Охота на серафима

1964 год Гретна, Штат Луизиана США

Дорога в Гретну 21:45

      Он сбежал, как последний трус. Он сбежал туда, где всё произошедшее могло казаться мрачным дурным сновидением.       Отец был очень доволен. Даниэлле великодушно дал полный карт-бланш на всё: кутёж, вещества и блядство. Разумеется, почему не поиграть в добродетеля, когда вся грязная работа выполнена? Энтони не ждал иного, с самого начала понимал, что получит награду. В первый же день амнистии юноша вернулся в отчий дом и спал-спал-спал, долго больше суток. Это не принесло удовольствия. Ни капельки.       Энтони выворачивало наизнанку, тошнило, он задыхался, воздуха было критически мало, ему хотелось выть и биться вышвырнутой на берег рыбой. Его жгло, резало, кололо решение, которое предстояло принять.       Его голос в трубке телефона, судорожные рвотные позывы, пылающее лицо и уши, трясущиеся руки. Оторвать, как пластырь. Резко и быстро. Как вправить выбитое плечо. Напугано отшвырнув трубку, Энтони с трудом удерживал себя от того, чтобы схватить ножницы, перерезать ебучий провод, швырнуть тяжёлую станцию в угол комнаты, ломать и крушить всё, что попадётся под руку. Словно горячечный, взмыленный, загнанный он вылетел из дома, прыгнул в машину и поехал, нет — погнал. Прочь-прочь-прочь.       Машина на бешеной скорости неслась по трассам и шоссе около четырёх часов. В Новый Орлеан? Похуй куда, главное подальше. Короткий звонок домой из убогой берлоги Луны, странная сумбурная ночь, сон в неудобном кресле и жуткая липкая паника, густыми древесным соком вытекающая откуда-то изнутри.       Закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить-закурить-запить-задолбить.       Он не мог поступить иначе. Луна говорит: «предначертанное звёздами, божественной дланью — от этого не убежишь». Перебирая тёплую колоду в ватных пальцах, Энтони швырял карты на алую скатерть, пытался вслушиваться в загробный голос подруги, но не понимал звуков, соединённых меж собой, он не слышал ничерта, кроме монотонного нарастающего гудения где-то внутри. Дрожащим взглядом вглядывался в лазурное небо, в колесо фортуны, безостановочно крутящееся под взором красных глаз, широких, как космос, зрачков. Сфинкс на колесе глядел презрительно, Анубис скалился, ухмылялся трусости, глупости, наивности.       Эта неделя оставила свой отпечаток.       Мистер Бейли пил, как рыба и дышал кокаином — вот он, его кислород. Просыпаясь на мятой постели рядом с подругой, он не понимал, жив или мёртв, ритуально проверял, кусая себя до черно-фиолетовых отметин. Клубы, междусобойчики, тайные вечере, закрытые вечеринки золотой молодёжи. Всё было привычным, всё, как должно быть. Энтони улыбался, смеялся, шутил, флиртовал в смертельных схватках с богоподобными мужчинами в элегантных тройках, но не чувствовал ровным счётом ничего. Пусто. Разве что тугая тянущая боль где-то внутри сделалась постоянной спутницей. Энтони знал, как её заглушить и делал это. Он не хотел думать. Не хотел оставаться с собой наедине. Он — слабый. Он — жалкий. Он — человек, смертельно склонный к зависимостям.       Так вот, чем был Аластор Мур, да? Очередной трип? Очередная доза змилосердного заботливого вещества, бурлящего в крови? Как же ты омерзителен. И жалок.

      Жалок!

      Энтони чувствует, как накатывает вновь. Жмёт по тормозам посреди дороги, бьёт в руль ладонями, тяжело быстро дышит и чувствует, как горячеют губы. Дрожащие нечувствительные пальцы заторможено касаются носа. Жидкая чёрная кровь заливает ладони, мятую, изувеченную пятнами вина, рубашку. Засаленные потемневшие пряди волос ниспадают на мокрый лоб. Распахнув дверь машины, он выпростался в холодное лоно ночного шоссе, упал ладонями в гравий, беспомощно завалился на спину, закрыл глаза, жадно хватая ледяной воздух ртом. Гортань и лёгкие обжигает. Солёное и горячее катится по носоглотке, Энтони посекундно сглатывает кровь, смотрит в небо и хочет захлебнуться. Звёзды озаряют пространство слабым мерцанием.       Если Мур был зависимостью, становится очевидным, что сейчас происходит — ломка. Энтони однажды пришлось пройти через это. Помнится, пару лет назад, когда он возвращался домой из Италии и не имел доступа к снегу больше трёх суток, тогда его догнало. Нужно было всеми способами дотянуть до Гретны. Ближе к середине четвёртого дня стало почти невыносимо. То были такие боли, будто на живую потрошили, будто каждый суставчик выкручивают, вырывают без наркоза, срезают кожу пластами, медленно и методично отрывают мышцы от костей по одной. Стоит ли говорить, что до Гретны мистер Бейли добрался почти в бессознательном состоянии? Есть ли что-то после ломки?       Энтони не знает. До конца её юноша не проживал и не хочет повторять никогда боле, но сейчас — ха-ха — от его желаний мало, что зависит.       Продышавшись, он обмяк и почувствовал, как острые камушки впились в кожу, туго натянутую на кости. Когда Энтони ел в последний раз? Констанс, должно быть, убёт его, как только увидит, но потом обязательно пожалеет и выслушает. Нужно добраться до дома. Он обещался отцу быть сегодня. Осталось немного.       