Выбор всегда остаётся за тобой

В твоём взгляде я нашёл то, ради чего стоит жизнь. Не покидай меня, иначе этот свет погаснет.

      Арсений плакал. Впервые за много лет. Последний раз он позволил себе слезы, когда отец в двенадцать лет сказал ему, что он ужасный сын и лучше бы мать его не рожала.       Тогда было больно.       И сейчас больно.       Всё дерьмо, копившееся в Попове годами, словно растворялось, исчезая без следа. Антон стоял перед ним, крепко вцепившись в мантию. Глаза у него были зажмурены. Ему было больно, и Арсений это понимал.       Он осознавал, что Антону больно, но тот терпит, чтобы забрать его, Арсения, боль себе.       Дыхание сбилось окончательно, а когда Антон резко открыл глаза, Арсений и вовсе перестал дышать, запоминая каждую крапинку в чужой радужке. Мысленно пересчитал веснушки на щеках — ровно тринадцать. Удивительно. Шесть на одной щеке, четыре на другой и три на носу. Он смотрел на нежную улыбку Антона и в ужасе распахнул глаза, заметив, как ослабевает хватка, а взгляд становится стеклянным. Настоящее стекло, готовое вот-вот разбиться.       И оно разбилось, когда Антон, теряя сознание, закрыл глаза, и веснушки больше не плясали на его щеках.       Попов упал, не в силах больше удерживать Антона. В нём самом почти не осталось сил, едва хватало, чтобы стоять. Шастун дышал прерывисто, на лбу выступили капельки пота. Его ресницы дрожали, а лицо сильно побледнело. Арсений проверил пульс и выругался, понимая, что он слишком медленный и Антону нужна срочная помощь. Но, чёрт, они в лесу! А у Попова не было сил ни донести Антона, ни вызвать патронус.       Мерлин, этот человек ему помог.       Тот самый раздражающий мальчишка с Гриффиндора не только помог ему, но и не вступил в перепалку, выслушал все оскорбления и даже улыбнулся в ответ. Впервые. Впервые в жизни кто-то не ответил грубостью на его отвратительные слова и агрессию, а наоборот, выслушал и помог, не говоря ни слова.       И этим человеком оказался Шастун. Антон Шастун, тот самый парень, который бесил его на протяжении многих лет, тот самый, который любит курить вишневые сигареты и читать магловские романы. Это высокое кудрявое недоразумение, которое не упускало возможности задеть Арсения при любом удобном случае. Тот самый парень, у которого куча друзей и один враг — он сам, Арсений.       И он помог. Не остался в стороне. Увидел его боль и, чёрт возьми, помог!       Арсений гулко выдохнул и, переместившись к дереву, навалился на него спиной, уложив Антона к себе на колени. Он понятия не имел, когда они выберутся из этого проклятого леса, более того, не знал, придёт ли Антон в себя.       Лишь бы пришёл.       Он снова пересчитал веснушки. Шестнадцать. Не ошибся. Арсений продолжал рассматривать Антона, пытаясь запомнить как можно больше деталей. Зачем? Он не знал и, честно говоря, не хотел знать. Светлые брови и ресницы, морщинки в уголках глаз и следы от ямочек. Забавно. Родинка. Родинка на самом кончике носа. Красиво. Необычно.       Тонкая шея, острые ключицы — эстетично. Антон красивый. Да, он казался обычным, но это только на первый взгляд, потому что вблизи он чертовски красив. Его пухлые губы такие сухие, что их хочется смочить… Стоп.       Арсений резко выдохнул и откинул голову назад, закрывая глаза. Ему срочно нужно было заняться сексом. Они с Алёной не занимались любовью почти три недели. И теперь он, как подросток, у которого только началось половое созревание, рассматривает парня и, только взглянув на его губы, хочет кончить. Это перебор. Однозначно. Он не должен был рассматривать Шастуна, тем более, когда тот без сознания.       Это отвратительно.       Попов открыл глаза и медленно опустил взгляд на Антона, проходясь сначала по рукам, которые раньше казались худыми, но на самом деле выглядели довольно неплохо, по подтянутому телу, ключицам, торчащим из-под футболки, затем по тонкой шее, и остановился на пухлых сухих губах.       