Осенний день душной летней ночью

      Не желая тянуть и отсрочивать неизбежное, Минхо принялся одеваться.       Перебирая принесенную Сынмином одежду, Минхо с легким удивлением узнал в ней типичный омежий наряд. Одежда была немного проще той, что носили омеги на юге, и отличалась более сдержанными, почти мрачными цветами. Ткань была прочной, будто созданной для суровых условий Севера. Минхо невольно задумался о том, кто бы мог носить этот наряд до него.       Но, откровенно говоря, почти никого из лагеря Минхо и не видел. Только Феликса, но тот носил плотные кожаные штаны и темную рубаху с портупеей на поясе, но без ножен. Возможно, он тоже был воином стаи Бан, поэтому всегда должен был быть готов к внезапной атаке или битве.       Минхо без сожаления сбросил с себя пропахшую потом и измятую за несколько дней пребывания в койке рубашку. Ощущение свободы от затхлой ткани было приятно, и он с облегчением надел принесенные ему чистые шелковые штаны и длинную тунику. Ткань оказалась удивительно нежной на ощупь и слегка холодила кожу, что очень понравилось омеге.       Затем он накинул темно-синий кафтан с широкими рукавами, сшитый из тяжелого бархата. Минхо обратил внимание на замысловатый серебристый узор, покрывающий ткань и подумал о том, что в стае знали, кто он такой — наряд выглядел так, будто должен был подчеркнуть его статус.       Одетый, Минхо почувствовал себя немного увереннее — чистая одежда защищала его не только от холода, но и от тревог, что терзали душу.       Перед тем, как выйти к Сынмину, Минхо сделал глубокий вдох и медленно выпустил через нос воздух, пытаясь успокоиться и успокоить свой взбесившийся от нервов запах. Волнение волнами накатывало на него, заставляя руки чуть подрагивать, а сердце стучать где-то в горле. Страх перед предстоящим разговором с Чаном сковывал его цепями.       Но вместе тяжелыми мыслями, внутри Минхо все еще горела привычная искорка свойственной ему решимости. Несмотря на свое плачевное положение, омега заставлял себя помнить, что он — сын вожака стаи, а в крови его течет сила убитых родителей. Минхо вспомнил прощальную улыбку папы, и это придало ему уверенности и твердости.       — Я буду бороться до конца, — шепнул он в темноту шатра и кивнул сам себе. Если от предстоящей встречи будет зависеть его будущее, то Минхо примет этот вызов с честью. Страх никуда не делся, но теперь, сдерживаемый волей омеги, был под контролем.       Пока Минхо был уверен только в одном: он не позволит Чану увидеть свою слабость. Даже если придется сражаться за свою жизнь, он встретит эту битву лицом к лицу, с достоинством и храбростью, на которые способен.       Гордо подняв голову и выпрямив спину, Минхо откинул полог шатра и шагнул в темноту ночи.       — Отведи меня к своему вожаку, Сынмин.       Альфа встретил его скучающим выражением на лице, кивнул в сторону и повел через спящий лагерь.       Глаза Минхо быстро привыкли к мраку поздней ночи, и он с любопытством огляделся. Окруженный высокими соснами лагерь волков представлял собой четко организованное пространство, являвшееся будто частью леса. Где-то невдалеке шумела река.       В самом центре располагался большой, уже потухший костер, но угольки все еще краснели, отдавая свое тепло и светясь мягким красно-желтым светом. Рядом, на большом валуне, стояли котелки. Вероятно, воины приходили сюда не только погреться, но и приготовить себе пищу.       Шатры, мимо которых Минхо и Сынмин проходили, располагались вокруг костра и выглядели просто, но надежно и функционально. Некоторые были покрыты шкурами животных, дополнительно изолирующими их от холода. Входы защищали тяжелые полотнища, пропитанные смолой для дополнительной защиты от ветра и влаги.       