Сисëцу:«Новый источник»

Удивительно, но на моей памяти это первые мои проводы усопшего, в которых я лично участвую, что уж говорить о том, чтобы организовывать. Так странно. Ощущение такое, будто прошла не неделя, а целый месяц. Столько всего произошло. Много новых людей, новых вопросов. Мне только что занесли гипсовую маску. Отцовское лицо было сильно деформировано. Даже если его накрыть простыней, могут возникнуть вопросы к впавшему лбу и отсутствию носа. Маска холодная и безжизненная, похожая на достопочтенного господина Такаси только в профиль. Наверное, я только сейчас осознала в полной мере, что больше никогда не увижу его. Хаотичные мысли уступили место пустоте. Его отсутствие ощущалось. Даже слишком. Я с тоской оглаживала шершавые скулы. Скрывать не стану, я всегда сомневалась, любит ли он меня. Или это все был спектакль одного актера. Считал ли он нас своей семьей или очередным инструментом для поддержания имиджа. Поступить так, как планировала, у меня не получилось. Я дочитала отцовские записи. Пропажи в Кудзе действительно были связаны с демонами, вот только мой отец считал их «больными». Он думал, что это новая разновидность бешенства. Информация о пропажах оказалась не совсем верной. Это были убийства. Жестокие убийства, которые успешно скрывала местная администрация, чтобы не поднимать панику в городе. Когда душегубство резко прекратилось, все единогласно решили, что зараженный, скорее всего, умер, и прикрыли это дело. Но Такаси не остановился. Он поднял архивы в поисках любой информации об исчезновениях. Судя по заметкам, все пропажи повесили на якудза и работорговцев. Самое подозрительное было то, что все дела без долгих разбирательств быстро закрыли. Любопытство кошку сгубило. Я вздохнула и надела ее на холодное лицо. Шли последние приготовления к погребению. Это не могло не радовать. С первой упавшей горстью земли на гроб я захороню последнюю улику против себя. Естественно, мои мысли выглядят странно, ведь отца я не убивала и вообще являюсь жертвой во всей этой ситуации, но... Люди склонны интерпретировать все по своему, а учитывая какие слухи обо мне распускают в обществе, вполне возможно, что меня, как неугодную, могут обвинить в алчности и жестокой расправе над родителем. Меня тронули за плечо. — Госпожа Хара, если вас это утешит, то я могу с уверенностью заявить, что, когда господину отрывали руки, он их уже не чувствовал, — сказал Окада в пол голоса. Знаете, иногда наступает момент, когда ты уже чувствуешь, что сходить с ума некуда. И ты просто воспринимаешь любое потрясение как данность. — Спасибо... Наверное. «Лучше бы уж молчал» Руки сложили крестом. На глаза... Думаю, не имеет смысла класть монеты. Об отпевании придется только мечтать из-за гонения и сжигания церквей в веке так девятнадцатом. Даже сейчас люди боятся в открытую исповедовать веру в Господа. «Хах, какая ирония. В местах, откуда я родом, церковники кошмарили атеистов и язычников, а здесь наоборот. Карма есть карма» Мда, как в лучших христианских традициях. Хорошо хоть омыли, как следует. Работники морга постарались на славу. Кстати, о них... — Аоки, верно? — я подошла к запуганному ранее танатокосметологу и протянула обещанную награду, — Как дела у твоего сынишки? Мужчина напряженно наблюдал со стороны, следя за каждым моим действием. Во взгляде плескалась плохо скрытая неприязнь. — Благодаря вашим молитвам все хорошо, — он принял конверт из моих рук и, быстро раскрыв, пересчитал содержимое трясущимися руками. — Дареному коню в зубы не смотрят, — я произнесла это удовлетворенно и беззлобно. Но Аоки моей остроты не оценил. — Извините, профессиональная привычка. «Надеюсь, нам больше не придется работать вместе, а то чувствую, он препарирует меня, как жмуриков на