Barbarian

      Ближайшие пару часов прошли сумбурно, в тумане и панике: Очако металась по горнице, не находя себе места, вытирала непрошенные слезы на глазах, пока Митсуки сидела рядом так же на иголках, не зная чем утешить девочку.       — Если он и правда твой друг, то бояться нечего, — уже который раз пыталась та угомонить Урараку, поглядывая в окно. Будто тоже известий ждала. — Его допросят и отпустят, наговоритесь вдоволь.       — Но мне нужно узнать, как он здесь очутился, — всхлипывала та, покачиваясь из угла в угол, как неприкаянный дух. Сердце заходилось, аж плохо стало от теплого накочегаренного воздуха в комнате. — А как же Денки? И Серо? А если они где-то в лесу остались?..       Ещё полчаса назад раздался посвист, с которым наверное ещё рота всадников умчалась мимо их холма, стихая где-то вдали. Возможно, кого-то ещё искали, но этого Очако точно знать не могла, поэтому паниковала с каждой минутой все сильнее. Она безумно рада была вновь увидеть Минору, но, стоило ей в ту минуту броситься к мальчишке, как ее оттянули двое солдат, уводя чужака в сторону палаточного городка — уж туда местные без особой нужды не совались, поэтому разбрелись, имея уже достаточно материала для обсуждения.       — Если это так, то им помогут, — в очередной раз вздохнула Митсуки, потирая такие же гудящие виски. — Очако, прошу, присядь на минуту, лишним беспокойством ты лучше не сделаешь…       Дверь в их избу открылась, по лестнице застучали подошвы сапогов, после чего в горницу заглянул Иида — очки все такие же запотевшие от тепла, а скулы красные от мороза. Обе женщины замолчали, уставившись на капитана в ожидании хоть какой-то информации.       — Мисс, идите за мной, — он смотрел на девушку, но в интонации нет той строгости, которая обычно превращала его лицо в соколиное, суровое. Обычное, обнадеживающее выражение, с которым приносят хорошие вести. — Вы нужны как свидетель, мистер Минета так же хотел видеть Вас. Сразу после Вашего допроса он будет оправдан.       От души отлег этот тяжёлый колючий груз страха, Урарака выдохнула с таким облегчением, что это спровоцировало усмешку у капитана и заботливое воркование от матушки Бакуго. Иида знал поварят и мог так же за них поручиться, его слово имело здесь вес.       — Вот видишь, я же сказала, что все будет хорошо, — запричитала женщина, обняв девочку и поправив косынку на ее голове. А та и слова выдавить не могла, глупо улыбаясь в ответ и дрожащими пальцами прибирая волосы, но на деле только мешая чужим рукам. — Давай, иди и не бойся.       Весь путь до командной избушки девушка не чувствовала ног, едва не срываясь на бег, пусть и обогнать длинногого мужчину было непосильно для нее. Там у входа в домик караул пропустил обоих без слов, убрав мушкеты и открыв дверь, после чего терпения у Очако не осталось совсем.       Минору сидел напротив Мидории за столом у растопленной печи. Перед атташе лежали исписанные бланки бумаги и стояла чернильница, в руках дрожал кончик пера от быстрого письма, а перед беглецом стояла крынка молока и уже пустая тарелка — перекус между разговорами. Их взгляды снова пересеклись: он все такой же кучерявый, но теперь уже здорово исхудавший, будто бы помятый и непрерывно трясущийся. За секунды темные глаза его наполнились слезами, заблестели, он встретил девушку крепкими объятьями, больше не сумев выдавить из глотки ни слова.       — Глупая Очако… — затрясся он ещё сильнее, буквально застучал зубами, поглаживая ее по спине и будто пытаясь убедиться, что она жива и здорова, не мираж. — А мы все п-переживали, не обижает ли тебя этот… этот страшный белобрысый мужик…       — Ах, Минору… — та тоже вся расклеилась, стиснув парнишку так крепко, что могли затрещать ребра, но атташе пришлось прервать их.       — Простите, мисс Урарака, но допрос ещё не окончен, — он поднял взгляд на дверной проем в другую комнату и сглотнул нервно, тут же опустив глаза обратно на исписанную бумагу. Очако и оборачиваться не пришлось: она спиной, буквально каждой порой кожи прочувствовала присутствие Бакуго здесь.       — Попробуй только обвинить ее в чем-то, jævel, — пророкотал он громом, скрестив руки на груди и опершись спиной на стену ровно за девушкой, как сторожевой пёс глядя на адъютанта. Минета в ужасе хлопал глазами, переводя взгляд с этого свирепого северянина на девочку и обратно — не мог сообразить, он угрожал или пытался защитить?       — Я просто документирую все что слышу, это очень важно, — выдохнул Изуку устало, снова макая перо в чернильницу и стряхивая излишнюю капельку обратно. — Вашей невесте я даже юридически не могу вынести обвинений, но ход допроса необходимо…       — Невесте?! — хрипло вскрикнул Минета, хлопая глазами на девушку. Будто птица дернув головой через плечо, он весь взъелся на сына вождя, вовремя схваченный за плечо капитаном Иидой. — Бестолковая обезьяна!!! Тебя попросили сохранить ее, а не совратить!!! Неужели не по…       — Прошу тишины! — застучал по столу кулаком Мидория, стиснув зубы так, что желваки заходили под кожей. Хатка погрузилась в молчание, в котором Минору все ещё трясся от гнева, но опустился на место, стиснув дрожащие пальцы в кулаки. Розовая уже от смущения, Очако пригладила его по плечу, сжав губы и стыдливо опустив глаза. Лжи в словах Мидории не было, но… было так неловко перед лучшим другом. Они и правда перешли немного за рамки изначального договора, сблизившись с варваром до... такой интимной близости… за ее спиной не раздалось ни слова, Катсуки в ответ на такие оскорбления сохранял удивительное для его темперамента спокойствие. — Личные разбирательства оставьте на потом, не принуждайте меня задерживать процесс…       — Прежде чем мы продолжим, — вставила слово Очако, глянув на Минету. — Денки, Серо… и все кого мы смогли спасти тогда, они живы?       — Да, почти все, — тут же отвечал тот, выбив из девушки облегченный выдох. — Пару человек покинули нас где-то в начале дороги… Господи, мы думали, что на нас напали королевские там в лесу, все кинулись врассыпную, а я в сугробе увяз как теленок, хах… вроде послали за ними ваших.       И в этот момент у Очако словно мозг отключился. Какое облегчение, после такого стресса словно провал в памяти образовался, она помнила только короткие вопросы, ответы давала уже словно на инстинктах, но, кажется, адъютанта все устраивало и он молча вносил под ее диктовку мелкие строчки текста на бумагу.       Это продолжалось ещё какое-то время, как вдруг снова зазвенел колокол — вернулись всадники. Почти подскочив на месте, Очако в нетерпении смотрела на строчащего атташе, который только поднял на них взгляд, тут же кивнув и отпустив их, завершая свою работу — он успел узнать все, что хотел.       Урарака лишь пересеклась взглядами с Катсуки, подхватив за руку друга и вылетая из избушки, всмотрелась против яркого солнца на полянку в палаточном городке, куда привезли беглецов. Их было больше дюжины точно, в толпе она усиленно пыталась рассмотреть знакомую долговязую фигуру и белесую макушку, аж глаза заслезились, когда Минета дёрнул ее за руку, показывая на двоих, слезших с лошади неподалеку от этой оравы.       Ноги несли ее сами, едва не собирая кочки по дороге, она прыгнула в распахнутые объятья, уже не сдерживая слез и крепко сжимая руками угловатые плечи парней. Закачалась на месте не то от слабости, не то от переполняющих эмоций.       — Очако, милая! — трещал громом такой же надломленный голос. В последний раз Каминари ревел так, когда помогал им с Катсуки бежать из города, провожая ее в тот момент казалось навсегда. Она вцепилась в него и Серо так крепко, будто прирасти хотела, получила эти утешающие холодные поцелуи в лоб и щеки от обоих.       — Не обманул, засранец! — так же сквозь слезы расхохотался повар, поднимая девочку от земли и качая на руках. — Сберег... ох, а выходили как!       — Заткнись, дурак! — смеялся через икоту Минору, утирая вновь набежавшие слезы. — Это ты весь высох, палка, а она жива-здорова и хорошо.       — Верно, — тот отлип наконец от служаночки, пригладил ее по голове и глянул в сторону колдуна. Тот не подходил, будто давая им достаточно времени, чтобы поприветствовать друг друга. За его спиной виднелось знакомое розовое мельтешение.       