Сказка под звёздным небом

      — Слышала, что Ренгоку-сан уходит? — спросила Мицури, неторопливо шагая рядом.       Мэй нервно улыбнулась, прижав к груди рабочий журнал с записями. Проклятье. Об этом говорили все с самого утра. Она медленно перевела взгляд на подругу и сделала глубокий вдох. Это была катастрофа, развернувшаяся в масштабах целой вселенной. Человек, в которого она безнадёжно влюблена, собирался уволиться и, по рабочим сплетням, планировал переезд в другой город — двойная беда. И это совершенно не входило в планы молодой учительницы ИЗО — Мэй Кавасаки.       — Да, — отмахнулась Мэй, чуть ускорив шаг.       Мицури сокрушённо покачала головой. Она была одной из немногих, если не единственной, кто знал о чувствах Кавасаки.       Мэй двадцать четыре, почти двадцать пять. Жила она настолько обыденно, что даже не помнила, когда последний раз что-то происходило, выходящее за рамки привычного. Внешне она тоже ничем особенным не выделялась — разве что парой блестящих фиолетовых заколок, весело переливающихся в её густых, тёмно-каштановых волосах. Мэй всегда думала, что она не из тех, кого можно назвать роковой красавицей. Она не чувствовала себя особенной среди других девушек, просто была собой, и этого ей вполне хватало. Кавасаки жила просто, не жалуясь на судьбу, где каждый день проходил в рутине: работа, дом и тихие мечты, которые заполняли её мысли.       Однако в её сердце, затерянном среди серых будней, горела и яркая искра — любовь к Кёджуро Ренгоку. Это чувство было единственным светом в её жизни, единственным, что заставляло сердце Мэй биться быстрее и придавало смысл каждому дню.       Они познакомились в её первый рабочий день. Тогда Кавасаки мчалась, как угорелая, молясь про себя, чтобы не опоздать, и ругая себя за то, что снова проигнорировала тридцать будильников, которые с семи утра не давали покоя. Она мчалась вперёд, сверкая пятками, с бутербродом в руке, который старательно дожёвывала на ходу. Её лицо блестело от пота, щёки пылали, а в глазах играли озорные огоньки. Но вот незадача — Фортуна решила вновь подшутить над Кавасаки. Похоже, ей не хватило утреннего хаоса сборов. На повороте Мэй эпично поскользнулась на ровном месте и с грацией картошки врезалась в случайного прохожего, повалив его на землю вместе с собой. И этим несчастным оказался её будущий коллега — Кёджуро Ренгоку, учителем истории. И, к тому же, её будущей любовью.       Когда он спросил: «Вы в порядке?», сердце Мэй пропустило тревожный удар. Ситуация была настолько неловкой, что даже поднять взгляд казалось настоящим подвигом. Тогда Мэй чуть не уткнулась носом ему в грудь, всё ещё нависая над мужчиной в несуразной позе. Ренгоку немного приподнялся, и его руки бережно подняли её на ноги, словно Кавасаки ничего не весила. Руки Ренгоку оказались большими, с аккуратными длинными пальцами, немного огрубевшими и шершавыми, усыпанными маленькими белеющими шрамами. Как у большой, дружелюбной обезьяны из детских книг, способной легко уместить Мэй в своих ладонях.       В груди у неё разлилось приятное тепло. Когда она подняла взгляд, в душе поселилась первая любовь. Одного мгновения хватило, чтобы отдать этому человеку своё сердце. Он был приятен лицом, и его наружность, как потом поняла Мэй, полностью соответствовала характеру. Высокий, с чуть загорелой кожей, густыми золотистыми волосами и весёлым сияющим взглядом. Прямой аккуратный нос, румяные щёки и мягкая улыбка на губах придавали ему облик тёплого, солнечного человека, который дарил веселье всем вокруг.       Но главное — он оказался невероятно добрым. Не накричал на неё, не рассердился, а просто достал из кожаного портфеля милый розовый пластырь и наклеил его на ссадину на её ладони. Мэй даже не заметила, что поранилась, настолько была увлечена им! Когда выяснилось, что они шли в одну сторону и работали в одном месте, он незамедлительно отвёл её в медицинский кабинет, чтобы обработать рану.       «Какая удача работать вместе…» — подумала тогда Мэй. Но, к её несчастью, их встречи становились всё реже, а разговоры — короче.       