его столах» На похороны съехалась вся моя любимая родня. Одни охали и ахали, плакали и издавали истошные вопли боли от утраты. Столько лицемерия, аж тошно. Единственные люди на поминальном ужине, которым было не все равно - это я и мама. Но лица у нас были такие, будто мы собаку хороним. Вся эта какофония из сопереживаний и рыданий не на шутку злила меня, но последней каплей стало крепкое объятие от одной из маминых сестёр с призывом не держать все в себе и доверить горе близким. Голос высокий, визгливый и наигранный. Её руки липкие от пота. Мерзость. Мерзость! МЕРЗОСТЬ. Мама понимающе оторвала от меня тетушку и не без скрытой издевки стала попрекать ее за неопрятный внешний вид. Мол, барышня, как-то вы себя совсем запустили после четверых детей. Я осторожно выскользнула из трапезной и безмятежно побрела по коридорам в сторону отцовской комнаты. Нужно было сделать кое-что еще, пока я не забыла. Спрятанные в рукаве тонкие восковые свечки равномерно покачивались из стороны в сторону. «Угу, поминуть они решили. Разделить скорбь, пф-ф... Уродцы съехались завещание послушать» На душе было гадко. Я ведь тоже в последнее время только и думала о том, чтобы оставить их с носом. «Почему?» «Да потому что это мои деньги!» «Нет» «Это деньги твоего отца» «Я! Да я же это делаю не ради себя, а ради мамы! Она не сможет жить в нищете!» «Давай. Оправдывай себя» «Мерзко» От себя мне тоже мерзко. Перед глазами проносились фрагменты отцовского дневника. Поругался с Нэо. Она злится. Я опять не понимаю, что я сделал не так. Посоветовался с Асако. Она наорала и отправила извиняться. Я не чувствую себя виноватым, но не хочу, чтобы дочка на меня обижалась. Как там говорит народная мудрость? Первым извиняется тот, кто дорожит отношениями. Зайти к Мономе и купить сладостей. Так давно не ходил к нему. Даже не знаю, что ей может понравится. Нэо часто захаживает к нему в ресторан. Уж он то точно знает, что стоит брать. Папа любил меня, но по-своему. Такое ощущение, что я сейчас не имею права грустить по нему. Кажется, это будет еще большим лицемерием. Парилась о деньгах и тут вдруг вспомнила о том, что родной папаша вообще-то ласты склеил. Стыдно. Очень стыдно. — Госпожа, вы плачете? Я вздрогнула и повернулась на голос. — А, Сабито, это ты. Я что-то не видела тебя на ужине, — я бегло протерла соленые мокрые дорожки на лице. — Я это... Не пришел, — мальчик почесал затылок и поравнялся со мной, — Мне кажется, я не имею права там быть. Столько родственников съехалось. Вряд ли они хотят, чтобы посторонний человек делил с ними стол. — Зря ты так. Я же все равно планировала тебя им представить. — Ну лучше попозже, чем сейчас. Не хочу мешать чужому горю. «Ох, святая простота» — Похвально. Всем бы такое сострадание. Сабито покраснел и смущенно опустил глаза. — Швы уже сняли? — Да, еще вчера. Посмотрите, будто и не ранился, — он подставил правую щеку. Тонкая бледно-розовая линия тянулась от уха до рта. — Хм, славно. Было бы грустно, если бы такая симпатяга заимела на лице такой шрам, — я потрепала его по голове. Каждый раз, когда я приказалась к его волосам, я удивлялась тому, насколько они жесткие. Рыжие, жесткие и прямые. С виду они казались куда мягче. Я пошла дальше по коридору, считая, что на этом разговор можно считать законченным, но мальчик меня догнал и теперь шел рядом. Остановившись, я вопросительно на него посмотрела. — И все таки... Почему вы плакали? — резко осознав всю глупость своего вопроса, он тут же поспешил исправиться, — Я-я понимаю... Ваш отец... — Ха-ха-ха, — я искренне засмеялась. Не знаю почему. Может из-за его неловкости или искреннего желания меня поддержать. — Все в порядке. Не в этом дело. «Честность на честность. Будем потихоньку сближаться» — Это все из-за