Волчья шкура

      Вечером дом тих и почти что мёртв, если не считать сонного посапывания за дверями спален. Здесь темнеет поздно, но спать ложатся рано, боясь бродить вне дома с наступлением сумерек. Она темноты никогда не боялась. Лёгкой тенью выскользнула из дома, даже не оглянувшись, сбежала вниз по поросшему горелой травой пригорку и отправилась бродить по пляжу, ногами перемешивая мокрый песок.       Море тихое и будто бы совсем безвредное. Уже по-осеннему студёная вода тянулась к живому теплу человеческого тела, и она невольно поджала длинные пальцы босых ног – холодно. Зачерпнула немного солёной влаги в ладонь, провела по щекам и подбородку – кожу тут же стянуло, но она только улыбнулась и слегка качнулась вперёд, подставив лицо и шею в расстёгнутом вороте рубашки солёным брызгам. Ветер забрался в отросшие за долгое лето волосы, что-то ласково и томительно шепнул на ухо, заставив сделать ещё один шаг вдоль по узкой полосе берега в сторону скал. Над водой метались испуганные чайки – приближался шторм.       Пробежав немного дальше от дома, она подняла с земли одну особо причудливо завитую ракушку. Постепенно гаснущий небесный свет играл на изгибах всеми цветами радуги, заставляя раковину сиять перламутром, и она поднесла диковину ближе к лицу, чтобы рассмотреть получше. Самоцветные каменья до того ловко были вправлены в кость, что и не отличишь одно от другого, и палец скользил по выбеленному остову, не цепляя чешуйки и не спотыкаясь...       Не я беду сотворила, не мне о ней и горевать... Ты царевну Настасью в кости обратил – тебе с тем и жить...       ...Пудовые молоты колотили в виски, не оставляя ни единой возможности увернуться, и Ника осторожно приоткрыла глаза, тут же поднимаясь на локте. От резкого движения голова закружилась, но не сильно, так что даже не успела сделать полный оборот вокруг собственной воспалённой оси.       Проведя ладонью по подушке, в которую уткнулась лицом, Ника перекатилась на живот, отбросила упавшие на лицо волосы и огляделась, не узнавая места. В спальне были такие же каменные стены, как и у них в башне, но кровать была всего одна, а кроме того обнаружился круглый стол, диван с креслом и ещё несколько вполне домашних предметов мебели вроде торшера под изумрудным абажуром.       Сев в постели, она плотнее замоталась в плед и попыталась вспомнить, как разделась накануне. Теперь её платье, аккуратно размещённое на вешалке-плечиках, висело на дверце гардероба, а рядом, небрежно наброшенный на угол, свисал серый пиджак, показавшийся Нике смутно знакомым.       У неё по хребту пробежала волна острых мурашек, но прежде, чем она успела испугаться по-настоящему, открылась дверь в торце комнаты, и в спальню вошёл Раду.       На несколько мгновений спальню окутала пронзительная тишина, но в конце концов Ника, яростно двигая ногами, выпуталась из скомканной простыни, поднялась с постели и, прижимая плед к груди как самое дорогое сокровище, беспомощно простонала:       – Твою мать, ну только не это...       Понимая, что такая реакция может очень быстро перерасти в полноценную истерику, Раду в три широких шага преодолел разделявшее их расстояние, осторожно, но крепко схватил Нику за плечи и, предупреждая, зачастил:       – Так, тихо-тихо-тихо... Всё в порядке, - успокоил он и настоял, видя, что она его не слушает: – Ника, всё не так, как ты думаешь. Между нами ничего не было.       – Тогда какого хрена я тут вообще делаю? – недоумевала она, чувствуя, как к глазам подкатывают горячие слёзы непонимания. – Если, как ты говоришь, ничего не было…       Она осеклась, потому что память озарило внезапной вспышкой – ничего конкретного, лишь качающийся свет, перекатывающиеся под кожей литые мускулы и её собственный умоляющий шёпот, – но и этого хватило, чтобы у Ники безвольно опустились руки, так что она едва не уронила плед, который до сих пор туго запахивала на груди.       – Было, - выдохнула она, а после испустила тоскливый писк на высокой ноте и медленно опустилась на край койки, в конце концов обхватив голову руками.       Вид её страданий был настолько непривычен, что Раду на мгновение замялся, но всё же подошёл и, опустившись перед ней на корточки, заставил Нику отнять руки от лица и сесть прямо.       – Ника, ничего страшного ведь не случилось, - заметил он, отчаянно не зная, как до неё достучаться.       – Ты не понимаешь, - выпалила она, и он с ужасом увидел у неё в глазах подкатывающие злые слёзы. – Я ведь не такая… То есть, все говорят, что не такие, но я…       Она испуганно замолчала, прижав ладонь к губам, и Раду, который уже намеревался обнять её, чтобы успокоить, ограничился тем, что сжал ей свободную руку поверх запястья, большим пальцем осторожно поглаживая синеватые вены – ужас ведь, какая тощая…       – Ничего не было, - шепнул он, пытаясь встретиться с ней глазами, но не преуспел и выдохнул: – Это всё иллюзия.       Дёргано кивнув, Ника шмыгнула носом и только теперь поняла, что услышала.       – Что ты сказал?..       – Тебе всё это привиделось.       Она нахмурилась, не понимая, как это может быть правдой. Все те, кого хоть немного заботила её безопасность, на разные голоса утверждали, что она по своей природе скверно поддаётся воздействию, потому что никак нельзя было подобрать точный метод этого самого воздействия, а теперь Раду говорил совершенно обратное. Но он ведь не мог врать? Быть может, он просто ошибается или сам не понял, что произошло.       – Они что... – начала она, едва ли понимая, кого имеет в виду под этим «они». – Меня чем-то напоили да? Какое-то зелье? Или околдовали?       