Barbarian

      Разлепив глаза, Очако рассматривала лежащую прямо перед ее лицом руку. На безымянном пальчике уже привычно блестело игривым сиянием это золотое колечко — прижимать его каждое утро к губам стало таким же каждодневным ритуалом, приятным и сразу задающим настроение на весь рабочий день.       Сейчас она, правда, дотянуться до этого кольца не смогла: ее собрали в такую плотную охапку, покинуть которую можно было только с боем, несильным пинком пятки в колено. Только после этого Катсуки наконец разжимал захват, недовольно сопя во сне и переворачиваясь на спину. Даже не просыпался, в то время как Урарака тихонько смеялась, наконец целуя заветный кусочек металла, после чего осыпая поцелуями и чужое лицо. И, как ни странно, это заставляло мужчину проснуться куда эффективнее ударов. Разлепив слегка отекшие от долгого сна веки, он по обыкновению тер помятую подушкой щеку, глядя в окошко, а уже после этого — на девушку.       — Djevel, ты наконец-то научилась спать до светла, — с этими словами колдун снова позволил векам слипнуться, слышно сглотнул ком в горле. Сегодня он явно намеревался поспать еще, лишь с оттягом, от души потянувшись, осев на постели, как дрожжевая мягкая опара.       — С твоей подачи, вообще-то, — вздохнула та, натянув одеяло повыше, после чего осторожно сползла с кровати, находя в утреннем полумраке свои вещи и прикрывая обнаженное тело — конец февраля всегда ужасно холодный, а на севере это особенно заметно. Снова присев на постели рядом, она в лёгкой прострации огладила кончиками пальцев чужую грудь, рассматривая посветлевший огнестрельный шрам. После перенесла эту же ладонь на свою шею — этой ночью на молочной коже были обновлены метки-укусы, горели.       С тех пор, как он подарил ей кольцо, прошло ещё три месяца. Насыщенных, надо сказать — сколько же работы летом будет, это отнимет у них с лихвой личного времени, которое они могли бы уделять друг другу…       Честно сказать, сейчас Очако на недостаток внимания от мужа не жаловалась, даже наоборот — Катсуки был ненасытен. Удивительно, как этот свирепый, яростный мужчина мог быть таким чувственным. Почти каждый вечер превращался для уработавшейся за день девушки в ударную дозу физической нагрузки для крепкого сна до самого утра. Даже передышки не давал!       И Урарака… не была против, даже иногда ловила саму себя на мысли, что она стремилась быстрее попасть в их спальню. Это было не какое-то тупое насилие по супружескому долгу, ведь каждый такой вечер превращал все ее тело в оголенный нерв, который Катсуки вил узлами как сам того хотел. И каждую ночь Очако захлебывалась вперемешку поцелуями и гулкими стонами, которые глушила в подушку — иначе на утро смотреть на мечтательную хитрую улыбку Митсуки было бы слишком стыдно.       На такое удовольствие можно было подсесть, желание по первости сводило ее с ума вплоть до смущенных тихих просьб-намеков на ухо, когда она встречала его дома, обвивала руками шею и застревала в чужих объятьях. Познав прелести секса, она первый месяц так же была неугомонна… разве что после каждого второго продолжительного раунда выползти из-под мужа было все ещё невозможно — он просто с рычащим смехом рывком утягивал ее назад за бедра как добычу, обратно под теплое одеяло.       Время шло, а аппетит северянина не унимался ни на толику, в отличие от выносливости девушки. Сегодня утром она так же зевала до слез, пока замешивала тесто на пироги вместе с матушкой, терпела лёгкую приятную боль от мышечной слабости во всем теле да и в целом чувствовала себя одним большим кисельным студнем.       — Что-то он совсем тебя заходил, солнышко моё, — цокнула языком старшая Бакуго, проводившая Масару и вернувшаяся на кухню в помощь невестке. Та снова покрылась свекольной пунцой, заплетающимся языком оправдывая мужчину, но женщина была непреклонна. — Право слово, как будто в последний раз тебя видит, меру тоже знать надо.       — Я прислушаюсь к Вам, матушка, — все же посмеялась та, чувствуя как горят уши. А делать с этим и правда что-то надо было. В последний раз, как она решилась попросить Бакуго сбавить обороты… тот будто слегка сдулся. Не в прямом смысле, конечно же, но Очако заколола совесть, когда она смотрела как опускаются покатые плечи, сходятся у переносицы брови, проложив между ними глубокую морщину. Промычав что-то, он все же завернул девушку в объятья и напоследок только зацеловал, что даже губы загудели.       Нужно спросить у кого-то совета. Посмотрев на матушку, Очако снова зарделась, незаметно помотав головой. Уж у свекрови ей смелости не хватило бы спросить о чем-то настолько интимном. Деревенские замужние подружки? Что-то больше слышала жалоб о том, что в их жизни все слишком уж тихо. Почти все они с завистью глядели на счастливицу, которой достался в мужья этот постельный мучитель, поэтому спрашивать у них опыта было бы бессмысленно.       Пока выносила в свинарник помои, девушка подняла голову поверх забора, снова зацепившись взглядом за одинокий домик на откосе. Может быть стоило попробовать…       Сперва помотав головой и сославшись на сильную усталость, девушка решила отмести безумную идею, снова вернувшись в дом и взявшись за готовку. Но эта мысль не давала ей покоя — ведьма мудрая, возможно даже мудрее Катсуки… а переживать почти ежедневные заезды до поздней ночи становилось все тяжелее, Очако последние полмесяца даже начала отключаться после полудня на послеобеденный сон, чтобы немного восстановить силы.

***

      Полдень.       Очако стояла у двери в ведьмину хатку, постучалась вежливо. Да, за эти три с лишним месяца они сумели найти мало-мальский общий язык, теперь колдунья относилась к ней лояльно и даже порой с интересом. Позволяла ей посещать ее дом после того как поняла, что целью ее редких визитов было не какое-то прошение… а просто желание подружиться. В тряпичном кулечке у нее в руках ароматно пахли вяленые копчёные утиные шейки, в тяжелой бутыли тихонько былтыхалась до горлышка залитая медовуха — ведьма знала толк в приятном времяпровождении. Какое-то время за дверью не раздавалось ни звука, достаточно долго чтобы подумать, что в доме никого нет. Вздохнув, девушка снова постучала, уже громче, но когда ответом ей была все та же глухая тишь, девушка с огорченным вздохом оставила катомку на лавочке у входа, развернувшись в сторону калитки — с подарком от нее уходить не положено было, даже если ведьма не приняла у себя прихожанина.       — Что тебя тревожит? — раздался звонкий голос позади. Резко обернувшись, Очако встретилась взглядами с сидевшей на этой же лавочке розовокожей женщиной. Черные угли ее глаз все так же прошивали насквозь, изучали всю ее. Острыми ноготками она провела по узелку на куле, который тут же сам развязался, обнажив перед ней ароматное угощение. — Ты не просто в гости пришла сегодня.       — На этот раз нет, извини, — она покорно подошла ближе, склонив голову перед ведьмой, которая неспешно и с видимым удовольствием смаковала закуску. Ашидо внимательно обвела взглядом фигуру перед ней, вцепившись зубами в плотное мясо на хрящике, после чего забрала подарок, поднимаясь с лавочки и тычком носка заставив дверь со скрипом открыться перед ней.       — Заходи.       Обрадованная, Урарака поспешила за хозяйкой, прежде чем дверь успела прихлопнуть край ее юбки, оказалась сразу в горнице, освещенной множеством свеч и лучин. Пахло пчелиным воском, сухими цветами… немного сушеным мясом. Этот запах был от выбеленных старых косточек, развешенных на красных льняных нитях с бусинами над алтарем — его увенчал большой лосиный череп, будто место поклонения старому божеству.       