Дис`Ландия Белых Дюн

— Людей… много? Альбинос задает самый простой и обыденный вопрос для того, кто и не знает по сути мира, следуя по пятам, но все же притормаживая слегка, замедляясь, после того как они наконец выходят в один из основных и первых крытых частей подземки. Они словно букашки, находящиеся под крытым павильоном мутагенного дендрарий-парка. Блэку кажется это сравнение логичным и более точным, и проще эти мысли, нежели реагировать и отвечать на простейший вопрос мальчишки. Но Джек и не спешит услышать ответ, он отвлеченный местным колоритом и новыми красками — ощущением дикой зеленой атмосферы, оглядывается по сторонам, отчасти еще не принимая на веру всю эту реальность. Она разнится с тем, что он видел за свои года жизни наверху, в мире жестоких пустошей, сухих ветров и несменяемого монохрома песчаных оттенков. Сейчас он стоит на площадке с выходом на широкий заливающим мутным зеленоватым светом павильон, что возможно когда-то было или развлекательным центром, или просто достаточно большим холлом офисного мега центра. Павильон или холл окружённый с кое-где рухнувшими, но по большинству держащими всю внешнюю до сих пор конструкцию колонами, идущими по кругу. С разрушенными и устланными мхом ленинцами на нижнем ярусе, который, из-за притока воды, стал неглубоким водоемом–болотом, и паскудно мутировавшими сорняками, больше похожими на слишком длинный и ветвистый мох или давние хищные росянки, что оплели практически всю вертикальную часть крытого стеклом помещения. Но как бы не хотелось мальчишке замереть и задержать взгляд подольше, рассматривая капли со стеклянного потолка или чудные ярко-оранжевые грибы, растущие в теневых мокрых углах… Это все та же буферная зона, открытая, со многих мест просматриваемая, полуразрушенная, и что более противное — является наблюдательным пунктом со стороны сохранившейся части вентиляционных рукавов, что используют бесхребетные или дикари. Бессмертный скашивает взгляд чуть вниз, на самые последние части ступеней, что уходят в мутную зеленую заводь, и морщится — одно дело придется сюда лезть, а после провонять всей это затхлостью и тиной, с другой даже на небольшой глубине, что превышает максимум полметра может затаится какая-нибудь ушлая приспособившаяся на манер рептилий тварь, ждущая сожрать существ с окончательно отбитым инстинктом самосохранения. Блэк пока ещё дает фору ошеломленному альбиносу, который пытается зараз рассмотреть запомнить все что его окружает, сам же окидывая быстрым взглядом заваленные полумесяцы проходов верхнего яруса, и матерится в полтона. Идея пройти сверху, обогнув павильон отличная, но не с порушенными некоторыми стенами и колонами. Плюс, с обоих сторон в местах разломов еще довольно крупные щели, ведущие в зоны возможных скоплений мелких тварей, токсичной органики или ядовитых насекомых. Был бы ты один… Нахуй бы сюда вообще не сунулся! Не пришлось бы вообще, как идиоту, проходить всю тропу до Севера через Долину Бурь! Тогда оставь его здесь или перережь глотку, и тогда смело можешь поворачивать обратно. Как блядь все легко с этой точки зрения. — Пошли, — окликает Питч засмотревшегося парнишку и протягивает ему демонстративно руку для перехода через водоем скопившейся за годы застойной воды. *** На первых порах в открытом пространстве, таком зеленом и травянистом было на самом деле ещё относительно нормально — думается Фросту, там было относительно спокойно, светло… И не воняло сгнившим мясом и затхлостью удушливого несвежего воздуха по сравнению с нынешним — этим пугающим ответвлением, через которое приходится идти сейчас. Они вынуждено петляют, избегая гнезд тварей, забредая по выученным Мглой тропкам в сумрак и глубь. Джек не может определить точно насколько ниже они изначального пласта просевших зданий. Здесь