Любовь — зла

Народная мудрость редко ошибается. На то ведь она и мудрость, не так ли? Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Нет, неудачный пример. Это все же спорное заявление — смотря какая рыбка, что за пруд и чем тянуть… Что посеешь, то и пожнешь. Вот это уже лучше. Карма — это вам не шуточки. Но самое мудрое, самое жизненное наблюдение, долбящее в упрямые головы множества несчастных барышень, самозабвенно гуляющих по граблям — это, конечно же, бескомпромиссное: Любовь зла — полюбишь и…

***

— … этого козла! — пропыхтела себе под нос Накамура Рэн, отбивая потертым кедом недовольную дробь по щербатому полу камеры обезьянника. И, будто озвученное вслух негодование могло как-то помочь в ее незавидной ситуации, повторила чуть громче: — Если из-за его тупой рожи меня выпрут из академии — найду и голыми руками ушатаю этого гребаного козла! Вот ей-богу! — Слышь, ты! Кончай бубнить, тут люди спать пытаются! — донесся недовольный, насквозь прокуренный голос немолодой размалеванной проститутки, разлегшейся на свободной лавке в противоположном конце камеры. Рэн молчаливо, но емко ответила даме на претензию средними пальцами сразу на обеих руках. В камере предварительного заключения в участке их было только двое — почти номер люкс. Проблема в том, что у Рэн, сколько она себя помнила, патологически не складывались отношения с соседями: будь то общая комната в детском приюте, следом квартира приемного отца, ставшая ее первым в жизни домом, а теперь и этот «курорт» с сомнительными удобствами. Труженица улиц с приглушенными ругательствами отвернулась к стене, выпятив тощую пятую точку, на которую Рэн кисло уставилась, спрашивая себя, как вообще ее могло занести по эту сторону решетки. Нет, технически она, конечно, понимала, как оказалась здесь, но в голове это понимание категорически не желало укладываться. С шумным и недовольным выдохом Рэн подтянула на лавку ноги в старых дырявых джинсах и уткнулась лбом в острые коленки. Ирония ее положения была до оскомины несмешной: студентка Токийской полицейской академии арестована за нанесение телесных увечий гражданскому. Заголовок, достойный (нет) первой полосы студенческой стенгазеты. Обхохочешься. Тяжелые неспешные шаги дали знать, что к камере кто-то приближается, но Рэн даже не потрудилась поднять голову — она была слишком занята сеансом самокопания, самобичевания и саможаления, и ей было плевать, что последнего слова даже не существует в природе. — Накамура, — раздался сонный голос сбоку от решетки. — Подъем и на выход. Провожаемая завистливым взглядом резко проснувшейся мадам куртизанки, Рэн с видом побитой собаки поднялась со своей скамьи и побрела к открытой двери камеры, шаркая кедами и побежденно сутулясь. Чересчур упитанный коп смерил ее снисходительным взглядом и пошел вперед, не дожидаясь освобожденную нарушительницу, а Рэн, идя следом за ним к выходу в фойе участка, уже не просто сутулилась, но и опасливо втягивала голову в плечи. Потому что выпустить ее могли только по одной причине. Кто-то пришел и договорился с бывшими коллегами. А теперь этот кто-то стоял возле стойки с сидящим за ней ночным дежурным, скрестив на широкой груди крепкие руки в жесте молчаливого укора, и смотрел на горе-преступницу с таким упреком и разочарованием в карих глазах, что Рэн истово возжелала немедленно развернуться на пятках, сбежать назад в камеру и провести там всю оставшуюся жизнь, замаливая свои грехи. Но вместо этого она шумно сглотнула, заставила себя перестать косить под горбуна и распрямила протестующе заскрипевшие плечи, которые упрямо норовили заново ссутулиться, прогибаясь под весом неодобрения, читавшегося в этих давно уже ставших самыми родными глазах. Вдруг разозлившись сама на себя, Рэн демонстративно вскинула голову и вызывающе скрестила руки на груди, копируя позу стоявшего перед ней мужчины. Она, черт возьми, все сделала правильно и ни в чем не была виновата! И не ее проблема, что стражи порядка оказались не способны докопаться до истинной сути «инцидента». В отличие от них, она, когда наконец получит значок, ни за что и никог… Распалившиеся мысли в ее голове схлопнулись карточным домиком, придавленные протяжным, усталым вздохом. Воинственно нахохлившаяся Рэн мигом сдулась и, наплевав на жажду справедливости и решение вести себя с горделивым достоинством, позорно скукожилась, снова втягивая голову в плечи, — ей будто снова было четырнадцать, и этот спокойный, но от того еще больнее долбящий по совести голос с бесконечным терпением отчитывал ее за кражу мороженого в супермаркете. — Мне пришлось на ночь глядя звонить домой начальнику участка, давить на свои прежние заслуги перед этим самым участком, просить не включать все это в твое личное дело, и выслушивать завуалированные намеки о моих никудышных отцовских качествах, — объявил Накамура Эйджи, загибая пальцы и в красноречивом ожидании вздергивая одну густую бровь. Карие глаза безжалостно сверлили поникшую перед ним девушку невыносимым я-был-о-тебе-лучшего-мнения-взглядом. Такие взгляды попросту должны быть запрещены законом! — Так что постарайся, чтобы твои объяснения действительно произвели на меня впечатление, юная леди. Накамура Эйджи сам забрал у дежурного ее конфискованный рюкзак и бесцеремонно ткнул им в Рэн так, что она даже воздухом подавилась. — Ты в нем кирпичи таскаешь или что? — покачал головой Эйджи и, не дожидаясь ответа от провинившейся нарушительницы, бросил дежурному вежливое: — Спасибо, Юки. — Да не за что, шеф, — с улыбкой откликнулся дежурный Юки. — Вы уж проведите с дочкой беседу, а то не дело это. — Проведу, не сомневайся, — пообещал Эйджи, угрожающе щурясь в сторону притихшей Рэн, а затем со вздохом напомнил дежурному: — Я уже четыре года как ушел из полиции, какой я тебе шеф, Юки. — Вы были самым лучшим начальником, Эйджи, теперешний вам и в подметки не годится, — серьезно ответил ему мужчина, на что старший Накамура лишь махнул рукой, качая головой и добродушно усмехаясь. Рэн готова была поспорить, что если бы у дежурного был хвост, он уже вовсю мотылял бы им из стороны в сторону от проявления такой радушности со стороны обожаемого больше-не-начальника. Но в сердце все равно кольнуло тихой гордостью от того, что ее отца так уважали бывшие коллеги. Накамура Эйджи обладал потрясающим даром располагать к себе людей — Рэн в полной мере испытала это и на себе, когда впервые встретилась с ним в свои четырнадцать. Но сейчас им явно предстоял Разговор. Давя унылый вздох и мысленно сетуя на свою нелегкую судьбу, Рэн закинула на плечо тяжеленный рюкзак, про себя матеря на чем свет стоит слишком увесистый набор инструментов для починки велика, который приходилось все время таскать с собой, и поплелась следом за уверенно шагающим к выходу Эйджи. Надо бы выяснить судьбу ее верного железного коня, который так и остался прикованным к велосипедной стоянке на парковке торгового центра, откуда ее сегодня днем уволокла вызванная тем козлом полиция, но пока что Рэн не решалась завести об этом речь. Сперва нужно проанализировать настрой мужчины, ставшего ей отцом, — а он этот настрой профессионально скрывал за идеальным покерфейсом, отточенным до абсолюта годами работы в полиции. Забросив увесистый рюкзак на заднее сидение машины, Рэн устало плюхнулась на пассажирское место и расплылась на нем усталой лужицей. Начинало клонить в сон, поэтому она усиленно таращила глаза в лобовое окно, держа их широко открытыми: расслабляться было нельзя, когда впереди маячил Разговор. — Пристегнись, — коротко потребовал Эйджи, садясь за руль и щелкая ремнем безопасности. Глядя, как приемная дочь борется со своим ремнем, упорно не желавшим вытягиваться из-за ее слишком дерганных рывков, он на миг возвел глаза к потолку машины и со вздохом сообщил: — Твой велик я забрал и отвез к тебе. Рэн на секунду перестала сердито пыхтеть, всей душой ненавидя гадский ремень, и настороженно зыркнула на Эйджи, смотревшего на нее с непередаваемым сочетанием строгости и заботы в глазах. Вот же хитрый старикан. Специально ведь сказал это, чтобы заставить ее почувствовать себя еще более виноватой. Ну а как же: проблемный подросток, да еще и девчонка, (вопреки всем предостережениям