К его виду Очако, временами наведывавшаяся в гости к ведьме, уже привыкла. В этот раз ее внимание привлекло все еще незаконченное полотно, растянутое в раме на стене. Он занимал почти все пространство между окном и углом, кусок его был снят с поймы и свернут в уже прилично толстый рулон, намекая на длительное продолжение его «истории». Сюжет картины на нем был для девушки все ещё не понятен, но линии поразительно знакомо складывались в силуэты множества людей. В каждом, будто у отдельной личности, был вшит маленький золотой цветок или лепесток, семена растений — очень похожие на те, что Бакуго переплавил в обручальные кольца для них. Некоторые фигурки были лишены этих украшений, недавно появилась одна новая.       Очако подошла к вышивке и провела пальцами по этим новым пятнам-людям. Знакомое чувство возникло на сердце, согрело его так приятно, пока она считала примерное количество фигурок без золотых вшивок.       — Этот гобелен, — она снова обернулась к ведьме, которая решила не отрываться от угощения, продолжила трапезу. На стол перед ней сами по себе встали два простых, выдолбленных деревянных стакана, бутылка, ведомая невидимой рукой, сама разливала напиток. — Это наша деревня?       — А ты только сейчас спросить решила, — вздохнула Мина, хрустя хрящиком и довольно запивая напитком. И правда, количество фигурок без цветов было примерно равным количеству коренных жителей деревни. — Да, уже давно шью его, скоро нужно будет плести новое полотно для продолжения.       — У тебя очень красиво получается, — чистосердечно похвалила ее Очако, отходя на пару шагов назад и осматривая всю картину издалека. Ведьма молча протянула ей стакан, и служаночка из уважения не смогла ей отказать, сделав небольшой глоток. — Целая история ведь получается…       — И все же ты пришла сюда не за этим, — кажется, Мина умела читать мысли и переживания, иначе такую проницательность объяснить было нельзя. Сглотнув, Очако вернулась к столу и села на лавку напротив, перебирая в пальцах грубые грани стакана. Ведьма весьма вольно поставила одну ногу на свое сидение, удобно прижав коленку к груди и продолжая разбирать лакомство, неторопливо поглощая уже вторую шейку и слизывая с пальцев ароматное масло. — Не скажешь, что у вас со skiftende какие-то личные проблемы, но я гадала на костях и вижу, что он хочет принести тебя в жертву… или съесть заживо, не поняла точно ещё.       — Ты не пугай так, — взволнованно сглотнула Очако, сделав для храбрости ещё один глоток сладкого напитка, чуть больше чем первый. — Это… весьма личная проблема, я не была уверена, что могла поделиться ею с кем-то ещё… даже с тетушкой Митсуки.       — Хах, не удивительно! Что может тебе дать эта старая карга? — рассмеялась ведьма, а голос ее трещал, будто пламя костра, глаза блестели так же заинтересованно, как тлеющие угли. — Обычно меня просили трав для поднятия мужского духа, но чтобы наоборот осадить мужлана, хахахах! Это у меня впервые.       — От этого и не легче, — горестно вздохнула Очако, совсем расклеившись. Но в ответ ведьма лишь придвинула к ней шейки, чтобы девушка разделила с ней угощение, отхлебнуда добрую половину из своего стакана, блестя в свете свечей широким оскалом дикой улыбки.       — Трав никаких давать не буду, — это прямое заявление застало девушку врасплох, но тут же Ашидо продолжила. — Он их за версту учует, а если прознает, что это я постаралась — сгнобит меня со свету. Да и тебе влетит, малютка.       — Что же делать, Мина? — совсем расстроенно вздохнула Очако, впившись взглядом в чужое лицо и впитывая любое слово, которое могло дать ей хоть малую подсказку. Та перебирает в длинных пальцах очередную утиную шею, с треском разрывает связки, чтобы снова зубками впиться в вяленое мясо. — Я не жалуюсь, но… сил после вообще не остаётся, что бы я ни делала, а отказывать ему у меня сердце рвется.       — Экая ты размазня послушная, — по взмаху ее пальца бутылка снова булькнула порцию алкоголя в ее кружку, черные глаза ее заблестели уже в поддатом веселье. Спрашивает всегда в лоб. — Что ты обычно делаешь перед тем, как вы уходите в спальню?       — Перед? Эм, ну… — та смущённо зарделась, чувствуя жар в лице не то от смущения, не то от пивного. То, с каким вниманием ее слушали, заставляло слова встать комом в горле, их силой приходилось выталкивать из себя. — Мы… целуемся?       