Осенний день душной летней ночью

      Когда добрались до лагеря северных волков, Минхо мало что соображал. Отличал, пожалуй, только то, что уже глубокая ночь — было преимущественно темно, а яркие всполохи горящих костров слились в аляпистый калейдоскоп.       Кто-то толкнул Минхо в спину и что-то крикнул на неизвестном ему языке, и омега рухнул на колени — ноги от долгого перехода не держали совершенно. Он замечал движение рядом, но ни на чем не мог сфокусировать взгляд. Ресницы его слиплись от текущего пота и редких оброненных слез. Глаза жгло от соли.       Минхо не видел себя, но знал, что выглядел жалко. Избитый, израненный, в изодранной одежде, которая еще недавно была изысканной шелковой мантией, достойной сына монарха пусть небольшого, но гордого племени. Вчера — наследник, сын-омега вожака, а сегодня — покрытый синяками пленный раб. Минхо было горько за себя, но его сердце разрывалось от жестоких картин расправы над его семьей.       Их застали врасплох в переходе между поселениями. Отца убили первым — стрела вошла в горло и до середины пронзила грудь. Минхо даже испугаться не успел, когда оказался залит по самые пятки его горячей кровью. Следом за вожаком отправились опытные охотники, которые сражались, как в последний раз, но погибли, один за другим.       Минхо защищал папу до последнего — успел схватить у одного из умирающих лук и стрелы, но что он мог сделать с десятком стрел в колчане, один против небольшого, вооруженного отряда. Папу убили быстро, одним взмахом кривого кинжала перерезали глотку, но Минхо не мог позволить себе отвернуться или зажмуриться — был с ним до самого конца, пока глаза горячо любимого родителя не потухли. Напоследок Минхо увидел его улыбку — нежную и робкую, и она навсегда останется глубокой незаживающей раной на сердце омеги.       А сейчас он стоял на коленях среди костров, уже даже не пытаясь понять, кому и за сколько его хотят продать. Он наверняка представлял ценность. Ослепительно красивый молодой омега, в самом расцвете брачного возраста, сможет подарить крепких щенков любому альфе. Когда-то, Минхо помнил, к нему сватались альфы, которые прибывали на юг из-за высоких дальних гор. Искали среди острых горных хребтов их деревушку и преподносили вожаку самые богатые дары за его сына. Но вожак стаи Ли был непреклонен и тверд — сын выберет свою пару сам, чем Минхо и пользовался, отшивая заносчивых альф одного за другим. Тогда он мог себе позволить гордо воротить нос от неугодных, чувствуя крепкую поддержку за спиной.       Но отец погиб, защитить Минхо сейчас некому, и его отдадут как племенную кобылу в стаю варваров, о которых омега ничего не знал.       Минхо не заметил, как сзади к нему подошел альфа, а следом на его макушку полилась ледяная вода. Омега запрокинул голову, жадно ловя высушенными губами капли: голод, боль и жажда преследовали его, поэтому он не собирался терять возможность напиться хотя бы так.       Вода смыла липкую пленку с глаз Минхо, и он огляделся. На поляне, куда его привели, горело три кострища. Рядом сидели и стояли волки-поселенцы — человек пятьдесят, ни много ни мало.       Те, кто сидели, расположились на шелковых подушках и стеганых коврах, точно также, как и альфа, сидящий напротив центрального костра. Поза его была расслабленной, одна нога подогнута, а на колене второй лежала увешанная цепями рука. Минхо поднял на него взгляд и содрогнулся — альфа смотрел прямо на него. Все нутро омеги перевернулось. Он тысячи раз видел боевые ранения, сам не раз их получал, но альфа имел совершенно особенный, ужасающий шрам. Неровный, красный рубец пересекал его мужественное лицо, начинаясь на лбу с левой стороны, разрывая бровь и заканчиваясь на середине щеки. Плотная повязка с замысловатой вязью прикрывала его левый глаз, который, по всей видимости, этот воин утратил в жестокой схватке.       Правый глаз альфы оказался черен, как ночь вокруг, и в нем отражались всполохи костров. Взгляд его был полон суровой решимости, одновременно прекрасный и страшный, как сама природа в ее диком проявлении. Контраст между яркой красотой сильных черт вожака и уродством шрама создавал образ, на который Минхо не мог не смотреть, как ни старался. Высокий лоб, резко очерченные скулы и плотно сжатые твердые губы указывали на силу не только физическую, но и на внутреннюю стойкость. Густые, темные волосы, собранные в небрежный хвост, лишь усиливали дикий, завораживающий облик альфы.       