Охота на серафима

1963 год Гретна, Штат Луизиана США Дорога на Новый Орлеан 17:17

Шины визжат по трассе, солнце клонится в горизонт. Великолепное алое зарево межится с тяжелыми серыми облаками. Снаружи прохладно, влажно, тихо, как бывает перед бурей. Первый раскат грома не застал врасплох. Энтони не удивлен тому, что на его поездку выпадают самые дрянные дни месяца. Это регулярно происходит, когда он срывается в большой город. Парень жмет педаль газа почти до упора, хочется добраться прежде, чем ливанёт. В салоне машины сухо и тепло, за четыре часа с лишним задница сделалась квадратной, спина отваливается, а запястья ломит от напряжения. Час назад пришлось ругаться, стоя в пробке, бить по гудку до остервенения. Казалось бы, вечер воскресенья, все уже должны были разобраться со своими делами, но Энтони редко везет в подобных вещах. После разборок с Конте минула неделя, отец был доволен результатами и велел сыну развлекаться, пока всё спокойно. Но спустя несколько дней непрекращающегося трипа, Энтони прочувствовал острую необходимость в смене обстановки. Он почти трезв, ей-ей, только с утра выпил совсем слегка, чтобы немного взбодриться. Голос диктора из приёмника что-то нудно вещает, прежде чем передать эстафету ведущему вечернего эфира. Энтони быстро облизнул губы, сделал громче. — …Благодарю, Сэм! Приветствую моих слушателей, рад быть вновь на волне! С вами Аластор Мур, и нам есть, что обсудить этим закипающим вечером! — Энтони блаженно выдохнул, поерзал на месте и откинулся на спинку водительского сидения. Голос из динамика льется мёдом на душу и в то же время невероятно накаляет. Энтони не сдержал невразумительного «пу-пу-пу» на выдохе, почувствовал, как защипало холодком на шее. — …Неделя обещает быть невероятно мерзкой на погоду, но все мои слушатели знают, когда и где можно согреться. Конечно же, ко-неч-но же, здесь, в нашем вечернем Эфире, и начнем мы сегодня с очаровательной Ненси Синатры, — голос Мура всё мурчит из радио, и парень на секунду ловит острое желание выключить все к чертовой матери и доехать в тишине. Но Нэнси своими завываниями спасает положение. Глушил ли Энтони Бейли навязчивые мысли, вопросы к самому себе, ощущения — всем, чем только мог после злосчастного вечера в джаз-клубе? О-о-о, это мягко сказано! От того, что в диалогах с самим собой Энтони был, если не профан, то очень близкий к этому званию человек, он постоянно влипал в неприятности. Взять хоть Бастион. В их городке с границами дозволенного всё обстоит туго. Молодые инакомыслы, не вписывающиеся в узкие рамки находят приют в доме №47: «Бастион», «Крепость», «Форт», «Casa della liberta» — для своих. Заброшенное, жуткое место, близкое к топям, бывшее некогда роскошным помесьтем, ныне превращено в пристанище декадантов, поэтов и художников, еретиков, эзотериков, гомосексуалов — всех блаженных. Место найдется любому противнику сладкой американской мечты. Внутри маленького сообщества есть лишь одна незыблемая заповедь: нахуй устои. Молодые «сектанты» покидающие постели под покровом ночи, чтобы пожить, подышать полной грудью хотя бы несколько часов до рассвета, предаваясь всевозможным грехам — не может не наводить ужас, верно? Горожане предпочитают не называть имен бастионистов вслух, Дом кличут проклятым. Добрые христиане обходят его за милю, а сплетни о том, что в Доме чуть ли не приносят младенцев в жертву сатане в обмен на кокаин — стандартная ситуация. У страха глаза велики, но если горожане и узнают, что на самом деле творится в стенах Бастиона — относиться иначе не станут, скорее поднимут еще большую панику. Энтони был не просто участником, он стоял в рядах основателей еще во времена старшей школы, когда прознал от выпускников о тайном местечке и стал потихоньку