По периметру Минхо заметил освещенные тусклыми лампами сторожки часовых. Волки почти не переговаривались друг с другом, а зорко следили за лесом, чтобы в случае опасности мгновенно среагировать. У каждого из них на поясе был меч или кинжал, на случай, если отбить атаку клыками и когтями не получится.       В основном было тихо, но ветер время от времени приносил с собой тревожащие звуки: скрип веток, шорохи трав или вздохи спящих животных. В такие моменты Сынмин на мгновение задерживался, чтобы оглядеться и убедиться, что их путь безопасен. Минхо, идущий следом, останавливался тоже, видя, как свет луны отражается в настороженных глазах альфы, делая их еще ярче.       Путь через лагерь был недолгим, когда, наконец, перед ними показался самый большой шатер, достойный вожака стаи. Изнутри пробивался свет, а тени двигались по стенам, давая понять, что кроме Чана внутри есть кто-то еще. Да, со стороны Минхо было глупо надеяться на приватный разговор, и омега не знал, выдержит ли противостояние против группы.       Оказавшись у самого полога, Сынмин откинул его и учтиво пропустил Минхо вперед.       Внутри шатер был просторным и до странного простым. Пахло смолой и хвоей.       Омега не заметил никаких атрибутов, которые бы указывали на статус альфы, как вожака. Не было ни кичливых металлов или военных трофеев. Только самое необходимое убранство: для дополнительной защиты от холода брезентовые стены были увешаны шкурами животных, а пол покрывал толстый стеганый ковер. Ложе, что располагалось чуть поодаль, было скромно отделено ширмой, а по центру стоял низкий, крепкий стол, за которым на подушках расположились соратники Чана, с альфой во главе.       Сынмин тенью прошмыгнул рядом с Минхо, и уселся на свое место между альфой и омегой. Присутствующие, их Минхо насчитал семь, со спокойным интересом следили за ним.        Феликса, Сынмина и, к сожалению, Чана Минхо уже знал и не постеснялся рассмотреть других.        Слева от Феликса сидел удивительно стройный омега. Его черные волосы свободно струились по плечам, кое-где в пряди были вплетены шнурки с разноцветными перышками на концах. На его изящных пальцах красовались массивные кольца с камнями, а на тонких запястьях – деревянные браслеты с вырезанными на них руническими символами. Взгляд омеги был пронизывающим, почти гипнотическим, как будто за его глазами скрывалась тайна мира, недоступная простым смертным. Минхо невольно задумался, что было в нем что-то неестественное и очень далекое.        Напротив омеги, по другую сторону стола, находился еще один альфа. Он не улыбался, а лицо его имело несколько надменное выражение. Глаза альфы были сощурены и в глубине искрился хитрый, лукавый блеск, который мгновенно выдал в нем лисицу. Минхо никогда не слышал о том, что лисы могут жить в волчьей стае, но этот молодой альфа, очевидно, имел здесь особенное положение, раз сидел за одним столом с вожаком. Все в его облике – от изящно очерченных губ до плавных движений – намекало на скрытую силу и тонкий ум, способный плести интриги не хуже, чем охотиться на добычу.       По правую руку от Чана сидел крепко сбитый альфа. Хоть он и превосходил всех присутствующих физически, Минхо не чувствовал от него угрозы. Черты его лица были мягкими, а взгляд – добрым, но цепким. Он оставался расслабленным, но следил за каждым из присутствующим, и вел себя как опытный разведчик.        Не трудно было догадаться, что сейчас омега оказался в окружении тех, кто сражался за свою стаю на поляне несколькими днями ранее.       Минхо не предложили присесть, но он решил не ждать приглашения. Сохраняя достоинство, он уверенно подошел к единственному свободному месту и опустился на подушку, грациозно сложив руки на коленях. Омеге не раз приходилось присутствовать на собраниях вместе с отцом, и он прекрасно знал, как нужно себя вести. Очевидно, в отличии от того варвара, что сидел прямо напротив него.       