Когда поёт лира. Акт третий: Мистерия о бессмертном алхимике

       — И всё-таки ты там перегнул, бать.        Поток тихой неразборчивой ругани, явно адресованной Мияко, прервался, и Такечи обернулся к сыну. Сид слегка поёжился: в такие моменты отец его напрягал — уж больно сосредоточен был на своём раздражении. Однако довольно быстро хмурые складки на лице Такечи разгладились, и рот растянулся в привычной расслабленной ухмылке.       — Поверь, Шидо: в таком деле перегиба быть не может, — заявил он, убирая руки в карманы. Чуть помолчав, он бросил короткий взгляд на портрет алхимика, возле которого они стояли (оставаться в холле возле трупов они уж точно не собирались), и рассеянно забормотал: — Она сломается, точно сломается... Даже суки вроде неё рано или поздно ломаются. И тогда...        Заключением его мысли был многозначительный, пугающий смешок. Сид нахмурился: конечно, объяснение отца тогда было как всегда разумно и логично и он пообещал вчера полностью довериться его плану, но... в реальности всё почему-то выглядело более... раздражающе? Сид не был уверен, как лучше назвать эту эмоцию.        Заметив его состояние, Такечи улыбнулся чуть мягче.       — Что такое, неужто сомневаешься в отце, Шидо? — дразнящим тоном поинтересовался он, вытаскивая руку из кармана, чтобы похлопать его по плечу.        Сид неуверенно мотнул головой.       — Да не, ясен пень, что эта больная во всём виновата, — она ж сама показала ружьё, хрен знает, что у неё ещё там припасено... — признал он — и, сглотнув, продолжал: — Просто... оставлять с ней остальных... Раз она настолько ненормальная, что так... с Дзи-тян... — он снова сглотнул: само упоминание кузины вызывало у него ноющую боль в груди, — то и Ко-тян, и Кура-тян... да и... другие...        Сид неопределённо повёл плечом. Да, конечно, отец всегда был прав, не было ещё ни одного случая, когда Сид пожалел бы о том, что доверился ему, но сейчас... После того, как Такечи разворошил это осиное гнездо, ему всё-таки было слишком тревожно. Может, он и считал кузенов слегка ненормальными (кроме, пожалуй, Льва — этот точно был не "слегка", а откровенно поехавший), но всё-таки они были неплохие ребята. С Лаэртом всегда можно было повеселиться и перетереть за жизнь, Клара иногда та ещё язва, но наблюдать за её стычками с Лаэртом прикольно, да и Котоко, хоть совершенная зануда, всё же...       — Братик Шидо, ты опять Ко-тян задираешь?        Дзихико смотрит на него снизу вверх, уперев руки в бока и сурово поджав губы. Такая смешная мелкая сопля — но Шидо вовсе не бесит. Это ж его Дзи-тян, в конце концов.        И всё-таки он хмыкает и, отвернувшись, бросает:       — Она первая начала! И как ты только это нудение терпишь целыми днями...        Дзихико неожиданно улыбается.       — Это да, Ко-тян — та ещё зануда! — легко соглашается она — и с теплотой заявляет: — Но всё-таки она, ну... она моя сестрёнка же. Противная — но сестрёнка!        Шидо вскидывает бровь.       — И?        И не может сдержать смешка при виде того, как Дзихико обиженно надувает щёки. А она, вместо того чтобы как обычно начать кусаться, вдруг прикрывает глаза и с важным (точно за кем-то повторяет!) видом отвечает:       — Ты просто не понимаешь, потому что у тебя брата или сестры нет! Вот сестрёнка Клара бы поняла...        "Ну, вообще-то у меня есть одна заноза-сестрёнка", — хочет возразить он — но вместо этого просто треплет Дзихико по голове. Она всегда от этого так смешно пыхтит!.. А затем смеётся, заливисто, как только она умеет.        Возможно, он и не понимает кузину — но зато очень хорошо понимает Лаэрта.        Мелочь вроде Дзихико или Клары и правда делает жизнь чуточку радостнее...        ...всё же Котоко — сестрёнка его дорогой мелочи. И пусть он не смог защитить саму Дзихико, её, Котоко, он теперь не бросит.        Выслушав его, Такечи некоторое время оглядывал Сида с ног до головы оценивающим взглядом. Наконец, он тяжело вздохнул — и, обхватив обеими руками его плечи, серьёзно заглянул ему в лицо.       — Послушай, что я тебе скажу, Шидо, — заговорил он — и Сид не смог не обратиться в слух от его торжественно-мрачного тона. — Я понимаю, что они близки тебе с детства, но... не следует тебе доверять Кларе-тян и, особенно, Лаэрту-куну. Лаэрт-кун — наследник этой сумасшедшей, он лжец до мозга костей — а в критической ситуации не раздумывая бросится ей на выручку, ты сам сейчас это видел. Да и Клара-тян... не помнишь, как она вчера уверенно привела нас к трупу той писательницы? Думаешь, это совпадение, что она его "нашла"?        Кулаки Сида сжались: ему было совершенно нечего возразить. Конечно, он всё это видел, конечно, отец и тут был прав... просто... просто...       — Но Ко-тян... — хрипло начал он, низко опуская голову.        Такечи вздохнул и снисходительно покачал головой.       — Я прекрасно понимаю твои чувства, Шидо, — заговорил он. — Вы с Дзихико-тян были близки, да и девочки ещё слишком маленькие... но и им явно эти пять лет промывали мозги. Кто знает, что теперь творится в голове у той же Котоко-тян? А Дзихико-тян... — он сделал скорбную паузу и вновь покачал головой. Сид бессильно скрипнул зубами. — Сейчас мы можем помочь им только одним способом: выведя эту тварь на чистую воду. И таким образом, — Такечи сжал плечи Сида чуть сильнее, — мы сможем отомстить за Дзихико-тян и за твою мать. Ты меня понимаешь, Шидо?        С этими словами Такечи заглянул сыну в лицо. Сид сжал челюсти: конечно, он всё это хорошо понимал. Дзихико уже не вернуть, её уже ничем не порадовать и не вытащить из этого болота, в котором её топили целых пять лет сумасшедшие оккультистки. И Котоко, возможно, тоже уже не помочь... Остаётся делать лишь то, что он умеет: найти врага и уничтожить его. Так, как только они, последние адекватные люди в этом грёбаном доме, могут.        Наконец, Сид кивнул.       — Да. Спасибо, батя... — только и сказал он.        Такечи улыбнулся и, также кивнув, вновь ободряюще похлопал сына по плечам.       — Рад, что ты меня понимаешь, Шидо, — ответил он и после короткой паузы проникновенно добавил: — Ты единственный, кому я могу тут доверять.        Сид на это выдавил лишь слабую улыбку. Да, как же он мог забыть: так всегда и было. Его союзником всегда был лишь отец.        Высказав так друг другу свои чувства, они вдвоём неторопливо направились в комнату — думать над следующим шагом в их войне.

***

       После того как Такечи с сыном ушли, обстановка в гостиной изменилась.        Сначала, конечно, прежнее напряжение сохранялось. Однако стоило Мияко выдохнуть и с расслабленной улыбкой откинуться в кресле, как груз с плеч буквально всех присутствующих спал. Словно бы своим настроением глава семьи задавала тон происходящему вокруг неё, и лишь она могла указывать, когда окружающим дозволено испытывать определённые чувства. И сейчас, к счастью, настал тот миг, когда можно было ненадолго забыть о тяжести, мучившей их с самого обнаружения тел троих жертв.        Впрочем, эта внешняя безмятежность могла обмануть лишь тех, кто знал Мияко недостаточно близко. Клара же, прожившая с ней под одной крышей пятнадцать лет, прекрасно понимала: хорошее настроение матери может быть даже более опасной для окружающих вещью, чем плохое. Вот почему она продолжала сидеть неподвижно и искоса наблюдать за Мияко, когда другие отважились покинуть свои места.        Впрочем, первым дерзнул нарушить "картину" событий, как ни странно, настолько же хорошо понимавший ситуацию Лев. То ли стычка матери с дядей выбила его из колеи настолько, что он забыл всякий страх, то ли он смутно ощущал, что никакие его действия не предотвратят то, чему суждено случиться, — но, когда Мияко молчаливо дала добро на передвижения, он одарил её долгим взглядом — и, развернувшись на каблуках, отошёл к стене. Проводив его взглядом, Каин также, пусть и не без колебаний, покинул свой пост у камина, чтобы присоединиться к Памеле у дверей.        После этого остальные также осмелели. И вот уже с разных сторон слышатся обрывки негромких разговоров, в которых присутствующие обмениваются мнением с соседями...        Однако Клара слушала лишь один — тот, в котором участвовала Мияко. Окружённая с обеих сторон своей верной свитой, состоящей из Хитклифа и Лаэрта (последний стоял, сложив руки за спиной и слегка наклонившись, и его взгляд, которым он ловил каждое изменение в мимике матери, был не менее внимательным, чем у Клары), Мияко сидела всё в том же кресле, облокотившись на подлокотник, и слушала дворецкого, с расслабленной улыбкой глядя на него снизу вверх.       — Не желаете ли чего-нибудь выпить, Мияко-сама? — почтительно спрашивал Хитклиф, наклонившись к госпоже.        Мияко склонила голову набок и возвела глаза к потолку, позволяя задумчивой морщинке прорезать кожу между её бровей — едва ли не единственной морщине на её прекрасном, практически не изуродованном годами лице.       — Ну-у, — наконец, медленно начала она, — конечно, после этих дрязг было бы здорово промочить горло... да и плевки ядом в качестве главного блюда так и просят чего-нибудь дезинфицирующего на десерт. На такой случай у меня в мини-баре как раз застоялась бутылочка "Бейлиса"... но, боюсь, посылать тебя в кабинет за ним будет негуманно, — Мияко покачала головой. — Не тогда, когда для следующего терцета не хватает одного неприкаянного человека. Не хотелось бы потерять тебя таким нелепым образом.        Сказав это, Мияко пожала плечами и одарила его практически смущённой улыбкой. Хитклиф на это посмеялся в усы.       — Мне крайне льстит, что вы меня так цените, Мияко-сама! — прокомментировал он.        Улыбка Мияко вновь приобрела прежний беззаботный вид, увенчавшись невинным смешком. А в следующий миг её взгляд скользнул вправо, привлечённый движением на периферии её зрения, и Мияко произнесла:       — И тебе, милый Лаэрт, не стоит утруждаться: призракам совершенно всё равно, старик их жертва или молодой человек, и, при всех твоих навыках самообороны, им не составит труда убить даже тебя. Бутылка ликёра того не стоит. Безопасность превыше всего, верно?        И она откинулась на спинку кресла и хихикнула в кулак. Лаэрт, который действительно будто бы порывался предложить свою кандидатуру вместо Хитклифа, вернул ей усмешку и, выпрямившись и разводя руками, отозвался:       — Ну уж прости, мама: знаешь же, что я как герой тех баллад — полезу в самое пекло, лишь бы развлечь почтенную публику... особенно, — он вновь склонился к Мияко, но теперь гораздо ближе — и, взяв её покоящуюся на подлокотнике ладонь в свою, поднёс к лицу, — если мне предоставится возможность порадовать столь прекрасную даму, как ты.        Мияко моргнула — а уже в следующий миг весело расхохоталась.       — Бесстыдник ты, мой милый! — воскликнула она, озорно щурясь и высвобождая свою руку из его хватки. — И не совестно тебе флиртовать с родной матерью на глазах у людей?        Не слишком-то сопротивлявшийся её действиям, Лаэрт усмехнулся — и, выпрямившись, ответил:       — О, действительно, увлёкся. Приношу извинения. Тогда... — он резко развернул корпус в сторону Клары, и та растерянно моргнула; а Лаэрт уже театрально положил руку на сердце и, протянув вторую к ней, продолжал: — Клара, не возражаешь ли ты...        Клара выразительно приподняла бровь.       — Я, конечно, пропустила восемь лет процесса, но что-то не припомню, чтобы тебя в этой семье воспитывали мазохистом, братец Лаэрт, — ответила она, красноречивым взглядом напоминая ему обо всех прошлых его попытках так с ней дурачиться.        Лаэрт лишь прыснул в кулак. На лицах некоторых присутствующих (в том числе, к счастью, и Мияко) также появились улыбки. Особенно выделился Сохей: благодушно посмеявшись, он не удержался и воскликнул:       — Наблюдать за семейными отношениями в доме Мияко-сама всегда отрадно!        Комментарий, бывший бы уместным, не произойди до этого разговора той сцены с Такечи, вызвал несколько кривых улыбок, а кто-то и вовсе не выдержал и громко фыркнул. Сохей же словно не осознавал нелепости своих слов: он настолько ярко лучился умилением, что, казалось, подойди к нему слишком близко — обожжёт. По крайней мере, Мери, по-прежнему сидящая рядом с ним и покачивающая взад-вперёд стоящую на коленях сумочку (Клара поймала себя на мысли, что уж слишком долго её разглядывает, гадая, лежит ли там сейчас пистолет), — Мери, кажется, эту обжигающую сиятельность чувствовала очень хорошо. Вот почему, стремясь охладить его пыл, она вдруг заговорила:       — И всё-таки кое-что я в ваших семейных отношениях не до конца понимаю. Не в ваших, Лаэрт-сан, Клара-сан, — быстро поправилась она, почувствовав на себе вопросительные взгляды брата и сестры. — Я говорю о Такечи-сане. Мне интересно, — продолжала она, отводя взгляд в сторону и делая вид, что не замечает, как в атмосферу возвращаются нотки прежней напряжённости, — вот что: если он действительно так уверен, что произошедшее — целиком и полностью вина Мияко-сан, по какой причине он так безрассудно бросается прямо на главного, так сказать, "злодея"? Не мне, конечно, об этом говорить, но разве инстинкт самосохранения не подсказывает держаться от опасного человека подальше? А Такечи-сан вроде не совсем дурак...        С этими словами она с вопросительным видом обернулась к Мияко. Та встретила её задумчивым взглядом. Несколько секунд она качала носком туфли на вытянутой ноге. Затем она небрежно подёрнула плечами.       — Ну, мне его мотивы вполне ясны, — просто ответила она — и, видя, как Мери приподняла бровь, с улыбкой продолжала: — Впрочем, в отличие от вас, Мери-сан, я знаю его достаточно долго для таких выводов, так что неудивительно, что у вас могли возникнуть вопросы.        Сказав это, Мияко сделала многозначительную паузу. Убедившись, что Мери терпеливо ждёт объяснения, она устроилась в кресле поудобнее, сложив сцепленные в замок руки на коленях, и, прикрыв глаза, заговорила:       — Дело в том, что мой зять, как вы правильно заметили, человек неглупый. Более того, при всём моём неуважении к нему, я не могу не назвать его умным: когда он этого хочет, Такечи-сан вполне умеет пользоваться мозгом по назначению. К сожалению, — она медленно приподняла веки, — один серьёзный недостаток очень сильно омрачает это достоинство: Такечи-сан самоуверен. Излишне самоуверен. Прекрасно осознавая свой ум, он считает, что легко может при его помощи сломить любого. Другими словами, — она снисходительно улыбнулась, — он уверен, что весь мир падёт к его ногам, стоит ему только захотеть.        "Ого, кого-то мне это очень напоминает!" — так и подмывало сказать Клару, пока она слушала это описание дяди, глядя на мать. К счастью, Клара ещё не настолько тронулась умом, чтобы позволить этой мысли вырваться наружу... хотя учитывая взгляды братьев, которые она, повернув голову к матери, заметила боковым зрением, кажется, те в её благоразумии сомневались. Клара едва не хмыкнула: тревожное чувство, так и не пожелавшее отступить, делало её раздражительной.        Тем временем Мияко продолжала своё объяснение.       — Эта самоуверенность заставляет Такечи-сана думать, что он здесь самый сильный, так сказать, хищник. А сильнейший хищник, разумеется, легко подавит более слабого. И вот, используя свой интеллект, Такечи-сан пытается заставить меня совершить ошибку и "выдать" себя. Он думает, что это меня уничтожит, — и тогда он на самом деле останется сильнейшим зверем в нашей маленькой экосистеме. Как-то так.        Она пожала плечами и невинно улыбнулась. Лаэрт от такого объяснения не сдержал усмешки.       — При всём моём уважении к дяде, сложно назвать действительно умным человека, который верит, что что-то подобное может тебя сбить, даже если бы ты действительно была убийцей... — прокомментировал он — и, чуть подумав, возвёл глаза к потолку и добавил: — Во что я, кстати, не верю. Недостаточно элегантно для тебя.        Мияко на это лишь хихикнула. Мери, выслушавшая её с сосредоточенным видом, важно кивнула... и заметила:       — Но правда ли этого достаточно? Я имею в виду, всего лишь желание самоутвердиться и стать высшим звеном пищевой цепочки? Как-то... слабовато для подобного риска. Даже с учётом самоуверенности Такечи-сана.        И она пожала плечами. Мияко склонила голову набок и хитро прищурилась.       — О, разве вы не замечали, Мери-сан, насколько мужчинам важно показать своё место в иерархии? — дразнящим тоном поинтересовалась она.        Мери также наклонила голову и с вежливой улыбкой ответила:       — В моём близком окружении мужчины обычно не настолько лезут ради этого из кожи вон.        В этот момент Памела, уже некоторое время внимательно слушавшая их разговор со своего места у двери, громко хмыкнула. Когда внимание присутствующих переключилось на неё, она скрестила руки на груди и, с заметным раздражением глядя на Мияко, заявила:       — Уж извините, но по вашим словам создаётся впечатление, что это не вокруг Такечи-сана, а вокруг вас крутится мир, Мияко-сан. Вы и правда считаете, что он возле вас плясать только поэтому будет?        