Ее тихое бормотание лавиной задавил захлебывающийся смех ведьмы. Покатившись по лавочке, она уронила закуску и не могла остановиться, пока Очако сидела перед ней красная, как вареный рак. На глаза слезы наворачивались — стыдоба-то какая, зря она вынесла из избы этот сор. Но тут колдунья поднялась обратно, утирая глаза и смачивая горло напитком.       — Ну ты выдала, конечно — затарахтела та, вытянув ноги под столом и задев чужие коленки, баловалась совсем как дитя. — Тебя при церкви растили что ли? Чего такая скромная, я же знаю, что не всегда Катсуки инициатор.       Встав с места, она обошла стол и оседлала лавку перед Очако, взяла ее руки в свои, начав водить ноготком по поверхности ее ладони. Такой медитативный процесс понемногу успокоил девушку, она вновь обратилась в слух.       — Но у меня опыта особо нет…       — С мужчинами все достаточно просто, хотя для каждого нужна некоторая сноровка, — перехватив чужое запястье, она обхватила его в кольцо пальцев, медленно ведя вдоль руки и оставив в начале тонкий маслянистый след на коже. Темные склеры загадочно отражали пламя свечей, голос тонул в треске пламени в печи. — Катсуки твой от них не отличается, так что вывод один — сперва его нужно измотать. Завести так, чтобы он скулить начал, как собака норовая, а потом — давить-давить-давить, чтобы он сам захлебнулся.       — Захлебнулся… — сглотнула Очако судорожно, повторяя за Ашидо и чувствуя, как за этим масляным следом начинает горячо покалывать кожу вдоль рук и до самой груди. Щеки все ещё горели от смущения, но теперь к этому чувству припеклось горячее возбуждение, с которым она незаметно прикусила губу: она прекрасно поняла, что ведьма имела в виду. Ведь, если посмотреть со стороны — ее муж в процессе становится безумно горячим. В памяти всплыл вчерашний ночной полустон с придыханием на ее ухо, который смог вызвать дрожь в ее коленях даже сейчас, спустя день. Стало интересно, каково же будет смотреть на него со стороны, не принимая участия в самом процессе… все это так смущает.       — А если хочешь заставить его лежать у твоих ног, — с этими словами Мина замолчала на секунды, глядя как загораются глаза девушки в предвкушении. В ее воображении Катсуки, покорно сидящий перед ней и склонивший голову к коленям, такой безумно желающий, но не имеющий возможности делать то, что ему хочется. Это мучительно… приятно. — То нужно быть более жестокой, Очако. Откажи ему.       — Но это расстроит его, — вдруг расстроенно выдохнула та, почти заскулив от наросшего желания. Интересно, сделал ли ее такой раскрепощенной алкоголь, а может сама колдунья что-то наворожила, что девушка смогла говорить на такие постыдные для нее темы. Щеку согрел утешаюший, несколько сокровенный поцелуй пухлых губ, черные неземные глаза так близко от ее лица, кажутся бездонными.       — Не помрет, — по лбу прилетает лёгкий, совсем безболезненный щелчок, слегка отрезвляющий Очако. — Иногда это необходимо для здорового брака — даже маленькая капля яда может стать лекарством. Откажи ему. День, два, три, но незаметно — не дай ему заподозрить, что ты что-то замышляешь, стань хитрее него. Сошлись на работу, усталость, да хоть на боль в голове, он ставит твое желание выше своего, поверь. Делай так, пока он не взвоет от желания или пока ты сама того не захочешь… хах, даже не знаю, что из этого будет первым. И обязательно — это очень важно — не прекращай дразнить его.       — Как? — вся Урарака будто превратилась во внимание, в тот оголенный нерв, к которому раньше имел доступ только супруг. Глядя в чужие глаза, она даже не сразу осознала, что она уже находится в чужих мягких объятьях. Это было приятно, притупляло настороженность. — Да и… он такой умный, смогу ли я когда-то быть хитрее него?       — О, он буквально теряет все свое внимание, если это касается тебя, — закатила глаза ведьма, будто эта информация была известна каждой деревенской кошке, и Очако почему-то показалось это абсолютной правдой. Такой приятной и обольстительной — ей доверяют все. Сделав ещё один глоток меда, женщина снова обернулась к подруге, взяв ее вновь за ладошки и переплетая пальцы. — А вот как правильно довести его до нужной кондиции…

