Осенний день душной летней ночью

      Минхо с улыбкой стоял за деревянным ограждением тренировочной площадки, наблюдая за схваткой между Чонином и Феликсом. Омега и альфа двигались слаженно и быстро, размахивая тупыми тренировочными мечами, которые, хоть и не были острыми, все же передавали тяжесть настоящего оружия, позволяя ощутить реальность боя. Каждый их удар звенел в воздухе, и Минхо не мог не восхищаться их мастерством.       Хоть оружие и являлось скорее игрушкой, но Минхо заметил, что рукав рубахи Чонина был вспорот — Феликс, обычно мягкий и доброжелательный, превращался в свирепого воина, как только брал в руки меч. Его атаки были точными, быстрыми, несдержанными. Чонин же, более молодой и вспыльчивый, ловко парировал. В их схватке не было видно ни слабости, ни усталости — только чистое мастерство.       В лагере было много умелых бойцов, но то, как сражались Чонин и Феликс, их владение холодным оружием и страсть — делали их особенными. Самыми лучшими.       Минхо уже знал, что это именно они тогда сражались спина к спине на поляне, и не мог не восхищаться их умениями. Эти два оборотня словно вобрали в себя все лучшее от опытных бойцов стаи и превратились в настоящих мастеров, которым почти не было равных. А проиграть они могли только лишь друг другу.       Внезапно сосредоточенный Феликс глупо споткнулся о собственную ногу и рухнул на примятую траву с тихим шипением:       — Айщ! — он с досадой выпустил меч из рук.       Чонин, не теряя возможности, ухмыльнулся и встал над ним, с победным выражением лица направив кончик своего меча прямо в грудь поверженного соперника. Несмотря на явно дружескую атмосферу тренировки, в его глазах играло задорное пламя превосходства, а взгляд Феликса, хотя тот и лежал на земле, не был обескураженным и горел ответным вызовом.       Минхо тихо рассмеялся себе под нос. Этой парочке всегда удавалось добавить немного драмы даже в обычный тренировочный бой.       — Ну? — фыркнул Чонин, выгибая бровь и ожидая какого-то действия со стороны омеги. Его взгляд оставался острым, настороженным. Минхо, стоя по другую сторону ограждения, замер в нерешительности, не зная, вмешиваться ли или позвать кого-то на помощь. Ситуация на площадке накалялась, а напряжение витало в воздухе.       — Подожди, — раздался позади мягкий бас с оттенком добродушной усмешки. Минхо почувствовал знакомый аромат горького какао, который всегда сопровождал Чанбина. — Просто смотри.       Не оборачиваясь, омега слегка кивнул в знак согласия и вновь сосредоточился на разворачивающейся сцене. Феликс по-прежнему лежал на земле, откинувшись на лопатки, сжимая зубы от досады. Чонин, нависая над ним, выглядел так, словно контролировал ситуацию. Но вдруг, когда казалось, что все кончено, лис сделал шаг вперед, рухнув рядом с омегой, неожиданно потеряв равновесие.       Минхо вздрогнул, но прежде чем он успел осмыслить происходящее, Феликс молниеносно взлетел с земли, оказываясь сверху на Чонине. Его руки двигались так быстро, что Минхо не сразу понял, как это произошло — тонкий кинжал уже оказался под самым кадыком лиса. Чонин застыл, понимая, что его битва завершена. На лице Феликса засияла довольная ухмылка — он явно дразнил соперника.       — Ну? — откликнулся Феликс, отражая ту самую злую улыбку, что недавно играла на губах Чонина. Теперь, когда расстановка сил поменялась, омега, уверенно удерживая лиса на земле, с победным блеском в глазах ждал, когда Чонин признает поражение.       — Хорошо, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Чонин. — Ты выиграл. Доволен?       — Не совсем, — ухмыльнулся Феликс, устраиваясь поудобнее на груди альфы и сжимая его бока коленями. Чонин тихо зашипел, недовольно впившись пальцами в бедра омеги, не готовый к дальнейшим унижениям.       — Ладно-ладно, — сдался он, закатив глаза. — Я мою посуду за всей стаей до конца недели. Доволен теперь?       Но Феликс лишь хитро улыбнулся, его глаза сверкали весельем. В тот момент, когда Чонин попытался приподняться, омега ловко толкнул его обратно на землю, не давая альфе шанса вырваться.       — Все слышали? — звонко рассмеялся Феликс, вскидывая кинжал в воздух. — Малыш лисенок моет посуду за весь лагерь!       