Такое даже захотел бы — не пропустил мимо внимания. Ведьма в этот раз не в своем ритуальном красном платье, а как и прочие женщины в юбке и душегрейке, которая все равно распахнута настежь, открывая лишь тонкую рубашку на груди. Смотреть на нее было холодно, но ту, кажется, больше волновал такой наплыв чужаков в деревне. Черные глаза ее сузились до неестественных щелей, от кожи снова пошел пар — с солдатами она ещё как-то смирилась, но вот эта исхудавшая орава бывших тюремных заключённых…       Разомкнув пухлые розовые губы, она зашипела непонятно даже для Очако, которая так же перевела взгляд на тех двоих, вся нахохлилась, но колдун вытянул поперек ее пути руку, не сводя взгляда с этих троих, качает головой. Благодарно кивнув мужчине, служаночка наконец смогла разжать руки, чтобы рассмотреть парней внимательно — долговязый Серо и без того был не сильно мясистым, но сейчас на него без слез не взглянуть. Денки эта участь не обошла, золотые ранее волосы теперь были больше похожи на солому, а яркие глаза сверкали уже из лунок темных мешков во впавших глазницах.       Для них путь стал, наверное, более тяжёлым чем тот, которым шли Очако и Катсуки с Киришимой, но теперь… девочка не могла скрыть счастья от осознания, что ее близкие не только живы, но и нашли ее. Знакомые голоса были бальзамом для души, а тревога потерялась где-то в темной глубине сознания.

***

      Как оказалось, вся их ватага двинулась так же на север по наводке одного из сокамерников, который, к сожалению, скончался по дороге вместе со своим близким другом, отвлекая внимание солдат от остальных беглецов. Разминулись они на полторы недели, сперва заплутали и почти погибли в лесу от голода, но смогли выйти на ту разрушенную деревню перед портом, в котором так же попали на корабль их общего знакомого. Очако была приятно удивлена услышать весть о капитане Кейго, который вновь помог им, мысленно помолилась за все последующие его успешные плавания.       Местные встретили ее друзей с таким же гостеприимством и радушием, Урарака даже не ожилала, что ее слово окажется настолько весомым здесь. Эта троица сейчас находилась в одном из шатров, пока эта история повествовалась поочередно от каждого, пока остальные прерывались на поглощение своей порции. Непрерывно работал только Изуку, строча уже на коленке и подложив под стопку бумаги дощечку, не боялся испачкать бумагу мелкими кляксами и растереть чернила под носом.       Очако слушала их во все уши вместе с Митсуки, которая как раз и принесла им обед. Женщина все причитала, впитывая эту историю которая для нее казалась невероятной, пугающей своей жестокостью. А Очако будто заново все это переживала на своей шкуре — так же тайком, по пробирающему холоду, без отдыха и порой сутками без еды. Было тяжело, но все они справились, а остальное… уже хотелось забыть, как страшный сон.       — А вот этому Бакуго я очень хочу посмотреть в глаза сейчас, — выдохнул уже раздраженный Серо, проглотив кусок тушеного мяса почти не жуя. Даже атташе оторвался от бумаги, удивлённо пялясь на повара. — Вроде обещание сдержал, тебя сберёг… но вот красть твою руку в договор не входило!       — Много всего произошло… — смущённо растерла шею девушка, пока Денки тоже пыхтел от возмущения вместе с другом, весь покраснел от злости и все таки зависти. Вроде как они оба знали ее с отрочества, почти как старшие братья для нее стали. Вот такой «грабеж посреди бела дня» был для них неслыханной наглостью.       — Именно, но с этим остолопом она уж точно будет как за каменной стеной, — сложила руки на груди и фыркнула в ответ Митсуки, чья гордость была немного задета. Ее это сын или нет! — В конце концов, если кто-то и будет угрожать нашей девочке, то нужно будет постараться хотя бы против меня и моего муженька~       — Чувствую себя отцом, от которого под венец сбежала дочь, — выдохнул устало Ханта, смутив девушку. Уронив ложку в тарелку и сыто потирая ладони, икнул. — Ух, сейчас лопну…       — А как же пирожки? — расстроенно опустила руки хозяйка, вызвав смех со стороны невестки и сытых гостей.

