Безупречный

«— Глупое животное! — кричал Фрейд. А медведь продолжал двигаться, всякий раз проезжая под тентом для вечеринок и никогда не сбивая поддерживающих столбов, не переворачивая накрытые белыми скатертями столы и не сталкиваясь с баром. Официанты бежали за ним вдогонку по лужайке. Теннисисты весело приветствовали это зрелище, но когда медведь подъезжал поближе к корту, прекращали свою игру. Может быть, медведь знал, что он делает, а может, и нет, но он никогда не врезался в живую изгородь и не ехал слишком быстро; он никогда не сворачивал к пристани и не пытался заехать на борт яхты или рыбацкой лодки. А Фрейд всегда успевал поймать его, когда возникало ощущение, что гости уже сыты этим зрелищем. Фрейд взгромождался на мотоцикл позади медведя и, толкая его широкую спину, возвращал медведя и «Индиану» 1937 года выпуска обратно на лужайку. — Итак, несколько приемов мы отработали! — кричал он толпе. — Конечно, омлет не без мух, но nicht беспокойтесь. Не успеете оглянуться, как он будет делать все без сучка и задоринки! Таково было представление. Оно никогда не менялось. Это было все, чему Фрейд научил Штата Мэн; он уверял, что это все, чему медведь смог научиться. — Не лучший медведь, — говорил Фрейд моему отцу. — Я достал его, когда он был слишком уж стар. Думал, что сойдет. Он был послушным, как детеныш. Но на лесопилке его ничему не научили. Во всяком случае, у этих людей нет никаких манер. Они тоже просто животные. Держали медведя как домашнюю скотину; они его хорошо кормили, чтобы он не начал безобразничать, и просто позволяли ему болтаться по округе и бездельничать. Как и они сами. Думаю, у медведя и проблемы со спиртным из-за этих лесорубов. Сейчас он не пьет, я ему не даю, но он ведет себя так, как будто ему этого хочется — понимаешь, о чем я?» Тэхён драматично вздыхает и откладывает видавшую жизнь книгу в сторону. Её переплёт истрепался до такой степени, что от золотого тиснения названия не осталось и следа, а некогда острые углы теперь напоминают бахрому. Чимин её как мог подклеил, но каждый раз он с замиранием сердца наблюдает за тем, как его младший ассистент бесцеремонно обращается с почти реликвией, гулко хлопая той о металлический стол, за которым они сидят. Тэхён не любит книги, а эту и подавно, потому что Чимин заставляет его читать вслух, пока сам методично просматривает сгенерированные компьютером отчёты. Это чтобы заполнить паузу и не отвечать на идиотские вопросы Тэхёна. Так его рот занят чем-то полезным, а не отвлекающей пустой болтовнёй. — Я читал эту главу позавчера, — замечает Тэхён. Чимин читал эту главу неделю назад, до этого — полтора месяца назад, а ещё ранее — в прошлом году, но он купил эту книгу за баснословные деньги у перекупщика, потому что физические копии больше не достать, а электронных у него навалом, и теперь готов слушать о похождениях Штата Мэн хоть каждый день. К тому же настроение сегодня какое-то лирическое. — Каждый должен заниматься своим делом, — Чимин равнодушно пожимает плечами, слушая очередной тяжёлый вздох со стороны. Он практически слышит, как его ассистент в сердцах кроет его матом за то, что вместо исследований его заставляют читать глупые книжки, но кто на что учился. Чимин выучился на учёного, а Тэхён — пока что только на аудиосопровождение любимой книги. — Я — младший ассистент, и меня приставили к тебе для помощи в исследованиях, — возражает Тэхён. Ну вот опять. У них подобные разговоры происходят по десять раз на дню, и Чимин уже устал объяснять, что помощь в исследованиях ему потребуется ровно тогда, когда исследования начнутся. — Ты видишь кого-то в боксе? — он кивком головы указывает себе за плечо. Тэхён отрицательно качает головой. — Тогда всё, чем ты можешь мне помочь, — это читать вслух мою любимую книгу, пока я занимаюсь делами. Недовольное цоканье заглушается пиликаньем кодового замка, а потом открывается раздвижная дверь. Чимин поднимает взгляд в сторону гостя и хмурится, когда обнаруживает там всего-навсего капитана Чона, который бросает ему: — Собирайся, мы его засекли. Чимину дважды повторять не нужно, да и единожды тоже не требовалось, он бы и сам догадался по тому, что Чонгук в полной экипировке, а значит, готовился выйти на поверхность. Чимин подлетает к шкафу и достаёт оттуда защитный костюм. Он уже пару месяцев не выходил на поверхность, потому что в этом не было необходимости, но руки помнят правильную последовательность: натянуть на себя защитные штаны поверх собственных и затянуть утяжками, полностью застегнуть верхнюю часть, надеть перчатки и спрятать манжеты под рукава. Он хватает в руки респиратор и отмахивается от Тэхёна, суетящегося вокруг в попытке вставить металлическую пластину в специальный отсек на груди. — Это охота, мелкий, нам не нужен дополнительный вес, — снисходительно поясняет Чонгук, всё это время подпирающий спиной дверь. И обращается уже к Чимину: — Сектор А13, восток. Засекли пятнадцать минут назад, сигнал стабильный. — Поверить не могу, что он наконец-то объявился, — взволнованно добавляет Чимин, хмурясь в сторону Тэхёна, который последовал его примеру и теперь тоже пытается натянуть на себя защитные штаны. — Куда-то собрался? — Как куда? — отвечает тот, стоя одной ногой в штанине. — Сами же сказали — объявился. — Ты не едешь. — Я — младший ассистент! — заученно нудит. Когда-нибудь Тэхён поймёт, что эта фраза, как и эта должность, не значит ровным счётом ничего, но не сегодня. — Мы позовём, когда соберёмся охотиться… Не знаю, скажем, на бабочек? — Чонгук довольно скалится, когда на эти слова Тэхён реагирует тяжёлым взглядом исподлобья. — На поверхности не осталось бабочек, — цедит он. — Тогда не позовём, — отрезает капитан и вновь обращается к Чимину: — Поехали. Я не собираюсь тратить на него целый день.