Издали послышались смешки и поддерживающие возгласы — кто-то даже захлопал, поддразнивая Чонина. Лис вздохнул, закрыл глаза, явно смирившись с этим унизительным поражением.       По всей тренировочной площадке разнесся веселый гвалт — волки радостно улюлюкали, восхваляя Феликса и его победу. Минхо невольно улыбнулся, наблюдая за их игривым состязанием. Чанбин, стоявший рядом, откровенно рассмеялся и начал хлопать в свои мощные ладони.       — И часто они так? — спросил Минхо с мягкой улыбкой, когда увидел, как оборотни, уже обратившись в зверей, гоняли друг друга по всей площадке. Лис снова проигрывал, позволяя волку Феликса кусать свои изящные острые ушки.       — Всегда, когда подходит очередь Феликса убираться после трапез, — усмехнулся Чанбин, не отрывая взгляда от шуточной схватки.       — Но Чонин же…       — Намеренно поддается? Конечно. А кто бы не поддался Феликсу? — с улыбкой спросил Чанбин, в его голосе слышалась доля гордости и восхищения. Но затем его выражение лица стало серьезнее, и он добавил: — Пойдем, Минхо. Чан хочет тебя видеть. Пора допросить пленных.       Минхо молча кивнул и двинулся следом за Чанбином. Внутри не было тревоги или страха, скорее — жгучее желание встретиться лицом к лицу с теми, кто был причастен к гибели его любимых родителей и стаи. Мысли об этом разжигали в нем холодную ярость, которую он всеми силами держал под контролем.       С каждым шагом он чувствовал, как о бедро мягко бьется кинжал, подаренный ему Хенджином. Лезвие было заговореное, способное прорезать даже металл, а уж отделить конечность от тела волка — не составит никакого труда. Минхо знал это и ощущал уверенность в себе.       С легкой, почти ледяной усмешкой на губах, он шагнул в шатер, где держали пленных. Внутри царила напряженная тишина, нарушаемая только дыханием и шорохом одежды. Минхо кивнул Сынмину и Хенджину, которые уже ждали внутри, а с Чаном обменялся долгим, многозначительным взглядом. В их молчании чувствовалась согласованность, словно они каждый день вместе занимались допросами врагов. Минхо бесшумно встал рядом с вожаком, словно это было его привычное место — место, которое он давно заслужил.       — Узнаешь его? — рыкнул Чан. Связанный волк, чей разум еще цеплялся за сознание, медленно поднял голову. Второй, сидящий рядом, выглядел хуже: его голова поникла на грудь, а дыхание было слабым и прерывистым. Минхо мельком глянул на него, и по телу пробежал холодок. Он не хотел знать, через что прошел этот сильный воин, чтобы оказаться в таком состоянии. Все вокруг, казалось, наполнилось атмосферой предстоящей расплаты.       Альфа поднял мутный взгляд на Минхо и ухмыльнулся окровавленными губами, с явной насмешкой в глазах, как будто сам факт, что омега стоял здесь, был для него унижением. Рваное дыхание, смешанное со звуком булькающей крови, вызывали болезненные судороги его тела, но он продолжал ухмыляться, будто не боялся предстоящей участи.       — Конечно. Эта сука прокусила мне палец, когда я пытался… — договорить альфа не успел, просто не смог — кулак Чана встретился с его челюстью, лишив сознания и пары клыков. Вожак замер над ним, тяжело дыша, а Минхо все также стоял рядом, не в силах вымолвить ни слова. Только хватал воздух раскрытым ртом и едва не задыхался от душного смоляного запаха.       Идиллию прервал Хенджин, который тенью втиснул свое стройное тело между альфой и омегой, и положил широкую ладонь на плечо вожака.       — Чан. Нам нужна информация, а не еще один труп. И, думаю, Минхо сам хотел бы… с ним потолковать, — мягко улыбнулся омега. И оказался сидящим на коленях перед плененным. Он обхватил лицо напротив руками и надавил на виски, а потом легонько подул в его губы. Альфа завозился, поморщился, но открыл глаза, вздрагивая.       — Ты прекрасен, как сама Смерть.       — И я ей стану, не сомневайся. Только сначала ответь на пару вопросов. — Хенджин кинул быстрый взгляд на Минхо, и, получив короткий кивок, поднялся.       Омега глубоко вздохнул, с трудом подавляя в себе инстинктивное желание завершить дело прямо сейчас — вспороть горло этому альфе и насладиться мимолетным чувством мести. Но он знал, что это будет слишком легкой смертью.       