Он каким-то образом внушал животный трепет и непроизвольно тянул в неизвестные омеге глубины, где скрывалось что-то древнее и неукротимое. Без слов было ясно, что он не просто вожак — он символ силы и выживания, волк, способный завоевать уважение и страх одним своим присутствием.       И этот волк смотрел прямо на Минхо, а Минхо с какой-то горечью понимал, что именно этот альфа — его новый хозяин. Омега мог только молиться, что он не окажется также жесток, как и тот человек, который сопровождал его в лагерь волков.       — О великий вожак стаи Бан, я и мои люди приветствуем тебя! — начал один из альф, нехотя, пусть и учтиво, поклонившись. Даже не видя его лица, Минхо понял, что альфа насмехается над молодым вожаком. — Кажется, Чан, у нас имеется один незаконченный разговор.       Презрительно фыркнул старый волк, и Минхо заметил, как фигура второго волка, Чана, начинает двигаться. Он плавно встает и распрямляется, его тело напряжено для броска, а взгляд, о, этот горящий взгляд, Минхо видит даже в сумраке ночи. Единственный его глаз был полон тщательно подавляемого гнева.       — Разговор? Ты называешь это «разговором», жалкий трус? — тихо, но сдержанно начал он, голос звенел от ярости, едва сдерживаемой на грани всплеска. — Ты обещал поддержку в битве, а когда настал час, я и мои волки остались одни. Это была измена.       Старый вожак ухмыльнулся, показав пожелтевшие клыки, а его глаза, лишенные стыда, сверкнули отсветами огней.       — Поддержка? Ты хотел, чтобы я пожертвовал своими ради твоей бесполезной победы? Я спас своих волков. А ты — глупец, если думаешь, что кто-то пойдет за тобой на верную смерть.       Минхо видел, как начали ходить под кожей желваки Чана, гневом уродуя его лицо и вселяя в омегу настоящий страх. Сейчас он думал о том, что лучше бы погиб вместе со своими родителями и остатками стаи, чем стоял связанный на поляне, на которой скоро развернется новое побоище. Минхо так устал. Он низко опустил голову и уставился в землю, внезапно чувствуя отголоски свежего и сильного запаха, пробивающегося через смрад от озлобленных волков и дыма костров. Смесь смолистых сосновых иголок и белого кедра. Душной летней ночью запахло прохладным осенним днем, и это нелепо, но почему-то немного успокоило Минхо.       — Честь требует стоять до конца, — парирует молодой вожак, не сводя с него взгляда. — Ты знаешь об этом хоть что-то? Или прячешься за спинами других, когда начинает пахнуть жареным?       — Честь? — презрительно тянет старый вожак, делая шаг навстречу юному волку. — Сколько стоит твоя честь? Назови цену, и я дам тебе то, что ты хочешь. Или, подожди, позволь мне загладить все недоразумения между нами маленьким подарком. — Минхо жмурится, понимая, что сейчас начнется.       Он чувствует плечом толчок и, не имея возможности удержать свое тело, падает под ноги молодому альфе. Минхо дергается в путах, пытаясь хотя бы сесть, чтобы не лежать перед ним распластанным на пыльной земле, но не может. Силы совсем покидают его измученное тело и все, что он может, это поднять свои глаза. Но наткнувшись на клубящееся во взгляде незнакомого альфы презрение, вздрагивает и морщится, как от боли. Чем он виноват в таком к себе отношении?       По короткому разговору между альфами Минхо понял — Чан и его стая тоже пострадали, но сам-то омега не был виноват в том, что пришел пленником с их врагами. Тревога, смешанная с чувством несправедливости, заставляла его сердце биться быстрее.       — Чан, волчонок, ты же не откажешься принять в дар этого омегу и позабыть о старых обидах? — Чан молчал, прожигая омегу взглядом, и второй альфа растолковал его молчание на свой лад. — Понимаю, сейчас он выглядит не очень, да и мои волки его немного помяли, но если его отмыть и дать ранам затянуться — он еще послужит тебе. Идеально согреет твое ложе, юный вожак.       В тишине, повисшей над поляной, Минхо слышал стук собственной крови в ушах. Омегу бросает в дрожь — свежие ноты запаха альфы начинают омерзительно горчить. И если бы в желудке Минхо было хоть что-то, кроме тянущей пустоты, его бы точно скрутило в рвотных спазмах.       — Ты привел мне в качестве дара омегу, которым пользовались твои волки? — голос Чана звучал низко и напряженно, слова с трудом пробивались через его плотно сжатые зубы. Он говорил с холодной, почти ледяной четкостью, а в паузах между фразами чувствовалось затаенное напряжение.       Еще Минхо уловил легкую вибрацию в его тоне, но догадался, что это не страх, а с трудом подавляемое бешенство. Альфа был чертовски зол.       — Ну, волчонок, ты же знаешь, какие холодные летом ночи… — старый вожак хмыкнул, равнодушно пожав плечами.       Минхо стало до обморока страшно. Он лежал, боясь сделать даже вдох и привлечь к себе внимание дикого зверя, которым сейчас являлся Чан. Он молился о быстрой смерти всем известным ему богам, но его, как обычно, не услышали: альфа наклонился к нему и схватил за плечо, резко дергая вверх. Связанные несколько дней руки вспыхнули адским огнем и онемевшие конечности Минхо пронзили уколы тысячи игл. И из последних сил он закричал от боли.       — Чем ублажать похоть желаний зверя, лучше опуститься на острый клинок, — тихо шепчет Чан, глядя Минхо в глаза, и отталкивает его от себя. А затем коротко кидает своим волкам: — Убейте их.       Минхо неловко валится на подушки, на которых совсем недавно сидел сам Чан, и с замершим сердцем и с первого ряда наблюдает разворачивающийся страшный спектакль.       Из темноты леса бесшумно выступили шесть фигур с закрытыми лицами. Одеты они были одинаково: в черные плотные кожаные куртки. Отличало их только оружие в напряженных для схватки руках.       Чан коротко рыкнул, и представление началось.       Альфы врага падали один за другим, сраженные молниеносными ударами гибкого юноши с двумя тонкими длинными кинжалами. Этот воин двигался с грацией хищника, его стройное тело легко уклонялось от атак, а каждый удар был смертельно точным. Покрытые кровью лезвия блестели в неверном свете, разрезая воздух и плоть врагов с ужасающей легкостью.       Другие гибли, пронзенные острым наконечником копья, которым один невысокий мускулистый альфа из стаи Чана мастерски управлялся даже в ближнем бою. Его сильные, закаленные годами тренировок руки удерживали древко, направляя удары с безошибочной точностью. Несмотря на его рост, он неприступной крепостью стоял за свою стаю.       Минхо заметил лучника, который тенью отделился от общей массы сражающихся. Он стоял на небольшом возвышении чуть поодаль, а длинный лук казался продолжением его руки. Глаза лучника следили за движением на поле боя — каждая выпущенная стрела находила свою цель. Омега сам обожал охотиться и стрелять из лука, но до такого мастерства ему было очень далеко. Величие этого лучника заключалось не только в его умениях, но и в спокойствии, с которым он действовал в самой гуще сражения.       Еще один альфа, чуть пониже, но с широкими плечами, сражался с бросающимися на него рычащими волками, разя их коротким двулезвийным топором. Его движения были резкими и мощными, каждый взмах мгновенно прекращал любое сопротивление. Он двигался яростно, его мускулы бугрились под курткой, когда он прорубал ряды врагов. Его лицо было сосредоточенным, а каждый выдох сопровождался новым смертоносным ударом.       В самом же центре были еще двое. Они стояли спина к спине, а их мечи не оставляли врагам ни единого шанса. Воины двигались слаженно, как одно целое: первый наносил рубящий удар, в то время как второй защищал его спину. Враги падали, сраженные сталью, тускло сверкающей в свете луны.       Перед тем, как сознание Минхо, наконец, сжалилось и покинуло его, омега увидел, как крупный черный волк с горящим, словно пылающий янтарь, глазом и глубоким шрамом, рассекающим левую сторону морды, метнулся через залитую кровью поляну. С дикой яростью и невероятной силой он прыгнул на того ублюдка, что убил родителей Минхо.       Раскат яростного рыка разорвал тишину ночи, и кровь старого альфы хлынула на землю, смешиваясь с холодной выпавшей росой. Последние хрипы врага замерли, как затаивший дыхание лес, когда жизненные силы окончательно покинули изувеченное тело. Черный волк стоял над мертвым врагом, его мощное тело дрожало, а грудь вздымалась от только что утоленной жажды мести. Густая шерсть альфы блестела в свете луны, которая будто благословляла на возмездие.       Когда мелькание стали и свист стрел прекратились, молодой вожак вскинул морду к полной луне, и, обнажив клыки, победно завыл.