В основном это были лишь рабочие моменты, сопровождаемые фразами: «Доброе утро», «Здравствуйте», «Вам просили передать», «До свидания». Каждый раз, когда они оставались наедине, возникало ощущение, что между ними стояла невидимая преграда, мешающая диалогу. Если их пути пересекались, то только на школьных мероприятиях, где привычно громкий Ренгоку вдруг становился тихим, а стеснительная Кавасаки погружалась в ещё более глубокое молчание. Разговоры не клеились, а в воздухе витало тяжёлое, липкое напряжение, от которого зудела кожа.       Всё в Ренгоку казалось идеальным — настолько, что Кавасаки, с её неприметной жизнью, просто не могла с ним сравниться. Находясь рядом с ним, она терялась и даже не смела просить о том, чтобы быть ближе — хотя и очень хотела. Кроме того, Мэй понимала, что с другими Кёджуро вёл себя совершенно иначе. Он был энергичным, общительным, легко находил общий язык. А с ней словно старался избегать лишнего общения, не навязывался и держал дистанцию. Это только усиливало её неуверенность.       Они были как небо и земля — недосягаемые друг для друга.       — Что будешь делать? — не унималась Мицури, она же учительница музыки.       Не нужно было быть гением, чтобы понять, что она намекала на чувства Мэй. Последняя лишь с неловким смешком намотала прядь волос на палец. Конечно, она представляла себе это признание почти каждый день. Но всё в фантазии сводилось к тому, что он лишь неловко улыбался и отказывал ей. Даже в своих мыслях Кавасаки не могла быть по-настоящему счастливой.       — Не знаю, но завтра что-нибудь придумаю, — ответила она, хотя на самом деле имела в виду: «Ничего не придумаю».       — Хорошо, — пробубнила Канроджи, что означало: «Я тебе не верю».       Они остановились у окна, и нервная улыбка медленно сошла с лица Кавасаки, когда она заметила две фигуры во дворе. Среди них Мэй узнала Ренгоку и какую-то школьницу. Учительница ИЗО слегка сжала журнал в левой руке. Её брови нахмурились, а губы плотно сжались в тонкую линию. Мицури проследила за взглядом Мэй и тихо хмыкнула. Ренгоку часто слышал признания в любви, что было неудивительно, ведь он пользовался невероятной популярностью в школе. Его доброта, оптимизм, ум и чувство юмора легко очаровывали чужие сердца. А ещё он был чертовски хорош собой: его накаченное тело невозможно было скрыть под униформой, которая лишь подчёркивала широкие плечи и крепкие руки. Мэй невольно вспомнила, как в первый день он легко поднял её на ноги, и с трудом сглотнула; её воображение тут же нарисовало его горячие руки на талии, вызывая приятную дрожь по спине. Не влюбиться в такого человека, как Кёджуро, было невозможно.       Ренгоку что-то сказал длинноволосой девушке и неловко почесал затылок — привычный жест, когда ему становилось некомфортно. Мэй давно это заметила, наблюдая за происходящим со стороны. Школьница кивнула, склонив голову, резко отвернулась и быстро ушла прочь.       «Отказал», — пронеслось у неё в голове.       Кавасаки, оставаясь в тени, успела многое заметить в поведении Кёджуро: как он общался с другими и как позиционировал себя в обществе. Всё это находило отклик в её душе. Однако Кавасаки осознавала, что такому, как он, вряд ли будет интересно с ней. Мэй не могла представить, как могли бы сложиться механизмы вселенной, чтобы он обратил внимание на её чувства. Мицури часто упрекала её за такие мысли — но как иначе? Ренгоку всегда привлекал внимание, словно яркое солнце, освещающее день своей улыбкой. А она была тихой и неторопливой, предпочитая уединение и спокойствие. Они были полными противоположностями.       И при всём этом, из всех возможных людей, Мэй полюбила именно Кёджуро. Она знала, чем всё закончится: он откажет ей, как и многим другим — коллегам и ученицам, чьи сердца он уже разбил. Сколько раз он уже говорил «нет»? Не сосчитать.       И всё же… Любопытно, какие девушки в его вкусе?       Ренгоку, смотря вслед убегающей ученице, вдруг вздрогнул, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Он резко поднял голову, заметив девушек у окна. Мицури с невозмутимой улыбкой помахала ему, и он коротко кивнул ей в ответ. Мэй тут же опустила голову, словно стараясь не замечать происходящее. Затем Кёджуро перевёл взгляд на Кавасаки и, широко улыбнувшись, замахал ей обеими руками.       — Не посмотришь на него? — с улыбкой спросила Канроджи, продолжая махать историку, который неожиданно оживился.       Мэй пожала плечами и шагнула в сторону классов.       — Нет, — неловко буркнула она, уставившись в пол.       На это Мицури выразительно закатила глаза.

