Если кто видит, то чего ему и надеяться?

«Еще, отойдя в другой раз, молился, говоря:

Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня,

чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя»

Евангелие от Матфе́я, глава 26, стих 42

      Каждый в чем-нибудь виноват. Именно эту фразу так часто повторял Гасион. Дью разделял данный взгляд на жизнь только в контексте того, что считал Гасиона неопровержимо виноватым в том, что у него — у Дью — такой сучий характер. Кровь — не вода. В остальном же он предпочитал возводить до постулата выражение «инициатива ебет инициатора». И, что совсем не смешно, постулатом оно становилось беспрекословно.       Циррус пару раз намекала, что у людей имеются врачи, которые латают протекшие чердаки. Сейчас Дьюдроп был уверен, что она имела в виду далеко не плотников. Он собирался позвонить.              Дьюдроп свесил руку с постели, потянул на себя нижний ящик тумбы. Механизм сработал плавно. Нащупал шершавую крышку, попытался подцепить коробку, но она была слишком тяжёлой. Дьюдроп перекатился на живот, перегнулся через край, вытащил двумя руками. Бортик больно впился под ребра, надавливая на солнечное сплетение.       Сундук из необработанного дерева неприятно скреб по коже. Дьюдроп откинул крышку, стал выгребать хлам: «Декамерон» Боккаччо в мягком переплете, руководство по ремонту ламповых комбиков, старые мятные леденцы в жестяной банке, человеческий загранпаспорт, серьга для пирсинга, две уже подпаленные свечи из жира адских гончих, какой-то договор о заключении дополнительных соглашений и потрепанный ритуальный нож, обернутый срезом чешуйчатой кожи. Наконец-то показалось дно.              Дьюдроп выдохнул сквозь сжатые зубы, что-то сладко заныло в груди, хвост взволнованно дернулся. На темно-бурой древесине было выцарапано — почти выбито — предложение:              «Donation orbis Satus potentia virtus».              Демон тихо хмыкнул. Именно эта фраза завершала верхний правый угол всех человеческих пентаклей. Именно она соседствовала с Тетраграмматоном. Если бы только люди знали, что их возлюбленный Соломон мог призывать демонов не благодаря тому, что заклинал их именами Бога, Ноя, Адама, Гун, Авраама, Моисея, Датана, Альфы, Омеги и прочих бесчисленных безвестных балагуров, а только из-за того, что Владыка снисходил до него.              Но люди не знали и думали, что властны над демонами.       Дьюдроп аккуратно положил ладони на стенки сундука, прикрыл глаза. Из самых кончиков пальцев мягко, трепетно полилась сила. Буквы начали вспыхивать алым, инфернальным пламенем. Температура в комнате резко повысилась, воздух налился свинцом, дышать стало больно.              Дьюдроп блаженно закатил глаза.              В коридоре что-то грохнуло.              По виску скатилась капля пота.              Надпись зажглась полностью, ритмично замерцала. Дно испарилось, являя взору хрустальный шар размером с горошину, покоящийся на черной, бархатной подушке. Дьюдроп подсунул под нее руки, вытащил. Полностью обнаженный он встал с постели. Тонкокостный, худой, с выпирающими, слегка вогнутыми рахитными ребрами опустился на колени, возложив шар перед собой.              Дьюдроп поклонился, уперся лбом в гладкий паркет. Его волосы соскользнули со спины, оголяя огромный узор, нанесенный с помощью шрамирования — сигил Гасиона. Рубцы выпуклые и бледные, образовывали собой два круга — внешний и внутренний, печать и крупные буквы, составляющие надпись «GUSION».              Вокруг склоненного демона вспыхнула стена огня, сокрыла его, поднялась почти до самого потолка. Дьюдроп дрогнул, прогнулся, невразумительно застонал, махнул хвостом. Давно зажившие шрамы воспалились, закровоточили. Кровь медленными, тягучими каплями стекала по бокам, пачкала белые волосы, притягивалась к хрустальному шару. Он увеличивался в размерах, напитывался, мерцал.       Рот демона открылся в бессвязном прошении. Мольбе. Хвост заметался в сладострастной агонии.       Комнату оглушил треск хрусталя. — Пятый герцог Инферно, правящий Ира, владеющий знанием прошлого и настоящего, разумеющий гнев, как себя, обращающийся с ним, как с собой, пожирающий его и воспевающий его, Гасион, воззываю к тебе. Я, твой потомок, кровь от крови твоей, член клана твоего и ребенок детей твоих, молю тебя, великого герцога, откликнуться на зов мой, снизойти до меня. Во имя Люцифера, несущего свет. Во имя Владыки, рождающего Хаос. Во имя Сатаны, по праву сильного свергнутого Им.       Порыв ветра затушил огонь. Шар раскололся на две половины. — Подними голову, — спокойный голос прокатился по комнате.       