Как тануки на самом деле снежным лисом оказался

      Аказа выпрямился и засиял от этих слов.       — Лучше расскажи мне, где ты побывал и что увидел! — воскликнул Кёджуро с энтузиазмом.       — С чего бы начать? — задумался Аказа, — Может, желаешь заглянуть ко мне в гости?       — Что? — удивился Кёджуро, — Ты поселился где-то рядом? Но где?       Снежный лис указал взглядом на вершину горы Такада, которая располагалась ближе прочих к священному лесу Хаккода, чьим хранителем являлся Кёджуро.       — Я только недавно обустроился, — признался Аказа, — хочу пожить здесь, если ты не против такого соседства.       — Ах, так вот почему ты вернулся сейчас, — понимающе ответил Кёджуро.       — Нет же. — вздохнул Аказа, — Я вернулся, потому что очень скучал по тебе, Кёджуро.       Кёджуро смотрел на него широко раскрытыми глазами, не ожидая, что он сам является причиной такого поведения Аказы.       — Я хотел вернуться к тебе с девятью хвостами, — продолжил Аказа, — но больше не мог выносить разлуку. Я скучал каждый день и решил, что пришло время увидеть тебя.       — Вот как, — ничего не понимая, ответил Кёджуро, забывая моргать.       У него сложилось впечатление, будто он упускает нечто очень важное, а Аказа не говорит этого напрямую. Хоть и послушно отвечает на все вопросы, как и обещал. Будто лисёнок водит его за нос. Кёджуро на всякий случай выпустил свои хвосты, позволяя им показаться во всей красоте и мощи, чтобы Аказа подумал дважды на случай, если ему захочется пошутить.       Но Аказа ничуть не испугался, наоборот, вздохнул с глубоким удовлетворением, увидев такое потрясающее зрелище.       — К тому же, — улыбнулся он, — вполне может быть, что я с восемью хвостами уже сильнее тебя, так что нет смысла ждать девятый хвост!       — Пфф. — фыркнул Кёджуро и засмеялся, позабыв о своих непонятных ощущениях, — Вот уж не бывать этому ближайшие лет сто!       — А ты проверь! — усмехнулся в ответ Аказа, — Сразимся?       Отчего-то это шутливое предложение вызвало румянец на лице Кёджуро, и он засмотрелся на Аказу, позабыв что-либо ответить. Вот — снова! Что-то скрытое, непонятное, волнующее. Лицо его бывшего воспитанника изменилось за время разлуки, но его выражения, чувства, будто остались такими же, как прежде. Неужели Аказа всегда смотрел на него вот так?       — Почему ты не позволил мне учить тебя и дальше? — этот вопрос Кёджуро задавать не собирался, и даже не знал, какая у него цель. Просто ему нужно было это узнать, и он решил последовать интуиции.       Пока пламенный лис завороженно, будто впервые видел, рассматривал Аказу, тот понял: Кёджуро всегда показывал ему ту часть себя, которую больше не показывал никому. Это и правда всегда было так, если хорошо подумать. Только при Аказе он позволял себе менять форму, обращаясь в большого лиса и обратно, показывал ему хвосты. В присутствии Аказы его голос иногда становился таким мягким, что хотелось обнять его и больше не отпускать никогда в жизни — будто это был голос прямо из его сердца. Почему же Аказа понял это только сейчас? Он собирался лишь показаться на глаза Кёджуро, попросить прощения и дозволения поселиться неподалеку. На большее он не смел и надеяться после десяти лет разлуки. Он был уверен, что Кёджуро легко пережил её и не тоскует по своему бывшему ученику. Но Кёджуро, оказывается, тяжело переживал расставание, а прямо сейчас смотрел на Аказу так по-особенному.       — Проверь меня, Кёджуро. Если я чего-то не умею, так и быть, позволю тебе снова учить меня.       Кёджуро весело фыркнул в ответ, безуспешно пытаясь придать голосу строгости.       — Что это ещё за игры?!       — Боишься проиграть? — продолжил дразнить Аказа.       — Смешно, — покачал головой Кёджуро.       — Посмейся по дороге домой, — предложил Аказа, делая шаг в сторону заснеженной горы.       Кёджуро шагнул за ним, будто был привязан. Увидев это, Аказа подождал, пока они поравняются, чтобы идти бок о бок.       Кёджуро тихо перебирал ощущения, словно драгоценные камни. Его будто пьянило от радости с того самого мига, когда он увидел, что бусинка Аказы чистая. А может, с того момента, когда он откинул капюшон с его лица? Аказа сказал «домой», и Кёджуро признал, что всё это время собственный дом для него, оказывается, был пустым.       В молчаливом согласии они дошли до границы священного леса, и Кёджуро уже подумал обратиться в лиса, чтобы проще пережить холод, который вскоре встретит их в горах, если они пойдут выше. Но вдруг Аказа остановился и сказал:       — Мы дошли до границы священного леса. Отпусти меня, Кёджуро, иначе я не смогу идти дальше.       Аказа, само собой, имел в виду приказ, который Кёджуро отдал ему, как старший лис — младшему. Он запретил ему покидать свою территорию. Перед ними был край леса, за которым начиналось более каменистое подножие горы. Едва видимая тропа вела наверх, в край вечных снегов. Между кустами и камнями начали попадаться небольшие сугробы, а воздух стал ощутимо прохладнее.       Но эти слова укололи Кёджуро изнутри. Укололи, и в то же время принесли облегчение. Хотелось сказать: почему же ты не произнес это десять лет назад?       Кёджуро тщательно повторил в мыслях: «Отпусти меня, иначе я не смогу идти дальше»       Вот что ему так нужно было услышать! И теперь боль потери наконец-то начала таять.       Кёджуро молчал, не в силах разом преодолеть груз десяти лет, в течение которых не мог поговорить с Аказой, как бы сильно он этого ни желал. Теперь они могут разговаривать, но из-за всех этих чувств у пламенного лиса завязался ком в груди, что не давал облегчённо вздохнуть.       Аказа, к его стыду, точно понял, что происходит, когда увидел болезненное выражение лица Кёджуро, и то, как он пытается справиться с чувствами. Ведь других причин для заминки после этих слов быть не могло. Аказа уже шагнул к нему, чтобы обнять или хотя бы коснуться, но Кёджуро резким движением выдернул шнурок из-под своих одежд, чтобы на коротком вдохе зажать в ладони что-то круглое. Это движение было таким точным и быстрым — выверенным десятками повторений, что привлекло внимание Аказы, в то время как Кёджуро смог успокоиться и снять чары своего приказа, произнося слова, столь необходимые ему всё это время.       — Ты волен идти, куда пожелаешь, Аказа. Я отпускаю тебя.       Стало так легко, что пламенный лис едва сдержал желание посмотреть, не оторвались ли его ноги от земли, улыбнувшись таким мыслям.       — Кёджуро, а что это у тебя в руке? — начал догадываться Аказа, всё равно подходя к нему ближе.       — Не помнишь? — улыбнулся и ему Кёджуро.       Он разжал пальцы и показал свою льдинку, которую все эти годы носил с собой. Она всегда помогала и успокаивала его, и сейчас помогла снова. Когда Аказа сообразил, что Кёджуро на самом деле полагался на него всё это время, не смог сдержать счастливую улыбку.       Да он точно рано отчаялся!       — Не думал, что ты будешь хранить её, — признался снежный лис, — не могу поверить, Кёджуро! Ты так… а я…       Внезапно растеряв все слова, снежный лис примолк, но тут же встрепенулся:       — Кёджуро, но она же полностью иньская! Холодная, а ты носишь на себе? Разве не больно?       Пламенный лис убрал льдинку на место, под одежду. Больно ли?       Он вспомнил, как вскоре после того, как получил эту льдинку, ему приснился дневной кошмар. Во сне он только начинал искать Аказу и испугался, будто убитый им много лет назад змей вернулся за своей добычей и съел его лисёнка. И Хаку тоже.       