Отодрав себя от земли, Энтони прилип ладонями к машине, ссутулился, утёр нос замызганным рукавом рубашки. Сел за руль, коротко, опасливо глянул в зеркало заднего вида. Он выглядит хуже избитой шлюхи. Так домой заявиться нельзя, нет уж. Через пол-мили должен быть мотель.       Уставшая женщина у стойки регистрации и бровью не повела, увидев мистера Бейли во всём его жалком великолепии. Сунула ключ, оповестила о номере комнаты.       Вот так, Тони, давай, нужно взять себя в руки. Бритва мелко дрожит в непослушных, негнущихся пальцах. Скребет мерзкую щетину, пучками пробивающуюся на щеках. Мистер Бейли смотрит в серое лицо мертвеца напротив. Влажные волосы лезут в глаза, Энтони сгребает их назад и продолжает своё дело. Запасная одежда, спрятанная в авто оказалась, как нельзя кстати.       Из зеркала смотрит нечто, похожее на человека. Собрав волосы в маленький пучок на затылке, Энтони с придирчивостью педанта осматривает себя.              — Сука, больше никогда, слышишь? — тыча пальцем в отражение, Энтони зло щурится. Забавно, но внешность — это всё, что у него есть. И что-что, а менять своё красивое личико на кокс он не готов даже ради самой сладкой из грёз.       — Слушай меня внимательно. Тебе просто необходимо успокоиться. Ты всё сделал правильно, смекаешь? Блять, знаешь, что нам надо? Собрать свои маленькие попугаичьи яички в кулак и быть мужиком, — рыча на худого затравленного измотанного человека в зеркале, Энтони чувствует, как тревога грызётся под рёбрами. — Хоть иногда, окей? — собственный вид вгоняет в приступ острой жалости. Энтони смягчается и осторожно тянет руку вперёд, касается холодной поверхности на секунду, но почти сразу отдёргивает запястье.

      Теперь можно домой.

             Всё правильно. Выбора не было. Всё зашло слишком далеко. Энтони Бейли — хороший человек. Ему больно от жестокости мира вокруг. Хотел ли он когда-нибудь становиться частью преступного мира, где величественно царит дон Леоне? Нет, никогда. Хотел ли он причинять боль, страдания, смерть? Никогда.       Энтони помнит, как будучи мальчиком опустошал мышеловки Констанс. Уносил их подальше от дома и выпускал маленьких, напуганных и хрупких существ, дарил им ещё один день жизни. Огребал за это, разумеется, но верил в то, что ни одно существо не достойно смерти. Тем более — мучительной.       Если господь любит каждое своё творение, как человек — маленький, убогий, всего лишь подобный, может вершить судьбы?       Самыми мучительными были исповеди. Голос отцовского духовника ни разу не дрогнул, отпуская грехи юному мафиози, что это, если не каламбур? Энтони пылко рассказывал, скольких прикончил, искалечил, чей дом сжёг, кого подставил, пламенно твердил, как сильно сожалеет о богохульствах, но получал лишь коротенькое наставление и епитимию.       «Господь простил тебя. Иди с миром.»       Серьёзно? Ха! Энтони Бейли будет гореть в аду. Он знает. Просто знает, что будет. Сколько бы грехов ни было отпущено — достаточно не будет никогда.       Но Энтони Бейли не плохой человек. Правда. Не хочет считать себя таковым. У него никогда не было выбора. Не он выбирал семью, отца, будущее, предначертанное звёздами.       По крайней мере так казалось юноше. Вот например, старый добрый Эдвин, с которым нередко было вполне неплохо позажиматься в укромных углах Дома, посекретничать, с которым они давно знались, даже, ха-ха, ладили. Заслуживал ножа в спину? Тот бедолага, попавшийся под горячую руку на дороге — заслуживал смерти? А Форт Кроу, выполнявший свою работу? Какова была воля небес на счёт всех их? Пути господни неисповедимы.       Воля мистера Энтони Бейли оказалась однозначна и стремительна. И во имя чего?! Одна простая и понятная цель — спасти монстра, омерзительного, жестокого, богомерзкого чудовища — вот уж кто, действительно, заслуживает сдохнуть в страшных муках. Но тогда, в моменте времени на всё было плевать настолько, что Энтони не уловил, как принял осознанное и взвешенное решение с холодной головой — подставить и убить.       Энтони мог оправдать любой свой поступок, хотя бы в собственных глазах ровно до ужасающего мгновения осознания. Всё, финита ля комедия. Отступать некуда. Вот он — самый жёсткий трип, вот она — грань, к которой Энтони вплотную прижался лопатками и понял — это конец. Как он мог подпустить к себе так близко?..       Мистер Бейли знает прописную истину: держать дистанцию, не доверять, не привязываться, не влюбляться. Он вторил это себе, словно библейскую мантру всегда и везде. Когда очаровательный одноклассник в старших классах мурлыкал слова любви на старой скрипучей кровати в Доме, когда иной любовник предлагал нечто большее, чем горячее сладострастие. А здесь? Где совершён поворот не туда? Энтони ведь с самого начала знал, что Аластору Муру не место в глупой белокурой голове, но вот он, собственной персоной стоит посреди сожжённых крепостных стен, разрушенных рвов, тлеющих масок. Он — заразивший безумием, ставший одной из неизменных переменных в жизни мистера Бейли, ставший таким невероятно… Близким?       