***

Чимин пытается высмотреть хоть что-то сквозь маленькое окошко внедорожника, бойко пробирающегося сквозь пустынные пейзажи. Радар показывает, что на сектор А13 надвигается песчаная буря, и ему бы очень не хотелось оказаться в её эпицентре. Он помнит последний раз, когда ему не посчастливилось встретиться с этим явлением на очередной вылазке, и тогда они застряли в машине на двое суток и чуть не отбросили коньки, когда получасовая поездка превратилась в борьбу за жизнь. Двигаться в таких условиях невозможно, потому что есть риск либо уехать ещё дальше от базы, либо посадить мотор в попытке победить природу. Сколько может продлиться песчаная буря, никто не знает. Иногда она проходит так быстро, что на неё даже не обращают внимания, иной раз может бушевать сутками, а то и неделями, поднимая в воздух целые массы песка и заметая солнечные батареи, от которых питается база. В любом случае это плохо. И им нужно поскорее добраться до места назначения, дабы не искушать судьбу. — Долго ещё? — спрашивает Чимин у Чонгука, который сидит в кузове напротив и проверяет магазин автомата. — Далеко забрался, — бесцветно отвечает тот, даже не подняв взгляда. — Видел радар? Он не двинулся с места с тех пор, как мы выехали. Сомнения Чонгука оправданы. Красная точка, указывающее местоположение, была неподвижной уже минут двадцать, и это могло означать две вещи: либо передатчик сломался, что бывает редко, и они проделали этот путь впустую, либо произошло что-то страшное. Вероятно, смертельное. Эти создания надолго не задерживаются на поверхности, а когда выходят, перемещаются так быстро, что угнаться за ними сложновато. В другое же время они прячутся под землёй, в занесённых песком обрушившихся зданиях, строят норы и укрытия. Глубоко, туда, куда сигнал передатчика бы не достал. Машина резко останавливается. Чимина от неожиданности легко трясёт, и он едва не слетает с лавки, в последний момент уцепившись за металлическую сетку, натянутую под потолком. — Дальше пешком, — оповещает водитель. Чимин мельком смотрит на радар, отмечая, что до назначенной цели чуть меньше километра, и следует за Чонгуком, который уже открыл двери кузова и теперь раскидывает руки в стороны и сладко потягивается, разминая затёкшие мышцы. Для него эта поездка — рутина, он не особо переживает и ещё меньше придаёт ей значения, а Чимин волнуется. Он полгода гонялся за их целью, практически потерял надежду на то, что однажды им удастся напасть на след, и совсем не думал, что это произойдёт именно сегодня. Последний раз передатчик мигнул два месяца назад на каких-то несколько секунд — они даже до выхода не добрались, как тот погас, — и с тех пор след прервался. Чимин натягивает на глаза очки и вылезает из машины следом за Чонгуком. Тот сразу вручает ему автомат, — в свойственной ему манере просто суёт оружие в грудь, и Чимину приходится спешно уцепиться в то руками, чтобы не уронить, — и выглядывает из-за угла бронированной машины. — Почему мы… — начинает было Чимин, как тут же в ушах шипит беспроводной наушник, заставляя осечься. Чонгук оборачивается к нему на секунду, — Чимин не видит его глаз, зато может наблюдать положение тела, которое резко подбирается, группируется и замирает в напряжении, — и жестом указывает куда-то в сторону. Чимин приваливается плечом к корпусу машины по другую сторону и следует примеру капитана, обращая взгляд вдаль, где виднеется наполовину засыпанные песком стены какого-то здания. Даже издалека оно кажется большим, на крыше стоит покосившаяся от непогоды и времени надпись, и Чимин предполагает, что это мог быть супермаркет. Но его беспокоит не величина площади, на которой им предстоит как можно быстрее отыскать цель, а два собакоподобных монстра, курсирующих вокруг постройки как акулы. — Там гончие, — шипит Чонгук в наушнике. — Цель мертва, нам нечего здесь делать. — Тогда почему они ведут себя так, будто что-то выжидают? — Какая разница? Передатчик не двигается, значит, цель мертва, либо не способна двигаться. Они ждут свежее мясо. Жара стоит невыносимая. Чимин возвращается за кузов, прячась в тени машины, и на секунду сдёргивает респиратор под подбородок, жадно хватая ртом сухой воздух. Радиационное облако сюда ещё не добралось, респиратор защищает скорее от песка и пыли в воздухе, поэтому он не боится за своё здоровье. Но боится, что Чонгук сейчас решит, что игра не стоит свеч, и они просто уедут обратно. Он — капитан, имеет все полномочия так сделать и даже отделаться без выговора, если Чимин накатает семистраничный отчёт — больше всё же жалобу — о том, почему они упустили цель. — Если он жив — нам нужно его вытаскивать. Ты видел его показатели, знаешь, что он нам нужен, — пытается говорить уверенно, игнорируя острые песчинки, осевшие на губах. — Там две гончие, — отвечает Чонгук, не поворачиваясь. — Хочешь рисковать так сильно из-за возможного трупа? — Хочу, — молниеносно. Чонгук вздыхает. Тяжело. Наушник надрывно шипит Чимину в ухо, и он нервным движением его выдёргивает. Ему очень нужна эта цель. Очень сильно нужно вернуть себе имя. Чонгук отвечает не сразу, где-то между молчаливыми мольбами Чимина к всевышнему и смирением с тем, что они сейчас просто вернутся на базу. — Я уведу их подальше. Рёв мотора и песок заглушат твои шаги, но всё же постарайся долго не возиться, — чёткие команды отзываются в его голове трепетной симфонией. И как хорошо, что на нём сейчас очки, иначе Чонгук имел бы удовольствие наблюдать, какой степенью благодарности наполнены глаза учёного. Может, Чимин бы его даже обнял сейчас, рискуя получить по роже. — Если он мёртв или тяжело ранен — немедленно лезь на крышу, не геройствуй. — Чонгук, я… — Чимин хочет рассыпаться в благодарностях в эту же секунду, потому что ему это очень важно. Капитан знает об этом, они не раз говорили о том, что если представится случай — Чимин вцепится в него зубами, но Чонгук не дурак. И какими бы друзьями они ни были, работа есть работа, и свои обязанности он знает слишком хорошо, чтобы пойти на поводу у чьего-то уязвлённого эго. Поэтому говорит: — Для протокола, я напишу в отчёте, что я был против инициации процедуры по отлову цели. Возможные жертвы будут на твоей совести. — Я знаю, — соглашается Чимин и расплывается в счастливой улыбке, которую тут же прячет за респиратором. Чонгук медлит ещё секунду, а после всё же хватается за металлическую перекладину лестницы, прикреплённой к кузову, и забирается на крышу внедорожника. — Прекрасно, — хмыкает Чонгук в наушник, припадая грудью к нагретой солнцем крыше. Ноги упираются в две буферные пластины, привинченные к крыше по обеим сторонам для более устойчивого положения, и передёргивает затвор автомата, звук которого поднимает в Чимине волну предвкушения. — А теперь беги. И Чимин бежит. Бросается к первому попавшемуся кургану, дожидаясь, пока внедорожник подъедет ближе к зданию, привлекая внимание гончих, а после огибает тот и устремляется прямиком к разрушенной постройке, краем глаза выцепляя две массивные фигуры, мгновенно бросившиеся на звук. «Гончие» — не какой-то отдельный вид, мутировавший из другого животного, они и есть какое-то животное. Чимин не может сказать, какое именно, потому что бежит так быстро, что в какой-то момент начинает темнеть в глазах, но и будучи в привычных лабораторных условиях, вряд ли бы смог с точностью определить, кем или чем гончая была до момента, когда мутировала. Это — собирательное название любого четвероногого животного, которое вследствие радиационной катастрофы превратилось в то, что преследует сейчас внедорожник, на крыше которого Чонгук пытается попасть в голову хотя бы одной из них. Они слепые — большая озоновая дыра выжгла не только растения, но и их глаза, — зато прекрасно слышат. В ходе эволюции их шерсть стала жёсткой, практически щетинистой, что помогает переживать суровые песчаные бури и не перегреваться на солнце, но даже без всего этого их кожный покров утолщён, они способны долгое время обходиться без еды и воды, пока пытаются найти остатки продуктов или трупы, погребённые под слоем песка. Гончие быстрые и ловкие, один на один обычному человек против такой не выстоять, и нужно пуль двадцать-двадцать пять, чтобы завалить такую махину. Чаще она добирается до тебя быстрее, чем ты успеваешь прицелиться. Но они не умеют высоко прыгать, и даже высота крыши машины, с которой сейчас отстреливается капитан Чон, достаточна, чтобы ненадолго их сдержать. Лет тридцать назад люди так и делали: спасались на крышах зданий и баррикадировали верхние этажи, чтобы гончая не добралась до них изнутри. Но в последние годы песчаные бури участились, и то, что раньше для гончей было недосягаемой высотой, сравнялось