Кёджуро потерял их. Он не справился.       Проснувшись, Кёджуро сломя голову помчался к той самой пещере, где он нашел братьев. Там, конечно, ничего не было, но кошмар настолько овладел им, что в ярости он разнёс эту пещеру. Картина того, как огромный змей пожирает его воспитанников, уже взрослых, но всё равно беспомощных, казалось настолько реалистичной, что лису чудился скрежет чешуи о кору деревьев и этот сырой, влажный запах, который пропитал всё вокруг и в ту самую ночь, одиннадцать лет назад. Казалось, что прямо сейчас змей тоже здесь. Впервые в жизни Кёджуро что-то разрушил в родном лесу своими руками. Лис настолько разошёлся, что вокруг пещеры задымилась трава, и только вид прибежавшего на шум Хаку немного успокоил хозяина леса. К тому моменту пещеры уже не стало: кицунэ разломал камень её основания с помощью нестерпимого жара своей энергии — сгорела даже одежда на нём — и мощных ударов.       Тогда хозяин леса отправился в своё логово на четырех лапах и всё никак не мог до конца успокоиться, даже отдохнув под холодными струями водопада. Одеваясь, он увидел льдинку и взял её в руки. Чудесная вещица совсем не таяла на его тёплой ладони, играя на свету ледяными бликами. Её вид вернул Кёджуро в реальность, говоря о том, что где-то там Аказа есть, он жив и в порядке. Просто далеко.       Холодная иньская энергия слегка покалывала его кожу, что было совершенно ничтожно по сравнению с ободранными до локтей руками. Кёджуро не мог даже заживить ссадины, потому что лишился почти всех своих сил из-за вспышки гнева, а незадолго до этого — в холодных горах, когда искал Аказу под каждым сугробом до тех пор, пока не иссякнут запасы тёплой энергии ян, накопленные в талисманах.       Эти крохотные уколы инь скорее освежали, чем приносили боль.       — Ничуть не больно, — ответил он Аказе, — немного энергии инь даже мне полезно: везде нужен баланс. Так что, идём дальше?       — Идём! — отозвался Аказа, первым шагая к границе леса.       Вскоре стало и правда прохладнее, но в целом атмосфера была вполне комфортной для пламенного лиса. Аказа, к его удивлению, вёл его не в гору, а в гущу пихтового леса. И вот перед ними предстал большой холм, и Аказа самодовольно взглянул на бывшего наставника. Тот постарался рассмотреть всё вокруг, но на самом деле видел лишь холм, поросший пихтами. Если здесь и в самом деле есть иллюзия, то она слишком хороша, чтобы заметить её сходу. Деревья, кусты и почва выглядели как обычно. Снежный лис снял морок, и Кёджуро с изумлением увидел, что холм на самом деле является входом в пещеру. Будто землю приподняли, подцепили, словно одеяло, да так и оставили. Вход был открытым и довольно просторным.       Кёджуро щедро похвалил бывшего ученика за превосходный морок, и Аказа, радуясь каждому слову, повел его дальше. Вход пещеры ничем особым не отличался, зато впереди было ещё несколько иллюзий, тщательно скрывающих проход вглубь. За ним как раз и было логово снежного лиса.       Кёджуро изумлённо посмотрел наверх, сразу же ощутив знакомое средоточие инь. Каменные стены, когда-то бывшие расщелиной в скалах, Аказа накрыл прозрачным куполом, похоже, что из такого же льда, как льдинка, принадлежащая Кёджуро. Выход из расщелины закрывала каменная стена, возведённая искусственно. В этом довольно широком пространстве под куполом из чистой энергии даже росли папоротники и пара молодых деревьев, за счёт чего оно выглядело освежающе.       Оказалось, что есть второй выход — его и без морока трудно было увидеть сразу — узкий и короткий коридор вился змейкой среди скальных пород. Кёджуро считал, что любой пещере лучше бы иметь один-единственный выход, но не стал ворчать по этому поводу. Если постараться, то вполне можно обезопасить второй выход.       