Изящным, но сильным движением, Минхо отвесил пленнику звонкую пощечину, от которой голова альфы резко мотнулась в сторону. Звук удара был оглушительным в тишине шатра. Альфа тихо застонал, не успев оправиться, как новый удар уже заставил его захлебнуться новым стоном. Минхо безжалостно схватил его за волосы, мокрые от пота и крови, рывком возвращая его лицо к себе. Ногти омеги впились глубоко в кожу, и он почувствовал, как альфа напрягся, не в силах сопротивляться.       — Вы напали на мою стаю, — прошипел Минхо — голос был низким, рокочущим, будто говорил за него его волк. Вся сдерживаемая ярость просочилась в эти слова, как яд. Он сжал волосы пленника еще сильнее, наслаждаясь тем, как тот заскулил от боли. — Вы убили моих родителей. Зачем?       Взгляд альфы был затуманен болью, но тот все равно глянул в глаза Минхо и тихо, хрипло рассмеялся.       — Нам нужен был ты, омега. В лесах всех четырех концов света ходят легенды о твоей красоте — Минхо с Юга. И этот щенок прав, — он кивнул в сторону взбешенного Чана, и снова уставился в глаза омеги, — ты должен был хорошо нам послужить. Весь, а не только твоя аппетитная попка.       Он снова хрипло залаял, а Минхо не стал сдерживаться — схватил свой висящий на поясе кинжал и вогнал в бедро альфы по самую рукоятку. Шатер наполнил болезненный вой, но Минхо только ухмыльнулся.       — И надо было ради этого убивать их всех?       — Мы не планировали, — хрипя от боли выдавил альфа и дернулся, но так сделал только хуже себе — кинжал пришел в движение, распарывая мышцы внутри. На сухую траву потекла его темная, вонючая кровь. — Мы хотели взять твоих родителей в плен и шантажировать, пока бы ты тут послушно собирал информацию. Но…       — Но что-то пошло не так, правда?       — Правда. Мы не ожидали, что щенок за это время поднаберет мозгов и научится планировать. Вместо того, чтобы слепо кидаться в бой. Да, Чан?       Почувствовав движение за спиной, Минхо отошел и от всей души восхитился тем, как сильные руки Чана ломают кость за костью в теле врага.       Не смея отвернуться от этой страшной картины, Минхо вспомнил, как тихо, но гордо встретили свою смерть его родители. В их глазах до последнего отражалась стойкость и сила, которую он теперь с трепетом вспоминал. Но к этому жалкому существу, что корчилось в муках у его ног, не было и капли сострадания. Он был всего лишь инструментом, и его смерть — не больше, чем справедливое возмездие.       Чан рыкнул, его голос был низким и угрожающим — рык настоящего волка, готового вцепиться в чужое горло. Он вытер окровавленные руки о штанины, ни на секунду не теряя контроля.       — Сколько вас еще осталось? От кого ждать нападения? — слова Чана прорезали воздух, а его взгляд, тяжелый и жесткий, был сосредоточен на пленнике.       На несколько мгновений в шатре повисла тишина, прерываемая только тяжелым дыханием связанного альфы и его свистящим кашлем.       — Немного. Но мы объединимся со стаями востока. Тогда ни тебе, ни твоему омежке уже не ходить под этой луной.       Слова его были наполнены злорадством и угрозой, пробирающей до костей. Минхо почувствовал, как в груди вспыхнул гнев. Сердце застучало быстрее, но внешне он оставался холодным, словно лед.       — Хенджин? — бросил вожак омеге, глаза которого заволокло белым, а потом тот помотал головой и кивнул, уже осмысленным взглядом смотря на вожака своей стаи.       — Он говорит правду.       — Хорошо. — Кивнул Чан и обратился к Минхо: — Есть еще вопросы?       — Нет.       — Ну, что ж. Пора и тебе отправить на Ту Сторону, грязный волк. — Чан, видимо, посчитал дело законченным, и без промедления потянулся к рукоятке кинжала, что торчала из бедра плененного волка, готовясь покончить с ним одним движением. Но вдруг его остановила мягкая рука, легшая на предплечье. Минхо, почти нежно коснувшись альфы, держал его.       Глаза омеги пылали. В них разворачивалась настоящая буря — смесь гнева, боли и жажды мести. Его взгляд был пронзительным, как первый майский шторм, переполненный сдерживаемыми эмоциями.       — Погоди, — прошептал Минхо тихим голосом, в котором чувствовалась необузданная сила. Это был его момент — право завершить то, что началось с гибели его родных. — Позволь мне, — попросил он, и занял место отошедшего в сторонку Чана. — Хенджин, приведи второго в чувства, — скомандовал Минхо и удовлетворенно кивнул, когда глаза и того зверя открылись.       Он коротко вздрогнул, явно узнав омегу, который стоял перед ним с покрытым кровью оружием в руке. И понял, что эта прекрасная и жуткая картина — последнее, что он увидит в своей жизни.       — Вы теперь одни, никто не придет спасти ваши жалкие шкуры. Не слишком приятно быть жертвой, правда? — с улыбкой проговорил омега, и глянул в мутное от крови лезвие кинжала, в отражении которого увидел собственный одичавший взгляд. — Когда мы придем за вами, муки ада покажутся вам спасением по сравнению с тем, что мы сделаем. С вами и вашими союзниками.       Договорив, Минхо поднял руку и двумя ударами всадил кинжал в шею волка, ломая позвонки, а второму, не желая более тратить время, просто перерезал глотку, с удовольствием смотря, как жизнь по капле вытекает из их тел.       Глубоко вздохнув, Минхо обтер кинжал об испачканную одежду уже мертвого альфы и посмотрел на Чана. Вожак, замерев, стоял рядом. Рот его был немного приоткрыт, он тяжело дышал, а единственный глаз был полностью черным.       — Спасибо, — тихо проговорил Минхо и вышел, поклонившись присутствующим в шатре альфам и омеге стаи.       С его уходом повисла тишина, которую прервал смех Сынмина.       — Если не он наша Луна, то кто тогда, Чан?       Чан не ответил, все еще глядя на колыхающийся полог шатра, за которым парой минут ранее скрылся покрытый кровью Минхо.

***

      — Минхо, постой! — крикнул Чан и нагнал омегу, дернув его за локоть и притягивая ближе к себе. Альфа совершенно не удивился прилетевшему в грудь удару крошечного кулачка. Где только сила хранилась в этом стройном теле. Видимо, выливалась, как вода из переполненного сосуда, когда было нужно.       — Отпусти меня! И отстань — мне нужно побыть одному. И вымыться, — тише буркнул Минхо, уже впрочем не пытаясь вырваться. Так и стоял, прижатый к альфе посреди поляны. Волки рядом занимались своими делами, только один Джисон впился в них внимательным взглядом круглых глаз.       — Оставлю, только… Позволь мне извиниться. Признаю, я был неправ насчет тебя с самого начала, — быстро проговорил Чан, не зная, сколько еще у Минхо хватит выдержки находиться рядом с ним. И не выкинуть чего-то такого, после чего альфе понадобится помощь лекаря.       Но Минхо молчал. Его потерянный взгляд блуждал по округе, пока не уперся в единственный глаз Чана, позволяя ему продолжать.       — Понимаю, ты вряд ли простишь мои слова и суждения на твой счет, но пойми, тогда я не мог иначе — мне нужно защищать стаю, а ты свалился на наши головы так внезапно… — Чан прервался и вздохнул, широкой ладонью зачесывая назад лохматые пряди темных волос. — Прости меня. Может не прямо сейчас, но дай шанс доказать, что я…       — Ошибся, называя меня шпионом и считая шлюхой, а? — вновь взъелся Минхо, но видя глубокое раскаяние в темном зрачке альфы рядом, вздохнул также тяжело, как сам Чан до этого. Мысли путались в голове омеги, но он не мог отрицать, что понимает поступки альфы. Сам бы сделал все, если бы стае грозила опасность.       — Да. Я ошибся и признаю это, Минхо, — серьезно выдал Чан, ослабляя хватку на локте омеги, но не отпуская его. Держал мягко, чуть поглаживая пальцами сустав под складками одеяния, и давал понять, что уже — больше — не желает тому зла.       — Хорошо, твои извинения приняты, альфа. А теперь пусти — от меня воняет, — фыркнул Минхо и без труда выпутался из захвата Чана, уносясь по привычному маршруту в сторону реки.       Чан смотрел ему вслед, когда почуял близкий запах сладких яблок.       — И долго ты здесь, Джи?       — Достаточно, Чан-а.       — Достаточно для чего? — сощурившись, поинтересовался Чан и обернулся. На губах Джисона играла легкая улыбка. Тот явно знал то, о чем сам альфа понятия не имел.       — Думаю, до тебя скоро дойдет. До вас обоих, — хмыкнул омега и упорхнул туда, куда совсем недавно ушел Минхо. А Чан только взгляд к безоблачному небу возвел — ох, уж эти омеги с их загадочными недомолвками и намеками, которые всегда рождали вопросов больше, чем ответов.