стены и потолок уже более землистые и литые, как что-то, что наверняка создавалось изначально под землей, и это не дает ему покоя, постоянно возвращая к анализу их местонахождения. Фросту здесь не по себе, в этой гулкой, сырой тишине и темноте; он, как показывает практика, не расположен к местам, настолько рознящимся с пустыней наверху. Здесь — мерзко. Может верхний ярус — как про себя обзывает тот отрытый зеленый простор Джек — и был великолепен в своей необычной зеленой экоструктуре, создавая парниково-тепличный эффект, но здесь же, ему не по себе. Тропы и лазы здесь узкие, и порой он чувствует, как задевает плечом насквозь отсыревшую порой даже мокрую стену, с нее крошится не то известняк, не то пласты отсыревшей корки, под ногами же хрустит нечто наподобие стекла, хрупкое, острое, звонкое порой, что коробит каждым шагом. Его все инстинкты в напряжении зудят внутри, и грудина тоже неприятно ноет, словно в преддверии смертельной, но неизвестной угрозы, стены же еще и давят, вызывая внутренний тремор и необоснованную панику где-то на границе сознания. Единственное, что не дает повернуть назад в каком-то самосохранение — идущей перед ним мужчина. Не потому что не отпустит или взбесится, Джек скорее чувствует его единственным, кто сможет… защитить? А когда было иначе с вашей первой встречи? — резонно выскальзывает в мысли, и Фрост с этим согласен. Они вновь не разговаривают, а может и к лучшему; в этом противном затхлом месте, пока приходится петлять и пролазать — не охота что-то спрашивать, да и в целях безопасности резонно оставаться насколько это возможно бесшумными. У него же выходит хреново. Джек морщится от досады и прекрасно понимает, что не может нормально или скорее правильно ходить по такой ломкой, усеянной стеклом и острыми камнями поверхности. Каждый же шаг Мглы бесшумен, выверен, точен. Сколько он потратил времени, чтобы научиться так передвигаться по настолько непроходимым захламлённым местам? — думается парню, и он бросает испытующий взгляд в спину мужчине. Идеи спросить об этом возникают и гаснут в неуёмных мыслях, но одна яркая обжигает больше остальных: — А сколько ему вообще лет? Нет. Он снова путается, снова не о том думает. Для альбиноса всё в новину, всё слишком; большое количество мыслей за последнее время, чересчур много информации, которая не может упорядоченными пластами уложится в голове — нет того привычного — слой за слоем, нет и кусочка порядка в новом мире, с тех пор как он сюда попал. Фросту так хочется взбрыкнуть, фыркнуть или зашипеть, как-то огласить своё недовольство всем, что происходит и через что приходится проходить, как физически, так и ментально… С этим моментом Джек-то ловит себя на том, насколько раскрепощённым он стал по части раскрытия своих эмоций, неправильно раскрытым к необдуманным порывным поступкам. Он меняется, но разве это плохо в данном течении времени? Парнишка досадливо, не зная отчасти что с собой делать, кусает себя за нижнюю губу, пожёвывает её, но ступать дальше старается ещё более аккуратнее, старательно избегая крошева под своими ногами. Он не хочет создавать больше шума, когда они выходят в широкий, но низкий ветвистый клубок — это словно ещё одна буферная зона — встреча семи ответвлений в одной полукруглой и достаточно низкой зоне с горящими по бокам веток-дорог несколькими тусклыми красными лампами. Бессмертный притормаживает, а после и замирает вовсе, насторожено осматривается. Он думает недолго, видимо выбирая приемлемую тропу по которой продолжится их путь. И Джек сам остановившись, прислушивается на всякий случай на предмет посторонних звуков; он знает даже без подсказки, что часть ответвлений вполне могут вести в логово тварей и мутантов. Где-то поблизости есть определенно их гнезда и сейчас тот самый