Демон не смел шелохнуться, загнанно дышал, уткнувшись лбом в пол. — Devoro, подними голову.       Дьюдроп сглотнул вязкую слюну, вскинул лицо, открыл глаза. Перед ним стоял Он.       Пятый герцог Инферно. Падший ангел. Военачальник. Глава клана. Демон, нарекший его.       Гасион.       Смуглый, облаченный в темные, свободные шальвары, он наступил босой ногой на хрусталь. Половинка шара рассыпалась в мелкую крошку. Его темные, густые, короткостриженные волосы были мокрыми, с них стекала вода, оставляя капли на полу. Два серебряных крыла, ничуть не изъязвленные Падением, были сложены за спиной. Все, что выдавало кровную связь между Гасионом и Дьюдропом — алые радужки глаз. — Сколько первородных лет прошло с нашего последнего разговора? — Гасион безразлично, будто совсем не ощущая осколков в ноге, прошелся по помещению, разглядывая убранства.       Прошло ровно пять лет. Именно тогда Дьюдроп понял, что только после того, как прозвучит истинное имя, можно поднять взгляд. Только после того, как Гасион покажет, что он значит для Дьюдропа, можно открыть рот. Только после того, как Гасион насытится его страданием, он откликнется на зов. Только после унизительного ритуала. Только так и никак иначе.       Гасион всегда был таким. Наверное потому, что у него был клан. Это вам не стая, которая может распасться. Это не партнерство. Это — клан. Вечный, скрепленный кровью и, что весомее, сигилом. Все демоны, рожденные в клане Гасиона, мало того, что были исключительно огненного вида, так еще и клеймились. Клеймились как рабы, как человеческие души, истязаемые в Лимбе, как скот. Унизительно и больно, раскаленным сплавом серебра и железа, на них ставился сигил. Каждая буква выжигалась на коже, каждая окружность. Нет, не одной печатью — это было бы слишком просто. Каждая черточка была нанесена отдельно. — Пять, — Дьюдроп хрипел. Болезненное возбуждение, заново разбуженные шрамы и раскаленный воздух затмили все сознание, поглотили, заставили забыть цель вызова. — Мой милый ребенок, я вижу, как ты соскучился по мне, позволь, — герцог опустился на колени, провел нежными, горячими ладонями по спине, обводя сигил.       Жжение спало. Дьюдроп шевельнул лопатками.       Гасион спустился ниже, нажал на поясницу, обвел основание хвоста. — Гасион, — демон задрожал всем телом. — Ты не обрел партнера тут. Не встретил никого, кто бы заставил тебя трепетать. Никто не в силах удовлетворить твою похоть так же, как я, Devoro, — пальцы герцога скользнули на ягодицы. — Ты для этого звал меня, дитя? Хочешь вспомнить, каково это — принадлежать сильному?       Дьюдроп заскулил. Он не желал этого, не взывал к герцогу, чтобы его покрыли, но против демонической природы не сыграешь. Ужасно хотелось подчиниться сильнейшему, хотелось принадлежать, хотелось быть чьим-то. Только вот Дьюдроп знал, что если он сейчас уступит своим желаниям, то все планы разрушатся. — Гасион, пожалуйста, я взывал к тебе не для этого.       Атмосфера в комнате резко изменилась: дышать стало легко, осколки пропали с пола, шар снова оказался целым и уже возлежал в ладонях герцога, который сотворил себе мягкий, увенчанный вензелями стул, и восседал на нем, задумчиво крутя сферу в пальцах. Дьюдроп смог подняться, растер колени, потянулся к простыне, свисающей с кровати. — Стыдишься? Стыдишься как Адам и Ева?! Неразумные настолько развратили твою безмерную, бессмертную душу? — Гасион поморщился. — Не смей расстраивать меня, Devoro, ты и так самая слабая кровь от крови моей.       Дьюдроп послушно отошел от постели, сел в ноги к герцогу. — Расскажи мне о Свиссе, Гасион.       Свисс был целью, ради которой Дьюдроп перешагнул через себя.       В тот день, когда он уложил новоиспеченного состайника в постель, демон понял, что будет тяжко. Он легко продавил Циррус, прибывшую из Лимба и желающую съесть какого-нибудь человека на завтрак. Он играючи справился с Маунтином, жадным до власти, рожденным в Городе Дите, замахнувшимся на титул главы стаи. Он милосердно приютил Фантома, брошенного в трущобах Дубиума, боящегося каждого шороха. Он хладно одобрил Рейна, ищущего прибежища, после стольких неудачных попыток обрести стаю в Либидино. Он попустительски махнул рукой на Кумулюс, избалованную в Купидатасе, желающую всего и сразу. Он трепетно пригрел Аврору, прокаженную демонессу из Мендакиума, ненавидящую весь мир. Он осторожно доверился Копиа, отринутого своим видом, ищущего поддержки в демонах. Только вот он не знал, что делать со Свиссом из Фидема, взращенным на Арене, принимающим все либо как данность, либо как угрозу.       В тот день на импровизированном стайном совете было странно.