***

      После извинения Чана внешне между ним и Минхо мало что изменилось. Но омега все равно ощущал, что стало легче. Легче дышать. Легче просыпаться с первыми лучами солнца, не чувствуя той тяжести на груди, которая преследовала его с самого прибытия в стаю. Легче общаться с волками, без опаски, что его снова могут неправильно понять или осудить. Легче снова дарить улыбку — ту самую, искреннюю, которую Минхо долгое время не мог себе позволить.       Стая, казалось, тоже изменилась. Волки, которые раньше встречали его холодом и настороженностью, теперь смотрели на него по-другому. Они видели, с какой любовью и заботой Минхо относится к волчатам, играя с ними и защищая, как своих. Как помогает беременным омегам, поддерживая их и следя за хозяйством, словно все это для него — не обязанность, а естественный порыв души. И как он вместе с воинами ходит в дозоры, без устали преодолевая расстояния по лесам.       Но больше всего о принятии омеги говорили восторги его стряпней. Каждый раз, когда после трапезы раздавались восхищенные слова, Минхо чувствовал, что, несмотря на все трудности, он стал частью этой стаи.       Он и сам ни раз задумывался о несостоятельности своего изначально плана. В лагере ему было очень комфортно, омега без труда нашел общий язык с приближенными Чана и уже не представлял, как с молчаливой жестокостью может вспороть глотку их вожака.       Каждый раз, представляя себе, как на лице Феликса отразится горе, или как Чанбин взвоет от ярости, Минхо понимал, что никогда не сможет поднять оружие против кого-то из них. Эта стая стала для него больше, чем просто временным укрытием. Она стала домом.       Омега не чувствовал, что предавал свои прежние убеждения. Напротив, Чан дал ему новую цель — настоящую и справедливую. Вместо того, чтобы тратить силы на мстительное разрушение, Минхо мог направить их против истинных врагов — тех, кто убил его родителей и стаю. Эта цель была достойной, и ради нее омега был готов сражаться. Лишить жизни того, кто дал ему дом, семью и смысл, было бы самым низким предательством.              Теперь Минхо сосредоточился на другом — планировании предстоящего похода на восток.       В один из теплых, августовских вечеров он грелся после плотного ужина возле гаснущего костра, и мягко перебирал за ушами мех лиса. Минхо оказался прав — шкурку Чонина очень приятно гладить, запуская пальцы в плотный пух и разглаживая жесткую верхнюю шерсть.       Лис, лежащий мордой на его коленях, едва заметно урчал и подтявкивал, когда было особенно приятно, а Минхо невидящим взглядом глядел в черно-красные угли костра. Такими их и застал Феликс.       — Мин-а, Нин, — улыбнулся омега и подсел к Минхо, поглаживая короткими пальчиками бархатную переносицу лиса и смотря на младшего оборотня с огромной нежностью. — Я заварил Чану чай, но Хенджину срочно понадобилось бежать в лес за папоротником. Тебе не будет сложно отнести ему, пока меня не будет?       Минхо пожал плечами — почему нет. Так он и сказал омеге, не без сожаления согнав со своих колен теплого лиса, чтобы отнести питье вожаку. Феликс, как и любой другой в лагере, был хорошо осведомлен о проблемах Чана со сном, его ненормальной неспособности отдыхать и расслабляться, поэтому частенько готовил для него специальные отвары, которые может и ненадолго, но могли уложить альфу на ложе. Чан спал все также мало, но глубоко, поэтому по утрам выглядел отдохнувшим, не напоминая отражение в мутной воде.       Собрав на круглый подносик медный чайник и остатки ужина — потому что не заметил вожака со всеми во время еды — Минхо добавил два стеклянных стакана. Возможно, сделал это непреднамеренно. А, возможно, просто хотел провести с ним время и мирно поговорить.       Было уже довольно темно, когда Минхо пробирался через готовящийся ко сну лагерь к шатру вожака. А оказавшись перед его пологом, по привычке сделал глубокий вдох и только потом вошел внутрь. Но на этот раз оказался остановлен резким криком, от которого душа омеги ушла в пятки:       — Убирайся!       Минхо замер, не решаясь двинуться, и только потом поднял взгляд на Чана, вздрогнув. Поднос и все его содержимое с громким лязгом и звоном стекла полетело на пол, а Чан смотрел на него так, словно готов был броситься в любую секунду, как зверь, загнанный в угол.       