Безупречный

Разумеется, Чимин не стал говорить Тэхёну о том, что он вообще не планирует больше возвращать безупречного в бокс. Отослал младшего ассистента на целый день во вражеское логово, а потом передумал и увеличил этот срок до трёх, только потому, что эгоизм взял верх. Он никогда прежде не встречал такого, как Юнги. Работа с безупречными интересна сама по себе, но сейчас — интересна вдвойне, и Чимин снова ощущает себя восемнадцатилетним пацаном, которого только приняли на базу в качестве младшего ассистента и который ждёт каждого утра с замиранием в сердце, гадая, что нового и интересного принесёт этот день. Кроме того, согласившись поднатаскать Тэхёна, — стоит ещё раз подчеркнуть, что согласие было условным, — он не обещал быть хорошим учителем. У Тэхёна много вопросов. На половину из них Чимин и сам не может ответить, потому что ходит с перманентным вопросительным знаком на лице с момента появления здесь Юнги, пусть и старается делать вид, что держит ситуацию под контролем. И полагает, что половина его сомнений развеется тогда, когда у него будет шанс поработать с безупречным наедине, в собственном привычном формате. И поэтому он открывает бокс и говорит, что теперь Юнги может возвращаться туда по собственному желанию, доступ неограничен. Правильное ли это решение? Будь Тэхён чуточку более уверенным в своих силах, он бы уже пожаловался руководству на то, что Чимин занимается сумасбродством. С другой стороны, себе он дал целых полчаса на то, чтобы взвесить все «за» и «против» и решил: «Да что Юнги сделает?» Из лаборатории он всё равно не выберется. Захочет устроить там погром — максимум разобьёт стеклянную посуду или выльет на себя какой-нибудь реагент. Никакого химического оружия здесь и в помине нет, всё, о чём Чимину стоит беспокоиться, — не утопится ли тот в душе и не затопит ли случайно весь этаж, учитывая, что безупречному из всех доступных благ человечества понравилась именно безлимитная вода. Юнги нравится откручивать краны и по полчаса наблюдать за её журчанием. Чимин даже думал о том, чтобы подарить ему аквариум, раз тяга к воде сильна настолько, что безупречный по несколько раз на дню бегает в душ. И непременно тянет туда Чимина. Сколько он помнит, со всеми своими подопечными у него складывались определённые ритуалы. Внутренние фишечки, о которых знают только двое. Секретики. Он не уверен, является ли это отличительной чертой всего вида, учитывая, что нигде в документах это не отображено, или Чимину просто очень везёт, но Юнги не стал исключением в этом плане. С Хосоком, например, они постоянно играли в шахматы. С последним своим безупречным играли в слова, когда его лексический запас позволил называть больше трёх слов за игру. У него был безупречный, который отказывался есть не в присутствии Чимина. Был и такой, которому нравилось, когда первым после пробуждения его встречал именно Чимин. Это вызывало некоторые трудности, потому что когда они начинают жить по стандартному для рекрутов расписанию, вставать нужно в шесть утра, а Чимин на такое не нанимался. И однажды проспал. Безупречный устроил скандал и отказался выходить из своей комнаты до тех пор, пока Чимин не примчался, всё ещё заспанный и с гнездом на голове, чтобы пожелать тому хорошего дня. А Юнги выбрал… совместный душ. Совместное в нём только то, что Чимину необходимо находиться с ним в одном помещении в этот момент, и в целом он против такого ничего не имеет. Положив руку на сердце, он уже перестал убеждать себя в том, что это отличная возможность отследить прогресс заживления его ран, когда по итогу пялится на голый зад. Юнги всё равно чаще повёрнут к нему спиной. Осуждает ли он себя за это? Нет. Хотя, как и в любых других вопросах, связанных со взаимодействием с безупречными, физическая близость — очень тонкая грань, и переступить её порог проще простого. Тэхён фырчит на это и думает, что его подобная ситуация никогда не коснётся, но она касается всех. Даже капитана Чона, который при любой возможности спешит сообщить, что «я этих безупречных в рот ебал», но при этом над собственной шуткой никогда не смеётся. Выставить в плохом свете именно безупречного — просто, учитывая, что они уже обладают для этого полным набором качеств. И он ни разу не соврал, сказав, что нежелательное, а порой даже навязчивое внимание с их стороны может привести к печальному итогу, если не пресечь его вовремя, но не сказал, почему строгость запрета на отношения с ними распространяется только на учёных. Они же не звери, хотя по отношению к некоторым своим коллегам Чимин мог бы применить такой эпитет. Над ними нет какой-то комиссии, которая будет решать, насколько справедливы или уместны те или иные методы работы. У них никто не отберёт лицензию, максимум — переведут на другую базу, где всё начнётся по новой. Но они всё равно стараются делать вид, что то, чем они здесь занимаются, хотя бы этично. Потому что когда он смотрит на Юнги, то видит перед собой молодого мужчину. Чимин полагает, что тому около двадцати восьми, точно не больше тридцати. Он говорит как взрослый. Ведёт себя как взрослый. Выглядит тоже как взрослый. Думает ли он как взрослый? Когда адаптационный курс заканчивается, можно сказать — да, думает. До этого момента, пока они находятся на одной территории вдвоём, и единственный способ Юнги познать новый для него мир — через Чимина, нельзя со стопроцентной вероятностью утверждать, что его действия являются его собственным выбором, а не реакцией на действия Чимина. Причина, по которой он перестал работать с Барымом, заключалась именно в этичности. Поскольку они занимаются экспериментальной наукой, им приходится изучать и те вещи, которые часто не имеют под собой человечности. Барым изучает их внушаемость, и как бы Чимину ни было ненавистно об этом думать, получается у того хорошо. Пока Чимин задаётся вопросами морали и учит безупречных контролировать себя, Барым выкручивает их естественные инстинкты до максимума. Именно от Барыма он узнал, что в этом искусственном пузыре, где безупречные проводят с ними первые пять суток, ты — их закон. И можешь воздействовать на их психику так, как тебе заблагорассудится. Принести из кафетерия ошмётки очищенных овощей и уплетать с таким аппетитом, что он поверит — это вкусно. Сказать, что чем жёстче и агрессивнее ты показываешь себя в тренировочных боях, тем больше уважения ты заслужишь от руководства, а довольное руководство — дополнительная выгода тебе. Сказать, что любить нужно только тебя. Пройдут месяцы, пока внушённая истина не ослабнет или не исчезнет полностью. Или останется на всю жизнь. Так что Чимин искренне рад, что дал им обоим возможность немного привыкнуть к обществу друг друга