***

      С этого разговора прошла пара дней. И все эти ночи она могла наконец лечь вовремя и выспаться, восстановила силы и даже чувствовать себя начала лучше.       Первое ее неуверенное «нет» было встречено со смиренным молчанием, пониманием — они и правда делали это слишком часто, Катсуки был готов пойти на небольшую уступку. А вот во второй раз девушка была более убедительной. С этого момента каждое новое «нет» было встречено вздохом, лёгким негодованием и даже ворчанием, но ни разу — сопротивлением. Ашидо действительно была права: Бакуго уважал ее слово и ни разу даже не пробовал заставить Очако делать что-то против ее воли. Сердце кровью обливалось от каждого нового такого вздоха со смирением, но и каждый раз где-то под диафрагмой развивалось маленькое, приятное чувство власти над этим большим сильным мужчиной. Что-то такое садистское, от чего раньше служаночка точно была бы в шоке.       Шел третий день, и сегодня до Урараки донеслось недоумение матушки Митсуки с замечанием, что сын стал более нервным, выглядел более устало, чем обычно. Пожалуй, сегодня — пора. Так решила девушка, сжав розовые губки в довольной загадочной улыбке.       — Неужели наша девочка научилась ставить этого остолопа на место, — усмехнулась старшая Бакуго, пока они убирали со стола после обеда, на что Урарака только с той же улыбкой пожала плечами. — Завидую тебе как птицам в небе, милая моя.       После обеда девушка снова решила навестить домик ведьмы — в этот раз та будто ожидала визита, гостеприимно открыла перед ней дверь, принимая сегодня в качестве подарка печенье с тмином.       В этот раз на ее столе лежала груда маково-красной лёгкой ткани, рядом валялись мотки ниток с воткнутыми в них иголками — ведьма опять что-то мастерила.       — Вижу эту недовольную морду — и душа поет, — танцевала по дому колдунья, с аппетитом смакуя хрустящую ароматную выпечку. Со смущенной улыбкой девушка подошла к столу, рассматривая ткань. — А, это для тебя, кстати, я уже закончила.       — Для меня? — удивилась та, обернувшись к Ашидо, которая схватила самыми кончиками пальцев эту алую пышность, оторвав от стола и подняв перед девушкой. Перед ней на розовых руках алым огнем горит воздушная ночная рубаха, расшитая белоснежными нитями по рукавам. В восторге Очако даже боялась касаться ткани, буквально осязала кожей, какая она, должно быть, мягкая. — Такая красота, я не могу принять ее…       — Сказано, что для тебя, значит бери, — заворчала та, вжав рубаху в чужую грудь и оставив стоять с ней посреди комнаты, вернулась к угощению. — Надень ее в следующий раз, когда с тем болваном снова соберётесь уединиться.       — Спасибо, — только и смогла выдавить из себя поражённая девушка. Рассматривала мастерское плетение крапивного волокна, поражаясь мягкости, после чего подняла ее повыше и примерила к груди. — Я думала, что это я должна тебе что-то за помощь.       — Должна, — подтвердила Мина, сев на лавочку и снова подогнув колено к самому подбородку, прижала согнутую ногу к себе. Положив сверху подбородок, смотрела на девочку долгие секунды, что Очако даже сглотнула от вновь накатившего волнения — она вспомнила те кровожадные платы в обмен на ведьмину помощь, испугалась. — Тот долговязый парень. Серо, кажется. Расскажи мне о нем.       Оторопев по первости, девушка вдруг прыснула и рассмеялась, когда ведьма закатила глаза и раздражённо фыркнула, но позже просто дернула Очако за руку к себе, посадив напротив и приготовившись слушать — уж она отказов точно принимать не собиралась, поэтому Урарака решила пойти на уступок и вылить все как было на духу.