От её выступления Клара похолодела. И скорее всего не она одна: известная своей дерзостью, даже Памела обычно не рисковала выступать против главы семьи настолько явно — но, видимо, на этот раз сыграла роль нервная обстановка. Всем было очевидно, что она переступила грань, — и теперь они, затаив дыхание, ждали реакции Мияко, многие — боясь даже взглянуть на неё.        Однако при всей её нервозности чутьё Клары пока молчало.        А Мияко тем временем распахнула глаза в удивлении и некоторое время тупо смотрела на Памелу с непроницаемым лицом. Та не дрогнула под его взглядом. Тогда Мияко моргнула... и вдруг негромко посмеялась. Её левая рука потянулась к лежащему рядом вееру. Раскрыв его, Мияко весело заметила:       — А вы как всегда прямолинейны, Памела-сан! Впрочем, — она озорно улыбнулась, — в этом и состоит ваше очарование... и в божественных блюдах, созданных вашими руками, конечно же. И да, — продолжала она, откидываясь на спинку кресла, — на самом деле, и вы, и Мери-сан совершенно правы: даже самоуверенности Такечи-сана мало, чтобы так выступать. Однако, — она усмехнулась и прикрыла один глаз, — я сегодня озвучила причину, которая загнала его... в неудобное положение. Одна из самых низменных человеческих страстей, в течение всей истории толкавшая как на нижайшие преступления, так и на величайшие достижения... страсть присущая в разной степени практически каждому из нас — кроме, пожалуй, Льва.        Она наградила сына быстрым взглядом, и тот покраснел. Выслушав её, Клара возвела глаза к потолку и, вспоминая её обвинения в адрес Такечи ранее, просто предположила:       — Женщины?       — Деньги! — одновременно с ней практически радостно воскликнул Сохей, хлопая в ладоши.        Косые взгляды, которые поймала на себе после этого Клара, заставили краснеть уже её. Особенно ей было неловко перед Львом, который смотрел на неё со смесью страдания и крайней степени смущения. Мияко же, невольно ставшая причиной всего этого, лишь задумчиво покосилась на неё, но никак этот выпад не прокомментировала...        Этот взгляд был Кларе смутно, неясно знаком. От чувства дежа вю у неё по коже прошла волна мурашек.        Тем временем Мияко кивнула и продолжала:       — Верно, Сохей-доно: деньги. Я, кажется, уже упомянула, что бизнес Такечи-сана сейчас переживает не лучшие времена, из-за чего ему пришлось влезть в долги. В подобной ситуации наследство почившей и при этом обладавшей кое-какими накоплениями супруги, кто бы её ни убил — духи, я, он сам, — наследство пришлось бы очень кстати. Вот только, — Мияко усмехнулась, — существует небольшое препятствие.        И загадочно замолкла, ожидая догадок от присутствующих. Члены семьи, сразу всё понявшие, впрочем, не дерзнули озвучивать правильный ответ, оставив эту задачу кому-то, кто от него меньше рисковал пострадать. В итоге эту роль взяла на себя Мери. Скосив глаза на Мияко, она некоторое время молчала — а затем скрестила руки на груди и с усмешкой уточнила:       — Хотите сказать, что это небольшое препятствие — вы?        Мияко с расслабленным видом кивнула. На её самодовольство, практически гордость, Мери могла ответить лишь очередной многозначительной усмешкой и пожатием плеч. Зато кое-кому другому нашлось что сказать.        Каин слушал их разговор уже некоторое время, хмуря брови, но ничего не говоря. Однако даже по его лицу, по его скрещенным на груди рукам и по тому, как он старательно отворачивал голову, при этом то и дело бросая косые взгляды на Мияко, — по всему его виду было ясно, что внутри него копятся какие-то мысли. И вот, именно в этот момент, его самообладание ему изменило и он не сумел их сдержать.       — Но при чём тут Мияко-сама, если наследуют в первую очередь сын и муж? — вырвалось у него.        Тут же он прикусил язык и покраснел, явно пожалев о том, что вообще выступил. Не слишком-то обнадёживали и взгляды остальных, тут же сосредоточившиеся на нём; особенно среди них выделялся испуганный, полный беспокойства взгляд Льва. Виновница этого же...        Мияко склонила голову набок и, внимательно осмотрев Каина с головы до ног, улыбнулась... и, подавшись вперёд, с готовностью согласилась:       — Вы правы, Каин-сан: наследниками первой очереди всегда является ближайшая семья — супруг и дети. Однако, — она вновь откинулась на спинку кресла, — существуют и способы легально изменить этот порядок... И, господа, нам очень повезло: среди нас есть профессиональный юрист, который может дать некоторые пояснения! Верно, Лев?        После этого вопроса внимание окружающих предсказуемо переключилось на Льва. Клара также посмотрела на него с интересом: она прекрасно знала, что он окончил юридический факультет и работал в уважаемой фирме, но о своей профессиональной жизни он говорил довольно мало; так что это был для неё редкий шанс заглянуть в эту сферу.        По-прежнему стоящий у стены, Лев тяжело вздохнул, не слишком-то удивлённый этим поворотом разговора. Окинув свою аудиторию усталым взглядом через плечо (особенно долго он задержался на Каине, который в ответ смущённо, даже как-то виновато опустил глаза), он пригладил волосы и с очередным вздохом заговорил.       — Всё верно, есть некоторые законные способы обойти наследников первой очереди. Если вам нужна полноценная консультация, боюсь, вынужден отослать вас к своему начальству, чтобы вам смогли назначить её в установленном порядке, — он слабо улыбнулся, но тут же прикрыл глаза и снова посерьёзнел, — но, думаю, нестрашно, если я озвучу какие-то очевидные вещи. И первое, что приходит на ум, — он медленно поднял веки, — завещание.        Сказав это, он сделал паузу. Очевидно, он ожидал вопросов или замечаний — и его ожидания полностью оправдались, когда со стороны Памелы послышалось скептическое хмыканье.       — И ты, Лев-кун, хочешь сказать, что у Цудзуры-сан, которой не было и пятидесяти, не просто было завещание, а она в нём всё оставляла сестре, а не семье? — недоверчиво поинтересовалась она — и всё-таки в её тоне послышались нотки неуверенности, когда она покосилась на спокойно сидящую в своём кресле Мияко. Видя её невозмутимость, подчёркнутую виноватой улыбкой Льва, Памела добавила: — Не хотите же вы сказать, что они втихую от её мужа это провернули?        Мияко вместо ответа загадочно похихикала в кулак. Сохей покачал головой.       — Не стоит недооценивать Мияко-сама! — убеждённо воскликнул он.        Тут уже настала очередь Хитклифа негромко посмеяться.       — Уверен, Мияко-сама польщена вашим мнением, Сохей-сама, но, насколько мне известно, никаких подобных действий она не предпринимала, — мягко заверил он.        Мияко прикрыла глаза и кивнула.       — Однако ничто не мешает Такечи-сану подозревать меня в этом и хотеть любым способом убрать меня с пути, — заметила она — и, возведя глаза к потолку, добавила: — Или опасаться, что я прибегну к лазейкам в законе, упомянутым Львом. Так что он просто действует на опережение.        Заключив так, она с невинной улыбкой пожала плечами. Лаэрт, всё это время искоса смотревший на неё и слушавший с задумчивым видом, также не сдержал ухмылки.       — Ну, даже если бы ты не могла справиться сама, на твоей стороне преимущество в виде, — он покосился на Льва, — домашнего юриста. Он, конечно, принципиальный, но, думаю, хотя бы скидочку по-семейному сделает.        Лев от подобной характеристики в сочетании с кое-чьими смешками слегка покраснел. На фоне забавляющихся окружающих задумчивый вид Мери выделялся ещё резче — однако её следующие слова всё равно выбили у всех почву из-под ног.       — Раз Лев-сан такой эксперт в вопросах наследования, чисто теоретически, вы в случае чего можете и ситуацию в вашей линии перевернуть? — невинно поинтересовалась она.        Лев и Лаэрт от такого предположения почти синхронно поперхнулись и воззрились на неё в полнейшем шоке. Впрочем, остальные от её прямолинейности были растеряны не меньше — она умудрилась заинтересовать даже Элизабет, с любопытством склонившую голову набок. Да и Клара, привыкшая слышать от Мери и более дикие вещи, оказалась... немного растеряна.        А уже в следующий миг она моргнула и произнесла:       — Вот это вы красиво моего брата сумасшедшим назвали, Мери-сан.        Мгновение тишины — и весёлый, громкий смех Мияко разрядил начавшую было накаляться обстановку. Чуть поколебавшись, Сохей к ней присоединился. Остальные, в том числе виновница ситуации, слабо улыбнулись, довольные, что конфликт оказался исчерпан.        Однако по какой-то причине пальцы Клары сжались на ткани юбки, а гадкое чувство, возникшее ещё во время стычки матери с дядей, лишь усилилось.        