без присутствия третьих лиц. Первым делом, когда безупречный получил официальное разрешение на то, чтобы обследовать новую территорию, он прошёлся по всем доступным поверхностям. Чимин делал вид, что сильно погружён в отчёты, а на самом деле краем глаза следил за тем, как Юнги методично заглянул в каждый ящик, помацал каждую склянку и даже всунул свой нос в бутылку с нашатырным спиртом, а потом ещё долго приходил в себя и бросал на Чимина возмущённые взгляды. А потом облюбовал тягу. Видно, запомнил, как туда залезал сам Чимин, и решил самолично убедиться в своей способности втискиваться в узкие пространства. Ему понравилось настолько, что теперь, если он не бродит по лаборатории, суя свой любопытный нос в каждый закуток, его можно найти либо в вытяжном шкафу с энциклопедией, либо в боксе. А если его нет ни там, ни там, то… в душе, конечно же. — Чем занят? — спрашивает Чимин, зайдя в лабораторию с двумя стаканчиками кофе. Юнги пьёт тот литрами, и это единственный раз, когда Чимин жалеет, что рядом нет Тэхёна, и носиться в кафетерий приходится уже ему. Безупречный поднимает на него взгляд, оторвавшись от созерцания очередной книги — с чтением он пока не знаком, но всё, что с картинками, обязано пройти через его руки, — и тычет пальцем в страницу. — Что это? Чимин отставляет оба стаканчика, а сам подтягивает к себе табуретку, чтобы устроиться рядом со стоящим за столом Юнги. Ну конечно. Картинка с водой. — Это — озеро, — Чимин смотрит на иллюстрацию озера Эшинен. У него много различных атласов и энциклопедий, некоторые — в единственном печатном экземпляре, и он безмерно гордится своей коллекцией. Большинство из них, конечно, уже оцифрованы, но это — другая история. К тому же с течением времени люди всё меньше стали обращаться к этим версиям изданий, поскольку они более не актуальны — многое, что здесь изображено, человечеству уже недоступно. — Большая лужа, — заключает безупречный важно и перемещается за спину Чимина. Вместе с ним перемещается по столу и книга, ненавязчиво подсунутая теперь под нос Чимину, а сам Юнги прижимается грудью к его спине, склоняясь ближе к столу. Он начал такие поползновения только вчера, и пока что Чимин не решил, как к этому относиться, учитывая, что Юнги расценивает это как приглашение к рассказу и отстаёт ровно тогда, когда Чимин закрывает рот. Даже руки его по-прежнему на столе, по обе стороны от Чимина. — Где она? — Раньше была на другом материке, — Чимин переворачивает несколько десятков страниц вперёд и находит нужную картинку. — А это могло быть сейчас вокруг нас. Японское море. — Что случилось? — Около пятидесяти лет назад на Землю упало много больших камней. Наш мир в то время был очень развитым, было много технологий, а ещё очень много таких предметов, которые помогали нам получать энергию для разных производств. — Как та штука в бутылке? Чимин кидает взгляд в сторону дальнего угла, куда спрятал нашатырный спирт от греха подальше. — Можно и так сказать, — неуверенно. — Люди научились использовать эти предметы так, чтобы они не нанесли никому вреда, но когда упали камни, они повредили места, в которых эти предметы использовались. Так по миру распространилась радиация, которая убила людей и животных. А всё остальное выжгло солнце. — Тогда появился я? — звучит над ухом. Тэхён бы уже давно штанишки обмочил, если бы над ним вот так стояли. — Мы не уверены, — честно. Есть много версий о том, откуда появились безупречные: мутация генов, облучение в утробе, банальная эволюция. У них нет хороших генетиков, которые могли бы сказать со стопроцентной вероятностью, поэтому каждый придерживается той версии, в которую верит сам. Они даже не могут сказать, являются ли их улучшенные способности к восприятию врождёнными или приобретёнными, поскольку ни разу не видели младенцев. Женских особей они не отлавливают, тех найти ещё сложнее, чем мужских, к тому же у них не стоит задача заниматься адаптацией целого вида. Более того, они отлавливают даже не всех мужчин, а только тех, которых посчитают самыми сильными и выносливыми. Существуют целые шкалы для определения нужных норм, они не тратят своё время и ресурсы на любого безупречного. — Сказал, что изучаешь меня, но не знаешь, откуда я взялся? Чимин хмурится, а потом поднимает на безупречного возмущённый взгляд. Далеко голову задирать не приходится, потому что тот совсем близко, но за внутренним возмущением он даже не замечает, что Юнги сейчас ближе, чем ему бы хотелось. — Это что, упрёк? По чужому взгляду понимает, что такое слово Юнги не знакомо. Но он всё равно продолжает говорить. — Делаешь вид, что знаешь мои желания, но не спрашиваешь о них? Чимин непонимающе хлопает глазами, потому что по ощущениям только что окончательно потерял нить разговора. Так иногда бывает, но сегодня мысли Юнги скачут уж совсем вразнобой. — С чего ты решил, что я знаю твои желания? На это ему ничего не отвечают, зато Юнги стреляет взглядом в сторону стаканчиков кофе. — Ты расстроен, что я принёс тебе кофе? — предполагает. — Хотел что-то другое? — Не расстроен, — и, немного подумав, добавляет: — Не хотел. — Ну, есть вещи, о которых мне не нужно спрашивать. Я принёс его, потому что знаю, что тебе нравится пить кофе. Если не хочешь сейчас — не пей. Но Юнги таким ответом остаётся неудовлетворён. Более того, он по-прежнему сверлит Чимина напряжённым, выжидающим взглядом, будто это само по себе может дать ответ на причину его недовольства. Знаешь, но не спрашиваешь. Знаешь, но не спрашиваешь? — Я должен спросить о твоём желании сейчас? — предполагает неуверенно, но не успевает даже закончить озвученное предложение, как Юнги моментально выпаливает: — Не используй запах. Нет, всё же до этого он худо-бедно, но мог проследить логическую цепочку в чужих словах, а сейчас запутался с концами. — Я не… По столу прилетает удар. В тиши лаборатории такой резкий и неожиданный, что Чимин моментально вжимает голову в плечи, жмурясь и судорожно соображая, чем Юнги так внезапно оказался недовольным. Чужая грудь всё ещё вжата в его спину, но больше не греет, хотя Чимин ещё секунду назад был готов признать — вот так сидеть ему уютно. Больше нет, ему некомфортно и страшно, места для манёвра в случае чего совсем нет, и вместо логичного вопроса «Что происходит?», он говорит: — Отойди. Это требование. Собственный голос звучит глухо и даже разочарованно. Он совершенно не был настроен на выяснение отношений, особенно когда для этого не было предпосылок, но это потом. Сейчас ему надо увеличить между ними расстояние физически, в моральном аспекте он даже не пытается втиснуться в шкуру Юнги, чтобы посмотреть на ситуацию его глазами. Ещё и положение такое невыгодное… Спиной. Он не