приводить друзей и подруг, понравившегося мальчика из параллельного класса — всех. Лишь бы укрыться от взрослых. Лишь бы делать, что хочется, но в реалиях Гретны — недоступно. Тогда Энтони казалось, что это лишь очаровательный маленький секретик, подростковый бунт, период такой. Он не сумел вовремя понять, как опасно ступает на скользкую дорожку двойной жизни. А Сейчас? С одной стороны нелепое гангстерское маски-шоу, с другой спектакль иного рода, весь протекающий в Доме: пить, танцевать, общаться, зажиматься по углам с парнями, которые, вернувшись в бытность трусливо залезут обратно в шкаф. Энтони, рождённый с круто подвешенным языком, но воспитанный на определённых традиционных постулатах, не уловил момента, когда он сам перед собой так сильно запизделся, что перестал понимать всё происходящее в своей жизни. Да он, в целом, не сильно и хочет. От редкого самокопания парень всегда пребывал в тихом ужасе, почти в таком же, как от включения радара на «себе подобных» и приводов в Бастион новеньких. Если с последними двумя пунктами он уже свыкся, приноровился, то когда дело доходит до первого, в особенности до чувств, Бейли ощущает уязвимость, хочет забиться в нору и огрызаться. Если призадумается, то уверенно скажет, что ни к кому из любовников не испытывал чего-то больше животного желания. Не за чувствами он приходит в дом №47. Наверное. Беря во внимание все, вышеперечисленное, то, что есть сейчас — катастрофа. Мур постоянно пытался вползти в мысли Эдемовским змеем, порой, заставляя парня вернуться в какую-то из встреч, анализировать, расщепляя на атомы каждую секунду. Неужели Энтони вляпался в дерьмо под названием «влюбленность»? Этого быть не может. Всё, что они двое делали, встречаясь друг с другом: старались побольнее уколоть, дразнились, вели опасную игру кто-кого. Тогда почему даже сейчас голос Мура уже не столько возбуждает разум, не столько наводит на грязные фантазии, сколько успокаивает и кажется мягкой, бархатистой арахисовой пастой в сэндвиче с джемом? — Сэндвич, блять, с джемом, — Энтони не удержался, оторвал руку от руля, шлепнул ладонью по лбу. Машина вильнула, послышался внезапный шум гудка с соседней полосы. — Да пошел нахуй, мудила, у меня тут внутренняя трагедия! — злобно орет Энтони и бешено сигналит в ответ. Он фыркает, вцепляется в руль, растворяется в чужом голосе, не вслушивается в слова, просто получает удовольствие от тембра и интонаций, смотрит в алое солнце и с удивлением замечает, что он уже на подъезде к Новому Орлеану. — …Поговорим о последних новостях? Вчера ночью пропал Мэтью Кинн в западной части города, его девушка обратилась в нашу редакцию, чтобы подстегнуть полицию к действию. Череда беспощадных, ужасающих убийств, оборвавшаяся столь резко некоторое время назад вновь нависает над всеми нами домокловым мечом? Пропажа Мэтью — совпадение? Или Зверь Топей вновь за своё? — услышав это, Энтони в голос прыснул и покачал головой. Пожалуйста, Мур! Этот черт собой невероятно доволен. «Зверь Топей» у-у-у, как страшно. Юноша улыбается. Этот псих хотя бы придерживается договора, и на том спасибо. Заносчивость Аластора сбавляет градус тревожности. Настроение приподнялось. Энтони рад выбраться в Орлеан. К тому же, ездить сюда это стало гораздо проще, когда Луна перебралась из Гретны поближе к цивилизации. С другой стороны, теперь подруга далеко, и это не шибко радует. В миру ее зовут Саманта Баскен. Луна — аркан таро, который девушка упорно называет своим и использует в качестве имени. Энтони обожает эту безумицу. Он не встречал в жизни столь же сумасшедших людей, как Луна, глубоко увлеченная всеми этими магическими штучками. Мало-помалу она даже Энтони втянула в свою белиберду, научив его делать простенькие расклады, тема таро