Омега тихо вскрикнул, когда их взгляды встретились. Он никогда не видел Чана таким. Вожак был без своей привычной повязки, и перед Минхо открылось его лицо полностью. Один глаз Чана был черным и пылающим злобой, а второй — полностью белым, рассеченным глубоким шрамом.       — Чан, я… — голос Минхо дрогнул от этой пугающей картины.       Заметив это, Чан резко вскочил, обнажая клыки. Из его глотки вырвался глухой рык. Омега почувствовал себя маленьким и уязвимым перед этим хищником.       — Уйди! — рявкнул Чан с такой яростью, что у Минхо подкосились колени.       И он, не раздумывая, подчинился инстинктам. Развернулся и волком кинулся прочь, стремительно покидая шатер. В глазах все плыло, лапы сами несли Минхо вперед, а по пути он сносил кадки с водой и переворачивал утварь, даже не замечая этого. Тревога и страх захлестнули его настолько, что он не обращал внимания ни на звуки, ни на крики, раздавшиеся позади. В голове гудело одно — снова ошибся.       Минхо бежал долго, чувствуя, как внутренности сжимаются от горечи и обиды. И не только на Чана, но и на себя самого. Как он мог с такой неприкрытой брезгливостью отреагировать на шрам вожака? На ту глубокую рану, что несла за собой долгие страдания? Этот взгляд… Белый, безжизненный глаз Чана… Омега не справился со своими эмоциями, и теперь, возможно, потерял его доверие навсегда.       Лапы волка Минхо топтали влажный песок на берегу, а сердце бешено колотилось внутри. Но и его силы оказались не бесконечны — он упал в траву уже человеком, горько заплакав. Они же только начали более-менее нормально разговаривать, обсуждали стратегию, вместе охотились и вообще просто были рядом, а теперь… Омега все испортил, наверняка сильно обидел Чана, ранил его сердце и душу, и не знал, сможет ли вновь вернуть их хрупкий баланс обратно.

***

      Чан нашел Минхо быстро. Это оказалось несложно — он просто следовал за душным запахом обиженной полыни, который так ясно слышался на фоне мягких сухих трав. По тому, как черный волк приближался, запах становился все более явным, а сомнений, что вожак сильно напугал его своим криком, уже не оставалось.       Добравшись до скрутившегося в крохотный комочек омеги, черный волк медленно приблизился к нему и прислушался. Минхо спал, упав в высокую траву, и тихонько всхлипывал во сне. Эта картина разбитого, всегда такого сильного Минхо, ножом ударила по сердцу вожака, и он от досады цапнул свою переднюю лапу, наказывая себя за неосмотрительность.       Он тихонько, чтобы не нарушить беспокойный сон, подкрался к омеге, и прижался теплым боком к его спине, желая согреть Минхо, а уже на рассвете снова попросить прощения.       Уложив голову на сложенные лапы, Чан тоже заснул, окутанный запахом сухих трав и горькой полыни.

***

      Просыпаться Минхо не хотелось. Он лежал в мягкой траве, его приятно обдувал теплый ветерок, а нос щекотала пахнущая кедром шерсть. На границе сна и яви было приятно, можно было наконец расслабиться и не думать о том, как снова противостоять окружающему миру.       Омега улыбнулся, зарываясь пальцами глубже в длинный мех, пока его сонный мозг наконец не выявил третий лишний. Минхо распахнул глаза и отшатнулся, видя рядом глубоко спящего черного волка.       Первое, что он хотел сделать — снова бежать, сверкая пятками. Но рациональная его часть твердила, что скрыться от зверя он все равно не сможет. Да и поговорить им стоило, как взрослым.       Поэтому Минхо вздохнул и снова устроился рядом, утыкаясь лицом в мягкий, доверчиво открытый живот. И лежал так, пока альфа наконец не завозился, просыпаясь.       Он проморгался, заметив, что омега не спит, смотря на него пытливым взглядом, и низко опустил большую голову, не желая перекидываться в человеческую форму.       — Чан, — негромко начал Минхо, кладя свою ладонь на крепкую лапу волка. — Ты испугал меня. — Омега решил, что нет смысла юлить и он будет говорить правду, чего бы ему это ни стоило. — Ты правда думал, что мне будет противно?       Минхо медленно поднял ручку и уложил ее на широкую морду слева, едва касаясь старого шрама. Волк Чана тихо заскулил и тряхнул головой, скидывая руку омеги, но тот упрямо положил ее обратно, мягко поглаживая неровный рубец.       — Я… Прости, это правда было неожиданно. Но тебе не стоило кричать. — Минхо прикусил губу, отводя взгляд, но быстро вновь возвращаясь к волку. — Перекинься, Чан, нам нужно поговорить.       