с землёй. Оставаться в высотках, отрезанных от всего мира, было так же небезопасно, как и выйти в пустыню и просто остаться ждать, гадая, что убьёт тебя первым: радиация, жаркое солнце, голод или всё же гончая. И тогда люди ушли под землю. Чимин с разбегу влетает в деревянную стену плечом, не очень грациозно приземляясь на колени, когда высушенная солнцем древесина крошится от напора, пуская его в тень магазина. Шума не боится, по отзвукам автоматной очереди вдалеке прикидывает, что гончие где-то в пятистах метрах от него. За шумом от выстрелов не услышат или подумают, что под натиском песка обвалилась очередная балка. И беспокойно оглядывается по сторонам, в облаке поднявшейся пыли силясь разглядеть хоть что-то в радиусе пары метров. Снаружи здание кажется больше, но внутри практически всё занесено песком. Он полагал, что обнаружит цель быстро, но пытаясь нашарить хоть что-то рядом с собой, не находит ничего, кроме больших насыпей и пустых металлических полок. Он старается двигаться тихо, кое-как протискивается между полок вглубь помещения, прислушиваясь к окружающим звукам. Иногда он очень жалеет, что в ходе эволюции обычному человеку не досталось абсолютно никаких прикольных свойств, по типу того же суперслуха. В таких местах единственное, что остаётся, — полагаться именно на слух в попытке понять: вот та балка, что опасно сейчас зависла над его головой, протянет ещё пару минут, пока он здесь прогуливается, или лучше бежать прямо сейчас? И если бы он имел суперслух, то наверняка смог бы уловить движение за спиной. Но он слышит только глухую автоматную очередь, отвлекается на попытку сориентироваться в пространстве, нервно протирает пыльные очки, всё ещё надеясь обрести видимость, и пропускает момент, когда где-то совсем рядом от него скрипит и ломается от чужого тяжёлого веса пенопластовая панель, упавшая с потолка. Под ногами их здесь немерено, Чимин по ошибке воспринимает сигнал об опасности за разрушительный результат времени — здесь всё держится на честном слове, — а когда всё же замечает движение в стороне, становится слишком поздно. Его толкают в сторону с такой силой, что глухое столкновение с ближайшей стеной заставляет разбросанные на полу панели завибрировать. Торчащие из стены штыки арматуры едва не вспарывают ему бок, и он в последний момент вытягивает руки и отталкивается, увеличивая расстояние между собой и ржавым металлом. Но и тем самым двигаясь ближе к незваному гостю, который обошёлся с ним так неприветливо. И который не собирается менять своего воинственного настроя, как только Чимин оборачивается, пытаясь оценить, откуда исходит угроза. Он быстро сканирует глазами фигуру, выцепляя ключевые моменты: кусок арматуры в руках, дикий, не сулящий ничего хорошего взгляд поверх повязки, закрывающей нижнюю половину лица, вторая рука прижата к боку. Он немного кренится в сторону, и Чимин цепляется взглядом за чёрно-красное пятно, которое пытаются закрыть ладонью. Ранен. И даже эта попытка напасть, скорее всего, далась ему из последних сил, потому что второй не следует. Чимин вскидывает руки раньше, чем успевает подумать, оставляя автомат одиноко висеть на плече, и говорит: — Я помогу. Он никогда не был к этим существам так близко, не в их естественной среде обитания. Обычно процедура отлова происходит совсем иначе: они не подходят близко, совсем не взаимодействуют с целью, а двух дротиков со снотворным достаточно, чтобы цель без сил свалилась где-то в пустыне или в таком же заброшенном здании. Пневматическое ружьё в этот раз осталось в машине, потому что больших надежд на то, что цель будет жива, Чимин всё же не возлагал. В боковом кармане штанов лежат два шприца со снотворным, но для этого нужно подойти ближе, а он не рискует, продолжая держать руки на весу, чтобы не провоцировать. Его даже не понимают сейчас, но прекрасно считывают интонацию и язык тела, поэтому он продолжает: — Сложный день, да? — кивком головы указывает на ранение. — У меня есть обезболивающее, могу дать. Чимин говорит тихо, но уверенно, в тоне его голоса проскальзывают заботливые нотки, которые наверняка не останутся без внимания. И эта забота вполне даже не мнимая, потому что фигура перед ним выглядит действительно жалко. На первый взгляд даже не скажешь, что он способен убить гончую голыми руками. Только с двумя не справился. Наверняка выбился из сил, хотя даже в таком состоянии дал Чимину понять, что способен справиться хотя бы с жалким человеком. Но он не нападает сейчас, хотя мог бы насадить его на арматуру и сделать человеческий шашлык, и у Чимина есть слабая надежда на то, что инстинкт самосохранения возьмёт верх над желанием убивать. Его задача — подойти ближе, чтобы иметь возможность вколоть снотворное. На это будет всего одна попытка, Чимину не дадут даже вздохнуть перед смертью, если поймут, что он блефует. И даже под действием снотворного ему нужно быстро убраться подальше в какое-нибудь безопасное место, дожидаясь эффекта, потому что одной дозы недостаточно, она подействует, но медленно. Сделать вторую ему точно не разрешат. И Чимин делает шаг вперёд. Затыкает ноющую от волнения дыру в груди, стараясь не выдать того, как страшно ему делать этот шаг — буквально в неизвестность, и из кипы информации, когда-либо изученной про этот вид, выцепляет самое важное, как ему кажется сейчас, — его бы уже убили, если бы хотели. Они сначала действуют, а потом думают, в уязвлённом состоянии и подавно, но фигура напротив замерла каменным изваянием, а взгляд будто смотрит насквозь, когда Чимин делает ещё два шага, сокращая дистанцию. Походка неспешная, вальяжная, хотя собственный инстинкт самосохранения работает на ура, когда в попытке остановить непослушное тело ноги чувствуются едва не свинцовыми, а лёгкие горят от сбившегося от волнения дыхания и горячего воздуха. Он медленно подносит руку к респиратору и стягивает тот под подбородок. Чужой взгляд моментально падает на губы. Пальцы заученными движениями складываются в жесты, когда он произносит: — Обезболивающее в кармане. Я достану? Ответа не следует, а между ними всего пара шагов. Ему наверняка очень больно, если судить по тому, что с каждой минутой, проведённой в вертикальном положении, плечи опускаются всё ниже, будто тело на автомате хочет покориться гравитации. Чимин помнит тот раз, когда и сам имел неудачу угодить в пасть гончей, — шрам на ноге уродливый, наложили восемь швов, а чувствительность в месте укуса чуть ниже колена так и не вернулась, — и однозначно решает, что из двух возможных ситуаций всё же бы выбрал ту. Гончая точно нападёт и сделает это сразу, а тут… Он тянется рукой к нагрудному карману. Высчитывает по три секунды между движениями, чтобы те казались медленными и безопасными, когда достаёт шприц. В нём не обезболивающее, но знает об этом только Чимин. Подносит шприц к собственной шее, показывая, что собирается делать дальше, и предлагает стянуть повязку самостоятельно. Ему интересно посмотреть, что же скрывается под ней. Он видит только верхнюю половину чужого лица и в тайне надеется, что когда получит полную картинку, практически чёрные глаза напротив будут пугать его чуть меньше, чем сейчас. Ответного движения не происходит. Возможно, его не понимают от слова совсем, хотя они не настолько глупы, даже если провели в изоляции всю свою жизнь, и Чимин расценивает это как приглашение к действию, делает последний шаг и пальцами свободной руки поддевает замызганную тряпку. Только не тянет вниз, а приподнимает наверх, открывая для себя доступ к шее. И даже почти дотягивается до бьющейся жилы, когда… — Чимин?! — беспокойный голос звучит где-то очень близко, за стенами. — Где тебя, блять, черти носят? Он бы очень хотело ответить. Или даже позвать. Уж как-то вдвоём с Чонгуком они справятся с раненным, но не успевает. Чужие пальцы тут же смыкаются на его запястье, больно и совсем не дружелюбно, а в следующую секунду его уже валят на пол, на какие-то доски, которые от внезапного волнения хрустят и скрипят всеми тональностями. И даже тогда, когда Чимин от резкого движения летит на пол, он думает о том, что на пару с Чонгуком они уж как-нибудь справятся. Пока не понимает, что долгожданной встречи спины с полом так и не происходит, а потолок внезапно начинает отдаляться.

***

— Уйди! — рявкает он, когда Чонгук подаёт ему руку, чтобы помочь встать с больничной койки. В глаза бьёт яркий искусственный свет, у него кружится голова, и немного подташнивает, но сотрясения вроде бы нет. Левая рука безвольно повисла вдоль тела, и приходится ждать ещё минут десять, пока врач наложит шину на плечевой сустав, обездвиживая тот. Чонгук стоит рядом и молча гипнотизирует тяжёлым взглядом.