Очень быстро стало очевидно, что не зря: не прошло и пары минут безмятежности, как Памела нарушила воцарившуюся тишину новым комментарием. Обхватив плечо ладонью и мрачно глядя на дверь возле себя, она, не обращаясь ни к кому конкретному, с тяжёлым вздохом пробормотала:       — И всё-таки зря мы этих двоих отпустили одних... Сынок, конечно, балбес, папаша его угробит...        Комментарий привлёк внимание некоторых к Памеле. Хоть она и старательно удерживала свою обычную недовольную маску, но даже сквозь сведённые на переносице брови и поджатые губы просачивалось её подлинное беспокойство об очередном глупом, непутёвом "ребёнке". Однако кроме Каина, ободряюще положившего ей руку на плечо, лезть к ней никто не решился — знали, что может включиться защитная реакция в виде язвительности.        Никто, кроме...       — Боюсь, Памела-сан, даже если бы они остались, ничего бы не изменилось: судьба всех присутствующих здесь была решена ровно в тот момент, когда Мияко-сан открыла дневник Коппелиуса.        Слова, сказанные абсолютно спокойным, ровным тоном, — но именно в их невозмутимости и крылась их пугающая сила. Точно бы не было смысла переживать о чём-то столь очевидном и неизбежном... как будто это так же естественно, как намокнуть, попав под дождь. Причина уже свершилась, и теперь можно было лишь ждать последствий — вот что сказала Элизабет Лавенца, по-прежнему сидящая с ровной спиной на диване у камина, сложив руки на коленях.        На некоторое время в гостиной повисла звенящая тишина. Присутствующие могли лишь тупо смотреть на эту застывшую, невозмутимую фигуру, с уст которой только что сорвались такие пугающие слова... Наконец, мучительное, плотное молчание прорезал тихий вздох — и Лаэрт, сжав и разжав кулаки (перед этим он явно мысленно досчитал до десяти), негромко начал:       — Элизабет-сан...       — Как интересно! — тут же перебила его со своего места Мияко.        Лаэрт вздрогнул — но уже в следующий миг едва не закатил глаза: это было именно то, чего он опасался. А Мияко, не обращая на него ни малейшего внимания, слегка подалась к Элизабет, опираясь на левый подлокотник, и с предвкушающей улыбкой поинтересовалась:       — Значит, вы, Элизабет-сан, у нас фаталист? И, — её улыбка стала издевательской, когда Элизабет скосила на неё прохладно-невозмутимый взгляд, — вы хотите сказать, что Такечи-сан был прав, обвиняя меня в случившемся?        Спросив это, Мияко выжидающе уставилась на Элизабет. При виде её реакции у окружающих по коже прошёл холодок: несмотря на то, что высказанное ей предположение явно было ей невыгодно, на её лице читалось предвкушение. Наблюдая за ней, Клара едва не закусила губу: оживление матери в подобной ситуации не сулило ничего хорошего... Лаэрт явно разделял её мнение: находясь практически между Мияко и Элизабет, он переводил нервный взгляд с одной на другую, то и дело глазами делая знаки последней, едва не умоляя её остановиться, пока не стало слишком поздно.        Элизабет к его намёкам осталась слепа.        После продолжительного молчания Элизабет Лавенца прикрыла глаза и, невозмутимо пожав плечами, заявила:       — Такечи-сан одновременно неправ и прав. Неправ он в том, что считает, что убийства организовали вы. Прав, — она медленно приподняла веки и одарила Мияко очередным спокойным взглядом искоса, — в том, что их причина — именно ваши действия.        Мияко выслушала её с нескрываемым интересом. Впрочем, по её обычной улыбке было сложно понять, что именно творится в её голове: это выражение в равной степени могло означать крайнее довольство развлечением и сулить страшнейшее наказание "нахалу". Прекрасно зная эту непредсказуемость матери, Лаэрт, не сдвигаясь с места, полушёпотом попросил — нет, буквально взмолился:       — Элизабет-сан...       — Что касается вашего второго вопроса, Мияко-сан, — продолжала она, полностью его игнорируя и даже не глядя на свою оппонентку, — я просто знаю, что судьба — абсолютна. Если свыше что-то предрешено, изменить кому-либо это не под силу, сколько ни старайся. Вот и всё.        С этими словами она пожала плечами, так и не повернув головы к Мияко. Та же...        Едва Элизабет договорила, алые губы растянулись в самодовольной улыбке. Мияко села в кресле ровно — и, взяв в руку свой верный веер, расслабленно заметила:       — Ваш взгляд довольно интересен, Элизабет-сан, я даже в чём-то могу с вами согласиться; и, думаю, вы найдёте некоторые общие темы для обсуждения с моим старшим сыном... Вот только, — продолжала она в ответ на внимательный взгляд Элизабет и смущение Льва, неожиданно для себя оказавшегося упомянутым в этом разговоре, — боюсь, в одном моменте мы с вами в корне не сходимся.        С этими словами она неожиданно медленно поднялась с места. Остальные затаили дыхание: этот жест не сулил ничего хорошего; Клара даже ощутила что-то похожее на укол дурного предчувствия — пока ещё, впрочем, очень неясный. А Мияко тем временем под любопытным взглядом Элизабет и напряжёнными — практически всех остальных неторопливо направилась к гувернантке. Когда она прошла мимо Лаэрта, Клара заметила, как он сглотнул, — однако ни одним движением он не выказал желания встать между матерью и Элизабет Лавенцей, ни намёка не было в его статичной позе на попытку остановить надвигающуюся катастрофу.        Да и не было в этом особого смысла.        Мияко подошла к дивану, на котором расположилась Элизабет, и, положив ладонь на спинку, стала ждать. Элизабет посмотрела на неё вопросительно, но говорить не торопилась. Между бровей Мияко появилась неглубокая складка — но очень скоро её лоб разгладился, и Мияко, улыбнувшись, спокойно объявила:       — Я считаю, что абсолютную судьбу куёт абсолютная воля. И, если у кого-то воля окажется сильнее, такому человеку не составит труда сломить эту "абсолютную" судьбу.        Сказав это, Мияко замолкла, точно бы ожидая реакции. По-прежнему сидя на диване, Элизабет с задумчивым видом оглядела её снизу вверх... и вдруг насмешливо поинтересовалась:       — Хотите сказать, что ваша воля сильнее судьбы, Мияко-сан?        В этот момент кто-то ахнул: настолько прямой конфронтации с Мияко обычно не позволял себе даже Такечи. А Элизабет не просто не испугалась — ни один мускул на её лице не дрогнул после того, когда она произнесла свой дерзкий вопрос, ничто не поколебало её обычного нейтрального выражения... разве что к нему примешалось лёгкое любопытство, точно бы ей действительно было интересно мнение Мияко.        Мияко же с ответом, как назло, не торопилась. Довольно миниатюрная, она из-за позиции сейчас возвышалась над Элизабет, сверху вниз окидывая её рассеянным взглядом и не говоря ни слова. Наконец, её правая рука, сжимающая веер, слегка дёрнулась... и в мгновение ока кончик веера оказался под подбородком Элизабет, в то время как Мияко, склонившись к ней, заглянула ей прямо в лицо. Однако и тут Элизабет не испугалась — она всё так же отважно смотрела Мияко в глаза, ожидая. Мияко усмехнулась.       — Моя воля куёт судьбу не хуже вашей, уже поверьте, Элизабет-сан, — наконец, загадочно произнесла она — и тут же выпрямилась, не давая никому опомниться.        Впрочем, Элизабет в этом и не нуждалась: пока остальные пытались прийти в себя, она, единственная не растерявшись от действий Мияко, спокойно моргнула и, едва веер перестал касаться её подбородка, невозмутимо отозвалась:       — Не понимаю, о чём вы говорите, Мияко-сан, — она некоторое время помолчала — и вдруг прикрыла глаза и продолжила: — Единственное, что я могу вам сказать...        В этот момент Мияко, считавшая разговор законченным, а своё превосходство — решённым, уже собралась было разворачиваться и возвращаться на своё место. Однако слова Элизабет заставили её задержаться и одарить оппонентку заинтересованным взглядом. Та же не посмотрела ни на неё, ни на делающего последние отчаянные попытки остановить её Лаэрта.       — ...кажется, тот факт, что все в вашем доме подчиняются вашей воле, создал у вас ложное впечатление, что вы можете контролировать что угодно. Впрочем, — Элизабет усмехнулась, — я вас не виню: полагаю, контролировать всё действительно приятно.        И замолкла с видом победительницы. Поражённые её дерзостью в отношении главы, члены семьи и даже слуги (в том числе не так давно отпустившая довольно язвительный комментарий в адрес Мияко Памела) только и могли, что смотреть на неё в немом ужасе, и даже пальцы рук Корделии, сложенных на коленях, заметно сжались. Её реакция была особенно заметна в сравнении с её обычной кукольной безэмоциональностью — а также в сравнении с невозмутимостью самой Элизабет и пантомимой Лаэрта на заднем плане; тот, находясь вне поля зрения матери, медленно поднёс к лицу ладонь и с самым обречённым видом закрыл его ей. Тем временем сама Мияко...        