и отговорам) удочеренная из детдома холостым шефом полиции, и после школы (опять-таки, наперекор скепсису всех окружающих) нагло ломанувшаяся в полицейскую академию, по итогу дня все же оказалась именно тем, чем ее считали. Провалом. Позорищем. Разочарованием. Чего еще можно было ожидать от приютской дворняжки, постоянно встревавшей в неприятности и якшавшейся с хулиганьем все свои подростковые годы? Даже такой высокоморальный человек, как Накамура Эйджи, оказался не в силах вылепить что-то порядочное из такого третьесортного материала. И со всем своим багажом проблем, эта приютская крыса имела наглость вообразить, будто сможет пойти по стопам приемного отца? Именно так о ней и думали большинство окружающих людей — ее соседи, соседи Эйджи, бывшие воспитатели из приюта, некоторые преподаватели в академии, бывшие сотрудники приемного отца, — Рэн была в этом уверена, а сегодняшний арест только убедил всех этих предвзятых мешков лицемерного дерьма в их правоте. Как там говорят: горбатого могила исправит. Народная мудрость, мать ее растак! Рэн ожесточенно заморгала, сердито прогоняя злые слезы, что уже кусали ее веки, просясь наружу. Накопившиеся стресс и обида, ощущение вселенской несправедливости и нечестности всей сложившейся ситуации — потому что правда была на ее стороне в случившемся сегодня! — заставили Рэн резко развернуться к Эйджи, открыть рот, чтобы ответить на его доброту чем-то колким, обидным, хамским. Доказать, что она действительно то самое разочарование и пустая трата времени. Забыть, что ей уже девятнадцать, а не четырнадцать, и что они давно прошли с ним все те стадии, когда она постоянно вела себя, как ожесточенная дворовая кошка, которую гладят против шерсти: кусала и царапала пытавшуюся помочь ей руку. Но, встретившись сейчас глазами с приемным отцом, Рэн закрыла рот и поникла, чувствуя тошноту от самой себя. Она вела себя с ним отвратительно, что было уже давно нехарактерно для их отношений, и резко нахлынувший стыд затопил ее жгучей волной. Когда все вокруг смотрели на нее с презрением и скепсисом, когда никто не считал ее достойной того, чтобы за нее бороться, — в этих глазах, что сейчас глядели так строго и понимающе, всегда отражалась непоколебимая вера в колючую девчонку, на которую все махнули рукой, и в то, что она может вырасти в достойного, хорошего человека. Бывали времена, когда только на этой его вере в нее Рэн и держалась. Поэтому, резко сдувшись, она лишь дерганно кивнула и просипела смиренное: — Спасибо, Эйджи. Усталый, но совсем не сердитый вздох приемного отца дал знать, что он понял: проблемная дочь благодарит сейчас не только за спасение ее велика с парковки торгового центра. Покачав головой, Эйджи завел мотор, наполнивший салон машины тихим урчанием, и аккуратно вырулил с полицейской гостевой парковки. — Так что все-таки случилось, Рэн? — спросил он серьезно, без насмешки. И этот тон, говоривший, что Эйджи действительно готов не просто ее выслушать, но и услышать, неимоверно приободрил младшую Накамуру. Развернувшись на сиденье, насколько позволял ремень, чтобы лучше видеть приемного отца, Рэн с жаром выпалила: — Эйджи, зуб даю: ты сейчас поймешь, что весь этот день — …

***

несколько часов назад — … одно сплошное недоразумение, — простонала Рэн, укладывая голову на вытянутые на столике руки. — Это ты сейчас обо мне? — угрожающе надулся сидящий напротив Казума Хиттори. Рэн лениво смерила напыжившегося друга взглядом, даже не удосужившись поднять голову с рук. — А если да? — протянула она с лукавым прищуром. Казума возмущенно фыркнул — точь-в-точь рассерженный кот. — Ткну в глаз! — подкрепляя слова делом, он уверенно потянулся рукой к ее лицу, оттопырив измазанный пятнами от карандаша указательный палец. Рэн хмыкнула и скучающе отбила его ладонь, невпечатленно закатывая глаза. — Что-то меня не особо пугают угрозы от человека, только что пришедшего в тату-салон и в последний момент зассавшего делать то, зачем, собственно, туда ходят. Она, кривляясь, показала ему язык и ухмыльнулась, наблюдая, как лучший друг ерзает на стуле, моментально становясь пунцовым. Волосы у него от природы были светлыми, а кожа — бледной, поэтому краснел Хиттори всегда быстро и ярко. Казума поспешно отхлебнул капучино из чашки, надеясь скрыть неловкость, но не рассчитал глоток и тут же закашлялся. — Вот горе, ну, — беззлобно посетовала Рэн, привставая, чтобы похлопать его по спине и заодно передвинуть на безопасное место лежащий перед ним набросок рисунка, который Казума бездумно чертил все то время, что они сидели в кафе. Жаль будет, если он его заплюет или забрызгает кофе — рисунок получался красивым, и Каз вполне мог захотеть использовать его позже для новой манги, которую недавно начал рисовать. — У меня сложные отношения с иголками! — возмущенно ответил ей Казума, наконец прокашлявшись и вытирая заслезившиеся карие глаза. — Я для того и взял тебя с собой, язва. Моральная поддержка, слыхала? — Неа, не знаем такого, — зевнула Рэн, вновь неэстетично расплываясь поверх столика. — Да и вообще, Каз, ну нафига тебе эта татуха? Сидящий напротив парень нахмурился, поджал тонкие губы, отбивая покрытыми грифельными пятнами пальцами незамысловатую дробь по стенке своей чашки. — Сама знаешь, нафига, — буркнул он, упрямо не глядя на подругу. Рэн тяжко вздохнула и неохотно села ровно, впрочем, тут же съезжая вниз по стулу и складывая руки на груди. Она покачала головой, глядя на мнущегося друга со смесью сочувствия и неодобрения во взгляде. Они с Казумой росли в одном приюте, пока его не усыновила бездетная пара на несколько лет раньше, чем Эйджи забрал из детдома ее саму. И все те годы, что они взрослели бок о бок, эта неуверенность в себе и заниженная самооценка становились для тощего и нескладного Казумы причиной множества издевательств со стороны других детей. А для Рэн они были причиной многочисленных наказаний от воспитателей, которые она хватала одно за другим — потому что без зазрения совести надирала зады его обидчикам. — Знаю, и считаю, что это дурость, — с новым вздохом сообщила Рэн, сдувая фиолетовую челку и вздергивая одну густую бровь. — Если эта девица не хочет обратить на тебя внимание без татух, то нахер она тебе такая нужна. Зазноба Казумы из агентства, которое взялось печатать мангу молодого, пока что еще никому не известного художника, вызывала у Рэн раздражение и негодование. Она считала, что Каз достоин лучшего, чем какая-то расфуфыренная телка, оценивающая людей исключительно по «крутости» и мужественности их внешнего вида. Возможно, Рэн так думала потому, что привыкла защищать Казуму — несмотря на то, что они были одного возраста, и девчонкой из них двоих была, вообще-то, именно она, хотя о последнем временами слишком легко было забыть. А еще, может быть, потому, что внешний вид самой Рэн всегда был максимально далек от крутости и женственности, и она частенько сталкивалась с предвзятостью людей, имевших дурную привычку встречать других по одежке. — Не выражайся, — цокнул языком Казума, теребя пальцами незаконченный рисунок рядом со своей чашкой. — И вообще, я знаю, что делаю. — Ага? — еще сильнее выгнула бровь Рэн, расплываясь в скептической ухмылке. — А кто сейчас позорно удрал прямо из-под рук тату-мастера? А кому потом пришлось битый час перед этим тату-мастером рассыпаться в извинениях? Спойлер: это были разные люди. — Подумаешь: ну поизвинялась ты немного перед незнакомым человеком, не помрешь от этого, — проворчал Казума, на всякий случай отъезжая на стуле подальше от столика и недобро сощурившейся Рэн. — Слушай, вот если бы ты тоже набила татуху со мной за компанию, я бы точно не дал деру. Зуб даю! — Не, — отмахнулась Рэн, отхлебывая латте из своей чашки. Недовольно поморщилась — подозрение, что бариста забыл налить в кофе заказанный и оплаченный ореховый сироп, крепло с каждым новым глотком. — Эти штуки точно не для меня. Ты ж меня знаешь: она мне через неделю надоест и будет дико выбешивать. — Так сделай то, что тебе точно никогда не разонравится, — не отставал Казума. — И на том месте, где сама нечасто будешь ее видеть. — Неожиданно просияв, как пять йен, начищенные до блеска перед подношением божеству, парень с