может увидеть чужое лицо, не может оценить степень его раздражения, ориентируясь только на голос и тяжело вздымающуюся грудь, горячее, частое дыхание на затылке, и если безупречный проигнорирует его слова сейчас — ему даже некого позвать. Сам же отпустил Тэхёна, никто его не кинется искать ближайшие сутки, и, может, его младший ассистент был прав, когда выразил сомнение относительно того, что прогресс с Юнги развивается слишком быстро… Но Юнги всё же отходит. Не сразу. Уже тогда, когда мыслями Чимин дошёл до совсем уж мрачных выводов, а глазами так и не сумел отыскать на столе какой-нибудь предмет, который поможет защитить себя. Юнги отходит, а Чимин как никогда чувствует искрящееся в воздухе напряжение между ними даже спиной. И оборачивается, только когда слышит, что безупречный сделал минимум три шага от него. Юнги не смотрит на него враждебно, и Чимин было думает, что расценил всё неправильно. Бывает, конечно, что они могут путать эмоции, выдавая знакомую реакцию на незнакомое обстоятельство, потому что не знают, как выразить себя иначе, и если бы не прилетевший сразу перед этим упрёк, он бы точно подумал, что это — одна из подобных ситуаций. Но Юнги всё равно смотрит на него обвинительно даже сейчас, скрестив руки на груди, нахмурив брови и сморщив нос, будто Чимин сделал что-то непозволительное. — И что тебя разозлило? — спрашивает мирно, когда понимает, что Юнги не торопится объясняться. И даже после заданного вопроса не торопится. Только смотрит в ответ с неприязнью, и Чимину думается, что эти гляделки не закончатся никогда. Он не намерен спускать всё на тормоза, будет сидеть до тех пор, пока Юнги не потрудится открыть рот, и даже сообщает ему об этом для верности: — Я подожду, — а после всё же смягчается, добавляя: — Я что-то сделал не так, да? Тебе это не понравилось. Это нормально — когда что-то не нравится, но нужно говорить об этом вслух. — Я сказал, — глухо. — О том, что я плохо знаю твои желания? — О том, что тебе неважно. Юнги очевидно не собирается упрощать ему задачу. Чимин озадаченно вздыхает и складывает руки на груди, силясь отыскать в лице напротив какую-то подсказку, но всё, что делает Юнги, — копирует его позу. — Почему ты так считаешь? — Отвратительный запах, — Юнги кривит губы, выражая высшую степень брезгливости, а когда его черты лица заостряются, и Чимин с полной уверенностью может сказать — он опять начал злиться, безупречный добавляет: — Прячешься от меня. О. Но как только он открывает рот, чтобы уже начать оправдываться — теперь точно понимает за что и, наверное, даже не будет спорить, что реакция себя оправдала, — Юнги опережает его. — Если знаешь мои желания, то почему делаешь так? Это специально? Если ты это намеренно… Руки Чимина на автомате взмывают в воздух, прося остановиться, потому что он не хочет позволить этой мысли развиться. Он видит, что Юнги неприятно об этом думать или тем более говорить, и Чимин услышал достаточно, чтобы сделать выводы и попытаться исправить ситуацию сейчас, когда для этого есть такая возможность. Зато теперь, если у него возникнут сомнения насчёт своей профпригодности, он может просто спросить Юнги: вот тот точно расскажет Чимину, какой из него учёный и где он таких видал. — Прости, — он вкладывает в свои слова всю искренность, на которую в целом сейчас способен, — я не подумал, и это точно не было специально. Не подумал с утра пораньше, что пользоваться парфюмом в работе с безупречными запрещено. На автомате попшикал себя, потому что за почти год без нового подопечного как-то привык пользоваться духами, раньше в этом запрете надобности не было, и сегодня у него просто вылетело из тупой башки, что нельзя. На поверхности они часто ориентируются по запаху. Гончие отчётливо пахнут падалью, острое обоняние помогает им учуять тех даже тогда, когда они не видны глазу, и Юнги наверняка воспринял его оплошность за попытку замаскировать свой запах. Поэтому он был так близко, принюхивался и, следовательно, разозлился, когда не нашёл того, что искал. Более того, эта реакция вряд ли бы была настолько бурной, если бы Чимин был чуточку умнее и использовал хотя бы какой-то другой парфюм, а не тот, в составе которого цитрус. Безупречные ненавидят этот запах: он для них слишком резкий. И радость от того, что Юнги послушал его просьбу отойти, гаснет тут же, когда Чимин понимает: это не потому, что Юнги решил внять чужим словам, а потому, что ему невыносимо было находиться рядом. Юнги обиделся. Точно обиделся и наверняка подумал, что Чимин под дурачка косит. И это понятно: Чимин всё это время не запрещал безупречному находиться рядом, вполне толерантно относился к попыткам вторгнуться в личное пространство, потому что это — тоже часть процесса, не ограничивал в перемещениях, не накладывал строгих запретов, а когда нужно было — использовал слова. Он бы тоже обиделся, если бы перемена была столь внезапной и больше походила на попытку наказать, хотя предпосылок для этого не было. Тем не менее они есть сейчас. И даже если он проебался, это не повод реагировать вот так и пугать его до чёртиков. Он находит в ящике стола мокрые салфетки, убеждается, что те на спирту, — вряд ли Юнги будет против надышаться спиртом, — и наскоро протирает шею и запястья под пристальный взгляд со стороны. Он ожидает ответных действий, и его не заставляют ждать — безупречный делает шаг в его сторону ровно в тот момент, когда последняя салфетка летит в мусорку. Как бы не так. — Стой где стоишь, — предлагают ему. Чимин не пытается больше говорить с ним приказным тоном, но строгость в голосе оставляет. Так, чтобы Юнги понял: проебались они вместе, но он — всё же больше. — Я ошибся, ты прав. Тем не менее это не повод показывать силу. Хочешь, чтобы я тебя понял, используй слова, или хотя бы жесты. А если ещё раз попытаешься напугать — отправишься в бокс. Ясно? — Но я… — Не хотел, я знаю, — соглашается миролюбиво. — А я не хочу, чтобы ты подходил ко мне ближе. Юнги от этого заявления меняется на глазах, потому что Чимин точно знает, куда давить. И он не скрывает того, что знает: Юнги нравится находиться рядом. Обусловлено ли это новым окружением или является личным предпочтением, отдаёт ли безупречный себе отчёт или действует на каких-то подсознательных инстинктах — неважно. Пока это не вредит самому Чимину, он не против, тем более что это едва ли не единственный на данный момент вариант наказания для него. Но всю степень своего бедственного положения безупречный осознаёт только тогда, когда Чимин добавляет: — Не подходить — значит никакого совместного душа сегодня. Взгляд Юнги тухнет сразу, а после и вовсе падает в пол тяжёлым камнем. Кажется, Чимин только что разбил ему сердце.