Некоторое время Мияко стояла неподвижно с непроницаемым лицом, молча переваривая услышанное. Наконец, её рука, держащая веер, медленно поднялась... и, не доходя до лица, резко раскрыла веер — а сама Мияко вдруг от души расхохоталась. Некоторые присутствующие вздрогнули, большинство — от неожиданности; Клара же, и без того вся на нервах, скорее почувствовала настоящий испуг: в такой ситуации веселье матери казалось более жутким, чем её же гнев.        А Мияко, отсмеявшись, утёрла выступившие в уголках глаз слёзы — и, весело прищурившись, переспросила:       — Приятно контролировать всё? Ну, с одной стороны, доля истины в ваших словах есть... однако они же показывают, что вы достаточно плохо меня знаете, Элизабет-сан. Впрочем, — с её губ сорвалась снисходительная усмешка, и она медленно, но уверенно двинулась вперёд, мимо наблюдающей за ней Элизабет, — винить вас в этом сложно.        Неторопливо меряя шагами комнату, Мияко оставила позади диван у камина, оказавшись в опасной близости к Кларе; та едва не поёжилась. К счастью, не было похоже, что Мияко собирается останавливаться: обогнув занятый Кларой диван, она прошла между ней и по-прежнему находящимся у стены Львом. Клара затылком ощутила веющую от неё прохладу, а также напряжение, с которым Лев, отступая с её пути, наблюдал её "ход", — такое же, какое она видела на лицах людей в поле своего зрения. А Мияко, всё ещё проходя возле спинки дивана, неожиданно заговорила вновь.       — Ваше впечатление, Элизабет-сан, понятно... однако, боюсь, именно потому, — краем глаза Клара заметила, каким насмешливым взглядом она окинула свою аудиторию, — что я, как вы выразились, контролирую практически всё в своей жизни, я так ценю их.        Мери, слушавшая её монолог с сосредоточенным видом, моргнула и быстро скосила глаза на Элизабет: та явно не собиралась как-либо удовлетворять оппонентку уточняющими вопросами. Тогда Мери сделала короткий вдох и спросила:       — "Их"?        Мияко улыбнулась одним краешком губ.       — Моменты, которые я не контролирую, — уверенно ответила она — и, сделав пару шагов, развернулась к "аудитории". Окинув всех полным энтузиазма взглядом, она прикрыла нижнюю часть лица веером и с невинным, почти детским смешком заявила: — Когда буквально всё идёт так, как ты рассчитываешь, нет в жизни большего удовольствия, чем хаос! Когда понимаешь, что ничто в этой ситуации больше от тебя не зависит, когда осознанно выбираешь риск, когда провал способен уничтожить всё, что ты кропотливо строила долгие годы... всё это невероятно будоражит.        Сказав это, Мияко захлопнула веер и мечтательно улыбнулась. Остальные могли лишь смотреть на неё со смесью смущения и недоумения: её мысли звучали... безумно. Действительно безумно. "Неужели, для неё происходящее — просто очередная подобная игра?.." — не могли не задаться вопросом они. Для Клары, впрочем, это звучало логично... и, как ни странно, в какой-то степени оправдывало мать. Не в том плане, что она готова была простить ей все безумства, а в том, что при таком раскладе её пассивная позиция по поводу убийств была логична даже в том случае, если она не была организатором или "фигурой".        Остальных в этот момент занимали явно другие мысли.        Остановившись неподалёку от двери, Мияко впервые за этот день оказалась достаточно близко к Памеле. Та же, с начала дискуссии о "судьбе" с равным недовольством наблюдавшая и за ней, и за Элизабет, по такому поводу во второй раз не сдержала яд и язвительно поинтересовалась:       — И как часто вы подобные вчерашнему развлечения устраиваете, чтобы себя "взбудоражить"?        Этот вопрос словно отключил у Мияко улыбку. Удивлённо моргнув, она медленно повернула голову к Памеле, словно только сейчас осознав её присутствие, и одарила её долгим стеклянным взглядом. Памела сидела на стуле, скрестив руки на груди, и косо смотрела на неё в ответ. Стоящий рядом с ней Каин невольно поёжился, лишь по касательной задетый взглядом Мияко, а Памеле было будто всё равно — это не могло не восхитить Клару.        Наконец, Мияко ещё раз моргнула — и тут же её губы растянулись в насмешливой улыбке. Склонив голову набок, она с готовностью ответила:       — О всех мелких случаях достаточно красноречиво говорят мои книжные полки, к которым мои дети, — она коротко покосилась в их сторону, и Клара едва не сжалась, — предпочитают не подходить. Что до крупных, это, — она особенно выделила это слово, показывая, что хорошо поняла намёк собеседницы, — всего лишь третий. Второй, к сожалению или к счастью, прошёл достаточно спокойно, но первый, — она с удовлетворённой улыбкой прикрыла глаза, — вышел, без сомнения, грандиозным.        Сказав это, она вновь покосилась на детей — и Клара, не в силах выдержать её многозначительного взгляда, отвела глаза... лишь чтобы наткнуться на бледное лицо Лаэрта, чьи губы дрожали, а кулаки сжались. Клара поёжилась: младше братьев почти на десять лет, она считала намёк не настолько быстро; однако поняв всё по лицу среднего, она ещё больше боялась после этого увидеть, какие эмоции слова матери вызвали у старшего.        К счастью, не считая Хитклифа, спокойно принимавшего любые странности госпожи, остальные в этой комнате не были достаточно хорошо осведомлены в истории семейства Мизунохара, так что теперь могли смотреть на неё лишь с недоумением — или же с интересом, как, например, Сохей и Мери. Хотя последняя, пожалуй, по реакции Клары и её братьев тоже начала догадываться...        А Мияко, довольная произведённым эффектом, улыбнулась — и, окинув присутствующих взглядом, неожиданно вновь остановила его на Элизабет Лавенце.       — Кстати, Элизабет-сан, — заговорила она, скрещивая руки на груди, — ответьте-ка мне на один вопрос: если судьба абсолютна, получается, финал нашей истории тоже неизменен?        От такого вопроса Клара моргнула. Укол нехорошего предчувствия стал сильнее, и она не могла понять, что именно его вызвало: потенциальный новый виток этого неприятного разговора, или же... смутный намёк на "игру"? Ту самую, в которой она, Клара, лишь фигура...        Клара покосилась на Элизабет, в напряжении ожидая её реакции. А Элизабет Лавенца всего лишь прикрыла глаза и, кивнув, спокойно ответила:       — Именно так: финал был с самого начала предрешён. Что бы мы ни делали, как бы ни боролись, как бы ни варьировали события, — она открыла глаза и подняла голову, — итог всегда будет один.        Выслушав её, Мияко также кивнула... и, протяжно хмыкнув, с улыбкой приложила сложенный веер к щеке.       — По вашей теории, Элизабет-сан, получается один интересный вывод: становится абсолютно бессмысленной одна моя любимая игра.        Услышав это, дети Мияко, едва отошедшие от её заявления о "первом развлечении хаосом", невольно напряглись: её тон был им слишком, слишком хорошо знаком. В противоположность им, Сохей, ловивший буквально каждое слово своего кумира, оживился.       — О-о, и что же это за игра, Мияко-сама? — быстро спросил он, с удивительным для его габаритов проворством разворачиваясь к ней корпусом и при этом практически подскакивая на месте от предвкушения.        Мияко хихикнула.       — Вы как всегда полны энергии, Сохей-доно! — воскликнула она — и, вновь переключая внимание на "широкую публику", продолжала: — О, это очень увлекательное интеллектуальное упражнение. Поскольку я верю, что вариантов будущего существует бесчисленное множество, мне всегда интересно размышлять: что может в них произойти? Что произошло в тех из них, которые я в своё время не выбрала? И, шире — с каким выбором вообще можно столкнуться в этой жизни — и что бы в этой ситуации можно было выбрать? Поэ-этому...        Неожиданно Мияко развернулась на каблуках и продолжила свой круговой обход гостиной. Остальные неподвижно следили за ней, как за опасным хищником, пытаясь понять и одновременно догадываясь, к чему всё идёт. А Мияко, уверенно приближаясь к Памеле, продолжала:       — ...я люблю предлагать своим друзьям и близким игру: выберите один из вариантов в некоей гипотетической ситуации. Наприме-ер, — оказавшись напротив Памелы, она слегка замедлилась, — вот вы, Памела-сан, говорили: отец угробит Сида-куна. А теперь давайте представим: эти двое — в смертельной опасности. Чьей жизнью вы, Памела-сан, готовы пожертвовать, чтобы спасти вторую?        На секунду, всего на секунду Мияко остановилась — лишь чтобы в полной мере насладиться тем, как побелела Памела и какой ужас отразился в её глазах от этого вопроса. Находясь всего в нескольких сантиметрах от Мияко, она только и могла, что открывать и закрывать рот, давясь шоком, возмущением и страхом. А Мияко вдруг резко отвернулась и, продолжив свой путь, небрежно бросила:       — Впрочем, можете не отвечать: первоначальным комментарием о них вы уже дали свой ответ.        