родственников, — поймав удивленный взгляд, я поспешила объяснить, — все люди, которые сегодня приехали, приехали не ради моего отца, а ради наследства. Сабито нахмурился и сочувствующе похлопал по плечу. Я вымученно улыбнулась и игриво пихнула его в бок. — Эй, прекращай меня жалеть. Я не первый день знаю этих паразитов, так что ничего нового я сегодня не узнала. А вот тебе следует усвоить очень важный урок, — я ткнула пальцем между светлых бровей, — Никто из наших тетушек и дядюшек тебе не друзья. Я пошла дальше и он поплелся следом, озадаченно поглядывая на меня. — Так странно. — Хм? — Я всегда думал, что много родственников - это хорошо. — Хах, большая семья - это не всегда крепкие родственные узы. Ненависть к братьям и сестрам - это дело обыденное. Он с сомнением скривил брови. — Ну? Чего молчишь? — Мне вам честно ответить? — Естественно. — Это звучит дико. Я искренне улыбнулась. — Хорошо, что ты это понимаешь в таком юном возрасте. Некоторым и целой жизни на это мало. Мы остановились у дверей в родительскую комнату. — Тебе спать не пора, прохвост? Действительно, было достаточно поздно. — Я это... — Сабито с интересом посмотрел на дверь, — Можно с вами посидеть? Ничего не имея против, я лукаво подмигнула и пропустила его внутрь. — Ну смотри мне. Если завтра на занятия опоздаешь, я не стану отмазывать тебя перед Миямото-сэнсэем. Он коротко кивнул и прошел в темную комнату. Я нащупала переключатель, осветив помещение. — Сейчас покажу одну из приватных сторон моей семьи. Точнее нашей. Я подошла к неприметному подвесному ящику в левом от футона углу комнаты и осторожно раскрыла скрипучие дверцы. Три иконы. Пять лиц. — Какие-то они... Жуткие. — Хах, не страшнее изображений óни, которые малюют наши художники, — я осторожно взяла образы святых, — Иди сюда. Глянь поближе. Такую диковинку днем с огнем не сыщешь. Мальчик послушно приблизился и забрал две из них, внимательно всматриваясь в нарисованные лица. — Другой религии, кроме синтоизма, ты и не знаешь, так что начну с начала. — Синто... Что? — У вас это называется ками-но-мичи. — А. — У христиан - людей из моей религии - есть свое понимание возникновения людей на земле. Если вас породили Идзанаги и Идзанами, то нас создал Бог, — я указала в одну из икон на его руках, — Смотри, у нас считается, что Бог имеет три ипостаси. Я по очереди указала на изображенных молодых людей. — Отец, сын и святой дух. — Без матери? Как так? — Обычно. Заведено так. — А дочери тут тоже нет? — мальчик сощурился, — Вообще, они все здесь похожи на женщин... — А ну прекрати! — я пихнула его локтем. — Ой, извините. — Если уж слушаешь, то не поясничай. Я коротко объяснила ему теологическую теорию появления человека на земле и, не задерживаясь, указала на следующую. — Это Богородица - мать Христа, — я показала на икону в своей руке, — Это Иисус - сын божий. — Получается Богородица - это жена Бога? — Нет, она была обычной земной женщиной. Сабито закрыл глаза, всерьез задумавшись. — Получается, в вашей вере незримый Бог зачал ребенка земной женщине. — Все так. — Но все люди - это потомки Адама и Евы, а они дети божьи. Из этого следует, что он собственной внучке... — Да как ты смеешь! — я сердито выхватила из его рук облики святых и отвернулась, прижимая к груди иконы. Щеки раскраснелись то ли от смущения, то ли от злости. «Так-то он прав. Действительно звучит аморально» Я поставила их на место и молча извлекла свечки из рукава. Приблизившись к ирори, я зажгла свечу и осторожно понесла назад, вставив в специальную подставку. — Вы правда в это верите? — Почему ты сомневаешься? — Вы выглядите, эм-м... Нормальной? Я устало выдохнула и со всей серьезностью взглянула ему в глаза. — Ты, верно, издеваешься надо мной? — прозвучало это куда более