***

— Отъебись от меня! — гаркает, когда Чонгук увязывается за ним следом. От медицинского крыла до лаборатории пятнадцать минут ходу по извилистым тоннелям, и всё это время Чимин натужно сопит и иногда оглядывается назад, чтобы убедиться — тащится следом, ирод. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — капитан Чон подаёт голос только тогда, когда они практически доходят до дверей лаборатории. — Извинился? Чимин замирает как вкопанный и с прищуром оборачивается на голос. — У меня почти получилось. — У тебя получилось провалиться в яму и вывихнуть плечо. Вы летели метра четыре. А если бы внизу было что-то острое? — Если бы ты не вмешался, я бы удачно его нейтрализовал. — Он просто ждал, когда ты сам подойдёшь. Заморачиваться не хотел, а ты и рад лезть к ним при первой возможности, — голос Чонгука сквозит неприязнью, но по отношению не к Чимину, а к тем, о ком они сейчас говорят. — Всё надеешься, что найдёшь себе нормального? Чимин даже не успевает до конца определиться, какие конкретно эмоции испытывает на этой фразе — разочарование или всё же ярость, зато сразу же определяет, кулак какой руки коснётся скулы Чонгука. Правая — здоровая, и она почти долетает до смазливой рожи, но всё же оказывается перехваченной. У капитана прекрасная реакция, Чимин не вступает в бой без надобности, и они оба жалеют о своих действиях ровно в тот момент, когда Чонгук отводит его руку в сторону, медленно и осторожно. — Прости, — шелестит он на выдохе и виновато тупит взгляд в пол, не выпуская запястье Чимина из захвата, — я не пытаюсь тебя ни в чём обвинять, просто волнуюсь. Волнуюсь и упрекаю в том, что вообще не было виной Чимина. — Идите и волнуйтесь о чём-нибудь другом, капитан, — он всё же выдирает свою руку и даже не пытается скрыть желчь в голосе, добавляя: — Ваши полномочия не распространяются на мои исследования.

***

Чимин не перестаёт злиться. Особенно когда заходит в лабораторию и обнаруживает там Тэхёна, прилипшего щекой к стеклу бокса. Он пододвигает к себе стул и присаживается за островной стол, который является главной и, пожалуй, единственной достопримечательностью этого места. Тут, конечно же, есть отдельные компьютерные столы, но Чимину всё равно нравится зависать именно здесь, откуда открывается обзор на весь кабинет, а не ютиться за компьютером в углу помещения. А ещё этот остров стоит прямо перед стеклянным боксом, из глубины которого за ним уже наблюдает пара глаз. Он эти взгляды игнорирует, потому что в чём смысл? Он должен был стать первым человеком, которого увидят после пробуждения, а в итоге Чонгук не выпускал его из медотсека до тех пор, пока ему не сказали, что плечо не сломано. Он должен был первым провести осмотр и понять степень чужих ранений, но всё по той же причине это сделали за него. К нему вообще никто не имеет права прикасаться, кроме Чимина, в первые трое суток, но всем же без разницы, потому что «Вы не способны приступить к работе в таком состоянии». Да, в состоянии абсолютной злости и правда не способен. Он сминает в кулаке медицинское заключение и чиркает зажигалкой, предавая то огню. Кидает полыхающую бумажку в пепельницу рядом, а в пальцах уже тлеет сигарета. — А здесь можно курить? — несмело спрашивает ассистент. — Тебе — нет. Тэхён на резкий тон не обижается, по наблюдениям Чимина он вообще ни на что не обижается, хотя они знакомы всего три месяца, но на правах старшего и более осведомлённого коллеги он за это время успел задёргать мальчишку по самые не могу. Именно поэтому перед ним сейчас стоят две полные до краёв чашки кофе — Тэхён кабанчиком метался между лабораторией и кафетерием тридцать минут, потому что то кофе недостаточно горячий, то сливок мало, то пенка жиденькая, — и оба знают, что ни к одной Чимин в итоге не притронется. Чимин стряхивает пепел с наполовину выкуренной сигареты и всё же поднимается со стула, подходя к ассистенту. — Безупречный, — роняет безэмоционально. Через стекло за ними так же безэмоционально наблюдает пара чёрных глаз. — Впервые встречаешься с ними? — Как тебе не страшно оставаться с ним наедине? Он уже минут десять не моргает, — а потом Тэхён кидает обеспокоенный взгляд на настенные часы, спешно добавляя: — Одиннадцать. — Этот бокс выполнен из противоударного стекла, — Чимин стучит костяшками пальцев пару раз, воспроизводя какую-то простенькую мелодию. — Между нами и ним есть дополнительный отсек, который мы называем «коридором». Он необходим на случай попытки побега, — Чимин тянет ассистента под локоть в сторону двери, пропуская вперёд, — потому что внешняя дверь не откроется, пока не будет закрыта та, которая ведёт из коридора в бокс. А ещё тут ты будешь сидеть до посинения и конспектировать все его действия. Тэхён бросает жалостливый взгляд вокруг себя, обнаруживая, что места здесь маловато, и Чимин, предугадывая его мысли, добавляет: — В коридоре, за редким исключением, должен находиться только один человек. — Почему? — Потому что я точно знаю, когда и какую дверь закрываю. А вот за тобой могу не уследить. Тэхён фыркает. И наверняка думает, что провёл здесь достаточно времени для того, чтобы ориентироваться в правилах безопасности по щелчку пальцев. Чимин заставил выучить их все, торжественно вручив ему по приезде небольшой томик с инструкциями, которые написал сам. Младший ассистент сдал теорию с первого раза, но это не значит, что на практике он не окажется слепым котёнком в лапах хищного зверя, если допустит оплошность. Правда в том, что ему восемнадцать, это — его первая военная база. И сколько бы он ни делал акцент на своей якобы должности, в действительности она не имеет никакого значения. Родители рассказывали, что до катастрофы были университеты. Или школы. Или детские сады. Чимин родился уже после, поэтому не имел роскоши всё детство и подростковые годы проводить за изучением всего подряд. В нынешнем мире на это нет времени, детей едва ли не с младенчества готовят к будущей профессии. Кто-то с ранних лет тяготеет к спорту, всё свободное время дубасит друзей деревянной палкой, воображая себя рыцарем, и в итоге идёт в армию, как Чонгук. Кто-то, как сестра Чимина, всё детство пытается вылечить его от несуществующих переломов грязными тряпками, которыми перетягивает ему руку до тех пор, пока та не отнимается вовсе, и идёт работать медсестрой. А кто-то, как Чимин, который в пять лет убегает из родительского дома на поверхность и едва не оказывается разорванным гончей. И которого спасает безупречный. Он не знает истории Тэхёна, не спрашивал, но подозревает, что его желание исследовать безупречных основывается не на какой-то судьбоносной встрече с ними же. В конце концов, это престижная профессия, здесь хорошо платят, дают бесплатное жильё и питание, и для многих эти условия становятся решающим фактором. Задача Чимина как научного руководителя — удостовериться в том, что Тэхён понимает, что минусов у этой работы значительно больше, чем плюсов. А ещё, в отличие от других должностей, где ты можешь пойти на практику под присмотром старшего товарища хоть в десять лет, к безупречным допускаются только совершеннолетние. И на это есть очень веская причина.