От этого заявления Памела застыла с открытым ртом — а затем громко цокнула и низко опустила голову, в бессилии сжимая кулаки лежащих на коленях рук. Каин, пользуясь тем, что Мияко уже прошла мимо, склонился к ней и в ободряющем жесте положил ладонь ей на плечо, при этом не сводя опасливого взгляда с работодательницы. Памела лишь кивнула в знак признательности и закусила нижнюю губу.        А Мияко тем временем настолько ускорилась в сравнении с изначальным размеренным темпом, что уже успела дойти до дивана, где сидели её товарищи-оккультисты. Клара заметила, как неуютно повела плечом Мери, — но, к счастью, внимание главы заняла не она, а Сохей. Положив ладони на спинку дивана по обе стороны от него, Мияко взглянула на него сверху вниз и заговорила:       — Или вот вы, Сохей-доно, — ответом ей был его заинтересованный взгляд. — Вы когда-то упоминали, что были женаты и что у вас есть дети. Если бы они были в опасности, чью бы жизнь вы предпочли спасти?        Вопреки ожиданиям, от такого вопроса Сохей вовсе не смутился. Его обычная улыбка не дрогнула, когда он протяжно хмыкнул, — а затем он странно, непривычно ухмыльнулся и невинно поинтересовался:       — Выбор между их матерями и детьми как группами или одного среди этих шестерых?.. Впрочем, — после недолгой паузы продолжал он, запрокидывая голову назад, чтобы хорошо видеть лицо склонившейся к нему Мияко, — этот выбор я уже в своё время сделал.        Повисла тишина. Пару секунд Мияко смотрела ему в глаза — а затем с улыбкой кивнула и, оттолкнувшись от дивана, двинулась дальше. Она не выпытывала подробности — ведь, как уже всем было очевидно, именно сейчас она приближалась к самому интересному, долгожданному и любимому "десерту".        ...Лаэрт совершенно не удивился, когда она остановилась в паре метров напротив него и, глядя прямо ему в глаза, с улыбкой произнесла:       — Или вот ты, мой милый Лаэрт. Раз уж сегодня мы начали с обсуждения судьбы с Элизабет-сан, — она кивнула на наблюдающую за ними со своего дивана гувернантку; Лаэрт сглотнул, — предлагаю тебе как джентльмену следующую дилемму: в беду попали наши сегодняшние очаровательные спорщицы. Кого ты выберешь: меня или Элизабет-сан?        Сказав это, она склонила голову набок. Лицо Лаэрта, ожидавшего самого худшего и всё равно в итоге оказавшегося к этому не до конца готовым, посерело. Несколько секунд он мрачно смотрел на мать, при этом ощущая на себе пристальное внимание решительно всех присутствующих, и особенно остро — Элизабет Лавенцы. Наконец, под выжидающим взглядом матери он окончательно потерял надежду просто отмолчаться. Его рот искривила мученическая ухмылка.       — Как джентльмену, можно мне в такой ситуации сразу застрелиться, чтобы не жить с мыслью, что из-за меня погибла дама? — в приступе страдальческой шутливости поинтересовался он.        Мияко такой ответ не удовлетворил. Угол наклона её головы увеличился, когда она окинула Лаэрта оценивающим взглядом и задумчиво продолжала:       — ...Впрочем, если подумать, выбор не очень-то справедливый. Гораздо правильнее в твоей ситуации будет, — оживлённо продолжала она, с улыбкой поднимая палец вверх, — спросить вот что: Лев или Клара — чьей жизнью ты готов пожертвовать?        И с предвкушающей, откровенно садистской улыбкой уставилась на сына. Внутри Клары всё сжалось от отвращения при виде этой сцены: если прошлым вопросом она, можно сказать, его только дразнила, то этим уже откровенно, неприкрыто издевалась — запускала пальцы в открытую рану, ковыряясь в ней ногтями и вырывая куски плоти. По лицу Лаэрта этот контраст слишком хорошо наблюдался: сначала его просто поставили в неудобное положение — теперь же внутри него что-то сломалось. Он смотрел на мать с непроницаемым лицом, но за этой маской хорошо читалось его бессилие, его отчаяние и неспособность что-либо противопоставить. И на этот раз Мияко совершенно, абсолютно точно не планировала его отпускать. Разве что...       — Н-ну уж нет, мама, это откровенно перебор же! — воскликнул Лев, дёрнувшись было в сторону брата — но тут же застыв, получив в ответ его тяжёлый взгляд.        Мери также нахмурилась.       — Мияко-сан, вы же понимаете, что откровенно ставите Лаэрта-сана в неудобное положение? В двух предыдущих случаях люди, о которых шла речь, не присутствовали в этой комнате, а Лаэрту-сану ещё с его "жертвой" общаться...        Однако Мияко осталась глуха к её разумному аргументу. Получив любимую игрушку, она могла отказаться от неё, лишь переключив внимание на другую — то есть, на Льва. Медленно повернув к нему голову, она насмешливо поинтересовалась:       — А что бы сделал в аналогичной ситуации ты, милый Лев? Клара или Лаэрт — кого бы ты убил?        Больше оторопев даже не от самого вопроса (Лев не мог не ожидать его после своего выступления), а от его формулировки, Лев отшатнулся к стене — а затем в неверии начал:       — "Убить" кого-то... ты, наверное, шутишь... это...       — Бесполезная трата времени. Может, уже закончим? Вся эта твоя "игра" — бессмысленный и пустой фарс.        Стоило этим словам раздаться в гостиной, как температура в комнате словно бы опустилась на несколько градусов. Даже Мияко оказалась выбита из колеи этим ледяным, сухим и ломким, как морозная корочка на лужах, тоном — а уж остальные и вовсе смотрели на вопрошающего в шоке, стремительно переходящем в ужас. Клара тоже испугалась этого странного, непривычного голоса. "Какой сумасшедший вообще догадался лезть к маме в момент её развлечения с такими словами?" — спросила себя она, ища глазами этого безумного нарушителя спокойствия. А взгляды окружающих тем временем направляли её к вполне конкретному человеку...        И тут она наконец-то поняла.        ...Ах да, точно. Тот самый, у которого больше не было сил терпеть этот цирк, эти её издевательства и самодовольство. Тот самый, который последние пару минут смотрел на неё с тихой ненавистью, проклиная тот миг, когда она этим утром решила развлечься, запершись со всеми в одной комнате. Тот самый, которого бесит отсутствие действия, когда, как этот человек точно знает, их непременно настигнет второй терцет, — и одним ведьмам известно, кого он заберёт на этот раз. Тот сумасшедший, кто больше не в силах выдерживать дурных предчувствий. Тот, кто не хочет видеть мучения дорогих людей. Тот, на кого эти самые дорогие люди смотрят сейчас с таким неприкрытым ужасом, как на совершенного самоубийцу.        Впрочем, Клара, похоже, и правда за два мира трагедии стала самоубийцей — говорить такое матери...        Мияко подобный выпад шокировал не меньше, а то и больше других. Ещё бы: дочь, которая всегда стремится не отсвечивать, вдруг выдаёт подобную дерзость прямо в лицо! Однако Мияко была бы не Мияко, если бы даже в такой внештатной ситуации не сумела самой первой оправиться от шока — и вот уже на её лице вновь появляется улыбка, не предвещающая ничего хорошего... улыбка кошки, придумавшей, как ей развлечься с этой мышкой.        И с этой-то улыбкой Мияко, не давая никому опомниться, направилась в сторону Клары.       — О, что такое, моя дорогая? Ты, кажется, заскучала?        Она резким жестом остановила дёрнувшегося было в их сторону Лаэрта, и тот послушно застыл — слишком хорошо знал, насколько опасно бывает вставать на пути хищника, приближающегося к жертве; в том числе и для самой жертвы, которая в противном случае могла бы отделаться гораздо легче. В итоге Лаэрт только и мог, что нервно кусать губы, с тревогой глядя на Клару и этим самым взглядом молчаливо вопрошая: "И зачем ты только высунулась?.." Примерно такой же вопрос она затылком ощущала со стороны Льва.        Ответа у Клары, к сожалению, не было даже для самой себя.        А Мияко между тем успела подойти к ней и, склонив голову набок, издевательски мягко продолжала:       — Могу понять твои чувства: вечно тебя как младшую оставляют в стороне от всеобщего веселья! Ну ничего, к счастью, сегодня мы сделаем исключение из этого неприятного правила. Тогда, моя дорогая Клара, — Мияко склонилась к ней, упираясь свободной правой рукой в спинку дивана у её головы, — вопрос тебе: выбери любимого братика, ради которого ты готова пожертвовать вторым. Кто из них больше заслуживает жизни?        