***

      Словно пробираясь сквозь густой туман забвения, Минхо медленно приходил в себя.       Первое, что он ощутил — грубый густой мех под пальцами. Очевидно, находился он на ложе, застеленном звериными шкурами, пахнущими сочной травой и дымом костров. Еще чуткий нюх омеги уловил запахи сухоцветов, смолы и пряных мазей, смешанных с едва уловимым ароматом хвои. Тихие звуки потрескивающего огня наполняли пространство мягким, успокаивающим теплом.       Поначалу глаза Минхо не хотели открываться — веки казались слишком тяжелыми. Но, собрав все свои имеющиеся силы, он все же смог приоткрыть их. Перед его взглядом возникло затемненное пространство просторного шатра, освещенное лишь несколькими огоньками свечей и тлеющими углями. По всему периметру висели связки сухих трав и какие-то причудливые амулеты, вырезанные умелой рукой из белой кости.       Медленно повернув голову и морщась от прошившей виски боли, Минхо заметил силуэт, смутно различимый во мраке. В незнакомце омега узнал лучника, которого видел на поляне, и почему-то не испугался его — дремавший, он сейчас был очень уязвим. Скорее всего, пришел сюда приглядеть за пленным, но уснул, низко повесив голову на широкую грудь.       Тихое шуршание привлекло его внимание, и Минхо заметил, как чья-то рука отводит в сторону плотный полог у входа. Вошедшим оказался омега, с добрыми чертами лица, яркими зелеными глазами и заплетенными в косы белыми волосами. В руках он держал миску с каким-то резко пахнущим отваром. Омега подошел к Минхо, заметив, что тот пришел в себя, и склонился над ним проверить его состояние.       — Ты не приходил в себя несколько лун, омега. Мы не на шутку начали переживать за тебя, — произнес он мягким, низким голосом. — Но теперь все в порядке — лихорадка отступила, раны твои больше не сочатся. Нечего бояться.       В голосе омеги звучала искренняя забота, от которой тревога Минхо начала медленно отступать. Он хотел заговорить с ним, но сухие губы не слушались.       — Вот, выпей это. На вкус как болотная тина, но тебе станет лучше, обещаю. — Омега улыбнулся и сел рядом с Минхо. Он аккуратно приподнял его голову за затылок и дал напиться из миски. На вкус отвар оказался еще хуже, чем описал его омега, но удивительно, мысли в голове будто бы прояснились, а тиски на висках разжались.       — Спасибо, — хрипло, но уверенно начал Минхо. — Как тебя зовут?       — Феликс. А тебя?       — Минхо. Но разве теперь это важно, если вы собираетесь меня убить, — проговорил омега и поморщился, отводя взгляд в сторону. Брови Феликса изогнулись забавным домиком.       — Зачем нам тогда было три дня выхаживать тебя? Хотели бы твоей смерти, бросили бы на поляне. Или сожгли, вместе с трупами убитых волков.       Минхо вновь взглянул на Феликса. Омега сидел совершенно спокойно и смотрел на него чуть встревоженно, будто здесь боялся именно он, а не избитый до полусмерти, прикованный к койке Минхо.       — Твой вожак выглядел очень злым там, на поляне. Мне показалось, он хочет расправиться со мной.       — Тебе показалось, Минхо. Чан ненавидит ублюдка, что привел тебя. У нас… У нас давний конфликт с его стаей. Был. Но об этом Чан расскажет сам. Если сочтет нужным, — добавил Феликс после небольшой паузы. — Он жесток к изменникам, и защищает нас всеми силами. Прошу прощения, если Чан сделал тебе больно или напугал.       Да, напугал не то слово. Минхо вспомнил горящий янтарный глаз и не смог сдержать прокатившуюся по позвоночнику дрожь. По изменившемуся запаху клубящейся вокруг Минхо полыни Феликс понял, о чем тот думал.       — Чан приходил сюда, пока ты был без сознания. Почти не отходил от тебя, но сегодня его присутствие понадобилось на границе нашей территории — там сейчас неспокойно, волки с запада замышляют недоброе. Он вынужден был уйти и оставил вместо себя этого лодыря, — хмыкнул Феликс, кивнув на спящего в изножье койки альфу.       — Я не лодырь. Просто задумался, — хрипло отозвался волк и поднял голову, уставившись на Минхо. Его широко посаженные глаза светились мягким голубым светом и омега невольно ахнул, восхитившись этим зрелищем. Альфа ухмыльнулся и медленно встал, разминая широкие плечи, затекшие от неудобной позы.       — Сынмин у нас особенный, — улыбнулся Феликс, заметив, как смятение отразилось на лице Минхо, и продолжил: — он сын белого волка, от того и стреляет из лука, как заколдованный.       — Ты… белый волк? Но… — Минхо хотел добавить мучающее его любопытство: «Как?», но постеснялся углубляться в столь личную тему.       Минхо слышал о белых волках, об оборотнях с мехом, как сверкающий снег, и глазами, словно застывший голубой лед. Эти существа были овеяны легендами и страхом тех, кто их рассказывал. Говорили, что народ этот владел древними магическими силами, которые внушали трепет и благоговейный ужас. Но Минхо также помнил, как однажды белые волки были истреблены варварами, пришедшими из-за промерзшего до самого дна моря. Люди боялись белых волков и их силы, и потому избавились от них, как от заразы.       Однако теперь, глядя на Сынмина, стоящего перед ним, он осознавал, что правда, которая казалась столь неоспоримой, была искажена. Юноша с черными волосами, отливающими серебром, и тихой, загадочной уверенностью в глазах, был живым доказательством того, что белые волки не только выжили, но и продолжали нести свою древнюю кровь. Минхо ощущал, как сердце его заколотилось быстрее — перед ним стоял не просто воин, а наследник древней магии, о которой он знал лишь по обрывкам старых сказаний.       — Если ты хочешь спросить, как так получилось, что потомок белых волков предстал перед твоим взором, то не стесняйся, омега. — Губы Сынмина изогнулись в усмешке, но взгляд его все также лучился доброжелательностью.       — Так может, ты тогда просто ответишь? — фыркнул Минхо, вспомнив наконец, что и сам не лыком шит.       — Ну, может, как-нибудь в другой раз. — Сынмин коротко поклонился омегам и вышел из шатра, плотно прикрыв за собой полог.       После ухода альфы повисла тишина. Если один из стаи Бан — белый волк, то сколько тогда они еще скрывали сюрпризов? Минхо заметно затревожился, понимая, что ничего не знает ни о них, ни о своем будущем.       — Феликс, — тихо произнес он, сжимая в слабых пальцах край теплого одеяла на себе, — расскажи про свою стаю. Я никогда не слышал о вас. Да и отец не рассказывал…       — Ты южанин, верно? Это не удивительно. Северные волки живут закрыто, вести отсюда не уходят далеко. Если и случаются стычки между стаями, никто о них не рассказывает. Проигравших в сражениях, как правило, не остается больше на этой земле, а победители не кичатся своими завоеваниями. Есть, правда, исключения, но тот урод, чье тело уже предано огню, нарушил этот негласный уговор. И ты сам видел, как жестоко он поплатился — за свою гордыню и предательство.       — Чан убил его, — задумчиво произнес Минхо.       — И убьет снова. Если того потребуют обстоятельства.       Омеги вновь замолчали. Минхо чувствовал свое волнение, оно буквально искрило на кончиках пальцев, и боялся, что встречи с вожаком стаи избежать он не сможет, как бы не хотел. Если Чан правда так защищает своих, как утверждает Феликс, его, Минхо, взашей выпрут с чужой территории. Конечно, вряд ли кто-то поверит в его слезливую историю про нападение и убитых родителей. Скорее всего, сочтут каким-нибудь разведчиком, назначенным в постель вожаку, ублажать и выискивать слабые места стаи. В одиночку омега долго в лесу не протянет. Даже с колчаном за спиной, полным стрел.       О, Луна, как же круто изменилась жизнь Минхо, и что теперь делать, он не знал.       — И что теперь будет со мной? — все же рискнул задать он мучающий вопрос.       — Это Чану решать. Он еще сутки будет в дозоре, поэтому пока не думай об этом. Твое тело сильно пострадало, так что отдыхай и набирайся сил.       Феликс ласково приложил свою маленькую ладошку ко лбу Минхо, и омега прикрыл от наслаждения глаза, чувствуя приятную прохладу на своей горячей коже.       — Я чуть позже приду обработать твои раны и сменить повязки. И, Минхо, — Феликс замялся, не зная, видимо, как продолжить, — тебя сильно порвали, там, внизу. Мне удалось остановить кровь, но постарайся не вставать. Тебе нужен полный покой.       Минхо кивнул и отвел взгляд, чувствуя невообразимый стыд. Он — лучший лучник своей стаи, сын вождя, омега с некогда великим будущим и вынужден лежать, словно выброшенная, использованная шлюха. Омеге стало чрезвычайно обидно от собственной слабости.       — Не думай много, все разрешится, — пообещал Феликс и нагнулся к его лицу. Глаза омеги коротко вспыхнули зеленым светом и Минхо погрузился в блаженное небытие.