Волк смотрел на него неотрывно, в его единственном глазу боль мешалась с настоящим страданием, но он кивнул, предварительно лизнув опухшую щеку Минхо красным шершавым языком.       — Прости, — проговорил Чан. Его голова была все также опущена, а длинные пряди закрывали лицо. Он, вероятно, стеснялся своего ранения и не хотел, чтобы идеальный омега видел его изъяны.       Но Минхо был гораздо сильнее, чем придумал себе альфа, поэтому, не теряя больше времени, потянулся к нему и обхватил массивный подбородок, медленно поднимая его лицо.       И не смог сдержать восторженный вздох, который шел откуда-то из самого сердца.       На лице Чана будто замерли свет и тьма. Правый глаз был черным, как безлунная ночь, полный силы и боли, а левый — белым, словно припорошенный первым снегом, в котором пряталась вся хрупкость мира. Минхо пригляделся и заметил едва различимую темную радужку, которая когда-то отражала столько же эмоций. Но теперь этот глаз больше никогда не вернет себе прежний цвет и жизнь.       Эта мысль принесла с собой странную горечь, от которой сердце Минхо сжалось. В этом альфе было столько силы, решимости и боли, что он едва мог понять, как Чан справлялся со всем этим, продолжая стоять на ногах.       Зажмурившись, Минхо аккуратно прильнул губами, оставляя невесомый поцелуй чуть выше порванной брови, и вновь взглянул на альфу.       Чан сидел перед ним, обмякший и обессиленный, будто весь его мир рухнул в один миг. Его плечи были опущены, дыхание прерывистым, а взгляд — потерянным. Во всей позе читалась глубокая внутренняя мука — боль, которую он годами копил в себе, теперь окончательно сокрушила альфу.       Но вдруг Чан дрогнул, как человек, которого пробудили от страшного сна.       — Не делай того, что тебе омерзительно, Минхо. Я принимаю твои извинения, но это… лишнее.       — Чан, но я не…       — Минхо, я помню, чем закончилась наша первая встреча. Твои слова и… не надо, поверь, так будет лучше.       Глаза омеги расширились от шока. Первая встреча? О чем он толкует?       — Клянусь, Чан, тогда, на поляне, я увидел тебя впервые.       — Ну да, тебе ведь было настолько противно, что ты даже не вышел ко мне, когда я пришел в твой дом.       — Что? — слабо пролепетал Минхо и осел в траву. Его руки упали рядом, а сам он с глубоким шоком на лице смотрел в глаза альфы. — Ты… но когда?       — Минхо, не делай вид…       — Но я правда не понимаю, о чем ты говоришь, Чан! — не выдержав напряжения, омега вскинулся и закричал. Его бесили эти полунамеки, недомолвки и глупые обвинения в том, чего он не совершал. Ему нужны были ответы. Прямо сейчас.       — Ну хорошо, я освежу твою омежью память, — хмыкнул Чан, кажется приходя в себя. Да и разгорающийся внутри гневный огонь придавал ему сил. — Три года назад, в середине лета, я прибыл в твою стаю, чтобы просить твоей руки. Да, тот урод говорил правду — слава о тебе распространилась очень далеко.              Чан опять ухмыльнулся, видя с какой скоростью меняются эмоции на лице Минхо.       — Я увидел тебя лишь мельком, и понял, что уже не смогу уехать без тебя. Провел на юге несколько дней, чтобы собрать тебе самое изысканное приданое, которое только смог найти.       Он прервался, сморщившись, только сейчас понимая, каким юным дураком тогда был. Но что еще он мог сделать? Ворваться в чужой дом, закинуть омегу на плечо и увести в северный лес? Тогда туда бы точно пришла война.       — И я пришел к твоему отцу. Мы долго говорили, он несколько раз вежливо отказался, пока я не потребовал объяснить причину. Тогда он, наконец, передал мне твои слова.       — Какие слова? — едва слышно прошептал Минхо. Пальцы его до треска сжимали ткань одеяния, а сам он весь обратился в слух, не веря, что сказанное Чаном когда-то происходило в реальности.       — О том, что ты достоин большего, чем уродливый волк с Севера, — проговорил Чан, его голос был глухим, но в нем звучало что-то, что до сих пор жгло его изнутри.       Минхо в шоке прикрыл рот ладонью, не находя в себе сил сказать хоть что-то. Чан смотрел на него также молча, не скрывая застарелую боль, поселившуюся в его костях. Правда, на что он тогда рассчитывал? Зачем приезжал? Знал же, что для омег внешность альфы имеет не последнее значение. Но решил взять другим: своим положением вожака в столь юном возрасте и дорогими подарками. Как глупо…       — Но Чан… — Минхо все еще было трудно говорить, но он собрался, отыскав в себе силы. — Три года назад, летом, я был с папой с политическим визитом на западе и никак не мог видеть тебя или что-то передавать через отца.       