Оскверненные

Ровный бег моей судьбы, Ночь, печаль и блеск души. Лунный свет и майский дождь, В небесах.

Долгий век моей звезды, Сонный блеск земной росы. Громкий смех и райский мёд, В небесах.

На заре, Голоса зовут меня.

— Баста — На заре.

15 августа, 1982              Вернувшись на виллу по истечении нескольких часов прогулки, пролетевших за краткий миг, промокшие до нитки из-за игр в воде, но абсолютно счастливые, Вики и Джеймс застали весьма нетипичную картину: Лили и Сириус общались в столовой, неспешно, словно торопиться было некуда, попивая вино. Они не спорили, не кидались друг в друга острыми вещами или боевыми чарами. Казалось, привычной идиосинкразии, царившей между ними со времен в Хогвартсе, более не наблюдалось, во всяком случае, к данному мнению пришел Джеймс Поттер, точно профессор, важно поправивший на переносице очки.       — Ущипни меня, Вик.       — И ты завизжишь, как поросенок, которого ведут на убой. Вот уж воздержусь.       Краем глаза поглядев на сестру снисходительно, Джеймс не думал обижаться на ее выпад, отметив, что, может, чувства юмора у нее и не было, зато сарказма хоть отбавляй.       — Иногда мне кажется, что в тебя вселился Регулус, ну или ты в него.       — А он-то здесь каким боком подвернулся? — пригладив влажные волосы, Виктория скрестила на груди руки, переступив с ноги на ногу. — Что не разговор, о нем заходит.       — Ты бы меньше времени с ним проводила, глядишь, и я бы перестал о нем заикаться. Сама подумай, какому брату было бы приятно, когда сестра предпочитает не его компанию, а какого-то брата его лучшего друга, так еще и младшего!       — Дурачина, — весело протянула Виктория, прильнув к груди Джеймса, вмиг растаявшего, точно его накормили шоколадными лягушками. — Зря ревнуешь, ты для меня в фаворе.       — Правда?       — Честное гриффиндорское!       Они медленно вошли в гостиную, боясь потревожить идиллию, возникшую в отпуске между Лили и Сириусом, переставшими друг с другом бодаться с поводом и без.       — Уверяю, ты ошибаешься, Лилс, — не замечая застывших в дверном проходе жену и лучшего друга, Сириус смаковал вино, изредка прищелкивая языком, — как ознакомишься с Божественной комедией — поговорим. Если надумаешь, то лучше читай в оригинале. Не пожалеешь.       — Не думаю, что осилю. Подобного рода произведения противоречат библии, а, значит, ересь. Да и откуда магглу знать о Царстве Мертвых, сам подумай?       — Зачем во всем искать логику? Так и до разочарований недалеко. К тому же нет ни единого доказательства того, что Данте был магглом, может, он самый настоящий маг. Вернее, был магом.       — Ну, не знаю, — Лили пожала плечами, призадумавшись. — Ладно, твоя взяла.       По-тихому отправившись на второй этаж, Джеймс с Вики шутили над разговором, часть от которого удалось подслушать. Сами они были далеки от литературы: Джеймс не любил тратить время на чтение, если содержание текста превышало отметку в сто страниц; Виктория, ровно, как и брат, не находила свободного времени на книги, не принадлежащие к миру магии. Когда-то, в эру Хогвартса, она допоздна зачитывалась маггловскими романами, заимствованными у однокурсниц, ну а сейчас повзрослела, оставив девичьи забавы в прошлом.       — Кажется, любовь к книгам единственное, что их объединяет, — заметил Джеймс, не отпуская руки сестры. Он держал ее крепко, поглаживая по исцарапанным пальцам. — Хотя помню, как около года назад Лили ужасно злилась на Бродягу. Ему не понравилась книга, которую она посоветовала. Ох, и крику тогда было. Угадай, на ком она выместила свой гнев?       — Два пальца на тебя, — Вики улыбнулась, глядя под ноги. — Их вкусы сильно различаются, наверное, поэтому споры не утихают, даже сейчас. Как бы они Гарри не разбудили.       — И все-таки сейчас между ними мир, войной не пахнет.       Джеймс усмехнулся, радуясь собственной шутке. Он не заметил, как помрачнела Виктория, остро воспринявшая фразу, в коей фигурировало слово «война». Помрачнев, она ощутила, как мороз пробежал по коже и занемели пальцы рук.       Остановившись в коридоре, брат с сестрой нехотя разошлись по комнатам, двери которых были расположены друг напротив друга. Как и в Кроукворте их разделяло пару шагов.       — Доброй ночи, Джим, — помедлив, девушка махнула рукой.       — Доброй ночи, малышка Вик, — он улыбнулся.       Приняв душ, Виктория подвязала волосы алой лентой и погасив ночник, залезла в постель.       Двери балкона были распахнуты от того, что невообразимая жара держалась с самого утра. Уж она то, англичанка, так и не сумела привыкнуть у здешнему климату, находя его не подходящим. Как бы Италия не влюбляла в себя, Вики тянуло в Лондон.       — Я думала ты пьешь вино только со мной.       Закрыв за собой дверь, Сириус оперся на нее спиной, послав пьяную улыбку жене. В отсутствие Виктории и Джеймса, он неплохо поболтал и выпил с Лили, сразу не заметив, как опьянел. Да и время пробежало не заметно, а они не закусывали. Вернее закуски имелись, но до того, как заснуть, их умял Гарри.       — Это считается адьюльтером? Потому что я готов к любому наказанию.       Вики чарующе улыбнулась, поманив мужа. Околдованный, Сириус был готов ползти к ней на коленях, если бы она того потребовала.       — Не могу заснуть без тебя. Только, прими душ и выпей зелье, оно на тумбочке. От тебя несет, как от пьяницы, хоть в ноздри затычки пихай.       — Эй!       Избавившись от одежды, Сириус подмигнул жене, не сводящей с него пристального взора, и посвистывая, отправился в ванную комнату. В отличие от Вики ему потребовалось около двух-трех минут на то, чтобы принять освежающий душ. Не жди его красавица в постели, то он мог бы, при особом желании, понежиться в теплой ванне с пеной и солью, как следует расслабившись.       — Где твое зелье? — поправив полотенце на бедрах, мужчина по привычке смахнул влажные пряди с лица. — Когда ты только успеваешь их варить?       — Порой на меня находит вдохновение. — Виктория рукой указала на флакон с зеленой жидкостью, который раннее оставила на подушке. — Ты спишь крепко и не чувствуешь, когда я ускользаю. Здесь особо заняться нечем, зато аптекарских лавок хоть отбавляй. Если серьезно, то иногда мне просто не спится.       — Выходит, я должен тебя вымотать, чтобы ты спала как младенец? — Изогнув губы в ухмылку, Сириус потянул за край полотенца, подмигнув.       — С тобой я скорее грешница, ни разу не младенец.       Виктория закусила нижнюю губу, солгав. Ей не спалось от того, что ее продолжали мучить кошмары, в которых до ужаса знакомый голос молил о помощи. И, сколько бы она ни тужилась, вспомнить обладателя баса не получалось. Во сне ее преследовал образ, а к утру рассеивался, тенью, не задерживаясь в памяти.       Сириус быстро учуял нотки лжи, но решил не выпытывать. В конце концов у них предостаточно времени на то, чтобы поговорить и признаться в секретах.       — Сохатый тебе обо всем рассказал?       Одним духом выпив содержимое флакона, Сириус скривил губы из-за горьковатого вкуса, оставшегося на языке вязью. Следы от выпитого алкоголя улетучились мгновенно, придав бодрости духа.       — Да, — Вики заметно приуныла. — Теперь я смогу общаться с Кэт лишь посредством писем.       — Не забывай о нашем чудо-зеркале!       Он пытался ее приободрить, что впрочем, получилось, правда, с приличной натяжкой.       — Иди ко мне, я тосковала.       Приподнявшись на локтях, Виктория обняла мужа со спины, когда он опустился на постель. Ее длинные локоны, выбившиеся из хвоста, щекотали кожу рук и спины, но Сириус не жаловался, напротив, наслаждался приятной близостью. Надо сказать, что как только они сошлись, Виктория стала на удивление мягкой, нежной, часто податливой. Бывали, конечно, моменты, когда она злилась и порой сильно, однако в основном держала эмоции под контролем.       — Хочешь перебудить всех?       Не открывая глаз, он дышал прерывисто, все от того, что Вики поцелуями покрывала его шею, массировал плечи, пальцами задевая волосы, влажными кольцами прилипшими к шее. Ей нравилось занимать доминантную позицию, пусть чаще она оказывалась под мужем, прижатая к матрасу, реже к деревянной поверхности стола. Ее поцелуи, точно бутоны диких роз, расцветали на коже Сириуса.       — Наложи заглушающие чары.       Держа ладонь на груди мужчины, Вики чувствовала, как под ее ладонью бьется его сердце. Сириус украл ее ленту, удерживающую копну волос, перевязав ею запястье. Порой миссис Блэк шутила, мол, ее ленточки, кои муженек бесстыдно подворовывает, служат для него ошейником ведь он пес, согласно анимагической форме. Сириус не думал обижаться, наоборот, ее слова веселили.       — Я оставил палочку внизу, и не готов за ней возвращаться.       Он резким движением обернулся и опустив руки на талию жены, утянул к себе на колени. Она не сопротивлялась. Лямки ночной сорочки, подол которой едва прикрывал ягодицы, сползли с плеч, оголив острые груди. Виктория набрала в весе килограмма два, да только все равно казалась хрупкой, болезненной, костлявой. И все же в глазах Сириуса не было никого, да и вряд ли когда-либо будет, краше, умнее и желание любимой сердцу жены, смеющейся от того, что его щетина при поцелуях щекотала кожу.       — Возьми мою, она на тумбочке.       Виктория испытывала нездоровое удовольствие от того, когда муж пользовался ее волшебной палочкой. Ей ближе были заклинания и порчи, хотя беспалочковой магией она владела скверно — огоньки меж пальцев, простецкие заклинания да и только. Удивительно и то, что палочка Вики отзывалась на приказы Сириуса, верно от того, что собственная хозяйка о ней забывала. А как известно палочка из боярышника скучать не любит.       — Заглохни.       Выпущенное Сириусом Блэком заклинание из волшебной палочки, ему не принадлежащей, угодило точно в дверь, оградив комнату невидимым куполом тишины.       — Сириус, — сорвалось с губ Виктории, запрокинувшей голову, когда мужчина избавил ее от одежды, осыпав грудь, шею, ключицы поцелуями. Его язык был горяч, влажен и скользил по коже, словно являлся неотъемлемой частью. — Что если я не буду такой, как сейчас?       Стиснув бедра, загорелые и более округлые, по сравнению с предыдущим месяцем, Сириус из-под опущенных ресниц заглянул в лицо жены, которое разглядел с трудом из-за взлохмаченных волос.       — Как это не такой?       Вики повалила мужа спиной на постель, коленями упершись в матрас по сторонам от его бедер, — левой рукой заведя его запястья за голову. Разумеется Блэк поддавался, так как у его женушки в жизни не хватило бы силенок, чтобы посоревноваться с ним в физической силе, сколько бы времени она не провела в спортзале мракоборцев. В одном Виктория была непобедима, не до конца осознавая, какую власть имела над Сириусом, с трепетом, ловящим ее тихие вздохи, теплом оседающие на кожу. Она склонилась над ним, задержав недолгий взгляд на губах, растянувшихся в ухмылке.       — Вдруг, когда мы вернем воспоминания, я не буду прежней? Ты, как и многие говорил, что я изменилась, может, повзрослела, озлобилась, как верно подметила Кэтрин, пусть и в шутку. Знаешь, когда мы с Регулусом были в Италии, я ходила несколько раз в церковь… — Виктория прикрыла веки, отвернувшись, но заговорила, когда Сириус коснулся ее щеки, высвободив правую руку из захвата. — После выпускного, когда Арон умер. Сейчас я ничего не чувствую, вступая в бой с вампирами. Я знаю, что они враги, но что если я ошибаюсь? И хуже всего, что мне все равно. Я не думаю об их чувствах, если они есть, о жизни и целях. Мне все равно. Это делает меня плохим человеком, как думаешь?       Сириус испустил долгий выдох, взяв минуту на размышления.       Сам он не знал, какого это — забрать чужую жизнь, ну а душа Арктуруса, которого он обрек на вечные муки — не в счет от того, что темный маг изначально был мертв физически, — поэтому не мог полностью понять терзания Виктории в полной мере. Лорд Блэк придерживался той мысли, что не поступки определяют человека плохим или хорошим, а его намерения. В противовес его точки зрения шло следующее утверждение, как известно, — благими намерениями вымощена дорога в ад.       — Если ты задаешься этим вопросом, то вовсе ты не плохой человек, как считаешь. — Он коснулся ладонью лица жены, через пальцы пропустив пряди мягких на ощупь волос. — Что бы ни случилось, мои глаза никогда не увидят тебя злой, грешной или ужасной.       — Да? — Виктория смущенно улыбнулась, и опустив голову на грудь мужа, спросила: — Много лет назад в Хогвартсе, почему ты меня полюбил? Я читала записи в дневнике, да и ты говорил, что поначалу у нас ничего не получалось. Так, в чем же секрет?       — Вот это у тебя вопросы, — правую ладонь заложив за голову, а левую опустив на талию жены, Сириус задумчиво хмыкнул. — Как тебе сказать? Тебя и Джеймса я увидел впервые в поезде, там же мы разговорились, попали на один факультет и начали водить крепкую дружбу. Глядя на вас, я понимал, как сильно тоскую по брату. Мы с Регулусом всегда были вместе, сколько я себя помню, и когда он перестал отвечать на мои письма, накатила тоска, а она та еще стерва. Немного ушел от темы, но не обессудь. В общем, когда я был рядом с вами, воочию наблюдал за тем, как вы друг за друга держитесь, помогаете и оберегаете, я мыслями находился с Регом. Думаю, мне было приятно видеть любовь между вами. Затем мы повзрослели, я открыл для себя мир женщин с подачи Хвоста, долго подталкивающего меня к тому, что пора бы расстаться с постыдным клеймом девственника. Глупо, конечно, но тогда я всерьез подумал, что с девственностью, казавшейся стыдом немыслимым, действительно пора бы распрощаться. Наверное, будь возможность отмотать время назад, я бы не стал размениваться на… Сама знаешь.       — Но ведь это опыт, не так ли?       — И да, и нет. В более осознанном возрасте понимаешь, что не так уж важен сам факт потери невинности, как-то, с кем ты готов разделить первый опыт. Для меня это показатель доверия, честности, поэтому я не торопил тебя, хотя ты порой была чертовски развратна. Ума не приложу, как я сдержался? Думаю, подсознательно мне было страшно, что после проведенной вместе ночи, ты покинешь меня или того хуже, поймешь, что я не тот, кто тебе нужен. — он невесело усмехнулся. Вики все равно о нем позабыла. О нем из прошлого, и все же, у них было их настоящее, будущее. — Мне хотелось сделать все правильно, незабываемо для тебя…       Щеки Виктории заплыли румянцем. В который раз она поймала себя мысли, крепко утвердившейся в голове: желание вернуть утраченные воспоминания, дабы вспомнить их историю.       — И как же ты держался?       Закусив большой палец правой руки, Вики не осмелилась поднять головы. Собственные вопросы смущали ее.       — Ну, признаюсь, это было нелегко, но я держал в голове мысль, что могу потерять тебя. Вдруг ты бы не была рада или готова. Мне в первый раз было дискомфортно, вот я и подумал… Черт, Ви, об этом так странно говорить.       — Блэк, — приподнявшись, девушка провела пальцами по лбу мужа, — не будь ханжой, расскажи.       — Ладно. В общем, когда я только, так сказать, окунулся в омут с головой, то начал смотреть на женский пол другим взглядом, не так как раньше. И стал замечать то, что раньше никогда в глаза не бросалось. К примеру, в начале четвертого курса мне нравилось держать тебе за руку, когда мы бежали от Филча в ночь всех святых. Я не видел в этом двойного дна, но к концу того же года я стал заглядываться на тебя, не как на друга. Уж поверь, в моих мыслях ты потеряла статус «подруги» почти сразу после моего пятнадцатилетия. Каюсь, грешил я с Бёрк и этому всему был свидетелем твой брат, Римус, которые меня осуждали за ветреность, ну и Хвост, поддерживающий и дающий советы. Сохатый почти сразу перед началом пятого курса взял с нас, мародеров, клятву, что никто из нас не будет к тебе клеиться, как он тогда выразился, ну и поможет отвадить кавалеров. Я дорожил дружбой с ним до безумия, потому что считал Регулуса предателем, променявшего меня на слизеринцев, поэтому дал ответную клятву, что к тебе не притронусь. Да вот проблемы была в том, что я влюбился, как сопливый мальчишка еще тогда, когда в мой день рождения на Астрономической башне ты танцевала с Лили. Ты была так красива и беззаботна. Меня всегда привлекала твоя наглость, когда ты в чем то была свято уверена; твое упрямство; находчивость и умение не расстраиваться из-за разных передряг. А уж, когда ты злилась, то точь-в-точь была похожа на матушку. Не знаю, как объяснить, наверное, в моих глазах ты всегда была особенной. Потом я отдалился резко и без объяснений. Из-за меня ты страдала, искала в себе недостатки, а я просто старался сдержать клятву. Мне было чертовски тяжело держаться от тебя на расстоянии, и еще сложнее отталкивать. Невыносимо… Один раз бывшая мисс Эванс заявилась в мою комнату и грозилась поджарить мой тощий зад. Тогда-то я понял, что зашел слишком далеко. Почти уверен, это я стал причиной того, что твоя самооценка, — Сириус прикусил язык, силясь подобрать слова помягче, — не такая, какой была на первых курсах.       Промолчав, Виктория прикрыла веки. Она смутно помнила, что на курсе эдак первом и третьем была той еще сорвиголова, а ближе к пятому сомневалась в каждом шаге.       Быть может, доля правды имелась в словах Сириуса, однако никогда она не была столь счастлива и любима, как с ним. Если бы сыскалось в мире невообразимое богатство, она бы, не жалея, прошла мимо, не бросив даже взгляда. Потому что свой клад откапала в Хогвартсе, сначала друга, затем любовника, мужа.       — Ты не виноват. Ирма, родители и Фредерик обманывали меня так часто, что порой мне казалось, будто я сама фальшивка. Я верила каждому из них, а оказывается в моей семье секретов больше, чем в стенах Хогвартса.       Блэк прокашлялся, ответив уверено:       — Нет, виноват. Не снимай с меня вины, Виктория. Я осознал свои ошибки, пусть на это ушли годы, и впредь не намерен их повторять. Больше я тебя не потеряю. И, если между нами вновь встанет выбор, я знаю, кого возьму за руку. — Он привстал на локтях, накрыв уста жены нежным касанием губ. — Tu es mon amour, et sans amour, une personne n'est rien. Я без тебя никто.       Спустя три дня, когда Сириус, полулежа развалился на постели, наблюдая за женой, прихорашававшейся у зеркала, в дверь раздался стук.       — Можно к вам? — ладонью прикрывая веки, чтобы не дай Мерлин увидеть нечто запретное, Джеймс вошел в комнату. — Вы одеты, я могу смотреть?       С недовольным цоком Вики закатила глаза. Ее до ужаса раздражало то, что брат в самом деле считал, будто она не расстается с мужем, коротая время в постели. В самом деле личная жизнь у Блэков бурная. Они, так сказать, наверстывали упущенное. Однако, как считала Виктория, данный факт вовсе не значил, что она не может отлипнуть от Сириуса, который залился смехом со слов друга, обозвав его куриной головой.       — Сохатый, ты такой тактичный. Тебе прямо-таки палец в рот не клади, зубы заговоришь. Заждался я тебя. Кто должен был прийти час назад? Что ж, хорошо, что я знаю тебя, как облупленного и назначал встречу на час раньше. Только гляньте, — подошедший со спины к жене Сириус, взглянул на циферблат ее наручных часов, картинно удивившись, — близится полночь. Как ты там говорила, любовь моя, после полуночи наступает время ведьм?       — Говорила.       Мало что понимая, Виктория хмурилась. Муж делился с ней почти всем, вплоть до разговоров на собраниях в доме Реддла, но по какой-то причине умолчал о том, что позвал Джеймса в их комнату, вместо того, что пересечься на террасе, в зале или в столовой, смежной с кухней, где в закромах кухонного шкафчика был припрятан алкоголь. Нередко Джеймс с Сириусом делили бутылку виски по ночам, болтая о том, что не было предназначено для дамских и детских ушей.       — Что вы задумали?       Вики поочередно оглядела мужчин, отложив на столик щетку для волос. Отчего-то улыбка Сириуса ее настораживала. Вернее то, что она не знала ее причины. Съедаемая интересом, она спросила, нет, потребовала объяснений. Он молчал, а старший братец топтался на месте, пожимая плечами, не зная, чего ради, друг велел ему явиться.       — Ничего, что могло бы тебя расстроить. Итак, мне нужны вы оба. — Сириус вытащил из нижнего ящика комода, расположенного у стены рядом с дверью, кристалл, размером с ладонь. — Сядьте на пол друг напротив друга.       Ведьменским мелом, купленном в одной из лавок в Лютном переулке, как раз в той, где подрабатывал Северус Снейп, Сириус на полу изобразил довольно ровный круг диаметром в полтора метра. Вдоль круга он расставил ровно тринадцать свечей, привезенных с собой из Лондона.       Наблюдая за действиями мужа, Вики помалкивала, и никак не выдавала свое удивление, поняв, что свечи ее. Она собственной рукой вырезала на них руны, усиливающие действия во время ритуалов. Об этом она узнала еще в Хогвартсе из дневников Карлоса Поттера — дедули по отцу, который, в общем-то, как и всякий Поттер, презирал черную магию. Наверное, он бы знатно разочаровался во внучке, если бы при жизни узнал о скверне, живущей и растущей внутри нее.       — Чего стоите, быстро в круг!       Переглянувшись, брат с сестрой послушали Сириуса, глядевшего на них требовательно, точно разгневанный родитель, заставший чадо за пакостью. Послушно, без возражений, визави опустившись на пол, как было велено, Виктория и Джеймс вопрошающе поглядели на возвышающегося над ними Блэка, примерявшего лучшую из своих ухмылок. Миссис Блэк доверяла мужу, потому не спешила обрушить на него десяток вопросов, хотя безумно хотелось. Сохатый почти никогда не возражал, веря Бродяге сильнее, чем родному отцу.       — Дальше-то что?       — Сохатый, — опустив на пол кристалл, на свету переливающийся сотней оттенков, мужчина многозначно цокнул языком, — будь добр, заткнись. Мне нужно настроиться.       Джеймс нахмурился, бросив неоднозначный взгляд на друга, затем на сестру, глядевшую на мужа так, будто он последний кусочек, оставшийся от пиццы с ананасами. Одним словом — околдовано.       — Утихомирь свое либидо, малышка Вик. Я отсюда вижу, как ты слюной обливаешься. Имей совесть, я же здесь.       По новой закатив глаза, Виктория кончиком языка облизала губы. Ей бы хотелось остаться наедине с Сириусом, погасившем в комнате свет.       — Прошу, — мужчина весьма элегантно опустился на корточки, подмигнув жене, — поколдуй для меня.       Меж пальцев Вики показались огоньки. Она ухмыльнулась и в тот же миг на фитилях свечей заиграл огонь.       — Ты невероятна.       Оглянувшись на открытые двери балкона, Сириус кивнул.       — Считайте, что это мой вам подарок в преддверии осенних праздников. Главное, не выходите из круга, покуда не взойдет солнце.       — Эй, может, объяснишь?!       Просьба Джеймса осталась без ответа, так как Сириус скрылся за дверью, предварительно наложив чары на комнату, чтобы Гарри, в последние дни не спавший по ночам, не помешал отцу с теткой.       — Ну что?       Взволнованная Лили, нервно переминалась с ноги на ногу, заламывая пальцы рук. Ей было известно о плане Сириуса, и она же помогла в его реализации. А теперь с ума сходила от волнения и интереса.       — Все под контролем. Буквально через пару минут произойдет долгожданная встреча. Поверь, слез будет море, поэтому чтобы не утонуть, предлагаю тебе скоротать ночь в приятной компании — в моей. Не хмурься, будет весело.       Опустив руку на плечи девушки, Сириус увел ее на первый этаж, забалтывая. Она несколько раз попыталась оглянуться на дверь, но вскоре та исчезла из виду.       — Расскажешь о своем детстве, в прошлый раз я не дослушала.       — Все, что пожелает мать моего любимого крестника.       Сириус с Лили расположились на диване в зале, заведя разговор о семьях, книгах и фильмах. У девушки язык чесался, чтобы задать вопрос о пожирателях, но боясь спугнуть вполне дружескую атмосферу, она промолчала, оставив не самый приятный разговор до лучших времен.       — Какого черта происходит? — не выдержал Джеймс, глядя на сестру, рассматривающую новенький маникюр, умело смастеренный Лили. — Почему мы вообще тут сидим?       — Сириус же сказал, осталось недолго. Имей терпением, Джим. — Вики бросила взгляд на кристалл — единственный источник света в комнате, погрузившейся во тьму ночи. — К тому же, мне самой интересно, что он задумал.       Холодный ветерок, принесший собой запах ландышей, овеял лица молодых людей прохладой, всего на мгновение вернув их в воспоминания прошлого. Они промолчали, однако вспомнили те далекие дни в Кроукворте, проведенные с матерью и отцом.       Кристалл завибрировал, запестрел, задымился. Из клубов дыма, поднявшегося к потолку, постепенно вырисовывался женский силуэт, медленно обретающий форму. Невысокая, хорошо сложенная женщина, на вид которой нельзя было дать больше сорока, громко вздохнула. Тугие путы сна, словно бы оставили ее, вернув в мир смертных.       Джеймс глазам не поверил, ровно, как и Вики, от изумления разинувшая рот.       — Мам?       В темно-синем платье, удачно контрастировавшим с бледной кожей, стояла Юфимия Поттер, около пяти лет назад похороненная на кладбище Погасших звезд.       — Джеймс, Вики, мои милые.       Ее лицо сияло улыбкой, как и она сама, казавшаяся прозрачной, точно хорошо созданная галлюцинация. В ее глазах блестели застывшие слезы, когда опустившись на колени, весьма грациозно, она взглянула на детей поочередно.       — У нас не так много времени, чтобы вдоль наговориться, но пара часов в запасе имеется. Вы вообразить не можете, как я рада вас видеть, слышать ваши голоса. Как вы выросли, похорошели, слов лестных не найти.       Вики, едва сдерживая эмоции, потянулась вперед, чтобы коснуться матери, но ее рука прошла сквозь нее. Холодок — единственное, что она сумела ощутить. Но даже этого было достаточно для того, чтобы сердце ее задрожало в груди, обещая пролиться слезами.       — Ты не настоящая, — в голосе Джеймса, скорбно опустившего голову, чтобы скрыть слезы, пролившиеся по щекам, промелькнуло разочарование. — А я-то понадеялся, поверил… Дурак.       — Настоящая, поверь, сынок. Я дух, вырванный из потустороннего мира на несколько часов, чтобы увидеть тебя, вас двоих. Сколько, между нами, несказанных слов и обид, сложно сосчитать.       — Мам, — слыша дрожь в собственном голосе, Виктория не могла отвести глаз от матери. Будь она искусно созданной голограммой, она бы обрадовалась не меньше. — Я скучаю. Так сильно скучаю. Каждый день…       Юфимия склонила голову вбок. В ее темных волосах виднелись крохотные бутоны нераспустившихся цветов. От нее пахло ландышами, и казалось, словно разгар жаркого лета в Салерно сменился солнечной весной Лондона.       — Я тоже, милая. Знай, с того момента, как я покинула вас, я продолжаю незримо находиться рядом, присматривая и наблюдая за жизнями, которые вы построили. Будь то дуновение ветра, пение птиц, улыбки прохожих. Я всегда с вами, стоит только присмотреться. Джеймс, мой милый мальчик, ты сделал правильный выбор, женившись на Лили. И твой сын, Мерлин знает, как сильно похож на тебя во всем. И ты, моя девочка, столько всего пережила и не сломалась. Я восхищаюсь тобой, Виктория. — По щекам женщины скатились слезы. — Мне жаль, что я не была с вами, когда вы получали аттестаты, вступали в брак, терпели неудачи и радовались победам. Мы провели вместе так мало времени. Непростительно мало… Знайте, я всегда рядом, пусть вы не слышите и не видите меня.       Юфимия рассказала детям о том, как незримо наблюдала за ними с того самого дня, как душа ее покинула тело, — вместе с детьми переживая радости и горести. Она говорила долго, не сводя взгляда то с Джеймса, то с Виктории. Миссис Поттер казалось, что с ее смерти прошло пару дней, не больше, да только ее дети прожили без нее целых пять лет, заметно повзрослев, поумнев, позабыв о детских забавах.       — Я горжусь вами обоими. И всегда буду. — Юфимия намеревалась коснуться ладоней сына и дочери, но сдержалась, понимая, что ее рука пройдет сквозь их тела. — Не доверяйте никому кроме семьи, отца и ваших супругов. Как бы не были сладки речи родственников, дающих о себе знать раз в десятилетие, держите каждого вдали от себя.       Джеймс посмурнел.       — Мародеры — наша семья. Предлагаешь им не доверять? — в голосе его слышался вызов.       Он не желал расстраивать мать. Ему хотелось верить, что она реальна, жива, но надоедливая мысль, будто дух матери — обманка, созданная темным артефактом, мешала уверовать в полной мере.       Виктория тронула брата за плечо, словно пытаясь его заткнуть и вразумить. Ей совершенно не хотелось спорить, возможно, в последнюю встречу с матерью. На ее сердце по-прежнему лежала вина за то, в чем по большей части она не была виновна — в гибели матери, пожертвовавшей своей жизнью ради дочери.       — Я прошу быть вас начеку. Мой славный мальчик, дело не в том, что я не доверяю вашим друзьям. Слишком многие хотят навредить нашей семье, и кто знает, вдруг враги примут облик ваших близких. Магия могущественна, и вместе с тем жестока. Прошу лишь об одном — будьте начеку.       Джеймс и Виктория переглянулись. Ранее их не посещали мысли о том, что кто-то может наведаться в их дом в облике близкого человека, потому что на дом Поттеров, как в Кроукворте, так и в Годриковой впадине, ровно, как и на Поттер-мэнор, были наложены неприступные чары. О Блэк-мэноре говорить и вовсе не стоило, так как их охранным чарам позавидовал бы сам Хогвартс. И все же в словах Юфимии Поттер имелось здравое зерно.       — Слушайте внимательно, в подвале нашего дома хранится чемодан, в котором спрятаны мои вещи из прошлой жизни. Отыщите его, и помогите себе. Виктория, все что пожелаешь, забери себе. — Улыбнувшись, Юфимия наградила сына мягким взглядом, отчего его сердце болезненно сжалось. — Я знаю, чем увлекается твоя жена и могу уверить, подобная магия ей не навредит. Отдай Лили мои книги о магии крови, она сможет пустить их в дело. И, не смей сомневаться в ее силе.       Ладонью прикрыв веки, чтобы сдержать слезы, Джеймс поджал губы. Мать сказала то, что знали единицы, тем самым доказав, что она не просто плод его фантазии.       Чувствуя боль брата, Вики лбом прижалась к его плечу.       — Я не сомневаюсь, просто переживаю.       Юфимия понимающе улыбнулась.       Сидевшая рядом с братом Виктория, громко вздохнула, задержав в груди воздух. На уме было сотни вопросов, но с дрожащих губ сорвался то, что волновал ее сильнее прочего:       — Ты жалеешь, что спасла меня тогда? В письме ты написала, что сделала бы это снова, но… Это ведь я виновата. Твоя смерть на моих руках и мне никогда не искупить своей вины. — Вики зарыдала в голос. — Мама, мне жаль, что я забрала годы твоей жизни. Жаль, что лишила тебя возможности быть с отцом, Джеймсом и Гарри. Жаль, что меня не было рядом, когда ты умирала. Я ведь знала, что все серьезно. Знала, но осталась с Ирмой. Лучше бы я не рождалась! Лучше меня не существовало, тогда ты была бы здесь, живая. Это нечестно…       Содрогаясь от рыданий, Виктория не чувствовала рук брата, крепко обнявшего ее за подрагивающие плечи. Он гладил ее по волосам, словно она мелкая девчонка, упавшая с велосипеда и разбившая коленки.       — Хватит рвать мне сердце, Вик. Не говори так. Пожалуйста, не говори…       Улыбаясь сквозь слезы, пеленой застелившие глаза, Юфимия покачала головой. Ни в одной из строчек в письме она не приврала, искренне написав, что не жалеет о том, что выбрала дочь, когда того потребовали обстоятельства.       — Виктория, моя Виктория, окажись я вновь перед выбором, то не раздумывая сделала бы все, чтобы защитить тебя. Ведь ты мое дитя. Моя плоть, кровь, мое сердце. Я бесконечно люблю вас обоих и все бы сделала, дабы уберечь. К сожалению, я не могу быть рядом с вами, как бы мне того не хотелось, поэтому молю, защищайте друг друга. В мире нет ничего дороже семьи. Не смей думать, что я жалею о содеянном, ты, моя девочка, должна жить. — Юфимия прикрыла веки на мгновение. Ее губы тронула нежная улыбка. — Передай отцу мой запоздавший поцелуй и скажи, что я понимаю. Простите меня и вашего отца за все прегрешения, мы стремились защитить вас. Всегда.       С грустной улыбкой Джеймс искреннее попросил у матери прощение за то, что злился на нее, когда сестра отправилась в Поттер-мэнор; за то, что не всегда был хорошим сыном. Выслушав, Юфимия заверила, что никогда не держала зла ни на сына, ни на дочь. Как она сказала: «Родители не умеют держать обиды на детей».       — Мам, скажи, — Джеймс прочистив горло, — Питер смог обрести покой?       Улыбнувшись, Юфимия кивнула.       Когда на горизонте замерцали первые предрассветные лучи, дух женщины стремительно побледнел, исказившись. Перед уходом она вновь повторила, как сильно любит дочь и сына, и простившись, исчезла. На этот раз навсегда.       Летняя прохлада вновь пронеслась по комнате, коснувшись заплаканных лиц Джеймса и Виктории, точно оставив на щеках — прощальный подарок матери, обретшей заслуженный покой.       Свечи потухли, как только взошло солнце, тусклыми лучами осветив комнату.       Не сумев справиться с нахлынувшими эмоциями, Виктория бросилась к балкону. Она ладонями уперлась в перила и по новой разрыдавшись, без сил опустилась на каменный пол, вымощенный белым мрамором.       — Эй, все в порядке.       Вики вцепилась в футболку брата, отыскав покой в его крепких объятиях. В своих чувствах Джеймс был более скуп о того, что не испытывал серьезной вины перед матерью, да и давно смирился с ее кончиной. Он знал, что во многом был не прав в прошлом, но мать его простила и этого было достаточно, чтобы с улыбкой встречать новый день. И все-таки Виктории стало легче после разговора, хотя она все еще продолжала чувствовать себя виноватой, однако теперь вина ее не съедала, как это было раньше.       — Джим, — слезно прошептала Вики, прикрыв веки, навалившиеся тяжестью. — Я чувствую запах ландышей.       Втянув носом воздух, Джеймс громко выдохнул.       — Я тоже, малышка Вик.       Темнота ночи рассеялась, как боль на душе Джеймса и Виктории. Они знали: их мать обрела покой, как и Питер, — потому задышали полной грудью, впервые за долгое время. В их сердцах поселилась добрая светлая память о любимых людях, ушедших из жизни слишком рано, — затмившая печаль от их потери. В конце концов они расстались не навсегда, лишь на время.       — Спасибо, что ты мой брат, Джим, — вдруг сказала Виктория, сжав его руку в своей. — Без тебя бы я совсем пропала.       Губы Джеймса дрогнули в несмелой улыбке.       — Как и я. Кто я без тебя, Вик?       Джеймс поцеловал сестру в лоб. Ее волосы пахли лесом и ягодами.       Тепло разлилось по телу мужчины, долго просидевшего на полу балкона, сжимая сестру в объятиях. Он негромко повторял слова матери, убеждаясь, что она любит их, невзирая на совершенные ошибки, которые отныне казались детским лепетом.       Джеймс был уверен, совсем скоро их жизни наладятся.       — Клянусь, я накоплю деньги на огромнейший дом, в котором будут жить наши семьи и друзья. Наверное, мы все друг друга поубиваем, зато будем вместе. Захочешь — Блэков в гости позовем, или…       Лишенная сил, физических и душевных, Вики засопела.       Минут через пять в комнату вошел Сириус, когда заклинание, им наложенное, спало. К этому времени Лили крепко спала в постели с сыном, сегодняшней ночью, подошедшей к концу, пожелавшего спать с родителями.       Опустившись на колени, Сириус коснулся плеча друга, улыбнувшегося в ответ.       — Спасибо, Бродяга.       — Этого больше не повторится. — Поймав туманный взгляд друга, Сириус поспешил объяснить: — Мертвых нельзя тревожить, это чревато последствиями. Я не смог вынести того, как она убивается. Просто не смог.       Сириус провел рукой по волосам жены, вымученно улыбнувшись. Обычно не лез в чужие дела, предпочитая держаться подальше, покуда не потребуется помощь, но видя страдания Виктории — не сумел остаться в стороне. Она убивалась, во многом винила себя, считая, что на семью не обрушились бы беды, если бы она попросту не рождалась. Разумеется, в данном размышлении ее никто из близких не поддерживал, особенно Сириус, по правде, не представляющий свою жизнь без ведьмы, сведшей его с ума.       — Я не знал, что ты так умеешь. — Джеймс наградил друга взглядом полным гордости. — Ты быстро повзрослел, Бродяга. Я и не заметил.       — Как и все мы.       В глубоком молчании друзья просидели добрых десять минут, думая о своем, о чем-то личном. Когда руки и ноги затекли, Джеймс перенес сестру на кровать, не став накрывать ее покрывалом, так как жара по-прежнему держалась, отчего он даже вспотел.       Перед тем как уйти к жене и сыну, Джеймс бросил тихо:       — Еще раз устроишь нам эмоциональные горки, не предупредив, я заставлю тебя от корки до корки прочесть все маггловские романы, от которых без ума Лили. Даю слово.       Сириус хохотнул, опустившись на кровить рядом с женой.       — Честное гриффиндорское?       — А то! — Подмигнув Джеймс потянул за дверную ручку, помедлив. — Племянники. Я жду своих племянников, Бродяга.       — Вали давай!       Сириус заложил левую руку за голову, правой поманив к себе подушку, которую мгновением раннее бросил в друга, успевшего выскочить за дверь. На его губах играла улыбка и чувство на душе было такое, словно он все сделал правильно.       Золотая рябь лучей осветила комнату, подобравшись к постели влюбленным, ютившимся в объятиях друг друга. Сквозь сон Вики прижалась к мужу, закинув ногу на его бедро.       — Твой братец обеспокоен нашим потомством сильнее, чем мы оба, Ви.       Обняв жену за талию, Сириус смежил веки. Сбивчивое дыхание Виктории оседало на его кожу, играя на контрасте, а волосы чуть щекотали лицо, однако у него в мыслях не было, чтобы отпрянуть.       — Продолжай в том же духе, мой блудный сын, когда закончишь, наступит покой. Дай своей усталой голове отдохнуть, и больше не рыдай. — Напевая, он провалился в дрему.       Сон был беспокойным. Сириусу приснилась черноволосая девчонка лет пятнадцати, которая захлебывалась кровью, бесчисленное множество раз умирая. Она была одна. Испуганная. Всеми покинутая.       И, когда он проснулся в холодном поту, дыша с натугой, Виктории рядом не оказалось.