энтузиазмом навалился на стол, насквозь пробивая искрометной улыбкой броню скепсиса Рэн. — О, придумал! Набей круассан на пузе? Рэн неэлегантно хрюкнула в чашку, едва сама не подавившись, и засмеялась. — Я лучше набью пузо круассаном, — доверительно сообщила она, красноречиво подвигая к себе стоявшую между ними тарелку с упомянутой выпечкой. Вот только заветный круассан так и не успел даже коснуться ее губ: Рэн зависла с поднесенной ко рту булочкой, встревоженно глядя на внезапно замершего Казуму, который уставился куда-то за ее плечо, нехорошо хмурясь. — Что… — начала было она, но Казума перебил ее. — Посмотри-ка вон туда, — велел он, указывая пальцем ей за спину. Рэн послушно развернулась на стуле и принялась прочесывать взглядом заданное направление. С балкончика третьего этажа торгового центра, где располагалось это кафе, отлично просматривался забитый людьми променад шоппинг-молла, по которому туда-сюда сновали покупатели, ныряющие и выныривающие из многочисленных магазинов и бутиков. Впрочем, посетители торгового центра мало интересовали Рэн: она быстро поняла, на кого указывал ее друг. Темноволосую вихрастую макушку Рэн узнала сразу же, как и тощее тельце в потрепанных шортах и застиранной футболке. — Акио, — с усталым вздохом констатировала Рэн, с подозрением щурясь на шныряющего по этажу ТРЦ мальчишку. — Думаешь, опять сбежал? — без тени улыбки предположил Казума. Рэн даже отвечать не стала. Одиннадцатилетний Акио являл собою костлявые сто десять сантиметров мальчишеского очарования и ходячих проблем. Он побил рекорд самой Рэн по сбеганию из детдома и встревал в неприятности с такой завидной частотой и регулярностью, что все ее былые хулиганские подвиги попросту меркли в сравнении. Рэн и Казума частенько наведывались в детдом, из которого оба счастливо смогли выйти не беспризорными отбросами общества, а членами своих новых семей. К сожалению, не всем детишкам в приюте удача улыбнулась так же добро, как им двоим. Поэтому они оба, не сговариваясь, проводили много времени с маленькими обитателями приюта. Казума учил мелких сорванцов рисовать, а Рэн, поступив в полицейскую академию, с энтузиазмом показывала девочкам базовые приемы самозащиты — втайне от воспитателей, не поощрявших передачу такого рода знаний детям. Вот уже два года как у них обоих начали появляться собственные деньги: у Казумы — вырученные за продажу своих артов в интернете, у Рэн — зарплата с ее подработки в веломастерской. Львиную долю своих доходов оба жертвовали на нужды детишек из приюта. Акио очень быстро пробил путь к сердцам Казумы и Рэн неудержимым, по-детскому дерзким обаянием — однако симпатия к пацаненку не мешала обоим понимать: мальчишка действительно проблемный. Рэн частенько шутила, что когда станет полноправным полицейским, Акио будет постоянным клиентом у нее в участке. Она, конечно же, улыбалась, пугая мальчугана такими раскладами, но в глубине души с тревогой понимала, что доли шутки в этой шутке — кот наплакал. Если Акио не возьмется за ум, в будущем его ждут большие проблемы. И как раз сейчас он этот неутешительный прогноз оправдывал. На глазах застывших Рэн и Казумы, Акио подбирался к двоим прогуливающимся по шоппинг-моллу парням — и не нужно было быть гением, чтобы понять, с какой целью пацаненок хвостиком увязался за стильно и недешево одетыми молодыми людьми. — Да еб твою мать, — прошипела Рэн сквозь стиснутые зубы, с громким скрипом отодвигая свой стул и решительно устремляясь к выходу из кафе. Она не остановилась, услышав тревожный оклик Казумы — друг задержался, чтобы расплатиться за их кофе и круассаны, и Рэн мысленно извинилась перед ним за свой побег, но на счету была каждая секунда. Акио, эта бестолковая малолетняя сопля, как пить дать собирался обчистить карманы тех парней: в этом сомнений не было, Рэн прекрасно видела, что он задумал. И допустить этого ни в коем случае нельзя. Акио не знал, что им заинтересовалась пара, несколько лет назад потерявшая ребенка. Заместительница заведующего приютом проболталась об этом Рэн в ее последний визит и даже показала досье потенциальных приемных родителей. А Рэн после этого пробила их по полицейской базе у себя в академии. Они действительно были хорошими людьми. Вот только хорошие люди зачастую хотели усыновить хорошего ребенка. Проблемное поведение и многочисленные побеги уже бросали тень на личное дело Акио в детдоме, — а ведь эта пара все равно заинтересовалась им. Но если помимо мелкого хулиганства в досье мальчика появятся еще и кражи, а вместе с ними — и дело в полиции, то его шансы на усыновление устрашающе быстро стремились к нулю. Рэн хорошо понимала: чем дольше мальчишка будет в приюте, лишенный настоящей родительской заботы и, когда нужно — строгости, тем меньше надежды, что его будущее еще сможет вырулить на светлую сторону. И поэтому ей во что бы то ни стало нужно было перехватить тупоголового чертенка до того, как он успеет самому себе подсунуть грандиозную свинью. Рэн должна была успеть. Обязана была успеть. Рэн не успела. Когда она подбежала к месту происшествия, один из парней уже крепко держал в захвате худенькое запястье мальчика и смеривал нахохлившегося пацаненка холодным взглядом прищуренных глаз. А бестолочь Акио мертвой хваткой вцепился в вытянутый из чужого кармана бумажник, даже не думая его возвращать. Второй парень наблюдал эту сцену с какой-то очень дурацкой ухмылочкой на лице. Рэн затормозила возле них, едва не врезавшись во всех участников этого спектакля, — как раз вовремя, чтобы услышать, как держащий Акио за руку парень произносит спокойно-равнодушным голосом: — Ну и обрадуются же твои родители, когда будут забирать тебя из полиции. — Нет у меня родителей, мудак! — тут же ежиком ощетинился малолетний воришка. — Сэр! — поспешно встряла запыхавшаяся Рэн, видя, как суровеет лицо держащего Акио парня и, стрельнув в мальчишку убийственным взглядом, приказывающим ему молчать, затараторила, пока жертва юного карманника не ответил на оскорбление: — Прошу вас, не вызывайте полицию. Я знаю этого мальчика. Он — один из детишек городского приюта, и если сейчас его заберут в поли… — Че это за курпетух такой? — внезапно перебил ее второй парень, сопроводив свои слова тупейшим смешком и бесцеремонно разглядывая ее, как экспонат на выставке. Рэн, до скрипа сцепившая зубы, чтобы не познакомить этого хама со своим внушительным запасом нелитературных эпитетов, перевела на него взбешенный взгляд и едва не фыркнула. Возможно, она и была далека от образа хрупкой изящной девы, но и этот придурок выглядел, как клоун: белобрысые патлы зачесаны назад — как будто он битый час стоял рожей в вентилятор, а потом намертво зафиксировал «прическу» то ли гелем, то ли лаком; спадающие на лоб две пряди выкрашены в розовый; отливающие алым глаза прячутся под белесыми, пугающе пушистыми ресницами, нижние веки эксцентрично подведены черным карандашом. Высоченная шпала, но хорошо сложен, одет в шорты и футболку с каким-то неразборчивым принтом вырвиглазного цвета, выражение лица совершенно дебильное. И вот это создание еще смеет ее оскорблять? Этот хмырь продолжал лыбиться, беспардонно пялясь на Рэн, которая из последних сил старалась удержать язык за зубами и, скорее всего, выглядела сейчас так, будто ее одолел внезапный приступ запора, — поэтому она не сразу услышала явно искусственное покашливание первого парня, а затем и его брошенное приятелю небрежное: — Помолчи. Руку сердито сопящего Акио он, кстати, так и не выпустил. С трудом прервав битву взглядов с тупоголовым клоуном, Рэн вновь перевела внимание на стоящего перед ней молодого человека и впервые действительно на него посмотрела. А посмотрев, неожиданно для самой себя растерялась. Рэн никогда не страдала влюбчивостью и излишней впечатлительностью, с мальчишками она либо была своей в доску, либо дралась с ними, да и вообще — у нее в жизни были куда более важные дела, чем вздохи по всяким смазливым рожам. Но этот парень был действительно красавчиком, она могла объективно это признать, — как один из тех недостижимых айдолов и других знаменитостей, чьими лицами пестрели обложки модных журналов. Его волосы, выкрашенные в приглушенный рыжевато-алый цвет, спадали на