Чан нахмурился, очевидно, не веря в сказанное, но и не видеть искренности в блестящих глазках омеги тоже не мог. Минхо задумался, вспоминая то время.       — Отец тогда сильно настаивал, чтобы мы с папой поторопились и уехали как можно быстрее. А вернулись мы только ближе к осени. Чан, о, мать Луна…       Пробормотал Минхо и уронил лицо в сложенные ладони. Он не плакал, но весь дрожал, эмоции выходили из него горьким запахом полыни. Получается, он обидел Чана даже не зная его? И…       — И ты поэтому ненавидел меня все это время? Потому что я якобы отказал тебе?       — Да, — не без труда, но подтвердил Чан. — Тогда я был молод и слишком неопытен. Воспринимал все гораздо… ближе к сердцу. И слова твоего отца стали ударом.       — И ты решил отомстить мне, сделав пленником?       — По началу, да. Но потом я заметил, что ты не просто красивый разнеженный омега. Ты настоящий воин, Минхо, и я не могу не восхищаться тобой.       Минхо покачал головой, словно пытаясь прогнать хаос из своей головы. Его взгляд был устремлен куда-то в пустоту, не фокусируясь ни на чем конкретном. Он пытался найти нужные слова, но в мыслях царила полная неразбериха. Чувства, что вырвались на поверхность разом, не давали ему сосредоточиться.       Но внезапно в его голове вспыхнуло осознание, и он тихо рассмеялся, хотя смех прозвучал натянуто, почти нервно.       — А я думал, что тряпки, которые я ношу, предназначались твоему жениху.       — Ну, по сути, так и есть, — ответил альфа и позволил себе короткую, едва заметную улыбку, которая заставила омегу замереть.       — Так я тебе нравлюсь?       — С чего такие выводы, а?       — Ты сватался ко мне, Чан! — возмутился Минхо, подавшись ближе к Чану и едва не сталкиваясь с ним нос к носу. Наверное, со стороны они представляли комичную картину: альфа и омега, замершие друг напротив друга на берегу. Только вот Минхо было совсем не до смеха. Ему нужно было знать настоящие чувства вожака.       — Это ничего не доказывает. Я повелся на рассказы о твоем личике.       — Но тебе нравится, как я сражаюсь.       — Да.       — Как веду себя с волчатами.       — Да.       — И как готовлю.       — Да.       — Я тебе нравлюсь, да?       — Да, — не думая проговорил альфа и замер, когда над берегом разнесся смех Минхо. А затем омега упал в траву, утянув его за собой. — Ты несносный омега, Минхо.       — Мне говорили. — Улыбнулся ему Минхо, щуря свои округлые блестящие глазки.       Они лежали рядом еще какое-то время, лениво следя за проплывающими на высоком небе облаками.       — Феликс говорил мне, что ты был сильно расстроен этой поездкой. Теперь я понимаю, почему, — задумчиво проговорил Минхо, вновь смотря на Чана, взгляд которого был устремлен ввысь. — Я обидел тебя, совсем этого не желая.       Омега перевернулся на бок и положил ладонь на середину груди альфы, чувствуя, как та медленно поднимается и опускается от глубокого дыхания.       — И ты все еще этого хочешь?       — Чего, Минхо?       — Сделать меня своим омегой?       Чан хмыкнул, медленно поворачиваясь к Минхо лицом. Он долго смотрел в его глаза, а потом мягко смахнул упавшие на лоб омеги отросшие пряди волос.       — А разве ты уже не мой? Живешь в лагере моей стаи, готовишь мне, заботишься о моих волчатах, спишь в моем ложе, когда вздумается.       — Эй, это было всего пару раз! — возмутился омега и ударил Чана в грудь, а потом рассмеялся, с искренней радостью глядя в глаза альфы. Чувствуя, наконец, как разжимаются на сердце тиски. — Может, я не стал твоим женихом, но могу стать твоим союзником. Не стесняйся меня, хорошо? — спросил Минхо, аккуратно поглаживая шрам на щеке Чана большим пальцем.       — Хорошо, Минхо. Этого пока для меня будет достаточно, — проговорил Чан, а Минхо почувствовал, как в воздухе между ними повисла невысказанная истина. Словно они оба понимали, что «пока» — это лишь отсрочка чего-то большего. Альфа, такой сильный, поверженный своей болью и прошлыми неудачами, был не готов открыть свою душу полностью. А омега, который слишком много пережил, боялся сделать первый шаг.