момент, когда важно очень точно выбрать дальнейшее направление. *** Джек не ожидает в последующие молчаливые и нервные полчаса столкнутся хоть с чем-то опасным, но равно все предсказать невозможно, даже с тем, кто, казалось бы, не один десяток раз бывал в подобных местах. Они натыкаются на гнездо мелких быстрых мутантов слишком поспешно, спускаясь глубже в очередную сеть ветвистых лазов, и столкнувшись при тускло красном освещении с десятками горящих белым опасных хищных глаз. Среагировать сам Фрост не успевает, он банально растерявшись, замирает на месте, не в силах полностью осознать происходящее, и именно в этот момент его спешным и грубым движением швыряют в крайний правый лаз — туннель, где света не больше трех оранжевых ламп на все дальнейшее сгущенное мраком помещение. Это запускает хоть какие-то защитные реакции организма, оцепенение спадает, и в пару разворотов, неосторожных шагов — прыжков, Джек с болью в коленях проваливается еще глубже, на один уровень вниз, в узкий лаз не больше метра в ширину, больно ударяясь локтями и затылком о покрытый непонятной грязью или слизью пол. Это не то что он ожидал еще пару минут назад, но реальность стремительно меняется, и парень, пытаясь подстроится под нынешнее. Джек спешно вскакивает, не до конца осознавая, как упустил такой просчет, как банальность в виде обрушенного пола и как, черт возьми, теперь действовать. Инстинкты на пределе вопят об архаичном — беги от опасности, но ему еще бы знать откуда в следующую секунду появится эта опасность. Джек насколько может резво вскакивает и оглядывается, ни черта на самом деле не фокусируясь, он слишком долго по меркам происходящего привыкает в почти кромешной тьме, и в последний момент вычленив и присматриваясь к относительному пятну света за узким дальним поворотом. Здесь холоднее чем верхними ярусами, влажный холодный сгусток воздуха, едва мерцающий огонь вдалеке за кривыми балками-стенами и низкий потолок, с которого стекает грязная вода, проникая сюда как раз-таки из-за дыр в поле-потолке. Фрост загнанно оглядывается, ища источник дикого скрежета и рычание тварей где-то над ним, но не может понять до конца, что там происходит, не может осознать и сориентироваться, потеряв относительный источник своей безопасности — Бессмертный кинул его в более безопасное место, а сам он долбаеб неосмотрительно провалился еще ниже… Такая гребаная «удача» для него одного, пока паника столь филигранно уничижает логику. Джек судорожно втягивает холодный пропитанный вонью воздух в легкие, но ни черта этим не помогает себе. Когда не нужно — приоритетным кажется взять и выбежать на свет, к мерцающим огням, к относительному свету, быть во мраке еще страшнее и опаснее, как кажется воспаленному паникой мозгу, поэтому он и рвется туда, по пути этих никчемных четырех метров, чуть не навернувшись на скользкой размытой земли, улитой помимо прочего какой-то чвакающей и засасывающей гадости. Но ему удается, настолько быстро, что сознание воспринимает это секундами, а может даже и меньше, Фрост молнией пролетает узкий лаз, чтобы оказаться — наконец-то! — в просторной тупиковой комнате, где есть живые существа — люди! Стая из семи существ похожих на… людей? Наверное. Он не понимает. Сознание сбоит вместе с его ожиданиями, перед развернувшимся представлением, где семеро с чавкающими звуками склонившись, доедают восьмого… еще дергающегося в болевых предсмертных судорогах человека. Мутанта? Но как же им плевать — это очередной удавшийся пир — еда на ужин. По надломленному хрипу, под практически голыми существами, не разобрать кто это живое бедное существо женщина, мужчина, антропоморфная тварь что когда-то все же была гуманоидной природы. Вид не принципиален, важно лишь насыщение, абсолютное поглощение, и они едят его живьем, с