бледное лицо косыми прядями, выгодно подчеркивая яркость глаз — зеленых, почти бирюзовых, и таких же насыщенных, как аквамариновое стекло в новых солнечных очках Рэн, примостившихся на ее фиолетовой макушке. И она неожиданно растеряла все слова, просто стоя перед ним с бестолково разинутым ртом, как вытащенный на берег карась. А красавчик тем временем сам открыл рот, и из него вышло следующее: — Пусть попугаиха сначала закончит, что там хотела сказать про этого мелкого оборванца. Радужная картинка перед глазами Рэн, до этого разукрашенная яркими цветами и ослепляющая невиданной доселе красотой, вдруг с неприятным, скрипящим треском покрылась уродливыми трещинами, с насмешкой показывая, что под красивой оберткой скрывалось что-то совсем уж неприглядное. С уколом все сильнее разрастающейся неприязни, Рэн помотала головой, сбрасывая наваждение, захлопнула рот, громко клацнув зубами, и недобро прищурилась, разглядывая длиннющие ресницы этого мерзкого красавчика — в голову закралось ехидное подозрение, что говнюк их красит. Попугаиха, мать твою? Возможно, Рэн действительно выглядела излишне ярко с выкрашенными в фиолетовый цвет короткими волосами, одетая в дырявые джинсы и мешковатую футболку с эстетично-безумным принтом от любимой районной рок-группы, заполученную на недавнем концерте от самих исполнителей. Возможно, она была слишком далека от полагающейся девушке женственности — с ее слишком широкими плечами, отсутствием маникюра и макияжа, в футболке с мужского плеча. Возможно, ее ресницы казались неудачной пародией в сравнении с этими жуткими опахалами на глазах стоящего перед ней смазливого хмыря. Но называть ее попугаихой? Или как там сказал тупой дружок этого сноба? Курпетух? Рэн уже открыла было рот, чтобы вывалить на обидчика все, что она о нем думает, не стесняясь в выражениях, но тут ее взгляд упал на сердито пыхтящего Акио, чье костлявое запястье гадский красавчик с глазными опахалами продолжал сжимать в крепкой ладони. Свой бумажник он уже успел выдернуть из поцарапанных пальцев мальчишки. И тогда Рэн с трудом и усилием проглотила все возмущенные слова, которые хотела сказать, давясь ими, потому что она не имела права еще больше выводить из себя этого заносчивого типа — ради дурачка Акио и его будущего, которое сейчас было под угрозой. — Сэр, как я уже сказала, этот мальчик из приюта, — выдавила она жутким, искусственно-вежливым тоном, от которого даже скулы свело. — У него сейчас очень непростой период, и я прошу вас отнестись к случившемуся с пониманием. — Я должен отнестись с пониманием к тому, что какой-то чумазый беспризорник попытался меня обокрасть? — ледяным тоном осведомился парень, не отпуская Акио и вздергивая одну бровь с выражением бесящего превосходства. — Он не беспризорник! — вырвалось у Рэн, но она тут же прокашлялась, заставляя себя понизить голос на пару тонов. — Я уже объяснила, что этот ребенок живет в детдоме. Если вы сейчас вызовете полицию и на него заведут дело, то его шансы попасть в хорошую семью значительно уменьшатся. — И почему меня это должно волновать? — высокомерно уточнил красавчик, смеряя Рэн невпечатленным взглядом из-под этих жутких длиннющих ресниц. Рэн с такой силой прикусила щеку изнутри, что почти отгрызла от нее кусок. Жесткая отповедь распирала горло, просясь наружу. Ей было мерзко от того, что вначале она посчитала этого козла красивым. Сейчас стоящий перед нею молодой человек начинал вызывать у Рэн все большее отвращение. Из последних сил держа себя в руках, неестественно вежливым тоном, царапающим горло и сопротивляющийся язык, Рэн пропихнула наружу деревянное: — Потому что сейчас от вашего решения может зависеть будущее этого ребенка. Если в вашем сердце есть хотя бы капля сочувствия… — А ты, вообще, кто, девчуль? — снова перебил ее белобрысый клоун, вальяжно засовывая руки в карманы, и широко зевнул, лениво прищуриваясь. — Или кто ты там, я пока не уверен, что ты деваха. Рэн метнула в него такой убийственный взгляд, что было удивительно, как у хамоватого придурка не случился микроинсульт. Скривившись в брезгливой гримасе, Рэн ядовито процедила: — Ну, ты пока тоже не особо на мужика похож, Белоснежка, так что… Знакомые пальцы вцепились в ее локоть, сжимая до синяков в безмолвном требовании заткнуться. Рэн поморщилась от боли, метнув недовольный взгляд на только что подоспевшего к ним запыхавшегося Казуму. Друг почему-то таращился на мистера Девчачьи Ресницы с бестолково-обалдевшим выражением лица, на котором причудливо смешались в гремучую смесь непонятно откуда взявшиеся ужас пополам с обожанием. Да что с ним такое? Как будто божество во плоти увидел. — Ты меня не убедила, — отрезал красавчик, одной рукой вынимая телефон — Рэн даже поперхнулась, увидев модель и прикинув, сколько эта мобилка стоит, — а второй вцепившись в худую ручонку Акио, который, судя по побледневшей испуганной мордашке, наконец-то осознал всю херовость положения, в которое сам же себя и загнал. — Поэтому я вызываю полицию. Рэн скрипнула зубами и сделала шаг вперед, раздраженно вырывая локоть из цепких пальцев Казумы. — Я прошу вас… — Если мальчишку не проучить сейчас, он вырастет и вполне может начать проворачивать делишки и похлеще. — Но если вы сейчас вызовете полицию, от него может отказаться семья, планирующая усыновление! — в отчаянии выпалила Рэн, стараясь не смотреть на переменившегося в лице мальчонку, уставившегося на нее изумленными, широко распахнутыми глазищами. Черт, ведь Акио даже не знал о том, что им заинтересовались потенциальные приемные родители… — Вы знаете, что люди не горят желанием усыновлять «проблемных» детей? Если сдадите его сейчас в полицию, то не «проучите» мальчика, а лишите его шанса на нормальное будущее! — Не мои проблемы, — безразлично отозвался парень, даже не глядя на Рэн и неспешно тыкая пальцем в экран телефона. — Я сама оплачу вам моральную компенсацию! — пошла Рэн на крайние меры, с содроганием сознавая, что один телефон этого мудака стоит больше, чем ее трехмесячная зарплата в веломастерской. Красавчик смерил ее пренебрежительным взглядом, показательно прошедшись по ней от носков потрепанных кедов до ярко-фиолетовых взлохмаченных волос. А затем хмыкнул. Презрительно так, гаденько хмыкнул. — У тебя шмотье из секонд-хэнда, какая компенсация? — Он скривил тонкие губы в ледяной, недоброй усмешке. — Или натурой хочешь расплатиться? Ничего не выйдет, потому что мне нравятся девушки. Обидный, красноречивый смысл услышанного боднул Рэн куда-то под дых. Пол вдруг качнулся и потек киселем под ее ногами, а глаза заволокло темно-красной пеленой. И сквозь эту пелену Рэн смотрела на перепуганную мордашку Акио с вытаращенными глазищами на пол-лица и дрожащими губами, смотрела на отвратительно-красивую рожу этого высокомерного уебка и его недовольную гримасу, смотрела на его конченого дружка, зашедшегося в громогласном хохоте. А потом ее мозг на несколько секунд отказал, будто в голове случилось короткое замыкание. Возмущение, негодование и — совсем немного (или много?), — уязвленная обида от его слов, брошенных таким брезгливым тоном: все это слилось в один мощный коктейль, разом отключивший логику, здравый смысл и инстинкт самосохранения в ее горящей от гнева голове. Рэн очнулась, только почувствовав боль в выбитых костяшках — ровно через секунду после того, как ее кулак со всей дури встретился с холеной физиономией напротив. Его дружок наконец-то перестал ржать. Казума сдавленно пискнул где-то сбоку. Мир сдвинулся, поплыл перед глазами, смазываясь по краям, расплываясь хаотичными картинами, отключая восприятие времени и реальности. Когда ее скрутили люди в полицейской форме, Рэн все еще была охвачена праведной яростью и сыпала отборными ругательствами в сторону обидчика, плывущим зрением выхватывая из происходящего разрозненные, но от того не менее удручающие стоп-кадры: зареванную рожицу Акио, которого уводил с собой полицейский, покрасневшую и напухшую скулу этого козла и в ужасе вытаращенные глаза позеленевшего от волнения Казумы. И тогда безрассудный запал неожиданно схлынул сразу и полностью, оставляя в ее опустевшей голове лишь емкое, обреченно-тоскливое «Блять». Она снова сделала все только хуже.