***

Чимин едва не приговаривает только выздоровевшее плечо ещё раз, когда влетает в кабинет на всех парах и только чудом умудряется не вписаться в дверной косяк. Он безбожно опаздывает, а в приёмной, как назло, ни одной живой души. Он ждёт пару минут, наматывая круги вокруг маленького письменного стола, за которым должен сидеть секретарь, но по закону подлости того нет на месте примерно никогда. Ещё ни разу за несколько лет работы на этой базе он не застал того на своём законном месте. Чимин кидает обречённый взгляд на настенные часы, которые показывают, что опаздывает он уже на целых десять минут, а потом, немного поторговавшись с собой, всё же сдаётся и стучит в дверь кабинета, прихватив с собой чашку свежесваренного кофе, благо как раз это в приёмной генерала имеется всегда, нерадивый секретарь хоть тут не подвёл. — Войдите! — звучит глухо с той стороны, и Чимин немедля протискивается в кабинет, опасливо вертя головой по сторонам. Он бы не хотел отвлекать генерала, если тот занят. — Чимин! Давно не видел, заходи! Генерал Ким звучит радушно, и Чимин тоже улыбается учтиво, ставит на его стол кружку с кофе, появление которой генерал оценивает весёлым цоканьем, а после указывает в сторону стула по другую сторону стола, за которым сейчас сидит. Чимину очень не хочется здесь задерживаться, но отказывать ему не хочется ещё больше. Особенно если учесть, что он обязан генералу собственной карьерой. Поэтому он скромненько присаживается на краешек и кладёт отчёт перед собой. — Возвращение в рабочий строй прошло удачно, так понимаю? — генерал берёт отчёт и бегло пробегается взглядом по первым страницам. Вообще-то он не участвует непосредственно в исследованиях, но любит быть в курсе происходящего, особенно если это касается потенциально опасных существ, которых учёные притаскивают на базу, а за неё генерал отвечает головой. Поэтому Чимин появляется здесь раз в одну-две недели, в зависимости от того, какие есть новости, чтобы поделиться успехами. Или наябедничать. Именно благодаря генералу Киму он получил собственную лабораторию, когда в красках рассказывал, почему они с Барымом больше ни при каких обстоятельствах не могут находиться ближе, чем в десяти метрах друг от друга. Именно генерал дал добро на то, чтобы Хосок занимался тренировкой безупречных, потому что раньше этой должности на базе вовсе не существовало. И именно он, выслушав события девятимесячной давности, не уволил его, а просто дал небольшой отпуск. Младшего ассистента, правда, навязал Чимину тоже он, но по сравнению со всеми услугами, которые генерал уже ему оказал, эта просьба оказалась терпимой по своей катастрофичности. — Я как раз шёл, чтобы посмотреть первую тренировку. Генерал Ким поднимает взгляд на часы, задумчиво сообщая: — Опаздываешь, Чимин. — Да, генерал Ким, я поэтому и не стал дожидаться секретаря… — Я же просил обращаться по имени. Чимину, как и всегда, неловко от такой просьбы. Если с Чонгуком, который старше его всего на три года, он может позволить себе подобную вольность, то в этом случае чужая просьба даётся с трудом — генерал старше его на целых двадцать лет, а в профессиональном плане между ними и вовсе пропасть. — Да, Намджун, — тихо блеет себе под нос, мечтая, чтобы его побыстрее отпустили, а ещё лучше — выгнали пинками под зад. Этот способ запустит его прямо на тренировочную площадку на два этажа ниже, и бегать по лестницам не придётся. — Прогресс социализации идёт быстрее, чем я предполагал. — Я вижу. Ещё недели не прошло, а ты уже отпустил его на тренировку. Хорошо себя ведёт? Если не учитывать вчерашнюю ситуацию, то даже слишком хорошо. Иной раз ему даже начинает казаться, что Юнги его жалеет. Не в плане, что он испытывает к нему сочувствие — это исключено, а в том, что он ведёт себя не совсем типично. Если сравнивать его со всеми предыдущими подопечными Чимина, он выделяется на их фоне уж совсем явно. Юнги не перечит. Делает так, как его просят, в девяносто процентах случаев из ста, а такой исполнительностью даже не каждый человек может похвастаться. Чётко следует установленному Чимином расписанию, без вопросов складывает книжки обратно на полки, потому что однажды Чимин указал на это — и с тех пор безупречный тщательно заботится о том, чтобы не оставлять после себя беспорядок. Он не пытается специально вывести на эмоции или поставить в некомфортное положение. Другими словами, делает всё возможное для того, чтобы его нахождение рядом с Чимином было лёгким и непринуждённым. И сам Чимин пока что не совсем понимает, для чего Юнги ведёт себя таким образом. То, что это делается специально, — факт. То, что Юнги пытается упростить ему задачу, видно невооружённом глазом, и дело даже не в том, что сам он выглядит как кто-то, кому достаточно лишь поднять руку — и перед ним склонятся в поклоне. Юнги ведёт себя так, будто уже знает, что своим появлением здесь создаст массу проблем, и не хочет заранее тревожить Чимина. Он отпустил Юнги сегодня на тренировку именно за тем, чтобы посмотреть на его взаимодействие с остальными, чтобы убедиться — безупречный такой покладистый далеко не со всеми. — Уже разговаривает, — обтекаемо сообщает Чимин, — вполне дружелюбен и любознателен. Задаёт много вопросов, я давно не говорил так много. — Уже разговаривает? Быстро он, — Намджун удивлённо хмыкает. — Хорошая работа, отпуск пошёл тебе на пользу. Чимин ограничивается короткой улыбкой, надеясь, что выглядит она не слишком кривой. Ему не нравится, что генерал поднимает эту тему, как и то, что на ней по-прежнему зациклен Чонгук, когда Чимин просто старается забыть и двигаться дальше. Но если второго он ещё может осадить, то указывать Намджуну чревато. И раз уж он уже здесь… — Можно спросить? — Ты уже. — Ну да, — Чимин сразу тушуется под внимательным взглядом, — но это не совсем по теме. Вернее, по теме, но не факт, что Намджун вообще в курсе. А вдруг он сейчас кого-то подставит, учитывая, что