***

Чимин сидит на полу в коридоре бокса, пальцами быстро набирая текст на экране планшета. Спина сказала ему «прощай, не вспоминай» часа три назад, но отчёт сам себя не напишет, а то, что подсунутая под поясницу подушка никак не помогает затёкшим мышцам, проблема вообще-то самой подушки. Он на самом деле собирался заняться этим ещё вчера, но в итоге под действием обезболивающих вырубился прямо на рабочем столе и был бесславно послан Тэхёном — мелкий с появлением безупречного как-то прибавил в наглости — досыпать уже в кровати. На утро ситуация не сказать, что радикально улучшилась: ему пришлось полчаса отпаивать себя кофе, а тело даже после небольшой зарядки ломило так, будто его вчера по дороге обратно на базу тащили по песку. Глядя сейчас на беспечно дремлющего в боксе, он полагает, что у того состояние не лучше. Он только изредка приоткрывает глаза, чтобы убедиться, что Чимин всё ещё здесь, и всякий раз тот отвечает маленькой усмешкой себе под нос и делает очередную заметку в отчёте. Первые трое суток Чимину нужно поднажать и попытаться установить контакт. Если этого не произойдёт, придётся продержать безупречного в изоляции до момента, пока они не найдут общую точку соприкосновения, но обычно это не нужно. Они очень любопытные и охотно идут на сближение, когда понимают, что смогут поиметь с этого пользу. Конечно, Чимин мог бы открыть дверь бокса прямо сейчас и посмотреть на то, как безупречный потерянным телёнком блуждает по тоннелям базы, но отлавливать его потом пошлют тоже Чимина, а он не уверен, что в таком состоянии удержит что-то тяжелее стилуса или чашки кофе. Ему по-прежнему жаль, что вчерашний инцидент не дал ему возможности быть рядом, когда безупречный впервые открыл глаза после снотворного, уже будучи в боксе. Это может замедлить текущий прогресс адаптации вопреки тому, что его коллеги-учёные так и не сошлись в едином мнении о том, помогает ли присутствие одного конкретного человека ускорить социализацию. Как бы то ни было, в своих исследованиях Чимин предпочитает считать, что помогает, и относится к себе в этом процессе как к медиатору между внешним миром и миром людей, c которым безупречный должен олицетворять себя с этих самых пор. Несмотря на то, что в личном деле Чимина указана профессия учёного, стоит сделать оговорку: в этих реалиях он скорее что-то среднее между учёным, военным, биологом, психологом и даже учителем. Он закончил ту же программу военной подготовки, что и капитан Чон, потому что должен быть готов к любому виду физической конфронтации не только во внешнем мире, но и здесь. Неплохо знаком с теорией и методикой воспитания, потому что экземпляр перед ним в данный момент достиг уровня развития подростка лет тринадцати-четырнадцати. Примерно через неделю-полторы он нагонит пробелы в знаниях до своего реального возраста, а по мере изучения человеческого мира и вовсе адаптируется к его условиям, но конкретно сейчас и всё то время, что он будет находиться под покровительством Чимина, задача последнего — помочь сделать это безопасно. Прежде всего для людей. Чимин отрывает взгляд от экрана, на котором до этого рассматривал результаты анализа крови своего нового подопечного. Общие показатели занижены, но это вполне естественно, учитывая, в каких условиях тот находился до этого, и поправимо хорошим питанием и здоровым сном, и даже уровень токсинов в крови после укуса гончей оказался не настолько высоким, как Чимин предполагал изначально. Те же показатели для обычного человека смертельны, и это — одна из многих причин, по которой люди в целом взялись за интеграцию этого вида. Стал бы он сейчас сидеть на краю кровати, уперев локти в колени, если бы чувствовал недомогание? Чимин игнорирует прямой взгляд, направленный на него, ещё с десяток секунд, убеждаясь, что это не случайное совпадение, а вполне открытое приглашение к взаимодействию. Тут главное не торопиться и не навязывать своё общество. За много лет работы специалистом по межвидовой адаптации он усвоил, что насильное навязывание собственных желаний зачастую ведёт к агрессивному отторжению, хотя опять-таки некоторые его коллеги придерживаются другого подхода. И там, где Чимин позволяет ситуации идти своим чередом, подстраиваясь под обстоятельства, некоторые учёные оказываются менее гибкими, а часто — и до ужаса консервативными. И это в их время. — Хочешь пообщаться? — предполагает он и хлопает ладонью по полу — приглашающий жест, на который отвечают незамедлительно. Безупречный встаёт с кровати и уже в пару шагов оказывается перед стеклом, суровый взгляд сверху вниз критически оценивает Чимина, пытаясь высмотреть слабые стороны. И болтающийся левый рукав медицинского халата не укрывается от этого взгляда. Да — он ставит себя выше Чимина, устанавливает свои условия, на которых будет происходить их дальнейшее взаимодействие, а Чимин даже не пытается с этим спорить. Всё так, как есть, — он сильнее, быстрее и опаснее Чимина по десяткам параметров. Он знает это, потому что Чимин пришёл к нему с оружием наперевес, в то время как безупречный выстоял перед двумя гончими и выстоял бы перед учёным, если бы не прогнивший пол. У этого вида живой и острый ум, они умеют строить логические цепочки и просчитывать варианты даже при таком уровне развития. Он будет двигать чужие рамки — осознанно или нет — до тех пор, пока не добъётся своего, и пока что Чимин ему подыграет. — Присядь, — предлагает, жестом указывая вниз. Ответных действий не следует — безупречный так и остаётся возвышаться над ним. Чимин и не надеялся, что тот бросится исполнять приказы, но у него со вчерашнего дня тянет шею, и это правда неудобно — держать зрительный контакт вот так. — Ты ранен, советую поменьше напрягаться, пока не заживёт. А вот это работает. Скорее всего, потому, что Чимин добавляет в свой голос нотки заботы, и это приятно. А может и потому, что логика в его словах всё же есть, и безупречный решает в сторону своего комфорта. Они не понимают человеческого языка, а сами используют язык жестов в случаях, когда нужно с кем-то поговорить, что бывает исключительно редко. Безупречные — одиночки, предпочитают держаться подальше от поселений или даже от своих. Там наверху любой звук может тебя скомпрометировать, особенно в таких отчуждённых местностях, где они и обитают. Поэтому и привыкли полагаться на зрение и слух, это — их форма коммуникации, и в душе Чимин очень рад, что чужое внимание целиком и полностью обращено на него. Было бы гораздо хуже, если бы безупречный вовсе не смотрел на него. — У тебя наверняка много вопросов, — замечает он, продолжая активно жестикулировать и переводить слова на знакомый безупречному язык. В дальнейшем он научится человеческому, в этом плане они очень способны, но ему нужно слышать какое слово соответствует какому жесту, и первое время Чимину придётся ломать кисти и скручивать пальцы в попытке донести свою мысль. — Я отвечу на твои, если ответишь на мои. С каждого по вопросу, согласен? Короткий кивок. Это даже легче, чем Чимин предполагал. У него бывали разные случаи. Кто-то идёт на контакт охотнее, кому-то требуется немного больше времени, и совсем редко любые попытки воспринимаются в штыки. Последнее скорее исключение из правил, но тут не предугадаешь, пока не попробуешь. Конкретно этот субъект на первый взгляд кажется враждебным, и Чимин внутренне был готов к тому, что придётся попотеть. Ему нравится ошибаться в такие моменты. — У тебя есть имя? — начинает первым, а на ответный вопрос «Что?» понимающе хмыкает. — Ты встречался с другими людьми или себе подобными? Как они к тебе обращались? Безразличное пожатие плечами. — А меня зовут Пак Чимин. Он опускает взгляд в планшет, внося в отчёт необходимость выбрать имя. На его памяти было лишь два случая, когда у попавшего к нему безупречного было имя, но то обычно абсолютно не переводится и не имеет аналога в человеческой речи, поэтому эту процедуру проходят все. Тем не менее он обязан спросить. — Хорошо, займёмся этим позже, — себе под нос, а после уже громче, отвечая