***

— Ты же понимаешь, что в этой ситуации действительно была не совсем права? — Ответом на этот тихий, осторожный вопрос была гнетущая тишина. Эйджи прокашлялся и сделал еще одну попытку: — Рэн? Понимаешь ведь? Она молчала, поджимая обветренные губы и рассеянно перебирая пальцами разноцветные солнечные очки, которых было не менее десятка, — все развешены на специальной подставке на комоде. Ее любимые очки прискорбно разбились во время задержания — но и черт с ними: аквамариновое стекло в них теперь слишком сильно напоминало цветом радужки того козла. Рэн упрямо мотнула головой и развернулась лицом к Эйджи, который сидел на диване в ее крошечной гостиной, грея в ладонях чашку жасминового чая. Совсем не на такую реакцию от приемного отца она рассчитывала. Нахмурившись, Рэн воинственно скрестила руки на груди и с вызовом вздернула подбородок. — Ты сейчас серьезно будешь оправдывать этого козла? — немного ершисто осведомилась она слегка подрагивающим от возмущения голосом. Эйджи тяжко вздохнул и отставил чашку на журнальный столик рядом с диваном. — Я никого не оправдываю, Рэн, я просто ставлю тебя перед голым фактом. С точки зрения закона тот парень имел полное право вызвать полицию и заявить о попытке воровства. А уж после того, как ты вломила ему… Скажи спасибо, что в суд на тебя не подал. — Эйджи снова вздохнул и едва слышно пробормотал себе под нос: — Пока что. — Этот мудак, не моргнув глазом, растоптал шанс ребенка на усыновление! — сжала кулаки Рэн, чувствуя, как к щекам горячим румянцем приливает кровь, а к глазам — пекучие слезы. — Но мальчик ведь сознательно пошел на кражу, — рассудительным, и от того еще более бесящим голосом напомнил приемный отец и, видя, как подскочила Рэн, уже открывая рот, чтобы разразиться исполненной праведного негодования тирадой, поспешно добавил: — К тому же в итоге это вовсе не потерпевший вызвал полицию. — Тоже мне, потерпевший, бл… — с невыразимым презрением фыркнула Рэн, закатывая глаза, но вовремя осеклась под недовольным взглядом Эйджи, заодно потихоньку расшифровывая не сразу дошедший до нее смысл его последних слов. — Стоп, чего? То есть, как это… как это: не он вызвал копов? — Полицию вызвали посетители торгового центра, ставшие свидетелями вашего… спора, — терпеливо пояснил Эйджи, и Рэн снова закатила глаза в ответ на тактичность приемного отца. — А парень, на которого ты напала, ушел сразу же, как только тебя повязали. — Рэн поморщилась. «Напала», пфф! Нет, ну Эйджи явно перегнул. — Даже показания вместо него давал его друг. Рэн состроила гримасу — не обязательно было иметь семь пядей во лбу, чтобы представить, чего мог наговорить о ней белобрысый клоун. Но это было странно. С чего бы избитому ею ресничному красавчику сбегать и лишать себя возможности отвести душу, поливая ее грязью перед полицией? От этих мыслей неожиданно навалилась вселенская усталость. Рука, которой Рэн врезала обидчику, противно ныла. И ей вдруг стало так безразлично, почему этот хмырь свалил. Она хотела как можно меньше о нем думать, а лучше всего — вообще забыть, что встреча с подобным отвратным субъектом была в ее жизни. Вот только легче сказать, чем сделать, потому что ведь… — А что с Акио? — тоскливо спросила Рэн, следуя за извилистым поездом своих мыслей. Она свалилась нахохлившейся кучей на скрипнувший диван рядом с Эйджи и с шумным вздохом запрокинула голову на спинку. Мысли о мальчишке вызывали тупую боль где-то под ребрами. Рэн искренне хотела, как лучше. Хотела помочь ему. А вышло так, что, скорее всего, только усугубила и без того незавидное положение мальчика. Рэн с силой закусила губу, чтобы отогнать неожиданную и нежеланную резь в глазах. — Казума его забрал из участка, — ответил Эйджи, откидываясь на спинку дивана, и Рэн прострелило чувством благодарности, разбавленной стыдом перед лучшим другом: все-таки, в их дуэте Каз всегда был голосом разума. А следующие слова приемного отца вообще заставили ее замереть и уставиться на него с недоверчивой надеждой: — Дело на мальчика в итоге так и не завели. — Но почему? — пролепетала Рэн, боясь верить в такую удачу. — Потому что пострадавший парень так и не объявился, и жалобу не подал. Его друг, который давал показания, прямым потерпевшим не являлся, поэтому оформить официальную претензию не мог. — Эйджи почесал нос, подумал немного и, пожав плечами, добавил: — Да и не рвался он ничего оформлять, если на то пошло. Рэн подтянула ноги на диван и уселась по-турецки, нечаянно боднув приемного отца коленкой в бок, чем вызвала у него придушенный вдох. Она ничего не понимала. Мистер Ресничка не выглядел, как человек, готовый спустить на тормозах посягательство на свой кошелек и, тем более, на свое распрекрасное ебл… лицо. Рэн могла бы с натяжкой объяснить его решение не заявлять на Акио внезапным приступом человечности, но ее, основательно подпортившую его смазливую рожу, он бы точно не преминул заставить тысячу раз пожалеть о своей несдержанности. Тогда почему?.. — Ты меня очень разочаровала, Рэн. Эти слова, сказанные тихим, спокойным голосом, мигом выключили все посторонние мысли в ее голове и ударили с силой бывалого боксера на боях без правил. Когда Эйджи говорил таким тоном, Рэн готова была провалиться сквозь землю, сгореть со стыда, постричься в монахини, и даже научиться сносно готовить — что угодно, лишь бы убрать эту печаль из дорогих глаз, причиной которой слишком часто становилась она сама. — Эйджи… — жалко промямлила она, лихорадочно подбирая слова, но приемный отец не дал ей продолжить. — Я понимаю, что тема детишек из приюта для тебя болезненна. Понимаю, — мягко повторил Эйджи. Он развернулся к ней и едва слышно хмыкнул, глядя, как приемная дочь скукоживается на диване, покаянно втягивая голову в плечи. — Но, Рэн, если ты действительно хочешь работать в полиции, то должна научиться разграничивать работу и личные чувства. — Мне это известно, Эйджи, но… — начала было Рэн, на секунду переставая изображать черепаху и опуская на положенное место плечи, которые уже успели подняться почти до самых ушей, но Накамура покачал головой, безмолвно обрывая ее. — Ты собираешься стать стражем закона после выпуска, но сегодня именно ты оказалась тем человеком, который не смог решить проблему иначе, кроме как прибегнув к насилию. — Эйджи выставил вперед ладонь, пресекая на корню ее ожидаемые протесты, и Рэн послушно захлопнула уже открытый было рот, давясь всеми несказанными словами. — Я понимаю: он обидел тебя и задел за живое. Но ты просто обязана научиться контролировать себя и свои эмоции. Тебе уже давно не четырнадцать. Теперь на тебе лежит определенная ответственность и тебе необходимо с этим считаться. В следующем году ты выпустишься из академии. Выпустишься — если сможешь обуздать свои реакции в подобных ситуациях. Рэн сухо шмыгнула носом, чувствуя себя до крайности паршиво, и уткнулась подбородком в подтянутые к груди колени, обнимая ноги руками. Зыркнула исподлобья на приемного отца и тяжко вздохнула. — Прости меня, Эйджи. Я