И приподняла уголки губ в улыбке. Клара нахмурилась: хоть напряжение вовсе никуда не делось, она ощутила, что в выражении матери было что-то... не так. Не так она улыбалась, задавая свой каверзный вопрос её братьям. Нет, в этой улыбке, помимо обычной издёвки, Клара заметила лёгкий след... растерянности? Неужели она настолько выбила мать из колеи своим поведением? Будто та ещё не до конца понимала, как себя вести с этой новой, не такой покладистой Кларой, и, пытаясь вернуть контроль, давила на самые больные точки, которые она знала у обычной... вернее, у той, которая старательно скрывалась за "обычной". У "настоящей"?..        У неё получалось. Кларе было больно даже думать о таком, даже лезть в эти области своего сердца, путь к которому она, кажется, сама давным-давно потеряла... Настолько больно, что...        Брови Мияко слегка приподнялись в удивлении, когда вместо ожидаемых ей смирения и растерянности Клара вдруг уверенно взглянула ей в глаза.        А затем с её губ сорвалось то, чего говорить в этом доме никогда не следовало.       — Жизнь твоя или Шимоцуки Кенджи: что, по-твоему, ценнее, мама? — спросила она.        От такой постановки вопроса кто-то ахнул. Клара даже не видя могла представить лица большинства присутствующих: непонимание Памелы и Каина, работавших в этом доме слишком недолго, чтобы знать о Шимоцуки Кенджи; недоумение Сохея, лишь вчера впервые услышавшего это имя; нахмуренные брови Мери, знавшей чуть больше; искреннее удивление Хитклифа, бывшего рядом с Мияко слишком долго, чтобы не понять; ужас и мертвенную бледность Лаэрта; смесь страха, боли и ненависти Льва; наконец, Корделия...        Корделию через плечо матери Клара даже видела: на фоне приподнявшей брови Элизабет она казалась сейчас как ни разу за эти дни... живой? Её поза больше не была по-кукольному застывшей — Корделия подалась корпусом вперёд; её бледное лицо не было невозмутимо-равнодушным — губы подрагивали, а глаза загорелись, впившись в Клару каким-то странным, лихорадочным взглядом... За короткий миг зрительного контакта Кларе почудилось, что в нём было нечто большее, чем просто разбуженные воспоминания об отце.        Впрочем, обдумать это у неё не было возможности. Ибо все эти реакции меркли перед лицом той, кто находился прямо напротив, — Мизунохары Мияко. Такого лица у матери Клара ещё не видела: обычная улыбка полностью исчезла с её губ, позволив их уголкам опуститься, глаза потемнели настолько, что радужка, кажется, слилась с зрачками, — да и в целом всякое выражение будто стёрлось с лица Мияко. Она даже не дышала — как, собственно, и Клара, охваченная оцепенением и буквально разрываемая криком своего внутреннего голоса, на разные лады называющего её безрассудной дурой. Совершенно справедливо.        ...в следующий миг ей почему-то резко стало неудобно сидеть — хотя, кажется, позы она вовсе не меняла. А ещё шею что-то как будто царапнуло... или немного сдавило... а лицо матери будто бы стало ближе...        Клара настолько этого не ожидала, что не сразу поняла: Мияко только что рывком приподняла её с места, подцепив ленту её платья на горле. И теперь, совершенно растерянная, Клара только и могла, что шокированно смотреть в лицо матери, пытаясь осознать ситуацию...        В этот момент сразу с нескольких сторон донеслось испуганное "Мияко-сан!" и "Мама!", в ушах растерянной Клары смешавшееся в какую-то странную какофонию, — и тут же плечо Мияко в поле её зрения как-то странно дёрнулось... а затем из горла Клары вырвался полустон-полухрип: его сдавило, и дышать резко стало труднее. И пока она, автоматически схватившись за запястье матери руками, осознавала, что та всего лишь слегка затянула ленту на её шее, Мияко пугающе ровным тоном произнесла:       — Если кто-то сделает ещё хоть шаг — я поверну руку дальше; если этим кем-то, — она подняла глаза от лица задыхающейся, дёргающейся Клары и одарила кого-то предупреждающим взглядом, — окажется один из моих сыновей — мне придётся руку замарать. А я, мои дорогие, очень, очень бы не хотела марать руки.        Клара попыталась было вырваться и сделать вдох, но в горло проникла дай бог половина того количества кислорода, в котором она сейчас нуждалась. Ещё и нога, на которую она пыталась опираться, вместо поддержки предательски скользнула по полу, и платье, как назло, её опутывало. Таким образом, Клара оказалась полностью в руках матери.       — Мама, пожалуйста, не надо... — раздался жалобный голос Льва совсем рядом. — Ты же... ты Клару-тян... убьёшь же...        Мияко мрачно усмехнулась.       — Убью? Ну что ты, милый Лев, это вовсе в мои планы не входило, — невозмутимо отозвалась она — и тут же угрожающе добавила: — Если вы, конечно, меня не вынудите. А так, — её взгляд наконец-то вновь опустился на Клару, — я всего лишь собиралась преподать дочери небольшой урок как мать, не более.        Хватка Мияко действительно немного ослабилась, и, хоть шею всё ещё натирала лента, Клара смогла худо-бедно вдохнуть. При этом она всего на мгновение непроизвольно зажмурилась — а когда она открыла глаза, перед ней по-прежнему было то странное, нечеловеческое лицо Мияко. Убедившись, что внимание Клары сосредоточено на ней, Мияко заговорила вновь, обращаясь уже исключительно к Кларе, словно все другие люди разом исчезли из комнаты.       — Так вот, моя дорогая, — ровным тоном, не содержащим и тени эмоций, продолжала она, — как опытная взрослая женщина, советую тебе уяснить одну вещь... — Она приблизила лицо к Кларе настолько, что у той в поле зрения не осталось ничего, кроме тёмных, содержащих весь адский мрак глаз матери, а вместо воздуха она могла вдыхать лишь её слова; голос Мияко стал угрожающе тихим. — Прежде чем пытаться показывать зубы кому-то сильнее себя, отрасти-ка сначала клыки. Потому что, — петля на шее Клары вновь затянулась туже, — если уж я могу поставить место гада втрое сильнее меня, то терпеть дерзость малолетней избалованной дряни я тем более не намерена. Особенно, — она мрачно усмехнулась, — когда эта дрянь, в отличие от другой, впятеро более избалованной сучки, даже ответить достойно не сможет... Ты меня поняла, Клара?        Честно говоря, Клара не была уверена, что хоть что-то поняла: от недостатка кислорода у неё начала кружиться голова и ослабли пальцы, сжимавшие запястье матери, а чёрные глаза перед ней в какой-то момент смешались в одно цельное чёрное пятно — пронзительное, острое пятно, не спускающее с неё взгляда. Пожалуй, этой встряски для Клары всё же было многовато: сознание постепенно начинало ускользать, не давая ворочать языком, чтобы просто ответить "да". В этот момент...       — Мама, достаточно. Поддаваться на провокации всякой мелочи — ниже твоего достоинства.        ...ровный голос Лаэрта, прозвучавший внезапно гораздо ближе, чем Клара могла ожидать, прорезал дымку помутнения. Вернее, он наконец-то избавил Клару от этой мучительной черноты перед глазами: Мияко скосила задумчивый взгляд с дочери на сына. Тот действительно стоял совсем рядом, успев до её предупреждения прорваться к ним почти вплотную (хоть и недостаточно, чтобы остановить Мияко, если бы та и правда начала Клару душить, — пусть и достаточно, чтобы успеть вмешаться в процесс после начала и предотвратить худший исход), и всеми силами сдерживал эмоции, стараясь говорить как можно спокойнее.        Мияко окинула его взглядом с головы до ног... и наконец-то отпустила ленту на шее Клары и выпрямилась. Клара буквально рухнула на диван. С нескольких сторон послышались облегчённые вздохи, и даже Лаэрт не смог его сдержать — но тут же все прочие звуки потонули в громком кашле Клары, сделавшей слишком глубокий вдох. Испуганный Лаэрт дёрнулся было в её сторону — однако на его пути по-прежнему была Мияко.        А та, прикрыв глаза, отряхнула руку, которой держала Клару, и, подобрав отброшенный на диван веер, невозмутимо отозвалась:       — Ты прав, милый Лаэрт: я действительно слишком вспылила. Впрочем, — она раскрыла веер и, издевательски улыбнувшись, насмешливо заключила: — все мы знаем, ради кого ты это мне напомнил на самом деле.        Лаэрт ничего не сказал, лишь опустил глаза и сжал кулаки. Мияко хмыкнула. Затем она развернулась и окинула взглядом присутствующих. Ответом ей было лишь напряжение на их лицах. Они выжидали, не зная, как им реагировать и что она выкинет в следующий миг. С её губ сорвалось очередное хмыканье.       — Что ж, полагаю, случившегося за последний час с лихвой хватило, чтобы доказать несостоятельность идеи сидеть и ждать всем вместе? — с ядовитой насмешливостью поинтересовалась она.        Кашлянув, Клара утёрла рот (к её стыду, из его уголков на подбородок стекло порядочно слюны) и краем глаза заметила, как на спинке дивана рядом с ней сжимаются руки Льва.       — Полагаю, демонстрация бы и не понадобилась, если бы ты соизволила дослушать Лаэрта за завтраком до конца, — сухо заметил он.        Мияко скосила на него ленивый взгляд, но ничего не сказала. Поправив причёску, она неторопливо двинулась на выход.       — Что ж, а теперь, если вы меня извините, я, пожалуй, вернусь к себе, — заявила она и, не оборачиваясь, позвала: — Хитклиф?        Хитклиф, один из немногих оставшийся на своём прежнем месте во время её стычки с Кларой, быстро подобрал оставленную ей на столике у кресла книгу и коротко поклонился.       — Налить вам "Бейлиса" по прибытии, госпожа? — с готовностью поинтересовался он, подходя к ней.        Мияко невесело усмехнулась.       — Боюсь, теперь мне хочется чего-нибудь покрепче — чистого виски, например. В любом случае, — она остановилась у самых дверей и кинула Кларе взгляд через плечо; та поёжилась — настолько презрительным он был, — тебе, моя дорогая, раз ты сама ничего не можешь, стоило бы поучиться хотя бы правильно использовать свою свиту — так, чтобы она являлась на выручку до того, как тебя макнут лицом в грязь, а не после!.. Разговор окончен.        Сказав это, Мияко развернулась к двери, которую за время её короткого монолога успел раскрыть и проверить Хитклиф, и уверенно вышла из гостиной.        Оставив присутствующих переваривать случившееся.        Впрочем, тишина длилась недолго: не успела Клара и глазом моргнуть, как вокруг неё собралась целая толпа обеспокоенных её состоянием. Самыми адекватными выглядели в ней Каин и Мери: они, хоть и явно встревожились, всё-таки достаточно сдержанно интересовались её самочувствием и предлагали помощь. На их фоне суетливость Льва особенно бросалась в глаза, раздражая и без того нервную Памелу. Да и Лаэрт, кажется, тоже в этой толпе голосов пытался Клару распекать... она, если честно, не очень понимала. Все эти пляски вокруг неё сливались в какое-то смазанное пятно, вместо помощи скорее усугубляя её головокружение и тошноту... к тому же, среди людей было ещё и душно, что вовсе не способствовало окончательному восстановлению дыхания.        Пока она сидела, как кукла, со сложенными на коленях руками и остекленевшими глазами, до её слуха доносились отдельные обрывки фраз.       — Точно не нужна помощь? Я могу принести воды.       — Ох, у вас, оказывается, такая родинка на шее... Хорошо хоть её ногтями не задело...       — Так, Клара-тян, покажи-ка! Может, всё же задело...       — Лев-кун, ну куда ты лезешь, ты Клару-тян так задавишь!.. или Лаэрта-куна!       — Да-да, я был бы благодарен, если бы ты не стоял у меня на голове...       — П-прости...       — Может, всё же воды? Вы так кашляли только что...       — А было в этом что-то ностальгическое...        А вот этот комментарий оказался неожиданным. Его источником явно был Сохей, и... по какой-то причине у Клары возникло то самое чувство, какое она испытала от его слов перед уходом Такечи. Впрочем, долго думать о его смысле ей не пришлось: уже в следующий миг её внимание заняла другая фраза, брошенная с противоположной стороны.       — Так вот они какие — отношения дочери и матери... — произнесла Элизабет Лавенца, непедагогично оставшаяся сидеть на диване у камина. В её тоне Кларе послышалась... насмешка?        Клара вздрогнула, наконец-то выходя из своего оцепенения, и быстро повернула голову к Элизабет. Вид гувернантки подтвердил её подозрения: голова Элизабет была слегка наклонена в сторону, а на губах играла снисходительная улыбка. Клара нахмурилась.        Заметив, куда направлено её внимание, Лаэрт также быстро взглянул на Элизабет — и, цокнув, с откровенным раздражением потребовал:       — Лави-тян, прекрати. Сейчас не до этого.        И вновь повернулся к Кларе.        Когда их взгляды встретились, Клару словно ударило током: она помнила это выражение его глаз. В нём было что-то робкое, что-то неуверенное, на грани со страхом. Точно его мучил какой-то вопрос, на который он очень, очень боялся услышать ответ. От его почти жалкого вида в голове Клары живо воскресла одна сцена...        Внезапно Клару охватила невероятная злоба. Неужели он и правда в такой момент может думать об этом?! Вот почему, когда Лаэрт протянул было руку к ней, робко позвав по имени, Клара вдруг резко вскочила с дивана — и, почти с ненавистью посмотрев на него, холодно спросила:       — Что тебе было непонятно в фразе "Разговор окончен"?..        Лаэрта точно окатили из ведра ледяной воды. Его глаза широко распахнулись в непонимании — а затем его губы дрогнули, и во взгляде отразилась такая боль, какой Клара в нём никогда ещё не видела. Однако Клара сейчас была слишком раздражена, чтобы обращать на него внимание. Оглядев присутствующих, поражённых её реакцией не меньше, чем её брат, она шумно выдохнула через нос (и едва не закашлялась: воздух после "сеанса массажа шеи" по-прежнему царапал горло изнутри) и, грубо расталкивая людей, оказавшихся по правую руку от неё (то есть, Памелу и Каина), резко заявила:       — Всё это бессмысленно. Я хочу побыть одна.        На пару секунд её слова ввели окружающих в ступор. Клара воспользовалась им, чтобы выйти из-за стола. Однако не успела она сделать и пару шагов, как Каин, первым пришедший в себя, спешно схватил её за запястье и взволнованно заговорил:       — Клара-сама, сейчас опасно... а что если вас тоже... Джессику-сама же...        Клара вырвала руку из его хватки.       — Плевать уже. Разберётесь как-нибудь, — бросила она — и, старательно игнорируя окрики остальных, быстрыми шагами, практически бегом покинула гостиную.        ...Оставшись одна, Клара прижалась спиной к стене и полностью отдалась своим хаотичным мыслям.       — Клара-тян, кого ты любишь больше всего?        Какая глупость. Какой идиотский вопрос. Это же так очевидно — почему же её продолжают спрашивать?..        Запах крови. Тошнит, тошнит, тошнит. Почему кровь вместо воздуха. Дышать нечем. Горло сжимает. Хорошо хоть родинку не задело. Шею натирает, проклятая лента, её буквально чуть не задушили этой лентой, лентой, лентой... сорвать, сорвать... платье сползает. Плевать. Дышать, дышать!        Кровь — тошнит...       — Кто из них больше заслуживает жизни?        Этот взгляд был Кларе смутно, неясно знаком. Опасность, опасность, нельзя.       — Да, наверное, было бы здорово влюбиться.       — Прямо как...        Нельзя показывать, что заметила. Она не заметила. Она бы не заметила. Она не должна заметить. Продолжай, продолжай, пока никто не обратил внимание, что она... что ты... она она она... не ты... не она... не не не...       — Братика.       — А... какого именно братика?..       — Братика.        Какая глупость. Разве не очевидно. Разве не очевидно, что её могут убить, ну какого чёрта она пошла одна сейчас? Лучше бы осталась... хотя ведьмам, наверное, будет веселее, если она доживёт до конца, они наверняка по мере возможности подтасуют всё. Она ведь не умирала, не умирала до конца, умирала в конце, умирает в конце, они всегда умирают в конце, это случайность или закономерность. Должны умереть, должны жить, жить, умереть, кого ты любишь, кто заслуживает жизни, этот взгляд, взгляд, невыносимо, почему он такой, он не должен быть такой, она не должна, не заметить, нельзя, не она не она не, она бы не заметила, а она, интересно, знает, а они, она-то знает, знает точно, Клара-тян любит братика, даже когда глупость, даже когда взгляд, взгляд, мурашки, дежа вю, кровь, кровь, кровь, ещё не гниёт, но ещё пахнет, из холла пахнет, кровь, прямо из горла, дышать нечем, душит, душит, сонную артерию, наверное, перерезало, кровь капает ей на макушку и на лицо, смешана со слезами, душит, душит, кто задушил, зачем, почему, почему его, он не мог никому навредить, он никогда не сделал никому зла, как можно ненавидеть, ты убийца, ты убил, ты не святой, только святые умирают так, что выглядят как при жизни, а он не святой, он убийца, он не убийца, кто убийца, зачем ты убил, почему, весело, весело, весело, было весело, давайте не будем портить, Клара-тян кого любит, братика, конечно, кого ещё, кто, любит, любит, если бы любила, то не, любит, любит, неправда, ложь, правда, ложь, ложь, любовь, фальшь, свита, пользоваться, ты ничего сама не умеешь, как ты смеешь, я же всё вижу, твои глаза, эти глаза, её глаза, отношения дочери и матери, Лотар спасёт, брат спасёт, жалкий, спасёт, её, она, спасёт, эти глаза, разговор окончен...        Прячась от всех на лестнице в котельную и слыша, как её зовут из холла, Клара закрыла лицо руками и, сдавленно застонав, наконец-то дала волю слезам.       — Как же я вас всех ненавижу... — просипела она.