Чан пристально изучал его, и Минхо делал то же самое. Омега не отводил взгляд, и вскоре заметил, что лицо Чана было не просто уставшим. Альфа был изможден долгим походом, и держался только на внутренней силе, которая и делала из него настоящего воина и вожака целой стаи.       — Ты хотел меня видеть? — рискнул нарушить тишину Минхо, голос его был тихим, но уверенным. Внезапно справа кто-то завозился, раздался короткий смешок, и Минхо невольно повернул голову в ту сторону, встречая взгляд одного из сидящих.       На него круглыми большими глазами смотрел омега. Взгляд его лучился добротой, а на щеке красовался свежий порез. Не похоже, что от оружия, скорее по неосторожности напоролся на ветку в темноте. От него пахло свежим ветром и чуть забродившим, сладковатым яблоком. Минхо слабо улыбнулся ему и получил такую же короткую улыбку в ответ. На сердце стало чуточку легче.       — Как ты попал к Вон Ылю? — Чан, очевидно, решил не тратить время на приветствия и сразу перешел к делу. Минхо едва глаза не закатил: конечно, зачем растрачиваться на знакомство, если можно сразу начать выяснять, не разведчик ли он.       — Будет ли что-то зависеть от моего ответа, если ты и так уже все решил?       — Не играй с огнем, омега. Просто ответь на вопрос. И постарайся быть убедительным.       — У меня есть имя. Или волков Севера не учат быть обходительными с гостями?       — Гостями? — Чан насмешливо выгнул бровь и обнажил в оскале клыки. Минхо старался сделать вид, что ничуть не испугался этого выражения, точь-в-точь похожего на то, что он видел на поляне за пару минут до начала бойни. До того, как альфа кинулся на своего врага. — Ты не гость в этом лагере, а пленник. Будешь делать то, что я скажу. И отзываться на те имена, которыми я тебя называю.       Минхо выгнул бровь. А потом сказал то, чего не должен был, но сдерживаться он уже не мог. Да и какая разница, если все равно убьют?       — Так ты, выходит, решил воспользоваться щедрым подарком того урода и отдать меня своим людям? Что же тогда будет отличать вас друг от друга, о великий вожак?       Зубы Чана скрипнули в тишине, а пальцы сжались в кулаки. Взгляд альфы пылал раздражением и гневом, а сам он распространял удушливый запах тлеющих сосновых веток. Минхо поморщился, что, конечно же, не укрылось от единственного зоркого глаза Чана, и он медленно начал подниматься со своего места.       — Минхо. Чан. Прекратите, давайте спокойно все обсудим, — вмешался внезапно Феликс, поднимая руку и жестом прося альфу сесть на свое место. — Вы все устали от долгого перехода, а Минхо измучен ранами, поэтому будет лучше, если мы как можно скорее разойдемся.       Минхо с благодарностью кивнул омеге, решив, что действительно перегнул. Но и молча сносить пренебрежение Чана он не мог. Да, зря, получается, отец учил Минхо переговорам — еще чуть-чуть и он развяжет новую войну, которую точно не сможет выиграть.       Набрав в легкие горчащий воздух, омега быстро произнес:       — Он и его отряд напали на мою стаю. Они убили всех, в том числе, моих родителей.       — Кроме тебя.       — Кроме меня.       — Интересно, почему?       — Как ты смеешь обвинять меня в том, что я остался жив? — Минхо выгнул бровь и чуть склонил голову. Пальцы его сжались в кулаки, а природный запах вспыхнул горечью. Он буквально в мгновение потерял все, остался один, видел, как умирали волки его стаи, а теперь Чан ставит ему это в вину?       Глаза Минхо пекло от обиды и разочарования. Сейчас ему как никогда хотелось оказаться в нежных объятиях папы и по-детски разрыдаться, а не строить тут из себя непойми кого перед этим заносчивым, жестоким Чаном.       — Возможно ты слышал их разговоры во время похода? Что они планируют? С тобой пришла не вся стая Вон Ыля, а значит…       — Значит мне будет кому передать информацию, да? — Минхо закончил мысль за альфой, сидящим по правую руку от вожака.       — Прости, но да, — подтвердил он, поджав пухлые губы.       — Ну что ты, не извиняйся. — Минхо выдавил из себя неприятную улыбку и взглянул на Чана в упор. — Я ничего не слышал и ничего не знаю. Был несколько занят тем, что пытался выжить, поэтому не обращал внимания на разговоры вокруг!       Чан вновь обнажил клыки и Минхо подумал, что вот сейчас-то он точно бросится на него и вырвет глотку. Ну и хорошо, так омега быстрее окажется с любимыми родителями.       Но альфа не двигался, просто смотрел, прожигая Минхо своим горящим черным глазом до самого позвоночника. А потом внезапно усмехнулся, откидываясь корпусом чуть назад.       — Наверняка ты думаешь о том, что скоро все закончится. Что я оборву твою жизнь прямо сейчас. — Минхо внутренне содрогнулся, не веря, что Чан так легко его прочел. — Но нет, омега. Для тебя смерть простым выходом не станет.       Загипнотизированный спокойным, низким рокотом альфы, Минхо не отводил от него взгляда, хотя сердце его бешено колотилось в груди. В горле застрял ком, но омега не собирался показывать свой испуг еще больше. Он и так уже потерял все, оставалось только его достоинство.       — Ты недооцениваешь меня, — произнес Чан почти задумчивым тоном. — Ты мне нужен здесь, живым. И с этого момента ты будешь служить моей стае.       Минхо вздрогнул, ощущая последнюю фразу Чана как удар кинжала в сердце. Огонь гнева, готовый пожрать все на своем пути, ярко вспыхнул в груди омеги. Как смеет Чан, этот надменный альфа, требовать от него, сына вожака, служить ему? Минхо воспитывали гордым омегой, учили стоять за себя и уважать других, если к нему самому проявляли уважение. Но заставлять его выполнять чужие приказы, особенно тех, кто забрал у него свободу? Немыслимо.       Его кулаки непроизвольно сжались, ногти впились в ладони так сильно, что стало больно, но он даже не заметил этого. Минхо чувствовал себя униженным.       — Ложитесь спать, вы хорошо потрудились эти дни. Я благодарен, — почти мягко произнес Чан, с намеком на улыбку кивая своим соратникам.       Альфы и омеги в шатре зашевелились. Они в полголоса желали друг другу добрых снов и расходились. Когда Минхо увидел, с какой нежной улыбкой Феликс сжал плечо Чана перед тем, как уйти, то ощутил себя как никогда одиноким. На смену гневу пришли обида и отчаяние. Теперь им распоряжались, словно вещью.       Когда шатер полностью опустел, а голоса ушедших стихли, Минхо все также сидел на своем месте, каким-то третьим чувством понимая, что к нему пожелание доброй ночи не относилось.       Он не мог больше физически выдерживать взгляд Чана, поэтому низко опустил голову, вглядываясь в полированную поверхность стола. А затем дернулся, остервенело закатывая широкие рукава кафтана и протягивая альфе руки. На его нежных запястьях все еще краснели глубокие ссадины от грубых веревок.       — И каким будет первый приказ, альфа? Свяжешь меня и заставишь греть твою постель? — Минхо говорил тихо, едва выталкивая слова из сжатой спазмом глотки.       — Привилегию греть мою постель еще нужно заработать. Неужели ты думаешь, что я пущу тебя на ложе после того, что с тобой сделали?       Глаза Минхо расширились от неверия. Он в ужасе отпрянул от альфы, едва не завалившись на спину. А потом вскочил на ноги, чувствуя, как по щекам бегут так отчаянно сдерживаемые горячие слезы.       — Ты… ты просто чудовище, — с трудом исторг из себя омега и вылетел из шатра, чувствуя как с каждым шагом все больше слабеют ноги, а голова кружится от гула внутри.       Когда полог за Минхо закрылся, а ткань перестала колыхаться, Чан тяжело вздохнул и зажмурился. Он сделал несколько глубоких вдохов, насыщая легкие остаточным запахом диких трав, который исходил от Минхо, и поморщился, чувствуя горькие ноты оскорбленной полыни.       — Думаешь, что я чудовище, Минхо? Но я намного хуже.       Чан сдернул с лица повязку и сжал пальцами виски, проклиная себя за все только что произошедшее.