Она терялась в догадках, потому что раньше с ней такого не бывало, и она всегда чётко осознавала, что делает и где находится, а тут мозг натужно перекатывал из конца в конец одну и ту же навязчивую мысль, и Ника просто не знала, что с этим поделать.       Занятая собственными терзаниями и расшатанным сознанием, она не обратила внимания на то, что Раду как-то замялся, отвёл глаза, но всё же не совладал с муками внезапно всколыхнувшейся совести и признался:       – Ника, это сделал я.       Смутно понимая, что происходит что-то совсем уж невразумительное, Ника свела брови. Она могла бы подумать, что он шутит, но было что-то такое в лице Раду, что подсказало ей – он это всерьёз, разве что она никак не могла понять, о чём он.       – Что? За... зачем ты это сделал со мной?       – Потому что я хищник, - выпалил Раду, глядя на неё с таким отчаянием, что Нике голые руки искололо мурашками. – Такие, как я, так охотятся. Это... Это не было нарочно, поверь мне.       Он ещё что-то говорил про амулет, но Ника едва слушала, всё глубже проваливаясь в пучину затяжного кошмара наяву. В то, что Раду мог причинить ей зло хоть каким-то образом, она верить попросту отказывалась, ведь он обещал, что не навредит ей и другим не позволит. Но почему тогда у него такой виноватый, почти несчастный вид? Неужели случилось что-то, над чем он, такой взрослый и сильный, оказался не властен?       Неимоверным усилием она всё же заставила себя прислушаться, а после восстановила в памяти разом всё, что он ей говорил, всё, что видела – и поняла, что дела обстоят гораздо хуже, чем она сперва решила. Хотя в школе ей и ставили неизменно отличные отметки, в волшебных существах она разбиралась не так хорошо, как хотелось бы, а потому на ум ей приходил всего один хищник, одурманивавший жертву подобным образом.       – Ты – летавец?.. – выдохнула она, враз обо всём догадавшись, и он не стал отпираться, вместо этого исправив:       – Полукровка. Мой отец был таким.       Окинув его затравленным взглядом, Ника осторожно, почти мягко освободила руку из хватки и попросила:       – Не трогай меня, пожалуйста.       Она говорила без отвращения, но всё же Раду не посмел ослушаться и только беспомощно окликнул:       – Ника, послушай...       Но она покачала головой и, хотя ноги не слушались, поднялась и глухо откликнулась:       – Нет, я... Я сейчас просто очень хочу уйти. Пожалуйста, не останавливай меня.       Он не смог ослушаться.       Как добралась до спальни, она смутно помнила. Было совсем раннее утро, и в коридорах было тихо-тихо и пусто, только бродили тут и там бессонные привидения. Подметая платьем пол, Ника шла, неся туфли в левой руке, и не думала ни о чём. В конце концов, всё, что могла, она уже натворила, так что и бояться вдруг стало нечего.       В спальне её уже ждали, что было неудивительно. Женя и Алёнка тоже были здесь – сидели на кровати бок о бок, крепко прижавшись, с такими лицами, словно уже успели получить нагоняй по поводу очередного катастрофического проступка.       Обернувшись на звук открывшейся двери, Марина Максимовна поднялась со стула, на которому сидела до сих пор, и, обращаясь к Нике, поторопила:       – Ну, рассказывай, где была.

***

      Два следующих дня Ника ждала наказания, но его так и не случилось. Она не могла этого знать, но Раду тоже ждал и, в отличие от неё самой, дождался, причём в самой категоричной манере.       – Раду, открывай! Я знаю, что ты там!       Ответа не было, и Марина со всей силы хлопнула ладонью по двери, потребовав:       – Не заставляй меня выламывать дверь! Ты же знаешь, я это сделаю! От-кры-вай ты!       Повернувшись спиной, она несколько раз на пробу ударила каблуком, хотела уже доставать палочку, но не успела, потому что в этот самый момент негромко щёлкнул замок, дверь подалась, и Марина влетела в спальню спиной вперёд, в последний момент всё же сохранив равновесие и едва устояв на ногах.       – Марина, тебе лучше не приближаться... – начал, было, он, но встретился с ней глазами и понял, что никакие чары его сегодня не спасли бы, потому что она была в ярости.       Впрочем, стоило Марине присмотреться, как желание поквитаться с нарушителем спокойствия немного поугасло, потому что Раду, всегда с иголочки одетый и напомаженный, сейчас выглядел просто кошмарно. Надо думать, время после Рождества, когда он старался не попадаться никому на глаза, для него было каким угодно, но не светлым, и Марина, устыдившись, потребовала:       – Рассказывай, что случилось.       – Думаю, ты и без моего рассказа всё знаешь, - сказал он и прибавил в собственное оправдание: – Это было... недоразумение, за которое мне очень стыдно.       – Недоразумение? – переспросила Марина, не в силах поверить собственным ушам. – Так ты это называешь?..       – Марина, я сейчас не настроен выслушивать нотации, - предупредил он, и она воскликнула в ответ:       – А придётся! Придётся, потому что это уже не лезет ни в какие ворота! Сарбаз, девочке восемнадцать лет!       – Ты-то сильно старше была, когда под своего Шахлина ложилась? – огрызнулся он, и тут же раздался совершенно неаппетитный липкий хруст.       – Твою мать, да зачем же сразу в нос?! – взвыл Раду, прижимая ладонь к окровавленному лицу и запрокидывая голову, а Марина, встряхнув в воздухе ушибленной кистью, посоветовала:       – Далеко не закидывай, а то подавишься.       