***

      День выдался сумбурным в ее голове, большая часть информации пока не нашла места в ее мыслях, пыталась втиснуться по крупицам в свободные промежутки. Получалась размазня, которую переосмысливать было уже не по силам, поэтому Очако решила пока опустить все на второй план. Завтра будет день, будут время и силы на новые мысли и дела, а сегодня — спать, спать и ещё раз спать. Снова слишком много потрясений для нее.       Пожелав старшим спокойной ночи, она поднялась на верхний этаж, уже потянувшись к ручке двери в свою светлушку… когда вдруг остановилась, повернув голову к двери напротив. В океане мыслей всплыл утренний диалог с Катсуки.       «Спи в моей спальне»       Щеки снова опалил горячий румянец. Сжав губы, она ещё раз прошлась взглядом по мелкой щели между дверью и косяком — оттуда дребезжал лёгкий свет лучинки, слышен заглушенный тканью шорох: хозяин комнаты определенно там.       Снова нахлынули мысли — они теперь помолвлены. Пусть это и произошло несколько сумбурно, головокружительно быстро - всего-то три месяца! - но Очако была не против этого. Он действительно был ей нужен в этом огромном мире, сильный и надёжный. Она и правда должна быть сейчас со своим женихом…       Это смущаюшее осознание снова заставило ее сдержать писк, закусить губу, после чего она нырнула в свою комнату, чтобы сбросить там верхнюю одежду, остаться в длинной ночной рубахе ниже колена. Поежившись от холода, она оставила позади свою гостевую комнатку и тихо постучала в дверь. Ответа не последовало, но по ту сторону ощутимо чувствовалось внимание, от чего девушка решила, что ей позволено войти.       Катсуки сидел в углу комнаты на коленях: уже в одной спальной рубахе и шароварах, почти готовый ко сну. А перед ним стояла та большая каменная чаша на отшлифованном куске черного сланца, которую она заметила в прошлый раз, когда была здесь — с ее помощью он время от времени совершал какие-то ритуалы, смысл которых кроме него был понятен разве что деревенской ведьме. Выглядел спокойно, но в то же время сосредоточенно, уже обыденно надкалывая иголкой палец. Крупная капля сорвалась с кончика прямо в темную воду в этой чаще, растворилась в ней, когда новую рябь вызвала упавшая на поверхность горсть семян и сухих лепестков подсолнуха.       Очако не стала тревожить мужчину, просто тихо подходя и садясь на коленки напротив жениха, скопировала его позу. Во время колдовства отвлекать нельзя, это она почерпнула со слов Киришимы ещё когда-то, поэтому решила просто пронаблюдать до конца действия, когда колдун вдруг оторвался от созерцания от воды, поймав ее взгляд.       — Ты пришла, — скорее утверждение, чем вопрос, на что девушка улыбнулась виновато, снова глядя на сухие тонкие лепестки на воде. В свете лучинки они казались маленькими лодочками на глади спокойного озера, успокаивали.       — Мы ведь помолвлены теперь… вроде, — Очако уже достаточно знала язык, чтобы отвечать мужчине на его родном, пусть иногда слегка скомканно, решила не отступаться. Отрицания в ответ не последовало, ровно как и какой-то перемены в чужой мимике лица, поэтому Урарака уже чувствовала себя увереннее. От малейшего сквознячка эти крошечные кораблики повели свою процессию вдоль «берегов» чаши. — А что ты делаешь?       — Да так, ворожба на удачу, — отвечал тот, снова подняв взгляд на невесту и протянув руку. Во взгляде теперь было что-то новое, пока ещё непривычное для нее, но такое тёплое и многообещающее. — Ну и для крепкой семейной жизни. Ты будешь со мной, Очако?       Сжав губы, смущенная девушка снова опустила взгляд на их отражение в воде. Ее имя с его уст доводило до сладкой дрожи, заставляя щеки гореть. Она так молода, а ей уже, по сути, сделали предложение. И она, как бы ни была смущена и взволнована — была согласна. Быть под защитой этого сильного, надёжного и одновременно чуткого мужчины, стать ему подспорьем и такой же надёжной парой. Не просто другом, как Киришима или его родители. Кем-то больше, кем-то, какого слова она не могла пока что подобрать, но оно вертелось на языке сладкой карамелью, плавилось нежно где-то у сердца. С робкой улыбкой она смущённо подняла взгляд, подав ему ладошку.       — Да.       Его сухая теплая ладонь оплела кисть как-то особенно, будто это был какой-то довольно интимный момент. В другой руке блеснула та же самая иголка, но Очако ему доверяла, не боялась той мимолётной боли в пальце, с которого на поверхности кожи собралась яркая алая капля.       Больше он не проронил ни слова, опустив их пальцы в прохладную емкость и осторожно перемешивая все, что было обронено в эту чашу. На секунду показалось, будто сама вода потеплела, согрела их руки, пока лепестки и семена продолжали водить этот нестройный хоровод мимо их ладоней. Вдруг тишину между ними нарушил тихий треск, словно тончайшая корка льда растрескалась под собственным весом, а подсолнечник в чаше покрылся в этом полумраке золотой коркой, потяжелев и опустившись ко дну с тихим дробным стуком.       — Ах! — поразилась девушка, глядя как мужчина собирал эти блестящие семена и лепестки, складывал на ладонь в такую же горсть. Как настоящие, искусно вырезанные невидимой рукой, они сияли чистым, ярким блеском. — Как красиво.       — Ещё не все… — мужчина накрыл эту горсть второй рукой, поднес ко лицу и, сделав вдох поглубже, подул в узкую щель между пальцами. И между ними вдруг разгорелся яркий жар, освещая их лица. С замиранием сердца, Очако смотрела, как с новым выдохом сквозь чужие пальцы заполыхали голубые язычки пламени, теряясь в копне соломенных волос, оседали искрами на опущенных светлых ресницах. В следующую секунду он стиснул обе ладони покрепче, пару секунд подержал так, после чего выронил сквозь пальцы обратно в воду. С шипением гладь покрылась пеной, запузырила, пока расплавленный металл остывал на дне чаши, а когда все унялось — Катсуки достал с каменного дна два золотых кольца. — У нас принято цветки отдавать женщинам, а семена - мужчинам, но… я слышал, что в твоём народе дарят кольца.       — Ох, Катсуки, — Очако снова ощутила предательсткую сырость на ресницах, но эти слезы от горячего, теплого счастья, с которым она смотрела на мужчину, чувствуя что пойдет за ним куда угодно. Ее колечко поменьше, сверкало на правом пальчике тем же ярким золотом, что и лепестки недавно, а второе — на нем. Он чувствовал себя явно непривычно от украшения на руке, но похоже, что и он был готов мириться с этим ради нее. И этот бесценный подарок, и эта маленькая тайная церемония, с которой он оградил и без того скромную Очако от лишнего смущаюшего внимания. Он реально дорожил ею, словами нельзя было передать, как Урарака была ему благодарна.       — Опять сырость разводишь, — фыркнул он в смешке, потрепав чужие волосы и поднимаясь с места, навис над девушкой отвесным утесом. — Лучше бы поскорее меня отблагодарила.       — Боги, какой ты иногда хвастун, — та с тихим смешком поднялась со своего места следом за женихом и встала так близко, что смогла положить подбородок на его грудь, глядя вверх и перебирая пальцами подол его рубахи. Такая близость все ещё смущала зверски, но это не мешало чувству обожания полыхать в маленьком сердечке все сильнее. Ее маленькие ладони обрамили угловатые скулы, оглаживая кончиками пальцев мочки ушей и касаясь гладких сережек. — Я хочу поцелуй.       — Я тебе сделал подарок, а ты меня хвастуном обозвала, — фыркнул то, надменно надув губу и не спеша опускать голову — дразнил девушку, чтобы та встала на самые носочки и сама дотянулась до него. Лицо его оставалось невозмутимым, но эти игривые яркие огни, скачущие где-то глубоко в его глазах, сдавали его с потрохами. — Так что сейчас поцелуй мне должна именно ты. И это ещё малая цена, так что я, пожалуй, накину сверху ещё пару-тройку сотен.       — Грабеж! — сквозь смех попыталась возмутиться девушка, но крепкие объятья на ее пояснице не оставили ей пути к отступлению. — Ты цифрой ошибся где-то!       — Верно, — самое ее ушко согрел теплый выдох, пока пальцы переплетались на ее талии, прижимая чужое тело ещё ближе. От неожиданного сквознячка лучинка потухла, погружая комнату колдуна в уютную темноту. И в ней слух все ещё горячо жалили мягкие поцелуи в чувствительную шею. — Тут и тысячи мало будет…