***

      Дью сидел на своей постели, затравленно смотрел в пол. Светлый ламинат, испещренный бороздками, имитирующими дерево, угнетал своей чистотой и взбухшими от воды швами. В паре мест виднелись прогарины. С ними можно было справиться излюбленным и избитым методом «зашкурь-покрась», а вот с тем, что пресловутое покрытие скоро пойдет волнами… Неизвестно.       Рядом на кровати, завернувшись в одеяло, лежал новоиспеченный состайник. Свисс отрубился быстро. Дью даже показалось, что он впал в беспамятство.       Инициатива ебет инициатора.       И, к сожалению, Дью это не обошло стороной. Облегчения данное осознание не приносило. Он все еще был сырым, все еще невыспавшимся и все еще глубоко уставшим. Реакция на стресс бывает разная. Дью предпочел бы снова орать, кидать многострадальную гитару или, на худой конец, остервенело мыть кухню. Но у него болел желудок, дергался глаз, апатия плавно отвоевывала территории и, что уж очень смешно, право на существование.       Он посмотрел на Свисса. Посмотрел на паркет. Посмотрел на хвост. Желудок проурчал как-то уныло, зашелся в очередном спазме. Дью встал.       В кухне-гостиной или, что более подходило, в пыточной, собрался незапланированный стайный совет. — Сколько раз тебе повторять, а, — Кумулюс почему-то была весьма раздражена. — Ты не должен быть таким! — Каким? — Фантом угрюмо смотрел куда-то в столешницу.       В этом контексте Дью его очень понимал. — Ты его напугал, — Циррус меланхолично хмыкнула, скривилась, отставила чашку с кофе.       Рейн, стоящий за плитой, повернулся, заметил вожака. Взгляд демона наполнился чем-то нехорошим. Сладострастным. Он коротко мазнул языком по верхней губе.       Дьюдропа передернуло. — Он может быть таким, каким хочет, Кумулюс, — Маунтин, выводящий «Свисс» ровным, четким почерком на белой доске, прикусил толстый наконечник маркера.       Характерный звук треснувшего пластика заставил Дью отвлечься от Рейна, который как-то неприятно вильнул хвостом. — Он может, но не должен, — Кумулюс дернулась в порыве то ли встать из-за стола, то ли хлопнуть по нему ладонью. — Ты хочешь поговорить о долгах? — Аврора скептически вскинула бровь.       Рейн отпустил ручку сковородки, на которой жарилась яичница.       У Дью свело живот. — Мы не будем говорить о… — Циррус оскалилась, щелкнула хвостом об пол. — Замолчите, — Дью рыкнул, полыхнул алой радужкой. — Каждый раз устраиваете это, самим не надоело?       Он зашел в зону кухни, вытащил из рук Маунтина разгрызенный маркер, кивнул ему на место за столом. Маунтин же, по привычке, плюхнулся прямо на пол. Он принципиально избегал стульев, диванов и прочего, даже спал на полу, расстелив тонкий матрас.       Стая притихла. Рейн скинул яичницу на тарелку, поставил перед Дью, налил ему кофе, нежно провел рукой по пояснице и попытался сесть в ноги. — Рейн, не сейчас.       Рейн тоскливо посмотрел в глаза вожаку и, обойдя стол, опустился рядом с поникшим Фантомом. — Во-первых, Фантом может быть таким, каким хочет, Кумулюс. Тебе ли не знать, что стая принимает всех такими, какие они есть. Фантом — это не исключение, нельзя переделывать его только потому, что он самый младший. Темперамент, настойчивость, шумность и активность — это неотъемлемые части его характера. Фантом поймет, когда нужно сдерживаться, но, Кумулюс, со временем. Во-вторых, Аврора, мы не говорим о том, кто кому и что должен. Не припоминаем это, слышишь меня? Я тоже могу много чего припомнить, если захочу. Оно тебе не надо, я ведь прав? — Дью проследил, как Аврора отвела глаза и кивнула. — В-третьих, Маунтин, ради Владыки, перестань жрать маркеры, заклинаю тебя. Если чешутся зубы, то милости прошу, погрызи Сестру Император.       Напряженная атмосфера спала после взрыва хохота. Дью позволил себе улыбнуться. — Раз мы со всем разобрались, то давайте начнем обсуждение. Что мы будем делать со Свиссом? Идеи, пожелания, предложения? — Дью цепанул кофе, сделал маленький глоток. Во рту сразу разлилась приятная, терпкая горечь с легкой цитрусовой кислинкой. Кто бы что ни говорил, а Кумулюс идеально справлялась с выбором зерен.       