радостными чавканьями, аппетитно и жадно откусывая кровящие куски сырой плоти, под утихающий вой своей жертвы. Один из дикарей неудачно разворачивается, на беду Фроста, перескакивая на четырех конечностях к другой стороне, и обзор увиденного становится более четким, дающим увидеть целиком изломанное кривящее тело. Глаза расширяются от увиденного и дыхание у Джека замирает, когда он видит всю картину целиком. Пожирающие подобных себе, беспристрастно к мучениям жертвы, искромсанной и разорванной голыми руками, от которой отдирают куски или вырезают, не смотря, что она — она! — еще жива. Голая и изувеченная видимо много раз до этого, судя по свежим и чуть сросшимся полосам поперек ребер от ожогов и надрезам, со спутанными черными волосами и остекленевшим от боли и мучений взгляде, даже скорее всего уже сломавшись, не понимая, что с ней делают, но ощущая каждый новый укус, каждую новую рану секущими полосами от рифлёного намерено с заточенными зубьями ножа… А дикарям — людским дикарям — им нравится лишь вкус и сытость, от этого они урчат, причавакивая и шипя неведомые звуки, подобно оголодавшим мутантам-зверям, не обращая внимание на незамеченного свидетеля от слишком долгожданной трапезы. Ещё одно прекрасное составляющее нового мира — это ведь ты так хотел узреть, мальчик? — Джек дергается ошеломленно от осознания происходящего, от едкого шипения в своей голове — и это та правда, тот ужас от которого он теперь не укроется нигде. Уродливое в своей первобытности и жестокости зрелище навсегда отпечатывается в памяти, так четко, так ярко, незыблемо ставя очередное клеймо на неподготовленную психику. В нос врезается запах крови, гнили, попутно трупной вони и сырой мшистой земли, а зрение на блядство вылавливает всё больше уродливых кровавых деталей — слишком хорошее у него зрение, даже при таком никчемном источнике освящения. Парнишка сглатывает острые шипы в горле, но проще не становится, воздуха все так же мало, а вдыхать и видеть одновременно — слышать это — невыносимо. Ощущая словно на себе, как полумертвой разрывают плоть, вырывая куски, скручивая для забавы суставы или вырывают с жилами, отрезая ножом, самые мягкие части… Словно он сам возвращается назад. Стеклянно-бетонная крошка под ногами хрустит не вовремя, но Джек и не поминает, что на него злобно оборачиваются, заприметив наконец чужака. Он поглощен зрелищем, поглощен прошлым, и мозг отказывается доносить информацию об опасности, в равной степени замечать очевидное, парень даже не фиксирует, на несколько минут назад, что он там же — на самом нижнем ярусе, а звуки, доносившиеся сверху, прекратились. Не осознает Джек и насколько близко подобрался к опасности, и что стая каннибалов теперь во все глаза осматривает его тем же диким жаждущим взглядом, когда его наконец вырывают из вакуума ублюдочных образов, больно и слишком быстро дергая в другую сторону. Его заторможённая от шока реакция не успевает даже подготовить тело к неизвестности, испуг приходит с опозданием на миллисекунды, и если это очередной мутант или дикарь-каннибал — то это пиздец. Но за место этого он лишь в проблеске попавшего света и перехода в резкую темноту улавливает глаза, блеснувшие ядовитым золотом, и его попускает; шок возвращается, понимая, что тело в безопасности. Мозг на придурь не может дать четкие команды, альбинос не может банально сосредоточится, чтобы подчинится под властное движение, когда Бессмертные пихает его в другой более просторный туннель с крутым подъёмом наверх. Слишком быстро, слишком четко, а он медленное не сориентировавшееся создание. Ту же секунду поднимается гул, и завывание дикарей противным эхом ползет по стенам, нарастает, как и шаги их перемещений — они считают, что нашли новую жрачку, и посмевшие залезть в их логово станут