***

      Бежать — была первая мысль Минхо после того, как он покинул шатер Чана. Бежать, и плевать, что ночь, что лес сейчас слишком темен. Плевать, что один долго не протянет. Сейчас перспектива потерять свою жизнь уже не казалась плохой — Минхо неистово этого желал.       Он не видел, куда свернул, но на границе лагеря, вдали от сторожек постовых, остановился, взглянул на луну и прикрыл глаза, делая глубокий вдох и сосредотачиваясь на внутреннем звере. Омега был в смятении, поэтому быстро воззвать к своему волку не получилось — он потерял драгоценное время и оказался схвачен. Крепкие руки держали его поперек живота, а вокруг вился горький миндальный аромат.       Минхо на секунду замер от неожиданности, а потом забился, пытаясь вырваться, будто пойманный в силки олененок.       — Отпусти меня! — взрычал он и попробовал садануть Сынмина локтем в живот. Но все оказалось напрасно — альфа превосходил его физически. Да и спокойствие его, против взбешенного состояния Минхо, тоже играло на руку. И совсем не омеге.       Очень быстро Минхо понял, что сопротивляться бесполезно, да и в волка он перекинуться не мог, поэтому обмяк всем телом, мешком повиснув в крепкой хватке.       — Куда собрался?       — Прогуляться, — буркнул Минхо и встал на ноги, не желая показаться еще более жалким, чем уже был.       — Поздновато для прогулок. Пойдем, провожу тебя до шатра, — совершенно спокойно парировал альфа, и разжал руки. Минхо заметил, что Сынмин, будто опасаясь, что омега опять что-нибудь выкинет, задержал ладонь на его талии, но, не встретив нового сопротивления, отпустил.       — Очень мило с вашей стороны, что спать я буду на ложе, а не на улице, как псина.       Сынмин за его спиной тихо фыркнул и мягко подтолкнул омегу между лопаток, направляя его на верную дорогу.       — Я же говорил, что ты не захочешь спорить с Чаном, но нет. Почему просто не ответил на вопрос? — странно, но в голосе Сынмина Минхо слышал сожаление. Будто альфа правда жалел о той сцене, что развернулась в шатре вожака.       Минхо вздохнул — понимал, что сам себя на это обрек, но по-другому не мог. Просто не умел. Сынмину отвечать он не стал, а просто шел дальше в тишине, изредка прерываемой криком ночных птиц.       Оказавшись у шатра, Минхо кивком поблагодарил сопровождающего его альфу, и скрылся внутри. Дождавшись, пока шаги Сынмина стихнут, он упал на свою жесткую койку и зарыдал.       Минхо сжимал пальцами тонкую подушку и позволял своей боли и обиде выплескиваться горькими, горячими слезами. Запах полыни фонил, наполняя все пространство горечью, но омеге было плевать. Слишком разбитым он сейчас был.       Ночью Минхо так и не уснул, жалел себя и долго плакал, периодически проваливаясь в черноту. Но когда за пологом забрезжил слабый свет, он поднялся и вышел наружу. У часовых омега узнал, как ему добраться до реки, а те, оценив внешнее состояние Минхо, просто проводили его, оставив одного на берегу.       Вокруг было тихо, но сейчас Минхо не думал о том, чтобы сбежать. Нет, у него был другой план.       Он скинул себя одежду, тщательно промыл ее в быстро текущей воде, стараясь удалить запах своего отчаяния с ткани. Его руки покраснели от холода, но когда омега наконец был удовлетворен, то разложил ее на ближайшем большом камне, давая высохнуть на утреннем солнышке.       Потом он сам залез в реку, даже не чувствуя прикосновения ледяной воды к перегревшемуся телу. Мылся он так же свирепо, как и стирал.       Его бледная кожа быстро покраснела, а на руках, бедрах и животе проступили алые царапины, в некоторых из которых собрались бисеринки крови — Минхо совершенно себя не жалел. Омега стиснул зубы и тер, тер, тер свое тело, пока пальцы не свело судорогой от холода.       Затем он вышел и упал в невысокую траву у берега, обхватив себя руками и пытаясь хоть немного согреться.       Солнце светило, кожа медленно впитывала в себя тепло лучей, а сознание Минхо становилось таким же ясным.       Он думал о том, что раз Чан приказал служить, то Минхо покажет ему, каким идеальным омегой для стаи он может стать. Он влюбит в себя каждого волка, от самого мелкого новорожденного волчонка до почтенного старика. Им будут восхищаться, будут беззаветно любить. А потом Минхо нанесет удар — всадит кинжал в грудь Чана по самую рукоятку. И насладится предсмертным отчаянием на его лице.       Минхо улыбнулся сам себе, оделся и пошел обратно в лагерь. Папа говорил, что его обаянию невозможно сопротивляться. Говорил, что искорки в красивых глазках омеги могут влюбить в себя кого угодно.       И Минхо верил. Пусть сейчас эти искорки были скорее отсветами от падающих, умирающих звезд.