Первым, как обычно, подал голос Маунтин: — Нужно ограничить количество демонов на квадратный метр. Он слишком чувствителен к чужой силе, что странно, не жил же он в одиночестве во льдах, — его глаза, полностью залитые черным, прищурились с явным сомнением. — Ну, он же шестого вида, — Кумулюс примирительно подлезла под руку Фантома. — Они чувствуют силу, это как тепловое зрение.       Демонесса была красива в своем легком платье, подчеркивающим пышную грудь. У нее был один рог, такой же, как и у Авроры, завитушкой, но правый. И глаза были пурпурными, как у Циррус и Авроры. Вообще эти трое были похожи. И глазами, и хвостами, и золотистой кожей, и видом. Только вот рога… Правый у Кумулюс, левый у Авроры и отсутствие оных у Циррус.       Дьюдроп, конечно, отдавал предпочтение, хотя, естественно, неявное. Игривая и страстная Аврора, с которой их связывало многое — нравилась. Циррус, острая на язык, яркая настолько же, насколько ее медные волосы — завораживала, с ней хотелось сойтись в спарринге. Но Кумулюс… Волоокая, полнолицая, с широкими, налитыми бедрами и этими тонкими складками, которые появлялись на талии, когда она оборачивалась, прямо как у богинь ренессанса. С мягким животом, где у самого пупка была россыпь маленьких темных родинок. С шелковистыми завитками светлых волос, ниспадающих на лопатки… Кумулюс с ее избалованностью и требовательностью — была желанна.       Дью прощал своим состайникам все и всегда, такого требовал сам концепт стаи. Да, после профилактических бесед и, что бывало редко, наказаний, прощал. Только вот Кумулюс выговаривать совсем не хотелось, но, такова была участь вожака. — Или как эхолокация у летучих мышей? — Фантом потерся носом о Кумулюс, прижался щекой к ее голове. — У дельфинов тоже имеется, — Рейн задумчиво качался на стуле. — У нас тут кружок зоологов? — Дью улыбнулся, почесал небритый подбородок. — Ограничить количество демонов… — Рекомендую тебе не попадаться новичку на глаза, — Циррус потянулась, футболка, честно украденная у Маунтина, сползла с ее плеча. — Что еще порекомендуешь? — Дью недовольно огрызнулся. — Она права, вожак, — издевательски растягивая гласные, протянула Аврора. — Ты был весьма, м, эксцентричен. — Еще порекомендую исходить из формулы «два на одного», — Циррус снисходительно цокнула языком. — Два наших на одного Свисса и больше никого.       Дью написал на доске:       «План А. Два на одного».       На том и порешили.

***

      План А, конечно, сработал. Свисс захвостился — Фантом был хорош в словообразовании — со всеми, перестал ловить сенсорные перегрузки и даже, о, Владыка, начал шутить и смеяться. Но не открылся. И вздрагивать в присутствии Дью не перестал.       Дью давал личное пространство, выказывал свой добродушный характер. Свисс равнодушно смотрел сквозь него. Циррус ухахатывалась, когда видела, как вместо того, чтобы привычно рыкнуть на собрании, Дью судорожно жрал пресловутый маркер.       Дью пытался расположить к себе, соблазнительно потягивался на кухне по утрам, вилял хвостом, выгибался в пояснице. Свисс не реагировал. Фантом капал слюной, но стоически терпел.       Дью предлагал прогулки по саду аббатства, экскурсию по городу. Свисс вежливо отказывал, постоянно пытаясь традиционно брякнуться на пол. Рейн безнадежно качал головой.       Дью подмазывался видеоиграми, шортсами с котиками и маленькими пирожными с малиной. Свисс поспешно сбегал в свою комнату. Маунтин задумчиво пожимал плечами.       Аврора с Кумулюс заключили пакт с Дьдропом: в обмен на то, что он договорится с Сестрой Император о новом заказе для библиотеки, демонессы были согласны помочь с планами по завоеванию расположения Свисса. Однако все было тщетно. И древнегреческие купели, и совместная готовка, и фильмы Тарантино, и семейная подписка в спотифае, и много чего еще — не интересно.       Свисс хотел отработать и вернуться в Инферно.       Отработать и вернуться домой.       Свисс продолжал называть Дью — Дьюдропом.