Арсений сглотнул, чувствуя дискомфорт в штанах. Антон чертовски хорош собой. Он не худой слабак, вовсе нет. Антон в хорошей физической форме и неплохо владеет своей силой. Арсений помнил, какими сильными и точными были его удары тогда, в коридоре Хогвартса. Тогда ему казалось, что Антон поддаётся, потому что вовремя осознал глупость сказанного и почему-то захотел ответить за свои слова про Оксану и Иру. Он действительно поддавался, только вот сам не отвечал, а Антон бил по-настоящему. Жестоко, больно и со всей злостью.       С того дня прошла не одна неделя, а Арсений до сих пор помнил огоньки в глазах Антона, от которых невозможно было оторваться. В них хотелось сгореть заживо. Арсений каждый раз терялся в этом взгляде, совершенно не осознавая этого. Он закрыл глаза, а перед ним всё равно стояли глаза цвета крыжовника. И это так сильно одурманивало. Ему хотелось больше, больше и ещё раз больше. Так сильно, что его ломало. И, чёрт, он был готов в этом тонуть.       Его привлёк хрип. Антон зажмурился, и из его левого глаза скатилась слеза.       — Антон? — Арсений коснулся его плеча и слегка потряс.       — А… А… Ар…       — Тихо, не говори ничего, — прервал его Попов и приподнял Антона. — Сейчас я поддержу тебя, а ты постарайся помочь мне. Ты довольно тяжёлый, а у меня нет сил, чтобы усадить тебя к дереву самостоятельно, поэтому помоги мне.       Антон едва заметно кивнул и наконец открыл глаза. Опираясь на руки Арсения, он всё-таки прислонился спиной к дереву спустя несколько минут. Их плечи соприкоснулись.       — Как ты? — спросил Арсений.       — В… Вполне сносно, — Антон закашлялся.       — А так и не скажешь, — хрипло рассмеялся Попов, убирая пряди волос за уши. Дурацкая привычка.       — Тут я с т…тобой согласен, — Антон оглядел Арсения с ног до головы и хмыкнул. — Но ты выглядишь не лучше.       — Увы.       Они тихо посмеялись. Арсению это казалось странным и одновременно правильным. Вот так просто: они сидят вдвоём в проклятом лесу и смеются над тем, что по собственной глупости поругались, а теперь сидят без сил у дерева и не знают, как отсюда выбраться.       Но это казалось неважным.       — Долго я был без сознания? — спустя время спросил Антон, встряхивая кудри рукой.       — М, честно говоря, не знаю, — Арсений поджал ноги ближе к себе, ему стало холодно. — Думал, вообще не очнёшься, а ты вон, быстро пришёл в себя.       Антон снова тихо засмеялся, и Арсений с лёгкой улыбкой посмотрел на него.       — Видимо, ты не очень рад такому исходу, — заметил Антон. — Не говори ерунды, — ответил Арсений.       И снова тишина. Но она не напрягала, напротив, в ней было спокойно. Впервые за долгое время Арсений чувствовал себя хорошо. Действительно хорошо, и это пугало. Но совсем немного, а почему ему спокойно рядом с Антоном, он подумает потом. Не сейчас. Сейчас хотелось расслабиться и просто помолчать вдвоём в этом проклятом лесу.       Хотелось просто покоя.       — Спасибо, — сказал Арсений.       Антон непонимающе посмотрел на него.       — За что?       — Ты меня спас…       Он не успел договорить, потому что они услышали крики, а затем увидели, как на небольшую поляну, где они сидели, вбежали Дима и Серёжа.       — Мерлин! Мы вас нашли! — крикнул Матвиенко, стараясь отдышаться, остановившись около них.       Следом подбежал Позов и упал на колени рядом с Антоном. Обеспокоенно осмотрел его, пытаясь найти травмы.       — Поз, Поз, эй, успокойся, — Антон мягко взял Диму за руки и отстранил их. — Я уже в порядке.       — Но… Кира сказала, что вы сильно поругались, и Арс собирался тебя избить, — нахмурил брови Позов, бросая взгляд на Попова.       Арсений стыдливо отвёл взгляд, а Антон, напротив, мягко улыбнулся, заметив это.       — Да, Арс хотел начистить мне морду, но в этом опять же виноват я. Думаю, у нас с ним 1:1, — объяснил Антон, глядя на Попова, но тот покачал головой.       Нет, у нас не 1:1. Ты спас мне жизнь. Это больше, чем просто отмазать от профессора.       — Хотел? — спросил Серёжа.       — Ну как видите, на мне ни одного синяка, — пожал плечами Антон.       — А что тогда случилось?       — Ничего, — легко солгал Антон. Арсений вопросительно посмотрел на него. — Просто мне стало плохо, и Попов помог мне, вот и всё.       Арсений был в шоке. Казалось, он только что увидел другого Антона.       И этот Антон слишком хороший для такого плохого Арсения.