⋇⋆✦⋆⋇

      Весь день Мэй не находила себе места из-за предстоящего увольнения Ренгоку. Новость подтвердилась, когда он сам рассказал об этом сначала ученикам, а затем коллегам. На вопросы о причинах он отвечал, что хотел переехать ближе к семье, чтобы заботиться о больной матери.       Это означало, что все шансы на случайные встречи исчезали. Да и, по правде говоря, они не были настолько близки, чтобы общаться вне работы. Мэй всегда была довольно замкнутой. Контакты поддерживала лишь с несколькими одногруппницами и своей коллегой Мицури. О мужчинах и речи не шло — Кавасаки никогда не заводила с ними дружбу, не говоря уже о каких-то отношениях. Всё это как-то обошло её стороной — сначала учёба в школе, потом университет и поиск работы. Всё сложилось само собой.       Теперь же, с грядущим уходом Ренгоку, Кавасаки понимала: их связь навсегда оборвётся. Поэтому учительница ИЗО терзалась вопросом: стоит ли признаться в чувствах человеку, с которым она никогда не была близка, или лучше оставить всё как есть и не разрушать хрупкую грань «всего лишь знакомых, которые могут за неделю обменяться парой слов»? Если бы Мэй была смелее, она давно бы попыталась сблизиться с Ренгоку. Но неуверенность разрушала все её планы, а его популярность и частые отказы другим только усугубляли ситуацию. Так она и жила, пока не стало слишком поздно что-то менять. По крайней мере, так думала Мэй.       Рабочий день пролетел незаметно, и теперь Кавасаки, погружённая в тревожные мысли, направлялась домой. Остановившись под навесом у выхода из школы, она уныло взглянула на мрачное небо. Порывистый ледяной ветер гнал тучи с горизонта, дождь мягко стучал по крыше и листве. Вокруг не было ни души. Она зябко поёжилась и обняла себя за плечи, пытаясь согреть руки сквозь тонкую ткань рубашки. Может, вернуться в кабинет?       — Нет зонта?       Мэй вздрогнула и резко обернулась на звук. Перед ней стоял Кёджуро с привычным тёплым взглядом, от которого у неё всегда пробегали мурашки по рукам и шее. И сейчас не было исключения. Она тяжело сглотнула, чувствуя, как сердце забилось быстрее.       «Соберись! Может, это последняя возможность поговорить… наедине?»       Кавасаки попыталась сосредоточиться, уставившись в одну точку и нервно покусывая нижнюю губу. Глубокий вдох, затем сиплый выдох.       — Да… Забыла проверить прогноз погоды… Ренгоку-сан.       Её голос звенел, едва ли не срывался на жалостливый писк. Он внимательно осмотрел её с ног до головы, скользя взглядом по белоснежному воротничку рубашки с аккуратным галстучком, переходя на тёмно-коричневый сарафан с прямыми складками юбки. Спустя мгновение его взгляд вернулся к её лицу, и губы Ренгоку дрогнули в приятной улыбке.       — Вот как! — бодро воскликнул он, на что Кавасаки лишь слабо улыбнулась в ответ. Затем, подумав, добавил, махнув рукой с зонтом: — Забирай мой!       «Удивительно, сегодня он ведёт себя громче обычного. Со мной…»       На мгновение Кавасаки задержала дыхание, чувствуя, как румянец заливал её щеки.       — Что вы! Как я могу! — воскликнула она, всплеснув руками. — Не стоит утруждать себя, Ренгоку-сан.       В его глазах мелькнуло любопытство, быстро сменившееся лёгким недовольством при нахмуренных бровях.       — Кёджуро! — продолжал он всё так же бодро. — Нам стоит обращаться друг к другу более неформально вне школы.       — Но мы ещё на территории школы…       Напряжение в её теле постепенно исчезло, и Мэй глубоко вдохнула. Ренгоку рассмеялся, и его лёгкое настроение отозвалось в сердце Кавасаки.       — Это детали! — настаивал он, а затем шагнул к ней, раскрыв зонт и накрыв их обоих. — Тогда… Позволишь? Пойдём вместе, нам всё равно в одну сторону.       