Слова Кроу бегущей строкой крутились в голове. Агент был прав. Он был прав во всём. Энтони — очередная забавная игрушка, куколка на ниточках. Нет сомнений, стоило рыжему психопату лишь допереть до того, как открывается замочек шкатулочки с головоломкой — он вышвырнул бы, как ненужное, неинтересное, отработанное. Оставил бы одного с разбитым сердцем. Вот, когда было бы больно. Вот когда была бы точка невозврата. Энтони вовремя тормознул. Так и надо.       На въезде в Гретну, мистер Бейли салютует самому себе. Было тяжко. Юноша неторопливо тащится по улочкам, минует злополучный джаз-клуб старой стервы Мелони, бегло замечает знакомую чёрную машину и стискивает зубы. Как и предполагалось. В строго выверенной, высчитанной жизни старого ублюдка ничего не может пойти не так. Энтони проехал до конца улицы, притормозил около ломбарда отца и зашёл повидаться со своими, разузнать: всё ли благословясь. Если дон Леоне недоволен, лучше быть в курсе заранее, а местные пташки, как выяснилось всегда всё знают.       Холодный мерцающий свет лампочек, пара знакомых девочек, управляющий заведения за стойкой. С тех пор, как уехали федералы, город вернулся к привычной сонливости, стал куда более… Пустым? Или ещё слишком рано? Впрочем неважно. Новостей не было, что позволило вернуться к намеченному маршруту очень скоро. Есть и спать. Да. Лишь сейчас Энтони стал отчётливо чувствовать страшный голод.       Утопающий в рое мыслей, мистер Бейли добрался до небольшой заправочной станции неподалёку от родного загородного посёлка. Хотя бы кофе и что-нибудь мало-мальски съедобное, чтобы не разрыдаться. Юросив тачку в кювете неподалёку, Бейли двинулся в пёстрый магазинчик, коматозно побродил по торговым рядам, прежде чем добраться до кассы.       Бумажный стакан прижигает пальцы, приходится посекундно менять их друг с другом. Сосредоточенный на сохранности живительной жижи, Бейли нетерпеливо глядит в чернеющее окно своей спортивной крошки, медленно движется в сторону авто, ощущает, как много слюны скопилось во рту от сладкого запаха жирного пончика во второй руке. Парень спешно делает первый укус.       Приторно сладкий запах остро ударил в нос. Что-то стиснуло. Жёсткие руки. Что-то вонючее прижимается к носу. Энтони забрыкался, попытался пихаться, вырываться, но и без того с трудом функционирующее тело даже не успело подать достаточного количества адреналина для достаточного сопротивления.       Короткие горячие вдохи, впускающие мерзкое амбре в лёгкие. Глухой удар стакана об асфальт. Темнота.

1964 год Гретна, Штат Луизиана США

Дом мистера Аластора Мура 00:27

      Холодный белесый свет заливает помещение. Здесь холодно и тихо. Здесь давно не убирались. Засохший кровяной узор ковром залёг на полу, украсил стены. Здесь пахнет сталью, страхом и отчаянием. Здесь есть лишь двое.       — Отходишь потихоньку, банши? — медовый голос мистера Мура разрывает тишину первым. — Боже, ты так осунулся, деточка. Хо-хо, и целую вечность пробыл без сознания. Скажу сразу, в том нет моей вины, дозировка была точно рассчитана на твой вес недельной давности.       — Чё? — мистер Бейли попытался поднять голову, удержать ее ровно. Шея переваренной макарониной медленно и нелепо проворачивается, неспособная удержать вес черепа. Мистер Бейли болезненно мычит от яркого света, пытается шевелиться, но не чувствует ватных рук. Их словно нет вовсе.       — Приходи в себя, не нужно лишней суеты. Я умею ждать, — чужеродный голос доносится, словно из-под воды, до сонного мозга с трудом доходит смысл произносимых слов.       Мистер Бейли потихоньку осознаёт, кому голос принадлежит. Где его руки? Резко раскрыв глаза, Энтони бешено моргает, избавляясь от мерзкой белой пелены и впивается взглядом в свои колени — шевелятся, функционируют, только вот острые щиколотки больно трутся друг о друга. Взгляд мечется выше — запястья плотно примотаны скотчем к подлокотникам старого добротного деревянного стула. Мистер Бейли попытался дёрнуться вперёд, но почувствовал, что не может подняться. Приложив чуть больше усилий, он рассмотрел крепкую верёвку, туго обнимающую плечи и грудь.       Дыхание ускоряется, ноздри быстро раздуваются, глаза бешено бегают по комнате слишком хорошо знакомого подвала. Сколько раз мистер Бейли бывал здесь за последний год, сколько раз видел, что происходит с гостями мистера Аластора Мура, сколько раз сам принимал участие в жестоких играх? Не счесть. Ха-ха, забавно, что однажды он уже чуть не отдал богу душу в этом сраном подвале. Почему Энтони считал, что их последний разговор не приведёт его сюда?       Бейли просто знал на подсознательном уровне: Аластор не опустится до этого. Что-то внутри назойливо твердило — не посмеет. Это слишком грубо и вульгарно в картине мира Аластора Мура — дурной тон.       