***

      Солнце уже давно скрылось за горами. Небо украшено холодными плеядами звёзд, как и щеки Очако румянцем, когда она в этой новенькой алой рубахе стояла перед дверью в спальню. Дома только они с Катсуки, старшие ушли на гулянье у соседей: кажется, у них там третий сынишка родился, праздник опять на полдеревни. Очако была за них рада, но на застолье не пришла — отговорилась слабостью, на что получила шутливые смешки по типу «у самих такие праздники не за горами». Воображение у нее играло хорошо, хотя девушка предпочла пока не давать ему такой воли. Все успеется.       Приоткрыв дверь, тут же взглядом наткнулась на холм под одеялом — Бакуго уже улёгся, хотя обычно дожидался ее. В сердце кольнуло — неужели она все-таки перегнула палку?       Тихонько подступившись к постели, она присела по обыкновению полубоком, накрыв ладонью чужое плечо и заглянув в лицо. Спал… точнее только притворялся, потому что Урарака уж точно знала, когда он спит, а когда просто отдыхает, прикрыв глаза. Возможно даже ждал ее.       — Не дуйся, — тихо мурлыкнула она, зарываясь пальчиками в копну волос, взъерошила. Но тот не ответил, только молча многозначительно вздохнув и не сменив позы. Очако подскочила с места, схватила супруга за руку и резво перевернула его лицом к себе, что Катсуки даже возмутиться не успел. Лишь смотрел на это разыгравшуюся мышку, едва не свалившись с постели и хмуро сжимая губы.       — Какого… — и тут ему тоже не дали вставить ни слова, сдернув одеяло почти до коленей. Сейчас, пока мужчина был увлечен разглядыванием молодой супруги в этой яркой рубахе, ей не составило труда ловко влезть на него, усевшись на бедрах и заблокировав пути к отступлению. — Что за дела? Что это на тебе?       — Это очень красивое нижнее, если ты не заметил, — на этот раз был черед девушки возмущаться, чем она воспользовалась, сложив руки на груди. Раздражение на чужом лице мигом сменилось растерянностью, после чего в полумраке вспыхнули таким же хищным алым точки его глаз. — Сегодня меня слушайся.       — Экая ты важная птица, — заворчал тот, но это уже звучало тепло, более довольно, когда его ладони скользнули по ее талии, сминая мягкую ткань на боках. Выдохнул. — Djevel, прелесть…       — Мина подарила, — заулыбалась так же медово Очако, удовлетворенная таким особенным вниманием со стороны мужа. Он буквально впитывал весь ее образ, словно ее силуэт мог сохраниться отпечатком на обратной стороне век, а руки могли бы в полной темноте снова передать изгиб ее поясницы и бедер. Раньше она бы и подумать не могла, что выглядит в его глазах настолько сексуально.       — Эта чертовка не спросила с тебя даже клока волос? — удивился тот, но небольшая ладошка тут же накрыла его рот, блестнув в свете одинокой свечи кольцом.       — Ты соскучился по мне или как? — прозвучал вслед ещё один дерзкий вопрос, а Катсуки вдруг посмотрел на нее неожиданно растерянно, сглотнул… и мелко закивал, почти дрожа от нетерпения. Вся Очако вспыхнула изнутри, подхватив чужие ладони и прижав их к подушке над его головой, не встретила никакого сопротивления на пути. Иметь над этим могучим колдуном такую власть — с ума сойти.       Ее ладони чуть прохладные, заставили чужой торс вздрогнуть, пока она вела ими вдоль горячей груди, по животу и спускаясь на выступающие тазовые косточки. Сползая вниз, она мучительно медленно растянула шнурок шароваров, слабо шлёпнула по чужому бедру, заставляя мужа послушно приподняться, чтобы она смогла окончательно освободить его от мешающей ткани.       Даже в таком слабом освещении она видела, как потемнели скулы Катсуки от прилившей крови, пока она медленно водила ладонью по всей длине, будто вдумчиво изучала каждый изгиб. Длинные рукава не мешали, но в то же время изредка касались своей воздушной мягкостью каждого чувствительного участка кожи, заставляли мужское тело напрягаться, каждую мышцу сжиматься в сладком спазме.       