обреченно, чем я планировала. Теперь Сабито выглядел угрюмо, явно не решаясь сказать что-нибудь в оправдание своим грубым словам. В комнате повисла тишина. Я спокойно и размеренными движениями подожгла еще свечку. — Каждый приходит к вере самобытно, — я говорила тихо, ни к кому конкретно не обращаясь, — Кто-то создает видимость веры, чтобы скрыть свои пороки, а кто-то действительно нуждается в утешении, надежде и... Прощении. Я не поворачивалась к мальчику, чтобы не выдать всю гамму чувств, что сейчас терзали меня. Я даже не была уверена, слушает ли он меня. — В первую очередь самого себя. Намного проще простить себя, зная, что кто-то наверху безгранично любит тебя, что бы ты не сотворил. А если он простит, то и самому проще не смотреть на себя, как на чудовище. Сердце щемило от воспоминаний, от осознания своей мелочности и никчемности. — Сабито, я ведь далеко не хороший человек. Прошу, не обманывайся внешним лоском и добротой. Руки слегка подрагивали, а внутри органы будто в центрифуге прокрутили. «Зачем я ему такие вещи рассказываю?» — Ты еще слишком юн для подобных разговоров. Думаю, самое время пойти спать. — Расскажите. — Что? Зачем тебе? Я наконец-то взглянула на него покрасневщими от напряжения глазами. Мне не хотелось раскрывать ему эту часть моей жизни, не хотелось не только потому, что не хочу быть слабой в его глазах. Возможно, лишь страх быть высмеянной за конец этой истории держал губы плотно сжатыми. Но я передумала. Когда ощутила, как край рукава плотно сжимает рука Сабито. Я почувствовала в этом жесте поддержку и понимание, желание услышать и быть причастным. Или я просто хочу так думать? Я опустилась на колени, закрыв лицо и сложив руки в молитвенном жесте. Мне не составило труда вспомнить те злополучные времена, когда выглядела по-другому, когда я носила другое имя. — Когда-то давно у меня был очень близкий человек, которого я безмерно любила и уважала. Мой отец. — Однажды он исчез навсегда, и я долго не могла его найти. Он пропал без весточки, без объяснений. И когда я подросла, я решила найти его. После школы, во времена первого курса, я обратилась в местное справочное бюро. — Не знаю, зачем я это сделала. Возможно, хотела взглянуть в глаза этому человеку, спросить, почему он меня не навещал. Мне было так больно и обидно, что я все это время не могла найти себе места. Я ненавидела его до такой степени, что каждый день мечтала встретить его на дне, валяющегося в грязи, вымаливающего прощение. Я хотела, чтобы он искренне раскаялся в содеянном. — И я нашла его. Но не увидела... Ничего. Этот урод даже город не сменил. Жил всего в нескольких кварталах от нас. Счастливо. С новой семьей. Я познакомилась с его дочерью. Мы с ней были почти одногодки. Он изменял маме далеко до развода. Я очень мило с ней общалась. Такая добрая и наивная простушка, что меня чуть не стошнило. Всего пара теплых слов и она уже была готова рассказать мне все что угодно о своей семье. Столько любви и позитива. Я остро ощущала разницу между нами. Ненависть подпиталась еще большей обидой и завистью. Чего ему не хватило в нашей семье? Почему у нее есть все, а у меня нет? Однажды он подъехал к кафе, в котором мы сидели, и увидел меня. Я сразу поняла по глазам, что он меня узнал. Ни слова не сказав, утырок забрал ее и уехал. На следующий день его дочурка пришла ко мне в гости и простым будничным голосом произнесла: — Папа сказал, чтобы я с тобой не дружила. Для меня ее слова звучали как гром среди ясного неба. — Ха-ха, испугалась? — она повисла на моей шее, заливаясь искренним смехом, — я сказала, что не буду. — И п-почему же ты здесь? — краски отхлынули от лица. — Потому что если он не узнает, значит этого не было. Не так ли? — она прошла в квартиру с небольшим пакетом из