просто такая… такая… — она с досадой махнула рукой, так и не сумев найти подходящее слово для своей неприглядной характеристики. — Но я стараюсь. Правда. Буду стараться еще сильнее, обещаю. — Ладно, давай на этом закроем тему, — сжалился Эйджи, наблюдая перед собой эту картину скорбного раскаяния. — Я, вообще-то, все равно планировал к тебе заехать сегодня, хотя, конечно, вызволять тебя из каталажки в этот план не входило. — Хмыкнув с доброй насмешкой, Эйджи потрепал совсем скисшую Рэн по плечу, будто говоря ей расслабиться. — У меня есть для тебя работа, связанная с моим последним делом. Эти слова с волшебной скоростью вывели Рэн из состояния пристыженной тоски, в которой она варилась последние несколько минут. Встрепенувшись, она ровнее села на диване, устремив на приемного отца пытливый взгляд. Эйджи впервые предлагал ей работу, а это приводило к логическому выводу, что он собирается посвятить ее в секретные детали дела, которым сейчас занимался. И теперь Рэн сгорала от любопытства, волнения и энтузиазма. Четыре года назад, после мучений длиною в год, когда он пытался совмещать привычную роль шефа полиции и непривычную роль отца-одиночки для буйной девочки-подростка в самом расцвете безжалостного пубертата, и все это при полном отсутствии женской помощи в таком нелегком деле, — Накамура Эйджи принял рискованное решение, еще больше изменившее весь прежний уклад его жизни. Он ушел из полиции и открыл свое дело. До того, как возглавить главное отделение полиции Токио, Накамура Эйджи был выдающимся детективом. Именно к этой своей деятельности он и вернулся, открыв частное детективное агентство. Переходный период был турбулентным, но коротким — благодаря многочисленным связям и отличной репутации от клиентов вскоре не было отбоя. Но даже с обилием заказов, новая-старая деятельность позволяла Эйджи работать по куда более гибкому графику и проводить с новоявленной ершистой дочерью больше времени, заботой и добротой понемногу сглаживая все ее шипы и колючки. Эйджи никогда прежде не посвящал Рэн в детали расследований, которые вел — к конфиденциальности информации он всегда относился с максимальной серьезностью и ответственностью. И вот сейчас, впервые за четыре года, приемный отец не только собирался ввести ее в курс дела, но и сделать прямым участником расследования. Восторженные и пропитанные энтузиазмом мысли о том, как она с блеском проявит свои могучие дедуктивные способности и впоследствии станет живой легендой в академии, которую будут приводить в пример зеленым новичкам, заполнили голову Рэн — чтобы разбиться вдребезги о суть «работы», деловым тоном озвученную приемным отцом. — Подожди-подожди, — фыркнула Рэн, жмурясь и замахав на Эйджи руками. — Давай еще раз. Я тебя правильно поняла? Ты хочешь, чтобы я охраняла какого-то пацана? Эйджи добродушно хмыкнул в ответ на разочарованный скепсис в ее тоне. — Сказал же: он не просто какой-то пацан. Парень — известная личность в мире футбола. Рэн невпечатленно цокнула языком. До футбола ей было примерно столько же дела, сколько до вышивки крестиком — ровно никакого. Это Казума ни один матч не пропускал, потом с горящими глазами описывая зевающей подруге гениальные финты своих кумиров. Рэн прилежно кивала головой, изображая интерес, а про себя считала всех этих футболистов не более, чем сборищем качков, у которых мозгов не хватило на что-то большее, помимо пинания мяча. То ли дело — работа детектива. Но Казуме, пока он с восторженным видом воспроизводил для нее наиболее запомнившиеся моменты любимых матчей, она об этом ни за что не сказала бы. Пусть себе радуется мальчик. И вот теперь отец решил сделать ее телохранительницей для одного из этих любителей бегать по полю в шортах и дурацких гольфах. Зашибись. Рэн было, конечно же, лестно, что Эйджи настолько высоко оценивает ее физическую подготовку и мастерство в боевых искусствах, которыми она начала активно заниматься еще до поступления в академию, и считает ее близящиеся к профессиональным полицейские навыки достойными того, чтобы возложить на нее ответственность за сохранность другого человека — но она-то ожидала от этой «работы» совсем иного. — А ты, вообще, уверен, что эти письма ему шлет не какая-то его обиженная подружка? — кисло уточнила Рэн, разворачиваясь на диване и бесцеремонно укладывая ноги на колени отца. Эйджи вполсилы ущипнул ее под коленкой через ткань джинсов и Рэн шикнула, безрезультатно пытаясь забрать ногу, которую теперь крепко удерживала широкая ладонь приемного отца. — Подружка или нет, но угрозы в письмах, которые он получает вот уже третью неделю, вполне серьезные. Итоши Саэ — известный футболист и, несмотря на молодость, он уже звезда мирового класса. У таких, как он, может быть множество недоброжелателей. А среди этих недоброжелателей могут найтись и действительно опасные. — Эйджи перегнулся через сваленные на его коленях ноги дочери и забрал со столика свою чашку, глотнул уже остывший чай. — В самом начале, когда писем было только одно или два, в его отсутствие в квартиру, где он живет, даже было совершено незаконное проникновение — пропали некоторые его личные вещи, а Итоши это побудило наконец-то обратиться в полицию. Хотя ему стоило бы это сделать раньше. — Все равно не понимаю, почему ты решил именно меня предложить на роль Кевина Костнера для этой футбольной Уитни Хьюстон, — зевнула Рэн, потирая слипающиеся глаза. — Ты уже почти полноценный полицейский, Рэн. И, несмотря на некоторую твою несдержанность и безалаберность, — она недовольно цыкнула и Эйджи с улыбкой потрепал ее по коленке, не прерывая свою речь, — я знаю, что на тебя можно положиться в деле, касающемся безопасности другого человека. Поэтому, когда менеджер Итоши обратился ко мне параллельно с заявлением в полицию, я связался с ребятами из участка и предложил твою кандидатуру на роль временного телохранителя. — Хочешь сказать, что моя кандидатура по-прежнему не исчезла из картины после сегодняшнего? — скептически вздернула брови Рэн. Она очень сомневалась, что кредит доверия к ней не пошатнулся после этого спектакля с арестом, где ей поневоле принадлежала главная роль. После случившегося, разве будут и дальше рассматривать в качестве охраны для этого звездного мальчика кого-то, вроде нее? Хотя, что ни говори, а удар у нее поставлен что надо — тот козел из торгового центра проверил это на себе. Мысль вызвала мимолетную мстительную ухмылку на губах Рэн и она машинально потерла все еще слегка саднящий кулак. — Я ведь уже сказал, что этот инцидент не внесли в твое личное дело, — терпеливо напомнил Эйджи, делая новый глоток остывшего чая и морщась от ставшего неприятным вкуса. — К тому же мое слово все еще имеет вес в участке. Если твою кандидатуру одобрил я, то для полиции это достаточный аргумент. — Но почему именно я? — настаивала Рэн. — Я имею в виду, почему не кто-то из полиции? Разве это не было бы логичнее? Более… я не знаю… безопасно для этого чувака? Все-таки, я ведь пока что еще даже значок не получила. Эйджи