***

17 августа, 1982       Оставив приемного сына на соседку, Северус отправился в лавку, несмотря на наличие законного выходного дня. Он физически не мог оставаться в четырёх стенах, в которых дорогой ему человек свел счеты с жизнью. Недавно он надумал присмотреть новенькую квартиру, но, к его великому сожалению, цены на аренду оказались гораздо выше его возможностей. Он мог бы взять взаймы у друзей, да гордость не позволяла. Теряясь в сомнениях, раздумывая, как поступить, Северус пришел к решению: вместе с Николосам, над которым не так давно официально взял опеку, переберется в отчий дом. Он не возвращался в то место, не принесшее ничего кроме боли, слез и ненависти к самому себе, — с того момента, как впервые отправился в Хогвартс. После смерти матери его приютила тетушка Кристалл Принц, давшая все, что требовалось — внимание, кров, ту заботу, на которую была способна. Однако как бы не была сладка жизнь с теткой, он никогда не чувствовал себя частью семьи, поэтому скитался по дешевым мотелям, как стал совершеннолетним. Да и работку нашел себе черную, связавшись с Цинной. Благо Северус сумел вовремя соскочить с заработка легких денег.       Время прошло, и теперь Северусу приходилось думать и заботиться не только о себе, как это было долгие годы, но и о мальчике сиротке.       Когда Питер ушел из жизни, не удосужившись проститься, Северусу пришлось нелегко. Мало того, что на его плечи легла забота о Николасе, нянчится с которым по возможности помогали Поттеры и недавно гостившие в Лондоне Кэтрин с Римусом.       По доброте душевной, зная, что почивший друг оценит, Римус Люпин предложил Северусу отправиться с ними на Север, но вышло слишком неуверенно. Да и Северус не был готов бросать жизнь в Лондоне, к которой привык, сросся с невзгодами и слишком частыми неудачами.       Друзья мародеры зачастили звать к себе его с Николасом в гости под любым предлогом. Они словно боялись худшего, ведь знали, как Северус был привязан к покойному Питеру. Джеймс порой шутил, что этим двоим стоит развлечься в постели, на что Регулус возражал, говоря, будто у Снейпа слишком много проблем с головой, и потому он не сможет открыться, сблизиться, перейти на новый уровень, так сказать. И, покуда друзья думали над тем, чтобы отвлечь скорбившего друга, предмет их обсуждений отжигал в лавке Димитрия Яшкова. Ему нравилось проводить время в обществе книг, довольно древних, и зелей, конца которым не было. Многие книги были написаны на румынском, а с переводчиком Северус бы провозился дольше, чем с ознакомлением содержимого. Мистер Яшков помогать своему подмастерье не желал, поэтому посоветовал начать учить румынский. Северус послушал совета, тем самым желая также отвлечься от скорбных мыслей. По правде дела шли не очень.       Северусу Снейпу нравилось черпать знаний. Он чувствовал себя лучше, когда открывал для себя новые грани магии, чем не грешил похвастаться при случае.       — Доброго дня, сэр, — к приемной стойке бесшумно подошел невысокий мужчина, на первый вид которому можно было дать не больше пятидесяти. Он снял с головы цилиндр, поприветствовав продавца, не сразу его заметившего. — Простите, сэр, не могли бы вы помочь мне в одном дельце?       Нехотя оторвав взгляд от свитков, письмена которых смешались в беспроглядную толщину засекреченных знаний, плавая перед глазами, Северус все же удостил потенциального покупателя вопросительным взглядом. Из-за бессонных ночей выглядел он откровенно плохо: заплывшие отсутствием сна глаза, под которыми пролегли темные тени; бледно-серая кожа, не выглядевшая здоровой; изнеможенный вид, причиной которого являлись ночные истерики Ника.       — Чем могу помочь, сэр?       Незнакомец заговорщически улыбнулся, обнажив ряд желтоватых неровных зубов. Он полез в нагрудный карман мантии, выудив письмо, закрепленное темной печатью. И, оставив его на стойке, почтенно склонил голову.       — Передайте мистеру Яшкову мои наилучшие пожелания. Святого Петра ради, не забудьте о письме.       Прищурившись, Северус заинтересовался. Подобных инициалов на печати прежде не видал, как и не слыхивал о неком Святом Петре. Поборов интерес, он не стал вмешиваться в чужие дела, хорошо зная, какой вздорный нрав у Димитрия Яшкова. И случись что неладное, штрафом он не отделается.       — Будет сделано, сэр… — Северус огляделся, не найдя незнакомого мужчины. — Сэр?       В ответ вторила тишина.       Никак не отреагировав на исчезновение загадочного клиента, Северус углубился в чтение свитков, не заметив как быстро пролетело время. К пяти часам вечера, когда лучи солнца посерели, мужчина нехотя отвлекся от книг, словарей и блокнота, в котором изредка оставлял заметки. Он отыскал довольно интересное, по его мнению, зелье, позволяющее видеть мертвых во снах. Нужные ингредиенты находились под рукой, поэтому не став даром терять драгоценное время, Северус взялся за дело.       Сегодняшним днем было на удивление малолюдно, отчего волшебник оказался предоставлен сам себе, без зазрения совести пользуясь благами, с барского плеча, пожалованные работодателем.       Поставив котелок на огонь, Северус наполнил его наполовину водой. Дабы впустую не ждать, когда вода закипит, он принялся нарезать листья анемоны, строго по диагонали. Само по себе зелье в исполнении не было сложным, однако утомительным из-за промежутков между помешиванием и добавлением ингредиентов.       — Снейп! — с порога дал о себе знать, вошедший в лавку мужчина, скрививший от злобы губы. — Какого румынского беса так темно и пыльно, ты чем здесь занимаешься?       Подскочив с табурета, точно змеей ужаленный, Северус мутно поглядел на мужчину, не на шутку рассерженного.       Димитрий Яшков закашлял. Густой, плотный дым, исходивший из котла, резал глаза, царапая горло и слизистую носа при вдохе и выдохе.       — Это что за вонь?       — Это не вонь, это зелье.       — Решил отпугнуть всех моих клиентов? Я тебя для этого здесь держу, скажи-ка мне на милость? — Придирчиво оглядев помещение, от силы освещаемое несколькими свечами, мужчина сжал пальцы на набалдашнике трости. — Я велел тебя заняться уборкой, но по какой-то причине, мне неведомой, изменений не наблюдается.       Северус тяжко вздохнул.       Он в самом деле дал слово прибраться в лавке, но увлекшись книгами и варкой зелья, позабыл взяться за метлу. Впрочем, вины Северус не испытывал хотя бы от того, что мистер Яшков был против использования магии в уборке.       — Я закончу с зельем и приступлю к уборке.       Опустив голову, Северус взялся за листья клена, которые являлись довольно токсичными, поэтому работать с ними приходилось осторожно. Каждый умелый зельевар знал, если листья использовать верно, то можно отравить недруга, не оставив следов, либо же использовать стебли клена в лекарственных целях, чем обычно занимались целители.       Димитрий не сводил раздраженного взгляда, раз из раза кривя или поджимая губы. Он видел в каждом движении Северуса недостатки, как впрочем, и в нем самом.       — Неужто не видишь, что мякоть остается на острие ножа? У вас, англичан, дурная техника. Во всем, за что бы вы не взялись.       Не сдержавшись, что неудивительно с поистине скверным характером, Димитрий обошел комнату, встав за спиной Северуса, ощутившего дискомфорт от того, что ему дышат в затылок. Мужчина контролировал процесс, чаще критикуя, а не давая советы. Тем не менее Северус сносил не самые лестные замечания в свой адрес, затачивая волю, точно клинок.       В детстве он по несколько раз на дню выслушивал от отца, какой он нелепый, глупый, кривой и бесполезный. В порыве гнева, когда сын молчал, опустив голову, точно провинившийся котенок, нагадивший мимо лотка, — Тобиас Снейп прибегал к физическому насилию. Он довольно часто ломал Северусу пальцы, оставлял синьки на тех частях тела, которые было легко скрыть под одеждой и особо любил угрожать кухонным ножом, хорошо заточенным. Тобиас водил острием ножа по коже сына и смеялся, когда тот жмурился от страха. Северус приходилось отвлекать себя от происходящего мысленно. Он не ронял слез, потому что знал — будет хуже.       Поистине неоправданным насилием, Тобиас Снейп намеревался воспитать сына настоящим мужчиной, дабы тот думать забыл о магии. Увы, но у него получилось оставить след на психике Северуса, разучив видеть добро мира в окружающих, в самом себе.       В подростков возрасте Питер стал тем, кто помог необщительному слизеринцу научиться заново жить, не боясь людей и собственных желаний, мечтаний. Когда он умер, проблеск света внутри Северуса потух, словно огонек свечи на ветру.       — По диагонали, режь плоды по диагонали!       Сдерживая дрожь в пальцах, вызванную волнением и внутренне подавляемой агрессией, Северус зажмурился. Воспоминания, словно снежная лавина, захлестнули мысли. Он вновь стал пятилетним мальчишкой, сжавшегося от страха и плачущим от того, что отец возвысил голос, влепив звонкую пощечину, выбившую передний зуб.       — Хватит на меня кричать, — едва разборчиво обронил Северус. Голос его дрожал, как и руки. — Я не подопытная мышь и не глупый мальчишка!       Димитрий изумился ответной репликой, недовольно прищурившись. Без того узкие глаза стали по размеру с две темные щелки.       Было заметно, как Северуса потряхивало, точно в лихорадке. Он злился. Да так сильно, что пустые колбы, как смело заметил Димитрий Яшков, подрагивали на полках.       — Меня не нужно поучать путем оскорблений. Я взрослый самостоятельный человек, и несу за себя ответственность с пятнадцати лет, а с недавних пор за дитя, вверенного мне человеком, которого я потерял! — Северус зашелся в злости. Голос его сломанный, грубый и жесткий, возвысился. — Я не нуждаюсь в наставнике. Не ищу фигуру, которая бы заменили мне отца. Я просто хочу отвлечься! Забыть о боли, которая съедает меня.       Северус схватился за голову, задышав чаще. Казалось, что каждый вздох, режущий горло, дается ему с невероятным трудом. Слез не было, как впрочем то истерики. Долгое время подавляемый вопль отчаяния в груди рвался наружу. Ему нужно было высказаться, дать слабину, чтобы собраться с силами и двигаться дальше. И этот день настал.       — Мы не успели проститься, обговорить мучающих его демонов. Он просто ушел, потому что так было легче. Взял и повесился в нашей квартире, в нашем доме. И все, что он удосужился оставить — записку! Проклятую записку! Он думал, мне станет легче, я перестану винить себя? — Ладонью накрыв рот, Северус закрыл глаза, пытаясь вытеснить из памяти образ смеющегося юноши, запомнившегося ему вечным весельчаком. — Он бросил меня. Предал. Ушел. И все… Все чего я хочу, увидеть его снова, чтобы сказать, как сильно я зол.       К концу пламенной речи, в которой в каждом слове слышалась невысказанная вслух боль, Северус Снейп выдохся, отчего голос его потух, сошел на нет.              Димитрий Яшков не изменился в лице, более того, его взгляд выражал скуку. Ему не было дела до чужих жизней, боли и разочарований. Как работник Северус был ему приятен, исполнителен, вежлив, насколько это было возможно с его скверным характером.       — Совсем необязательно повышать голос, я хоть и в возрасте, но не глухой. — Заприметив на столе письмо, мужчина кинул взгляд на Снейпа, повернувшегося к нему спиной, глазами быстро пробежавшись по строчкам. — Я ухожу. Навряд ли вернусь, так что закрой лавку, когда закончишь и не забудь прибраться. Что касается остального, то впредь не бери с собой драму на работу. У меня нет ни малейшего желания участвовать в слезливом разговоре о потерях, которые тебя сломали. Жизнь слишком коротка, чтобы лить слезы над каждым человеком, который ушел и еще не раз уйдет из твоей жизни. Дам тебе непрошеный совет, не цепляйся за скорбь, если ты в ней утонешь, то от тебя ничего не останется. Ты перестанешь жить и начнешь существовать, бессмысленно волоча за собой годы жизни. Уныние — грех, Северус.       Ощутив себя уязвимым под тяжелым взглядом мистера Яшкова, Северус все же нашел в себе силы и не отвел глаза. Он был согласен, однако нуждался в том, чтобы дать себе пару выходных дней, дабы успокоить душу. Он страдал и в уходе Питера винил, в первую очередь, себя, так как живя под одной крышей он не сумел увидеть затянувшуюся депрессию и прочий набор болезней. Долгое время убеждая себя в том, что непривычное поведение Питера вызвано пребыванием в Азкабане, Северус потерял его.       — Думаете, так легко абстрагироваться от боли?       — Разве я это сказал? — Вложив письмо в нагрудный карман выглаженного пиджака, купленного явно за пределами магического мира, что можно было заметить по инициалам известного маггловского бренда, — мужчина подошел к подмастерье. — Как ты считаешь, кто выживает в нашем мире, трусы, смельчаки или те, кто боясь, сдерживают свои страхи и идут вперед? Вижу, что ты не понимаешь, поэтому разъясню. Трусы редко, когда рискуют, потому во всем видят опасность. Храбрецы, которым неведом страх, чаще всего совершают на своем пути уйму ошибок, из-за чего уходят раньше отмеренного, матушкой судьбой, срока. Но те, кто побороли страхи, взяли над ним верх, имеют все шансы дойти до финала. Так кто ты, Северус, трус или храбрец, а может ни тот, ни другой?       