***

      — Объясни мне, что произошло на самом деле? — Дима шёл рядом, придерживая Антона за локоть и помогая ему подняться по лестнице.       Арсений и Серёжа куда-то ушли, так и не заглянув в гостиную.       — Я всё уже сказал, Дим, — отнекивался Антон, стараясь не выдать себя.       Он знал, что Дима его не поддержит.       — Не ври мне. Может, Матвиенко и поверил, но я тебя знаю слишком много лет, чтобы поверить в такую ерунду, Шаст, — серьёзно сказал Позов, обеспокоенно глядя на Антона.       Антону было стыдно.       — Ира знает? — единственный вопрос.       — Нет, — выдохнул Позов.       — Спасибо, — кивнул Антон, проходя в свою комнату. — Хорошо, я всё расскажу.       Он не хотел рассказывать, но так было нужно. Поз — его лучший друг, и он действительно беспокоился. Более того, он выслушал Киру, которую терпеть не мог, поверил ей и, схватив Серёжу, прибежал поздно вечером в Запретный лес, прекрасно понимая всю опасность и возможные наказания, если их поймают.       И это грело Антону душу. У него никогда не было близких друзей, пока не появился Димка. Это единственный человек, который всегда его понимает, и даже в этой ситуации, которая произошла с Антоном пару часов назад, Дима поймёт его. Не сразу, но поймёт. И это важно. Очень важно для Антона.             Антон перевёл взгляд на напряжённого Диму. Тот ходил из стороны в сторону по комнате и нервно постукивал пальцем по плечу.       Он всегда так делал, когда нервничал.       Что ж…       — Не знаю, с чего начать… — сложно признаться в том, что ты помог человеку, которого терпеть не можешь, а почему помог — неизвестно. — После тренировки я встретил Попова, и мы пошли в Запретный лес.       — Почему вы пошли вместе? — Да, это допрос.       Честно говоря, это единственный отрицательный штрих в характере Димы. Ему всегда нужно всё знать. Обо всём и подробно. Да, он выслушает, не осудит, но, чёрт, то, как он слушает…       — Не знаю, — пожал плечами Антон. — Мне нужно было собрать всякие травы для зельеварения, а Арсу было просто скучно.       — Арсу? — Дима резко развернулся на пятках и посмотрел с осуждением, словно Антон только что признался в чём-то ужасном, а не назвал человека по имени.       — Да, Арсу, — в ответ пожал плечами Антон. — Прекрати, иначе я ничего не расскажу.       Дима фыркнул, но замолчал.       — Мы спокойно шли, а потом услышали чьи-то голоса, и я затащил Попова в кусты. Там и увидел, что это Кира, — Антон напрягся, когда воспоминания ударили по голове. Злость вновь накатила, и кольцо на пальце начало нагреваться.       — Киру? — переспросил Поз, облокачиваясь поясницей на подоконник.       — Киру, — кивнул Шастун. — И какого-то мужика. Не знаю, кто это был, но проблема в том, что они говорили обо мне.       Дима вдруг весь подобрался и одним шагом оказался рядом.       — В каком смысле о тебе? Что за мужик, и что он делал с ней? — он сел рядом, засыпая Антона вопросами.       Антон в тот момент понял, что устал. Хотелось послать всех куда подальше и, свернувшись калачиком, лечь спать. Но от него не отстанут, да ещё и нужно поговорить с Арсением — но это позже.       — Не знаю, Дим. Она сказала, что это просто знакомый, но они, чёрт возьми, говорили обо мне. Там было что-то вроде: «Шастун не так прост, нужно использовать другие методы», — вспоминая обрывки фразы, проговорил Антон. Дима смотрел внимательно: так он часто делал, когда пытался что-то разложить у себя в голове по полочкам. — Не знаю, Диман, но это напрягает. Мы ведь не общались больше двух лет, а тут такое. Ещё и поругались… Я что-то совсем перестал себя контролировать…       Антон устало вздохнул и закрыл лицо руками. Сейчас не время раскисать, но ему было больно. Он так давно хотел поговорить с сестрой, и вот поговорили… Забавно получилось, что в этот раз Антон не стал терпеть её отвратительный характер, хотя всегда трясся над ней, как над принцессой.       Наверное, повзрослел.       Дима опустил голову и подсел ближе. Тяжёлая рука легла на плечо Антона и сжала его в немой поддержке. Позов — единственный, кто знал историю жизни Антона. Он помнил, как в первый раз услышал тяжёлый рассказ про смерть родителей и увидел, как Шаст выплёскивал эмоции. И он не испугался. Поддержал. И потом, с сестрой — поддержал. И сейчас — тоже поддержит, потому что друг. Не просто друг — брат.       — А потом я сорвался. Опять… Хреново, да? — Антон поднял глаза, усмехаясь.       — Нет, Шаст. Это ведь ты — ураган, который никто не сможет остановить, — с тёплой улыбкой ответил Дима.       Антон был рад, что у него есть такой человек.       — Она что-то сказала про Арса, и я сорвался. Не знаю даже почему, — Дима хмыкнул на это, но Антон не заметил, продолжая. — А сам Арс, наверное, не знаю, испугался за Киру и переключил внимание на себя. Сказал остановиться, потому что она плачет, прикинь?       Антон смотрел с такой теплотой в глазах, что Дима не знал, что ответить. Он не видел его таким, кажется, никогда.       Это было так странно.       — И ты остановился?.. — осторожно спросил Дима.       Антон рассмеялся и кивнул.       — Пиздец, да? Знаешь, я будто не смог ему отказать, — Дима покачал головой. Нет, не понимает. — Ну… знаешь, он так настоятельно попросил, что я в момент понял, какую херню совершил.       Антон не сказал, что на самом деле всё было по-другому.       Потому что Диме не стоило этого знать.       — Тогда понимаю, — Дима снова встал и подошёл к окну, смотря на сумерки. — Только расскажи всё-таки, что произошло, раз ты отключился?       — Просто… Я…       Чёрт.       Он не знал, как это сказать!       Как сказать, что ты специально, насильно выкачивал плохие эмоции из человека?       Не просто из человека — из своего врага.       Из Арсения.       — Ты что?       Антон увидел, как Дима напрягся. Брови сошлись к переносице, а пальцы снова застучали по плечам. Шастун ведь прекрасно знал, как тот отреагирует, но выхода не было.       Больше не было.       — Я насильно забрал все плохие эмоции Попова себе…       Антон смотрел не моргая. Дима резко опустил руки, так что послышался хруст. Антон вздрогнул, увидев затем нечитаемый, холодный взгляд.       Прямо как у Арсения…       Он ведь прекрасно осознавал, что Дима всё понял. Да, чёрт, и Шаст всё понял. Просто никто не хотел в этом признаваться. Все — абсолютно все знали и видели всё, но упорно делали вид, что этого нет. Потому что так надо. Потому что так правильно. А по-другому и быть не могло.       Иногда мы не можем сделать то, чего хотим, даже если на самом деле можем себе это позволить.       Дима молчал долго, слишком долго, но и Антон тоже. Он не мог оправдать себя, да и не хотел, если быть честным. Ему хотелось спрятаться от всех и просто побыть одному.       Только раньше такого не было. И он не       понимал, почему это желание так сильно возросло.       — Шаст, ты такую херню наделал… — спустя время всё-таки сказал Дима и сел рядом, закрывая лицо ладонями.       Антон молчал, лишь нервно прокручивая кольца на пальцах.       — Ты ведь не понимаешь всей серьёзности ситуации, — покачал головой Дима, смотря прямо в глаза Антону. — Ты подписал себе смертный приговор.       Что?       — Что, блять? Ты что несёшь?! — вскинул руками Шастун, поднимаясь с кровати. — Ты ведь шутишь?       — Нет, Антош, прости.       Да что за херня?!       — Ты можешь нормально объяснить? — потребовал он, потому что скорее умрёт от ожидания.       Дима шумно втянул воздух через рот, медленно, тягуче, и выдохнул:       — Пошли на балкон.

***

      На балконе морозно, скоро Рождество, и это теплило маленькую надежду на лучшее, но происходящее вокруг пугало. Что-то случится, Антон чувствовал это слишком явственно.       Сколько Антон себя помнил, Дима курил редко. Даже слишком редко. В основном это происходило в сложные моменты жизни, и сейчас, видимо, был один из них.       — В общем, Антон, не знаю, как тебе это сказать, но у тебя есть два варианта исхода… — начал Позов, затягиваясь сигаретой.       — И какие же? — усмехнулся Шастун, прекрасно понимая, что ничего хорошего он не услышит.       — Первое: ты прекращаешь этим заниматься, и, возможно, всё будет в порядке, если ты уже не успел сделать это больше трёх раз, — тихо сказал Дима, не отрывая глаз от сигареты, а потом поднял взгляд и, глядя прямо в глаза, произнёс:       — А второе: ты сойдёшь с ума.       Антон хотел пошутить, что уже не раз пользовался своим даром, но замолчал. Что? Казалось, что на лице Димы вот-вот расцветёт улыбка, но этого не произошло.       — Ты серьёзно? — спросил Антон с такой надеждой в глазах, что Дима растерялся и лишь медленно кивнул.       — Прости.       Антон смотрел в одну точку уже несколько минут, совершенно не понимая, что ему делать. Да, он забрал все эмоции у другого человека всего лишь раз, но до этого он неоднократно играл со своим даром, более того, у него не раз случались выбросы. И если сложить всё это вместе, то ни к чему хорошему это не приведёт. Если Дима сказал, что забирать эмоции больше трёх раз — это крах, то он ничего не сказал про использование эмпатии в другом виде. Соответственно, возможно, есть шанс…       — Что ещё известно? — Антон достал из пачки уже третью сигарету, хотя прекрасно понимал, что это не поможет.       