Метаболизм

Цинтра и Туссент различались по всем параметрам, кроме одного: империя Нильфгаард решила поглотить оба королевства. Только первое, достаточно большое и сильное для борьбы, снесли до руин — разбили армию, захватили столицу; королева-регент сбросилась с башни дворца, маленькая принцесса потерялась в результате погромов и в лучшем случае умерла от точного удара в голову или сердце. Туссент сдали без сопротивления. Хотя задел Анариетту не изящный как стан гуля намек Раймунда на несостоятельность дочери короля-труса; по крайней мере, не только этот намек. Просто упомянутая королева-регент когда-то отчитывала Анариетту за шалости, а принцесса заливалась смехом, когда Анариетта щекотала ее по-детски пухленькие бока. То, что муженек завел в аннексированной Цинтре любовницу и гулял по другим женщинам без каких-либо ярлыков, было скорее приправой к тому, что Анариетта почувствовала. Только времени понять, что за чувство это было, у княгини не нашлось. Она сжала зубы и поводья, нахмурилась и, выдохнув с едва слышным рычанием, спрыгнула с лошади. Все остальные тут же остановились, а потом засуетились. Лакей поторопился объяснить фрейлинам, что происходит, капитан отдал приказания гвардейцам, остальные в ужасе смотрели, как Анна Генриетта быстрым шагом приближалась к крутым лестницам во дворцовые сады. Не впечатлился только Раймунд. Анариетта чувствовала его взгляд, но так и не обернулась. Ее раздражало все. Древние эльфские статуи тонкой работы, рисунок из ветвей над головой, напоминающий кружево, потемневшие воды озера; белое и черное и скрип под сапогами. Люди со скованными из-за тяжелой одежды движениями, больше всего напоминающие призраков. Когда месяц назад Анна Генриетта приказала снова открыть сады, только-только убранные после гуляний, она думала, что вид подданных с их ленивой сытой жизнью будет поднимать настроение. Теперь Анариетта безучастно водила взглядом по кланяющимся зевакам, не цепляясь ни за знакомые лица, ни за резвящихся детей, ни за милые сценки вроде вон того месье, дрессирующего пса. Только одна фигура заставила задержаться, а потом остановиться. В беседке, накрытой сухой сетью плюща: брюнетка в сдержанном платье немного на мужской манер, с шикарными длинными локонами в небрежной прическе. Она стояла к Анариетте спиной, но все, чего хватило бы для мгновенного узнавания — только поворот головы. Строгий правильный профиль, полные губы, без пудры бледная кожа и родинка возле глаза (чуть выше, чем у самой Анариетты). Но незнакомка не оборачивалась. Она смотрела в сторону склона за беседкой, с которого малолетние княжны однажды скатились кубарем. Сианна тогда сказала что-то, на что Анариетта смогла ответить только возмущенным писком и попыткой толкнуть сестру в сугроб. В итоге девочек, по поведению и звучанию похожих на голодных воробьев, смог разнять только Арториус с его магическими способностями. Никто, кроме ближнего окружения, увидеть эту сцену не мог — сады тогда были открыты только для придворных. И все-таки, когда слухи дошли до князя, тот во всех эмоционально окрашенных деталях объяснил, насколько княжны опозорили целую династию. Сианну, которая «подняла руку на младшую сестру» и «оказала на княжну дурное влияние», наказали по всей строгости прегрешения, хоть Арториус и пытался спорить. И тогда, и на третьем десятке лет Анариетта думала, что Сианна сильна характером и стойко переносит любую несправедливость. Или ей нравилось так думать. В любом случае, тот вечер Анариетта провела под дверью в спальню наказанной сестры, пытаясь извиниться за слишком вялые попытки рассказать правду и за саму драку. Сианна на уговоры не реагировала. Вместо трогательного примирения девочки до поздней ночи сидели по разные стороны двери, спиной друг к другу, и выдумывали друг другу оскорбления на двух языках, не считая нильфгаардского матного. За два с половиной часа не повторились ни разу. Незнакомке указали за спину — та повернулась, заметила княгиню и глубоко наклонила голову. Анна Генриетта кивнула в ответ и медленно зашагала дальше. Без музыки, песен и сомна