Приоткрыв рот, Северус смолчал. Он не знал, что ответить, потому что не видел себя ни в одной из трех категорий. Боялся признаться самому себе в том, какие кошмары мучают его по ночам; кто приходит во снах, шепчет его имя и насмехается. За свою жизнь он познал много боли, и страхи, привитые с детства отцом, не отпускали его по сей день, делая заложником собственного разума.       — Листья боярышника надо было резать по диагонали.       Северус закатил глаза, вернувшись к зелью, успевшему сбежать.       — Я приберу.       Подхватив трость, оставленную у стойки, Димитрий Яшков трансгрессировал, не став продолжать разговор, исчерпавший себя. В письме, адресованном ему лично, было сказано, что собрание пожирателей смерти сегодняшним днем перенесено на час, поэтому мистер Яшков заторопился.       За пару часов погода переменилась, и не сказать, что в лучшую сторону. Небо затянули тучи. Моросил мелкий дождь, нервируя мужчину, которому пришлось тресгрессировать к воротам поместья Реддла, продолжив путь пешком. Все от того, что на территорию были наложены защитные чары. По прибытию Димитрий Яшков, воспользовался волшебной палочкой, заученным заклинанием описав в воздухе формулу, состоявшую из трех рун. Ворота отворились и он, спрятав волшебную палочку в чехол, вступил на землю, заговоренную десятками чар. Даже если бы мракоборцы нагрянули, то сгорели ли бы заживо, как только прошли через ворота, оказавшись на запретной территории. Если бы прошли. Димитрий знал об этом наверняка, так как сам лично давал скромные советы Тому Реддлу, оценившего его знания по достоинству, — какими защитными чарами стоило бы воспользоваться в первую очередь.       — Добрейшего денечка, уважаемый!       Оторвав взгляд от влажной земли, запачкавшей подошву туфель, Димитрий кивнул в знак приветствия, заприметив на крыльце дома приятеля. Игорь Каркаров, одетый просто по сравнению с его привычным внешним видом, стоял с чашкой крепкого чая, наслаждаясь непогодой. За что он любил Лондона, так это за частые дожди и туманы. На Севере кругом снега да сугробы — сплошная обыденность.       — Да уж как сказать, Игорек, — мужчина прищурившись, бросил взгляд на темное небо. — Верно буря грядет.       Каркаров дернул плечами, отхлебнув из чашки.       — Не сказал бы. Сами знаете, лондонским синоптикам веры нет, постоянно чудят.       Мистер Яшков не мог не согласиться, так как в словах Игоря не было ни капли лжи. Так называемые синоптики, работающие в Ежедневном пророке, в самом деле относились к своим обязанностям с явным пренебрежением, либо же неумением, потому что их прогнозы никогда не были правдивы. Последние лет пять точно. Несмотря ложные прогнозы жители магического мира не спешили жаловаться, хоть и имели на то все основания. По натуре вежливые и не конфликтные, англичане пришли к решению — использовать заклинания, дабы остаться сухими под дождем, а также пролистывать колонку прогноза погоды в Ежедневном пророке.       Вскоре у многих вошло в привычку шутить и делать ставки на то, окажутся ли прогнозы верны, или вновь погода переменится.       — Верно-верно, — Димитрий Яшков провел ладонью по влажным волосам, смахнув капли дождя.       Разговор не задался. Привыкший держаться в стороне, мистер Яшков не желал тратить время на бессмысленный, по его мнению, треп. Да и сам он не шибко любил болтливых людей, каким как раз-таки являлся Игорь.       Для Каркарова было в радость переброситься парой слов, поэтому он частенько находил себе приятелей в Чертоге Вельзевула. Нередко перебарщивая с алкоголем, он никогда не вдавался в подробности о своей жизни, на вопросы собеседников отвечая туманно, вводя их в заблуждение. Бывало и так, что он представлялся другим именем, не желая быть на слуху. И такие попойки давали плоды, а именно, позволяли краем уха услыхать последние новости в строю мракоборцев. Бравые рыцари в белых мантиях до того свято верили в силу добра над злом, отчего не стремились вести себя тихо. Они считали, будто ни один из пожирателей не сунется в бар, занятый мракоборцами от страха, а если это и произойдет, то они непременно изловят предателей и засадят в Азкабан.       И пока защитники магического мира вели разговоры о делах министерства магии в тавернах, чаще в борделях, вокруг них крутились те, кто ловили неосторожно брошенные слова, срывающиеся с уст в разгар пьянки.       — Можете не торопиться, милейший, повелитель задерживается.       Слова Игоря ударили в спину запоздало. В тот момент, когда Димитрий почти скрылся за входной дверью дома. Обернувшись, он нахмурился.       — Причина известна?       Владея эмоциями, мистер Яшков не подал волнения. Он сильнее схватился за трость, опасаясь, что лорд Волан-де-Морт мог попасть в засаду, так как не первую неделю ходил слух о шпионе, записавшемся в ряды пожирателей смерти. Надо сказать, что совершенное спокойствие Каркарова, смачно сербнувшего, нервировало.       — Нет. Повелитель не привык делиться планами, но, полагаю, его задержали новоприбывшие пожиратели, — Игорь обернулся через плечо, лукаво улыбнувшись, — кажется, ваши земляки.       Мистер Яшков приосанился, в душе обрадовавшись тому, что более ему не придется развлекать себя обществом чопорных, до ужаса заносчивых англичан. Чистокровные аристократы, с замашками королей, вгоняли Димитрия в тоску. В многом потому, что все они развлекались одинаково, коротая вечера за выпивкой в борделях, или за выпивкой и сигарами в фамильных поместьях. Что всегда ужасно раздражало так это то, что даже находясь в компании, как смело заметил мистер Яшков, англичане умудрялись завести разговор о работе, нередко заключая выгодные сделки друг с другом, как бы совмещая отдых и бизнес. Сред его знакомых было немало тех, кто находил удовольствие в коллекционирование редких диковинок, темных артефактов, древних свитков, фолиантов, и, частенько эти самые знакомые водили его по поместью, точно музею, если он все же находил в себе интерес совершить визит.       Хотя, сколько бы Димитрий Яшков не сетовал на Лондон и его жителей, он сумел отыскать нескольких приличных компаньонов, кои предпочитали охоту, долгие беседы за стаканом рома заместо шатаний по борделям.       — Говорят, что северяне народ суровый, а румыны безумный. Согласны с данным утверждением?       — Неверная формулировка. — Оперевшись на трость, Димитрий снисходительно поглядел на собеседника. — Румынский народ крепок, как горный хребет и силен, как могучий лорд Цепеш. Знаете, Игорь, безумие оно разное и проявляется у каждого по-своему. Глядя на вас, я бы не сказал, что северяне суровы. Быть может, дело в том, что вы срослись с Великобританией, переняв некоторые черты коренных жителей?       Опустив голову, Игоря улыбнулся, сжав челюсти. Он знал, что при первой встрече многие воспринимают его за весельчака, коего можно задобрить бутылкой или хорошенькой девкой. Сам же он по характеру ни чем не уступал Антонину Долохову, поистине олицетворяющим байки, что испокон веков ходили о народе Севера, передаваясь из уст в уста.       — Видать, подобное и вас не обошло стороной. В последнее время вас все чаще можно заметить в компании лорда Розье. — Игорь подмигнул, словно давая понять, мол, ему обо всем известно. — Знаете, а ведь он та еще повеса.       Оскорбившись, Димитрий резко помрачнел и недобро сверкнув глазами, удалился. Он был еще тем гордецом, не привыкшим к неуважению в свой адрес.       — Что ты ему сказал? Летел, как угорелый, чуть меня с ног не сбил.       Подошедший со спины мужчина, оперся локтями на перила террасы, выдохнув сигаретный дым.       — Ничего. Тонко намекнул, что сам он чопорный нацист. Вот скажи мне, какого дьявола, он считает, что англичане поддерживали идеи Грин-де-Вальда. Может, я чего-то не знаю?       — Ну, как бы тебе объяснить. Понимаешь, когда Грин-де-Вальд пришел к власти, многие наши люди последовали за ним. Мало, кто признается, но в ту пору ими двигал страх, не вера. Правду говорят, что Геллерт врагов не щадил, но и к своим сподвижникам мил не был. Он часто устраивал прилюдные казни, не гнушался убийствами детей, если считал это целесообразным. Румыния серьезно пострадала, когда не пожелала примкнуть к его армии. Да и чего ради им было это делать? Они свободный народ, не вхожий в ЕСОМС, а тут появляется второй темный маг, чьи замыслы будут похуже Ириоппы Монетт. Смешно, чесслово. — Стряхнув пепел с сигареты, мужчина продолжил. В голосе его слышалось уважение. — Румыны гордые и бесстрашные, чего бы дело не коснулось, от того-то их и кличат безумцами. А как по мне они сильнейшие темные маги. Игорь, видел бы ты их в бою, разуверился бы в себе.       — Выходит, у нашего милейшего друга англичане не в почете?       — Верно. Думаю, он признает нашу силу, но не может простить, что слишком многие пошли за Грин-де-Вальдом, тем более первые. Кто знает, остановили бы его вовремя, дали бы отпор, да, быть может, войны удалось бы избежать. Не любит он нашу нацию, его дело. Но я бы на твоем месте вел себя поосторожнее. Яшков хоть и добряк, но гордый непомерно. Когда-нибудь случится так, что тебе понадобится его помощь, и тогда он может отказать в легкую. Так что советую с ним не враждовать.       Выбросив окурок, мужчина выпрямился, коснувшись подбородка левой ладонью. Наружностью он был приятен глазу. Высокий, крепкий, рыжеволосый, с живыми изумрудными глазами, казалось бы, мерцающими при свете дня. Всегда опрятный, вежливый, не забывающий о манерах, он походил на прекрасного принца, со страниц детских книг, хотя и был низкого происхождения, на чем нередко делал акцент лорд Малфой.       Своего положения мужчина не стеснялся. Давно привыкший к издевкам, да и не сказать, что они ранили его от того, что уверенности в себе и в своих силах было не занимать. И, уверенность эта безмолвно читалась в каждом шаге, в том, как он держал спину, как говорил, грамотно излагая мысли. Немало было тех, кто не признавал его за грязную кровь, но и тех, кто считался с ним, питал уважение, было не меньше.       — Отчего же тогда он последовал за Реддлом? — Игорь языком провел по губам, ожидая ответа.       — Уверовал в его цели, в него самого, как и ты. Ладно, если углубиться, то известно, что Том много лет провел в Румынии. А уж, что там было, думай сам.       — Вот оно как, — после минутного молчания выдал Каркаров, почесав затылок. — Откуда тебе-то так много известно, а, Цинна?       Осклабившись, мужчина с задором подмигнул.       — Учи историю, друг мой, тогда не будешь задаваться вопросами. Правильно говорят, знания — открывают все дороги мира.       — Никто так не говорит.       — А ты к словам не придирайся.       На румяном лице Цинны, украшенном веснушками, залегали ямочки на щеках, придавшее ему ребяческий вид.       Сделав последний глоток чая, Игорь забросил руку на плечо мужчины, которого без преувеличения мог назвать хорошим приятелем, вернувшись в дом. Напоследок Цинна добавил, что мистер Яшков человек грамотный, в меру мстительный и опасный. Он не говорил прямо, но все же предупредил о возможных последствиях. Игорь в ответ бросил шутку, мол, нечего волку овцы бояться.       Собрание пожирателей смерти началось сразу после того, как в зал вошел Том Реддл, за спиной которого не спеша следовал Рудольфус Лестрейндж, вернувшийся в Лондон от того, что устал бездельно проводить время во Франции. Он по-прежнему носил траур по брату, о чем свидетельствовала черная лента на левом запястье.       — Итак, начнем.       Только Реддл опустился в кресло во главе массивного стола, как началась шумная дискуссия. На собрание присутствовали немногие, всего-то семь человек, не считая хозяина дома, на мгновение задержавшего взгляд на пустующем стуле, по праву принадлежащему Сириусу Блэку. Он здорово успел привыкнуть к тому, что бывший гриффиндорец больше, чем следовало, задавал вопросы, бросал едкие замечания, припираясь с сыном лорда Малфоя, — и сейчас без смелого комментатора в доме Реддла, без того мрачного, сделалось совсем скучно.       — Братья Ризя вновь дали о себе знать, — начал Игорь Каркаров хмуро, — чего им только неймется, не пойму.       Три змеи окольцевали ножку кресла, желая добраться до рук хозяина. За годы жизни Том так и не обзавелся семьей, не завел животинку, зато нашел в Румынии рептилий, коих сделал своими фамильярами. Три тонкие, не больше полуметра в длину, абсолютно ядовитые змеи обвили локоть мужчины. Самая молодая змейка имела темно-алый окрас, почти кровавый. И имя ей было — Суссури. Две другие были старше, возрастом достигнув отметку в пять лет. Тонкая змея, чешуя которой на свету переливалась разводами бензина, носила имя — Морс. Как и у каждого родителя у Тома имелась любимица — Гассле. Ее яд и черные жесткие чешуйки он нередко использовал в изготовлении зелий.       «Смерть. Смердит смертью от предателей», — словно шепот, доступный слуху Тома Реддла, всем присутствующим показался зловещим шипением.       Покуда пожиратели смерти обменивались новостями о происходящем в Румынии и в министерстве магии Великобритании, Том хранил молчание. Так происходило всякий раз, как объявлялось о начале собрания. Сначала он внимательно вслушивался в словесный доклад, а после начиналось обсуждение, влекшее за собой — поручения.       «Кровью пахнет, Повелитель».       Том изредка прислушивался к змеям, притомившимся на его запястьях.       Игорь Каркаров, сегодняшним днем вернувшийся в Лондон из Румынии при помощи портключа, полученного нелегально, дабы министерство магии не прознало о его связи с дикой страной, — поставил Тома и присутствующих пожирателей в известность о том, что мало того, что братья Ризя вновь взялись за старые дела, так выяснилось, что в рядах пожирателей завелась самая настоящая крыса, которая набивает свой карман золотишком. Неспроста ходил слух о том, будто та самая крыса, а быть может крысы, информирует министерство магии о делах лорда Волан-де-Морта.       «Для них твое милосердие равносильно слабости», — Суссури покачала головой, кольцом закрутившись вокруг шеи Реддла.       «Глупцы. Мы убьем их. Убьем…»       — Допустим, выяснить, кто заделался в предатели, променяв честь на горстку галлеонов — труда не составит. — Сидя в одном из кресел по правую сторону от Тома Реддла, Рудольфус Лестрейндж, одетый с иголочки, взял слово. — Насколько мне помнится, наши метки служат не столько, средством связи, сколько защитой. Заклинание древнее, известное немногим, к тому же от метки, оставленной черной магией избавиться едва ли возможно.       — Невозможно… — промолвил Владимир Долохов, ни к кому в особенности не обращаясь. Изучая черную магию едва не с пеленок, он знал куда больше о ее законах и тех последствиях, кои влияют на мага, когда он обращается к скверне. — Невозможно.       Реддл склонил голову вбок, едва заметно кивнув. Ему нравилась, что Рудольфус, один из доверенных людей, разговор начал издалека, как и нравилось то, к чему он вел.       — В недавнем времени я прибывал в своем поместье, изучая семейные реликвии, одной из которых является библиотека — гордость отца. Правильно ли я понимаю, что метка на предплечье служит оберегом? Разумеется, смертельное заклинание отбить она не сможет, а вот уберечь от проклятий вполне.       Рудольфус воззрился на Тома, не спускающего с него цепкого взгляда. Казалось, он вновь ворвался в поток его мыслей, правда, не так грубо, как это обычно бывало.       Том Реддл редко вступал в дискуссии, и меньше всего любил отвечать на вопросы, однако сегодняшним днем сделал исключение, дав ответ:       — Верно говоришь, но упускаешь суть. Метка, которая на ваших предплечьях, — Том поочередно прошелся взглядом по лицам суровых мужчин, — не способна уберечь от телесных повреждений, будь то колющие, режущие заклинания или тот же кинжал. Однако, при ее помощи никто из посторонних проникнуть в ваш разум не может. То есть, никакие зелья, чары, дурман, порчи, оказывающие влияния непосредственно на мозговую деятельность, вам не страшны. В этом плане вы находитесь в абсолютной безопасности до той поры, покуда метка с вами, или же пока жив я.       — Значит, Рудольфус прав? — спохватился Игорь, качнувшись на стуле. — При помощи метки ты можешь найти предателя, ведь ты ее поставил.       Поднявшись со стула, Том подошел к окну, вглядываясь в арочные окна, покрытые приличным слоем пыли. Его верный домовик вновь отлынивал от обязанностей, с чем стоило бы разобраться.       — Я понимаю, к чему вы клоните, но прибегать к поисковым чарам не стану. В конце концов не все наши люди удостоены чести иметь метки.       Том не солгал, не преувеличил. Так называемая метка пожирателей смерти была придумана им лично. И, пусть он не был оригинальным автором, создавшим заклинание доверия, но стал тем, кто его усовершенствовал, довел до идеала. Метка, которая темной магией была запечатлена на левом предплечье каждого доверенного лица Тома Реддла, имела в себе уникальное свойство — оберегать разум, какой бы силы не было воздействие. Помимо столь, поистине необычного свойства, при сильном желании Реддл мог прибегнуть к магии крови, так как чернила метки в нее въелись, дабы выяснить, кто является предателем. Вот только магию крови он не любил, считая ее слишком непредсказуемой и сложной в исполнении, где любая оплошность — летальный исход. Вдобавок, как он заметил в разговоре с Рудольфусом, не каждый маг, из числа его армии, имеет честь зваться полноценным пожирателем смерти. Метка была не просто татуировкой на маггловский манер, а свидетельствовала об незыблемом доверии Повелителя к соратникам.       Редко, кто удостаивался чести носить на себе метку пожирателя смерти. К примеру, в Великобритании числилось ровно пятнадцать живых пожирателей смерти, являющихся чистокровными англичанами, получивших метку за преданность. В их число входили: Абраксас Малфой; Тинебрис Малфой; Люцериус Малфой; Люциус Малфой; Сигнус Блэк; Беллатрикс Блэк; Сириус Блэк; Адам Розье; Леланд Бёрк; Бэзил Бёрк; Фелициан Нотт; Тристам Грант; Изольд Грант; Людовик Гринграсс; Августин Слизнорт. И, шестеро пожирателей смерти ныне проживающих в Лондоне, но родившиеся на Севере, в Румынии, в Турции и во Франции: Игорь Каркаров, Антонин Долохов, Владимир Долохов; Димитрия Яшков; Волкан Курт; Рудольфус Лестрейндж.       По истечению часа собрание завершилось.       Было решено, что в Румынию отправится Сириус Блэк, ныне проводящий время в Италии с молодой женой, а компанию ему составит Игорь Каркаров и Владимир Долохов. Двое опытных пожирателя смерти, знающих гораздо больше о делах в армии Повелителя станут направлять еще зеленого, не отягощенного опытом лорда Блэка, дабы он набрался мастерства в управлении людских ресурсов.       Меньше всех решению обрадовался лорд Малфой. Он желал видеть своего сына приближенным к делам Тома Реддла. Каждый раз предлагая кандидатуру Люциуса, мистер Малфой получал деликатный отказ, отчего злился, обвиняя сына в никчемности.       — Дурная твоя голова. Будь ты разумнее, то отправился бы в Румынию, как доверенное лицо Повелителя, но вместо этого ты останешься в Лондоне, никому не нужный! На что ты способен, скажи мне? — Встряхнув сына за шиворот, точно он провинившийся бездомный котенок, Абраксас Малфой скривил губы в отвращении. Отняв ладонь, он вытер ее о брюки, сильнее унизив Люциуса, пристыженно опустившего голову. — Будь твой брат жив, мне бы не пришлось каждый раз краснеть, когда звучит твое имя. Уж лучше бы…       Стиснув пальцы на резной трости, мужчина плотно сжал челюсти, вовремя спохватившись, чтобы не пожалеть о сказанном.       Люциус без того знал, к чему вел отец. Разумеется, как он мог не догадываться, не понимать, не чувствовать, что великий лорд Малфой предпочел бы своего первенца, коего много лет назад унесла золотая лихорадка, любому. Как бы Люциус не старался, каких бы успехов не достигал в Хогвартсе и за его пределами, насколько бы не был искусен в магии, для отца он навсегда останется глупым мальчишкой, способным разве что собачиться с Сириусом Блэком. Люциус сплошное разочарование великого рода. Одно радовало, к своим внукам Абраксас Малфой относился с любовью, балуя и умиляясь всему, чего бы они не совершили. Даже то, что первенцем сына стала девочка, ни разу не расстроило лорда Малфоя, разглядевшего в дерзкой внучке призрачный образ любимой жены, покинувшей его слишком рано.       — Отец, я не виноват.       Чувствуя за собой вину, припорошенную стыдом, Люциус пожевал нижнюю губу, ссутулив плечи. Смелости не было взглянуть отцу в глаза. Он мог бы тысячу раз дерзким и грубым с кузенами жены, но в присутствии великого лорда Малфоя терялся.       — А кто тогда? Может, я, раз не смог воспитать тебя достойным своей фамилии­? Ты слаб, Люциус. Уйди с глаз моих, не могу смотреть на тебя.       Сглотнув ком горечи, мужчина, коему года через три должен минуть третий десяток, поспешил удалиться, дабы более не смущать своим присутствием отца.       Опустив голову, лорд Малфой ощутил, как грудную клетку стягивает жжение. Всякий раз при разговоре с сыном он испытывал негативные эмоции, часто берущие верх над здравым смыслом. По натуре вспыльчивый, он словами ранил Люциуса, зная об уязвимости его ранимой души, распространяющейся в основном на близких. С появлением внука, Абраксас решил, что именно Драко унаследует титул лорда Малфоя, если же до той поры его младший брат — Тинебрис Малфой не заполучит власть.       — Абраксас, — нагнав мужчину в коридоре, Том почтенно склонил голову, тем самым проявив уважение, — отчего ты столь груб с сыном? Люциус талантливый волшебник, который в будущем, я уверен, добьется высот в выбранном им ремесле.       Обернувшись на подошедшего со спины мужчину, лорд Малфой качнул головой, выражая смятение, настигшее его после слов Тома Реддла, вставшего плечом к плечу.       — Ты это о его увлечении артефактами? Какой с них толк, если характером он слаб.       — Вынужден с тобой не согласиться. Видишь ли, Люциус из числа тех людей, кто глубоко предан, что я ценю прежде всего. Его характер прозрачен, как вода в ручье. Его всего-то нужно хвалить по существу, тогда-то он расцветет, готовый сделать невозможное. Уверен, ты не первый год задаешься вопросом, почему твой сын, как ты считаешь, находиться не в почете. Тогда позволь задать мне встречный вопрос: почему я позволил ему находиться подле себя, присутствовать на собраниях, сидеть за одним столом с поистине великими магами, не единожды доказавшими свою преданность делу?       Мужчина призадумался, с минуту храня молчание.              — Смею предположить, что из уважения ко мне, — горделиво расправив плечи, лорд Малфой, оперся на трость обеими руками.       — Отнюдь. Есть бойцы, такие как Игорь Каркаров, Тристам Грант, Людовик Гринграсс, Адам Розье. Есть лидеры, как Рудольфус Лестрейндж, Антонин Долохов, Сириус Блэк, ты. Есть изобретатели, работающие, в первую очередь, головой. В их число входит, Владимир Долохов и твой сын. — По взгляду поняв недюжинное удивление, открыто читающееся в глазах собеседника, Том поспешил продолжить: — Я не готов потерять Люциуса и его талант в бою. Он куда ценнее здесь, у меня под боком. И, если тебе интересно, то я намерен поручить ему сольную миссию. Твой сын умен и прозорлив. Я желаю видеть его подле себя.       Слова Тома Реддла оставили отпечаток на лорде Малфое, заставив задуматься. Прежде он придерживался иного мнения, касающегося Люциуса и цели его пребывания в рядах пожирателей смерти. Однако сейчас, выслушав точку зрению Реддла, мужчина мысленно согласился с тем, что сын в самом деле расцветает, когда его хвалят и увядает, слыша оскорбления.       Что самое важное, Абраксас Малфой знал: Реддл не пытался льстить, в своих речах он прям и правдив.       — Это миссия, — мужчина сощурил взгляд, — опасна?       — Я позабочусь о его безопасности.       Лорду Малфою не нужны были клятвы, он верил Тому на слово. Потому что знал: лорд Волан-де-Морт держит слово.       — Завтрашним днем я намерен отправиться в банк, — туманно начал лорд Малфой, оглядевшись на наличие лишних ушей. — После загляну к мистеру Яшкову, заказ прибыл.       Взгляд Тома переменился, загоревшись недобрым огнем.       — Ожидаю тебя завтрашним днем.       Попрощавшись, мужчины разошлись. Том Реддл вернулся в комнату, в которой проходило очередное собрание, но уже в более узком кругу, а мистер Малфой поспешил покинуть мрачное поместье. Его у ворот, высоких, черных, с высокими шпилями, прорезающими хмурое небо, ожидал сын.       Были моменты, когда Абраксас осознавал, что перегибает в воспитании сына. Сам по себе Люциус с детства был нежным ребенком, нуждающимся в постоянном внимании обоих родителей. С возрастом его характер не сильно изменился. После смерти старшего сына и жены, Абраксас Малфой всерьез взялся за наследника, научив его владеть эмоциями, что не всегда получалось у Люциуса; нести ответственность за свои слова, поступки, семью; оставаться сильным, какие бы сложности не стояли на пути.       — Вернемся домой вместе?       Держа руки за спиной, Люциус приосанился. Он закусил нижнюю губу, чтобы сдержать дрожь. Долгие годы он робел перед отцом и ныне ничего не изменилось. Люциус не чувствовал страха, напротив, по отношению к отцу в его сердце жило уважение. Он всего-то боялся его разочаровать, не оправдав возложенных на плечи ожиданий. В этом он был схож с женой, у которой по сей день увлажнялись глаза при взгляде на родителей, относящихся к ней с прежним безразличием.       — Вернемся. — Позволив улыбки исказить губы, мужчина покровительственно положил руку на плечо сына, чем серьезно его удивил. — Я истосковался по Адаре.       — Она часто о тебе спрашивает.       Покинув территорию поместья, мужчины медленным шагом направились к автомобилю, оставшимся на маггловской улице Грейнджер-таун. Личный водитель лорда Малфоя поспешил открыть дверцы.       — Как себя чувствует Лучина? — осторожно поинтересовался Люциус, расположившись на заднем сиденье. — Около месяца назад я получил письмо.       Абраксас Малфой помрачнел. Он не любил говорить о младшей дочери, оберегая ее имя от слухов, и неважных разговоров.       