поерзал на диване, рассеянно перебирая пальцами по ее ногам, уютно пристроенным на его коленях. Рэн с подозрением следила за ним, прищурив один глаз. Чего это он вдруг разнервничался? — Видишь ли, у Итоши Саэ… м-м… непростой характер, — как-то очень туманно пояснил Эйджи, при этом пояснения толком и не дав. Рэн вопросительно хмыкнула. — Что, звездная болезнь цветет и пахнет? — Не совсем. — Эйджи глубоко вздохнул и устало потер переносицу пальцами. — Он, скажем так, очень негативно отнесся к необходимости постоянного присутствия охраны. Не раз затевал перепалки с выделенными для сопровождения полицейскими и вообще продолжает всячески противиться попыткам приставить к нему людей. Ребята в участке уже воют от одного упоминания о нем. Буквально сегодня, — Эйджи бросил быстрый взгляд на свои часы и коротко вздохнул, — уже вчера, он попросту взял и сбежал из-под надзора, совершенно наплевав на свою безопасность. — Миленько, — язвительно протянула Рэн, не наблюдая в этом абсолютно ничего милого. Футболист этот, судя по всему, тот еще фрукт. Вот уж интересно, в какие неприятности ее старикан пытается втянуть свою не такую уж и наивную дочь? По скромному мнению Рэн, пока что этот звездный дурачок лишь подтверждал ее теорию об отсутствии у футболистов мозгов. Только идиот будет отказываться от охраны, когда его преследует какой-то агрессивный сталкер. Что задумал ее отец? За всеми этими разговорами явно скрывалось что-то еще. — Именно поэтому мы с детективом, ведущим дело Итоши в полиции, посовещались, и решили, что привлечь тебя будет лучшим решением. — Эйджи, — застонала Рэн, давя широченный зевок, от которого затрещала ее челюсть, и слегка пнула отца ступней в бедро, окончательно теряя терпение. — Ну давай ближе к делу, или ты меня до пенсии тут собрался мариновать? Я спать хочу до усрачки. — Мы с коллегами считаем, что наличие в телохранителях кого-то, вроде тебя, не вызовет у Итоши такого отторжения. Вы с ним примерно одного возраста и, возможно, поладить с тобой у него получится куда лучше, чем с сорокалетними мужиками, контролировавшими каждый его шаг, — шарахнул Эйджи, наконец-то перестав ходить вокруг да около. — Со стороны никто даже не поймет, что ты — его охрана, а не подружка. Сонливость как рукой сняло, и Рэн забарахталась на диване, пытаясь принять сидячее положение. Приемный отец покладисто выпустил ее ноги, позволяя ей устроиться так, как она хотела. А Рэн устремила на него вмиг ставший серьезным взгляд из-под нахмуренных бровей. Она почти могла услышать звук, с которым вертятся шестеренки в ее голове, складывая разрозненные пазлы в цельную картину. — Иными словами, — медленно и раздельно проговорила Рэн, не отрывая цепкого взгляда от приемного отца, — сталкер вряд ли поймет, что его жертва находится под охраной, приняв меня за его… кгм… приятельницу. — Термин «подружка» ей категорически не понравился — Рэн была из рядов сильных и независимых, так-то. Эйджи лишь молча кивнул, подтверждая ее слова. А Рэн, мысленно продолжавшая накидывать новые штрихи к вырисовывавшемуся в ее голове полотну, добавила: — И если сталкером действительно окажется некто, испытывающий нездоровый личный интерес к Итоши Саэ, постоянное присутствие рядом с ним неизвестной барышни может также послужить эмоциональным триггером, который вынудит преступника начать совершать ошибки и выдать себя. — Вот теперь я спокоен, — широко ухмыльнулся Эйджи, хитро подмигнув ей и внушительно хлопнув ладонью по ее колену. Рэн поморщилась, зашипев себе под нос. — Могу быть уверен, что не зря вбахал столько денег в твое обучение в академии. Рэн фыркнула, закатывая глаза, и в обвиняющем жесте сложила руки на груди. — А за меня ты, значит, вообще не волнуешься? Что, если это реально какая-то брошенная им обиженка, которая решит выцарапать мне глаза? Совесть тебя потом не замучает, папенька? — Почерк действий преследователя в данный момент указывает на то, что этот человек вряд ли представляет собой реальную опасность, — Эйджи скопировал позу дочери, скрещивая на груди крепкие руки, и приподнял одну бровь, невпечатленный ее претензией. — Возможно, это просто недовольный фанат. Но пока что мнение занятого делом Итоши детектива и мое сходится в том, что это — любитель. А с таким ты уж точно справишься. Рэн невнятно заворчала себе под нос, состроив гримасу. Нет, на самом деле она вовсе не боялась, что сама может пострадать, охраняя звездного футболиста. В своих навыках Рэн была уверена, а в подростковом возрасте уже успела пройти через куда более опасные, как ей казалось, вещи, ненадолго связавшись с плохой компанией. Но ее раздражало, что основной ее задачей будет просто таскаться за этим типом и следить, чтобы ему никто не навалял по башке. Рэн мечтала о запутанных делах и расследованиях, мечтала о возможности проявить все полученные в академии знания и раскрывать самые тупиковые на первый взгляд дела. Охрана кого бы то ни было в эти мечты ну никак не вписывалась. С другой стороны, Рэн ведь хотела принести пользу другим людям. Так почему бы и не начать с футбольной селебрити? Слова Эйджи о «непростом характере» этого Итоши несколько напрягли Рэн, но она отмахнулась от своего беспокойства — вряд ли его характер может быть более «непростым», чем ее собственный. Поставить на место зарвавшегося качка она всегда сумеет. И потом, все-таки ее роль не сводилась к простой охране. Рэн понимала, что в этом деле выступит своеобразной приманкой, чтобы выманить сталкера — и это вовсе не задевало ее, скорее, наоборот. Ведь никто не сказал, что, параллельно с охраной этого парня, она не может попытаться самостоятельно найти улики и зацепки, которые могли пропустить отец с коллегой-детективом. Ну а вдруг? От мысли о том, что Казуму просто удар хватит, когда он узнает, что она будет личным телохранителем известного футболиста, Рэн прыснула в кулак. Если этот Итоши Саэ действительно такая знаменитость, шансов на то, что Каз его не знает, попросту нет. Она уже почти наяву слышала завистливое нытье лучшего друга. — Ладно, — решила Рэн, хлопая себя по коленям. — Я возьмусь за это. Получив от приемного отца подтверждение, что запись о ее участии в этом деле обязательно появится и в ее зачетной книге, когда начнутся экзамены в академии, Рэн окончательно убедилась в правильности принятого решения. Эйджи уехал домой — в квартиру, где они прожили вдвоем несколько полных событиями лет, пока Рэн не отпочковалась от отца, наконец получив возможность снимать и самой оплачивать собственное жилье. Проводив Эйджи, Рэн приняла самый быстрый в мире душ и кулем свалилась на свою разобранную кровать, прижимая к себе любимую подушку в виде гигантской морковки. Приемный отец обещал заехать за ней завтра в девять утра, чтобы отвезти на «смотрины» — так Рэн окрестила для себя знакомство со своим будущим подопечным. Исполненная вялого любопытства мысль о том, каким окажется этот Итоши Саэ, была последней в затуманенном мозгу Рэн — а затем сон уволок ее в свои плюшевые объятия.