Но вот, мистер Бейли здесь, теперь уже не в роли стороннего наблюдателя, не в роли сообщника: он — ягнёнок, он — гость.       Осознав своё положение, Энтони медленно и глубоко втянул воздух носом, ощущая, как в голове колотит пульс. Сохранять спокойствие — вот единственная возможность выбраться отсюда живым. Медленно подняв голову, Энтони облачил лицо в самую холодную, безразличную, отстранённую маску в своём арсенале.       — И? Чё это всё значит? — выплюнул он. — Я хочу пить, Мур, есть вода?       — Разумеется, дружочек, — обращение резануло по ушам. Такое снисходительное, издевательское — так оно звучало год назад, когда они только-только друг к другу принюхивались. Энтони проследил за мужчиной до металлического стола рядом и обнаружил на холодной стальной поверхности все вещи, которые были при нём в момент нападения. В том числе — пистолет и дурь. Он закусил губу. Все бы отдал сейчас за косяк, дорогу или хотя бы сижку. Одну сижку.       Мур аккуратно берет бутылку воды, свинчивает пробку и прикладывает к губам. Энтони запрокинул голову и принялся жадно глотать воду, прикрыв глаза. На одном из глотков поперхнулся, ощутил, как жидкость пошла не туда, резко мотнул головой и громко прокашлялся, чувствуя, как горячеют лицо, виски и глаза. Из носа потекло опять — красное. Заструилось по губам, подбородку, закапало на серые брюки.       — Блять, — выплюнул парень и дёрнул было кистью, чтобы утереться, но липкая лента на запястье не позволила манёвра. К носу внезапно прижался надушенный платок. Энтони медленно вдохнул, его повело мгновенно. Это слишком. Юноша закатил глаза от блаженства, ощущая знакомый запах горького парфюма. Стиснул челюсть, резко дёрнул головой, уходя от прикосновения. До ушей донёсся тихий цокающий звук.       — Ох, дружочек, ну что ж ты, как дитя малое, ей богу?       — Мур, что всё это значит?       — Ой ли? Что ж, я полагаю, этот вопрос следовало бы озвучить мне, Энтони.       — Я тебе отвечаю, ещё раз, и я отгрызу тебе руку, — с завидной, для своего положения, смелостью шипит мистер Бейли и запрокидывает голову, посекундно шмыгает носом, гулко сглатывает кровь и слизь, катящиеся по носоглотке. Вопреки ожиданиям Мур не стал настаивать — отошёл. В молчании они проводят с три минуты, прежде чем мистер Бейли рискует опустить голову вновь. Кровь редкими каплями падает на светлую ткань брюк. — Что за нахуй, Ал? Блять, я не хочу играть в твои ебучие игры. Я. Хочу. Домой.       Будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком-будь мужиком       Если сегодня мистеру Бейли и суждено сдохнуть в этой адской дыре, он сделает это с достоинством и не станет радовать рыжего выблядка тем, чего тот так сильно жаждет. Мистер Бейли хотя бы попытается.       — Деточка, я боюсь, это невозможно, — Аластор Мур сидит напротив на стуле, вмонтированном в пол. Мужчина неспешно укладывает ногу на ногу, опускает ладони на колено. Он чувствует своё превосходство, чувствует тотальный контроль над ситуацией. — До тех пор, пока мы не обсудим твой концерт на прошлой неделе. Так вот, Энтони: что это всё значит?       — Я уже всё тебе сказал, — откинувшись спиной в стул, Энтони хотел было отзеркалить движение Мура, но скотч, стягивающий щиколотки не позволил этой вольности. — И, кстати, я думал, что ты у нас весь такой джентльмен, хуё-моё и, ха-ха, выкупишь, что «нет — значит нет».       — Энтони, — голос не дрогнул. Приподняв бровь, мистер Мур снисходительно улыбнулся. — За минувшую неделю я осознал одну важную вещь, а именно: ложь хороша в любых пропорциях и проявлениях. Во благо и нет — все лгут. Хо-хо, знаешь что-то вроде инстинкта самосохранения? И я готов принять её от кого угодно…       — Блять, Мур, серьёзно, иди нахуй, я вообще не готов сейчас тебе подыгрывать, — запрокинув голову, вымучено простонал мистер Бейли.       — …Кроме тебя, — тёмные глаза сверкнули нехорошим, знакомым сиянием. Энтони стиснул челюсть, силясь справиться с нарастающей внутренней паникой. — Банши, будь ты искренен в своих словах, думаю, я бы с честью принял отказ. Или нет. Не могу утверждать, я до сих пор пытаюсь ответить себе на этот вопрос, но конкретно сейчас, критической необходимости не вижу, ведь ты мне врёшь.       — Оh, Santa Maria, — закатив глаза, юноша устало выдохнул. — Ну разумеется, мистер совершенство гораздо лучше понимает, что, кто и как ощущает, верно? Хочешь услышать ещё раз? Я. Тебе. Врал. С самого начала. Я ничего не чувствовал. Может быть, я немного запутался, может ты показался мне забавным и немного очаровательным. Ха. Ха-ха-ха, может быть я полностью мёртв внутри, хотел острых ощущений и надеялся, что аппетит придёт во время еды, но этого не произошло. Было ли прикольно поиграть в безумную парочку любовников-убийц? Да, немного. Но знаешь, что понял я после всей этой хуйни с федералами? Нам не по пути, потому что моя шкура мне дороже твоих театральных гнилых фальшивых представлений. Ты втянул меня в дерьмо, и запах до сих пор стоит у меня в носу.       — Ты продолжаешь делать это, Энтони, — прохладно бросает мистер Мур, не сменившись в лице ни на йоту. — Детка, быть может я не так хорош в межличностных отношениях, как хотелось бы, но один знающий человек сказал, что поговорить откровенно, на чистоту, бывает очень важно. И, помнится, ещё один человек как-то вскользь упомянул, что важно «говорить словами через рот». И боюсь, пока у нас не произойдёт честной беседы, домой ты попасть не сможешь. Как я уже упомянул ранее: я умею ждать, Энтони. А вот ты… Хм, будь добр, дружочек, проведи коротенький ликбез, как скоро человек, употребляющий наркотические вещества впадает в абстинентное состояние? Дня два-три? А что если мы чуть ускорим процесс? Например! — мистер Мур деловито-бодро поднялся со стула, отошёл к одному из стеллажей. Энтони уронил голову на грудь. Сердце бешено заколотилось в груди. Нет! Нет-нет-нет, только не это. Он не переживёт. Только не ещё раз, не снова!       Тихий скрежет ножек штатива для капельницы об пол режет по мозгам. Энтони затравленно поднимает голову, бешеным взглядом наблюдает за стеклянной бутылкой, наполненной прозрачной жидкостью, длинной трубкой и катетером в руке Аластора.       — О, не стоит переживать, это совершенно новая игла. Только что вскрыл, — Мур неспешно собирает медицинский конструктор, соединяет все предметы, аккуратно берет со стола около себя вату и тёмный бутылёк спирта. Энтони не сумел усидеть на месте. Он заёрзал, задёргался в безуспешной попытке вырваться и застыл, беспомощно, быстро хватая носом воздух.       — Что такое, mon ange? Ты так нервничаешь? Это всего лишь физраствор, — влажная вата неспешно заскользила по сгибу локтя. Энтони мгновенно выпал из оцепенения, зарыпался вновь, пытался уронить стул, дергал локтем, уходя от касаний влажной ваты. Хоть как-то!.. — Прекрати, Энтони, ты же не хочешь, чтобы я порвал тебе вену? — холодная сильная ладонь сжала локоть. Чёрт бы побрал опытность Мура. Острая колючая боль пронзает руку. Игла вошла плавно, неприятно. Энтони чувствует её под кожей, смотрит в сгиб локтя в надежде остановить приближение пытки. Аластор заботливо зафиксировал катетер пластырями и ввёл иглу на другом конце трубки в крышечку бутылки, покрутил колёсико — жидкость закапала.       Мистер Бейли вот-вот скончается от стресса, но прежде заблюёт лакированные туфли на ногах рыжего уёбка. Мистер Мур вернулся на своё место, устремил взгляд в водянистые фисташковые глаза юноши напротив.       — Итак, давай ещё раз: что всё это значит, Энтони? Тик-так-тик-так, у нас не так много времени до того момента, как тебя начнёт переламывать. Твоя заначка здесь, в двадцати сантиметрах от тебя, и мы прекратим всю эту ужасную процедуру, как только ты скажешь мне правду, — прохладный взгляд, эта мерзкая ухмылочка. Глядя в привычную маску Мура, Энтони распознаёт её сразу. Аластор выглядит так, когда берёт в руку нож, прощаясь с очередным гостем. Он пойдёт до конца, он не шутит.       Мистер Бейли опускает голову вниз, сжимает-разжимает онемевшие пальцы, медленно дышит и следит глазами за пузырьками в трубке:       — Я сказал всё, что тебе следовало знать, Мур, — ядовито выплёвывает и замолкает.       — О, деточка, «следовало знать»? Ну, разумеется, мистер Бейли, как же без этого! — голос сорвался. Энтони удивлённо округлил глаза, слыша слишком очевидное злое раздражение. — Видимо, также, как я владею сведениями о том, кому, как и что чувствовать, ты обладаешь точной информацией о чужой осведомлённости, верно? — чуть приподняв лицо, молодой человек внезапно замечает трещину в идеальной маске, видит как спокойные, минуту назад, глаза опасно сияют.       — Ч-чё? — наморщив нос в непонимании, юноша склонил голову. — Блять, чё за предъявы?       — О, только не делай вид, что не понимаешь, о чём я, Энтони, — порывисто поднявшись, мистер Мур обошёл стул и упёр ладони в его спинку. — Да, ты с самого начала не был честен. Справедливо заметить — я тоже. Но разве я не делал шагов навстречу? Ч-чёрт, банши, ты знаешь обо мне так много, что мне следовало бы просто прирезать тебя на той сраной заправке! — Аластор повысил тон. Аластор делает это редко. За чёртов год Энтони слышал это один раз: чтобы не шутки ради, не этот его старческий бубнёж, а вот так нервно, недовольно, почти раздосадовано.       — Ты же, в свою очередь, раз за разом возводишь неприступные крепостные стены, — резко оторвав ладони, Мур громко хлопает. — Каж-дый-раз. Пос-то-ян-но, — короткие хлопки по одному на слог. — Это… Игра в резиночки по минному полю. Стоит подойти ближе на сантиметр, ты тут же захлопываешь свою раковину, отталкиваешь, выворачиваешься, прячешься! Я знаю, что такое социальные маски. Честно признать, я думал, что мастерски владею ими, но ты, Энтони, — медленно, тяжело выдыхая, мистер Мур садится на стул. — Ты не даёшь ни единого шанса узнать себя. Ха-ха, знаешь, иногда мне кажется, что ты так сильно заврался сам с собой, что уже и не имеешь ни малейшего понятия, что именно прячешь и от кого.       