моей любимой кондитерской, но на тот момент я этого не замечала. Единственные мысли, что крутились у меня в голове: «И это все за двенадцать лет? Да как он смеет?! » Пока воспоминания тревожно крутились в голове, я продолжала свой рассказ: — Этому человеку было все равно на меня. Он не желал общаться, видеться, даже слышать моего имени. Злоба застелила мне глаза. Тогда мне казалось, что испортить его жизнь это самое правильное решение из возможных. Я знала одну слабость этого гнусного человека, которую было просто использовать против него. Он не платил алименты. И я без сомнений подала заявление судебным приставам. За двенадцать лет там накопилась кругленькая сумма. «Нехуй было стругать троих детей и бросать их» Он не то чтобы не смог ее выплатить, он бы не стал. И что же это значит? Правильно. Его посадят в тюрьму. И он бы вкалывал до самой смерти, выплачивая нам долги. Я испытывала больное удовольствие, думая о том, как он будет ненавидеть меня и страдать. — Я знала его секрет и имела возможность заставить его страдать столько, сколько я пожелаю. Но все изменилось после того, как эта женщина пришла ко мне. Я до сих пор помню ее зареванный голос. Столько в нем было отчаяния и мольбы. —....., пожалуйста, не делай этого! Папа мне все рассказал. Умоляю тебя! У него слабое здоровье! Он же просто умрет в тюрьме! «Ну и пусть» — Я обещаю, мы все выплатим! Дай мне немного времени! Я найду работу! Она лежала у меня в ногах и упрашивала со слезами на глазах. От чего-то в сердце защемило. «Этого ты добивалась? » — Я брошу учебу! Я понимаю, как тебе больно, но пожалуйста прости мо... Нашего отца! «Нет! Нет! Не этого! Я-я не хотела...» — Прости! Прости! Прости! «Что происходит? Прошу, прекратите эту пытку!» В ее глазах я не наказываю мерзкого ублюдка. Я забираю у нее единственного и любимого отца. В ушах звенело. «Что же я натворила?... » — ПРЕКРАТИ! — я закричала и она напуганно подняла на меня глаза, — Подбери сопли и выметайся из моей квартиры! — Н-но!... Уже тише я опустошенно добавила: — Я заберу заявление, только не появляйся на моих глазах! Я думала, что она исчезнет вместе со всей той болью, как только я скажу это. Но я глубоко ошибалась. — Я знала! Я знала! Я знала, что ты добрая! — она налетела на меня с объятиями, — Может, ты иногда и бываешь груба, но ты такая хорошая. Девушка смотрела на меня горящими от радости глазами. — З-знаешь, я ведь всегда мечтала о сестренке! Теперь я понимаю, почему ты мне так нравилась!... Я не выдержала. По щекам катились горячие слезы. Мой голос сорвался на неистовую истерику: — Уходи! Уходи! Уходи немедленно! Или я вызову полицию! В тот день она ушла, но позже не переставала предпринимать попытки наладить со мной контакт. После всего, что я сделала, я... Не знала как смотреть ей в глаза. Закончив говорить, я всхлипнула, утирая с лица влагу уже мокрым рукавом. Сабито сочувственно гладил по спине. Сейчас я так боялась услышать от него, что я зря развела сопли, что все мои страдания и муки совести не имеют смысла, ведь я не совершила задуманного, что я слабачка, которая не смогла довести дело до конца. Но он сказал всего два простых слова: — Вы молодец. Он осторожно приобнял меня за плечи, стараясь не задеть больную руку. — Не каждый мужчина может отпустить обиду и жить дальше. Вы поступили правильно. Все оступаются, но не всем хватает смелости признать свою ошибку. Мне стало немного легче от его слов. — Надо же, такой маленький, но такой мудрый. Спасибо, Сабито. В свете ламп я без труда уловила, как его розовенький шрам на щеке наливается краской вместе с ушами. — Но ты не думай, что я так просто прощу тебе богохульство и неуважение. Завтра будешь переписывать дворцовый этикет три раза. Вся уютная атмосфера разом выветрилась.