***

— Свисс, — Гасион крутанул шар на указательном пальце. — Что с ним? — Ничего, мне просто нужно знать о нем больше, чтобы исполнить свой долг вожака, — Дьюдроп положил подбородок на колени герцога.       Гасион оторвался от созерцания вращающегося шара, вздернул подбородок демона, больно надавил на скулы когтями. — Devoro, будь честен, — он испытывающе прищурился. Длинные, темные ресницы отбрасывали тень на щеки. — Я не могу получить его расположения, — глаза Дьюдропа заслезились, их начало печь. — И? — Гасион впился когтями, всадил их в тонкую кожу. — Я нуждаюсь в его расположении, — Дью болезненно прикусил губу. — Зачем? — Я нуждаюсь.       Гасион удовлетворенно оскалился, отпустил лицо демона, облизал окровавленные пальцы. — Нужда, конечно, веская причина для того, чтобы вызвать меня из Инферно, Devoro, — Гасион схватил демона за шею, подтянул к своему лицу, почти отрывая от пола, с наслаждением провел раздвоенным языком по щеке. — Я исполню просьбу моего ребенка, ведь я милосерден и сострадателен, — он швырнул Дьюдропа на пол.       Дьюдроп отшатнулся, но быстро взяв себя в руки, вернулся в прежнее положение — припал к ногам герцога. — Свисс, да? Свисс, — Гасион крутанул шар еще раз, подкинул в воздухе, ловко поймал уже на указательный палец другой руки, снова подкинул, обвил хвостом, поднес хрусталь ближе к лицу. — О, Devoro, я не в праве явить тебе многое, но… Он был взращен на Арене, впитал дух Фидема с измальства, выгрызал себе победу зубами. — Что это значит? — Дьюдроп склонил голову, выказывая повиновение. — Что это значит? Его Мастер — Мефистофель, единственный любовник Владыки. Его количество побед на Арене — больше тысячи. Его вид — шестой. И он член стаи. Ты же, Devoro, не выиграл ни одной стоящей битвы, разочаровал весь клан. И ты, Devoro, глава стаи. Понимаешь? — Гасион оторвался от шара, оперся на подлокотник стула. — Нет, Гасион. — Ты, глава стаи, позорно проиграл демону шестого вида. Потому что слаб и немощен. Бесполезен. Только вот Свисс, выращенный воином, не знает того, что ты бесполезен и жалок. Он мнит, что ты поддался ему, — Гасион расхохотался. — Ты, тщедушное подобие члена моего клана, сжирающий каждого, кто даст тебе крупицу внимания, слабохарактерный малыш… А он думает, что ты великий глава стаи, поддавшийся ему! Пожалевший его Devoro!       Дьюдроп припал губами к ногам, исступленно целуя смуглую кожу. — Спасибо за призыв, Devoro, это было уморительно, а сейчас, позволь мне откланяться, я не закончил омовение.       Гасион напоследок обжег шею Дьюдропа жадным укусом и исчез с громким хлопком, оставив на шелковой подушке хрустальный шар, сжавшийся до размера горошины.       Дьюдроп упал без сил, растянулся на обжигающем полу, глотая слезы унижения. В комнату аккуратно скользнул Маунтин, замотал безвольное тело в простыню, стянутую с кровати, и поднял демона на руки, подхватив под коленями. — Ты молодец, — рядом появилась Кумулюс, надавила на челюсть, снова скованную спазмом, разминая. — Отлично справился, — Маунтин кивнул. — Мы отнесем тебя в купель аббатства, засыпай, — Кумулюс погладила его по обнаженной груди.       Дью отключился, смотря на то, как Маунтин тихо шепчет что-то одними губами.       Комнату заливал лунный свет.