легкой добычей. Даже от банальности и верности этой мысли Фросту становится, так хреново, что голова банально начинает кружится, когда его второй раз жестко пихают в спину с раздраженным рычанием: «Живо на верх!» Он дергается всем телом, до конца приходя в себя, но, черт возьми, слушается, подобно какому-то механизму или марионетке, ломано двигаясь по крутому скользкому подъёму. Адреналин уже не срабатывает после увиденного, и парню приходится прикладывать усилие, приходится с силой вцепляется пальцами, обдирая их, за неровную стену, выбираясь в совершенно другую локацию где тошнотворный запах сменяется более свежим воздухом, если вообще для подземки есть понятие свежий и чистый. Позади внизу слышны крики и вой, но ни единого выстрела. Как же похуй! Джек, не зная, что именно с ним творится, мысленно приказывает себе успокоится, но слюна во рту скапливается больше и его мутит, до головокружения, до спутанных мыслей, а заорать в голос кажется самым лучшим что может быть, и если бы можно было это сделать в новой смещенной реалии. Здесь — на более верхнем ярусе — слишком разрушенная, но широкая локация: большая почти семерично квадратная комната, с неровным каменным полом изломанного бетона, где местами виднеются обрушенные куски вниз с пятнами черноты словно в саму бездну. Но равно здесь достаточно сухо и даже светло, и ему сейчас абсолютно плевать почему столь резкий переход из холодно мокрой части в относительно безопасную и умеренно пригодную зону. Так же, как и Фросту плевать, и он не идентифицирует источник света, просто при понимании относительного сухого и ровного пола, удерживаясь из последних сил за стену, парень сползает вниз, падая на колени и снова жестко ударяясь о крошащийся от времени бетон. Звуки животной резни, настигающие его отголосками криков, уничтожают последнее сознательное, что еще держит организм в адеквате. Джек на скотство все еще слышит затихающий последний несчастный скулеж, эхом прокатившись по стенам и добравшийсь сюда — наверх. Пространство вокруг сужается, а он так некстати и на блядство подводящей памяти, вспоминает свои ежемесячные походы в комнату Катарсиса, проводя аналогию с увиденным только что. Он дергается одним быстрым слитным движением к противоположному углу комнаты, там, где пол проломлен самой большой пустотой, и парень нещадно сжимает руки об острые режущие края дыры в полу, когда его начинает трясти крупной дрожью. Панический животный страх захлестывает, органы сжимаются внутри в спазмах, скручивают, и боль пронзает все тело, не способное нормально перенести увиденное. Джека выворачивает выпитой два часа назад водой, но полузадушенный крик он успевает сдержать, до крови прокусив себе губу, глуша одну боль другой. Настолько яркой по своей интенсивности паники и страха он ещё не испытывал и это первая его истерия на свободе, но он точно не может идентифицировать свои эмоции. Ему нереально плохо — хреново эмоционально, и мозг не может принять то, чему он стал свидетелем. Увиденное отражается перед внутренним взором, и острая дрожь снова заковывает, проходясь по всему телу, во рту неприятный привкус желчи и кислоты, и голова кружится, как после бешеной дозы подавителей или транквилизаторов. Он не вывозит никаким своим центром сознания то, что происходит. Происходило. В равной степени не может контролироваться себя. Не может защитить себя, и обернуться на внезапный шум справа. Благо его спасает периферийное зрении, оно улавливает знакомый силуэт и хоть в этом не нужно напрягаться. Джек выдыхает сипло, сквозь плотно сжатые зубы, пока его продолжает трясти. Банальная реакция на не банальное представление нынешней данности, от которого парень сначала мысленно, но после и вслух начинает матерится. Слишком много мыслей и злобы со страхом, чтобы