Энтони молчал. Это злило сильнее. Сидя напротив него, глядя в золото волос, скрывающих лицо, Аластор наблюдал за тем, как с треском провалился манёвр. Мальчишка не спорил, не пытался опровергнуть, он только добела впился в подлокотники стула, замер и… Всё.       О, как хотелось мистеру Муру кинуться на Бейли сейчас, встряхнуть, может быть даже залепить пощёчину, увидеть хоть что-то! Реакции не следовало никакой, лишь плечи Бейли слабо подрагивали. Аластор совладал с собой. Мужчина потянулся под стул, к одной из ножек, к книге, отложенной в самом начале беседы. Мистер Мур терпелив. Он открыл книгу на странице, проложенной тонкой ленточкой и выискал глазами строчку, где остановился.       — А ты не думал о том, почему?.. — Мур дёрнулся, услышав тихий голос собеседника, глянул на наручные часы — минуло двадцать минут. Аластор осторожно закрывает книгу, смотрит на юношу, замечает пот, проступивший на лбу. — Хочешь знать правду, да? Тебе она прям сильно нужна?       — Как проницательно, — скептично хмыкнул Аластор. Энтони быстро облизывает губы, тяжело дышит и запрокидывает голову назад, слова полетели в потолок:       — Ты — сильный человек, Мур, очень живучий. Ну, типа, пройдя через кучу дерьма, которое преследовало тебя с самого рождения — ты здесь. Дом, карьера, правильные знакомства и связи. Чем-то ты очень похож на дона Леоне. Он приехал в чужую страну и с нуля выстроил группировочку, чтобы у его семьи были всякие классные штуки. Он, ты и такие, как вы — ха-ха — достойны уважения, но блять, Мур, знал бы ты, — истеричный смешок слетел с губ юноши. Ещё и еще. Резко дёрнувшись, мистер Бейли впился мокрыми глазами в чужое лицо. — Знал бы ты, как сильно я всех вас ненавижу, потому что не могу быть таким, хотя бы отдалённо похожим. С самого детства я слышал: «мальчики не плачут», «будь сильным, Антонио», «придёт время, и ты займёшь моё кресло, Антонио». Никто не спрашивал, чего я хочу, но мне хватило ума на то, чтобы понять, как добиваться желаемого. Ха-ха, — очередной истеричный смешок, нервно дрожащие плечи, суетливые запястья, пытающиеся жестикулировать даже будучи сдавленными липкой лентой. Аластор смотрит на своего гостя и не понимает, слезятся ли глаза от подступающих болей ломки, или же Энтони в самом деле плачет, но взгляда оторвать не может. Это лицо разоруживает, сбивает с толку, с нужного настроя.       — Нужно просто сделать то, что он хочет. А это… Это иногда очень сложно, потому что я слабый, мягкий и глупый до омерзения. Я всего боюсь. Такие были исходные данные. Я не тот ребёнок, который должен был родиться в семье Леоне, но даже до моих малюсеньких мозгов в очень раннем возрасте дошло, что если ты не можешь быть «правильным», то можешь создать видимость! Притворись уверенным, и в школе тебя не будут гнобить. Притворись, что тебе дохуя важно положение семьи в городе и получишь бабки. Будь мужиком, бери на себя ответственность, ты же будущий босс! Не смей показывать слабость, спрячь ее поглубже в задницу! В смысле тебе страшно? Это что? Слёзы? Умойся, пока отец не увидел. Возьми ружьё, стреляй, сожми руку, бей, нет, ну это никуда не пойдёт, что ты как баба?! Что с оценками? Почему не «А»? Почему ты спишь на уроках? И что, что ты всю ночь проторчал с Роберто в топях? Подбери сопли! Марш в универ! Нет, ты должен быть дома! Кто будет защищать семейное гнездо? — скорость нарастает. Слова сами по себе вылетают изо рта, по вискам струится холодный пот, глаза нестерпимо жжёт пеленой слёз. Энтони моргает, и они крупными каплями бороздят щеки. Он задыхается, скребет ногтями дерево подлокотников и чувствует, как тело берёт крупной дрожью.       — И так всю жизнь! — он срывается, стискивает кулаки, орёт, резко дёргается на стуле. — Всю ёбаную жизнь я делаю это! Всё, что я умею — играть роль «кого-то», смекаешь? А? Правильный послушный сын — для отца? Пожалуйста! Охуенно-суровый справедливый босс для головорезов семьи? Да, берите два! Бессердечная педиковатая сука — для всех жителей этого трижды высранного города? Да, нате — распишитесь! И, наконец, вишенка на торте: возвышенное, прекрасное, безупречное человеческое создание, способное разоблачить гениального убийцу, укротить его в жёстком бед-трипе, обыграть на его же территории, помочь избавиться от трупа, подстраховать, если на хвосте сидят копы? Это всё — для тебя, Ал, — Энтони заходится в приступе хохота, мотает головой, красивое заплаканное лицо исказилось гримасой острой боли и отчаяния.       — Я устал, Аластор. Я не вывожу всё это дерьмо. Когда Кроу меня прижал, я ведь думал сдать тебя. Правда. На секунду я подумал о том, как было бы охуенно попасть в программу защиты свидетелей и уехать. Забыть всё это, как страшный сон, уехать в Европу или в Сан-Франциско. Затеряться в большом городе, заниматься своей «тупой бабской хуйнёй», рыдать над тупыми детскими мультиками, носить вещи, которые я хочу, не шугаться каждого шороха, — зажмурившись, Энтони сотрясается в молчаливом рыдании, жадно прерывисто втягивает носом воздух. — Я не смог, Бемби. Не получилось. Я убил его. Я! Убил его! — высоко, истерично выплёвывает Бейли и сильно толкается ногами об пол, через краткий миг стул летит на пол со страшным грохотом.       