казалась парню увлекательной. Будучи суеверным и верующим, он поначалу относился очень осторожно, но возможность получить ответы на вопросы здесь и сейчас оказалась слишком соблазнительной. Разве что свою колоду приходится прятать под матрас в комнате. Энтони смакует мысли о предстоящих днях. Он едет развеяться, развлечься, пожить у подруги и насладиться всеми грехами Орлеана сполна. По крайней мере, Бейли себя упорно убеждает в этом, прогоняя мысли о вопросе, который на самом деле тревожит разум. Ха-ха, было бы глупо пять часов трястись в дороге ради одного расклада, верно?.. Вот только на краю сознания Энтони молит бога о том, чтобы лунный календарь был на его стороне, но не признается даже самому себе. Вдруг забарабанило по крыше машины. Почти на месте. Успел таки добраться, и это радует. Бейли на силу вспоминает адрес и путь, которым быстрее всего сможет проехать. Уже через десять минут белый ягуар останавливается около захудалого двухэтажного дома с облупившейся краской. Энтони хватает записную книжку с пассажирского сидения, нервно листает страницы, исписанные его узким размашистым почерком, больше похожим на детские заборчики с пробелами. Нашел нужную запись с квартирой и выдохнул. Собрался с силами, на секунду замер, вновь прислушиваясь к голосу Мура в динамике. — Ой, все, иди нахуй, — шипит парень, глушит тачку, хватает с заднего сидения дорожный саквояж и вываливается в промозглый вечер. Ливень впивается леденящими иглами, заставляет коротко пробежаться до крыльца, взлететь по нему. Бейли отряхивается, как мокрая собака, сгребает светлые волосы назад, от лица, входит в подъезд. Лампы тускло мерцают, длинный коридор ведет к скрипучей лестнице. Энтони с энтузиазмом преодолевает два пролета, но по третьему ползет вплоть до мансарды. Отдышавшись, он гулко барабанит в дверь. Сперва тишина, затем тихое чириканье, нечленораздельные звуки, ленивые шаги, прежде чем дверь распахнулась. — Тебя не было в моём гороскопе, — перед Энтони возникло растрепанное сонное нечто в юбке в пол с безумными турецкими огурцами. Где только отрыла это уродство? Легкая блуза, затянутая шнурком повыше ключиц, рыжие рьяно вьющиеся волосы клочьями торчат в стороны. — Тото, серьезно, я тебя вообще не ждала сегодня, — женщина безропотно широко зевает со звуком замшелой бабки, трет глаза, утомлённо вздыхает. — А что сегодня? День? Месяц? — Нихуя себе! Вообще-то я ехал к тебе пять часов, можно немного радости в голосе? Мы же договаривались на этот уикэнд, — фыркает Энтони и обнимает подругу, которая повисла на нём безвольной тряпочкой. — Правда, так скоро? — удивленно спрашивает она и пропускает молодого человека вглубь своей норы. Ковры, пыль, книги, всякая странная рухлядь из прошлого столетия, сухоцветы, свисающие с потолка, обшарпанная мебель, большое круглое окно, едва прикрытое чем-то типа шторы. Запах влажности, ладана, лаванды и птичьего помета. А говорят, что девушки аккуратнее мужчин — пиздёж! Энтони здесь нравится. Всё выглядит самобытно, таинственно, как и это рыжее чудище. — Мне казалось, ты должен быть к единорогу, — рассеянно тянет Луна, подняв глаза наверх. Она тянется, хрустя всеми возможными суставами, шлепает босыми ногами, ходя взад вперед. — Кажется, я слегка… Потерялась? А? — она почесала затылок, вынула из волос половинку грецкого ореха, всмотрелась в нее, раздумывая пол-секунды, и закинула в рот. Встрепенулась, двинулась в угол комнаты, где стоял наполовину покрашенный буфет со столешницей. Луна включила электрическую плитку, плюхнула на нее турку. — Смотри, — женщина тычет пальцем в предмет мебели. — На помойке нашла, представляешь?.. Я думала, почему так колени ноют, а сегодня дождь, — бубнит девушка. Мимо нее по столешнице лениво ползет жирный