на заданный по ту сторону бокса вопрос: — Это — военная база. Ты находишься в левом крыле, в исследовательской лаборатории на глубине десяти метров под землёй. Здесь нет внешней угрозы — гончих, радиации или солнечного излучения. Безупречный вопросительно выгибает бровь. Конечно, он не знаком с этими понятиями, потому что ему они на самом деле не страшны. То, что заставило человечество поставить прогресс на паузу ради попытки выжить, конкретно для него — не более чем набор непонятных звуков. Наверняка он даже не знает о том, что бывает по-другому. — Как себя чувствуешь? Что-то болит? — и, не дожидаясь ответа: — Мне нужно будет осмотреть твои раны. Уверен, там нет ничего серьёзного, но мне нужно убедиться, что твоей жизни ничего не угрожает. И найти причину, чтобы зайти в бокс без страха быть убитым там же. Им в любом случае придётся научиться взаимодействовать на физическом уровне, а проще всего это сделать, когда есть серьёзная для этого причина. «Просто так надо» тут не сработает, нужно что-то, что будет представлять интерес для безупречного, и пусть так говорить совсем не хорошо, но эта его рана — подарок судьбы. Чимину тоже досталось, они квиты. — Так ты согласен? — спрашивает ещё раз, когда ответа не поступает. Безупречный замер в позе лотоса на полу, серый комбинезон, в который его переодели при поступлении сюда, сидит на нём тесновато — тот, кто его выбрал явно не рассчитывал, что им попадётся настолько физически развитый экземпляр, — и Чимин думает о том, что на его фоне он сам выглядит так, будто и вовсе не держал гантели в руках, хотя в тренажёрном зале пропадает стабильно каждый день и до этого момента честно полагал, что находится в прекрасной физической форме. Не ровня капитану Чону, конечно, но с тем вообще трудно соревноваться. А ещё Чимин думает о том, что когда они дойдут до этапа с душем, следовало бы подобрать ему одежду посвободнее. Невыразительный жест рукой, будто от него пытаются отмахнуться, как от назойливой мухи, он воспринимает как «Делай что хочешь» и довольно на это улыбается, принимаясь отвечать на следующий вопрос: — Зачем что? Осматривать рану? Безупречный безмолвно тычет себе указательным пальцем в грудь. Вопрос в голове Чимина складывается в «Зачем я?» — Почему я? — брякает себе под нос автомате. — Ваш вид прошёл физиологическую адаптацию, в то время как наш страдает от невозможности жить в нынешних условиях. Нам нужна ваша помощь, поэтому ты будешь зачислен в специальный отряд, состоящий из таких же… — он старается избегать слова «безупречный», зная, что его не поймут, — …субъектов. Ваша задача — защищать наши поселения от нападений гончих. На логичное «Это не звучит как помощь» он только понятливо улыбается. Умный. Говорил же, что они сообразительные. — Хорошо, — покладисто, — ты сможешь уйти в любой момент, как только я смогу убедиться, что твоя рана не угрожает жизни. На его памяти этого не происходило ни разу. В действительности это не тюрьма. И сколько бы люди ни спорили относительно этичности данной программы, разделившись на два лагеря, в котором первые считают, что насильно вырывать безупречных из привычной среды — аморально и жестоко, вторые же придерживаются мнения, что иногда так даже лучше. Чимин относит себя ко вторым. Абсолютно каждый — человек или безупречный — находится здесь по собственной воле, и на это есть целый ряд причин. Кроме банального — деньги, есть и другие плюсы жизни на базе: неограниченная еда, вода, крыша над головой и безопасность. Там, где безупречный жил до этого, нет ничего из вышеперечисленного, а защитой от нападок гончих он занимался и так всю жизнь, только при этом ещё и решая вопрос, где переночевать и что съесть. Данная программа щедро спонсируется государством, он не будет ни в чём нуждаться до конца своих дней. Так что да, он сможет уйти, если захочет. Судя по тому, что сегодня утром в рамках заботы о больных ему принесли двойной рацион, который был съеден до крошки, он и сам понимает, что это всё же помощь. И он уже её принял. Чимин поднимается на ноги, разминая затёкшие конечности, и подходит ко второй двери, ведущей в бокс. За ним неотрывно следят, а после безупречный тоже поднимается на ноги, делая пару шагов вглубь бокса и оставаясь на его середине. В самом боксе, кроме металлической кровати и уборной, спрятанной за бетонной перегородкой, нет ничего, и Чимин не боится, что его внезапно огреют чем-то тяжёлым, максимум задушат подушкой, а это менее болезненно. Он кидает внимательный взгляд на безупречного, убеждаясь, что на лице того замерло равнодушие, и прикладывает большой палец к сенсорному экрану. Тот противно пиликает, загорается зелёным и пропускает внутрь. Возможно, Чимин поторопился, хотя ему не хочется в это верить. Обычно он не спешит заходить раньше положенных трёх дней, на крайний случай ставит кого-то извне, чтобы вмешались при необходимости. В этот раз он игнорирует и рекомендуемые сроки для физического контакта, и протокол безопасности, толкая тяжёлую дверь перед собой. И вот они уже на одной территории. Чимин передвигается мелкими, неуверенными шажками вперёд, спрятав потеющие ладошки в карманах. Под пальцами теплеет пластиковый корпус электрошокера — превентивная мера, он надеется, что использовать его не придётся, а от напряжения во всём теле вновь разнылось больное плечо. Безупречный остаётся непоколебимым, позволяя Чимину сократить дистанцию, и с каждым последующим шагом у того всё хуже получается сдерживать нервозность. А они ведь как собаки — чувствуют страх. — Так лучше, да? Когда между нами нет стекла. Чимин говорит эту фразу абсолютно всем. Подчёркивает общность, наблюдает за тем, как брови безупречного на секунду взлетают вверх, когда Чимин цепляется пальцами за застёжку с заклёпками, параллельно проклиная того, кто додумался дать ему комбинезон. У них же есть спальные комплекты, состоящие из обычных футболки и штанов. А теперь ему придётся раздевать безупречного аж по пояс, чтобы осмотреть рану, да ещё и одной рукой. Чимин раздосадовано вздыхает и кое-как расстёгивает верхние заклёпки комбинезона, чувствуя спокойное дыхание где-то у себя на макушке. Безупречный выше на целую голову, широкая грудь вздымается перед глазами Чимина, и он цепляется взглядом за целое полотно шрамов на коже, когда распахивает края ткани. Наверняка от очередной стычки с гончими или своими же, а в отчёте об этом ни слова. Вот поэтому ему нужно всё делать самостоятельно. Он предполагает, что в документации это не отражено только потому, что шрамы, судя по всему, старые, давно зажившие, но здесь важна любая деталь вплоть до количества родинок или формы ногтевой пластины. Он делает очередной тяжёлый вздох, потому что ну куда это вообще годится, а безупречный очевидно воспринимает всё на свой счёт и тут же делает шаг назад в попытке увеличить расстояние. Руки Чимина взлетают в воздух, вторая через боль — тоже, потому что он ошибочно думает, что сделал больно, ведь уже успел положить ладонь на окровавленный бинт, пока не встречается с чужими глазами. И не может сдержать глупого смешка. — Прости, — тут же исправляется, когда безупречный кидает на него укоризненный взгляд, хотя Чимин готов поклясться, что ещё секунду назад тот был смущённым. — Просто ты без проблем расправляешься с гончими, а сейчас думаешь, что меня могут смутить твои шрамы? Очаровательная реакция. Теперь безупречный смущён тем, что был смущён ранее, и Чимину приходится развернуться к нему спиной и отойти на пару шагов по направлению к стеклу и заодно спрятать игривую улыбку на губах. Надо же. Он ожидал чего угодно, но не этого, и сейчас даже игнорирует тот факт, что поворачиваться спиной к опасному субъекту — идея из рук вон плохая. Они продолжат, когда безупречный разберётся со своими чувствами, а пока Чимин прислоняется спиной к стеклу и складывает руки на груди, выбирая выжидательную позицию. Безупречный первым сделал шаг назад, теперь он должен сделать его вперёд, если хочет получить необходимую помощь. — Мы можем попробовать завтра, — предлагает