и Джеймсу. Поэтому он находился рядом с ними, не отлучаясь по делам лорда Волан-де-Морта, которому, собственно, не было до него дела из-за неурядиц, возникших с терактом в Святом Мунго. Помогая жене, он ловил себя на мысли, как дико и неестественно заниматься организацией похорон подруги, с которой они договорились на очередной уикенд в Италии после рождения ее дочери. Было странно выбирать гроб, представлять Лили в нем, одновременно размышляя над нарядом, который станет для нее последним. И все же, как бы сердце ни рвало от боли, Сириус держался с достоинством, чтобы Виктория могла дать слабину, оперившись на его плечо.       Со стороны казалось, что Вики легко пережила потерю подруги, смирившись с фактом ее смерти, с тем, что они больше не встретятся, не посидят в кухне за чашкой горячего чая и не проговорят до рассвета. Ее скорее волновало, где пройдет прощальная церемония, нежели то, что она станет последней. Вскоре выяснилось, что Виктория увлеклась настойками миссис Блэк, притупившими ее эмоции. Не поддаваясь им, она сумела уладить насущные дела, договорившись с четой Эванс и Петунией Дурсль захоронить погибшую подругу в склепе Поттер-мэнора. Изначально Петуния настаивала на том, чтобы ее сестра обрела покой в мире, в котором родилась, то бишь в маггловском. Но правда в том, что Лили принадлежала миру магии.       Стоя перед зеркалом, Джеймс Поттер, проведший в молчании несколько дней, пытался застегнуть запонки на запястьях — те самые, подаренные Лили в прошлом году на Хэллоуин в виде тыкв. Промучившись с добрую минуту, он испустил череду нервных вздохов: застежка не поддавалась.       — Эй, ты как?       В дверном проеме появилась Виктория. Высокая, хмурая, бледная и до ужаса худая, она облачилась в черное, убрав волосы в хвост. Она всегда, сколько себя помнила, подвязывала волосы алыми лентами, но сегодня, прибегнув к незамысловатому заклинанию, окрасила шелковую ленту в черный. Изначально вышло неудачно, так как трансфигурация так и осталась для нее непокоренной вершиной в магии. Поэтому на помощь пришел Сириус, воздержавшийся от безобидной шутки.       — А ты?       Сократив расстояние, Виктория несмело дотронулась до руки брата. Он не выказал сопротивления, и тогда она помогла ему справиться с застежкой, но ладонь не отпустила.       Они переплели пальцы рук, недолго простояв в молчании. Джеймс находил силы в присутствии сестры, не давшей ему оступиться, когда он был готов совершить безумный поступок — устроить скандал в Министерстве магии, обвинив в случившемся Гарольда Минчума.       Вики была на грани, как и он, однако вера в то, что они справятся с любимыми трудностями вместе, питала их силами, энергией и надеждой, в конце концов. Как бы ни было больно, Джеймсу есть ради кого жить: ради Гарри, ради Вики, ради друзей и всех тех, кто нуждался в помощи.              — Сносно. Я тут подумала и решила задержаться.       — Задержаться? — Джеймс вздернул бровь, скривив губы в усмешке. В глазах его не было смеха, даже намека. — Что об этом думает Бродяга?       Виктория с шумом вдохнула, отведя взгляд в сторону. Ей не хотелось посвящать брата в дела с Сириусом, который был против того, чтобы она перебралась в дом Поттеров, пусть и ненадолго. И дело совсем не в том, что он не желал с ней расставаться, хотя и это имело вес. Сириус опасался того, что Аластор Грюм или Артур Уизли могли в любой момент нагрянуть в дом Сохатого, где обнаружили бы Викторию, наверняка кого-то проклинающую в кухне.       Супруги спорили долго, пока Сириус не сдался и не отпустил жену при условии, что он последует за ней.       — Вот сам у него и спросишь. Джим, все уже не будет как раньше, да?       Джеймс не ответил. Он привлек Вики к груди, крепко ее обняв. Он знал, что ее взор застелила пелена слез и что она не даст им волю. Вдыхая запах волос сестры, пахнущих дикими ягодами, Джеймс ощутил внутреннее спокойствие. По правде говоря, не было ни дня, когда бы в присутствии Вики он чувствовал себя дурно или подавленно. Не имея чувства юмора, если верить покойному Питеру, она могла его рассмешить в те моменты, когда самое время было разрыдаться.       — Мы все еще есть друг у друга. Что может быть важнее семьи, малышка Вик?       — Ты прав. Семья — все, что у нас есть.       — Мы больше никого не потерям. Никто нас не разлучит. Больше нет.       Заслышав шаги, брат с сестрой нехотя разорвали объятия.       Джеймс в который раз огляделся. За проведенные дни в Поттер-мэноре он так и не смог привыкнуть к роскоши и магии, бесконечным потоком струящейся вдоль стен величественного особняка.       — Виктория, помоги Гарри собраться. Кажется, он не может найти игрушку, а без нее отказывается выходить из комнаты.       Леди Поттер стояла на пороге комнаты, держа руки сомкнутыми за спиной. Выглядела она сурово и при том величественно. С годами Ирма не изменилась, разве что прическу поменяла, став блондинкой.       — Пора.       Джеймс сомкнул веки, кивнув. Он был благодарен бабке, с которой никогда не ладил за то, что она помогла с Гарри и поддержала в трудную минуту, позволив дать слабину.       — Сегодня дай волю слезам, оплакай жену, а завтра забудь о них. У тебя есть сын, тебе нельзя горевать. — Стянув с руки перчатку, леди Поттер смахнула слезу со щеки внука. — Не смей замыкаться в себе. Ты не твой отец. Ты лучше, ты сильнее. Помни об этом, Джеймс, когда будешь смотреть в глаза своему сыну.       — Я должен отомстить.       Ирма напряглась. У нее перехватило дыхание при мысли, как далеко может зайти ее внук. Джеймс был столь же отчаян, как Флимонт, что не играло ему на руку.       — Подумай о сыне. Подумай о том, к чему может привести месть, не стоящая твоей жизни. Джеймс, не смей, не играй со смертью. Она тебя не пощадит.       — Разве ты не понимаешь? Моя жена и дочь мертвы! Я потерял их, потерял Лили! У нас было столько планов, а сегодня ее похороны. Что мне сказать Гарри? Как объяснить, что мать к нему не вернется? Не расскажет на ночь сказку и не позаботится о нем, когда он заболеет.       — Я понимаю твою боль. Ты сейчас на эмоциях, поэтому тебе нужно собраться и хорошенько все обдумать. Что будет, если Гарри потеряет тебя?       Джеймс поджал губы. Он хотел бы ответить, что не собирается умирать. Как никак мечта стать Министром магии по-прежнему теплилась в сознании.       Вот только сказал он иное:       — У него останется Виктория и Сириус. Они о нем позаботятся, если вдруг…       — Молчи! Святого Августина ради, молчи, — заклинала леди Поттер, встряхнув внука за плечи. Она впилась в него взглядом, словно хищница в добычу. Данное сравнение рассмешило Джеймса, выдавившего из себя кривую улыбку. — Не смей призывать то, о чьей силе не ведаешь!       Обхватив запястья Ирмы, Джеймс ласково отвел их от себя. Разумеется, он не хотел умирать и не планировал этого, вот только отпустить мысль о мести не мог. Он считал, что Лили и Флора должны быть отомщены, чего бы ему это ни стоило.       — Она была одна. Умирала в одиночестве, в темноте. Я должен был быть с ней рядом.       — Это не твоя вина.       — Конечно, моя. Я согласился, чтобы она доработала последний месяц, а должен был настоять на том, чтобы мы немедленно переехали сюда. Я никогда не мог ей отказать. — Джеймс накрыл лицо ладонями, отдышавшись. — У нас были планы. Ты знала? Мы хотели путешествовать по миру. Вернуться в Лондон, когда все закончится. Мы должны были встретить старость вместе. А что в итоге? Сегодня мне нести ее гроб. Это несправедливо. Она ведь так молода… почему она?       Ирма крепко обняла Джеймса. В этот раз он ее не оттолкнул. Он прижался к ней, как к матери, лицо зарывшись в золотистые локоны, струившиеся по плечам.       — Порой жизнь к нам несправедлива. Поверь, в это нет нашей вины, Джеймс. Обещаю, ты справишься.              — Мне так не кажется…       — Я буду рядом. Поддержу тебя.       Когда Виктория организовала похороны, она рассчитывала на то, что они пройдут скромно, в узком кругу близких. Вот только она ошиблась. Прибыли все, кто тепло относился к погибшей Лили Поттер со времен Хогвартса, кто знал ее, кто любил ее.       Впереди всех неторопливо шествовал священник, читающий молитву и разгоняющий туман лампадой. Джеймс, Сириус, Северус и Римус, приезда которого друзья не ожидали, несли гроб.       Как бы ни было опасно возвращаться в Лондон, Римус не мог поступить иначе — Лили долгие годы была ему верным другом и продолжала оставаться таковой даже после разбитой дружбы мародеров. Она единственная не смогла отвернуться от него после всего, что он натворил и наговорил.       Мистер и миссис Эванс, утирая слезы, следовали за гробом, ставшим последним пристанищем для их младшей дочери. За родителями шла Петуния Дурсль под руку с мужем и сыном, крепко державшим за руку хлюпающего носом Гарри. Кузены не всегда ладили друг с другом, но в день скорби они держались рядом, потому что узы крови крепки.              В черных платках друг к другу теснились Катерина, Виктория и Марлин, отказавшаяся от участия в матче в Эдинбурге, чтобы быть рядом с друзьями и почтить память доброй подруги.       Мелькали скорбные лица Регулуса Блэка, Розали Мартина, Бена Поппера, Тейлора Ройса, Алисы и Френка Лонгботтомов. Были лекари из Святого Мунго, решившие почтить память Лили, заработавшей репутацию добродушной девушки, готовой помочь каждому, кто нуждался в ее помощи.       — Бедная девочка, вся жизнь впереди и такая смерть… — платком утерев слезы, скопившиеся в уголках глаз, Гораций Слизнорт громко хлюпнул носом.       — Но-но, мистер Слизнорт, — ободряюще хлопнув мужчину по плечу, Минерва МакГонагалл хотела бы сказать, чтобы он держался стойко, да только язык не повернулся. — Миссис Поттер навечно останется в нашей памяти, в наших сердцах, и в сердцах тех, чьей жизни она коснулась, кого спасла.       — Вы абсолютно правы, мистер Дамблдор, — мужчина закивал, стирая слезы носовым платком, текущие по щекам. — Я помню ее совсем юной… ох, как же сложно.       Наблюдая за тем, как гроб помещают в склеп, где на каменной надгробной табличке было аккуратно высечено: «Лили Мария Поттер. Любимая жена и мать», — родители ее не сдержали слез. Под именем с наклоном расположились даты рождения и смерти. Семья оплакала потерю, простившись с дочерью, сестрой и подругой слезно, со словами любви на устах.       — Моя девочка… моя доченька, покойся с миром, — дрожащим голосом промолвила Пейдж Эванс, поднявшись на ноги благодаря помощи мужа. — Я присмотрю за Гарри, обещаю.       — Мы присмотрим, — напоследок прошептала Петуния, вместе с родителями покинув семейный склеп Поттеров.       Оставшись один среди мертвых в усыпальнице, Джеймс какое-то время простоял в тишине, а затем, коснувшись губами пальцев правой руки, возложил ладонь на надгробную табличку жены. Леди Поттер была права, когда сказала, что его скорбь должна закончиться.       — Вместе с тобой, я хороню милосердие к врагам. Обещаю, каждый ответит за все. За то, что Гарри остался без тебя. За то, что наша дочь погибла, не успев увидеть этот мир. За то, что я потерял тебя. Любовь всей моей жизни… — Достав из кармана пиджака зачарованный плеер, Джеймс воткнул наушники в уши, на всю возможную громкость включив их с Лили песню — «Queen — You take my breath away» — Прибереги для меня местечко, кувшинка.       Покинув склеп, Джеймс замер на ступенях. В тени деревьев стоял мужчина, облаченный в черное. Он не подошел к семье и не дал о себе знать, но на похороны младшей сестры, которую знал недолго, явился.       Джеймс кивнул Цинне и отправился к величественному особняку, возвышающемуся среди зелени и гор. За ним последовали Регулус, Северус и Римус, кинувший мимолетный взгляд на Викторию, давшую волю слезам на плече Сириуса, крепко прижавшего ее к груди. На его глазах блестели застывшие слезы, но сам он внешне оставался невозмутимым.       — Поплачь, легче станет. Ты слишком долго держала эмоции в себе.       До побелевших костяшек Виктория цеплялась за пиджак мужа, находя в его объятиях успокоение. Истерика постепенно сходила на нет, но рана на сердце от потери лучшей подруги не затянулась.       — Мы не успели попрощаться.       — К такому нельзя подготовиться заранее.       Завидев на горизонте возмужавших с возрастом бывших слизеринцев, Сириус напрягся. Летом он с трудом сдержался, когда Майкл Нотт мило ворковал с Викторией, рассказывая о своей личной жизни. А сейчас он вновь появился, словно тень из прошлого, прихватив с собой друга.       — Утри слезы, твои приятели здесь.       