голосов сад казался мертвенно тихим: ни птиц, ни шуршания листьев, ни журчания ручьев. Только поскрипывание деревьев на ветру и эхо, отталкивающееся от эльфских руин. Оно принесло знакомый ритм шагов задолго до того, как две фрейлины наконец догнали княгиню. Графини аеп Кленвог среди них не было. — Хорошая новость, ваша светлость, — сказала одна мягким высоким голосом. — Граф ди Финцьоне прислал письмо сегодня утром. Сообщил, что будет рад принять вашу милость в своей резиденции. Выражался он суховато, должна заметить, но… мне показалось, что он готов к переговорам. Анариетта чуть заметно повела плечами, разгоняя напряженность осанки, и улыбнулась. — И правда, чудесная новость. Больше графа ди Финцьоне они не обсуждали, чтобы не приходилось оглядываться и жонглировать формулировками. Вместо этого говорили о свежих выпусках газет, подготовке к балу в конце недели и о недавней охоте. Ни одна из тем не казалась Анариетте особо интересной, но звук двух приятных голосов отвлекал и успокаивал. Разговор запнулся, только когда Анариетта с компаньонками свернули по тропинке, огибающей паутину заснеженного виноградника. Навстречу шли две женщины. Одну из них Анариетта знала: предприимчивая общительная подруга ее фрейлины, по совместительству жена купца. Рядом с ней — красивая незнакомка в странном для двора плаще и капюшоне, которая, хоть и держала спину, смотрела вниз и прятала руки в муфточке. Почему-то Анариетта сразу решила, что незнакомке было холодно, после чего незаметно спросила у фрейлины, кто это. — Дочь странствующего рыцаря. Ее мать была фрейлиной на службе ее светлости княгини, но после появления дочери просила снять обязанности. Насколько мне известно, с тех пор вся семья ведет жизнь вдали от публичности. Добрые люди, пользовались большим уважением при дворе, хоть и, по слухам, стремительно разоряются. Анариетта кивнула и уверенно двинулась вперед, встретившись взглядом со знакомой. Та просияла улыбкой и чуть ускорила шаг, чтобы естественно, с какой-то животной грацией, сделать книксен. Спутница убрала капюшон, после чего осмелилась поднять глаза. Голубые, как гладь Сид Ллигада в июле — на них падала прядка золотых блестящих волос. — Позвольте представить мою племянницу, — незамедлительно предложила купчиха, когда с вежливыми формальностями было покончено. — Вивьен Габриэль, баронесса де Табрис. — Ваша светлость. Для затворницы Вивьен изобразила слишком уж филигранный поклон. К этому времени в голове Анариетты сформировалось столько вопросов, что пришлось взять паузу, прежде чем проговорить нейтральное: — Какой приятный сюрприз. Фрейлины и купчиха сделали вид, что сюрпризом эта встреча стала и для них, после чего ненавязчиво отдалились и так и остались позади. Анариетта в это время выясняла, была ли Вивьен во дворце раньше, и что она о нем думала, и чем занималась в имении родителей. Предсказуемо девушка зарывалась в книги и большую часть времени проводила с учителями, особенно теми, что давали иностранные языки. Тогда Анариетта спросила, какой язык нравился Вивьен больше, и в ближайшие минут пятнадцать больше не говорила ни слова. Замкнутая затворница докладывала о том, как переводила врановые работы по философии и медицине и сравнивала их с похожими трактатами нильфгаардских ученых и Aen Seidhe, которых тоже читала в оригинале. Еще она любила приключенческие романы. Анариетта слушала с полуулыбкой, быстро решив, что во всем перечисленном Вивьен просто искала людей. В порядке маленького естественнонаучного эксперимента Анариетта упомянула, что на ее балах часто появлялся известный автор фолианта как раз схожего толка, и намекнула на возможность встречи. Вивьен посмотрела на нее не хуже рыцаренка, с дальнего севера приехавшего поглазеть на красавицу-правительницу сказочного княжества. После рассказа об ученом и светских раутах наступила пауза. Анариетта думала о том, что день не так уж плох, каким представлялся. Раймунд, как обычно, скоро уехал бы обратно в свою Цинтру и ограничился кислотного цвета печаткой на письмах, которые всегда читали фрейлины. Новая знакомая — дочь «уважаемых при дворе людей», кто знает с какими связями, — если не полезная, то просто приятная компания. Смутное беспокойство вызывал только граф ди Финцьоне, до недавнего времени пребывавший в княжеской опале. Придворные считали его весьма рачительным месье с сильным характером, то есть вредным скрягой, но Анариетта его давно не видела и в немилость его отправила не она. Словом, она не была уверена, чего от графа ожидать. Вивьен тем временем в уютном молчании рассматривала сады. Летом, с работающими фонтанами, бутонами роз повсюду, плющами на изящных беседках и арках белого камня, с кувшинками на прудах и озере, с видом на горы и космическое небо с мягкими облаками, с запахом цветов, апельсинов, кофе, свежескошенной травы, брызг в воздухе и духов — летом Анариетте нравились ее сады куда больше. Она мысленно отметила, что нужно пригласить баронову дочь где-нибудь в конце мая. Уже собиралась озвучить предложение, но заметила, как взгляд Вивьен метнулся куда-то в сторону и там и остановился. Она смотрела на кролика, вытянувшегося под кустом гортензии. За сетью тонких веточек и под шапкой сухих цветов, привлекавших внимание, кролик оставался незаметным и мог спокойно наблюдать за местностью. — Он дикий, верно? — Да. Во дворце кроликов не держат. — Какой милый, — улыбнулась Вивьен. — К нам забежал такой недавно. Садовник так злился, что исходил паром. Анариетта усмехнулась. — Мы никогда не интересовались, но, вероятно, здесь проблему с непрошенными гостями решают с помощью чародеев. Ни деревьям, ни цветам этот зверь угрозы не представляет. К тому же, угощения от гостей ему наверняка по нраву больше, чем заледенелая кора или высохшие стебли. — То есть, в садах на него не охотятся? — Конечно нет. — Но стоит ему вернуться обратно на свободу… Вивьен замолкла и виновато посмотрела на Анариетту — та как раз думала о том, что в мае не придется никуда приглашать девушку, которая и так стала частой гостьей во дворце. Еще Анариетта подумала, что первое время ее любимого бигля лучше не упоминать. — Боюсь, мне пора возвращаться во дворец. Сопроводите меня, Вивьен? Путь оставался длинною в один рассказ про то, как бабка Анариетты Каролина Роберта лет сорок назад приказала высадить в садах персики, выписанные с юга. Подводы со взрослыми деревьями пришлось везти через весь Боклер, от порта до дворца, из-за чего потом особо впечатленные горожане сочинили байку о мимикрировавших под растения эльфах, которые гуляли под окнами в столице Туссента. Спустя время надушенный-напудренный нильфгаардский посол всерьез спросил Каролину Роберту, как ее гвардия решает проблему эльфских партизан, — но уже эту присказку Анариетта оставила неозвученной. Вивьен посмеивалась и жмурилась, как будто от солнца. Или как будто щекотала несчастная прядка, опускающаяся до худой щеки. Между тем сады остались позади, и теперь предстояло подняться по некрутой лестнице во внутренний двор. Ни настороженной свиты, ни Раймунда с его жгучим взглядом между лопаток рядом не оказалось, поэтому по древнейшему закону мира на очередной ступеньке Анариетта поскользнулась и чуть не улетела вперед короной в диагональном направлении. Но Анариетту удержали. Она зашипела от резкой боли у запястья; Вивьен отдернула было руки, но Анариетта остановила ее и приняла ясное выражение лица (совсем не испорченное ударившими в уголки глаз слезами). По быстрым расчетам, вдруг образовавшаяся публика могла заметить только, как Вивьен помогла княгине не упасть — та теперь благодарно улыбалась, накрыв ее прохладные пальцы рукой. Во-первых, баронова дочь все-таки мерзла. Во-вторых, она отреагировала так быстро, будто попыталась поймать Анариетту еще до того, как та поскользнулась. Ну а в-третьих, затворничество все-таки дало о себе знать, потому что Вивьен побледнела и так и не смогла принять непринужденный вид. Но это все не имело значения в сравнении с тем, что Анариетте пришлось осознать, когда приятные наблюдения закончились. Где-то под рукавом образовывался синяк от того, как Сердце Туссента впечаталось в руку. Анариетта забыла его вернуть.