этой информации нет в свободном доступе? Генерал Ким кивает, предлагая продолжить. — Что вы знаете о Содружестве? Намджун выдаёт протяжное «ммм», а после вскидывает глаза в потолок, о чём-то задумываясь на долгих пять секунд. Чимин даже начинает неосознанно ёрзать на стуле, полагая, что такая долгая пауза обязательно нужна, когда хотят сообщить огромный такой секрет, но в ответ получает только: — Ничего особенного, — облом, — а что тебя интересует? — Хосок сообщил мне, что пару лет назад туда отправили экспедицию безупречных, чтобы оценить пригодность жизни сектора, — говорит, внимательно всматриваясь в спокойное лицо напротив в попытке определить, знает ли об этом Намджун, — и он сказал, что они наткнулись там на поселение безупречных. — Да, припоминаю что-то такое. — Но об этом нет отчётов. — Потому что отчитываться было не о чём. Содружество к жизни непригодно, там много гончих, не было смысла начинать зачистку местности, потому что жить там всё равно нельзя. — А как же то поселение? Его не пытались спасти? — Мы не занимаемся спасением безупречных, — отвечают ему мягко. — Я понимаю, что ты очень серьёзно относишься к своей работе, но у нас всё же другие цели. Мы не можем спасать кого-то, пока не в состоянии защитить самих себя. К тому же кто сказал тебе, что их нужно было спасать? — Вы же сами сказали, что Содружество кишит гончими. — Тем не менее это не повод, — Чимин на это только возмущённо вскидывает брови, на что генерал тут же тормозит его искренний порыв начать спорить движением руки. — Без преждевременных выводов. Они — обособленное общество, со своим порядком. То, что мы забираем в программу отдельных особей, которые живут особняком, не значит, что нам нужно соваться в уже сформированную среду и пытаться навести там свои порядки. Тебе бы понравилось, если бы кто-то пришёл в твой хаб и начал рассказывать как тебе жить? — Если бы при этом мне спасли жизнь — да. Генерал на это понимающе кивает, а после откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди, а после невесело добавляет: — Ты лучше всех знаешь, что только этим обычно не ограничивается. И всё же. У них есть оружие, есть армия. Они могли бы хотя бы попытаться зачистить ту местность по мере своих возможностей. Правда, с одним он всё же согласен — не факт, что гончие стали бы единственными их противниками. Но его интересует даже не это. — Таких поселений много? — Нам известно о нескольких, — уклончиво. — И я советую тебе не распространятся об этом, чтобы у других не сложилось неправильное впечатление о нашей деятельности. «Несколько». Это по крайней мере пять, а то и десять. Может, даже двадцать, учитывая, что территория их страны немаленькая. Они базируются в местах, где раньше проживали люди? А что, если в Содружестве ещё каким-то чудесным образом остались люди? Туда ведь так и не вернулись, чтобы убедиться в том, что после эвакуации не осталось выживших. А вдруг выжившие и есть безупречные? У Чимина кругом голова идёт от всех вопросов, но ни один он больше не решается задать Намджуну.

***

— Ты опоздал, — констатирует Чонгук, когда Чимин влетает на узенький балкончик второго этажа тренировочного зала. Под ними — арена, а с этого балкона открывается отличный вид на всех собравшихся внизу, но как только Чимин бросает взгляд вниз, напрочь игнорируя замечание капитана, то сразу понимает, что что-то идёт не так. Во-первых, первым делом он смотрит на Юнги, который стоит у дальней стены зала, подпирая ту спиной. Это бы не было так странно, если бы все остальные безупречные, которых пригнали на сегодняшнюю тренировку, не стояли бы отдельно от него. И это не случайная расстановка, они намеренно стоят поодаль. Но Чимина это интересует в последнюю очередь, потому что какого хера среди собравшихся внизу он видит Тэхёна?! — Чонгук, что за херня? — резонно возмущается он. — Почему там Тэхён? — Сам захотел, — равнодушно отзывается тот. — Ты, блять, прикалываешься? — взвизгивает Чимин, чем привлекает внимание нескольких безупречных внизу, которые поднимают на него головы. — Я не его нянька, — слышит себе в спину, пока сам рысцой спускается на первый этаж по винтовой лестнице. Когда он наконец-то добирается до своего младшего ассистента, растолкав для этого стоящих плотной группой безупречных Барыма, Тэхён от радости видеть хотя бы одно знакомое, понимающее лицо, едва ли не рыдает. Он испуганно жмётся к двери в раздевалки, прижав к груди блокнот с ручкой, и как только Чимин протягивает к нему руку, Тэхён в два коротких шага преодолевает оставшееся расстояние, пряча лицо у него на плече. — Трогал кто? — интересуется он тихо, скорее для проформы. Знает, что нет, потому что сверху за всем наблюдает Чонгук, а снизу — Хосок, но оказаться впервые на тренировочной площадке в самом эпицентре всё равно страшно. Тем более на «чужой» стороне. «Чужая» сторона — сторона Барыма. Это условное разделение, которого придерживаются все безупречные на тренировках и вне их. У Барыма в подчинении свои подопечные, у Чимина — свои, и они взаимодействуют друг с другом исключительно в зале или в кафетерии. В остальное же время живут отдельно, общаются в своих группах и открыто выражают неприязнь друг к другу ровно так же, как делают это сами учёные, когда всё же приходится столкнуться лицом к лицу. Чимин специально никого не науськивает, но знает, что так делает Барым. То, что его безупречные иногда вполне открыто могут позволить себе вольное поведение по отношению ко всем, кто не входит в их группу, — факт, и очень хорошо это видно сейчас, когда Чимин, стоя на «чужой» стороне, слышит весёлые, надменные хохотки и перешёптывания за своей спиной. — Рты закрыли, — рявкает в их сторону, а сам подталкивает Тэхёна в сторону лестницы. — Кто тебя надоумил? — Барым сказал привести его безупречных и стоять внизу, — жалобно лепечет Тэхён, а потом испуганно ойкает и вжимается в Чимина сильнее, от страха схватив того за рукав