Дойдя до висевшего на стене зеркала, Раду указал палочкой на собственный нос и пробормотал заклинание, глухо охнув, когда хрящ встал на место. Осторожно пошатав нос из стороны в сторону, он стащил запятнанный кровью свитер, оставшись в такой же серой футболке, и только после этого обернулся к Марине, которая уточнила:       – В сознании?       Разговаривать с ней в таком тоне и дальше было невыносимо, поэтому Раду почти обрадовался, когда в незапертую дверь постучал и вошёл Максим Юрьевич, который, кажется, даже не удивился, обнаружив в личных комнатах воспитанника собственную дочь.       Окинув взглядом немую сцену, которой позавидовал бы гоголевский «Ревизор», он подошёл к стоявшему в центре комнаты столу, отставил трость, снял плащ и только после этого ровным тоном, ещё более безэмоциональным, чем всегда, произнёс:       – Я вижу, происшествие получило куда более широкую огласку, чем я планировал. Что ж, пусть так... Но я очень расстроен тем, что узнал о случившемся не от кого-то из вас двоих, а от Георгия. Марина, твой будущий муж проявил похвальную сознательность в вопросах поддержания безопасности, - обратился он к дочери, и та вспыхнула, но не ответила, чуть отвернувшись в сторону, словно ей тоже было стыдно.       По достоинству оценив такую реакцию, старший Галлер присел к столу и попросил:       – Будь добра, оставь нас с Раду наедине.       – Я заварю чай, - тут же спохватился он, а Марина нахмурила брови и протестующе воскликнула:       – Нет уж, и не подумаю! Это очень серьёзно, и я...       Но Максим Юрьевич даже не дал ей договорить, красноречиво вздохнув:       – Мне горько напоминать тебе об этом, Марина, но есть вопросы, в которые женщинам лучше не лезть.       Упрямо фыркнув, она некоторое время не сдвигалась с места и даже не шевелилась, но, в конце концов, всплеснула руками и воскликнула:       – Ладно! Ладно! – повторила она, резко поднимаясь на ноги. – Вы, господа мужланы, можете договариваться тут, сколько душе угодно – я больше в это дело не полезу, даже если попросите! Но если снова под угрозой окажутся мои воспитанницы, ты, - указала она пальцем на Раду, - будешь иметь дело со мной.       Не прибавив ни слова к прозвучавшей угрозе, она обернулась, взметнув волосами, и вышла за дверь, так что лишь теперь Раду взмахнул с крохотным облегчением.       – Прости за это, - искренне попросил Максим Юрьевич. – Иногда ей просто невозможно управлять.       – Знаю.       Разлив по чашкам заваренный чай и не позабыв прибавить сахара и шоколадных конфет, Раду выставил поднос со снедью на стол и только после этого сел на стул напротив. Дождавшись, пока он займёт место и прекратит ёрзать, Максим Юрьевич достал из внутреннего кармана сюртука крохотный кулон-ладанку на серебряной цепочке и выложил на стол перед Раду.       – Тот амулет я осмотрел, он теперь бесполезен, - объявил он, отставив чашку в сторону после единого глотка, пока Раду, подняв со скатерти, рассматривал обновку. – И мне очень бы хотелось знать, как этой девочке удалось не только снять его с твоей шеи, но и полностью обезвредить.       На мгновение сжав оберег в кулаке, Раду набросил цепочку на покаянно склонённую шею и глухо пробормотал, будто говорил сам с собой:       – Я не понимаю, как так получилось. Мы просто болтали, а потом она... Ника часто заигрывается, но она никогда не позволяла себе... Это я во всём виноват, - подытожил он, с усилием проведя ладонями по лицу. – Бедная девочка... Я так напугал её. Я не хотел этого, правда.       – Дело не в этом, Раду.       Подняв голову, он недоумённо нахмурился, поскольку за прошедшие два дня почти позволил чувству вины себя сожрать.       Стараясь говорить спокойно и не пренебрегать подробностями, Максим Юрьевич принялся объяснять:       – Изначально я настраивал амулет на работу в обе стороны, если можно так сказать. Буквально это означает, - прибавил он с ощутимым нажимом, когда Раду свёл брови ещё сильнее, - что он призван был не только подавлять твои способности, но и ограничивать влияние прочих магических существ на тебя.       – Я не понимаю, - честно признался Раду, и Галлер терпеливо напомнил:       – Раду, огненные змеи – далеко не самые могущественные в бестиарии, и ты не можешь этого не понимать. Естественно, нужна была страховка на случай, если ты столкнёшься с кем-то из себе подобных или страшнее. Очевидно, этот день настал, - прибавил он, виновато отведя глаза, и Раду только и смог недоверчиво выдохнуть:       – Ника?.. Нет, она же просто...       – Кто? – уточнил Максим Юрьевич, но ответа так и не дождался. – Мы ничего не знаем о происхождении этой девочки кроме того, что её мать погибла при невыясненных обстоятельствах.       Это было не совсем так, и Раду, ощущая себе напроказничавшим школьником, отбил пальцами короткую дробь по краю стола и сообщил:       – Она утонула. Ника сама сказала об этом, когда...       – И ты молчал?..       Что-то было в тоне Макса, что заставило Раду замолчать и поднять, наконец, голову. И в тот же момент он понял, что впредь вкрадчивого диалога у них не получится, потому что Галлер, конечно, был крайне терпимым человеком, но любому терпению есть предел, и простирался он прямо здесь.       Достав из внутреннего кармана сигареты, Максим Юрьевич хозяйским жестом призвал пепельницу, набросил на дверь Чары недосягаемости, прикурил и только после этого непререкаемым тоном потребовал:       – А теперь быстро, чётко и по фактам – что ты видел?       – Ничего особенного, - попытался отмахнуться Раду, - просто... тени в воде.       – Мавки?       – Я не уверен, - вздохнул он, поскольку это в самом деле было так, и, понимая, что другого выхода в сложившейся ситуации нет, принялся рассказывать.       