Дима повернулся к нему, долго смотрел, словно пытаясь запомнить каждую деталь, и наконец ответил:       — Я, честно говоря, не так много успел узнать, да и информации мало. Всё, что мне известно, — это то, что тебе нужно контролировать свои эмоции, потому что иначе они в конечном итоге могут тебя убить. Думаю, ты помнишь… — намекнул он на детство. — И ещё, я читал, что раньше, несколько столетий назад, считалось почётным быть эмпатом, потому что таких рождался буквально один на семью раз в одно-два столетия. Но, к сожалению, тогда не знали, что это на самом деле опасно, а когда поняли, стало поздно, так как таких людей осталось слишком мало, и дети с таким даром рождались буквально один на миллион. И, к сожалению, они часто умирали до совершеннолетия, так как не умели пользоваться эмпатией.       — Ты хочешь сказать, что я один из немногих, кому удалось выжить? — уточнил Шастун, щёлкая пальцами, и остатки сигареты испарились.       — Да, всё так. Видимо, это потому, что ты не пользовался своим даром долгий период времени, — пожал плечами Дима.       Они снова молчали. На этот раз намного дольше, и Антон знал, о чём думает Дима. Все мысли Позова сейчас крутились вокруг него, Антона. Дело в том, что тот постоянно думал обо всех, кроме себя. Все друзья не раз боролись с этим, пытались помогать Диме: с семьёй, со здоровьем, с общением, — но он не принимал эту помощь.       Сейчас стало лучше благодаря Кате. Она — главная опора и самый близкий человек для Димы в данный период, и Антон наконец-то был спокоен за друга, зная, что тот в надёжных руках.       Шаст видел, как светятся его друзья. Оксане вообще повезло с Матвиенко — он прекрасный человек, добрый и мужественный. Всегда заступится за близких, совет даст, да и, чего греха таить, придёт в трудную минуту, выпьет стаканчик пива и выслушает чужие проблемы.       Позов стоял ещё какое-то время, смотря куда-то вдаль своим задумчивым взглядом, явно накручивая себя, хотя, может, он и не накручивал, а лучше понимал всю опасность ситуации, в отличие от Шаста. Он снял очки и потёр переносицу, резко выдохнув и встряхнув головой, отгоняя ненужные мысли.       Антон смотрел на него с лёгкой улыбкой, в миллионный раз отмечая: Дима — лучший и точно не оставит его в беде. Только вопрос в другом: как он собирается помочь?       Антон сам подошёл ближе и положил руку на плечо Димы, сжимая в немой поддержке, — и неважно, что поддержка нужна была ему самому. Позов рассмеялся и покачал головой, Антон засмеялся в ответ.       — Антош, не знаю, что у тебя там происходит, но, пожалуйста, думай о себе, — бросил напоследок Дима и, похлопав Антона по плечу, ушёл.       Антон достал ещё одну сигарету, хотя от них уже тошнило, но так думать становилось чуть легче. Он медленно затянулся, прикрывая глаза, и опустил голову на сложенные перед собой руки.       Дима прав — это всё не шутки, и очень страшно. Особенно страшно не самому Антону, а его близким. Каково Диме сейчас? Знать, что твой самый близкий друг в такой опасности и может в любой момент, а может, и долго и мучительно сходить с ума… А как же Ира и Окси — они не переживут, если узнают.       Чёрт… Почему именно он?       Ирочка… Его любимая Ира. Она ведь лучик света в серой жизни Антона. Кузнецова — прекрасный, а главное, единственный яркий человек рядом с Антоном, и, узнай она всё, просто погаснет… Не поверит сначала, потом будет много плакать и ругаться, а в конечном итоге просто замкнётся в себе.       Окси… Родная Оксана. Эта девушка — веселье и шум в его жизни. Суркова — весёлая, непредсказуемая, смешная, и, узнай она всё об Антоне, убьёт его. Будет много кричать, угрожать всем вокруг, а потом просто посмотрит своим холодным взглядом и уйдёт. Да так уйдёт, что никогда больше не вернётся.       Антон запутался. Он не понимал даже, зачем это сделал. Зачем помог Арсу? На него ведь кричали, явно хотели избить, а он взял и забрал все эти эмоции себе. Вот так просто, да? Ты можешь годами ненавидеть человека, а потом в один вечер что-то разглядеть в его глазах и буквально спасти ему жизнь, — а главное, не жалеть об этом потом.       Он не знал, что конкретно увидел в тех глазах, но одно мог сказать точно: Арсению нужна была эта помощь. У Попова чёрная душа: в ней так много гнили, которую копили годами, что вывести её оттуда, скорее всего, невозможно. Но Антон постарался. Первый и, возможно, единственный.       Ему просто захотелось помочь в тот момент, или он не соображал, что делает. Это всё неважно. Важен результат. Смог ли Шастун хоть немного облегчить страдания Арсения?       Он надеялся, что смог.