Лучина Малфой являлась средней дочерью Абраксаса и его почившей жены Анарель. Девочкой она росла подвижной, полной энергией и страстью к миру. Однако после смерти старшего брата, прожившего всего десять лет, Лучина замкнулась в себе, а затем, когда состоялись похороны матери, ушедшей почти сразу за сыном, — утратила интерес к жизни. Светскому обществу она так и не была представлена из-за страха перед незнакомыми людьми. Часто впадая в истерики, Лучина калечила себя неосознанно, из-за чего ее отцом было принято решение — отправиться в Ниццу, где волшебница жила по сей день, не желая покидать пределы поместья.       Многие чистокровные семьи давно позабыли о писаной красавицей мисс Малфой, так и не заведшей семьи, о которой она грезила с детства, желая во всем подражать матери. Миниатюрная, с копной золотистых шелковых локонов, с безупречной гладкой бронзовой кожей и глубокими синими глазами-лазуритами, Лучина Малфой при всех своих талантах оставалась пленницей в собственном доме по своей же воле. В ее окружении имелась всего одна близкая подруга, являющаяся дочерью гувернантки, и отец, больше двадцати лет проживающий во Франции, дабы не разлучаться с дочерью. Абраксас переживал, много лет томился страхами за будущее дочери, вернее за его отсутствие. Он осознавал, что когда-нибудь его век подойдет к концу и тогда любимая сердцу Лучина, характером и лицом пошедшая в мать, останется совершенно одна.       Лорд Малфой оберегал дочь всеми возможными способами, при этом не лишая ее радостей жизни. Книги со всего света, украшения, наряды, яства, компаньонки, кои долго не задерживались — находились в распоряжении у Лучины, не чувствующей себя обделенной. В Ницце она жила не только с отцом и верной подругой, но и с младшим братом отца — Тинебрисом Малфоем, его женой — Нумерией, и двумя сыновьями — Люцериусом и Орфеем. Каждый из членов семьи относился к Лучине с уважением и любовью, ни разу не упрекнув в ее страхах, которые при желании можно прировнять к ужасам, преследующих ее разум. Люциусу не часто доводилось навещать сестру по многим причинам, тем не менее они поддерживали активную переписку. В одном из писем он дал слово, что непременно навестит ее вместе с женой и детьми, когда Нарцисса оправится после родов, давшихся ее с трудом. Лучина, успевшая полюбить невестку и племянников, ожидала встречи, занимаясь организацией поместья, в чем домочадцы ей не мешали.       Когда Нарцисса Малфой впервые прибыла в Ниццу, то ошибочно решила, будто Лучина страдает, также как страдала она, живя в Блэк-мэноре, подвергаясь извечным издевкам родителей и прочих членов семьи, нередко совершающих короткие визиты. На деле же оказалось, что Малфои крепкая, поистине дружная семья, в которой царит взаимное уважение и любовь. Тогда Нарцисса поняла, что, быть может, ей не посчастливилось родиться у родителей, любивших бы ее беззаветно, но ей удалось обрести семью, принявшую ее, как родную.       — Полагаю, она обустраивает поместье к вашему приезду. — Ответ отца показался Люциусу неоднозначным, лишенным конкретики на поставленный вопрос. — Сегодня я узнал о том, что вскоре на твои плечи упадет великая ответственность, посему я надеюсь, что ты не опозоришься, запятнав мою фамилию грязью.       Взглянув на отца, на это раз открыто, без доли страха, Люциус сглотнул. Его разрывало любопытство. Однако новый вопрос он задал иначе:       — Что если ты останешься в Лондоне поддержать меня? Быть может, ты сумеешь найти для меня пару недель? Мне нужна твоя помощь, раз уж дело важное.       Абраксас Малфой, взбешенный вопросами сына, его просьбой, показавшейся жалкой, чудом сдержался. Он припомнил слова Реддла, с коем недавно имел честь вести диалог. Слишком часто поступая несправедливо по отношению к единственному оставшемуся в живых сыну, лорд Малфой смолчал и заговорил лишь тогда, когда Люциус отчаялся получить ответ.       — Быть может.       Приободрившись, Люциус расплылся в улыбке, мгновенно повернувшись к отцу. Ему не нужны были условности, всего-то крохотный шанс того, что отец рассмотрит возможность своего нахождения подле него.       Пребывая в мыслях о сыне, лорд Малфой размышлял о том, как долго он сможет пробыть в Лондоне, оставив дочь в Ницце. Возможно, он тревожился бы меньше, если бы знал, что семья присмотрит за Лучиной. Увы, его младший брат с женой и сыном собирались прибыть в Лондон, в то время как Орфей с Лучиной оставались в Ницце. И, даже при учете возраста дочери, давно не юного, Абраксас Малфой беспокоился за ее безопасность и душевное здоровье.       В это же время, по-прежнему находясь в доме Реддла, Рудольфус Лестрейндж вел диалог с хозяином дома. Дело в том, что мужчина желал возвратиться во Францию, в родовое поместье, отложив вверенные ему дела на потом.       — Нет, я категорически против твоего отъезда. — Опустив на стол стакан виски перед гостем, Том присел в кресло, пригубив чашку с кофе. — В скором времени Блэк, Каркаров и Долохов отправятся в Румынию. Я настаиваю на том, чтобы ты к ним присоединился. Пойми, Сириус молод и излишне горяч, у Игоря порой нет стоп слова. Я помню, как они обошлись с магглом, оскапив его. Это было недопустимо.       Рудольфус прикрыл веки. Он был согласен с Томом и поддерживал его, и одновременно с тем считал дни до отъезда, дабы приступить к главной цели — вернуть утерянное.       — Ты ведь сам уполномочил его вершить дело от своего имени.       — Я просчитался. Не мог вообразить, что гриффиндорец моралист прибегнет к пыткам, лишив супостата достоинства. Забавно получается, не находишь?       — Признаю, в первую встречу Сириус показался мне слабым духом. Точно таким же как его папаша, но сейчас. — Рудольфус поднес стакан ко рту, не сделав глотка. — Мое представление о нем потрескалось. Он сильный, и может стать выдающимся лидером.       Удовлетворившись ответом, Том отложил чашку с недопитым кофе на блюдце.       — Поэтому ты должен быть с ним рядом, как глас рассудка. Игорь столь же безумный, как всякий северянин, ты — другое дело, Рудольфус. У тебя получится остудить спесь с мальчишки, если он заиграется. — Поднявшись с места, мужчина направился к выходу, перед этим остановившись за спиной Рудольфуса и возложив ладонь на его плечо. — Заключим сделку. Если с поставленной задачей Блэк справится, не настроив против себя народ, то сможешь вернуться во Францию на месяц.       Сидя за столом, Рудольфус ощутил прилив холодка, прокатившегося по позвоночнику.       — Три месяца.       — Три? — Замерев в дверях, Том ухмыльнулся, не став оборачиваться. — При условии, что миссия увенчается успехом. Если же нет, то, поверь, ты не захочешь узнать, что тебя ожидает.       Том Реддл ушел бесшумно, как и змеи, минут десять назад обвивших ножку стула, за которым сидел их хозяин.       Решив во что бы то ни стало помочь Сириусу Блэку в поимке предателя, Рудольфус просидел в комнате собраний около четверти часа, терпеливо дожидаясь двух друзей, порядком задержавшихся в лаборатории. Он не мог упустить шанса — вернуться во Францию, домой, как и не мог оставить Сириуса, ставшим ему настоящим другом, без поддержки.       Когда Игорь и Влад ворвались в помещение, подкалывая друг друга, Рудольфус вместе с ними поспешил транссгресировать в Великую Цитадель. Только ноги коснулись пола, покрытого коврами, Игорь, не прощаясь, поспешил удалиться в незанятую комнату вместе с тремя девицами, безусловно прекрасными.       — Мистер Каркаров, а как же я?       Выйдя вперед, Кэти Лу чарующе улыбнулась, ни капли не стесняясь шелкового одеяния, с трудом скрывающего наготу ее тела. Она была высока, стройна и невероятно хороша собой, чем бессовестно пользовалась.       — Ты ж моя амазонка, — словно позабыв о девицах, зазывающих в опочивальню, Игорь в несколько шагов преодолел расстояние, галантно протянув девушке руку. — Мисс Лу, вы сегодняшним днем божественно прекрасны, я околдован.       Взглянув на мужчину исподлобья, исказив губы в ухмылке, девушка прильнула к его груди, пальцами пробежав по плечам, изгибу шеи. Игорь, не отрывая взгляда, был готов пасть на колени, до того он был очарован. Кэти Лу являлась его любимицей, кою он предпочитал всякий раз на зависть остальным, не менее прекрасным дамам.       — Хотелось бы мне быть уверенной, что сегодняшней ночью вы будете в моем полном распоряжении, мистер Каркаров.       Цветочный аромат окутал мужчину, затуманив мысли. Обернувшись через плечо, он обратился к трем девицам, обняв Кэти, умело расправившейся с пуговицами на его рубашки.       — Прошу меня простить, дамы, я навещу вас…       — Не сегодня, — привстав на босые пальцы ног, прошептала Кэти, губами намеренно задев ухо мужчины, отчего он обнял ее за бедра крепче. — Этой ночью ты весь мой.       — В другой раз.       — От чего же? — тонким голосом заговорила одна из девиц, имя который было — Лаура. — Неужто вы готовы отказаться от тройного удовольствия, мистер Каркаров?       Девицы задрали подолы платьев до колен, кокетливо улыбаясь. Плотские утехи были для них единственным заработком, поэтому отказываться от щедрого клиента ни одна не хотела.       Игорь громко сглотнул, ослабив хватку на бедре Кэти, поспешившей его удержать. Положа ладонь, на щеку мужчины, она вынудила его взглянуть на себя, после чего стянула лямку платья, наполовину оголив грудь. Из-под шелковой, почти прозрачной ткань отчетливо виднелись набухшие соски.       — Тебе никто не нужен, кроме меня, мистер Каркаров.       Пятясь, девушка тянула за руку Игоря, шедшего за ней без возражений. Точно сирена, выплывшая на берег, она заманивала моряка в воду, а тот не смел сопротивляться.       — Никто не нужен, — как заколдованный прошептал Игорь, не слыша за спиной разочарованных вдохов девушек, удостоившихся усмешки Кэти Лу. — Ты прекрасна.       — Знаю, голубчик, поэтому ты оставишь мне все свое золотишко.       Только дверь за парой захлопнулась, как Кэти, не став тратить время на прелюдии — опустилась на колени, стянув с мужчины брюки вместе с нижним бельем. Игорь хорошенько приложился головой об дверь, когда со стоном запрокинул голову, ладонью надавив на затылок девушки, не успевшей вобрать ртом воздух.       Влад, оставшийся сидеть за столиком в тени комнаты, с кубком пива вел разговор с одной из красавиц, то и дело оголяющей ноги, грудь, чтобы привлечь его внимание. И, как бы она не старалась, сколько бы усилий не прилагала, Долохов твердил о Кларе, крепко поселившейся в мыслях.       Главное помещение, в коем клиенты могли выпить и найти даму на вечер, представляло собой огромную комнату, занавешенную прозрачными тканями и полами, усеянными коврами для придания загадочной атмосферы. По левую стену была расположена барная стойка, за которой работали две молоденькие волшебницы, одетые достаточно откровенно. Парадные лестницы по обеим сторонам комнаты вели в сторону длинных коридоров, в которых не было ничего кроме дверей в опочивальни работниц борделя, где они жили и принимали клиентов.       — Ну-с, милый мой, зачем тебе какая-то девица, когда есть я? — положив ладонь на пах мужчины, Лаура склонилась над его шеей, опалив кожу теплым дыханием. Влад вздрогнул. — Я здесь, перед тобой. Настоящая и близкая.       Закатив глаза, Влад приоткрыл рот, когда девица принялась ублажать его поверх ткани брюк, обтянувших пах. Он изредка издавал стоны, не видя клиентов, коих сегодня в Великой Цитадели было неприлично много.       Большинство, распивая алкоголь и зажимая полуголых девиц, ожидали своей очереди, дабы уединиться. Но были те, кто не стыдясь, во всю резвились — на столе или под ним.       — Ты, — Влад, чувствуя, как дрожат бедра, запрокинул голову, — волшебница. — Пойдем со мной, я и не такое умею.       — Нет, — совершенно неуверенно проговорил Долохов, однако стоило Лауре оголить грудь, как сжав ее талию обеими ладонями, он лицом припал к крупным ореолам.       Девушка рассмеялась, одобрив ласки мужчины, перебравшего с алкоголем.       Не разделив грехопадения друзей в объятиях молодых девиц с пониженной социальной ответственностью, Рудольфус Лестрейндж вместе с Магдалиной Санчес, принявшей его визит весьма радушно, уединился в ее личном кабинете.       Великая Цитадель ныне была на устах у каждого порядочного джентльмена, уставшего от тягот брака и жен, не слишком радующих глаз, не говоря уж о делах в постели.       Зачастую юные и совершенно невинные девушки из привилегированных семей воспитывались согласно всей строгости, коя часто подавляла мечты и мысли бедняжек, вынужденных с раннего детства держать язык за зубами, дабы не нарваться на гнев родителя. К достижению замужнего возраста они и вовсе не знали, каково это думать своим умом, не то что жить. В нынешнее время, когда магическая Европа по-прежнему считалась патриархальным миром, невзирая на столетние внесенные изменения в конституцию европейских страх, правда, столь незначительные, что едва бросались в глаза, — место женщинам было отведено не лучшим образом. Они являлись украшения семьи, в будущем супруга, и редко, когда жили в согласии со своими мечтами и желаниями. Обычно столь несладкая доля, как брак по расчету, выпадала именно на волшебниц из чистокровных семей, — которые воспитывались гувернантками и лучшими учителями, в том случае, если находились на домашнем обучении, что было не редкостью, — чтобы они смогли принести хоть какую-то пользу своей семьи, раз уж родились не мальчиками. Как не прискорбно, но у девиц данного положения было два варианта дальнейшего существования: стать женой мужчине или стать свободной, потеряв честь и доброе имя. Родители тряслись над непорочностью дочерей, особенно если те уродились хорошенькими.       