Описание происшествия в ванной старост не заняло много времени, потому что все самые живописные подробности Раду предусмотрительно опустил, но и этого хватило, чтобы лицо Максима Юрьевича из сдержанно-недовольного стало по-настоящему обеспокоенным.       – Раду, ты меня поражаешь... – пробормотал он, чуть приметно качая головой, словно до сих пор не мог поверить в случившееся. – Вопиющая безответственность! Ты хоть понимаешь, какие могут быть последствия у твоего поведения?       Раду, которому надоело виноватиться как малолетке перед строгим родителем, в ответ лишь отбрил:       – Не вполне, но есть такое чувство, что ты мне сейчас объяснишь, - и Галлер размашисто кивнул:       – И объясню. Объясню! – внезапно рявкнул он, потеряв всякое терпение, и поднялся на ноги, упираясь широко расставленными ладонями в стол. – Как бы мы ни кривились, в Союзе тоже не дураки жили, и метка эта не просто так называется МНП, потому что происхождение магии в большинстве случаев в самом деле остаётся неустановленным. И если даже мать этой девочки стала мавкой, - прибавил он, неимоверным усилием сдерживая тон, - это не гарантирует ей самой подобные способности, и ты это знаешь.       Он знал, конечно, но все теоретические сведения не стоили ничего, и в итоге Раду до того запутался в приведённых доводах и собственных мыслях, что смог лишь беспомощно пробормотать:       – Но они могут ведь просто присматривать...       Ему пришлось замолчать, потому что Галлер красноречиво покачал головой:       – Раду, ты начитался сказок о злобной матери. Нам всем иногда хотелось бы, чтобы легенда оказалась правдой, - признал он, сев обратно к столу и откинувшись на спинку стула, - но это – не тот случай. И чем раньше ты признаешь, что управляла теми призраками в воде именно Вероника, тем проще тебе будет смириться.       – Смириться с чем?       Максим Юрьевич ответил не сразу, а прежде достал ещё одну сигарету, подумал, сунул обратно в пачку и только после этого озвучил неприглядную правду:       – Что ты столкнулся с чем-то, чего ни ты, ни я не понимаем. Мы оба видели, что с ней бывает в моменты крайнего расстройства, - напомнил он тоном почти вкрадчивым, - и я уверен, что никто из нас не хочет повторения.       По лицу Раду было понятно, что он колеблется, и Галлер решил склонить чашу весов в свою сторону простым напоминанием:       – А её питомец? Ты что думаешь, домового просто так можно увести за собой прочь из места обитания?       – Нет.       – И правильно, - похвалил он, - потому что это очень и очень непросто! Нужна длительная подготовка, особые ритуалы, и я очень сомневаюсь, что девочка-школьница может быть знакома с такой магией, будь она хоть семи пядей во лбу.       Это Раду и сам понимал, потому промолчал. Исходившая от неё угроза, внезапная и оттого во сто крат боле явная, нависла дамокловым мечом над беззащитной макушкой, так что он едва подавил в себе желание поёжиться. Но даже если Макс был прав, существовала ещё одна правда, его собственная, на которую он просто не мог закрыть глаза, как ни старайся.       – Я не могу, Макс, - сознался он и тихо покачал головой над собственной глупостью. – Меня к ней тянет. Как магнитом тянет.       – Ты что же, всерьёз влюблён? – осведомился Галлер, и он не ответил. Выждав из приличия некоторое время, Максим Юрьевич всё же не смог отступить и напомнил: – Ты забыл, чем это кончилось в прошлый раз?       – Нет. – Раду покачал головой так, что это больше походило на нервный тик. – Я не забыл. И не забуду.       Что ещё прибавить, он не знал, потому что за прошедшие годы всё, что можно, уже было переговорено. Восемь лет, поверить невозможно... Умные люди всегда говорили, что время лечит, но они, надо думать, не рассматривали те ситуации, когда несчастная душа, петляя и запинаясь, раз за разом наступает на те же грабли, не в силах увернуться.       – Что я натворил... – пробормотал он, качая головой над собственной глупостью.       Вздохнув, Максим Юрьевич покачал головой и напомнил то, о чём они говорили уже не раз за прошедшие годы, но всегда с одним и тем же неизменным итогом:       – Твоя единственная вина в том, что иногда ты очень сильно похож на Виталину. Она была такой же, сколько я себя помню.       – Я не могу быть похож на неё, Макс, - слабо запротестовал Раду, и Галлер настоял:       – Можешь. Это я тебе как специалист по вопросу говорю, - прибавил он и ободряюще похлопал его по плечу.       Раду слабо усмехнулся в ответ. Он гнал от себя эти мысли столько, сколько мог, но всё же от правды было не отмахнуться. Однажды оступившись и поверив в собственную исключительность, мать обрекла обоих своих сыновей на довольно безрадостное существование, хотя сама вряд ли это сознавала. Она не была виновата, конечно, Раду это понимал. Но вместе с тем он понимал, что за ошибку родителей им с Эриком предстоит расплачиваться очень и очень долго, потому что он всеми фибрами души ненавидел слово «навсегда».       – Что мне делать теперь? – окликнул он, не надеясь, впрочем, на конкретный дельный совет, и Максим Юрьевич напомнил:       – Здесь я тебе не советчик. Как бы то ни было, ты уже достаточно взрослый, чтобы самому определить, как следует поступать. Но я хочу просить тебя об одолжении – держи её подальше от Эрика.       – Почему?       Прежде чем ответить, Максим Юрьевич смерил его долгим взглядом, будто сомневался в том, что он способен адекватно усвоить поданную информацию, но всё же произнёс то, что должен был:       – До сих пор он не осознавал, кто из вас двоих сильнее. Пусть так всё и остаётся.