***

      Их разговор с Серёжей, честно говоря, вышел не очень. Хотя этого и следовало ожидать. Матвиенко внимательно выслушал его, потом долго молчал, а в конечном итоге просто начал причитать, или что-то в этом роде, — Арс не слушал.       Ему было плевать? Нет, конечно. Ему приятно, что Серёжа переживает, и всё такое, но за годы жизни с отцом Арсений перестал замечать, когда его отчитывают. Более того, научился не меняться в лице, когда на него орут, — так что обычный бубнёж для него как обычный день.       — Тебе ведь всё равно, что я тут распинаюсь перед тобой, да? — Серёжа и так знал ответ, поэтому Арс просто улыбнулся.       Матвиенко покачал головой и замолчал. Какое-то время в гостиной стояла тишина, а потом Серёжа выдохнул, улыбнулся своей обаятельной улыбкой и встал с дивана.       — Ты неисправим, Арс, — рассмеялся друг, протягивая руку для прощания. — Надеюсь, у тебя всё под контролем.       — Всё в норме, Борисыч, — кивнул Арс, пожимая руку в ответ.       Серёжа кивнул ему в ответ и, подмигнув, ушёл наверх к девочкам.       Камин красиво горел, приятно согревая кожу. Попов улыбался как дурак, вспоминая их разговор с Антоном у дерева.       «— Как ты?       — В… Вполне сносно, — закашлялся он.       — А так и не скажешь, — хрипло рассмеялся Попов, убирая пряди волос за ухо. Дурацкая привычка.       — Тут я с т… тобой согласен, — Антон оглядел Арсения с ног до головы и хмыкнул. — Но ты выглядишь не лучше.       — Увы.       Теперь они тихо посмеивались вместе».       Дураки.       Какие же они дураки. Вернее, скорее всего, дурак — Арсений. Но и Антон чем думал — непонятно. Хотя, он же герой. Ему лишь бы помочь кому-то, пожертвовать собой.       В этом весь Шастун.       В голове всплыл отрывок.       «Пятый курс. Весна в самом разгаре. Солнце сильно пекло, так что даже в рубашке было жарко. Арсений позвал Серёжу прогуляться после тренировки. В тот день была особенно хорошая погода, усталость после тренировки совсем не ощущалась и никак не портила настроение.       В те дни у Попова редко бывало хорошее настроение, но тот день был исключением.       — И как успехи? — усмехнулся Арс, ероша волосы.       Серёжа открыто смеялся, рассказывая про их первую совместную поездку с Оксаной к её родителям.       — Ну, всё прошло не так плохо, — он светился от счастья. Арсений улыбнулся, глядя на друга. — Матушка Окси — прекрасная женщина, мы сразу нашли общий язык. Да и готовит она восхитительно.       — Да ты со всеми найдёшь общий язык, особенно с женщинами, — подколол его Арс.       — Что верно, то верно, — ухмыльнулся Матвиенко, стреляя глазками, словно он самый невинный человек на свете. — Даже с отцом поговорили.       — Даже так? И как оно?       — Ну… Сначала он так грозно смотрел на меня, что стало не по себе, да и руку пожимал с такой силой, что обалдеть можно. Но потом, видимо, присмотрелся, понял, что я не какой-то мудак, и нормально пообщались.       Да уж, с Серёжей нельзя по-другому. Слишком он уютный и классный.       — Во-о-от, а с братишкой её так вообще…       Серёжа не успел договорить, потому что они услышали резкий крик и обернулись на него.       — О, наш святой одуванчик, — усмехнулся Арс, заметив Шастуна. Рядом с ним стояли Ира и Дима.       Этот гриффиндорец кричал на каких-то мальчишек, которые от стыда опустили головы и слушали нравоучения старшего. Арсений искренне рассмеялся, увидев такого Шастуна.       — В чём дело, Антох? — спросил Серёжа, когда они подошли ближе.       Шастун обернулся на них. В зелёных глазах горел огонь. Он окинул взглядом сначала Серёжу — и взгляд немного смягчился, — а потом посмотрел на Арсения, — и снова черти в глазах.       — Вот, двое малявок до девочки докапываются, — он кивнул в сторону Иры, которая сидела на корточках перед маленькой девочкой. Та стояла потерянная, со слезами на глазах. Кузнецова что-то говорила ей, приглаживая светлые волосы.       Арс поджал губы.       — Да уж, — покачал головой Серёжа и подошёл ближе к двум мальчикам. — Не стыдно вам? Она же младше вас.       Мальчики переглянулись и снова опустили головы.       — Её брат, скажем так, не очень хороший человек и должен нам, — попытался оправдаться один из них.       