держать это внутри. — Да что это за хуета была? Какого выебанного хуя там происходило?! — низким голосом почти рычит Джек, на миг поворачивая голову и кидая неосознанно слишком требовательный и злобный взгляд на Бессмертного. Вполне себе живого, до ублюдочности спокойного, и словно не он только что сначала вырезал всех мутантов, а после и свору каннибалов. Всё что говорит о его причастности и действии — пятна почти черной, в свете тусклых ламп, крови на брюках и левой части плаща. Джек не может анализировать еще и состояние Мглы, он дрожащими руками тянется к фляжке, что по-прежнему весит на левой стороне, и нервно открутив крышку, залпом выпивает половину, словно вообще никогда не пил в этой жизни. Он морщится в последующий миг, переводит дыхание, и делает еще глоток, полощет рот и выплевывая все в ту же черноту провалившегося пола, словно эта банальщина может избавить не только от горьковато- желчного привкуса, но и картинки в голове и мерзко застрявшего в носоглотке запаха. — Это реалии нынешнего мира, ребенок, — слышится наконец голос в ответе; Блэк сухо констатирует действительность, наблюдая за потугами пацана взять себя под мнимый контроль. Сейчас он даже не радостный, что впервые услышал отличный отборный мат и до более эмоциональной реакции от этого белобрысого индивида. — Есть вещи более мерзкие, отвратные и тошнотворные. В подземки никто и не лазает по большинству, зная, что здесь творится такой пиздец. — Это… люди? — дрожащим голосом, словно его вновь передергивает, спрашивает Джек, впрочем, он бы все отдал чтобы просто забыть, а не интересоваться. — Если убрать их деградацию, то чисто физиологически — да. Мгла не жалеет его, не строит иллюзий, не успокаивает. Не зачем и не для чего. Свобода не есть привилегия в нынешних реалиях подыхающего мира. А вот правда… не всегда такая, как хотелось бы, но именно она сейчас нужна мальчишке. Как ярмо, подтверждающее куда он попал и что еще ему предстоит увидеть и понять. Лучше уж так, нежели он дальше будет считать этот блядский мир более привлекательным в своем глупом малодушном сознании. Реакция на его слова есть. Моментальная. Джек оборачивается и тем же нетерпящим злым взглядом смотрит мужчине прямо в глаза, напористо и уперто. Он не хочет смирятся, не хочет все еще осознавать и принимать данность. Но ты ведь разрушишь его иллюзии? — сладко нашептывает внутреннее, словно в отместку. — Почему? — жестко и твердо спрашивает Фрост, только в ответ ему дана мертвая тишина. Тишина как подтверждение самого худшего, самого гребаного мерзкого что крутится сейчас у него в голове. И черт, возьми, даже не несмотря на его прямое требование именно сейчас ответить — ему даруется жесткая тишина, пока парень в упор смотрит в светящиеся ядовитым золотом глаза Бессмертного. — Почему?! — рявкает повторно Джек, не выдерживая этой пустоты и молчания, и фляжка в его руке резко трескается, не смотря на свою отличную конструкцию и плотный метал из которого она выплавлена. — Блядь… — шипит Фрост, он морщиться, встряхивает руки от протекшей воды и пытаясь всё исправить, но только портит. Не в силах успокоиться парень швыряет испорченную вещь в кусок чёрной пропасти в которую чуть сам не наебнулся пару минут назад, и спешно вытирает мокрые руки о свой балахон. Джек не может предсказать и проанализировать свои же эмоций в дальнейшем спектре происходящего, но он страшно зол. Ему до блевоты противно и страшно одновременно, ярость и брезгливость прошивает каждую клеточку его организма и сознания, и он не понимает откуда это, и куда он может это направить, чтобы избавиться — как выпустить это ощущение из себя, избавиться и забыть. Хоть сдирай с себя шкуру и воспоминания заодно. Слышится легкий шорох, прежде чем парень понимает, что к нему подошли, вот так