рыжий таракан, но вместо того, чтобы его прихлопнуть, Луна взяла кусок сахару из маленькой плошки и положила его на стол. Насекомое, однако, не оценило щедрости и убежало. — Да ладно! Мы же отлично ладим! — возмущается хозяйка дома. Энтони посмеивается, но сдерживает брезгливость на лице, как может. — Ты всё такая же ебанутая, малышка, — с облегчением произносит Бейли, отряхивает пыль и плюхается в старое кресло, одиноко стоящее около гарнитура. Парень расслабленно вытянул ноги, упер руки в подлокотники, и оказалось, что это просто потрясающе после долгой дороги. — Я скоро проснусь, и мы поговорим об этом подробнее, — обещает Луна. Засыпает молотый кофе в турку, греет, пока все запахи не тонут в сплошном кофейном аромате. — А хотя знаешь, Арландо сегодня утром тревожно себя вел, я подумала еще к чему бы это, а сейчас понимаю, что к гостям, — девушка порывисто метнулась от кофе к клетке, где сидели три маленькие птички, впилась в прутья пальцами и сунула туда веснушчатый нос. — Ты выиграл, Арландо, выиграл, я поняла, что это был за концерт по заявкам, — недовольно шипит, трясет клетку, обитатели которой тут же перепугано захлопали крыльями. После этого Луна вернулась к уже горящему кофе, испуганно опрокинула кувшин воды в турку, послышалось шипение, пар повалил под потолок. Когда все было улажено, Луна все же улыбнулась Энтони, сверкнув на него щербинкой меж передних зубов. — Так… Что случилось? — до скрипа зубов прямолинейно спрашивает она, щурясь. — Аура такая… Красная, — она жестикулирует для лучшего понимания, Бейли неловко тушуется. — Я что, не могу навестить старую подругу? И вообще, сейчас вот соберешься и поведешь меня развлекаться! — храбрится парень, но Луна раскусила его с пол-оборота. — Я к тебе не с пустыми руками вообще-то, — Энтони подорвался, раскрыл саквояж и вынул свёрточки с фольгой и бумажные кулёчки. — У-у, будем расширять сознание? — глаза Луны заблестели, она помешивает кофе и нервно раздувает ноздри. — Травка? — И не только, — Энтони криво подмигивает, поднимается с места, открывает буфет на стене. Дверца чуть не полетела ему в лицо, но парень успел среагировать, придерживая ее, достал доску, взял нож с поломанным кончиком и зашуршал фольгой. — Потрясная штука, отвечаю, — Энтони быстро рубит башку ножом, снова идет к саквояжу, чтобы скрутить косяк. — Самое то под кофеек, — поддерживает Луна. — У меня есть… У меня есть виски. А больше ничего нет. Эм… Хлеб? — Луна говорит с паузами, будто ей и косяк был вовсе не нужен. — А, тут рядом делают гамбо, ради которого я живу, — вдохновленно говорит она. — Но они наверное, уже всё. Который нынче час? — Время тусить, — улыбается Энтони, закусив губу. Луна достала чашку с отломанной ручкой и что-то, похожее на маленькую цветочную вазу, разлила кофе, пометалась по кухне, гремя посудой, издавая шелест, грохот, шуршание и вернулась на импровизированную кухню с потрепанной бутылкой виски, плеснла в кофе, отдала чашку Энтони, который уже закончил со своими очень важными делами. Они сделали по глотку. Прошло совсем мало времени, прежде чем под потолок поднялся дым. Кофейный аромат мешается с запахом виски и приятным, густым травянистым амбре. Двое устроились прямо на полу, передавая друг другу «трубку мира». Энтони хорошо. После долгой дороги — лучшее, что может быть. Сначала расслабиться, потом разогнаться. Кофе втекает, как родной, горький дым заполняет легкие, он валится спиной на пол, ставит чашку около головы. — Ты так собираешься идти? — вдруг спрашивает Луна, осматривая мышиный костюм на Энтони. — Сдурела? Пф, — Энтони фыркает, затягивается, приподнимает голову, делает еще глоток кофе. — У меня все с собой, — улыбается, откидывает голову на пол. Золото волос рассыпается по пыльному ковру.