Вода всё так же стекала с крыши, громко разбиваясь о землю, а в голове шумели самые разные мысли. Точно… В первый день их знакомства Ренгоку расспрашивал её обо всём, и тогда он узнал, что она жила совсем рядом. Удивительно, что Кёджуро до сих пор это помнил. Мэй немного колебалась, стараясь справиться с волнением, которое нарастало внутри.       «Вдох. Выдох. Всё будет хорошо».       Кавасаки робко улыбнулась и сделала шаг навстречу, крепче прижав к себе сумку и ощутив, как бешено колотилось сердце.       — Хорошо, спасибо… Тебе.       Они двинулись вперёд. Дождь застучал по зонту, как по барабану. Мэй невольно прижалась к Ренгоку, укрываясь от капель, и почувствовала лёгкое прикосновение его руки, держащей зонт. Кавасаки слегка повела плечами, ощутив, как под кожей вспыхнули тысячи крошечных искр. Кончики пальцев приятно покалывало, а в горле появился лёгкий комок. Шли они неторопливо, наслаждаясь тишиной, которую нарушал лишь шёпот дождя и стук капель о мокрый асфальт. В воздухе витал аромат его одеколона — немного медовый, смешанный с запахом лаванды.       Кавасаки часто ловила себя на мысли, что почти ничего не знала о Кёджуро за пределами школы. Она видела его как открытого и жизнерадостного человека, всегда готового помочь — именно за это она его и любила. Но что скрывалось за этой яркой маской? Как он жил вне работы, когда снимал образ учителя истории? Говорили, что Ренгоку жил один и не заводил близких отношений с коллегами. Мэй сама часто испытывала одиночество и понимала, какого это. Интересно, не испытывал ли Кёджуро похожих чувств? Не было ли ему грустно? Странно, что, несмотря на его открытость, он всегда держал всех на расстоянии вытянутой руки. Словно чувствовал, что надолго в этой школе не задержится… Хотя, может быть, это всего лишь выдумки Мэй…       Теперь, когда Ренгоку собирался уволиться, шанс узнать его получше казался последним. Нельзя было упустить момент. Мэй должна была узнать хоть что-то, чтобы потом не жалеть о своей трусости. Поэтому… Она задала самый глупый вопрос из всех возможных:       — Тебе нравится дождь? — прозвучал её дрожащий голос.       «Ну да, Мэй, ты бы ещё спросила: нравится ли тебе дышать?»       Ренгоку немного замедлился. Его заинтересованный взгляд скользнул по её лицу, ловя смущённую улыбку. Кёджуро наклонился ближе, чтобы лучше слышать Мэй, и сказал спокойным голосом:       — Мне? Даже не знаю… Скорее да, чем нет! Раньше я часто сидел с матушкой в дождливые дни дома и смотрел на непогоду из окна. Дождь пробуждает во мне приятные воспоминания.       Его горячее дыхание коснулось её виска, и Кавасаки, не сдержавшись, шумно втянула воздух. Она напряжённо уставилась в одну точку, пытаясь собрать мысли в одну кучу. В груди разливалось сладкое томление, словно огонь, охватывающий всё тело. Ренгоку, заметив её реакцию, отстранился и выпрямился с ухмылкой на лице.       — Похоже, вы очень близки… — тихо шепнула она.       — Да! Я очень дорожу своей семьёй и близкими. А у тебя есть те, кем ты дорожишь?       Его вопрос заставил её задуматься. Смущение отступило, и Кавасаки нежно улыбнулась, что не ускользнуло от Кёджуро. Уголки губ Ренгоку едва дрогнули, а пальцы крепче сжали ручку зонтика. Всего на мгновение в его взгляде мелькнула загадочная искра и тут же ускользнула, спрятавшись за рабочей маской невозмутимости и дружелюбия. В голове Мэй сразу возник образ бабушки, которая воспитывала её с детства. Родителей она почти не помнила — они ушли из жизни слишком рано. Однако, несмотря на это, у неё всё равно был и есть близкий человек, воспоминания о котором всегда согревали сердце.       — Что? О, конечно… — задумчиво ответила она. — Мои друзья… и моя любимая бабушка, которая всегда была рядом. Она часто делилась удивительными историями о своей молодости, пока я запечатлевала их в своём альбоме. Я так любила рисовать в детстве, что могла бы делать это бесконечно — и днём, и ночью. Представляешь, когда-то мечтала стать художницей, но жизнь внесла свои коррективы… Не подумай, что преподавание мне не по душе — на самом деле, я просто обожаю детей! Ничто не сравнится с радостью, когда вижу, как они открывают для себя мир с новых сторон. Да и всё равно получается рисовать, хотя и не так, как хотелось бы. Просто была маленькая мечта о чём-то более… крупном, но не сложилось…       Увлечённая своими мыслями, Мэй на мгновение потерялась в себе, забыв обо всём вокруг. Водоворот воспоминаний настолько захватил её, что на лице Кавасаки невольно отразилась грусть. Если честно, Кавасаки немного жалела, что не пошла дальше в искусстве. В какой-то момент она просто схватила первый подходящий вариант, не пытаясь бороться за что-то большее. Хотя в глубине души мечтала стать иллюстратором и отправить свои работы на конкурс в галереи. Но решимости всё изменить не хватило. Ренгоку, заметив реакцию Кавасаки, чуть нахмурился, но быстро собрался и вновь улыбнулся.       — Мэй! — прервал он её.       Она вздрогнула, вернувшись в реальность, осознав, сколько всего наговорила Ренгоку.       — Да? — едва слышно произнесла учительница ИЗО.       — Мне кажется, ты недооцениваешь себя и свои мечты.       — Мне часто это говорят.       — Знаешь, иногда нужно просто попробовать, — прошептал он. — Может, стоит вернуться к рисованию?       Мэй задержала дыхание, почувствовав, как нежный трепет наполнил её до самых глубин души. Это была одна из тех черт, за которые она полюбила Кёджуро. Даже не будучи близкими, было очевидно: он никогда не оставался равнодушным к чужим переживаниям и всегда был готов поделиться советом. Вот почему дети и взрослые так тянулись к нему. Внутри Мэй вновь разливалось тепло — сладкое, как любимое какао. Это и была любовь. Она ощущалась, как воздух, которым она дышала, как вода, которую она пила. Любовь была в каждой клетке её тела, в каждой мысли, в каждом чувстве. Она стала всем, что имело значение в её жизни. Кёджуро… Он был её миром, её солнцем, её светом. Вся Мэй, от кончиков волос до кончиков пальцев, была наполнена чувствами к нему.       — Возможно… Но, если честно, мне немного страшно.       — Страх — это нормально. Главное — не бояться сделать шаг навстречу своим мечтам. Ведь хуже всего — ничего не сделать и потом жалеть, правда?       Глаза Мэй расширились, брови взметнулись вверх, а губы чуть приоткрылись от удивления. На мгновение она потеряла дар речи, словно не веря услышанному. В её взгляде промелькнула целая гамма эмоций — недоверие, радость и какая-то скрытая надежда.       — Правда… А если не получится?       — Если не получится, попробуешь снова! — прозвучал его низкий голос с едва уловимой ноткой веселья.       Мэй посмотрела на него с благодарностью. Всё-таки Кёджуро был удивительным человеком. Кавасаки всё ещё не верилось, что они смогли остаться наедине и спокойно поговорить по душам. После этого короткого разговора на сердце стало легче, словно исчез невидимый груз. Вдруг появилось желание что-то изменить в своей жизни…       — Жаль, что ты… — начала она, но её слова прервал резкий свист колёс.       В этот миг в нескольких сантиметрах пронёсся велосипедист, словно не замечая ничего вокруг, едва не задев Мэй. Однако Кёджуро среагировал мгновенно, заключив её в свои крепкие объятия и прижав к себе, чтобы уберечь от столкновения. Мэй застыла, ощутив каждой клеточкой кожи его нежные прикосновения. Сердце забилось быстрее от внезапного прилива адреналина и нежности. Из её горла вырвался судорожный полувыдох. В ушах звенел гул, руки и ноги дрожали.       