***

— Как можно было так долго копаться? — сокрушался Эйджи, прибавляя газу. — Теперь точно опоздаем. Рэн промямлила что-то неразборчивое в ответ, страдальчески щуря припухшие, слезящиеся глаза. Улицы сменяли одна другую за окном машины и становились все ухоженнее по мере того, как они въезжали во все более фешенебельные районы города. Утро категорически не задалось. Приняв душ и вымыв голову, Рэн провела тщательную ревизию своего шкафа и убедилась, что у нее в гардеробе нет решительно ничего, хотя бы отдаленно попадающего под категорию «прилично». Единственной более-менее «приличной» одеждой оказалась мужская голубая рубашка с крошечным утенком, вышитым на нагрудном кармане. Принадлежала вещичка Казуме, который как-то раз приволок к ней домой кучу своего тряпья для стирки, потому что у него сломалась стиральная машина, а эту рубашку в итоге забыл забрать. Шов на боку рубашки щетинился длиннющей биркой, которая теперь колола и кусала бок уже самой Рэн, заставляя ее то и дело ерзать на пассажирском сиденье. Эйджи с непередаваемым выражением лица проинспектировал ее «приличный» наряд, состоявший из черных брюк и мужской рубашки; на крошечном утенке остановился взглядом особенно надолго, и Рэн могла поклясться, что приемный отец с трудом удержался от того, чтобы не закатить глаза. Ну извините, до иконы стиля ей далеко — за прошедшие годы Эйджи уже должен был понять, что слепить изящную девушку из доставшегося ему в дочери томбоя не получится. Пусть спасибо скажет, что она волосы расчесала и уложила, придав фиолетовым прядям вид изначально задуманного парикмахером каре, а не взлохмаченного гнезда у нее на голове. Но наряд — еще полбеды. Особо мученический вздох у Эйджи вызвало лицо приемной дочери, а именно — ее глаза. Когда-то, сидя в приемном покое травмпункта, куда притащила вывихнувшего ногу Каза, Рэн поддалась необузданному порыву приобщиться к девчачьим премудростям и полистала модные журналы, разбросанные на столе в зале ожидания. Там, в приторно-оптимистичной статье, какая-то известная блогерша делилась секретами макияжа и утверждала, что тени розового или красного оттенка могут выгодно подчеркнуть голубые глаза. Так что, этим утром, придавленная грузом ответственности от категоричного приказа «выглядеть презентабельно», Рэн в отчаянии перевернула вверх дном свою скудную косметичку, покрывавшуюся слоем пыли в ящике по причине неиспользования, — но никаких красных теней там, ожидаемо, не нашла. Зато нашла румяна и решила, что они ничем не хуже теней. В результате отчаянных косметических потуг ярко-голубой цвет глаз Рэн действительно выделялся — как будто она прорыдала всю ночь напролет. Может, Итоши Саэ поверит, что она рыдала от счастья, думая о надвигающемся знакомстве с ним? Глядя в зеркало, где отражалось ее лицо с глазами, навевавшими мысли о больном конъюнктивитом кролике, Рэн отвесила в адрес коварной блогерши пару заковыристых ругательств и рекомендаций, куда она могла бы засунуть свои модные советы. Потому что с такими советами ей бы в цирке работать, да клоунов размалевывать. Всю эту вакханалию, намертво въевшуюся в кожу, Рэн торопливо, но все равно долго смывала, из-за чего и задержала уже приехавшего за ней Эйджи. Смыть-то смыла, но древние, просроченные еще в прошлом тысячелетии румяна сделали свое подлое дело: покрасневшие веки припухли, безудержно чесались, а глаза бесконечно слезились, и Рэн раздраженно потирала их пальцами, только еще больше усугубляя проблему и злясь на весь мир. Судя по обреченно-смиренному лицу Эйджи, Рэн сделала вывод, что приемный отец принял как данность тот факт, что предложенная им телохранительница на клиента впечатления не произведет. Вернее, произведет, однозначно — вот только не совсем то, на какое он надеялся. Ну и ладно. Рэн сейчас вообще в последнюю очередь волновало, что о ней может подумать Итоши Саэ. Она просто сидела и мечтала о глазных каплях. Эйджи остановил машину возле высоченного небоскреба, в котором и обитал жертва сталкера. Пока они поднимались на лифте, приемный отец продолжал зудеть у Рэн над ухом, напоминая ей быть вежливой и профессиональной, держать язык за зубами, а эмоции — на коротком поводке, даже если ее что-то заденет в поведении Итоши. Он — их клиент, более того, он — человек, который нуждается в их помощи и защите. Бла, бла и бла. Рэн давила зевок и измученно терла слезящиеся глаза, отсчитывая сменяющиеся на табло этажи. Пожалуй, эта подстава с разыгравшейся аллергией на румяна даже сыграла ей на руку — волнения перед своим первым серьезным заданием на полицейском поприще Рэн совершенно не испытывала. — Помни, Рэн: вежливо и профессионально, — в тысячный раз повторил Эйджи, когда они подходили к нужной двери. — Он — наш клиент. Поэтому никаких матерных словечек. — Да хорошо, хорошо, — вяло отмахнулась Рэн, поправляя ворот рубашки и стараясь удержать воспаленные глаза открытыми. — За кого ты меня принимаешь? Дверь им открыл уставший мужчина в очках, выглядевший так, будто не спал как минимум неделю. — О, детектив Накамура! — поприветствовал он Эйджи. — А это с вами… Он перевел недоуменный взгляд на Рэн, но очень быстро и, можно даже сказать, профессионально справился с эффектом, который на него произвел ее внешний вид. Рэн передернула губами, мысленно закидывая плюсик в пользу этого дядьки: тот факт, что он не пялился на нее, как на восьмое чудо света, сразу расположил ее к нему. — Это Рэн, именно о ней мы с вами и говорили, — невозмутимо представил дочь старший Накамура. — Ох… Это — Рэн? Я просто думал, что… — растерянно залопотал мужчина, лохматя русые волосы, но быстро взял себя в руки и деловито поправил на носу очки в красной оправе. — Да, конечно же. Рэн. Приятно познакомиться, мое имя Джироланд Дабади, я — менеджер господина Итоши. Рэн энергично пожала протянутую ей руку, мысленно надеясь, что ей не придется обращаться к мистеру менеджеру по имени — она точно исковеркала бы его до неузнаваемости. Джибора… Джироба… Как же там было? Пусть будет «Джиро». Рэн ухмыльнулась себе под нос, вспомнив, как менеджер удивился при виде нее. Его, должно быть, ввело в заблуждение ее имя — мужское, которым ее наградили незнакомцы, бывшие ее биологическими родителями. Об этих людях Рэн знала лишь то, что чувство юмора у них было откровенно дурацким. Или же они очень сильно хотели мальчика и надеялись, что с мужским именем у нее волшебным образом отрастет недостающая анатомическая деталь. А убедившись, что никакие детали упорно не отрастают, видимо, сразу же и сплавили в детдом… — Послушайте, детектив Игараси, я еще раз вам повторяю: мне не нужна охрана. Тем более, в лице какого-то малолетки. Этот ваш — как его? — Рэн, он ведь все еще учится в академии. Я повторю еще раз: мне. Не нужна. Охрана. Такая — тем более. Рэн моментально учуяла неладное, услышав этот раздраженный голос, доносившийся из гостиной. В нем было что-то очень знакомое, в этом голосе. Что-то, от чего она вся напряглась, предчувствуя беду. Что-то очень… гаденькое. — Саэ, приехал детектив Накамура с твоим новым телохранителем, — тут же засуетился Джиро. Он жестами пригласил гостей пройти в гостиную — из которой в ответ на его слова раздалось громкое, недовольное цыканье. Ноги у Рэн почему-то вдруг стали ватными и она их почти не чувствовала, делая каждый новый шаг. На миг даже воспаленные глаза перестали чесаться — настолько дурным было одолевшее ее предчувствие. Внезапно проклюнувшееся шестое чувство трубило тревогу в ее голове, предсказывая близящийся пиздец. Ей был знаком этот голос. Рэн точно слышала его раньше, причем вовсе не по телевизору. Но где она, простая смертная, могла слышать голос знаменитого футболиста? Ответ на этот вопрос обрушился на голову Рэн подобно многотонному здоровенному кулаку на пружинке — как в глупых детских мультфильмах. В центре стильной и со вкусом обставленной гостиной стоял одетый в темные джинсы и белую футболку парень с кирпично-розовыми волосами, сжимавший в кулаке все еще поднесенный к уху телефон, и таращился на нее яркими зелеными глазами. Под длиннющими густыми ресницами. Повисшую в комнате тишину можно было резать ножом, как застывшее масло. Эйджи и Джиро с недоумением переводили взгляд с Рэн на Саэ и обратно. А Рэн молила всех богов, чтобы стоящий перед ней парень оказался галлюцинацией или хотя бы дефектом зрения, одолевшим воспаленные аллергией глаза. Вот только возмущенное узнавание в зеленых радужках напротив было слишком реальным. Лилово-фиолетовый синяк на припухшей скуле тоже не был плодом ее воображения. Он был плодом ее кулака. Вот же дерьмо... «Вежливо и профессионально, — мысленно повторила Рэн слова, которые Эйджи вбивал в ее голову всю дорогу сюда. — Вежливо и профессионально. Не материться». Брови Итоши Саэ угрожающе поехали к переносице, образовывая там недовольную морщинку. У Рэн пересохло в горле. Воздух казался наэлектризованным. Синяк на лице Итоши красиво перекликался с цветом ее волос. Вежливо и профессионально. Не материться. — Рэн? — встревоженно обратился к ней ничего не понимающий Эйджи. Она должна представиться. Должна сейчас заговорить с этим… с этим… Рэн облизнула пересохшие губы, таращась на синяк на возмущенно-недовольной смазливой физиономии нахмурившегося Итоши Саэ. Вежливо и профессионально. Рэн набрала в легкие воздуха, открыла рот. Не материться. — Да еб твою м…!