Арс нахмурился, глядя сначала на этих парней, а потом на девочку, которая при упоминании брата начала плакать ещё сильнее.       — Ну тише, милая, — успокаивала её Ира, вытирая дорожки слёз.       Антон рядом снова вспыхнул как спичка. Он шагнул к ним, и Серёжа с Арсом на автомате перехватили его с двух сторон, не давая совершить непоправимое».       Тогда он ещё не знал об их сложных отношениях с сестрой. Ему рассказал об этом Серёжа, а потом вся школа гудела о том, что святой и дружелюбный Антоша поругался с любимой сестрой, с которой пылинки сдувал.       Арс плохо помнил суть истории, да и никто её толком не знал, — но виновата была точно Кира.       Они никогда толком не пересекались, как минимум потому, что та была с Когтеврана (что было странно), — и, в принципе, Арсу было всё равно на неё до сегодняшнего дня.       Во-первых, Арсу совсем не понравилось, что Кира говорила с каким-то неизвестным про Шастуна, её брата, чёрт возьми. Да ещё и говорила явно в негативном ключе. Во-вторых, сама девушка всегда казалась ему высокомерной девицей, и как её терпел Антон, — он не понимал, а сегодня ещё раз убедился в этом.       «— Долго ты уже с этим водишься? — процедила она сквозь зубы, прячась за маской презрительной стервы.       Антон хмыкнул, качая головой.       — Была бы ты рядом, знала бы, — прошипел он, издав короткий, горький смешок». *       Антон хорош.       Арсений, конечно, был довольно далеко от них, но всё прекрасно слышал. Нет, его ни капли не задели слова младшей Шастун. Скорее задело то, как она обвинила Антона в их ссоре. А была ли это ссора? Может, просто девчонка зазналась и устала от постоянной опеки брата? Скорее всего. Но неужели Кира совсем не думает о чувствах брата? Не понимает, что ему, чёрт возьми, больно?       Они ведь друг у друга одни.       Попов — единственный ребёнок в семье. Он всегда хотел брата, чтобы можно было положиться на близкого человека или рассказать самую сокровенную тайну. А временами хотел сестру — милую, темноволосую девочку с кристально-голубыми глазами и чистой душой, — такую, как мать. Но у родителей так и не получилось. Они пытались, долго. И Арсений сделал бы всё для своего самого близкого человека, брата или сестры, лишь бы тот был счастлив.       Поступал бы так же, как Антон.       И ему было бы больно, если бы его не ценили так же, как Кира Антона.       Он помнил, как впервые узнал о смерти родителей Антона.       «— Как там папочка, Шастун? — съязвил Арс, глядя в злые глаза Антона, которые быстро сменились на грусть.       Тот ушёл, впервые не сказав ни слова.       — Арс, у него родители умерли».*       Сказал ему тогда Серёжа. С того момента Попов никогда больше не упоминал родителей Шастуна.       Он помнил, как Антон заступался за Киру.       «— Ой, бедняжка Кирочка, как же ты теперь жить будешь без денег родителей? — пошутил кто-то в Большом зале, когда младшая Шастун спокойно ужинала».       В тот вечер Антон оставил несколько синяков на лице этого парня, а после этого инцидента Ляйсан вызвала их к себе, и Антон с гордым лицом вышел оттуда, а тот бедняга две недели отлёживался в Запретном лесу и дежурил по школе.       А потом вспышкой возник момент их ссоры.       «— Не подходи ко мне, Антон! — кричала тогда Кира, плача. — Ты не понимаешь, что от тебя одни проблемы?       Антон стоял неподвижно, не спуская глаз с лица сестры.       — Но я ведь переживаю, Кир.       — Мерлин, мне не нужна твоя жалость!»       Это было слишком.       Арс встал с кресла, где на деревянной ручке было вырезано: «А. А. Шастун. Личная собственность. Кто сядет — тот будет проклят». Конечно, кроме этого кудрявого недоразумения, никто там не сидел, — кроме Арса, конечно же. Почему? Потому что он и так проклят в душе. Ему уже всё равно.       Да и столько они с Шастуном уже ругались, что это давно превратилось в забаву для Попова.       Он медленно поднимался по лестнице, прихватив с собой стакан огневиски. Слишком тяжёлый день. Слишком долгий. Эмоций практически не было — конечно, их забрал Антон. Бедняга, наверное, у того переизбыток этих самых «хороших» эмоций Арса. Он рассмеялся, понимая, какой же он дурак, — он слишком часто думал о Шастуне.       Причём не по делу.       «Тонкая шея, острые ключицы — эстетично. Антон красивый. Да, действительно, он кажется обычным, но это только кажется, потому что на самом деле, вблизи, он чертовски красивый. Его пухлые губы такие сухие, что их хочется намочить…»       Ну вот, снова.       Надо идти к Алёне. Заодно и попросить у неё прощения.       До двери Арс дошёл быстро, но там никого не оказалось. Тяжело вздохнув, он повернулся на пятках, спускаясь по лестнице обратно. За размышлениями о сегодняшнем дне не заметил, как оказался в проходе на балкон и смотрел на чужую спину и сигарету в окольцованных пальцах.       — Чего пришёл?       Арс вздрогнул, услышав холодный хриплый голос. Встряхнул плечами, скидывая неприятный груз, и подошёл к перилам, становясь рядом с Антоном.       — Спасибо пришёл сказать, — выпалил он первое, что пришло в голову.       Антон сделал очередную затяжку, а Арс — глоток крепкого напитка.       — Ты уже говорил, — констатировал факт Шастун, бросая быстрый взгляд в его сторону.       — Знаю, — согласился Арс, поворачивая голову и встречаясь с зелёными глазами. — Давно хотел сказать тебе… кажется, я никогда тебя не ненавидел. И поэтому спасибо, что помог, ведь ты помог.       Антон склонил голову набок, пристально посмотрел некоторое время, а потом тихонько рассмеялся, качая головой.       — Ты придурок, Арс.       — Возможно, — кивнул тот, посмеиваясь тоже. — Но знаешь, правда освобождает. Иногда так важно искренне сказать о том, что чувствуешь…       — Да ты романтик, — уже ярко смеялся парень.       Арс не ответил, просто смотрел на него с приподнятыми уголками губ и ерошил тёмные волосы. Антон внимательно следил за этим движением, но, как только рука опустилась обратно на перила, отвёл взгляд.       — Не за что, Попов, — улыбаясь одной стороной губ, ответил он.       Арс повернулся к нему и протянул руку. Впервые в жизни.       Антон посмотрел на неё какое-то время, а потом поднёс правую руку с сигаретой к губам, задержал её там и пожал руку в ответ.       Они снова стояли на балконе вдвоём. Это был третий раз, когда Арсений приходил сюда.       — Никому о нас не говори, — бросил Арсений напоследок и ушёл. Попов не знал, почему его так тянет сюда, но он всё равно шёл. И он совсем не хотел, чтобы кто-то знал об их встречах.

***

      — Всегда улыбайся в моменты слабости, так никто не заметит брешь, в которую можно ударить, — сказала ей Ира, поглаживая большим пальцем её запястье.       Эта девушка — прекрасный человек. Они с Алёной знакомы давно. Ира тоже из богатой семьи аристократов, и они нередко встречались на балах. В основном собеседники на таких мероприятиях — слишком высокомерные и неприятные личности, поэтому предпочтение всегда отдавалось Кузнецовой.       В Хогвартсе они общались редко. По какой причине — неизвестно, но так было долгое время. Ближе к концу пятого курса, когда после очередной вечеринки Арсений вспылил и, нагрубив, ушёл, Ира нашла Алёну спустя несколько минут и помогла прийти в себя, не спрашивая причину истерики.       С того дня они стали поддерживать общение. Конечно, все вокруг знали, что Гриффиндор и Слизерин не могут дружить, — но им было всё равно. Да, они действительно общались нечасто, но когда Алёне было совсем плохо или просто хотелось выпить, она всегда приходила к Ире, и та принимала её с улыбкой.       Так случилось и в этот вечер. Алёна устала натягивать маску стервы и, взяв бутылку огневиски, пошла к Ире. Та сразу приняла её и выслушала всё, что так долго копилось на душе.       — Спасибо, что доверилась и поделилась, — искренне улыбнулась Кузнецова, обнимая девушку за плечи.       И так всегда. Мир не достоин такого светлого человека, как Ира. В ней слишком много света, от которого щуришься, но всё равно продолжаешь смотреть, потому что тебя тянет к теплу. Тебе хочется его ощутить, и ты его ощущаешь.       Ей всегда его не хватало, поэтому, когда появилась Ира, ушла старая Алёна. Мир стал казаться ярче и проще, а мелкие мелочи перестали раздражать. И всё вокруг изменилось.       Мир стал красочнее.       — Тебе спасибо, Ир. Не знаю, что делала бы без тебя, — Алёна протянула бокал. Они чокнулись.       — Как что? Продолжала бы общаться со своими подружками-стервами.       Они вместе рассмеялись. И Алёне было хорошо. Впервые за долгое время.