спокойно, вот так просто и все так же бесшумно. Мгла нависает над ним, в немом укоре окидывая потухающим взглядом золотых глаз. И Фросту отчасти хреново от этого взгляда, от этого спокойствия. Он тоже так хочет — не чувствовать — перегореть. На языке под десяток грязных матов и выражений, но все что он делает, чтобы ещё больше не ненавидеть себя за слабость — он встает, слишком быстро для его состояния, но равно хорошо контролируя равновесия, чтобы не свалится, когда голова начинает кружится. Питч окидывает кое-как державшегося в адеквате альбиноса нечитаемым взглядом, и ему бы сказать, объяснить пацану, что бывает и хуже, с этим миром, с этими тварями, которых за людей еще пятьдесят лет нельзя было держать. Но ничего подобного именно здесь и сейчас он говорить или объяснять не собирается. Возможно, у него ещё будет время и настроение, чтобы промыть мозги этому белоснежному уникуму. Но не в реалии подземки и этой атмосферы. Питч снимает с пояса на крючке свою фляжку и спокойно отдает её Джеку. Однако… — Не строй иллюзий и забудь те, которые выстроил, будучи в заточении. Свобода — это хорошо, но этот мир далек от мизерного процента на идеал, что еще рисуется в твой белобрысой башке, мелочь. — Блэк не может промолчать полностью, когда ледяные пальцы мальчишки в мимолетном касании задевают его руку, выхватывая воду. — Но… Почему? Почему так? Зачем нужно было устраивать это всё? Ведь… ведь раньше было всё хорошо?.. Я не понимаю! — Наивно, не понимающе, казало бы с обидой на весь тот мир, который Фрост даже и не знал, да и не был в нем. Но всё же он спрашивает главное, не может уже в этой ситуации молчать — ему, глупому ребенку, не ведомы причины, по которым лучший мир когда-то давно решил себя уничтожить, чтобы сейчас творился такой пиздец. Слишком молод. Слишком наивен, даже не смотря на свою проебаную паршивую жизнь в плену. «Почему?» да «Зачем?» — детские вопросы… — Было, да всплыло, — мрачно обрубает Блэк, не в духе уже, да и без желания раскрывать эту тему мальчишке, уж явно не сейчас. — Как показала практика, никому и нахуй не было нужно это «хорошо». Если бы не строгие законы и качество жизни, те люди о которых порой самозабвенно пиздят скелеты или главы фракций что-то там вспоминая от первого поколения выживших, то они творили бы тоже самое, что ты видел сейчас. Только в более комфортабельных условиях. Зверьми были, зверьми и остались. Нихуя не поменялось за пятьдесят лет ада. Тебе ли судить людей? Что прошлых, что нынешних? — сладость подсознательного голоса почти выводит на новый внутренний виток ярости, но Блэк благополучно его пропускает, переключая внимание снова на непонимающий взгляд опешившего мальчишки. — Но почему?! Почему так? Почему нельзя было просто жить? Почему, Мгла?.. — беспомощно задает всё тот же коробящий вопрос Джек, почти шепотом на последнем, впервые так открыто называя Бессмертного. — Питч, — скрывая ироничную ухмылку, тихо произносит Блэк; ему проще так — приблизится ещё на половину шага, нахально кладя руку мальчишке на пояс, отвлекая намеренно и даже тактильно, нежели отвечать на то, что не хочется и самому вспоминать. Уж лучше пусть будет анализировать это действо, нежели задаваться о сущности всех уебаных людишек. — Чт-что?.. — растерянный и ошеломлённый альбинос осекается, не понявший, как тема переключилась, но явно отвлёкшийся Джек хлопает ресницами в удивлении, и едва ли до него доходит резкая смена их разговора. — Питч Блэк, — он усмехается наконец в полную, видя, как удается сбить пацаненка с толку, и не может себе отказать в удовольствии медленно почти медитативно пройтись большим пальцем по нижней губе мелкого, стирая последние капли воды смешанные с остатком крови, — Подумал, что это не честно — я знаю, как тебя звать, а ты не знаешь, как ко