Мистер Мур резко вскочил, поддержав ладонями штатив, что полетел следом за юношей на пол. Энтони прижался пылающей щекой к полу, жадно хватая ртом воздух, почувствовал, как ноздри наполнились сталью. Бейли выдул кровавые брызги, облизнул губы и заговорил вновь:       — Нахуя? Как думаешь, Мур, на кой чёрт?! Сука-сука-сука! Нужно было спасать себя, пока была возможность. Потому что… Знаешь почему? Ха-а. Может я и тупой, но я знаю, что произойдёт дальше: ты наиграешься. Рано или поздно ты поймёшь, какое жалкое существо скрыто за красивой обёрткой, а у меня совсем не останется сил на то, чтобы поддерживать сверкающий образ, который ты сам себе придумал и… И всё. Ты пойдёшь дальше жить свою охуенную стабильную, выверенную по минутам жизнь, а я… — закусив губу, Энтони снова выдувает кровь из носа и замирает, прерывисто быстро дыша. — А мне будет больно. Очень больно.       Подвал наполнился гулким молчанием. Штатив медленно становится на пол ножками, Энтони чувствует, как его поднимают в вертикальное положение со стулом вместе, закрывает глаза, роняет голову на грудь. Его крупно трясёт. Мышцы схватывают первые острые спазмы. Он кашляет и натужно глушит всхлипы, болезненные стоны.       — Доволен? Это ты хотел услышать? — мистер Бейли разрывает тишину первым. Аластор молчит. Энтони вслушивается в своё бешеное дыхание, голова кружится, боль в мышцах нарастает, словно посекундно. Энтони знает, что будет дальше. — Слушай, помнишь, в ту ночь ты пообещал, что сделаешь это быстро? Можешь… Можешь сдержать слово? Просто… Там полный магазин.       Он не может заставить себя открыть глаза. Нет ни капли храбрости на то, чтобы взглянуть на Аластора Мура сейчас. Как на зло мистер Бейли не может упомнить ни единой молитвы, лишь три поганые строчки, что раз за разом прокручиваются в голове заевшей пластинкой

Отче наш, Иже еси на небесе́х

Да святится имя Твое, да прии́дет Царствие Твое,

да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́.

      Тихий слабый лязг металла о металл. Ал взял в руку пистолет. Пара щелчков — проверил магазин. Ещё один — взвёл курок. Энтони стискивает челюсть, чувствует, как холодное дуло прижимается ко лбу и опускает плечи, расслабляет лицо. Наконец, всё закончится. Приоткрыв залитые кровью губы, он медленно тянет ртом воздух, выдыхает носом.       — Ба-ах!       Слабый толчок дула в лоб. Дыхание застряло в горле.       Всё? Закончилось?       Громогласный раскат смеха ударил по ушам. Распахнув глаза, Энтони впился взглядом в фигуру рядом. Мур, упирающийся рукой в стол рядом, выронил из второй пистолет, тот гулко ударился об пол. Мужчину сгибает пополам от хохота.       — Т-ты, — Бейли часто задышал и зарыпался на стуле.       — Г-господи, банши! — Аластор упёрся локтями в стол. — Видел бы ты с-своё лицо!       — Блять, тупорылый кусок говна! — вскинув ноги, Энтони со всех оставшихся сил пихает Аластора в бедро. — Porco Madonna! Уёбок! Вонючий уёбок! Я тебя ненавижу, Мур! Трипиздоблядское промудоёбище! Только развяжи меня, только блять развяжи, тебя накроет такой пиздой, ты просто охуеешь! — истошно вопит Бейли, пытаясь попасть по мужчине, который еще и имел наглость уворачиваться от ударов. Случайное попадание в цель, однако не доставило никакого морального удовольствия — отправило в полёт со стулом вместе во второй раз. Штатив жалко шатнулся, полетел следом, бутылка физраствора разлетелась вдребезги. Тихий хруст стекла под ногами мистера Мура. Тяжёлое загнанное дыхание Энтони забивалось в каждую щель, пронизывало окровавленные стены и пол. Аластор успокоился, продышался.       — Развяжи меня, — рычит Бейли. — Сейчас.       Стул возвращается в исходное положение. Энтони смотрит в стену напротив, взбешённый, измотанный, абсолютно обессиленный, он злится и не понимает, что чувствует.       — Энтони, — зовёт Мур. — Энтони, посмотри на меня, — тихо просит мужчина.       — Пошёл нахуй, — выплёвывает Бейли. — Дойди, сядь и не вставай.       — Что ж, ладно, — Аластор медленно опускается на корточки, заглядывает в лицо молодого человека, склонив голову набок. — А теперь послушай меня, юноша. Во-первых, ты беспутное глупое истеричное полу-итальянское чудовище, которому порой было бы неплохо прислушиваться к собственным советам. Во-вторых, нам просто необходимо съездить в строительный магазин.       — Чё? — Энтони резко впился в лицо мужчины, заторможено моргнул и будто забыл, что находится в припадке бешенства, на грани ломки.       — Я, разумеется могу посмотреть в гараже, но в строительном точно найдётся шпатель, которым мы сможем отскрести твою самооценку от пола, — всплеснув руками, произносит мистер Мур. — И упаси господь, если ты ещё хоть раз посмеешь упрекнуть меня в том, что я недоговариваю. Неужели ты действительно думаешь, что связываясь с тобой, я не имел понятия о том, на что иду? Ты — хаотичное непредсказуемое природное бедствие, превращающее мой дом в помойку, ворующее мою одежду, пожирающее всё съедобное, что попадается на глаза, способное впихнуть в себя такое количество алкоголя и кокаина, при употреблении которого люди не живут. И ты… Потрясающе хорош в этом! Может быть в «сильных людях» есть определённые плюсы, но разве кто-то из них взял за яйца болотную тварь? Провернул полное уничтожение человека, не имея ничерта, кроме пары ножей и бочки с кислотой? Надул Федеральное агентство расследований? Нет, деточка это всё сделал слабый, глупый феминный ты. Давай сыграем в викторину и немного подумаем: кто на самом деле жалок? — мистер Мур говорит медленно, всматривается в опухшие щели глаз, окровавленный нос и губы.       — Mon ange, я понятия не имею, что ещё скрывается в этой белокурой башке, но сдаётся мне, что оно мне понравится, если ты перестанешь вести себя, как устрица и позволишь, — Аластор выгнул губы в ласковой улыбке. — Энтони, я не стану повторять этого снова, поэтому запомни хорошенько: я не хочу представлять своё существование без мыслей о том, когда тебе в голову взбредёт в очередной раз нежданно-негаданно ввалиться в мою постель в залитой вином одежде.       Прохладные ладони мистера Мура аккуратно касаются ватных пальцев Бейли, Аластор сжимает их, беззлобно закатывает глаза и склоняется, касается ледяных костяшек губами, щекочет тонкую кожу усами и вновь поднимает взгляд:       — И думаю, ты должен услышать это от кого-то. Да, ты взрослый мальчик, но мальчики тоже плачут. Взрослые тоже плачут. Взрослым мужикам бывает страшно. Каждый чего-то боится. Полагаю, это нормально в большей части цивилизованного мира, не считая Гретны. За окрестности ответственности я не несу, но по крайней мере здесь, в этом доме, ты можешь чувствовать всё, как ты того хочешь, испытывать эмоции, которые не считаешь правильным показывать где-либо ещё. Энтони, посмотри, сколько мы прошли вместе за этот год? И сколько пройдём ещё? — Аластор видит, как зелёные глаза наполняются слезами. Он чувствует дрожь, пробирающую Бейли от макушки до пят, сжимает губы, медленно вздыхает, словно набирается сил и, наконец, произносит:       — Я всегда протяну тебе руку, Энтони. Что бы ни ждало в будущем, мы с тобой найдём выход. Чш-ш-ш, давай, вдох-выдох, — приподнявшись, Аластор аккуратно прихватывает ладонями горячее лицо. — Вот так. Не волнуйся ни о чём и заруби себе на носу, мистер Бейли: за самой мрачной ночью следует самый красивый рассвет, — гладя влажные щеки большими пальцами, Мур медленно склоняется, прижимается ко лбу Энтони своим, касается носом носа.       — Развяжи меня, — шепчет Бейли. — Ну!       Игла катетера аккуратно выскользнула из тонкой кожи. Тихо щёлкнул складной нож. Лезвие разрезает верёвку, скотч на запястьях и лодыжках. Энтони разминает кисти, неуверенно смотрит на мужчину напротив, выбрасывает руки вперёд и стискивает шею, тянет к себе, вниз. Они валятся на пол, чудом минуя осколки. Энтони стискивает кольцо рук плотнее, прячет лицо в шее. Плечи мелко задрожали. Бейли загнанно дышит, цепляется непослушными пальцами за поло, надетое на мужчине, всхлипывает. Аластор бережно обнимает под лопатки, за поясницу, осторожно садится, прижимает к себе вплотную, устраивает худые ноги юноши поверх своих. Страшный, почти невыносимый звук нарастает, крепнет, льётся в уши водопадом Ниагары.       Энтони не плачет — рыдает, воет, орёт, задыхается бессильно и отчаянно. Беспомощно всхлипывает, расползается по чужому телу и трясётся. Всё цепляется за одежду, плечи, волосы, шею. Аластор облегчённо выдыхает, запускает ладонь в тусклое золото волос, зарывается пятернёй и закрывает глаза, вслушивается в надрывный, надсадный вой, полный обиды, гнева, страха — всех тех чувств, что не находили входа. Настоящее смертоносное цунами, накопленное из десятков тонн годами подавляемых эмоций. Сколько боли может быть в одном хрупком теле? Достаточно для того, чтобы одной ночью они захлестнуло с головой двоих.       Как долго это длится? Мистер Мур не знает. Он не смотрит на часы, но молчаливым покорным свидетелем находится рядом и не имеет сил отпустить от себя дальше сомкнутых объятий. Неприглядная честность, болезненная, громкая острая искренность ранит больнее лезвия любого ножа. Маски сброшены, форты разрушены, крепости сожжены. Не осталось ничего, кроме двух психов, искалеченных жизнью и обществом, разбитых, раздаренных, но глубоко влюблённых друг в друга.       — Я хочу водки, — наконец подал голос Энтони сипло и болезненно.       — Разумеется, душа моя.       — И дорогу, мне нужна дорога, сейчас. И сигарета, я хочу курить.       — Конечно, банши, никаких проблем.       — И есть. Господи, я сожру всё, что угодно, но лучше жареное и жирное.       — Знаю, деточка, в холодильнике запечённая в беконе свиная нога.       — Бемби?       — Да, Энтони?       — Я хочу пересмотреть тот сраный мультик.       — Думаю, в кладовой должны были остаться бумажные полотенца.