Образование в самом деле награждало девушек аристократок благами, позволяя развить природой дарованные достоинства. И все же, еще в юности они увядали духом, теряя огонь души. Сдержанные, серьезные, невинные девушки мало знали о мужчинах, которые находили их скучными, нередко глупыми пустышками, но чаще куклами, коих легко задобрить парой драгоценных безделушек. Во многом по этой причине, лишенные страсти и ее понимания, женщины удостаивались скромной, неприметной роли жены, матери детей. Мужья не обсуждали с ними дела семьи, не вели долгие беседы. Женщины, что удостоились чести родиться в знатной семье, доживали свой век в тоске, лишь изредка согревая постель мужьям, имеющим на стороне любовниц. Данная модель поведения в аристократическом обществе считалось нормой и вовсе не новой, по причине того, что магическая Европе в нынешнее время не сильно отличалась от маггловсокой эпохи средневековья, разве что удобства были значительно улучшены, и то с незапамятных времен. Мужчины — вот на чем стоял мир, в то время как женщины были для них приятным времяпрепровождением.       Если учесть, сколь много во всем мире непорядочных мужчин, то нетрудно догадаться, почему на улицах еще больше девиц, готовых отдаться любому за золотой галлеон.       Разумеется, имелись изменения, да только были они в семьях, далеких от традиционного понимания — брака.       Как бы чистокровные семьи, чьи фамилии мелькали в светской хроники Ежедневного пророка, не хаяли полукровок и магглорожденных, они имели в разы меньше свободы. Редко, когда можно было встретить чистокровных волшебниц, делающих карьеру, так как сразу после достижения совершеннолетнего возраста они вступали в брак и занимались созданием семьей.       Тем не менее влиятельные мужчины, сколько бы раз не посещали бордели, жениться предпочитали на порядочных девственных леди, обученных быть примерными женами. Гарольд Минчум придерживался того же мнения, хотя и являлся полукровкой.       Около полугода назад по стране прошелся слух, будто министр магии всерьез намеревавшийся жениться, подыскивал невесту, чтобы та была красива, образована, с чистой магической кровью в жилах и, что немало важно, девственной. По этой причине Магдалина Санчес больше месяца занималась подбором достойной девушки, по просьбе близкого друга — Рудольфуса Лестрейнджа, решившего подсобить главному врагу, чтобы в будущем, в недалеком, нанести ответный удар, тем самым отомстив за отнятую жизнь младшего брата.       Рудольфус Лестрейндж ничего не забыл и никого не простил.       — Миранда Олгис, девятнадцать лет. Родом из Шотландии, училась в Хогвартсе, но к пятнадцати годам вместе с родителями переехала в Чикаго, где перевелась в Ильверморни. Репутация чиста как бриллиант. — Резюмировала Магдалина, оставив чайную ложку на блюдце. — Как тебе?       Молодая, поистине прекрасная девушка, продефилировала от двери до стола, за которым восседали Рудольфус и Магдалина. Первому Миранда послала ослепительную улыбку, приспустив лямки платья, дабы продемонстрировать прелести своего тела.       — Больно она бойкая для невинной девицы, не находишь?       Магдалина неоднозначно повела плечом, молча согласившись с мужчиной.       — Рассчитываешь встретить скромниц в борделе?       — При лучшем раскладе да. — Рудольфус скучающим взглядом оглядел одну из претенденток на роль будущий миссис магической Великобритании, то бишь жены министра магии. — Будь добра, оголись.       Без капли сомнения, секунды стыда и смущения, девушка спустила с плеч бретельки платья, призрачной тканью, тоньше шелка, упавшего к ее ногам. Оставшись в чулках и в нижнем белье, весьма провокационном, Миранда Огис качнула бедрами.       Дурнушкой она не была, что Рудольфус приметил сразу.             — Подбери одежду и можешь быть свободна.       Изумление легло на лицо Миранды, ожиданий чего угодно, но не отказа. Она, как и многие девицы, попавшие в бордель, но еще не потерявшие невинность, рассчитывала, что Рудольфус Лестрейндж сделает ее своей любовницей и тогда жить ей, не зная горестей прошлого.       — Ну же, ступай, — порядком устав, Магдалина махнула рукой, после чего девушка скрылась за дверьми кабинета. — Querida, уверен ли ты, что зашел по адресу, не перепутав меня со свахой?       Мужчина улыбнулся без тени смешинки в глазах. Ему было не до смеха, потому как в эти самые минуты решалось: свершиться ли его месть; будет ли ей положено начало.       — Уверен, ни одна сваха магического Лондона не в силах предоставить мне ту, кою ты прячешь от меня прямо за дверью.       Магдалина Санчес помрачнела, а затем, не теряя времени, махом руки отворила двери.       В комнату вошла невысокая девушка, возраст которой было сложно определить, потому что она решительно глядела в пол, точно боясь пересечься взглядом с хозяйкой борделя, несколько месяцев назад любезно предложившую ей кров и хлеб.       Прищурившись, Рудольфус силился получше разглядеть девушку, замершую в метре от стола. Ее светлые волосы, при свете масляных ламп отливали золотом, длиной доходя до высокой груди. Хрупкие плечи, тонкие запястья и шея, а также белоснежная кожа кричали об аристократизме, как и правильные черты лица, кои Рудольфус Лестрейндж узрел, когда поднявшись с места подошел к незнакомке, заставив ее поднять голову.       — Мистер Лестрейндж, — робким голоском заговорила безымянная волшебница, присев в реверансе. — Отрадно видеть вас сегодняшним вечером.       Мужчина кинул одобрительный взгляд в сторону Магдалины, дав волю улыбке, озарившей его бледное лицо.       — Расскажи мне о себе.       — Мое имя — Клаудия. Клаудия Питерсон. Я родилась и выросла в Каскануэцэс, это маленькая деревушка в Испании, приметная разве что орехами, которых у нас много. Я бы сказала излишне много.       Обходя девушку кругом, точно хищник, приметивший жертву, Рудольфус подметил красоту ее тела, которое не смогло скрыть бесформенное длинное платье с заплатами, закрывающее щиколотки и поношенные туфли. От нее пахло свежевыпеченным хлебом и орешником.       — Сколько тебе лет, Клаудия? — любезно продолжал Рудольфус, то поддевая локон волос, свисающий по плечу, то кромку платья, выгодно подчеркивающее бюст.       — Мне семнадцать.       Девушка зарделась, опустив голову. Она была смущена не только интересом со стороны видного мужчины к своей персоне, но и его действиями, вызывающими приятный жар на тех участках кожи, где ее касались его руки.       — Семнадцать, — задумчиво протянул Рудольфус, молча размышляя. — Что ж, пожалуй, я свой выбор сделал.       Не поднимая головы, Клаудия исподлобья с интересом поглядела на Магдалину Санчес, ослепительно улыбающуюся. — Я так понимаю, две другие девушки останутся стоять за дверью?       — Да, они без надобности.       Рудольфус говорил скупо, словно речь шла о товаре, никак не о людях, женщинах, свободу которых он покупал. Одна так точно попалась в его сети, и дело осталось за малым — заключить непреложный обет, после представить ее обществу, организовав встречу с Гарольдом Минчумом да так, чтобы министр магии, всеми нелюбимый, загорелся идей о женитьбе.       — Я стану вашей любовницей, мистер Лестрейндж?       Всего на мгновение Рудольфус опешил от вопроса робкой Клаудии, почти сразу заливисто рассмеявшись. Нет, он не пал настолько низко, чтобы делить ложе с той, чье ремесло не знало чести.       — Что ты, милая, в твоей постели окажется рыбка покрупнее. Скажи, что тебе известно о нашем министре магии?       Вернувшись в кресло, Рудольфус потянулся за чашкой душистого чая, не успевшего остыть.       По-прежнему стоя на месте, как и три минуты назад, девушка не сильно удивила своими скромными познаниями в делах политики. В кабинете мисс Санчес Клаудия пробыла недолго, потому что мистер Лестрейндж, как она к нему обращалась, пожелал забрать ее из борделя, дабы не осквернять невинность совсем юной девы распутством, запечатанном в стены Великой Цитадели. Она ждала его за дверью, как только собрала узелок личных вещей, покуда Рудольфус спешил завершить разговор с Магдалиной.       — Как поживает мисс Блэк? — с беспокойством полюбопытствовала женщина, добавив в чашку ложку сахара. — В скором времени ли она планирует вернуться?       Улыбка покинула лицо Рудольфуса, скорбно опустившего плечи.       — В ближайшие года три ей в Лондоне делать нечего, а там видно будет. — Положив руку на грудь, он достал из внутреннего кармана пиджака конверт. — Наш общий знакомый просил передать лично в руки.       Засуетившись, Магдалина поспешила отложить чашку с блюдцем, по невнимательности разлив чай на поверхность стола. Руки ее мелко дрожали от волнения, как и уста, помада с которых смазалась, стоило ей закусить нижнюю губу.       — Мои лучшие пожелания нашему общему знакомому, — спрятав послание в глубоком кармане платья, Магдалина ожидала возможности, чтобы остаться наедине и ознакомься с письмом Тома Реддла. — Всего доброго, ожидаю нашей скорой встречи.       Тепло простившись с хозяйкой борделя, Рудольфус покинул кабинет доброй подруги, вместе с Клаудией, ожидающий его у двери, направившись к выходу. На пути ему встречались красивые девушки, пьяные джентльмены, имена которых ему были известны. Все они были опьянены похотью. Животной похотью.       — Мистер Лестрейндж! — на выходе из борделя окрикнула мужчину бывшая работница борделя — Гера. — Мистер Лестрейндж, прошу вас, уделите мне мгновение, больше не нужно!              Обернувшись, Рудольфус хмуро поглядел на девушку, на руках которой рыдал младенец. Воспоминание оразговоре с Игорем, доложившего, что в недавнем времени одна их шлюх понесла, — промелькнуло перед глазами.       Судьба подсобила. Рудольфусу была нужна невинная душа, чтобы завершить ритуал, и вот удача на его стороне. Одно но, быть может, матери будет тяжелее расстаться с ребенком, к которому она наверняка успела привязаться после родов, а быть может, она готова продать его за мешок золотых галлеонов.       — Чего тебе?       — Мистер Лестрейндж, не лишите нас вашего покровительства, — на глазах Геры застыли слезы. — Молю вас, в честь памяти о вашем покойном брате, не бросьте меня с сыном на улице. Идти мне некуда, и кормить моего Рабастана нечем…       Речь девушки оборвалась для Рудольфуса на том моменте, когда она вслух произнесла имя его брата. Он зажмурился, грудь кольнуло. Губы сделались тоньше из-за сжатых челюстей.       — Как ты посмела дать сыну шлюхи имя моего брата?       Не будь у девушки на руках ребенка, то Рудольфус непременно вцепился бы ей в глотку, задушив голыми руками, чтобы неповадно было мешать доброе имя Рабастана Лестрейнджа с грязью. Именно так он относился к тем женщинам, что продавали свои тела, нередко души, — с отвращением и презрением.       — Как же? — Гера смертельно побледнела, закашляв. — До вас не дошло ни одно из моих писем? Это сын Рабастана. Наш общий.       Гнев обуял Рудольфуса. Он ни на мгновение не верил той, чью честь попробовал на вкус трактирщик в захудалой таверне, за корку хлеба, когда той было не больше тринадцати. Он в принципе женщинам не доверял с той поры, как его сердце разбили самым жестоким образом. Уж тем более он не верил, что его брат мог в здравом уме зачать дитя со шлюхой из борделя.       — Да как смеешь ты клеветать на моего брата, мешать нашу семью с грязью? Кто ты? Кто ты, чтобы подсовывать мне своего выродка? Прочь пошла!       Рудольфус долго бы кричал, позабыв о том, где находится, если бы Гера, с полными глазами слез, не пала бы перед ним на колени.       — Клянусь вам, я не лгу. Коли вы мне не верите, прибегнете ко всем известному методу. Молю, не дайте моему сыну умереть с голоду. Мне большего не надо, клянусь!       Рыдая, Гера прижимала к груди сверток с младенцем, разрыдавшимся пуще прежнего. И, по мере того, как с губ ее слетали слова молитвы, гнев Рудолфуса тускнел.       — Ступай за мной, но знай, если ты солгала, то тебе и твоему выродку не жить.       Оставляя за плечами бордель, что долгие годы был Гере домом, она без грусти шагала в новую жизнь вместе с сыном, коему недавно минули первые две недели. Ей нечего было терять, при том что греха на ее душе не было, как она сама считала.       Когда машина тронулась с места, Рудольфус, не желая глядеть на новую родственницу, отвернулся к окну. Страшно было поверить, что славный младший братец не только возлег с запятнанной волшебницей, так еще и оставил ей подарочек в утробе.       Клаудия помалкивала, молясь всем святым, чтобы никто не обратил на нее внимание. От мистера Лестрейнджа у нее бегали по коже мурашки, а сердце билось, столь яростно, что не оставалось сомнения — оно вырвется из груди.       Когда сын заснул, Гера прикрыла веки, позволив сну увлечь себя. Впервые за долгие месяцы она ощутила себя в безопасности, пусть желудок сводило от трехдневного голода.