Отпустив руку мужа, Вики обернулась. Не стирая слез, оросивших щеки, она улыбнулась. Майкл Нотт и Томас Розье стояли в десяти метрах от нее. Высокие, совсем взрослые и безусловно опечаленные, они ожидали знака, чтобы подойти к школьной приятельнице.       — Иди к ним.       Сириус кивнул, столкнувшись с вопрошающим взглядом жены и та, не возражая, покинула его.       — Ну, здравствуй, Виви, — широкоплечий Томас Розье обнял Викторию, то ли усмехнувшуюся, то ли всплакнувшую. — Мы не слишком хорошо были знакомы с миссис Поттер, но не могли не прийти.       — Спасибо, — разомкнув объятия с Томасом, Вики потянулась к Майклу, протянувшему ей руки. — Я так рада вас видеть.       Опустив голову на плечо девушки, Майкл полной грудью вдохнул запах ее волос, смешанный с парфюмерным маслом. Шлейф аромата отличался от того, что следовал за Вики в Хогвартсе, однако сердце Майкла как прежде екнуло.       — Мы скучали. Я скучал…       Они долго говорили, расположившись на витиеватой скамейке близ Поттер-мэнора, а как стемнело, разошлись, договорившись встретиться в скором времени.       Томас Розье вернулся в Испанию, к жене и молодому любовнику. Майкл Нотт, проводив друга, возвратился к любимой жене и сыновьям. Судьба Реймонда Эйвери, вырвавшегося из-под опеки матери, по сей день оставалась неизвестной.       Гостей заметно поубавилось за то время, которое Виктория провела в обществе давних приятелей. Чета Эванс и Дурслей вместе с профессорами из Хогвартса покинули Сан-Марино.       Марлин МакКиннон также торопилась вернуться к дочери, но у дверей ее успел поймать Сириус. Не помня их прошлого, он принес извинения за ее слезы, пролитые в юности. Долгое время он чувствовал себя виноватым, решив загладить вину словесно. Все же мысль о паскудном поведении часто преследовала его, напоминая, что именно он повинен в том, как Виктория к себе относится. И кто знает, какие мысли посещают Марлин по ночам.       — Брось, Бродяга, все дурное осталось в прошлом. Ты был для меня прекрасным принцем, но я не твоя принцесса. — Марлин улыбнулась, прищурившись. — Я воспринимаю прошлое в качестве полученных уроков. Мне нужно было повзрослеть, и ты мне в этом помог. Я встретила Фабиана, который всегда был рядом, жаль, я его не замечала. Теперь у меня есть Фаина. Знал бы ты, как я счастлива. Поверь, если кому-то и следует извиняться, то мне. Я виновата перед тобой и перед Вик.       Сириус, опустив голову, потянул губы в улыбке. Он был рад тому, что у школьной приятельницы жизнь сложилась удачно.       — Я верю в то, что у тебя все будет так, как ты этого заслуживаешь. Ты удивительная, Марлин. Прекрасная мать, красивая женщина и, конечно, чемпионка. Я желаю, чтобы тебе во всем сопутствовала удача. Ты заслуживаешь всего, что есть хорошего в этой жизни.       — Спасибо, — совсем тихо прошептала Марлин. Голос ее дрожал от неверия, хотя в искренности Сириуса она не сомневалась. — Не зря я в тебя влюбилась в свое время. Ты чертовски хорош, Блэк. Как-нибудь свидимся.       Они тепло простились, воздержавшись от физического контакта. Когда за девушкой захлопнулась входная дверь, Сириус обернулся и столкнулся с хмурым Римусом. Они стояли визави, словно боясь сделать первый шаг навстречу друг к другу. Со стороны казалось, будто между ними шел зрительный диалог, отчего они мрачнели поминутно.       Хмыкнув, Сириус вышел на террасу дома, где, сев на ступени лестницы, закурил. Римус недолго мешкался, засеменив следом. Он также опустился на ступени из белого мрамора, с благодарным кивком переняв сигарету. Они курили молча, выдыхая дым, который курился в воздухе, стремясь в ночное небо.       Когда последний пепел слетел с сигареты, Римус заговорил:       — Я не думал, что все так обернется. Не думал, что потеряю нашу дружбу. Я пошел на поводу у эмоций, когда…       — Не выслушав меня, сбежал? — сохраняя самообладание, Сириус взглядом не повел в сторону Римуса. — Все, что я сделал, — во имя брата, Виктории, моей семьи. Я защищал их раньше и продолжу защищать, покуда жив.       Содрогнувшись, Римус, пытаясь сдержать дрожь губ, набирался сил, чтобы ответить. Много мыслей одолевали его рассудок, и все они принадлежали Сириусу.       — Сейчас я это понимаю.       — Правда что ли?       — Знаешь, ты мог бы обо всем рассказать, тогда бы между нами не было тайн, — в некотором отчаяние промолвил Римус, заламывая пальцы рук. — Я ведь хотел как лучше.       Выпрямившись, Сириус затушил окурок об ступень. Он бы хотел накричать на друга, которого таковым перестал считать после того, как тот сбежал. Часто представляя, каким будет разговор, он не мог помыслить, что все пройдет столь сумбурно и ответы на свои вопросы, вмиг исчезнувшие, он не получит.       Гнев вкупе с гордыней возымел над Сириусом верх, когда он бросил колкое:       — Ты этого не стоишь.       Сириус ушел, оставив осунувшегося Римуса позади.       «Все, что из прошлого, должно остаться в прошлом», — подумал Сириус, не желая участвовать в исповеди того, кто не дал ему шанса прояснить ситуацию, в конечном итоге разрушавшую, когда-то казавшуюся нерушимой дружбой.       Хотел бы Римус сорваться с места, остановить бывшего друга и объясниться перед ним, в конце концов, признать свои ошибки, раскаяться. Но Сириус ушел, а он не пошевелился.       — Вы поговорили?       Катерина опустилась рядом, накинув на плечи продрогшего Римуса его пальто.       — Нет. Он не захотел меня выслушать.       — Мне жаль.       — Наверное, я это заслужил.       Римус опустил голову на грудь Катерины, крепко обнявшей его. Вместе они просидели на мраморных ступенях до рассвета, не заговорив друг с другом.

***

1 декабря, 1982       Ранним утром Сириус покинул дом Джеймса, в который часто заглядывал от того, что Виктория, решив поддержать брата, ныне проживала там. Конечно, ему претило от мысли, что они не засыпают в Блэк-мэноре на роскошной кровати, но, как оказалось, простенькая гостевая комната вполне неплоха, если рядом любимый человек. Да и Джеймсу было удобно, что за Гарри есть кому присмотреть. Правда, от частых гостей в лице Регулуса и Северуса, по обыкновению спорящих друг с другом по поводу и без, мальчишка нахватался бранных словечек.       Виктория быстро поставила племянника на место, когда прознала о его проказах благодаря соседской девочке — Гермионе Грейнджер, которая несколькими днями ранее стала свидетельницей того, как Поттер-младший пререкается с мальчишками постарше и даже намеревался поколотить их палкой. С того времени Гарри помалкивал, а когда видел тетку, опускал стыдливо голову.       Невзирая на преступления прошлых дней, сегодня Гарри проснулся в постели Виктории и Сириуса от того, что ночью ему приснился дурной сон.       Многое можно было рассказать о совместном проживании Поттеров и Блэков, начиная от подгорелых вафель по утрам и заканчивая ежедневной генеральной уборкой, потому что Виктория и Гарри умудрялись навести беспорядок за час, при том не прилагая усилий.       Сегодняшним утром все обошлось, потому что завтрак остался за Сириусом, не спавшим всю ночь.       Около недели Луиза Бёрк вернулась в Лондон. Она первым делом отправилась в «Чертог Вельзевула», где, передав записку персоналу, настояла на том, чтобы они оповестили о ее визите Сириуса Блэка, коего в тот день на рабочем месте не оказалось.       Встреча их состоялась минувшим вечером. Луиза вновь прибыла в бар, где в личном кабинете Сириуса между ними состоялся приватный разговор.

Флешбэк

27 ноября, 1982

      «Восседая за рабочим столом, Сириус перебирал бумаги, не обращая внимания на Луизу, нервно сжимающую в руке перчатки. Она вглядывалась в лицо бывшего любовника, внутренне содрогаясь от того, что ныне у нее нет права прикоснуться к нему, как раньше.       — Чего ради ты устроила цирк, заявившись в Блэк-мэнор? — Сириус отложил бумаги, наградив девушку тяжелым взглядом. — Знаешь, я мог бы простить твою глупость, но не то, что ты потревожила душевное состояние моей супруги. Меня печалит, что Виктория страдает из-за твоей лжи.       Глядя на Луизу, столь же красивую, как восемь лет назад, Сириус не узнавал ее. Он помнил мечтательную, улыбчивую и даже мудрую не по годам девушку, знающую ответы на все вопросы. Они были вместе вплоть до ее выпускного. Пусть Сириус от скуки флиртовал с ее подругами, которых Луиза сама к нему подсылала, но все же он возвращался к ней. Она стала первой, кто обратила на него внимание, разглядев в мальчишке-гриффиндорце будущего мужчину. Тогдашняя симпатия Сириуса не шла ни в какое сравнение с теми чувствами, которые он испытывал к Виктории в прошлом, и с теми чувствами, кои он питал к ней сегодняшним днем.       Луиза оставила отпечаток в его жизни, потому что даже сейчас он не мог выставить ее за дверь, хоть у него имелись на это все основания. Как ни печально, но за прожитые годы от королевы Хогвартса не осталось ни следа. Взгляд потух, модные костюмы сменились на уцененные в маггловских магазинах одежды, соответствующей ее нынешнему статусу.       — Я не лгала тебе. Никогда, ты ведь это знаешь. Тебе не в чем меня упрекнуть.       — Твой поступок говорит об обратном.       Луиза усмехнулась, нервно заправив выбившуюся из прически прядь волос. Она возвела глаза к потолку, силясь сдержать подступившие слезы.       — Я правда беременна… вернее, была беременна, — она смахнула слезы, все-таки пролившиеся по щекам, услышав посторонние звуки за спиной, которым не придала значения, списав их на работу, кипящую в баре. — Я узнала об этом сразу после выпускного. Рассказала отцу — он прогневался, но все же пошел со мной свататься к твоим родителям. Миссис Блэк не пожелала видеть меня невесткой и отказала в помолвке, а твой отец, рассмеявшись, заявил, что не позволит сыну — то есть тебе — связаться судьбу со мной. Мой отец был унижен отказом. Он выслал меня из Лондона, и через пять месяцев я родила мальчика. Он был мертв. Умер в моей утробе. С того момента моя жизнь пошла под откос.       Судорожно схватив ртом воздух, Сириус поднялся со стула и в несколько шагов пересек расстояние от рабочего стола до окна. Он настежь распахнул ставни, впустив в кабинет свежий воздух, чтобы хоть немного прийти в себя. Из рассказа Луизы его задело многое, но больше всего — то, как повели себя его родители, не удосужившиеся сообщить ему, что он мог стать отцом. Сириус, конечно, ни в коем случае не связал бы свою жизнь с Луизой, но признал бы ребенка, дал бы ему свою фамилию.       Вот только у судьбы на его жизнь другие планы, как в прошлом, так и сейчас.       — Откуда мне знать, что ты не врешь?       — Сириус, я никогда тебе не лгала! — Луиза всхлипнула.       — Поэтому ты заявилась в мой дом? Тайно встретилась с моей женой, рассказав о несуществующей беременности?       — А как еще я могла привлечь твое внимание? Ты избегаешь меня!       — Я встречался с твоим отцом.       — Что? — Луиза от удивления едва со стула не свалилась.       — Он словом не обмолвился о том… о чем ты рассказала.       — Я для него мертва.       Отчаяние, сквозившее в ее голосе воскресило давно забытые воспоминания. Сириус смутно вспомнил, как после окончания четвертого курса посылал к Луизе сов с письмами.       В то время он окончательно запутался в своих чувствах к Виктории, не понимая, хочет ли сохранить между ними дружбу или стать для нее кем-то большим. Все его мысли вертелись вокруг юной мисс Поттер, даже в те моменты, когда он уединялся с Луизой. Будто призрак, Виктория витала рядом, а Сириус никак не мог запретить себе думать о ней. Клятва, данная лучшему другу — держаться от его сестры на расстоянии, — совсем не сдерживала его мысленные порывы. Поэтому он нуждался в совете и обратился за помощью к Луизе, которую воспринимал скорее как друга. Она казалась мудрой, да и в вопросах отношений с женщинами разбиралась куда лучше него.       Луиза так и не вышла на связь, и Сириус забыл о ней так же быстро, как она появилась в его жизни. Отношения с Викторией наладились. Из памяти стерлись ночи, проведенные с бывшей любовницей, воспоминания о которой со временем померкли. Все, что когда-либо связывало Сириуса с Луизой, осталось в прошлом, и чтобы ни случилось, вместе им уже не быть. В этом он был твердо уверен, как и Виктория, все то время разговора, прятавшаяся в ванной комнате. Она слышала каждое их слово, то хмурясь, то сдирая до крови заусенцы на пальцах и кожу с губ.       Как оказалось, Луиза в самом деле не солгала, да только выдала дела прошлого за реальность.       — Твоя слезливая история об отце, продавшим тебя, лжива?       — Не совсем, — смахнув засохшие на лице слезы, Луиза поднялась на ноги и подошла к Сириусу. Он отступил. — Для отца всегда была важна репутация. Представь, что с ним случилось, когда он узнал о моем положении, да еще и об отказе в женитьбе. Морально он был уничтожен и решил отыграться на мне. Мой папенька намеревался сослать меня на Королевские острова, чтобы я больше не марала его имя грязью, но мне помог брат, приютивший меня во Франции. Когда стало известно о гибели нашего сына, — подчеркнуто произнесла Луиза, понимая, что «они» давно позади, — отец лишил меня последних средств к существованию, в письме дав понять, что раз я понесла ублюдка, то и обеспечивать себя буду сама. Брат боялся гнева отца и попросил меня как можно скорее покинуть его дом. Не зная, что делать и куда идти, я от безысходности обратилась к Корбану Яксли. Он долго за мной ухаживал, и я решила, что просить у него помощи — не худший из возможных вариантов. Какое-то время все было спокойно, но затем твой дядя Сигнус одобрил его брак с твоей кузиной Беллатрикс, и он избавился от меня, продав в бордель.       Комната погрузилась в гнетущую тишину.       Сириус обдумывал услышанное, тая в душе сомнения, касающиеся правдивости слов Луизы. Она, напротив, стояла перед ним стойко, давно выплакав все свои слезы.       Бросив взгляд на дверь, ведущую в ванную комнату, Сириус сглотнул.       — Как я могу тебе верить после всего? Наша встреча началась со лжи, так откуда мне знать, что сейчас ты не лжешь мне?              Закусив губу, Луиза кивнула. Она вытащила волшебную палочку из кармана пальто, поднесла кончик к виску и медленно выудила из чертогов разума нить памяти, сияющую небесной белизной. Вылив воду из хрустального графина, она поместила в него нить памяти и передала графин Сириусу.       Он был подавлен. Она разбита.       — Ты можешь увидеть все моими глазами. Я все еще тебя люблю, Сириус, всегда любила и всегда буду любить. Ты не хочешь меня видеть, знать. Я понимаю, но молю, помоги мне наказать тех, кто обошелся со мной дурно. Они разрушили мою жизни, сломали меня. — Луиза схватила мужчину за руки, ногтями впившись в кожу его запястий. — Сириус, от меня ничего не осталось. Я живой мертвец.       Он молчал долго, обдумывая, дальнейшие действия. Луиза подвела его доверие солгав, хотя у нее и была причина, вполне обоснованная.       Стряхнув ее руки со своей ладони, Сириус отошел в сторону. Ему были неприятны ее прикосновения, их разговор и само ее существование. Будь у него возможность выбора, он предпочел бы ее не знать или считать мертвой.       — Не рассчитывай на меня, я не стану участвовать в твоих кровавых играх.       — Сириус!       Он поднял руку, призвав девушку к молчанию.       — Не распыляйся понапрасну, у тебя был шанс рассказать мне все как есть. Вместо этого ты устроила цирк, решив вызвать сочувствие к своей ситуации. Правда в том, что во мне ты не вызываешь ничего, кроме презрения. Уходи, и впредь не смей появляться в Чертоге. Отныне двери моего бара для тебя закрыты.       Растерянная, перепуганная, Луиза шаткой походкой направилась к двери. Ей стало легче от того, что она открыла правду, грузом давившую на нее годами, но при этом похоронила себя под плитами лжи.       — Прощай.       Луиза Бёрк знала: Сириус не переносит лжи, а она его подвела.       Покинув уборную, Виктория замерла на пороге, всматриваясь в бледное лицо мужа, а затем бегом преодолела разделявшее их расстояние и крепко его обняла. Сириус прижался к ней, лбом уперевшись в изгиб ее шеи.       — Все хорошо, все будет хорошо, — шептала Виктория, зная, что Сириуса потрясла не новость о мертворожденном сыне, а поступок родителей. — Я с тобой.       — Да, ты со мной…       Они провели несколько часов в баре, ближе к вечеру отправившись на прогулку в парк Стэлля Рэфэр. Виктория хотела задать бесчисленное множество вопросов, но не знала с чего начать.       — Злишься? — отпив из картонного стаканчика кофе, Сириус крепче обнял жену за талию. — Клянусь, я не догадывался.       Вики кивнула.       — Ты был с ней, когда?..       Сириус остановился посреди дороги, где вокруг сновали прохожие. Он опустил ладонь на щеку Виктории, оставив поцелуй у ее виска. Она мгновенно расслабилась.       — Когда ты меня поцеловала? Когда я думал о тебе? Когда сходил с ума от клятвы, которую дал Сохатому, тысячу раз об этом пожалев? Да, я был с ней.       — Ты был влюблен?       — Помню, что с ней мне было спокойно. Я не чувствовал волнения, не пытался казаться лучше, чем я есть на самом деле. Мне не хотелось быть для нее особенным. Стыдно признаться, но Луиза была лишь поводом отвлечься от мыслей о тебе.       Виктория сглотнула. Ее в жар бросало от мысли, что когда-то Сириус делил постель с другой женщиной, которая по-прежнему присутствовала в их жизни. С другой стороны, ей было жаль Луизу, потерявшую все, даже свою честь и достоинство.       — А сейчас? Что ты чувствуешь сейчас?       — Я растерян. Странно думать, что моя жизнь могла сложиться иначе. Хотя знаешь, может, это к лучшему? Не знаю. — Сириус не стал признаваться в том, что хотел видеть одну лишь Викторию матерью своих детей. Вместо этого он обнял ее крепче, и не стесняясь, прильнул к ее губам. Оба повеселели. — Все в прошлом. Виктория, в моем сердце нет ни для кого места, кроме тебя, любовь моя».       Пребывая в раздумьях, Сириус не заметил, как добрался до ворот особняка Реддла, по дороге выкурив две, а то и три сигареты. Волшебной палочкой, описав в воздухе древнее значение рун — формулу, он отступил, когда ворота отворились. После дождя дорога была размыта лужами, поэтому ему пришлось идти зигзагами, обходя препятствия на пути.       — Какие люди в нашем-то дворе! — Игорь, стол на крыльце с чашкой горячего кофе, и растянув губы в широкой улыбке, приветствовал друга, бар которого покинул на рассвете. — Выспался? Клиентов ночью было невпроворот.        Поднявшись по ступеням, Сириус крепким рукопожатием поприветствовал Игоря, передавшего ему чашку. Он был благодарен, потому что взбодриться после бессонной ночи не помешало.       Вчера Сириус действительно трудился в баре до поздней ночи. Посетителей было много из-за выборов нового министра магии. Мужчины обсуждали, спорили, обменивались мыслями по поводу того, за кого голосовать: за Гарольда Минчума или за трех других кандидатов, выдвинувших свои кандидатуры на пост министра магии.       — Знаю. Утром заглянул в Чертог, а там официанты и Джокки дрыхнут за столиками. Отпустил их и закрыл бар. Нет у меня желания слушать неугомонные разговоры мракоборцев. Что-то они зачистили.       Хмуро оглядевшись вокруг, Сириус заострил взгляд на высоких елях, опоясывающих поместье Реддла, словно скрывая его от чужих глаз. Невзирая на мрачность, как внутри, так и снаружи дома, ему было спокойно.       Игорю, напротив, порой становилось тоскливо, и по ощущениям казалось, что на него находила безнадёга. Война, противостояние Пожирателей смерти и Министерства магии у кого угодно выбивала бы почву из-под ног, вот и Игорь нервничал. Совсем недавно он поймал себя на мысли, что заскучал по Северу и крепкому квасу. Оставалось уповать на то, что Беллатрикс, в недавнем письме упомянувшая, что привезет гостинцы, если вернется, сдержит обещание и прибережет для него бутылочку, а то и бочонок кваса на дне чемодана.       — Нам же на руку. Пусть пройдохи треплют языком, не подозревая, что находятся в логове Пожирателя смерти. — Игорь подмигнул другу, опустив руку на его плечо. — Рассказывай, чего такой понурый?       Веселость медленно сошла с лица Игоря, сменившись глубокой задумчивостью. О встрече Сириуса и Луизы он узнал одним из первых и он же дал совет, чтобы друг не вздумал верить проклятущей Бёрк, как Пожиратели погоняли девушку. Игорь, искренне переживающий за неясную ситуацию, просил Сириуса беречь узы брака, не расстраивая Викторию.       — Не знаю, я в замешательстве. С одной стороны, мне жаль Луизу, все же я знаю ее с Хогвартса, но с другой… не верю я ей, а, может, просто не хочу. — Оставив чашку на перилах, Сириус с тяжким вздохом поджал губы. — В голове не укладываются ее слова. Матушка… да не могла она, нет.       Сириус гнал от себя мысль, что мать могла отвадить его школьную, в то время близкую подругу, рассмеявшись ей в лицо и едва не назвав шлюхой с ублюдком в утробе. Зная ее спесивый характер, предположить это было не сложно, но не в том случае, если речь касалась детей, чьими бы они ни были. Вальбурга Блэк привязана ко всем многочисленным племянникам и племянницам. Она одаривала их лаской и гостинцами, нередко нянча на своих коленях. А уж как она кружилась над Драко и Афиной, позволяя Нарциссе отдохнуть, потому что роды сильно вымотали бедняжку.       Учитывая лишь малую часть всего того, что Вальбурга сделала на благо семьи, Сириус не мог поверить, что она в самом деле погнала Луизу прочь, заявив, что та беременна. Если предположить, что это все произошло, то у матери непременно были основания, — размышлял Сириус, вполуха вслушиваясь в льстивые комплименты Игоря, коими он осыпал Вальбургу Блэк.       — …Поверь мне, твоя матушка чудеснейшая и красивейшая из всех женщин в вашей паршивой стране. Я не допускаю мысли, будто бы она опустилась до оскорблений в адрес проклятущей Бёрк. И ты подобное не держи в голове, а то она хрясь и отвалится.       Подняв голову, Сириус вперился взглядом, не предвещающим ничего хорошего, в раскрасневшееся лицо Игоря. При виде его поистине широкой улыбки складывалось впечатление, будто бы вот-вот она треснет. Ему и раньше доводилось становиться слушателем того, как друг рассыпается в комплиментах о его матери, за тем исключением, что до сегодняшнего дня он не замечал вожделения, томившегося в карих радужках смеющихся глаз.       — До сих пор не можешь отойти от встречи с моей maman?       — Воистину так, — не тая, признался Игорь, вспомнив о том, как он столкнулся с Вальбургой Блэк на приеме у четы Ноттов летом. — Краше женщины в Великобритании я не видел. Как думаешь, я могу напроситься на чашку чая?       Сириус покривил губы. Ему не нравились речи Игоря, потому что он не совсем был уверен, насколько они полны иронией, или же пылают самой что ни наесть суровой серьезностью.       — Нет.       Когда Сириус вошел в дом, намереваясь увидеть Тома Реддла, вызвавшего его, Игорь последовал следом. Он хлопнул друга по плечу, едва не повиснув на нем.       — Сложись все, ты бы стал моим пасынком.       Впервые Сириус поймал себя на мысли, что от улыбки Игоря, одного из самых веселых мужчин, встречающихся на его жизненном пути, ему сделалось дурно. Не в том смысле, что появилась нужда опорожнить желудок от скудного завтрака и еще менее сытного ужина прошлого дня, а скорее от мысли, что мать, все еще хороша собой для своего возраста, могла обзавестись любовником. От данного размышления претило. Окажись это так, то Сириус не хотел бы знать об отношениях матери и ее потенциального любовника или любовников. —       Святые образумьте моего болвана друга, — показушно взмолившись, Сириус покинул общество хохотнувшего Игоря.       Проходя мимо запертой комнаты, пропитанной вуалью черной магии, Сириус на мгновение замедлился. Интерес съедал его. Он подошел ближе к манящей двери, вознамерившись потянуть за ручку, выполненную в форме змеиного хвоста.       — Ты задержался, — раздался тихий голос Тома Реддла. Он стоял в дверном проеме, сложив руки за спиной. — Идем.       — Что за дверью? — на ходу спросил Сириус, смиренно последовав за мужчиной.       Только они вошли в зал заседаний, как Пожиратели обозначили помещение, в котором собирались во время собраний, тяжелые двустворчатые двери закрылись. Как и весь дом, комната выглядела мрачной и темной из-за занавешенных шторами окон. Источником света являлись медленно тлеющие свечи, собравшие под собой растаявший воск, и магическая сфера города, возвышающаяся над столом.       — Не твоего ума дела, — запоздало ответил Том. Закатав рукава рубашки, он ладонями уперся в стол, не сводя изучающего взгляда с разрушенного Святого Мунго. — Народ ожидает, когда Министр обратится к ним с заявлением. И тогда, будь уверен, все камни посыпятся на нас. Придется тяжко.       Встав напротив Тома, Сириус задумчиво поджал губы. Он не понимал, какими мыслями ведом его Повелитель, имеющий за спиной армию, не снившуюся всей магической Европе. Двое из семи князей Севера поклялись поддержать Тома Реддла в том случае, если он вступит в бой. А это значит, что помимо опытных волшебников на его стороне драконы. Поистине суровые существа.       — Почему бы тебе не предпринять хоть что-то? Ты можешь в один день прекратить зверства Минчума. Столько людей страдает из-за него, а ты… — Сириус сдержался, не желая гневить мужчину, от злости сузившего глаза. — Бесконечные налоги, коррупция и, Мерлин знает, что ждет нас дальше.       — Мне нравится твоя откровенность. Однако советую во всем знать меру. Не забывай, с кем говоришь, — не теряя серьезности, голос Тома сочился насмешкой. — Ты все еще юн, неопытен и глуп. Как думаешь, кем я стану, когда силой возьму власть? Узурпатором. Сподвижники Гарольда Минчума сделают из него жертву, и тогда разразится гражданская война с новой силой. Я потеряю людей, ресурсы и подтвержу газетные статьи. Ответь, какой мне смысл захватывать власть, если я могу дождаться, когда она перейдет ко мне без потерь?       Дыша прерывисто, Сириус погрузился в глубокую задумчивость. Он думал, ставя себя на место Тома. И, будь его воля, он бы давно захватил власть. Вот только беда в том, что на престол не сесть, не пролив реки крови.       — И, все-таки, у тебя есть все. Румыния принадлежит тебе.       Отодвинув для себя стул, Том присел, жестом указав Сириусу, чтобы тот сделал то же самое, дабы они были на равных. Ножки деревянного стула заскрипели.        — Глупый мальчишка, почему я должен разжевывать каждое слово? Читай между строк, Сириус, это полезный навык. — Взмахнув рукой и свернув карту города, Том призвал к себе портсигар и закурил сигару. — Покуда Минчум рвет страну на части, я укрепляю и приумножаю то, что имею. Через пару лет, как я думаю, Великобритания останется без ничего, утопая в нищете и в недовольстве тех, кто сам же возвел Гарольда на пост Министра магии. Мне нет нужды спасать существующую Великобританию с ее законами и традициями. Я намерен искоренить все то, что было заложено веками сотнями Министров, за время своего правления набившими карманы золотом. Я перепишу историю, увековечу свое имя и имена тех, кто поклялся мне в верности. Может, и твои инициалы будут известны миру. Зачем мне Великобритания, если я могу заполучить всю магическую Европу?       Сириус ужаснулся и, вместе с тем, испытал клокочущий в груди трепет, сравнимый с волнительным ожиданием. Он сглотнул и, без спроса потянувшись за сигарой, закурил — наблюдающий за ним Том в ответ ухмыльнулся, не удивившись смелости бывшего гриффиндорца.       — Ты хочешь заполучить весь мир?       — Падший Морс, упаси, — он растянул губы шире, на этот раз в улыбке. — Мне жизни на весь мир не хватит, да и Север, сам знаешь, неприкосновенен. У него нет правителя, но есть князья, которые со временем до единого поклянутся мне в верности. Магическая Европа, управляемая Францией, также перейдет в мою власть, что станет возможным для осуществления всех моих планов. Маги перестанут сторониться магических тварей, и тогда все будут равны. А главное — то, что нетрадиционная магия перестанет быть под запретом. С моим правлением магический мир изменится.       — А что потом? Кто будет после тебя?       — Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе то, чего не знает никто.       — Неужели я не заслужил твоего доверия?       Том нахмурился, покачав головой.       — Я никому не доверию всецело. И тебе советую.       Не представляя, как Том сломает вековые традиции, законы и устои, на которых держится весь магический мир, Сириус вознамерился задать вопрос, но умолк, вспомнив наставления Рудольфуса.       «Реддл страшен в гневе, поэтому, Мерлина ради, не задавай вопросы. Он их не любит».       — Ты верно заметил, что Румыния находится под моим покровительством. Но беда в том, что среди моих людей появился предатель. Снова. Я бы сам навел порядок, но не могу отлучиться из Лондона по особым причинам, поэтому хочу, чтобы в Румынию отправились Игорь, Влад и ты.       Вскинув голову, Сириус выдохнул кольцо дыма. Идея покинуть семью ему по вкусу не пришлась. Джеймс, которого он считал все равно что братом, нуждался в поддержке, пусть и говорил об обратном, убеждая, будто он в порядке, насколько это возможно.       — Надолго?       Как бы ни было велико желание заявить об отказе, отнюдь не просьбы, Сириус воздержался. Он размышлял так: раньше приступит к заданию — быстрее вернется домой, в чем Игорь и Влад ему помогут. Одно его смущало — Румыния. Воспоминания с прошлой поездки остались неважные, как и отношения жителей Румынии, отнесшихся к Сириусу с сомнением. Еще бы, совсем юный Пожиратель смерти, незаслуженно — как считали многие — получивший власть, дарованную Томом Реддлом.       — В зависимости от того, как удачно ты справишься с заданием. В методах его выполнения я тебя не ограничиваю, тем не менее запрещаю кого-либо калечить. — Том дернул уголком губ в ухмылке. — Я лично этим займусь. Твоя задача — отыскать предателя и доставить его целым, по возможности невредимым, в Лондон. Игорь посвятит тебя в суть дела. Отправитесь завтрашним утром, так что у тебя есть возможность попрощаться с близкими.       — Задерживаться зазря не стану.       В смешанных чувствах Сириус вознамерился покинуть дом Реддла, голос, которого достиг его у дверей:       — Мое почтение леди Блэк.       Сириус смягчился, кивнув.       — Я передам.       Покинув территорию мрачного поместья, Сириус трансгрессировал в центр Лондона, где оставил машину позавчера. Без музыкального сопровождения он ровно ехал по безлюдной дороге, размышляя о том, насколько сложна его жизнь с каждым прожитым годом. Вскоре он припарковался у величественного Блэк-мэнора и, оставшись в машине, выкурил сигарету. Он мог бы поехать к Виктории, но решил сначала прояснить ситуацию с матерью, чтобы закрыть главу жизни, когда-то принадлежавшую Луизе Бёрк.       Не торопясь, ступая по дороге, вымощенной светлым кирпичом, Сириус поднял голову и заметил младшего брата. Высокий, крепкий, темноволосый Кастор Блэк стоял на крыльце дома, нервно переминаясь с ноги на ногу, словно не был уверен в том, что ему позволено находиться в Блэк-мэнора.       — Здравствуй, Кастор, как поживаешь? Азеллус с Регулусом не обижают? — Сириус говорил с усмешкой, в душе зная, на что способны его родственники, в особенности ревнивец Регулус.       — Я рад вас видеть, лорд Блэк. Азеллус не часто ночует дома. Александр покинул страну, а Регулус… в общем, он мне не рад. — голос Кастора был тихим, спокойным, как и он сам. — Мне бы хотелось поговорить с вами, если это возможно.       Прищурившись, Сириус покривил губы. Время поджимало, да и он не был настроен на разговор с Кастором, к которому относился по-семейному. Поначалу он его сторонился, присматривался, а вскоре раскрыл объятия, приняв бастарда отца в семью и назвав его братом.       — Поговорим, но позже. — Положив ладонь на плечо брата, в тот же миг встрепыхнувшегося, словно птенец, Сириус подмигнул. — Дождешься?       — Конечно, лорд Блэк.       Сириус остановился, через плечо поглядев на Кастора.       — Кто тебя надоумил ко мне так обращаться?       — Кузен Азеллус, — Кастор побледнел.       — Не слушай его. Мы ведь братья, к черту титулы!       Когда Сириус скрылся в доме, Кастор облегченно выдохнул. Он знатно распереживался, потому не заметил мрачной фигуры в окне второго этажа, наблюдавшего за ним.       Застав мать в кабинете, Сириус не стал топтаться на месте, решив сразу прояснить ситуацию, дабы не тратить драгоценное время. Он поведал о встречах с Луизой, о ее истории, в которую он верил все меньше, и о сомнениях, таившихся в душе.       Вальбурга, как только сын вошел, отложила документы и обратилась вслух. Она не перебивала его, хотя периодически в ней просыпалось желание вскочить с места и на чем свет стоит проклясть мисс Бёрк, вздумавшую разбить идиллию, царившую между Сириусом и Викторией, а заодно поселить зерно сомнения в отношении нее.       Мысленно Сириус взмолился всем Святым, коих знал, в надежде, что слова Луизы окажутся ложью. Ему бы хотелось ей поверить, вновь довериться, хотя бы в благодарность за прошлое, но интуиция, а может, чутье подсказывали, что не все так просто, как кажется с первого взгляда. Ощущение того, что его водят за нос, как самого настоящего дурака, до последнего не покидало.       — Что ж, я тебя услышала. Теперь, будь добр, выслушай меня. — Сложив руки поверх документов, Вальбурга выпрямилась. Внешне она оставалась спокойной, да только гнев бушевал в душе. — Знал ли ты, милый мой, что твоя школьная подружка Бёрк не единожды была замечена в компании Теодора Пьюси, весьма в неприметном свете? Его отец, то бишь мистер Пьюси, с которым я имела честь сохранить дружеские отношения, невзирая на его неприязнь к твоему покойному отцу, разорвал их помолвку, когда узнал, по какому вопросу чета Бёрк прибыла в наш дом?       — Выходит, она не солгала, и ее отец в самом деле был у нас?       — Не перебивай. Вся правда о ней всплыла наружу, когда стало ясно, в каком положении она находится. Не стану лгать, Луиза в самом деле имела неосторожность забеременеть, да вот беда, бедняжка не знала, кто отец ее ублюдка. Думаешь, после такого я бы позволила тебе связать с ней жизнь, втоптав себя в грязь, а заодно и нашу фамилию? Или ты полагаешь, что я бы отреклась от твоего сына, моего внука, будь он таковым, потому что он в ее утробе? — По дрожанию губ было видно, как сильно Вальбурга Блэк разгневана тем, что ей приходится вспоминать о прошлом, едва не ставшим угрозой будущему ее первенца. Она поднялась из-за стола, в считанные секунды сократив расстояние, и с нежностью коснулась лица сына. — Сириус, мой милый мальчик, будь ее ублюдок твоим, я бы вырвала его из ее рук, настояла бы на том, чтобы он стал Блэком, а не бастардом. Ведь это был бы твой сын, мой внук.       Совсем как в детстве, Сириус уставился на мать, веря ей безгранично. Скажи она ложь, он бы принял ее за чистую монету. Совсем как тогда, когда она обещала найти и привести для него и Регулуса белоснежного единорога. Что, конечно же, было и есть невозможно, так как единороги — священные существа, при том дикие, и живут табуном.       — Он не был твоим, мой мальчик. Твоя кровь не дала новую ветвь, уж я-то знаю, будь покоен.       Оставив поцелуй на лбу сына, Вальбурга выпрямилась. Ее пальцы слегка дрожали, выдавая волнение. Между ней и Сириусом осталось немало незажитых ран, которые она боялась разодрать. Ее страх оказался напрасным, потому что сын принял ласку, коей ему не хватало долгие годы.       Они вдвоем прогулялись по саду, как в старые добрые времена. Вальбурга держала сына под локоть, глядя на него с беззаветной любовью. Ее сердце наполнялось гордостью при осознании того, каким мужчиной стал ее первенец. Все ее надежды оправдались. Сириус стал лучшей версией себя, ни капли не походя на Ориона Блэка. Вскоре они вновь уединились в кабинете, наглухо заперев двери и наложив чары, чтобы ни одна живая душа не услышала их разговор.       Сириус всегда знал, сколько себя помнил, что является любимчиком родителей. Однако сегодня он впервые прочувствовал силу любви матери. Она была готова принять его дитя, окажись он от любой девицы — ночной бабочки в борделе или от безродной девки, раздвинувшей ноги.       — Виктория прикипела моему сердцу. И я не позволю, чтобы призраки прошлого посягнули на ваше будущее. Ты должен беречь свою жену.       — Она у меня с шипами, — усмехнулся Сириус, слепо вглядываясь в кофейную гущу, размазанную по стенкам чашки. — Я хочу тебе довериться. Прошу, пусть то, что я скажу, останется между нами.       Вальбурга не поверила в услышанное, на мгновение усомнившись в том, что слух ее не подвел. Прикрыв глаза и втянув грудью воздух, заполнивший легкие, она словно бы мыслями вернулась в давно прожитые годы, вспомнив, как Сириус рассказывал ей все свои тайны и секреты, доверяя незыблемо.       — Клянусь.       Сириус пригубил огневиски, вкуса которого не ощутил, так как был поглощен мыслями, петлявшими в мозгу, точно запутанные нити клубка, которые он пытался распутать, да тщетно. Каким бы самостоятельным он ни был, все равно нуждался в совете человека, которому доверял. И этим человеком оказалась мать. Подростковые годы были омрачены скорбью, породившей недоверие, поэтому Сириус считал не раз и не два, что связь с матерью утеряна с того момента, как она замкнулась в себе, облачившись в траурные цвета. С того времени утекло немало слез, и вот они вновь сидели напротив друг друга, желая сблизиться, восстановить то, что, казалось бы, было утеряно навеки.       — Я не предам тебя, больше нет, — возложив ладонь на сомкнутые пальцы рук сына, Вальбурга улыбнулась с блестящей влагой на глазах.       Расслабившись, Сириус выдохнул, пальцами вцепившись в ладонь матери. Он помнил, как она ревновала, когда он тянулся к отцу; как оберегала его и Регулуса от гнева Поллукса и Ирмы, сетовавших на отсутствие должного воспитания наследников; как она приходила в его комнату перед сном, читала книги, порой на ходу придумывая сказки, рожденные волшебством.       Поведав матери о переживаниях, касающихся супруги, Сириус признался, что они хотят стать родителями. Да только беда в том, что, сколько бы времени они не проводили в постели, чрево Виктории оставалось пустым. Вальбурга слушала, не перебивая, а сын, улавливая ее мысли, пояснял, почему они не отправились к лекарям или не явились к ней за зельями.       — …Она боится, что бесплодна. Говорит, что одна из Костяных ведьм несколько лет назад предсказала, будто бы чрево ее проклято и ни что сего не изменит. Андромеда пичкает ее зельями, отправляет на обследования… словно тянет время. Кажется, она не знает, как нам помочь. — Опустив голову, Сириус приободрился, когда мать крепче сжала его ладонь. — Я знаю, как Виктория беспокоится, как переживает из-за слухов и Луизы. Как мне до нее достучаться и объяснить, что даже если так случится и у нас не будет детей, мне никто кроме нее не нужен?       Стараясь не подать виду, как сильно признание сына задело, Вальбурга плотно сжала зубы, да так, что челюсти заболели.       — Не смейте отчаиваться и не верьте всему, что срывается с чужих языков. Слова имеют силу, но магия всемогуща, кто бы что ни говорил. Явись, Кикимер.              С хлопком появившийся эльф низко поклонился.             — Мое почтение, лорд Блэк, моя госпожа.       Одетый в черный фрак, он выглядел по-особенному отличимо от тех домовиков, что веками служили и служат в домах чистокровных семей. В Великобритании, как и во многих европейских странах, домовики все равно что рабы, также как и в Блэк-мэноре. За тем исключением, что каждый из членов благороднейшего семейства имел в услужении своего личного домового эльфа, и лишь ему было решать, какая у того сложится судьба.       Вальбурга, в юном возрасте став леди Блэк, даровала домовику Кикимеру вещь, тем самым подарив свободу. Он, в ответ, поклялся ей в вечной верности и всюду следовал за своей госпожой, вскоре став главенствующим над всеми домовиками в Блэк-мэноре, а также являлся глашатаем воли леди Блэк. Что до братьев Вальбурги, то Альфард не даровал свободу своей домовихе, но, покинув стены отчего дома, забрал ее с собой во Францию, где она живет и прислуживает ему по сей день. С Сигнусом дела обстояли печальнее, потому что верного домового эльфа он забил до смерти чуть больше десяти лет назад, когда стало известно, что его младшая дочь Нарцисса не наделена талантом в магии.       — Принеси мои карты.       Выполнив поручение, Кикимер послушно удалился.       Выудив колоду из деревянной шкатулки, на поверхности которой черным были выведены руны, Вальбурга опустила карты на раскрытую ладонь и поглядела на сына. Сириус никогда не доверял магии карт, но с детства, точно завороженный, наблюдал за тем, как мать раскладывает пасьянсы.       — Сдвинь колоду на себя.       Сделав то, что велено, мужчина не сдержал восхищенного вздоха, едва слышно сорвавшегося с разомкнутых губ.       Одна из карт, парящая над колодой, озарила комнату солнечным светом, покуда Вальбурга не взяла ее в руки, став вглядываться в витиеватые узоры. Словно золотые нити, переплетенные между собой, они медленно растягивались, предоставляя ей возможность заглянуть глубже и узреть то, что говорит магия карты.       — Трое. Не сейчас, позже, — торжественно произнесла Вальбурга Блэк и голос ее с каждым словом делался громче, четче. — У тебя с Викторией будет трое детей. Кровью вашей и магией скреплены будут их кости. Все, что вы за жизнь обретете им достанется, да власть в руках их заключена будет.       Успокоив сына и внушив ему веру в то, что не все потеряно, Вальбурга пообещала поговорить с Викторией. Сириус против не был, потому что с сожалением понимал: его слова жена воспринимает как должное.       Мать с сыном проговорили около часа, после чего лорд Блэк отправился к жене в дом ее брата. Его мать убрала колоду карт в шкатулку, не заметив, как одна из карт выпала — шестнадцатый аркан, проще говоря, Башня.       Находясь в своей комнате, Регулус Блэк ладонью провел по зеркальной поверхности, после чего видение рассеялось. Используя магию зеркал, он долгие годы наблюдал за родственниками, слышал и видел их секреты — малые и великие, грешные и смертельно опасные. И, пожалуй, ничто не ранило его так, как нежные слова матери, обращенные к Сириусу.       «Приняла бы она моего бастарда, появись он у меня? Нет, конечно, нет. Она взгляд воротит от Элизабет, что уж говорить о возможном ублюдке, рожденном вне брака». Вглядываясь в свое отражение, Регулус пытался представить себя на месте брата или почившего отца. Он пришел к выводу, что мать никогда бы не приняла его бастарда, породи он его. И он бы не принял, не признал. «Истинная магия течет лишь в венах с чистой кровью. В тех, что рождены во грехе, — веры и величия нет».       Размышляя, Регулус не сразу уловил присутствие домовика, не посмевшего потревожить гнетущее молчание, поглотившее тьму комнаты. Дожидаясь, когда господин к нему обратится, Силентиум молчал, как и положено.       — Приберись, — на выдохе произнес Регулус, опустившись в кресло. Он пальцами массировал виски, силясь унять боль. — Открой окна, я задыхаюсь.       — Как прикажите, господин.       Свежий воздух проник в комнату вместе с дневным тусклым светом. Поглощенное тучами небо обещало вот-вот пролиться дождем.       Силентиум провел ладонями, разрушив маскирующие чары. Перед его взором представилась устрашающая картина: со свернутыми шеями выпотрошенные вороны лежали на широком подоконнике, а перья их клочьями покоились на полу. Запекшаяся кровь издавала зловоние смерти, режущее глаза.       — Молодой господин тренировался?       Не желая отвечать, Регулус был готов огрызнуться, однако бросил эту затею. Сил на гадости не осталось.       — Да. Не могу довести магию до совершенства.       Отняв руки от головы, Регулус опустил взгляд на голые запястья. Под бледной кожей виднелись вены. Они не были черными, как у Виктории, скорее серо-голубыми.       — Силентиум может помочь господину с его бедой. Силентиум знает, где госпожа Блэк хранит личные дневники покойного лорда Блэка.       Приободрившись, Регулус велел домовику немедленно заполучить и принести ему дневники почившего отца. Его не столько интересовали секреты магии, сколько мысли Ориона, его чувства и деяния. Писал ли он хоть что-то о нем, о Сириусе или, быть может, о Касторе? Это предстояло выяснить, а вместе с тем — темные тайны, запечатленные на страницах.       «Я вижу тени, они сводят меня с ума. Практиковать темные искусства становится небезопасно… Я опасаюсь утратить власть над своим разумом…» — Гласила первая строка из личного дневника Ориона Блэка, оставленная в 1969 году.       Регулус поглощал строчку за строчкой, страницу за страницей, покуда не уснул в кресле. Морозный воздух касался его оголенной кожи.       Сегодняшним днем он узнал многое из юности отца, но этого было недостаточно, чтобы стать к нему ближе, понять его и, в какой-то мере, простить за нелюбовь.       На третий день изучения дневников Регулусу стало известно о том, что его отец при жизни был бесноватым из-за черной магии, кою он безуспешно пытался обуздать.

***

7 декабря, 1982       Со дня отъезда Сириуса прошло немного больше пяти дней, которые его супруга провела в доме брата, нянчась с племянником. Виктория всюду таскала Гарри с собой, так как оставлять его одного было опасно, в первую очередь, для дома и ближайших соседей. Джеймс, не доверяя воспитанию сестры, предлагал отправить сына в маггловский сад или, в крайнем случае, упросить бабулю Ирму вернуться в Лондон. Все предложения брата Виктория смело отклонила, заявив, что с племянником справится на раз-два, а если он вздумает баловаться, то она его за уши подвесит к потолку.       Шутка не понравилась ни одному из Поттеров.       — Вики, — вприпрыжку обходя лужи, Гарри старался не отставать от девушки, несущейся вдоль улицы, точно метеор, — а почему мы идем пешком?       — Потому что, — Виктория нахмурилась. Признаваться в том, что ей трансгрессия по сей день не удается, все равно что признать свою некомпетентность как ведьмы. — Потому что Северус одолжил машину на пару дней. Он переезжает, сам ведь знаешь.       — Ничего такого я не знаю.       — Да ладно? И не ты вчера пряталась на лестнице, подслушивая наш с Джеймсом разговор? Заметь, личный.       — Нет, не я.       Догнав тетку, Гарри крепко схватил ее за руку. Из его хватки оказалось не так уж просто выскользнуть. Тактильные контакты он любил и хотел, чтобы Вики поскорее к нему привыкла. Не зря ведь отец на днях дал совет, как следует себя вести с взрывной тетушкой.       — А ты можешь забрать у него машину? Я устал ходить пешком. О, давай ты меня на руки возьмешь?       Своей идей Гарри был до того доволен, что было хотел потянуть руки к Виктории, как та его мигом одернула.       — Ну уж нет, сопляк, не дождешься. Иди живее.       — А куда ты торопишься?       Сверху поглядев на мальчишку, Вики с трудом воздержалась от того, чтобы не отвесить ему подзатыльник за наглую усмешку.       — Хочешь секрет раскрою, куда мы так торопимся?       — Хочу! Говори скорее!       Вики ухмыльнулась.       — С Северусом надо переговорить, быть может, получится уговорить, чтобы он тебя к себе на пару деньков взял. Ты ведь скучал по Николасу, верно?       Выпучив с испугу глаза, Гарри разжал пальцы, остановившись посреди дороги, как вкопанный. Перспектива отправиться в гости к Северусу Снейпу, способного уничтожить любого одним взглядом, совершенно не очаровала. Напротив, пугала до ужаса.       — Не надо! Не надо, Вики, не надо! — Бегом догнав тетку, Гарри вновь вцепился в ее ладонь, на этот раз крепче. — Я больше не буду задавать тебе вопросы. Ты только не отправляй меня к нему.       — Договорились, — ответила Вики, а для себя мысленно отметила, что не так уж она плоха в воспитании. Племянник целый день изводил ее вопросами в Министерстве магии, и вот наконец затих.       Оказавшись дома, Виктория на скорую руку приготовила ужин, который Гарри, развлекая ее беседами, есть не стал, боясь отравиться. Он сослался на то, что в столовой мракобрцев досыта наелся, и Вики ему поверила. Не настаивая, она сама к еде не притронулась, любезно оставив ее для брата.       — Вик, иди сюда, тут твой сериал.       Намеренно включив телевизионное шоу «Семейка Адамс», Гарри устроился на диване, позвав тетку. Дураком он не был, потому что понимал, что без веской причины Виктория не станет играть с ними в разбросанные на лестнице игрушки. Несколько часов они провели за просмотром сериала, часто смеясь и тыча в экран телевизора пальцем, громко восклицая: «Это ты!».       Ближе к девяти вечера Гарри уснул, хотя обещал дождаться отца, а следом за ним задремала Виктория.       После смены в Министерстве магии Джеймс Поттер заскочил в продуктовый магазин близ дома, закупившись продуктами, потому что знал: сестра не ведает о пустом холодильнике, а Гарри захочет свежих фруктов с оладьями завтрашним утром. До дома добрался он быстро, никого на пути не встретив. Ночью в Годриковой впадине было спокойно, как в заброшенном склепе.       Заприметив на крыльце рыжего кота, повадившегося заходить на территорию Поттеров, Джеймс не стал его шугать. Беднягу было жаль, поэтому, опустившись на корточки, он выудил из бумажного пакета кошачью консерву, зная, что встретит кота, которого Гарри нарек «Другом». В ответ раздалось мурчание, и Джеймс с чистой совестью зашел в дом, тихо разувшись.       — Вот это да, — прошептал он, оказавшись в гостиной.       Детские игрушки были повсюду, даже на диване, где спали Гарри и Вики, прижавшись друг к другу. Сия картина заставила Джеймса улыбнуться, хоть он и ходил понурый целый день — что трижды заметил Аластор Грюм, старающийся надолго не оставлять его наедине с мрачными мыслями. И, надо добавить, что работа помогала Джеймсу отвлечься, но не была способна переменить план действий, разработанный им в ночь после похорон Лили Поттер. О своих намерениях он не рассказывал никому, даже Сириусу и Виктории, потому что знал: они отговорят его от задуманного.       — Мундус эт люцида, — Джеймс рассек воздух волшебной палочкой, прошептав заклинание.              Игрушки, одна за другой, воспарили в воздух, левитируя в комнату Гарри, в которой, по правде, он проводил не так уж много времени, предпочитая дом улице. Джеймс его не винил. В конце концов, когда он был ребенком, также пропадал с сестрой во дворе.       Убрав волшебную палочку в набедренный чехол, Джеймс снял мантию и оставил ее на спинке кресла. Какое-то время он любовался тем, как сестра спала в обнимку с племянником. Припомнив, как Виктория шарахалась от Гарри, когда тот был совсем мал, Джеймс потянул губы в улыбке, тенью коснувшейся его лица.       — Любовь моя, — оставив поцелуй на лбу спящего сына, Джеймс направился в кухню с намерением заварить кофе.       Поставив чайник на плиту, он разобрал письма, к которым сестра не прикасалась, потому что уборкой не занималась. Еще бы, леди Блэк привыкла к тому, что грязной работой занимаются домовики, а она не тратит время даже на то, чтобы раздать поручения. Джеймс — другое дело. Он, как и отец, не поддерживал рабство в любом проявлении, однако не спешил осуждать и уж точно не навязывал свою точку зрения тем, кто придерживался иного мнения. Как раз в этом он был похож на мать.       — Примите мои соболезнования, мистер Поттер. Ваша жена — настоящий герой и бла-бла-бла, — зачитал он вслух одно из распечатанных писем и, скомкав, выбросил в урну.       Заварив крепкий кофе без сахара и молока, Джеймс с кружкой вышел на крыльцо. К еде, приготовленной сестрой, он притрагиваться побоялся, потому решил накормить уличного кота. Однако кот, принюхавшись, ясно дал понять, что стрепня ведьмы Блэк не по нраву и ему.       — Ну и чего ты здесь забыл?       Погладив кота по морде, Джеймс усмехнулся.       Вне всякого сомнения, кот был красив: рыжий, с пушистой шерстью, визуально прибавляющей вес; с изумрудными глазами, мерцающими во тьме ночи ярко; с характером, отнюдь не простым. Он то ластился, мордочкой утыкаясь в ладонь Джеймса, то шипел, силясь задеть острыми когтями или прикусить кожу. Несмотря на незажившие на ладонях раны, Джеймс не упускал возможности потискать кота, запавшего ему в душу. Он думал приютить его, но недавно выяснилось, что кот свободолюбивый.       — Ненюфар, пошли ко мне жить. Я тебе молоко по утрам в миску наливать буду, колбасой делиться.       Кот замяукал, принявшись вылизывать правую переднюю лапу.       — Если три раза мяукнешь, то заберу.       В ответ Джеймсу вторила тишина. Он усмехнулся, достав из кармана брюк письмо, написанное и отправленное Александром Шарль-Жерменом. Кузен, которого он не так уж хорошо знал, вернулся ненадолго во Францию, а письма слал, если не каждый день, то через день.       «Здравствуй, кузен Джеймс.       Только что меня посетило очередное видение. Не могу сказать, что я обрадовался. Знай, мне известны твои замыслы, кои я осуждаю. Ты ступаешь по кривой дорожке, и мой долг — предупредить тебя о последствиях. Если продолжишь в том же духе, не отступишь от намеченной цели, знай: конец тебя ждет плачевный.       Велика вероятность, что к моим словам ты отнесешься с пренебрежением; однако это не меняет того факта, что мне боязно за тебя, за твое будущее, которое находится под вопросом. Святыми молю, не проси меня молчать. Только не снова. Ты рвешь мне сердце безразличием к собственной судьбе. Подумай о сыне, о сестре, об отце.       В середине декабря я вернусь в Лондон, потому прошу о встречи. Нам есть, что обсудить.       С наилучшими пожеланиями, искренне твой, Алекс».       Возведя глаза к небу, Джеймс закурил. Он точно не знал, сколько просидел в ночи на крыльце: кофе остыл, а под ногами валялись три окурка. Содержимое письма не пришлось ему по душе, как и то, что о его планах, кои он хранил в секрете, прознал кузен.       Справедливости ради надо сказать, что к кузену Александру Джеймс относился с уважением, чего не скажешь о Никлаусе, отношения с которым не особо складывались, оттого что они то враждовали, то выпивали в баре, умирая со смеху. Он знал, что Алекс зазря языком трепаться не станет и, как бы ни переживал, чужих тайн не раскроет.       И все-таки его послание взволновало Джеймса, а именно то, что было написано о его судьбе. Умирать он не торопился. Не хотел. Гибель Лили разбила его сердце, но не сломала. Джеймс любил жену столь же сильно, как любил свою жизнь, с которой расстаться не был готов. Но и спустить с рук злодеяния тому, кто разрушил его семью, оставив сына без матери, — не мог.       — Я тебя потеряла.       Сонная Виктория, по-домашнему уютная как в детстве, опустилась подле брата на деревянные ступени, уместив голову на его плече.       — Чего не спишь? — он поцеловал сестру в висок, обняв за плечи.       — Да так не спится.       Вики не хотела лишний раз нагружать брата тревогами, так как считала, что нечего ему расстраиваться от того, что кошмары с детства ее по сей день не оставляют. — Я рад, что ты рядом. Мне так сильно не хватало вечеров с тобой.       — Мы выросли, обзавелись семьями. Это нормально, что мы не видимся каждый день, как раньше. — Вики закусила нижнюю губу, потупив взор. — Иногда я ловлю себя на мысли, что хотела бы вернуться в Хогвартс. Мы бы все вместе бродили по замку, играли в квиддич, гуляли по улочкам Хогсмида.       — Тогда было все совсем по-другому, словно бы в другой жизни.       — Я скучаю по нашей жизни. По вечерам в гостиной у камина, когда все внимание отца было сконцентрировано на нас. Может, он не всегда был рядом, как бы нам хотелось, но… Джеймс тряхнул головой, не пожелав слушать дальнейшую реплику сестры. Свое детство они провели с матерью, потому что отец был вечно занят. То он засиживался по несколько дней в мастерской, то пропадал на заданиях Министерства магии.       Юфимия Поттер, ныне покойная, как могла, заменяла детям отца, и если с Викторией ее трюк удавался на ура, то с Джеймсом — нет. Он помнил, как, гуляя по фестивалям, часто проводимым в Коукворте, с завистью поглядывал на счастливые полные семьи. Отцы вместе с детьми принимали участие в аттракционах и настольных играх, а он жался к матери, дергая ее за подол юбки, спрашивая: «Где папа?». С нежной улыбкой на устах Юфимия твердила, что скоро появится Флимонт, но годы шли, и на ярмарки Джеймс и Виктория стали ходить в одиночку, от того что мать мучили мигрени, а отец… о нем не было слышно.       — …А помнишь черничный пирог мамы? Знаешь, я могла бы есть его днем и ночью. Лучшее никто не готовил. Она всегда была так добра и красива. Мне бы хотелось быть хоть немного похожей на нее.       Воспоминание о матери отрезвило Джеймса, заставив прислушаться к болтовне сестры. Он ответил мысленно: «Лили была лучше во всем», — но не вслух. Ни он один нес утрату. Виктория была намного сильнее привязана к родителям в сравнении с ним. Несомненно, Джеймс любил отца и мать, да только обида, с годами не ослабевшая, не давала в полной мере утонуть в любви. Если мать он простил, когда повзрослел, осознав, что ее слово против мужа — ничто, то отца так и не смог.       — Порой я смотрю на тебя и вижу ее черты, — он улыбнулся, сквозь завесу сигаретного дыма поглядев на сестру.       Виктория выдавила из себя улыбку, качнув головой. Она завела волосы за уши, не согласившись с Джеймсом, хоть и была готова поверить ему на слово. Юфимия в молодости и в возрасте была настоящей красавицей. Всегда улыбчивая, нежная и добрая, она излучала свет. Виктория, никогда не считавшая себя вполовину похожей на мать, находила общие черты с отцом. Столь же угрюмая, ворчливая, сама себе на уме, а порой деспотичная, Виктория пошла внешне в отца и характер его унаследовала.       — Неправда. Мама красавица… была красавицей. У нее были зеленые глаза, румяные щеки, невероятно красивые волосы. В детстве я думала, что они созданы из шоколада. Она была воплощением волшебства. Светлого и доброго.       «— Такой, какой мне никогда не стать», — подумала она.       Скосив глаза на сестру, понурившую голову, Джеймс удрученно вздохнул. Ссутулив плечи, он не понимал, почему Виктория принижает себя. И, назови она хоть сотню недостатков, в которые верила, он бы не увидел в ней уродину. В глазах Джеймса Виктория всегда была красавицей, умной и столь же сумасшедшей, как он.       — И ты превзошла ее. Не могу поверить в то, какой красивой женщиной ты стала. Сильной, смелой, ну и такой же невероятной, как я сам, — он улыбнулся, не отведя глаз от раскрасневшегося лица Вики. — Я бы мог отвесить тебе сотню комплиментов, правдивых и искренних, да беда в том, что моим словам ты не поверишь. Иначе бы ты не глядела в зеркало с отвращением. Может, я не самый умный и проницательный, как наш Луни, но я не дурак. Вижу, что с тобой происходит. Мне это не нравится.       «Наш Луни», — на душе обоих сделалось тепло и уютно при мысли о друге. Пусть обиды, нанесенные уходом Римуса, не отпустили до конца близнецов, однако более они не злились.       Как считал Джеймс: «Утраченное, будь то дружба или позабытая мечта, можно вернуть».       — Почему тогда молчал? — Виктория поджала губы, расковыряв заусенец на большом пальце левой руки. Ее длинные ногти, с потрескавшимся черным лаком, измазались в крови. — Если все видел, почему не говорил?       — Зачем? Ты не слушаешь Сириуса. С чего бы тебе прислушиваться ко мне? Я слышал, как он читал тебе стихи, а ты кривилась, словно лимонов обожралась.       — Перестань! — С поддельной улыбкой Виктория толкнула брата в плечо — он обнял ее крепче. — Когда мы с ним сошлись… когда я не смогла устоять перед чарами муженька, как говорит Алекс, — она усмехнулась, — кажется, что-то во мне надломилось. «Ежедневный Пророк» поливает меня грязью, мракоборцы и простой люд шепчутся за спиной. Они говорят…       Хмурый Джеймс молчал, не решаясь поторопить сестру. Они были похожи во многом, как и в минутных паузах, когда разговор заходил о чувствах и мыслях. По голосу Виктории, срывающимся на высокие ноты становилось ясно, как она переживает, нервничает.       — …Я приворожила Сириуса. Что я фригидная и такая же безобразная, как «Война Святых». Наверное, поэтому я как могу оттягиваю момент с воспоминаниями. Моргана сказала, что их можно вернуть, надо только постараться и запастись терпением, но все же я не решаюсь. Вдруг я перестану быть той, кто я есть сейчас? Или, наоборот, потеряюсь в своих личностях? Сириус меня не торопит, но я вижу, как он нервничает.       Джеймс закусил нижнюю губу, почувствовав за собой вину. Он, как каждый Блэк и «Ежедневный Пророк» подталкивал сестру к деторождению, ни разу не узнав, готова ли она, хочет ли… может ли.       — Плевать, кто и что говорит. Важно то, что у тебя вот здесь, — Джеймс указательным пальцем коснулся лба сестры, едва ощутимо надавив. Она улыбнулась. — Я по-прежнему не одобряю твоих увлечений от того, что боюсь за твое будущее. Не переживу, если потеряю тебя.       — Не потеряешь. Не говори так.       Виктория крепче прижалась к груди брату, обняв его за плечи. Исхудавшая, болезненно бледная и угрюмая, она казалась напряженной. Мышцы ее были скованы, словно бы она не могла расслабиться. В общем-то не мудрено, одна утрата за другой, кого угодно выбьет из колеи, даже не унывающего Джеймса Поттера.       — Не буду. Я к тому, что ты не изменишься. Не станешь неузнаваемой. Ты будешь все той же малышкой Вик, помнящей о своих ошибках, трагедиях и взлетах. А я навсегда останусь твоим братом. В моих глазах ты никогда не будешь злодейкой, даже если постараешься. С уходом Лили я понял, наверное, впервые в жизни, как важны воспоминания. Они — все, что у нас остается после ухода дорогого человека. Если ты можешь вернуть то, о чем позабыла, отринь страх и сделай это. Виктория, почему ты не видишь, насколько ты особенная?       — Я совершила уйму ошибок. Обижала и разочаровывала себя и других. Мне страшно, вдруг я изменюсь в худшую сторону. Когда я позабыла Сириуса, в моей жизни все было просто. Я работала, колдовала, воевала с теми, кто посягал на Лондон и его жителей. А затем мое сердце… Сириус снова украл его и что-то во мне изменилось. Не знаю, насколько сильно и очевидно ли это, но я не та Виктория, какой была два года назад.       — Именно поэтому ты должна вернуть то, что у тебя забрали обманом. Часть своей жизни, свое прошлое, мысли и чувства. Возможно, однажды ты осознаешь цену воспоминаниям. — Джеймс умолк ненадолго. Ухмыльнувшись, он отпустил неравный смешок. — Если тебе нужно обратиться к темным искусствам — вперед, так тому и быть. Ты достойна того, чтобы жить умом и сердцем, а не опираться на иллюзии из дневника. Почувствуй жизнь, тогда поймешь, как сильно ошибалась.       Невидящим взглядом Виктория всматривалась в лицо брата, подмечая то, чего не замечала раньше: отголоски мудрости в темно-карих, как крепкое кофе, глазах; тень сбритой бороды, покрывшей челюсть, отчего он выглядел на десять лет старше; тоску, скользящую в каждом движении губ и рук, и вместе с тем тягу к жизни.       Джеймс, как и Виктория, не был готов отпустить руки, столкнувшись с горем.       Сейчас, задумчивый и хмурый, он был похож на отца больше, чем когда-либо. — Кто я, чтобы не прислушаться к совету старшего брата?       Джеймс рассмеялся. Искренне, громко, во весь дух. Воздух искрился от света, который он излучал, но сам не видел.       — Иди ко мне, — и он снова ее обнял, опустив подбородок на макушку. — Раз уж сегодня ночь откровений и советов, позволь я попрошу тебя о чем-то важном.       — Проси, что хочешь. Тебе все можно.       Ответ Виктории польстил Джеймсу, важно расправившему плечи. Он пальцами правой руки играл с концами ее волос, не подвязанных алой лентой.       —Я знаю, что Бродяга покинул Лондон. Отправляйся к нему. Нечего со мной нянькаться. Я взрослый мужчина, третий год как отец. Поверь, я смогу о себе позаботиться, да и Ирма с отцом всегда рядом. А ты нужна своему мужу. Не думал, что когда-либо скажу такое, но это правда. Раз уж ты вышла замуж за… сама знаешь за кого, будь рядом с ним. Поддерживай и оберегай его. Главное — оставайся в тени. Пусть никто не знает, где ты. Ты ведь сможешь отправиться к нему, не ставя Министерство в известность?       — Смогу, — как на духу выпалила Виктория, а затем заговорила в разы тише. — Ты в самом деле отпускаешь меня?       — Конечно! Ты будешь с Бродягой, а он с тобой. Вы оба друг о друге позаботитесь, уж я-то в этом уверен.       Виктория расцеловала Джеймса в обе щеки. Она истосковалась по мужу и была готова рвануть за ним следом, если бы не случившееся с Лили. Если бы не горе, постучавшее в дом Поттеров.       — А когда ты вернешься, мы навестим мать. Ты бы этого хотела?       Не поверив, решив, что слух подводит, Виктория разинула рот.       Последний раз Джеймс посещал могилу матери в день ее похорон и более не ступал на кладбище. В тот траурный день, когда он вернулся домой, он долго рыдал в комнате, где его нашла Виктория, приласкав и успокоив. Джеймс не мог простить отца не только за утраченное детство, но и за его молчание. Знал бы он, что мать нездорова, может, не стал бы мучить ее, терзая больное, полное любви сердце.       «— Это моя вина, Вик. Я столько раз обижал ее, говорил гадости и не отвечал на письма. А она улыбалась, обнимала меня и говорила, как сильно любит. Я хотел, чтобы они почувствовали на себе, каково мне пришлось, когда тебя забрала бабка… Вик, если бы я знал… я бы никогда ее не обидел. Никогда…»       — Да. Я построюсь не задерживаться. — Не волнуйся, я дождусь тебя. Постой, я ведь совсем позабыл, — вскочив на ноги и забежал в дом, Джеймс вернулся со стопкой писем. На его щеках блестели следы от пролитых слез. — Римус писал тебе. Не отправлял, потому что боялся, что ты читать не станешь. Во всяком случае, я так думаю. Я не распечатывал их, хотя очень хотел. Они твои.       С придыханием Виктория медленно потянула руки к увесистой стопке залежавшихся писем. Сердце ее забилось чаще в груди. Джеймс не ошибся в своих суждениях: она могла бы, не задумываясь, сжечь послания от Римуса, а годы спустя горько пожалеть.       — Спасибо, что сохранил их.       Обнявшись, Виктория простилась с братом, чтобы отправиться в путь. И, перед тем как трансгрессировать, она вспомнила о Гарри. Вспомнила о клятве, которую дала Лили, когда та потребовала, чтобы близкие подруги позаботились о ее сыне, если с ней что-то случится.       — Смелее, иди, — Джеймс по-доброму усмехнулся.       Неуверенной поступью Виктория добралась до комнаты Гарри. Во сне он был похож на отца: развалился на кровати в позе звезды, уткнувшись лицом в подушку и порой похрапывал. Она улыбнулась и опустившись на колени у изголовья его кровати, невесомо провела пальцами по волосам.       — Обещаю, я скоро вернусь, а пока за тобой станет присматривать Мерлин. — Кинув мимолетный взгляд на прикроватную тумбочку, на углу которой высилась деревянная фигурка, Виктория не утаила улыбки. — Спи крепко, малыш Гарри.       Когда Виктория возротилась, Джеймс с улыбкой сказал:       — Ты главное Сириуса своей стряпней не пичкай. Не то он отравится и я потеряю своего лучшего друга.       — Договорились. Ты надолго?       — Да нет, к утру вернусь.       — Не распугай местных, не то попадешь на первую полосу газеты.       Хриплый смех Джеймса улыбнул Викторию.       На ее глазах он обратился оленем и подойдя ближе, мордой уткнулся в ее ладони. Она редко видела мародеров в анимагической форме, обычно в Хогвартсе, когда с высоты башни Гриффиндора вместе с Лили у окошка искала в темноте ночи силуэты четырех зверей.       — Ты красавчик, Джим. До встречи.       Когда Виктория трансгрессировала, Джеймс Поттер, в облике оленя побрел к кромке леса, а за ним Ирис. Ночные прогулки в теле животного успокаивали его, отгоняли мрачные думы о тех, кого он потерял.       С каждым днем становится легче. Пусть боль от потери Лили не утихала, оставаясь столь же сильной, порой разрушительной, однако не такой, как раньше. Она терзала его сердце во снах, когда приходила с запахом своих любимых духов, а наутро он просыпался полным сил, чтобы бороться. Джеймс боялся стать похожим на отца, поэтому не отдалялся от Гарри.       Питер Петтигрю говорил: «Со временем раны затягиваются. Просто иногда уходит больше времени, чем нам бы хотелось».       Джеймс с ним мысленно соглашался каждый раз, веря в то, что где-то там, далеко и высоко в небе, звезды приглядывают за ним, за его семьей, и иногда подмигивают. Может, на одной из звезд мать и Лили. Не зря ведь существует красивая легенда о звездном дожде, когда души возвращаются на землю в поисках нового пристанища.       Джеймс вернулся днем.       Гарри без отца не скучал, потому что с ним была Ирма. Они друг к другу крепко привязались.       — Обед на столе, душенька. Приведи себя в порядок и отдохни. Гарри и я отправляемся в театр. — Приобняв внука за плечи, леди Ирма Поттер поцеловала его в щеку. Он не стал сопротивляться. — Обязательно прими душ, от тебя несет.       Джеймс усмехнулся, подхватив с тарелки блин. Еда оказалась съедобной, не оставив никакого сомнения в том, что готовкой занимался профессионал своего дела.       — Вы сами приготовили?       — За кого ты меня принимаешь? — Ирма оскорбилась. — Для чего, по-твоему, нужны повара?       — Папа! Папа, ты вернулся!       Сбежав с лестницы, Гарри бросился в объятия отца, подхватившего его на руки. Джеймс закружил его по комнате, и звонко чмокнул в лоб, полюбопытствовав, как он спал и поел ли.       Гарри заверил, что с ним все в полном порядке. Он умолчал о том, что ему снилась мать, так как не хотел, чтобы отец грустил.       — Ну беги, мой Паскаль.       Опрятно одетый и причесанный, как истинный представитель высшей слойки магического общества, Гарри всем походил на леди Поттер. Он копировал ее движения, внимал советам и пытался так же как она глядеть на окружающих — властно и надменно.       — Вернемся к девяти вечера. — резюмировала Ирма.       — Да! Нас после театра отвезет дедуля Альфард в бар! Он обещал мне.       Джеймс с немым удивлением перевел взгляд на Ирму. Она побледнела и за руку утащила Гарри, дабы не отвечать на вопросы, которые заранее сочла неудобными.       Дверь за ними захлопнулась.       В доме сделалось непривычно тихо.       Оглядевшись, Джеймс потянул уголок губ в ухмылке, подобрав с дивана плюшевого зайца, левое ухо которого было оторвано. Опустившись на диван, он магией подозвал к себе набор ниток и иголок, принявшись за дело — негоже Гарри играть с рваными игрушками.       С уходом Лили привычный уклад жизни переменился. В первую очередь это отразилось на атмосфере в доме. Казалось, уют исчез, пламя камина не грело в холодные вечера, не слышен был радостный смех и неумолкающие разговоры в кругу семьи за столом на кухне. Вместе с Лили дом Поттеров, как говорили друзья, потерял краски, слившись с серостью Лондона, дождливыми каплями, стекающими по стеклу окон.       Уставший и измотанный попытками заштопать дыру в ухе плюшевого зайца, Джеймс заснул на диване в гостиной. Ему снова, как и каждую ночь, снилась почившая Лили Поттер. Словно лесная нимфа, облаченная в платье из лепестков белых лилий, она кружилась в танце на лесной поляне. Смех ее, звонкий и необъятный, был слышен повсюду: в журчании воды, в шелесте листьев, в стрекотании стрекоз. Он знал, что должен был ее отпустить.       Джеймс Поттер знал, что, удерживая образ жены, пусть даже мысленно, мучает ее дух в мире живых, где ей места нет.       Покамест он пребывал в мире грез, крепко обнимая Лили, входная дверь отворилась беззвучно. В дом вошел Флимонт Поттер, на сегодня закончивший смену в Министерстве магии. На должности главы авроров он уставал знатно и подумывал сложить обязанности, однако быстро гнал от себя дурную мысль. В стране неспокойно, как бы «Ежедневный Пророк» ни замалчивал реальную политическую обстановку, постигшую магическую Великобританию.       Накрыв спящего сына пледом, Флимонт прошел в кухню, оставив пакет с продуктами на столе. На скорую руку сварив в турке черный кофе, он отдохнул, а затем, собравшись с силами, взялся за готовку. Зная о предпочтениях сына, Флимонт постарался на славу, хоть и редко готовил. Вернее сказать, почти никогда. Но ему пришлось научиться после скоропостижной кончины жены.       Без Юфимии жизнь его опустела, и даже дети, как бы он их ни любил, не сумели затянуть кровоточащие раны от утраты любимой супруги. Флимонт не был готов проститься с ней ни двадцать лет назад, ни десять, ни сейчас. Как бы он ни старался, сколько бы сил ни было потрачено, ему так и не удалось переписать судьбу. И вот свершилось то, что также коснулось его сына. Поэтому он считал своим долгом поддержать Джеймса, который знать его не желал, но нуждался, как бы ни отрицал.       — Что ты здесь делаешь?       Обернувшись, Флимонт встретил сонного сына улыбкой, потушив сигарету об блюдце — пепельницу не нашел. Джеймс стоял в двух ярдах от него, оперевшись плечом на дверной косяк. Хмурый и помятый, он щурился, верно, позабыв, куда сунул очки.       — Заглянул в гости, как и каждый вечер. После случившегося… — прочистив горло, Флимонт сложил на груди руки. Затем поправил очки, словно бы стекла были заляпаны, и вновь скрестил руки, потоптавшись на месте. — Я понимаю то, что у тебя на душе. Быть может, сейчас я такой единственный. Забавно вышло, не находишь?       Запоздало кивнув, Джеймс прошел в кухню и уселся за стол. Он закурил. Пепел от сигареты он стряхивал на блюдце, оставленное отцом. Против воли он согласился с тем, что отец, вероятно, из всех знакомых понимает, каково ему без Лили, чью гибель он не сумел предотвратить.       Как знать, что было бы, если бы он работал в разы быстрее? Если бы мракоборцы не устраивали перерывы и не осторожничали, опасаясь, что стены могут обвалиться? Посчитав, что глупо гадать, как бы сложились обстоятельства, если бы в ту злополучную ночь он не брал бы ночную смену, а Лили отправилась домой по окончании рабочего дня.       Суть неизменна: она мертва, а он жив.       Как бы Джеймс не страдал от утраты, не тосковал по любимой жене, он не был готов ставить крест на собственной жизни, как это сделал его отец. У него есть ради кого жить — Гарри, семья и друзья. Он знал, что, покуда мир в магической Великобритании не восстановится, о мирной жизни можно не мечтать. И раз уж он — мракоборец, бравый страж порядка в белоснежной мантии, его священный долг — сражаться за страну и тех, кого он любит, до последней капли крови.       Нет, Джеймс не станет повторять ошибок отца и отворачиваться от Гарри. Не станет скрывать от него демонов Преисподней, таившихся во тьме ночи. Между ними не будет тайн. Не будет жалких попыток отгородить сына от горя ценой их отношений — любви и доверия.       — Ты прав, ты единственный в моем окружении, кто в полной мере может разделить и понять мою утрату. И ты же единственный, кому изливать душу я не намерен. — Джеймс невесело хохотнул, потушив окурок об блюдце.       — Отчего же?       — Не уверен, что воспользуюсь хоть одним твоим советом. Да и зачем? Разве ты можешь посоветовать что-то путное? Сильно сомневаюсь. Твой максимум: «Уйди в работу, сынок». — передразнивая отца, Джеймс наблюдал за его реакцией, надеясь, что злость его переполняет. — По твоим стопам я не пойду, иначе рискую потерять самое ценное, что завещала мне Лили — сына.       Отвернувшись, Флимонт упер ладони в столешницу, испустив череду рванных, громких вздохов. Злость, медленно закипала внутри него. То, как сын подтрунивал над ним, обесценивая те жертвы, которые он принес, чтобы уберечь детей, — здорово злило.       — Ты сам меня оттолкнул. Так что не смей попрекать меня прошлым.       — Ты серьезно? — не сдержался Джеймс, треснув ладонью по столу. — По прихоти Ирмы, ты разлучил меня с Вик, зная, что она для меня значит! Что я значу для нее!       — О, Мерлина ради, перестань!       Махнув рукой, Флимонт был готов покинуть кухню — снова сбежать от разговора, как вдруг Джеймс преградил ему путь.       — Все эти годы я был зол на тебя и не понимал, почему ты так поступил? Почему позволил Ирме разлучить нас?       — Я делал все возможное, дабы уберечь вас! — отступая, Флимонт неосознанно сжимал пальцы в кулаки. Он вовсе не был намерен применять физическую силу к сыну, загнавшему его к кухонному столу. Вот только гнев унять не мог, сколько бы раз не считал про себя до семи. — Ты не в праве попрекать меня!       — Мне казалось, ты стал мне врагом, когда Вики покинула дом! По твоей прихоти, — процедил Джеймс. — Мне было четырнадцать. Четырнадцать, когда я потерял сестру и тебя, отец. Ты не сделал ничего, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Ничего!       — А что я мог?!       — Поговорить со мной, — не своим голосом вымолвил Джеймс, поглядев на отца так, словно бы впервые его увидел. — Я был ребенком, а ты отвернулся от меня. Сбежал, когда я больше всего в тебе нуждался. Ты знаешь, почему я боялся наступления лета? Почему я ненавижу эту пору? Да потому что мне было страшно и по сей день я боюсь, что ты оторвешь от меня сестру. Ты… ты не понимаешь, что значит иметь близнеца. Копию души и сердца. Я зависим от нее, а она от меня. Я не могу лечь спать, покуда не услышу, как она говорит: «Все в порядке, Джим, не беспокойся за меня». Не могу прожить и недели без встречи с ней, без разговоров, на которые порой не хватает сил. Я дышать не могу, если не знаю, как прошел ее день. — к концу голос Джеймса осип.       Флимонт, растерянно разинув рот, не смел ответить. Не имея крепкой привязанности к старшему брату Моргану, он не понимал, какой урон нанес сыну и дочери, разлучив их. Он не ведал о кошмарах, преследующих Викторию по сей день, сколько бы склянок с сонным зельем она ни испила. Не знал о страхах Джеймса, до трясучки боявшегося прощаться с близкими сердцу людьми, особливо расставаться с сестрой на пару дней или недель. Не знал, что принятое им решение серьезно травмировало обоих.       — Почему ты не сказал об этом раньше? — голос его звучал точно мышиный писк.       — А кто меня спрашивал? Последнее слово всегда оставалось за тобой. Я не могу тебя простить. Пытаюсь, но не могу. Порой я говорю себе перед сном: «Да ладно, отец хотел как лучше. Мать не могла ему возразить, наверное, потому что он знал куда больше нее». Но сколько бы раз не повторял, не мучился бессонницей, не могу принять случившееся. Не могу! Каждый раз закрывая глаза, я вижу, как машина отдаляется. Как Вики сдерживает слезы и машет мне на прощание. Я вижу ее в Хогвартсе — бледную, едва живую. Помню, как ты ударил ее, а я стоял и ничего не сделал. Я понимаю, Душегуб мертв, и четвертый курс далеко в прошлом, но я не могу… просто не могу с этим смириться. Сколько раз я мог ее потерять, потому что ты решил молчать о тайнах нашей семьи?! Сколько раз ее донимал Душегуб, а я не знал об этом? Подумать только, я ничего не знал. Мы с ней ничего не знали… Ты… это все из-за тебя! Из-за тебя! Я бы хотел, чтобы на месте мамы оказался ты. Лучше бы умер ты…       Отбросив осколки обиды, царапающие сердце, Флимонт крепко обнял сына. Сначала Джеймс пытался вырваться, кричал о ненависти, но вскоре ослаб. Он намертво вцепился в рубашку отца, впервые за долгие годы выплакавшись на его плече. Вместе со слезами меркли старые обиды, конца которым, казалось, не было.       — Неужели ты думаешь, что мне было хорошо от того, что я не был с вами, как Юфимия? Не водил вас на ярмарки и фестивали, не читал вам перед сном и не бывал на матчах в Хогвартсе? Думаешь, я не думал о вас, запираясь в проклятой мастерской? Я полюбил вас с первого взгляда, с того момента, как впервые взял на руки и прижал к груди. И все, что сделал и делаю по сей день, — во имя вашего будущего. — На глаза Флимонта навернулись слезы, не пролившиеся по щекам. Он не мог показать слабости перед сыном, возможно, впервые увидевшим в нем отца, а не монстра, нанесшего психологические травмы. — Я не сумел спасти Юфимию… не успел отсрочить момент. Тебе и Виктории я погибнуть не дам. Гоните меня прочь, не считайте семьей, поласкайте грязью, но я вас не оставлю.       — Отец, — со всхлипом прошептал Джеймс, радуясь объятиям отца — теплым, родным, пахнущим детством. — Прошу, расскажи мне обо всем.       И Флимонт Поттер рассказал, как больше десяти лет трудился над чудо-зельем, но так и не сумел отвести тень смерти от жены и обезопасить дочь от Душегуба. Его замысел, обещавший привести к величию, увенчался ничем — пролитыми слезами и болями в ночи. Флимонт не терял надежды вплоть до последнего дня жизни Юфимии. Ну а после похорон он оставил замыслы безумца, на годы позабыв о зелье, которое, по его разумению, должно было спасти жизни многих.       — …С того дня, как стало известно о недуге Юфимии, я подолгу засиживался в мастерской, пытаясь, если не отыскать, то создать чудо: зелье, которое продержало бы ее в мире живых подольше, потому что я не был готов прощаться. Да и вы с Вики нуждались в матери. Отец из меня, — Флимонт тряхнул головой, — никудышный.       Осмыслив услышанное, Джеймс задал главный вопрос, который терзал его долгие годы:       — Выходит, все наше детство с Вик тебя не было рядом, потому что ты пытался сохранить семью? Не дать матери погибнуть? Ты позволил мне ненавидеть тебя…       — Потому что хотел защитить, — дрожь звенела в голосе Флимонта, — тебя, твою сестру, мою жену… я должен был не дать нашей семье развалиться. Не сумел. Прости меня, сынок.       Разбитый неудачливой судьбой, Флимонт Поттер выглядел в глазах сына жалким. Он вовсе не был могущественным волшебником, знающим ответы на все вопросы, как это было в детстве, каким он его себе рисовал. Образ разрушился, как домик из песка, омывающийся волнами у берега.       Джеймс потянулся к отцу, обняв его за плечи. Флимонт склонил голову на плече сына, всхлипнув дважды.       «— Я считал тебя величайшим из мудрецов, пусть ненавидел, а ты оказался… разбитым мужчиной, крепко любившим жену, которую потерял». — Подумалось Джеймсу при взгляде на задремавшего в гостиной отца.       Следующей ночью, уложив сына в постель, Джеймс Поттер покинул Годрикову впадину и отправился в Коукворт. В районе, где прошло его детство и юность, он не был с того дня, как перебрался в их с Лили дом, ныне принадлежащий ему и Гарри.       В темноте ночи, скрывая лицо за высоким воротником мантии, Джеймс несколько раз обернулся, убедившись, что слежки за ним нет. Отец должен был быть в ночной смене, и, посему, Джеймс решился воспользоваться моментом и не прогадал.       Не напрягаясь, он вошел в дом, не нарвавшись на защитные чары, так как был связан кровью с хозяином дома, и, не став зазря задерживаться, терзаясь прошлым, витавшим в каждом побитом углу, в мебели и в родном запахе, направился в мастерскую отца.       Подвальное помещение, много лет назад являвшееся гаражом, хранило в себе бесчисленное множество карт, вырезок из «Ежедневного Пророка», склянок, флаконов с зельями, ингредиентов, приобретенных на черном рынке, и множество всего того, отчего у Джеймса глаза разбегались — высились на всех горизонтальных поверхностях, начиная от пола и заканчивая полками высоких шкафов.       — Вам бы понравилось, — прошептал Джеймс, подумав о жене и сестре.       В поисках того самого чудо-зелья он запустил руки в каждый из тайников, в сундуки и в ящики, сумев отыскать детские подделки, рисунки и игрушки, о которых он с Викторией давно позабыли. Но не отец, сохранивший и починивший то, что, казалось, было испорчено.       Пальцами, проведя по пожелтевшим страницам, раскрашенным маггловскими красками и карандашами, Джеймс просветлел, улыбнувшись.       Когда предрассветные лучи заскользили по деревянным ставням, Джеймс смахнул с лица печальную ностальгию, прибегнув к трюку, которому его научила Лили незадолго до своей кончины. Кончиком волшебной палочки он провел по ладони — выступила кровь.       Сжав пальцы в кулак, он пролил кровь, прошептав заклинание:       — Пусть то, что незримо моему взору, станет зримым.       Иллюзия, запечатанная старинным артефактом, спала.       Мастерская озарилась яркой вспышкой, и ларец, долгое время таившийся под бетонным полом, появился.       Не став терять ни минуты драгоценного времени, Джеймс вместе с ларцом трансгрессировал в маггловский, довольно бедный район, в котором жил Северус Снейп — его близкий друг, которому он мог довериться, не боясь оказаться обманутым.       — Черт бы тебя побрал, Поттер. Чего явился в такую рань? — ворчливо встретил Северус нежданного гостья.       — Помоги мне.       Без спроса, войдя в квартирку, атмосфера которой вовсе не лучилась теплом и уютом, Джеймс водрузил на кухонный стол ларец, инкрустированный драгоценными камнями, и мешок золотых галлеонов.       — Занятная вещица.             — Клянусь Святыми, ты не пожалеешь.       Сон покинул Северуса, с нескрываемым интересом поглядевшего на злато и ларец, манивший к себе невидимыми волнами магии. Он запанул халат, принюхавшись — пахло магией.       — Чем тебе помочь?       Джеймс усмехнулся.       Флимонт Поттер не смог, как бы ни старался, добиться успеха в чудо-зелье, способном излечить любого от дурных болезней и отогнать тень смерти. Вот только Джеймс не его отец, и он не боялся просить о помощи, ведь знал, что в Хогвартсе никому не было равных в зельеварении, а затем и в Министерстве магии. Северус зарекомендовал себя блестящим зельеваром, не знающим неудач, и именно по этой причине знаменитый свирепым нравом Аластор Грюм закрывал глаза на длинный язык ворчливого Северуса.       — Доведи до ума зелье, и я осыплю тебя богатствами.       Выгнув бровь, Северус за считанные секунды растерял скептицизм, стоило заглянуть в комнату, в которой спал Николас Петтигрю. Мальчишке минул год в середине сентября. Рос он веселым, умным ребенком, в глазах которого Северус Снейп являлся отцом. Поэтому он не мог подвести мальчишку. Не мог позволить, чтобы он рос в нищете. Хотя нужно признать, что интерес Северуса присутствовал. Как и всякий ученый, он стремился к знаниям, будь то книги, темные артефакты или чудо-зелье, подобных которому он прежде не встречал.       — Ты знал к кому обратиться, Поттер-Жмотер, — лукавая улыбка исказила тонкие губы. — Займись завтраком, а я поколдую.       Не став возражать, Джеймс заглянул в холодильник, резюмировав:       — Да у тебя пусто, как в голове Ройса, вздумавшего взять Грюма на слабо!       — Говорю же, займись завтраком.       — С ума сойти, я готовлю завтрак для Снейпа! Скажи мне об этом кто-то пять лет назад, я бы набил ему морду.       Северус хмыкнул.       — Почему я не удивлен?       — Потому что друзья знают друг друга, как облупленных, Мышь Летучая.       — Заткнись, Поттер!       — Когда съезжаешь? — вопросил Джеймс, оглядевшись. — Коробок у тебя, конечно, тьма тьмущая.       Северус кивнул, согласившись.       — Оказалось, что не так легко избавляться от старых вещей. Особенно, если они принадлежали…       — Питеру, — с грустью подытожил Джеймс.       — Да.       Они помолчали недолго, после чего Северус заговорил:       — На следующей неделе мы точно переберемся с Ником в Паучий тупик, недалеко от мистера Поттера. Дом достался мне по наследству, так хоть не придется отдавать бешеные деньги за аренду.       — Да, цены сейчас невероятные.       — По тебе не скажешь. Не я принес мешок с золотом.       Джеймс хохотнул.       — Считай, что я ограбил банк.       — В таком случае, с тебя кофе, Поттер-Жмотер.