***

      В конце января Машка родила сына.       О счастливом событии Нике сообщил в письме Злебог, в привычно скупых выражениях доложивший, что мальчика (три восемьсот, сорок два сантиметра) назвали Леонидом и что мама и малыш чувствуют себя отлично. Куда больше Нику интересовало то, куда будет выписываться из роддома новоиспечённая счастливая мамаша, но об этом в письме не было ни полслова.       В остальном жизнь Ники не претерпела крутых изменений. Она всё так же училась по мере сил, читала в библиотеке все книги, до которых могла дотянуться, раз в неделю посещала ванную старост – разве что теперь в гордом одиночестве. Их с Раду общение общими усилиями было сведено до минимума, поэтому о подработке в лазарете пришлось забыть, зато благодаря этому Ника смогла взять дополнительные смены в кафе, чему мадам Розмерта очень обрадовалась. Нет худа без добра, как говорят. Тем более, платили в пабе побольше, да ещё и чаевые оставляли щедрой рукой, потому что улыбчивая молоденькая официантка, говорившая с милым акцентом, нравилась всем посетителям без исключения. Это было, пожалуй, единственное место, где она теперь улыбалась.       – Ника?..       Подняв голову от очередного справочника магических тварей, она с усилием сморгнула и снизу вверх посмотрела на остановившегося у стола Эрика. В библиотеке было не так много народу, но он всё равно почему-то оглядывался, словно боялся, что его застукают за общением с ней и лишат и без того немногих благ.       – Давно не виделись, - усмехнулась Ника, откидываясь на спинку стула.       На самом деле это было не совсем так – конечно, они вместе занимались в классе и иногда сталкивались в гостиной или на лестницах, но всё их внеклассное общение, с таким трудом и стараниями выстроенное, за прошедшие недели сошло на нет. Это было не хорошо и не плохо, как решила Ника. В конце концов, она привыкла быть сама с собой, а теперь компанию ей частенько составляли соседки по спальне, так что брошенной она себя в любом случае не чувствовала, да и на работе в пабе общения хватало. Хотя, Эрику об этом знать было вовсе не обязательно.       – Всё в порядке? – окликнула она, откладывая книгу и протирая глаза основанием ладони, и Эрик, помявшись с переступив с сапога на сапог, признался:       – Раду мне рассказал, что произошло. Сначала не хотел, но я... – Он снова запнулся, но справился с собой и выпалил: – Словом, мне очень жаль.       - Жаль, что не рассказал мне с самого начала, как опасно с тобой дружить? – уточнила Ника, не жалея ни его, ни себя. – Или скажешь, что ты не знал?       По лицу Эрика прокатила и скрылась волна недоумения, и только теперь Ника задумалась, об одном ли они говорят или ему, как младшему, была представлена более обтекаемая, зацензуренная версия произошедшего.       – Бедный маленький Эрик, - пробормотала она, опустив подбородок на сплетённые ладони. – Выходит, тебя тоже облапошили?       Он взглянул на неё с непониманием, и Ника, сжалившись, попросила:       – Поможешь книжки в спальню отнести?       – Конечно! – заверил он и тут же бросился собирать указанные тома в охапку, словно это могло хоть как-то помочь и сгладить неловкую ситуацию.       Впрочем, стоило им выйти из библиотеки и отойти до ближайшей лестницы, он перехватил стопку книг поудобнее и окликнул:       – Знаешь, я всё же думаю, что вам с Раду нужно поговорить откровенно.       – И зачем это? – уточнила Ника, не оборачиваясь, и Эрик настоял:       – Ему правда стыдно, а я не хочу, чтобы он снова винил себя во всём.       Испустив короткий, не поддающийся толкованию рык, Ника остановилась, повернулась к нему и отчеканила, скрестив руки на груди:       – Знаешь, что меня бесконечно бесит во всём этом? То, что Раду чувствует себя виноватым, а ты говоришь об это со мной! При чём тут я? Или это он тебя подослал? – догадалась она, и Эрик возмутился в ответ:       – Что ты, нет! Я сам.       – Это многое объясняет, - откликнулась она с сарказмом, но не успела прибавить ни слова, потому что её со спины окликнули по имени. – Прабабки-радуницы, да что ещё?!       Подошедший Юрка такого приёма явно не ожидал, так что даже ненадолго замедлился, но всё же справился с первоначальным недоумением и подошёл ближе, сообщив:       – Я это, спросить хотел.       Эрик красноречиво замотал головой, и Юрка озадаченно замолчал, но Ника, этой быстрой переглядки не заметившая, лишь раздражённо поторопила:       – Ну так спрашивай!       Почесав в затылке для пущего вдохновения, Юрка напомнил:       – Да я всё про трансгрессию, да и Сатрап просил поторопить...       – Я же сказала, - перебила Ника, не давая ему договорить, - что всё будет. Если я что-то обещала, значит, сделаю.       – Да, - протянул Юрка, сощурившись, - в том-то и дело, что ты только обещаешь. С Сатрапа, небось, полную цену взяла, а сама до сих пор пальцем о палец не ударила!       Неожиданный упрёк отчего-то показался Нике очень болезненным, и она, моментально забыв про Эрика, повернулась к Морозову и уточнила:       – Хочешь тренировку? Будет тебе тренировка! – посулила она и выхватила палочку.       В противоположном конце коридора возле кабинета чар, метрах в двухстах, стояли Дима и Алёнка, и Ника указала на последнюю концом оружия, пообещав:       – Я сейчас выпущу заклинание, а ты давай, заслони любимую спиной. Спасти барышню из беды – это же так в твоём стиле, да?       Нахмурившись, поскольку не верил, что она способна на такое, Юрка предупредил:       – Да мне легче тебе шею свернуть!       – Не успеешь, - хмыкнула в ответ Ника и улыбнулась так, что у обоих парней мороз по коже побежал. – Я, может, и меньше ростом, но быстрее, и от заклятия моего не увернёшься. Добежать тоже не успеешь, так что прыгай, Морозов! Прыгай!       – Ника, не надо... – пролепетал Эрик дрожащими губами и протянул к ней руку, но она увернулась, не спуская Алёнку с прицела.       – Только попробуй, - прорычал Юрка, и она презрительно сощурилась:       – На счёт «один» колдую без предупреждения. Раз!..       Мелькнула оранжевая вспышка, и в тот же миг что-то смешалось в холодном коридорном воздухе, так что на несколько мгновений всё вокруг заволокло сизым дымом. Тут и там хлопали двери, набежали студенты и преподаватели из соседних кабинетов, а Юрка, отчаянно борясь со звоном в ушах, вдруг понял, что он лежит, всем телом закрывая Алёнку. Как он тут оказался, он не очень понял, но крови не было, однако мгновенная вспышка радости тут же потонула в такой силы гневе, что ему самому стало страшно.       Быстро и ловко убедившись, что никто из близких не пострадал, Юрка встал сам, помог подняться Алёнке и, наконец, обернулся.       – Вот тебе и повод сконцентрироваться! – выкрикнула Ника поверх плеча заслонившего её Эрика, и Юрка, прижимая Алёнку к груди, рявкнул в свою очередь:       – Ещё раз свою вшивую палочку поднимешь на моих друзей, я тебе голову оторву!       – Юра!       – Морозов, а ну перестань!       Их оттеснила друг от друга толпа, наконец вмешались педагоги, но Юрку так просто было не угомонить, и он выпалил:       – Да что ж ты за девчонка! Ты же нелюдь!       – Юра, перестань! – взмолилась Женя, но он вырвался из хватки державших его рук и подытожил, сверкая на Нику яростными глазами:       – Только одной злобой и жива – с самой себя-то не тошно?       Волевым решением подоспевших Раду и мадам Помфри всех пострадавших и причастных отправили в лазарет, хотя Ника этому сопротивлялась изо всех сил – правда, уже без применения палочки, которую у неё изъяли ради общей безопасности. Последние пару метров её пришлось нести, но, стоило захлопнуть за собой дверь сестринской, Ника вырвалась и отступила к письменному столу, словно сохранение дистанции могло хоть как-то помочь исправить положение.       – Ты не ранена? – спросил Раду, и только теперь она поняла, что этот вопрос он задаёт ей уже не впервые, просто она никак не могла разобрать слова за шумом крови в ушах.       – Нормально, - отмахнулась она, обеими ладонями пригладив выбившиеся из «хвоста» волосы.       Его такой ответ, кажется, не устроил, потому что даже после заверения он продолжал к ней приглядываться, будто сличая открывшуюся картину с наполовину позабытым образчиком. Эту пытку Ника выдержала с честью, и Раду, понимая, что дальше откладывать этот разговор невозможно, тихо попросил:       – Пожалуйста, не думай, что я тобой воспользовался или ещё что-то в этом духе. Я пытался тебя остановить... но я ведь тоже не железный, - признал он с коротким вздохом, и Ника удушливо покраснела.       Некоторое время она пыталась придумать какое-то изящное объяснение всему, что произошло, но плюнула на это бессмысленное занятие и, вскинув на Раду глаза, предложила:       – Забудем.       – Что, вот так просто? – хмыкнул он, и Ника отрывисто кивнула:       – Куда уж проще. Слушай, мне правда неловко. Я напилась и не понимала, что творю. Вообще, знаешь, мне повезло, - прибавила она с внезапной усмешкой, - что рядом оказался именно ты, иначе история могла разыграться ещё более некрасиво. Так что спасибо тебе и забудь.       Она искренне верила, что такое предложение его устроит, ведь оно означало по сути отсутствие любых обязательств, а о чём ещё мечтать мужчине? Но, чем дольше она говорила, тем мрачнее становилось его лицо, так что в конце концов Ника не выдержала и задиристо окликнула:       – Что тебя так расстроило? Неужели...       Он пристыженно молчал, и Ника, прищурившись, враз обо всём догадалась.       – Ты что, - уточнила она с каким-то злым весельем, - решил, что дело в тебе? Раду...       Она укоризненно покачала головой и казалась в этот момент такой взрослой и уставшей, что он устыдился собственных мыслей и отвёл глаза.       – Не принимай на свой счёт, - посоветовала она, пожав плечами. – Ты красавчик и в постели, наверное, просто вау, но у нас ничего не получится. И вовсе не из-за того, из-за чего ты думаешь, а потому что Турнир закончится, и я уеду к себе, а ты останешься, где был, и скоро меня забудешь. Так что, спасибо за предложение, но я пас.       Слушая её объяснения со всё более и более суровым лицом, Раду в конце концов тряхнул головой, сбрасывая морок, и уточнил:       – На основании чего ты так решила?       Но Ника не стала вновь пускаться в рассуждения и просто снова пожала плечами, отбросив волосы с глаз:       – Мне и оснований никаких не нужно, просто не хочу размениваться. Что бы ты себе ни думал, - прибавила она и коротко вздохнула, глядя в сторону. – У меня ведь один-единственный парень и был – и тот... Плетнёв.       Обозначить более точно она бы всё равно не сумела, поэтому замолчала, покручивая пуговицу у собственного воротника, а Раду внезапно выпалил, глядя на её склонённую макушку:       – Ты его любила?       – Что?       Ника подняла голову, глядя на него с недоверием, будто могла ослышаться, и он повторил:       – Этот Стас – ты его любила? – а Ника, остановившись с ним лицом к лицу, снизу вверх посмотрела на него, недоумённо приподняв бровь.       – Сарбаз, - окликнула она, не в силах сдержать усмешки, - да ты, никак, ревнуешь?       