Только спустя несколько минут Мэй поняла, что произошло — её едва не сбил неадекватный велосипедист. И теперь она оказалась в объятиях самого желанного мужчины на свете, чувствуя, как его сильная рука мягко легла на её талию. Прямо сейчас каждое его прикосновение разжигало в ней пламя, унося в мир, где существовало лишь это мгновение. Кавасаки ощущала биение его сердца, которое отзывалось в ритме её собственного учащенного дыхания. В голове закружилось — и всё это из-за Кёджуро.       Мэй осторожно отстранилась, не разрывая объятий, и мягко заглянула ему в глаза. Едва касаясь головой его подбородка, она ощущала, как Кёджуро смотрел на неё сверху вниз — с вниманием и той самой улыбкой, от которой замирало сердце. Его взгляд был настолько глубоким, что колени Мэй невольно задрожали, а внутри разлился волнительный трепет.       — Осторожнее, — прошептал он, едва шевеля губами.       — Спасибо… — ответила она, всё ещё ошеломлённая.       Ренгоку не торопился отпускать Кавасаки, внимательно улавливая каждое изменение в её выражении лица. Вокруг царила нежная тишина, изредка нарушаемая однообразным жужжанием города. Мэй тихонько дрожала, стараясь запечатлеть в памяти каждый миг, каждый взгляд, каждое касание рук, боясь, что такое больше не повторится.       — Не бойся, теперь всё в порядке.       К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается. Кёджуро первым отпустил её, и они неохотно отстранились друг от друга. Она всё ещё ощущала лёгкую неловкость и тепло его прикосновения на своей коже — это заставляло её сердце биться быстрее. Хотелось задержаться ещё на мгновение, но возможности просто не было… Как ни старалась Мэй замедлить ход времени, оно не щадило счастливых.       Оставшуюся часть пути они в основном обсуждали рабочие дела, но даже этому Мэй была безумно рада — ведь у них наконец-то получалось поговорить. Дождь закончился, и на мокрых плитах асфальта теперь отражались огни фонарей, создавая вокруг волшебную атмосферу. Кёджуро стряхнул капли с зонта и аккуратно его свернул. Мэй слегка повела плечами, представляя, как вскоре вернётся в тёплый дом и заварит ароматный чай. В воздухе витал свежий запах, смешанный с лёгкой вечерней прохладой. Небо постепенно темнело, и в соседских окнах загорались огоньки. Начинала просыпаться другая, более бурная жизнь. Кавасаки украдкой поглядывала на уверенно идущего Ренгоку и не могла не радоваться своему везению. Похоже, счастье всё-таки заглянуло и на её улицу.       «Как же с тобой хорошо, Кёджуро…» — без конца повторяла она в мыслях.       Наконец, они подошли к её дому — уютному гнёздышку Кавасаки. Остановившись друг напротив друга, они обменялись тёплыми взглядами. На душе было легко и спокойно — Мэй давно не чувствовала себя настолько счастливой. В тот же миг зашелестел слабый ветерок, игриво растрепав её волосы и обрамив нежное лицо. Она весело сморщила носик и фыркнула, и это невольно вызвало у Ренгоку улыбку.       — Я рад, — неожиданно сказал он.       — Чему? — удивлённо спросила она.       — Рад, что мы смогли поговорить.       Это было неожиданно. Очень. Мэй почувствовала, как её щеки запылали. Она растерялась, не зная, что ответить. Но, наблюдая за её смущением, Ренгоку был доволен — в его взгляде читалось удовлетворение. Кавасаки, не понимая происходящего, лишь тихо задыхалась от нарастающего трепета. Затем Ренгоку наклонился к ней, и их лица оказались так близко, что она могла разглядеть каждую деталь его улыбки.       — Ещё увидимся. Мэй… — прозвучал его невероятно тёплый, словно мягкий свет летнего солнца, голос.       Она кивнула. Кавасаки всё никак не могла прийти в себя.       Кёджуро ещё несколько мгновений всматривался ей в глаза, а затем просто развернулся и медленно направился в сторону своего дома, оставив Мэй наедине с бушующими в груди эмоциями.