Пламенный лис, осмотрев пространство, принялся рассматривать немногочисленные вещи Аказы. Из убранства логова пока что присутствовала большая лежанка, очень похожая на ту, какая была и у него самого. Вещей было совсем мало, как будто Аказа появился здесь не более, чем несколько дней назад.       Засмотревшись на постель, Кёджуро вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на то, как Аказа лежит там, свернувшись клубочком в виде большого белого лиса. Ведь Аказа ушёл прежде, чем научился обращаться в зверя, и Кёджуро ни разу не видел его в таком образе. Были ли его лапки такого же черничного цвета, как и кончик хвоста? Был ли он похож на сугроб, если спрятать ушки и нос?       От этой воображаемой картины пламенный лис покраснел. Это было очень личным и он только что сообразил — с огромным опозданием, что без всякого стеснения показывал себя в этом образе маленькому Аказе, а иногда и Хаку тоже.       Но Аказа даже спал в его пушистом меху. Перебирал хвосты, гладил жёсткие усы и зарывался маленьким носиком в остроконечные ушки.       Кёджуро прикрыл губы ладонью. Неужели он допустил серьёзный промах в воспитании? Нужно было быть построже? Но с другой стороны, разве можно было отказать этим большим глазам в обрамлении пушистых цветочных ресничек?       И всё равно очень хочется увидеть его звериный образ… Можно ли попросить?       — Здесь пока ещё не так уютно, как мне бы хотелось, — сказал Аказа, — так что я надеюсь на твои советы по обустройству логова.       — Ох, Аказа! — Кёджуро с радостью отвлёкся от смущающих образов, — Это замечательное логово, особенно купол! Очень красиво. И от него идёт ощутимая прохлада.       — Разве? — удивился Аказа, взглянув на купол.       — Конечно, — отозвался пламенный лис, — это же твоя энергия, неудивительно, что пространство начинает пропитываться ею.       — Но купол можно легко убрать, — задумчиво сказал снежный лис.       — Зачем?       — Чтобы тебе не было холодно. Днём это место прогревается солнцем.       Кёджуро глупо улыбнулся. Он опять ощутил недопонимание, на этот раз постаравшись понять, откуда оно происходит.       — Не стоит нарушать энергию собственного жилища ради гостей, — взвешенно ответил Кёджуро, — гости приходят ненадолго, а ты здесь живёшь.       Аказа с интересом посмотрел на бывшего наставника, будто тот сказал нечто удивительное. Кёджуро вопросительно взглянул на него в ответ, и Аказа весело хмыкнул.       — Ничего особенного, просто у меня появились новые идеи по обустройству логова.       Пламенный лис с радостью забыл обо всех подозрениях и начал вдохновенно подсказывать.       — Станет намного уютнее, если ты сможешь пропитать каменные стены и пол своей энергией. Чтобы логово дало тебе исцеление в случае, если ты вернёшься ослабленным.       — Вот как! — отозвался Аказа.       — Конечно! Помнишь мою пещеру? Там тоже сделано так. Но на это нужно много времени, не стоит отдавать все силы разом.       — Поэтому там так хорошо! — понял Аказа, — И всегда тепло, хоть это и пещера возле водопада.       — Можно будет ходить друг другу в гости! — с улыбкой отозвался Кёджуро, — Если уважаемый хранитель снежной горы позволит!       — Хранитель снежной горы подумал о другом, — загадочно отозвался Аказа, присаживаясь на лежанку и жестом приглашая Кёджуро к себе.       — О чём? — спросил тот, охотно усаживаясь рядом.       Они соприкоснулись плечами, и это простое, тёплое прикосновение заставило Аказу забыть обо всех мыслях. Пока он молчал, будто раздумывая, отвечать или нет, Кёджуро в шутку подтолкнул его плечом, словно подгоняя дать ответ.       — Пойдём дальше, — предложил Аказа, — Я покажу тебе источник силы этих земель.       — Ты нашёл его! — воскликнул Кёджуро.       — Конечно, нашёл, я ведь говорил. У меня восемь хвостов, ты сомневаешься?       — Мне просто очень любопытно.       — Неужели все тёплые лисы такие любопытные?       — Пф, никому не рассказывай!       — Ладно уж, — усмехнулся Аказа, — только там и правда холодно. Самое время обратиться зверем. Оставь одежду здесь.       Кёджуро счёл это очень удобным и начал развязывать пояс, выкрашенный в насыщенный алый цвет. Аказа тактично отвернулся.       Переход из человеческого тела в лисье, само собой, несколько меняет восприятие окружающего мира. Ароматы становятся острее, сознание по-иному истолковывает их значение, а в шубке всегда намного уютнее, чем в тканевых одеждах. Но в целом чувства восприятия мира примерно одинаковые, ведь человеческий образ девятихвостых лис является человеческим в первую очередь именно внешне. На самом деле зрение, обоняние и осязание у кицунэ намного острее, чем у людей, как слух и способность ощущать течение ки в окружающем мире.       Вот почему Кёджуро, несмотря на то, что был занят одеждой и процессом перевоплощения в большого лиса, всё равно услышал, как сердце Аказы ускорилось, а потом и увидел, как его шея покраснела. Неужели он настолько отвык? Откуда у него, у этого маленького пройдохи, такое смущение?       Аказа быстро успокоился, но когда он обернулся, услышав цокот когтей по каменному полу, его лицо всё ещё было разрумянившимся.       — Что с тобой? — прямо спросил Кёджуро, — И почему ты тоже не обратился?       — Мне ведь не холодно, — отозвался Аказа.       — А почему смутился? — не давал ему уйти от ответа пламенный лис.       Аказа хитро улыбнулся.       — А что, ты так хочешь посмотреть на мою звериную форму, Кёджуро? — промурлыкал он.       Пламенный лис слегка вздёрнул нос и повернулся к выходу. Этот снежный лисёнок остался таким же наглым, как и в детстве! Он по-прежнему заявляет обо всём, что ему захочется, даже зная, насколько личные вещи он затрагивает.       Пока они шли через лес, поднимаясь к холодным снегам, Кёджуро вспомнил, как его найдёныши стали драться за его внимание. Почему-то он всегда отмахивался от того, как это происходило.       После нескольких драк и спустя пару зим сплошной возни и ворчания, Хаку сдался. С тех пор Аказа больше времени проводил с наставником, нашел путь к его логову сквозь мороки и, несмотря на то, что изредка пропадал, всегда хотя бы раз в день, но показывался пламенному лису на глаза. Будто не желал допускать в зону его внимания кого-то ещё.       Вскоре снег занял всё обозримое пространство, позволяя воспоминаниям пламенного лиса стать ярче на этом фоне. Он вспомнил, как однажды Аказа целый день таскал ему персики, следил, чтобы Кёджуро непременно съел их, а потом спросил: когда у них появятся щенки, они будут лисами или тануки? Пришлось объяснять, что щенки не рождаются от того, что один ёкай дал другому персик. Кёджуро так и не выяснил, откуда у Аказы такие идеи. В тот день Аказа расстроился до слёз из-за того, что у них не может быть щенят, но продолжал приносить ему персики — уже просто потому, что они были вкусные и «сияют, как шерсть» пламенного лиса.       «И всё равно!» — упрямо заявил тогда маленький Аказа.       «Что?» — удивился пламенный лис, объевшийся персиками.       «Всё равно Кёджуро — это только мой Кёджуро!»       Тогда Кёджуро не понял, что это такое было, но решил не задавливать смелость лисёнка, чего бы тот не хотел. Лисам было важно расти с отличной самоуверенностью, и Аказа так и рос под присмотром Кёджуро.