Чимин. — Рана наверняка заживёт быстрее, если уделять ей должное внимание, но если сейчас ты не можешь… И Чимин не считает, что манипулирование — это плохо, когда мимоходом ставит под вопрос сразу две важные для безупречного темы: его благополучие и достоинство. Основная проблема работы с этим видом заключается в том, что они очень эгоистичны. Во внешнем мире это, скорее всего, плюс, потому что это же и помогает им выживать в изоляции. Они думают прежде всего о себе и своих потребностях, прекрасно осознают последствия того или иного решения и поступают так, как будет выгоднее именно им. При попадании сюда, это становится большой проблемой, потому что в поединке между человеческим эго и базовыми инстинктами безупречных людям приходится прогибаться во многих моментах. Великое допущение считать, что на базе, созданной специально для изучения безупречных, кто-то вообще им рад. Взять хотя бы того же Чонгука, который с удовольствием пустит пулю в лоб каждому из воспитанников Чимина, дай только повод. И безупречный знает, что Чимин прав и может помочь. Знает, что чем быстрее он поправится, тем больше шансов отыграться на них всех в полную силу. И никак не допустит предположений, что ему хоть что-то не под силу. Чимин скрывает торжествующую улыбку, спокойно наблюдая за тем, когда безупречный всё же решается подойти ближе, и уже без лишних прелюдий тянет руку к бинтам, закреплённым на коже пластырем. Он не хочет забегать вперёд, но где-то совсем далеко в сознании маленькая птичка скромно напевает, что у них выходит очень неплохо. У обоих. Эта же птичка весело щебечет, что Чимин может собой гордиться, ведь этого безупречного он выбрал сам и гонялся за ним полгода совсем не зря. Он давно не работал с кем-то настолько контактным, и ему даже не нужно слишком стараться, чтобы добиться нужного поведенческого паттерна. Ему хочется верить, что годы работы наложили свой след, но, будучи неплохим специалистом, ему стоит отдать должное и самому безупречному: если бы тот сейчас упёрся — его не сдвинула бы и скала, не говоря уже о Чимине. Сам безупречный этого никогда не поймёт и не признает, но для Чимина это очень важно, ведь после такого длительного перерыва в работе он и мечтать не мог о том… — Чимин! Второй по важности проблемой в работе с безупречными является их агрессивность. И реактивность. Агрессия как ответ на внешний раздражитель — базовый инстинкт. В своей работе он взял за правило никогда не ставить своих подопечных в ситуацию, когда попытка защитить себя выливается в желание нанести удар первым, но иногда случаются казусы. Чимин отвлекается на внезапный оклик Тэхёна за стеклом. Младший ассистент должен был прийти только во второй половине дня, поэтому его внезапное появление застаёт врасплох. Из-за чего Чимин, зачарованный взаимодействием с безупречным, выныривает из своих мыслей слишком резко, а рука, всё ещё держащая края бинта, несдержанно срывает тот. И в следующую секунду его затылок уже больно встречается со стеклом бокса позади. Бинт наверняка прилип к ране. Чимин бросает озадаченный взгляд вниз, потому что на данный момент его беспокоит только то, не заставил ли он ранение кровоточить сильнее своими действиями, хотя в теории большее беспокойство должна вызывать рука безупречного, с силой сжавшая шею. Или тот факт, что Чимин больше не чувствует пола под ногами. Зато все эти моменты очень сильно беспокоят Тэхёна, который барабанит ладонями по стеклу, выкрикивая проклятия. — Чимин! Чимин, мне нужно кого-то позвать? Мне зайти, Чимин? Чимин?! Господи, пусть заткнётся. У него не так много времени, чтобы деэскалировать сложившуюся ситуацию, пока кислорода в лёгких вовсе не останется, и назойливое жужжание над ухом совсем не помогает. — Чимин, я зову капитана! Блять, только не Чонгука. Нахера Тэхён вообще сюда припёрся? Потемневший взгляд напротив не сулит ничего хорошего. У безупречного есть одна цель — уничтожить обидчика, и пусть Чимин не является настолько большим источником опасности, как та же гончая, он всё равно умудрился стать триггером. Чимин пытается отодрать руку от своей шеи, но пальцы сжимаются только сильнее. Пытается наоборот расслабиться, показав, что не собирается усугублять своё положение, но это не даёт ровным счётом ничего. У него остались крохи кислорода в запасе, уже начинает темнеть в глазах, а из груди против воли вырываются задушенные хрипы, потому что организм всеми силами пытается урвать ещё немного воздуха. И вот сейчас Чимину становится по-настоящему страшно, потому что его всё ещё не отпускают. Он надеялся, что безупречный придёт в себя, но чем дольше смотрит в глаза напротив, тем больше убеждается в том, что шансы на успех минимальны. Он помнит, что в кармане всё ещё лежит электрошокер, но использовать его сейчас кажется самоубийством, ему просто сломают шею. Попытаться договориться — не услышат. На затухающих от асфиксии задворка сознания не находится единственно правильного решения, мозг всё никак не хочет подкинуть ему правильный выбор, бросив последние силы на то, чтобы просто оставаться в сознании. А потом хлопает дверь лаборатории. В почти угаснувшем сознании этот звук слышится слишком отчётливо. Это наверняка Тэхён с подмогой в виде капитана Чона, и мысль о том, что Чонгук увидит эту картину, пугает гораздо сильнее того факта, что он с секунды на секунду отбросит коньки. И сам того от себя не ожидая, рывком притягивает безупречного к себе за шею. Лёгкие неприятно обжигает, когда Чимину удаётся сделать первый и такой необходимый глоток воздуха. Чужая рука всё ещё находится на шее, но больше не чувствуется смертельной удавкой, ноги крепко стоят на полу, и весь он теперь оказывается прижатым чужим весом к стеклу, но теперь без риска задохнуться. Конечно, как он не додумался сразу. Безупречные ведь редко когда осознанно вступают в физический контакт. Когда жертва сопротивляется, естественное желание — усилить хватку, когда она покоряется — нужно добить. Жертва не прыгает к тебе в объятия самостоятельно, Чимину просто нужно было сбить его с толка, сместить фокус внимания. — Ты позвал меня, чтобы полюбоваться, как они обжимаются? — недовольно интересуется Чонгук у младшего ассистента, который обескуражен происходящим в боксе не меньше самого Чимина. — Я… — несмело начинает он. — Ну я… А он потом… — Мелкий, вытащи язык из задницы, — советует Чонгук, а потом стучит кулаком по стеклу: — Чимин, выходи. Чимин отрывает лоб от плеча безупречного, в которое упирался всё это время, восстанавливая дыхание. Взгляд, который падает на него сверху, наполовину извиняющийся и наполовину злой, но Чимин предполагает, что тот злится скорее на самого себя, а не из-за того, что его насильно втянули в непрошенные объятия. Ладонь Чимина упирается в грудь безупречному, несильно давит, и тот реагирует моментально, делая пару шагов назад, но прежде чем отойдёт, Чимин успевает ввернуть тихое: — Никогда так больше не делай. И выходит из бокса. — Всё нормально? — буднично интересуется Чонгук, провожая спину учёного, когда тот проходит мимо него. — Хотел осмотреть раны. — Изнутри? Чимин кидает в ответ испепеляющий взгляд. — Скажи своему мини-я, чтобы не отвлекал меня по пустякам. — Я вообще-то здесь! — возмущённо отзывается Тэхён, подсовывая Чимину под нос стакан с водой. — Выпей. — Вали, Чонгук, без тебя дел по горло, — Чимин прочищает горло, прежде чем сказать это, потому что адреналин в организме сходит на нет, и он уже чувствует, как паника подкатывает к горлу. Нужно побыстрее избавиться от свидетелей. — А ты, — Тэхёну, — принеси мне кофе. Чонгуку повторять не нужно, он уходит практически сразу, а вот назойливая муха в лице младшего ассистента продолжает мозолить ему глаза вопреки прямому приказу. А в какой-то момент и вовсе подаёт пару салфеток. — Ты очень вспотел, — и не дав возможности Чимину ответить что-либо, припечатывает лоб салфеткой. — Голова не кружится? Дыши глубже. Кружится. И только поэтому он позволяет Тэхёну кудахтать над собой, сгорбившись над лабораторным столом и