* * *

Красные глаза, легкость в теле, приятная расслабленность. Энтони сидит на табуретке, подобрав под себя ногу, смотрится в маленькое зеркальце пудреницы. Карандаш плавно огибает веко, очерчивая контур. Луна затерялась в дебрях мансарды, ругаясь с птицами, пока Бейли густо подводил глаза черным. Отстранившись, вгляделся в свое лицо, полюбовался, откинул прядь волос со лба. Из отражения на него глядит кто-то малознакомый, но восхитительный. Энтони улыбается ему, берет щеточку, тушь и красит светлые ресницы. Покончив с лицом, парень расправил плечи, зацепил нить жемчуга со столешницы, удавкой накинул себе на шею, застегнул, бренча, принялся собирать кольца, цепляя на полу-прозрачные пальцы. Крупный квадрат изумруда сверкнул на указательном, на мизинце нежно переливался опал. Энтони залип, рассматривая свою ладонь, резко встрепенулся, будто что-то вспомнил, но столь же внезапно замер. Подумал с минуту, нацепил на правую руку три браслета. С Луной они столкнулись в лоне мансарды внезапно. Как незнакомые стали разглядывать друг друга с ног до головы. Луна — с тюрбаном зеленого платка на голове, из-под которого топорщатся рыжие завитки волос, блуза с обнаженными плечами, очередная безумная уродливая юбка. Хищный контур кровавых губ, лисий взгляд. Энтони в атласной белой рубашке — воротничок расшит алым бисером и крупными бусинами, чёрные клёши туго сидят на талии. Жемчуг на шее, пальцы в кольцах, браслеты зазывающе брякают. Светлые взъерошенные волосы, намалёванные глаза. Сбежали из психдиспансера, не иначе. — Опять меня будут считать некрасивой подружкой, — задумчиво тянет девушка и вдруг протягивает флакон губной помады. Энтони впился в него взглядом так, будто в этом флаконе есть смысл всего сущего, но нет. — Или меня, — хохочет он, хватает подругу под руку. Они кружатся по комнате, смеются под возмущения птиц, распевают на два голоса «Dirty, dirty feeling» Элвиса, хохочут, падают, куборем катятся по ковру. В течение пяти минут собирают себя с пыльного пола, прежде чем гаснет свет, прежде чем шаги громогласно сыплются по лестнице.

1963 год Новый Орлеан, Штат Луизиана США Мансарда Саманты Баскен 2:49

Дождь всё не смолкает. Очередной раскат грома огласил плывущее пространство квартиры. Энтони вздрогнул, замер, зажав в дрожащих пальцах пикового валета, огляделся по сторонам, судорожно разделил дорожку. В висках колотит кровь, звуки почти физически осязаются, зрение подводит, бешено сводит скулы. Запасы, привезенные с собой почти на исходе. Разум растекается жидким акрилом с холста, превращенный в безобразное месиво трёх последних суток. Три дня и три ночи в сладостном беспамятстве: пылающие огни клубов, грохот музыки, безбожная сладость коктейлей на языке и в горле, доводящая до рвоты, бесноватые пляски до изнеможения в горячей куче переплетающихся нелюдей, заполнявших залы. Разводы пятен пота на одежде, бесповоротно испорченная белоснежная атласная рубашка, залитая вишневым ликёром. Меняющиеся со скоростью света стойки, бармены, лица. Нелепые грязные шутки, красивые мужчины, пожиравшие, позорно вожделевшие его, Луну. Смельчаки, флиртовавшие не на жизнь, а на смерть. Посреди безумия с полотен Босха, Энтони чувствовал себя рыбой в воде. О, он наградил пару храбрецов дрожащими перегородками туалетных кабин, воспел одами-криками, украсил орденами красных полос, запечатленными на чужих телах. Последняя ночь перед дорогой домой. Энтони не в себе, Энтони нервничает, загнанно дышит, цепляется взглядом за три белые полосы порошка на столешнице. В голове бегущая строка, ехидно напоминающая, как лица случайных любовников сливались в одно. Глаза — размером с космос подернутые кровавой дымкой, острые режущие скулы, безумный оскал — везде, на кого ни глянь. И голоса. Голоса, все, как один говорящие бархатным тембром, за который можно душу продать без лишних раздумий. Энтони сходит с ума. Зажимает пылающие глаза руками, вслушивается