мне обращаться. Несправедливо… Едва заметная и уже практически не кровоточащая рана на нижней губе не та причина, чтобы вновь зависнуть на добрые десятки секунд, жадно окидывая это белоснежное существо испытующим взглядом. Не в той ситуации в которой важно побыстрее пройти остаток пути. Не после того, что сейчас произошло и как мальчишку крыло. Только вот… Самое хуевое, Блэк уже знает, как это будет ощущаться, когда, склонившись, проведет языком по мягкой, скорее всего от воды, прохладной губе, слижет последние капли, почувствовав знакомую солёность молодой крови… Ощущая покорный отклик и слыша слабый всхлип мальчишки; как тот прогнется, разрешит, прикроет свои большущие глаза, и тогда можно будет его дернуть к себе ближе, слизывая широким мазком языка, залечивая или тупо вылизывая всего, везде. Правая ладонь машинально сжимается сильнее на талии альбиноса, притягивая ближе, и… Блэк плавно отталкивает Джека к противоположной стенке, отодвигаясь сам, по блядски усмехаясь и кидая более привычно: — Больше не смей щелкать по сторонам и расслабляться. В следующий раз я могу и не успеть, если это будет стая тварей по крупнее. И если успокоился, то идем дальше. Бессмертный игнорирует настойчивый набат в голове или этот тот самый горн иерихонских труб по последней крупице своей адекватности — хуй пойми, — но явно нездоровая хрень, с которой как-то пора кончать. Не в этот раз и не в следующий реализовывать увиденное в подсознании. Точно уж не с этим чертовым олененком. Бесшумно уходя в большую тень, Питч резко мотает головой, скидывая охуенные и такие ненужные образы в голове, переключаясь на планирование оставшегося пути, который, судя по всему, явно не будет легким. Но возможно именно это ему сейчас и нужно — хорошее тупиковое убежище для мальчишки, и под три десятка голодных бешеных тварей для себя. *** Он уводит Фроста к выходу, их путь практически окончен, и скорее всего впервые Бессмертный рад закончить проход по подземки в настолько кротчайшие сроки. Естественно в этом нет ничего, чтобы было на пользу ему. Проще, чтобы не заморачиваться с защитой пацана, как твердит он себе в мыслях, петляя по последним узким лазам и следя, чтобы молчаливый, погруженный в свое, Джек шел следом за ним по пятам. И ебучим подарком от нынешнего подземного мира, естественно, является стая голодных тварей, что поджидают их на конечной ветке двух троп. Только Блэк не в том состоянии, чтобы дотошно сейчас планировать; он просто теснит пацана к ближайшей стене, отдавая ему свои сумки, пригвоздив к месту рычащим — «Не дергайся даже!», и достав всего один отличный охотничий нож идет на встречу уже сорвавшимся с места тварям. И в этот раз мыслей стать разорванным шматом полуживого мяса не возникают в холодном хищном разуме. Со всего разговора, со всего увиденного и пережитого частично даже не им, настрой уходит в минусовой и отрицательный окончательно, но на недоебаную удачу, теперь есть те, на кого можно спустить пар и уравновесить спокойствие внутри. Пусть даже на полночи вперед. *** Когда они выбираются из подземки, несмотря на всю уродливость нынешнего мира, мелькающую перед глазами почти двенадцать часов, сейчас пространство встречает их иным: темное, но на удивление безоблачное небо уже украшает равнодушная первая звезда. Такая же яркая и равнодушно далекая, как гребаная мечта Джека о лучшем, она мерцает на адамантово-синем небе, привлекая к себе внимание и словно в насмешку являя последнюю красоту этого мира. Бессмертный отчасти все же заляпанный в крови и слизи мутантов, впервые делает вид, что не замечает замершего на этот миг мальчишку, который любуется открывающимся пространством бескрайнего ночного неба, он уходит к оставленным байкам, проверяя их на пригодность езды по неровной степной поверхности.