халата, когда один из безупречных намеренно толкает его плечом, когда они проходят мимо. Чимин едва сдерживается от того, чтобы толкнуть в ответ, потому что какого хера — это же ребёнок, но умом понимает, что на провокацию отвечать смысла нет. У Барыма несколько новичков в этом месяце, у Чимина — один таинственный Юнги, с которым совершенно непонятно, что делать, и он боится, что это положит начало стычке, в которой окажется Тэхён, которого он пока ещё не успел отвести на безопасное расстояние. Поэтому он игнорирует, но провожает надменную ухмылку безупречного испепеляющим взглядом. — Иди наверх и влепи капитану Чону смачную пощёчину, — напутствует Тэхёна, когда они добираются до лестницы, и уже было собирается вернуться к тем безупречным, чтобы популярно объяснить в чём те не правы, но с разворота натыкается на Хосока. И тут же высказывает всё, что о нём думает. — Где ты лазишь? — шипит возмущённо. — У тебя неопытный лаборант на площадке. Скажешь, не заметил?! — Заметил, — подтверждают глухо. — Не моя зона ответственности. Чимину нечего на это ответить, потому что Хосок прав. Его дело — следить, чтобы тренировки проходили по возможности безопасно. Дело Чонгука — оценивать успехи новичков. Дело Чимина — наблюдать за прогрессом своего подопечного, а дело Барыма — убиться нахуй о ближайшую стену, иначе Чимин сделает это сам, когда увидит того в следующий раз. Они не вмешиваются в рабочие обязанности друг друга, но это не мешает Чимину злиться на то, что никто здесь не удосужился включить голову и понять, что Тэхён просто пытался делать так, как сказал старший коллега, не зная о последствиях своего решения. У них нет разделения безупречных на группы. Здесь есть такие, как Юнги или барымовские идиоты, которые ещё только на первом этапе адаптации. Есть те, кто работает на базе полноценно и входит в основной состав. Первые не понимают вторых, вторые не церемонятся с первыми, в моменте это может очень быстро выйти из-под контроля, и в таких ситуациях лучше находиться подальше. Сейчас в зале находится двадцать голов, по десять с каждой стороны, и если своей стороне Чимин доверяет хотя бы в том, что они будут действовать с учётом нахождения здесь самого Чимина, то Тэхён для них просто безымянное мясо. У него ни репутации, ни заслуг, ни даже именного бэйджика с указанием должности, потому что ещё месяц он на испытательном сроке. — Ладно, — произносит на выдохе, пытаясь унять поднявшуюся в груди волну возмущения. Он бросает взгляд себе за спину, где безупречные за неимением дальнейших распоряжений разбрелись кто куда: кто-то у стойки с гантелями, некоторые сбились в кучки, о чём-то тихо переговариваясь, и только сейчас вспоминает, что всё это время здесь был и Юнги, который успел перебраться ближе, но всё так же находится отдельно от других. — Уже заметил? — интересуется Хосок, когда замечает куда направлен взгляд Чимина. Юнги смотрит на них, но не на самого Чимина, а куда-то между ним и Хосоком. — Что скажешь? Он хотел сначала поговорить с Чонгуком, но раз первым на его пути попался именно Хосок, то почему бы не узнать сразу от него. Он опять поворачивается спиной к безупречным, но ощущение, что Юнги где-то там по-прежнему сверлит его взглядом, не исчезает. — Сразу не приняли, — подтверждают его опасения. — Не боятся, но вступать в контакт не хотят. — Так ведь всегда бывает, — Чимин неопределённо пожимает плечами, не понимая, с чего вдруг Хосок решил заострить внимание именно на этом. Первое время они всегда сторонятся новеньких, он не видит в этом ничего особенного. — С ним что-то не так. — Всё с ним так, — мгновенно ощетинивается Чимин, будто оскорбили лично его. И вообще, с каких пор Хосок начал делиться собственными умозаключениями вместо сухих фактов? Он вообще спрашивал о успехах в тренировках. — Тогда почему он смотрит так, будто хочет меня убить? Чимин смотрит вопросительно. Сначала на Хосока, а потом на Юнги за спиной, который не поменял ни позы, ни выражения лица, зато преуспел в искусстве убийства глазами. От того, насколько тяжёлым и мрачным оказывается взгляд, с которым встречается Чимин, у него по спине ползут мурашки. И он догадывается о причине такой реакции быстрее, чем хотелось бы. Дело в том, что со вчерашнего дня между ними пробежала кошка. Жирная такая, чёрная, как и глаза безупречного, и Чимин с утра даже подумывал о том, чтобы поддаться искушению и снять запрет на приближение, но в итоге не стал. Как следствие — Юнги запрещено подходить к Чимину, зато Хосок, другой безупречный, стоит сейчас достаточно близко, и на него этот запрет не распространяется. Вчера, когда угроза остаться без душа — или без компании в душе, сам душ он ведь не запрещал, — стала слишком реальной под вечер, Юнги расстроился вконец. Ушёл в бокс незадолго после того, как Чимин высказал свои претензии, и не показывал носа аж до глубокой ночи, пока учёный всё же не сдался и не ушёл отсыпаться к себе в комнату. Ему стоило больших усилий, чтобы не подойти и не приголубить безупречного, тем самым показав, что всё хорошо, а это — вынужденная мера, но сам он посчитал, что это полностью дискредитирует его как хорошего и принципиального куратора, тем более на вчерашние нападки он всё ещё обижен. Ещё ни разу за свою карьеру ни один безупречный не высказывал сомнений относительно его компетентности. Кто Юнги вообще такой, чтобы рассказывать ему как работать? И ему вот что интересно: если бы он ответил на задирки того безупречного минутами ранее, посчитал бы Юнги это достаточно веской причиной, чтобы нарушить запрет? Или шёл бы до конца? — Думаю, тебе стоит отойти, — кидает Хосоку. — Думаю, тебе стоит разобраться с этим, — парируют в ответ, чем заставляют Чимина вопросительно выгнуть бровь. Но шаг в сторону он всё же делает. — Если мне придётся звать тебя каждый раз, просто чтобы он обратил внимание на происходящее, у нас будут проблемы. — Совсем не реагирует? — догадывается