в волны собственного дыхания и упорно пытается гнать табун мыслей куда угодно, лишь бы подальше от Мура. «Отпуск» пролетел так: вереницей вечеринок «для своих», стертыми ногами, ежедневным восстанием из мертвых, белыми дорожками, острым гамбо, устрицами с бурбоном на завтрак. Разговорами с гостями Луны, которых Бейли развлекал, пока подруга готовилась к своим ритуалам. Гаданиями по книжкам, рассматриванием дыма, летящего к потолку, валянием на пыльных замызганных коврах. Кляксами туши на щеках, надрывным смехом, новой ювелиркой, состоящей из укусов, засосов и синяков. Энтони выпрыгнул из одного горячечного трипа в другой, сменив лишь город, упорно старался заглушить, запить, занюхать, затрахать вопрос, с которым приехал в Орлеан. Но Луна проницательна, как шаман, к вечеру третьего дня она приперла Энтони к стенке, выпытала. Пока он снюхивает, психует, слушает тревожный щебет птиц, она плотно завешивает окно шторой, скрипит столом о пол, ставя его ближе к середине Мансарды, стучит стульями. Перед глазами вспышкой распахнулась алая скатерть, покрыла столешницу, Луна поставила свечи, повозилась, чиркнула спичками. Энтони объемно слышит, как трещит скрученный пучок благовоний. Из дрожащих рук выпадает пятидолларовая трубка, парень медленно ведет языком по губам, чувствует, как мелко трясется челюсть. Иногда незнание — благо. Как-то так сказал Аластор Мур тем проклятым вечером в клубе, да? Луна гасит лампочку под потолком, слабый свечной свет озаряет стол. Энтони смотрит со страхом и вожделением. Силуэт женщины мелькнул в темноте, прежде чем она возникла около стула, подожгла сигарету, затянулась, села. В тонких руках затрепетала колода карт. — Тото, — зовет она, и Энтони, как в замедленной съемке приближается к столу, садится напротив, смотрит в водянистые глаза подруги. — Сейчас посмотрим, — шелестит голос, будто сквозь толщу воды, с трудом долетая до слуха Бейли. Женщина гулко затянулась, Энтони услышал, как затлела бумага на кончике сигареты. Луна выпустила дым под потолок, поднесла сигарету к сухим губам, зажала фильтр зубами. На стол ложится первая карта, вторая — слева. Две — справа. И одна посредине. Энтони жадно в них всматривается, сердце быстро-быстро колотится, скулы снова больно сводит. Луна помолчала и поцокала языком. — Случай серьёзный, глянь, как всё запущено, — безумная улыбка расцветает на узких губах. — Три старших на один расклад?.. — масленый взгляд мажет по лицу Энтони. Луна выдыхает. — Начнем с тебя, — голос звучит загробно, Луна вновь затягивается и пальцем указывает на первую карту слева. — Восьмёрка мечей, видишь? Загнал себя в тупик, связан по рукам, но клинки направлены в землю, не на тебя. Глаза закрыты. Не видишь картину полностью, тебя гложет тревога и страх, но все они здесь, — Луна коснулась указательным пальцем виска, взгляд скользнул на вторую карту. — Двойка кубков — новые возможности, укрепление отношений. Прямое положение — союз, — на миг повисло молчание, вновь тлеет бумага. — Вожделеешь. Вот, что ты делаешь за закрытыми глазами, — слова отдаются эхом в черепной коробке, Энтони нервно ковыряет ногтями собственные пальцы, мечет взгляд на вторую пару карт. Не томи, ну же! — Маг. Высокий интеллект, изворотливость, властность, амбициозность, непомерное эго. Хочет, чтобы за ним следовали, этот человек своего не упустит… — первая карта. — Фортуна в прямом значении — хорошо. Ходит по лезвию, но почти готов попытать удачу, — Луна сверкнула глазами, медленно подняла со стола срединную карту и развернула лицом к Энтони. — Сила, — выдыхает она. — Кто-то должен сдаться, но это будет сладостное поражение. Бейли широко раскрытыми глазами смотрит на льва с разинутой пастью. Женщина в белоснежных одеждах, с венцом на голове мягко касается морды, усмиряет. Новый раскат грома, яркая вспышка молнии. Тени заметались по комнате. Огни заплясали на фитилях свеч, вдруг повеяло холодом. Сладостное поражение?