вцепившись в его края пальцами до белёсых костяшек. Младший ассистент промакивает салфетками выступившие на коже капельки пота, то же самое проделывает с задней частью шеи и, всё же заставив Чимина залпом опустошить стакан с прохладной водой, внезапно обращает свой гнев на безупречного. — Что ты за животное такое? — восклицает он, прижимаясь носом к стеклу. — Если бы он позволил капитану увидеть то, что ты сделал, из тебя бы сразу сделали решето. Понятно тебе? К тебе относятся по-нормальному, веди себя соответствующе! Забавно. Чимин коротко усмехается, глядя на эти нелепые потуги, а после с ногами залазит в вытяжной шкаф и прикуривает сигарету. — Не называй его так, он не животное, — замечает спокойно. Волна паники отступила, и теперь он чувствует себя таким уставшим, что даже радость от того факта, что он всё ещё жив, какая-то блёклая. — Точно животное! — Тэхён обвинительно тычет пальцем в сторону бокса. — Как ты вообще ему такое позволяешь? Будь я на твоём месте, я бы разрешил Чонгуку взять ситуацию в свои руки! Чимин закатывает глаза и жестом приказывает заткнуться. Разумеется, это кажется настолько простым: провинился — накажи, не сделал по-твоему — заставь. Половина его коллег работает именно по такому принципу. — Если я услышу ещё раз, что ты называешь его животным, — подам прошение о твоём переводе. У нас в противоположном крыле работает мой коллега, Барым, вы сойдётесь мнениями. Но если хочешь работать здесь — относись к ним уважительно. В том числе, к этому. — Как я могу относиться к нему уважительно, когда он кидается на людей? — Его ДНК на семьдесят восемь процентов схожа с человеческой. Мы происходим от одного вида, соответственно, он тоже человек. Тэхён на это неодобрительно фыркает. Разумеется, если он попал в эту программу, то прекрасно осведомлён о данном факте, просто некоторым это осознание даётся с трудом. Люди привыкли считать, что именно они — высшее звено пищевой цепочки. Сложно смириться с тем, что в нынешних условиях есть более совершенные виды. Или с тем, что благополучие человеческого рода напрямую зависит от безупречных. На физическом уровне они и правда неотличимы. На биологическом уровне различия включают усовершенствованные слух, зрение и комплекцию, низкий метаболизм, благодаря чему они могут долгое время находиться без еды и воды, и, конечно, устойчивость к радиации и палящему солнцу. На психологическом уровне между ними пропасть. Последнее большинством всё ещё воспринимается с трудом. Чимин жестом предлагает ассистенту присесть на стул рядом со шкафом. Двигаться самому сейчас лень. — Как будущий специалист, ты должен рассчитывать на себя и свои знания, — поясняет он терпеливо. — Да, здесь есть много людей, которые находятся в непрерывном контакте с безупречными, но они не всегда будут рядом в необходимый момент, чтобы помочь. Он, — Чимин кивает в сторону бокса, где безупречный так и не сдвинулся со своего места. Его взгляд на себе Чимин ощущает с тех самых пор, как покинул этот злополучный бокс, но ответный возвращает только сейчас, когда немного подуспокоился. — Реагирует в соответствии со своими инстинктами. Твоя задача — научить его контролировать эти инстинкты или предупредить их по возможности. — Он мог бы хотя бы извиниться, — бубнит Тэхён себе под нос. Милое, летнее дитя. — Не мог. Он не думает, что сделал что-то плохое. Реагировал в соответствии с ситуацией, которую создал я, — Чимин неловко кряхтит, потому что плечо опять разнылось, и всё же выбирается из шкафа. — Как ведущий специалист, ты будешь нести полную и единоличную ответственность за то, насколько успешной будет адаптация. По итогу он выйдет отсюда либо достойным человеком, либо животным, как ты выразился. В обоих случаях это будет на твоей совести. Когда на чаше весов стоит вопрос об этичности данных экспериментов, Чимин, как человек науки, искренне может сказать, что мораль — не самая сильная его сторона. Но он всё равно очень старается, зная, что это — огромная ответственность для одного человека. К сожалению, он не может быть ответственным за действия других. Барым, его коллега на данный момент, когда-то был его наставником, и огромный пласт знаний, которым Чимин оперирует в повседневной жизни, его прямая заслуга. Хотя как только Чимин вырос в профессиональном плане и начал худо-бедно разбираться в реалиях этой работы, их пути тут же разошлись. Чимину даже выделили это помещение, которое раньше было складом, когда он со скандалами грозился перевестись на другую базу, потому что не собирался потакать чужим больным фантазиям. Теперь их держат в разных концах базы, а он сам слишком хорошо знаком с тем, что бывает, когда начинаешь играть в Бога. На самом деле это так просто — свернуть не туда. Они все каждый день ходят по этой тонкой грани, когда понимание того, что ты можешь творить судьбу одного конкретно взятого безупречного, начинает немного слепить. Навязать можно что угодно. Сказать, что все вокруг враги, один ты молодец. Придумать историю, что безупречные пошли от внеземных цивилизаций, уничтоживших Землю, правда, сначала придётся объяснить, кто такие инопланетяне. Убедить, что их истинное назначение — быть кровожадными убийцами, или, наоборот, рыцарями в блестящих доспехах. Пока что Тэхён на первый взгляд ближе к идеологии Барыма. — Есть вопросы? — интересуется он у заметно притихшего ассистента, но тот не успевает открыть рот, когда открывается дверь в лабораторию. — Можно? — Хосок? — не без удивления отмечает Чимин. — Какими судьбами? Тот неловко заходит в помещение, цепким взглядом оглядывая пространство и делая вежливый кивок в сторону Тэхёна, но как только его глаза натыкаются на безупречного в боксе, мужчина сразу опускает взгляд в пол. От Чимина это не укрывается, и он даже сам поворачивается в сторону бокса, чтобы убедиться: взгляд безупречного теперь направлен на гостя. И он явно не излучает дружелюбия. — Мы вроде как договаривались о встрече. Чимин хватается за свой блокнот на столе. Действительно договаривались. — Чёрт, я совсем забыл, — сетует себе под нос, параллельно вспоминая, что эта встреча была назначена больше месяца назад. Он бы и помнил, если бы события последних дней вкрай не замотали его. — Сейчас, дай мне пару минут. — Я тогда подожду в коридоре? — Хосок наконец поднимает голову на Чимина и, не дожидаясь ответа, пятится к двери, но строгий голос второго заставляет замереть на месте. — Стоять! — от внезапной команды Тэхён и сам подрывается со стула, непонимающе глядя на коллегу. — Что на щеке? — Спарринг, задело. — Иди-ка сюда, — и ногой пододвигает к себе табуретку. — Это же царапина, — Хосок пытается отмазаться, но делает это из рук вон плохо прежде всего потому, что в целом не привык спорить со своим куратором, и через «не хочу» в конечном итоге падает на предложенную табуретку, задирая подбородок к потолку. У Чимина в руках уже приготовленная ватка, смоченная обеззараживающим раствором, но он первым делом берёт Хосока пальцами за подбородок, вертит его голову, рассматривая ссадину со всех сторон, и интересуется: — Каким образом тебе прилетело? Ты же надзиратель. — Безупречный Барыма. Не справился с эмоциями. Пришлось разнимать. Чимин понимающе кивает и пару раз проводит по царапине ватой. Она и правда несерьёзная, но раз уж Хосок так удачно зашёл, нарвавшись на гиперопеку, Чимин его просто так не отпустит. Всё это время мужчина смотрит куда-то в сторону, наверное, на бокс, а Чимин ощущает навязчивый взгляд на себе, думая о том, что эта встреча как нельзя кстати. Он и сам собирался дать себе небольшую передышку после произошедшего, теперь хоть отлынивание от прямых обязанностей проведёт с пользой, пообщавшись со своим любимым подопечным. И когда ссадина обработана, а он сам удовлетворён результатом своих трудов, Чимин подталкивает Хосока на выход, а после, уже стоя у двери, кидает Тэхёну: — Посмотри камеру из бокса. Когда я вернусь, хочу, чтобы ты рассказал мне, что я сделал не так, как этого можно было избежать и что я предпринял, чтобы смягчить конфликт.