он. — Вообще. За те двадцать минут, что тебя не было, мы успели только посмотреть ребят Барыма, а твой ни в какую. Команд не слушается, других не замечает. Чонгук дважды наорал на него, когда тот отказался от спарринга, но ему всё равно. — Навязать спарринг не пробовали? Хосок на это только возмущённо хмыкает: — Чимин, ты его видел? — это он про физическую форму. — Боюсь, если ему что-то навязать — потом не отделаешься. Я рад, что он хотя бы смотрит на меня сейчас, пусть это немного и страшно. Чимин видел. В душе насмотрелся и на широкую спину, и на кубики пресса, и даже на косые мышцы внизу живота, хотя именно туда старался смотреть поменьше, но это сложновато, когда безупречный сделал своей целью демонстрировать собственную наготу минимум дважды в день, а теперь ещё и обиделся на то, что без зрителей остался. Точно ведь обиделся. Чимин коротко вздыхает, думая о том, что теперь просто вернуть совместный душ окажется недостаточно. Но раз безупречному так нужны зрители, то ладно. Он именно за этим сюда пришёл. — Поговори с ним, — предлагает Хосок, — а то мы овсянки не сварим. — Каши не сварим, — поправляет на автомате, не особо задумываясь о том, откуда Хосок вообще знает эту фразу. — Там не конкретно овсянка, просто каша. — Хоть рис. Поговори. Да понял он уже. Будет ему воспитательная беседа в стиле «я тебе душ, а ты мне будь хорошим мальчиком и слушай других дядь». — Начинайте по команде, — бросает Хосоку, а сам поднимается обратно на балкон, где уже на автомате кидает на Чонгука предостерегающий взгляд. — А я… — Цыц. — Но как же… — Ни слова, Чон. — Так может… — Заткнись, — советует по-дружески, а после достаёт из брошенной на пол сумки планшет, который оставил здесь, когда кинулся спасать младшего ассистента. Ему же он этот планшет и суёт в руки, распоряжаясь: — Показатели сними. На него непонимающе лупят глаза. — Серьёзно? Барым послал тебя вниз, но не сказал, что при этом нужно делать? — Следить сказал, — Тэхён строит невинную мордашку. — По монитору следить, — он открывает в планшете программу и указательным пальцем тычет в столбик с цифрами. — На нём сейчас браслет, который снимает показатели. Это нужно для того, чтобы знать базовые значения и иметь представление о том, с чем нам придётся работать. Визуально мы уже знаем, что он хорош, но нам нужно понять, насколько он хорош при интенсивных физических нагрузках. И, оставив Тэхёна разбираться с чудесами техники, складывает руки на металлических перилах балкона, обращаясь теперь к Чонгуку. — Я обязательно наору на тебя, но не при свидетелях, — сообщает ему любезно. Капитан Чон этой угрозой впечатлён настолько, что даже не может удержаться от самодовольной ухмылки. А потом и вовсе наклоняется к нему ближе, интересуясь: — А ты уверен, что нам теперь можно оставаться наедине? Судя по настроению твоей псины, у тебя теперь обязательства, — он кивком головы указывает вниз, где Юнги так и не отвёл взгляда от Чимина. Хосок прав. В масштабе лаборатории он не придавал этому значения, потому что там они были вдвоём. При наличии трёх десятка людей гиперфиксация безупречного на нём бросается в глаза, даже если усиленно её игнорировать, и это объективно настораживает. — Не выдумывай, — бросает просто. — Командуй уже. Посмотрим, на что он способен. — Юнги, в центр! Безупречный отрывается от стены в ту же секунду. Он прогуливается до центра зала неспешной походкой, а потом замирает в ожидании, запрокинув голову в сторону балкона и заведя руки за спину. То, что для него это представление, понятно и так. Он откровенно красуется, в позе читается отрешённая незаинтересованность ко всему происходящему, на губах — насмешливая улыбка, будто он вообще не понимает, для чего это всё, когда он одним своим присутствием здесь уже доказал, что оказывает всем великую честь посмотреть на него в деле. И это не может не отзываться в Чимине искренним восторгом глубоко внутри. Будь он чуточку наивнее, то уже бы уверовал, учитывая, что безупречный делает абсолютно всё для этого. Играет с ним в хорошего полицейского наедине и не стесняется показать, что даже при наличии таких неудовлетворительных факторов, как присутствие остальных, он всё ещё намерен отделять котлеты от мух. Чимин — котлета. Сочная, румяная котлета для Юнги. — Ну давай, — он шепчет себе под нос, оценив брошенный ему лукавый взгляд исподлобья, — покажи себя, раз хочешь, чтобы я смотрел. И Юнги на демонстрацию не скупится, как только звучит команда Чонгука: «Начинаем!» У них нет цели кого-то покалечить, и даже несмотря на то, что сейчас на Юнги нападают гурьбой — кто-то со стороны, а некоторые и вовсе из-за спины — правило универсальное для всех: если оказался на лопатках, подниматься больше нельзя, иначе они бы провели здесь часов пять. Вымотать безупречного обычным рукопашным боем сложновато, даже если целей много, поэтому первые несколько раундов они фиксируют скорость реакции. Смотрят на то, как Юнги владеет собственным телом и ситуацией. Чимин даже не замечает, как закусывает от волнения кончик большого пальца, когда понимает: владеет идеально. Быстро ориентируется, оценивает окружающую обстановку, первыми отправляет на пол тех, кто уже выдохся за несколько кругов, а более резвых и шустрых оставляет на десерт. Всё пространство зала становится сплошным полем боя, потому что если некоторых уложить на лопатки легко, с остальными приходится повозиться, и в такие моменты никому не хочется стоять на пути двух распалённых безупречных. Именно за это Чимин и переживал, когда нашёл Тэхёна внизу, потому что одно дело, слышать об их жестокости, другое — видеть собственными глазами, что они и правда не жалеют ни себя, ни других. А ведь это только тренировка, в случае реальной угрозы ставки взлетают до небес. Когда Чонгук командует: «Всем разойтись!» Юнги как раз держит одного из безупречных за горло на расстоянии вытянутой руки, оторвав от пола на несколько сантиметров. И