Свободная ладонь легла чуть ниже пупка, провела медленно ниже, с нажимом накрывая светлую поросль волос над лобком.       — Очако… — задохнулся тот, изнеможденно опрокинув голову и крупно вздрагивая, схватился за ее колено трясущейся рукой. Закусил губу, прикрывая глаза. — Где ты так научилась?       — Мина подсказала, — все так же тихим мурчанием отозвалась девушка, медленно двигая рукой, будто нарочно мучая его как и все эти дни, что она отказывала ему. Удивительно твердый, было поразительно, как он ещё не взорвался.       — Sølle heks, — хрипнул он, на секунду замолчав и тут же сорвавшись в сиплом стоне, когда жим стал чуть крепче, пережав ток крови. Очако почувствовала, как заходили под кожей окаменевшие мышцы чужих бедер, видела как высоко вздымалась грудь от частого поверхностного дыхания. Закусила губу, усевшись чуть удобнее и плотно прижавшись промежностью к этим сильным бёдрам, не сводила взгляда с лица, искаженного горячей мукой удовольствия. У самой все тело уже жаром исходит, но она должна терпеть, иначе все старания пойдут прахом.       Мягкие ручки на удивление сильные, могут так долго двигаться по всей длине и — вдруг — почти у самой вершины сжимая, будто сгоняя кровь, делая его таким чувствительным. Катсуки весь вздрагивал, замирал иногда, даже переставая дышать, после чего снова тяжело сопел, подбрасывая бедра ей навстречу. У Очако голова уже почти не соображала, она опустила свободную руку с чужой груди, макнув дрожащими пальцами по чужим влажным губам и дав мужчине увидеть, как они же нырнули в чужую промежность.       Мышцы его живота вдруг пошли волной, весь он вытянулся, прогнулся в пояснице и толчками окончил прямо на ее руку, запятнав немного и подол рубахи. Эта ладошка все ещё не послабляла хватки, будто вытягивая из этой кульминации все до капли, когда Бакуго вновь закусил губы и непривычно хлипко, почти в беспамятстве заскулил, пытаясь выскользнуть из этого мучительного плена.       — Хва… стой… — и тут же Урарака решила сжалиться. Эта власть опьянила не хуже медовухи, девушка так же пыталась привести дыхание в порядок, обтирая остатки семени об одеяло — потом она со всем разберётся, сейчас намного важнее восполнить тот дефицит внимания, в котором так нуждался Катсуки.       Он все ещё не мог собрать мысли в кучу, лежал так, прикрыв глаза и облизывая губы, но Очако останавливаться на этом не собиралась — приподнявшись, девушка подобралась чуть ближе, сев прямо на него и растирая остаток смазки. Теперь она нуждалась в удовлетворении.       — Моя очередь…

***

      Небеса едва ли окрасились в нежно-голубой, ещё даже намека на солнце не было, когда Очако открыла глаза, медленно сев в постели. Все тело было лёгким, как пушинка, ум ясный, а сна ни в одном глазу, да и сама она довольно потянулась, зевнув. Поясницу под нежной тканью колдовской алой рубахи грела горячая крепкая рука, Катсуки спал беспробудно, выжатый до капли. Мина и правда какая-то колдунья.       Ласково пригладив непослушный еж волос на чужой голове, девушка позволила себе ещё немного полениться, улеглась обратно, ласково поцеловав супруга в макушку. Тихо пискнув в себя от радости, она накинулась на северянина с объятьями — порой это возвышенное состояние дикого восторга она контролировать ну никак не могла.       — Я прокляну эту ведьму, — тихо выдохнул Катсуки, резлепив веки и глядя в чужое лицо. Скривился в усталой усмешке. — Сияешь, как начищенный нож… теперь я понимаю, что ты чувствовала.       — Если тебе снова понадобится такая разрядка — обращайся, — самодовольно хмыкнула та, напыжившись как воробей и сложив руки на груди. Тот мечтательно смотрел на девчушку, после чего провел костяшками пальцев по тыльной стороне ее локтя, слегка собирая ткань рубахи гармошкой.       — Как скажешь, великий искуситель.

***

(Прим. автора: да, эти три дня я в диком ударе, ловите хорне, простите если трахнул ,':D) Пы.Сы.: буду очень рада комментариям ;)