Он на усмешку не ответил, глядя на Нику с самого дна своей неразделимой тайны, и она неожиданно даже для себя дрогнула, потому что поняла – она его тоже ранила, только не могла понять, каким образом и насколько глубоко. Да и, если совсем честно, Ника вообще сомневалась, что дело было в ней. Или просто её обоснованный страх и злоба стали последней каплей, переполнившей чашу терпения и веры в то, что всё ещё может быть хорошо?       – Да не смотри ты на меня так, Господи-Боже... – прошептала она и не выдержала – зажмурилась, лишь бы не видеть его глаз. – Это не я тебе сердце распорола...       Он даже не пошевелился, и она решила, что хватит с неё на сегодня.       – Некогда мне любить, - отрезала она, отворачиваясь. – Тут бы коня не двинуть от перенапряга, а ты – любовь...       Это было отчасти правдой, потому что уже сейчас Ника чувствовала, что на этот раз ей сухой из воды не выйти.       Слава всем богам, Алёнка не пострадала – только при падении набила шишку на затылке да локоть ободрала, но и этого Юрке было достаточно, чтобы прямо тут же на месте оторвать Добросоцкой её несносную рыжую голову. Жаль, Сатрап не позволил.       – Ну вы ударники, - возмущался он, меряя шагами собственный кабинет от кресла до торшера и даже не глядя ни на сидевшую тут же Марину Максимовну, ни на вытянувшихся в струнку Юрку и Нику, которых и распекал. – За пять минут нарушить десяток школьных правил – это ж постараться надо! И это уже не говоря о том, что в замке вообще трансгрессировать нельзя!       – Как – нельзя? – удивилась Галлер, и Шахлин откликнулся:       – А вот так, Марина! Купол стоит! А теперь расскажи об этом Морозову – он не в курсе, мне кажется.       Поскольку ругать собственного любимца ей было недосуг, она ограничилась тем, что капризно повела плечом и откликнулась:       – Я как-то не проверяла.       Скосив глаза на Нику, Юрка лишь коротко вздохнул. Самым поразительным в произошедшем было даже не то, что эта дура внезапно взбесилась, а то, что она, пусть в самой своеобразной и травмоопасной манере, но обещание выполнила. Выходит, зря он её попрекал. Блин, кому рассказать – не поверят ведь.       Сама Ника на этот раз отпираться и валить вину на другого не спешила, и Юрка, в глубине души отчего-то испытывая угрызения совести, первым подал голос:       – Георгий Сергеич, так мы это... Никого же не задело? Если решите нас наказать, Вы наказывайте, а там мы с Никой сами разберёмся.       Судя по лицу Шахлина, такого поворота он не ожидал. На секунду в кабинете воцарилась тишина, и Марина Максимовна, коротко вздохнув, произнесла:       – Идите, ребята. Нам с Георгием Сергеевичем подумать надо.       Сам он лишь кивнул, и Ника с Юркой покинули кабинет и остановились в коридоре, глядя друг на друга с обоснованной опаской.       – Сами разберёмся, да? – уточнила она, и Юрка, шагнув вперёд, схватил Нику за руку и процедил:       – Говорила мне Лёка, что ты мутная какая-то, а я, дурак, не верил – теперь вот и расплачиваюсь. И ещё мне почему-то кажется, что ты знаешь, что не так с этим яйцом. Говори, что слышала. Ну!       Он сильнее стиснул кулак, вдавливая пальцы ей в локоть, и Ника, поморщившись, выпалила:       – Ладно… Ладно! – рыкнула она, снизу вверх сверкая на Юрку глазами. – Я виновата, и я помогу тебе. Да отпусти ты!       Приложив все усилия, она вырвалась и выпалила, потирая отдавленную руку:       – Русалки. В озере водятся русалки. Это они так… стонут.       Юрка в ответ лишь нахмурился. Приходилось верить этой кукле на слово, потому что с русалками в любом из их обличий он до сих пор не встречался – да и слава Богу!       Между тем Ника, тряхнув головой для прояснения сознания, продолжала таким тоном, словно и не она задыхалась минуту назад от некстати подкативших эмоций:       – На этот раз чемпионам придётся лезть в озеро, тут и к бабке не ходи, а без меня ты там не справишься.       – И как ты мне поможешь? – недоверчиво уточнил Юрка, и она огрызнулась в ответ:       – Это тебя касаться не должно. Сказала – помогу, значит, можешь верить на слово.       – А если соврёшь? Или подставишь?       Такая вероятность существовала, но Юрке об этом знать было не обязательно, так что Ника, заранее напустив на себя вид оскорблённого величия, выпалила:       – Ага, чтобы ты меня в землю одним ударом вбил? Ну нет уж, мне собственная шкура дорога.       Иных подтверждений Юрка требовать не стал, решив, что в случае чего вполне сможет призвать её к ответу.       Остаток дня Ника провела в спальне, даже на ужин не пошла. Сидя на постели, она гладила забравшегося ей под руку Алехандро и размышляла о том, как докатилась до жизни такой и что делать дальше.       Странным образом об Эрике она практически не думала, и её мысли беспокойным пульсирующим коконом то и дело обвивались вокруг Раду. И чем только думал Галлер, пуская его к людям? Но всё же...       Ника откинула голову назад, упираясь макушкой в ледяную стену. Поставить Раду на одну планку с Антошей, которого она всегда боялась и брезговала даже рядом находиться, казалось несусветной глупостью, и всё же так просто отмахнуться от открывшейся правды было невозможно – Ника это понимала, как никто. А, сама, дура, виновата. Нечего было лезть на рожон, нельзя было ослаблять бдительность ни на минуту. Но с чего она вообще...       Ответов не было, она даже вопрос до конца сформулировать не могла, а потому только и оставалось, что плыть по течению. Куда-нибудь, да вынесет.       Дверь открылась, и в спальню заглянула Женя.       – Я так и знала, что ты здесь, - сообщила она, входя и забираясь на кровать рядом с Никой. – Марина Максимовна боялась, что ты вообще из замка сбежишь.       – Было такое желание, - честно ответила Ника, и она окликнула:       – Как ты?       Вздохнув, Ника покачала головой:       – Перед Алёнкой стыдно... да и перед Юркой тоже. Я не хотела, чтобы так вышло.       – Я знаю, - заверила Женя и, протянув руку, осторожно погладила её по острому локтю. – Ты хорошая, только... невезучая.       Такое определение могла подобрать только Женька, и Ника криво усмехнулась, почесав за ухом прикорнувшего Алика.       – Да уж, невезучая... Да ладно, что там. Знаешь, у меня друг есть, - внезапно поделилась она и впервые за вечер слабо, но искренне улыбнулась. – Виталик. Он из простаков, повар, но хороший. У нас с ним есть план отступления на самый крайний случай: если совсем тошно станет, свалим на Кипр и будем жить в коробке из-под холодильника.       – Как – из-под холодильника? – не поняла Женя, хлопнув ресницами. – А зимой?       – А там зимой всего плюс шестнадцать, - беспечно отмахнулась Ника. – Машка в какой-то газете вычитала и всё сокрушалась, чуть не плакала.       – А чего сокрушалась-то?       – Киприотов жалела – мол, как же они, бедненькие, зимой без снега!       Несколько секунд Женя продолжала таращиться на ней, распахнув на всю ширь и без того преизрядные глаза, а после тихо фыркнула, потом прыснула в подставленную ладошку и в конце концов расхохоталась, схватившись за бока и в конце концов повалившись на подушки.       Ника, смеясь вместе с ней, лишь прижала к груди заворчавшего Алика, которого они потревожили своим хохотом, и подытожила:       – Вот и я про то же! Вроде и старше, и с ребёнком уже, а дура дурой!       – Как – с ребёнком? – поразилась Женя и обрадованно всплеснула руками. – Это у тебя и племянники есть?       Ника кивнула с неожиданным для неё самой удовольствием:       – Уже да. На той неделе родился.       – Ой, здорово как! – воскликнула Женя, хлопая в ладоши и подобралась к Нике поближе. – Поздравляю тебя! Мальчик, да? А как его назвали? А фотографию тебе прислали?       Она так ёрзала и подпрыгивала, что чуть не сверзилась через край кровати на пол, так что Ника поспешила её поддержать, ухватив за локти, и урезонила:       – Да тихо, тихо... Не я же его родила! Лёнькой назвали, - сообщила она, и Женя широко улыбнулась:       – Здорово... Я бы тоже сына хотела, - призналась она, чуть склонив голову набок и отчаянно порозовев щеками, но остановить поток откровений уже не могла. – Или двух. И девочку обязательно, а то с кем секретничать? Я вообще всегда жалела, что мы с Юркой только вдвоём. Когда много детей – это же хорошо, да? – подёргала она Нику за рукав, чтобы не филонила и участвовала в диалоге, и та мрачно кивнула:       – Хорошо, если их есть, чем кормить и на что одевать.       Поняв, что ненароком наступила ей на больную мозоль, Женя стушевалась и неловко пробормотала, опустив голову:       – Ну да, наверное.       Погладив Алехандро по взъерошенной спинке, она помолчала в раздумьях, но всё же не справилась с собой и, украдкой скосив глаза, осторожно окликнула:       – Ник...       – Ну?       – А что с Раду?       – А что с ним? – не поняла она, и Женя чуть втянула голову в плечи, но всё же неловко объяснила, запинаясь и смущаясь:       – Ну... у вас. Ты ведь его любишь?       Встрепенувшись, Ника хотела было ответить категоричным отказом, поскольку её тошнило уже от этого вопроса и попыток влезть туда, куда она сама не сунулась бы даже под страхом смертной казни. Но Женя смотрела на неё с таким простодушным беспокойством, что что-то дрогнуло у неё внутри, и она ушла от ответа, спросив:       – С чего ты это взяла?       – Ну я просто...       Женя замялась, потому что, сама того не сознавая, вышла на очень скользкую дорожку. Видения были расплывчаты, двоились и множились, но всё же она видела, что не закончится эта история просто так, и достанет Нике и счастья, и радости, пусть и не сразу. Конечно, она не могла всего этого Нике рассказать, потому что и сказать-то пока было нечего, тем более что она бы и не услышала сейчас, полностью погружённая в собственные терзания.       Вот и теперь, не дождавшись ответа, она посмотрела в высокий потолок и тяжело вздохнула.       – Мне восемнадцать лет, - объяснила она, когда к ней обеспокоенно склонилась Женя, - а я так задолбалась, будто уже третий век землю топчу.       – Ну чего ты... – ласково укорила она, и Ника в ответ лишь покачала головой:       – Жить хочу. Выживать устала.       С усилием сморгнув, она хлопнула ладонями по щекам и как раз вовремя, потому что раздался деликатный стук в дверь и, когда Женя пригласила, на пороге показалась не кто-нибудь, а Гермиона.       Девочки удивлённо переглянулись, а Грэйнджер, непривычно смущаясь, заложила руки за спину и пробормотала:       – Вероника, как хорошо, что ты здесь... Можно тебя на минутку?       – Может не надо, Ник? – обеспокоенно окликнула Женя, перекатываясь на колени, но та лишь отмахнулась и, из рук в руки передав ей Алика, поднялась на ноги.       – Я ненадолго, - успокоила она, но припомнила, как складывалось их общение с местными до сих пор, и прибавила: – Через пять минут не вернусь – выпускай Алехандро.       Прижав домовёнка к груди, Женя испуганно закивала, а Ника вслед за Грэйнджер вышла в коридор и закрыла за собой дверь.       – Будешь снова буянить, я тебе череп раскрою, - предупредила она на всякий случай, глядя исподлобья, поскольку была совершенно не в том настроении, чтобы терпеть очередное хамство, но Гермиона поспешно замотала головой, вскинув в воздух обе раскрытые ладони:       – Нет-нет, я... Виктор убедил меня, что я была неправа, - сообщила она, краснея, и прибавила куда тише, чем говорила до этого: – Я хотела бы поговорить с тобой.       – Это будет дорого стоить, - предупредила Ника и мысленно закатила глаза. Опять всё по новой.