пропускает отданную капитаном команду мимо ушей. — Юнги, я сказал, мы закончили! — громче повторяет Чонгук, а Чимин уже знает, что слушать он будет не капитана. Потому что в его руках сейчас болтается тот самый безупречный Барыма, который пытался спровоцировать Чимина, и что-то подсказывает ему, что это очень неслучайная случайность. Особенно, когда Юнги поднимает на него выжидательный взгляд, проверяя: да, на него всё ещё смотрят. Очень внимательно смотрят. Относится ли Чимин ко всем безупречным одинаково? Нет, это невозможно. Он искренне желает добра каждому, но не тешит себя иллюзиями относительно того, что они приходят сюда белым листом, на котором он может рисовать всё, что вздумается. Где-то ему позволят, где-то дадут отпор. Золотое правило нравственности работает не всегда. Не со всеми получается договориться полюбовно, хоть он и старается, не всех можно урезонить даже через физическое насилие, а некоторые ищут его специально. Нельзя сказать «Ты попал к Барыму, значит, тебе не повезло», потому что и он не Бог. Так же, как Чимин не может заставить Юнги перестать самонаводиться на него всякий раз, когда видит — Чимин не просил, это не его инициатива, — кто-то выбирает цепляться к более слабым. Юнги бы тоже мог, потому что здесь все слабее него, но ему не нужно демонстрировать это при любом поводе. И Чимин не может его за это не уважать. Как и не может не кивнуть благосклонно. Хватка на шее безупречного разжимается в ту же секунду, и он с глухим хлопком приземляется на колени. Юнги собой доволен. Угодил. У Чимина в животе ворочается что-то странное — гордость вперемешку с садистским послевкусием отмщения, и ему приходится с силой прикусить нижнюю губу, чтобы немного прийти в себя, а в следующую секунду обратиться к Чонгуку с победным: — Хорош, да? Только Чонгук радоваться не спешит. Вместо этого он поджимает губы на пару секунд, будто пытается не дать сорваться первому, что пришло ему голову, и добавляет неохотно: — Да, — кисло, а уже в следующую секунду: — Не хочешь отдать его Барыму? — Чтобы он сделал из него машину для убийств? Нет, спасибо. — Я не думаю, что ты справишься, — честно. — Как хорошо, что тебе в целом не нужно думать о том, что не имеет к тебе отношения, — даже не скрывает едкой интонации в голосе, потому что чужие слова всё же задевают. Это второй раз за сутки, когда Чимину тычут под нос какими-то беспочвенными аргументами. — Как хорошо, что успокаивать тебя всё равно буду я, — Чонгук не отстаёт в язвительных издёвках, а после обращается к Тэхёну, о существовании которого Чимин и вовсе позабыл, пока восхищался слаженными действиями безупречного: — Одуванчик, смойся. Нам с твоим шефом нужно пошептаться. И как только младший ассистент исчезает из помещения, будто только этого и ждал, Чонгук возвращает серьёзный взгляд на Чимина. — Что? — угрюмо спрашивает тот. — Это ты мне скажи — что? Что я только что видел? — Не понимаю, о чём ты, — иногда упасть на дурачка получается. К счастью, у Чимина миловидная внешность, и если надуть губы до румяной пампушки — получится умаслить Чонгука, но… — Хватит. Или не получится. Чимин разочарованно закатывает глаза. И готовится получать выговор. — Ты играешь в опасную игру. — Да нет никакой игры, — вздыхает он устало. — Нет её. Он хочет моей реакции — я даю реакцию. Ты же знаешь, что первые дни так бывает. Он себя контролирует. — А ты себя контролируешь? — логично интересуется Чонгук. Чимин знает, на что тот намекает, ему не нужно об этом говорить. Но Чонгук говорит всё равно: — Потому что я пойму, если тебе захочется посидеть на его члене, правда пойму. Так. Всё. Он больше не намерен это слушать. Но Чонгук, кажется, всё ещё намерен высказать свои опасения, потому что как только Чимин делает попытку двинуться в сторону выхода, его руку цепко хватают и тянут к себе. Он не пытается вырваться, но почему-то на автомате кидает взгляд вниз, убеждаясь, что все безупречные уже ушли в раздевалку, и этого никто не увидит. Он не увидит. Чонгук озвучивает подкрадывающееся со спины подозрение неумолимо: — Его здесь нет. — Мне всё равно. — Нет, не всё равно. Может, я не учился этому, как ты, но тоже работаю с безупречными и прекрасно вижу, что тебе это нравится. То, как он ревностно реагирует на тебя. Как пытается угодить. Он буквально показал тебе сейчас, что стоит указать пальцем — и он принесёт голову твоего обидчика на блюдце. Чимин качает головой и сам не замечает, что его губы в этот момент кривятся от того, что сказанное резонирует глубоко в душе. — То, что он не представляет опасности конкретно для тебя, не значит, что в такой же безопасности остальные. Если ты решил завести себе цепного пса в надежде, что больше тебя никто не тронет, не забывай о том, что через месяц его здесь уже не будет. Чимин выдёргивает руку, потому что теперь точно вознамерился уйти, и тут же морщится от боли в запястье. Оказывается, капитан Чон держал его сильно, только за внутренним возмущением от услышанного он не заметил. Но прежде. — Тебя же так волнует чужая безопасность, — замечает он саркастично. — Так волнует, что не дай бог появится кто-то, кто начнёт защищать меня. Как же так, безупречный, которого я подпустил к себе ближе, чем тебя. Как ты мне тогда сказал? — он задумывается на секунду, игнорируя предостерегающий взгляд. — Нечего было задницей вилять? — Чимин, — рычат на него. — Потому что куда мне до тебя, да? — продолжает он, выплёвывая слова в лицо капитана. У него накопилось, он не спорит. И даже не пытается контролировать то, с каким наслаждением он сейчас макает зарвавшуюся макушку капитана в грязь. — Тебе ведь можно совать член в их глотки, а если речь обо мне, то я просто виляю задницей. Только знаешь что, Чонгук? — он поддаётся ближе, чтобы прошептать на ухо: — Если он прижмёт меня к стене — я, так уж и быть, получу от этого наслаждение. Он хотя бы красивый. И, круто развернувшись на пятках, выходит из помещения.