***

      Редкие моменты бодрствования Минхо проходили в постоянном ожидании и внутреннем напряжении. Он лежал один, в почти полной тишине и прислушивался к легкому шороху ткани и звукам живущего за пологом его временного пристанища лагеря.       Время от времени вынужденное одиночество прерывал Феликс, который заходил, чтобы напоить его очередной порцией горького отвара, промыть раны и сменить повязки на свежие. Постепенно Минхо привык к постоянной зудящей боли и уже даже не краснел от стыда, когда Феликс обрабатывал надрывы между его ног.       К вечеру Минхо заметил, что лекарь-омега стал более разговорчив. Феликс рассказывал о жизни в стае, об обычаях и традициях, заложенных еще предками Чана, и немного развеивал напряжение Минхо. Несмотря на это, беседы их оставались поверхностными, и каждый раз, когда упоминался вожак, разговор утихал, а взгляд Феликса становился задумчивым.       Постепенно в лагере стало спокойнее, а внешние звуки совсем стихли. Очевидно, стая готовилась ко сну. Минхо слышал, как перекрикивались дозорные, распределяя между собой территорию для патрулирования ночью, и вновь затревожился.       Он понимал, что встреча с Чаном может состояться в любой момент. Темнеющее за пределами шатра небо отражало внутреннее состояние омеги — смесь страха и волнения. Минхо чувствовал, что его дальнейшая судьба вот-вот решится.       Когда Феликс пожелал ему спокойного сна и наконец ушел, Минхо попробовал сосредоточиться на предстоящем разговоре с вожаком. Воспоминания об искаженном гневом лице Чана были еще слишком свежи, и вместе со страхом к нему омега испытал острую жалость к себе. И, не сдержавшись, пустил две крохотные слезинки, что блестящими кристалликами упали на его бледные щеки.       Минхо лежал, укрытый одеялом, что лишь слегка согревало, думал и вздрагивал от каждого скрипа или звука шагов снаружи.       Страх и предвкушение бурлили внутри, и он с трудом проваливался в короткий сон, почти не приносящий отдыха.       В один из таких моментов забытья, Минхо ощутил вес тяжелой ладони на плече и в страхе распахнул глаза, уставившись на альфу.       — Тише, — спокойно попросил Сынмин и положил на край ложа стопку одежды. — Как думаешь, сможешь встать сам? — он дождался несмелого кивка омеги и двинулся ко входу в шатер. — Одевайся и выходи. Я подожду тебя снаружи.       — Зачем? — обеспокоенно спросил Минхо, приподнимаясь на локтях и прислушиваясь к ощущениям собственного тела, что без движения почти полностью одеревенело.       — Чан вернулся. И хочет видеть тебя.       — Сейчас?       — Да, Минхо, сейчас. И, поверь, ты не захочешь с ним спорить, — коротко бросил Сынмин и вышел, давая омеге сохранить хоть какую-то гордость и спокойно одеться без надзора со стороны альфы.       Он тяжело вздохнул и с трудом сел, опуская ноги на покрытую циновками землю. Похоже, то, чего он так боялся, совсем скоро случится. Чан его ждал.