Волчья шкура

      С того самого дня, как Юрка впервые открыл в Больничном крыле крикливое яйцо, Дима потерял покой и сон.       До сих пор ему не приходилось так сильно переживать за кого-то, кроме себя или Пашки, и даже близящийся развод родителей не шокировал его так, как, наверное, должен был. Но, стоило Юрке единожды пожаловаться, что он понятия не имеет, как подступиться к загадке яйца, и привычный мир тут же дал широкую кровоточащую трещину.       – Да всё нормально будет, - в который раз повторил Пашка, кутаясь в шубу и фыркая каждый раз, когда порыв ветра щипал озябший нос. – Говорил же тебе – в накладе Юрка точно не останется, я видел. Правда, я тогда ещё не знал, что это он.       Такому заявлению стоило верить, и Дима озадаченно нахмурился, не вполне понимая, что чувствует по этому поводу.       Вдвоём они неспеша прогуливались по берегу озера, хотя погода была для этого не самой располагающей – дул сильный ветер, и долетавшие от воды капли ледяными лезвиями резали лицо и голые руки. Больше желающих прогуляться не нашлось, и, хотя холод пробирал до костей, Дима рад был, что выбрался из замка – близость воды успокаивала, а ему нужно было успокоиться, потому что тревога мешала думать       Покрякивая от холода, Пашка предпринял очередную попытку отвлечь друга и окликнул:       – Серого с утра видел?       – Ага. – Дима наморщился, давя зевоту. – Они с Женькой в Хогсмид собирались.       – А Юрка разрешил?       Дима в ответ красноречиво пожал плечами, поскольку понятия не имел, а сам бы не стал Жене перечить, потому что себе дороже. Она, конечно, была очень милой, но упрямой, а общение с упрямыми девчонками ему никогда не давалось.       – Не понял... – внезапно протянул Пашка, подслеповато щурясь, хотя до сих пор у него со зрением был полный порядок. – Это Крам, что ли?       Дима обернулся и поднял голову, взглянув в указанном направлении.       В середине января корабль всё-таки довели до ума, и теперь он мерно покачивался на волнах, бросая на воду сизую тень, готовый к отплытию хоть сейчас. На палубе стоял Виктор в одних плавках, и Дима обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как его одноклассник уверенно вспрыгнул на борт и, вытянув вверх руки, нырнул в озеро.       – Сдвинулся! – воскликнул Дима, не сдержавшись, когда голова Крама вынырнула посредине озера. – Холодина такая, середина февраля!       – Может, моржует? – предположил Пашка, почесав в затылке, и Дима покачал головой:       – Не нравится мне это всё... Вот что, пошли в замок, - поторопил он, плотнее запахивая шубу и шагая вверх по пригорку. – Расскажем Юрке, а там пусть сам думает.       Пашка так обрадовался, что первым побежал к замку, надеясь, что внутри найдётся не только жарко натопленный камин, но и бутылка сливочного пива – гадость, конечно, отвратительная, но всё же лучше, чем ничего.       Юрку они нашли в спальне, и тот, выслушав сообщение о заплыве Крама брассом, нисколько не удивился.       – Про озеро это я ему сказал, - сознался Юрка, и уши у него покраснели, потому что реакция Димы оказалась ровно такой, как он и предполагал.       – Но почему ты не сказал мне? – огорчённо пробормотал он, уронив до этого гневно воздетые руки. – Мы же... друзья.       Запинка была настолько явной, что Юрка устыдился ещё сильнее, чем до этого и, встав с кровати, где сидел до этого, осторожно хлопнул брата по плечу и ответил:       – Потому что я знал, что ты будешь вот так вот переживать. Я и Женьке не сказал, если хочешь знать, - прибавил он и усмехнулся. – Ты не обижайся на меня, Дим, я просто... Ну, я привык с проблемами справляться сам.       Он и не обижался, но чувствовал себя странно обманутым, и это было ярко написано у него на лице.       – А Георгию Сергеевичу ты сказал? – Юрка покачал головой, и он настоял: – Надо, Юр. Русалки или не русалки, а тебе как-то под водой дышать надо. Да и вообще – февраль на дворе! Они другого времени не нашли, что ли, чтобы в это озеро лезть?       С этим Юрка был в общем-то согласен и понимал, что, ныряя в озеро, Крам пытается себя подготовить к погружению в ледяную воду. Он сам сомневался, что это поможет, да и поделился с Виктором информацией только потому, что чертовски не любил быть должным. Однако совет бы не помешал, и Дима, хоть он и был младшим, на поверку соображал куда лучше и быстрее него самого.       – Ладно, - согласился он и пригласил: – Вместе пойдём. Может, Сатрап что дельное посоветует.       До кабинета Георгия Сергеевича они, предусмотрительно оставив Пашку в гостиной, добрались без приключений, но внутрь зайти не смогли, потому что по ту сторону приоткрытой двери раздавались звуки оживлённого спора, и мальчики притихли, пытаясь понять, что творится.       Речь держал Шахлин, и по его крайне раздражённому тону было сразу понятно – говорят о Турнире, причём уже давно и без ощутимых результатов.       – Этот Крам у вас что, буйный шизофреник, и вы его к людям не пускаете?       Со стороны это звучало как неприкрытое оскорбление, и Каркаров, медленно восставая из кресла, в котором сидел до этого, угрожающе протянул:       – Не понял Вас...       – Или он умственно отсталый? – выдвинул новое предположение Шахлин. – Или у него друзей нет? Почему нужно брать первую попавшуюся девчонку и тащить её в воду минусовой температуры? Да предложите это Штильвассеру – он первый в воду сиганёт прямо сейчас и будет до двадцать четвёртого там сидеть!       Поняв, что реноме его чемпиона ничего не угрожает, видимый в щёлочку Каркаров сел обратно, а слово взял директор Дамблдор, который, очевидно, решил сегодня примерить на себя роль миротворца.       – Уверяю Вас, мистер Шахлин, - произнёс он тоном, который, очевидно, считал по-отечески ласковым, - мисс Грэйнджер идеально подходит на эту роль. Она замечательная девушка, умнейшая ведьма своего возраста. Кроме того, Вы же помните, что мистер Крам пригласил её на Святочный бал? Это может стать началом прекрасного светлого чувства...       – Сдаётся мне, профессор Дамблдор, вы об этом самом чувстве только по радио слышали? – в весьма грубой форме осведомился Шахлин, и его рука сама собой накрыла предплечье Марины, которая жениха ожидаемо поддержала, в свою очередь спросив:       – Это правда, что Вы вынудили мадам Максим выписать из Франции несовершеннолетнюю девочку? И ради чего – чтобы на час сунуть её в ледяную воду?       – Получается, Делакур тоже с отклонениями, раз никого ближе не нашлось, - вполголоса бросил Георгий Сергеевич, и она столь же вкрадчиво укорила:       – Ну вот, а ты Юру идиотом называл.       Шахлину ничего не оставалось, кроме как признать собственную ошибку, и он коротко кивнул в ответ:       – Виноват.       Понимая, что дело его швах, Дамблдор продолжал разглагольствовать:       – Должно быть, Вы не вполне понимаете суть второго испытания, мистер Шахлин. Пленником не может быть просто любой человек с улицы. Это должен быть человек очень близкий, которого вполне можно обозначить как сокровище для чемпиона...       – Девок не дам, - сразу предупредил Шахлин и объяснил в ответ на возмущённый взгляд Каркарова: – Мне за Олонец её папаша голову снимет, а уж за Морозову...       Он махнул рукой, не в силах подобрать достаточно красноречивого определения тому, что с ним сделает Григорий Алексеевич, упади с Женькиной головы хоть волос, так что всем присутствующим пришлось самим представлять себе это душераздирающее зрелище.       – В общем, не стану я ими рисковать, - подытожил Георгий Сергеевич и прибавил из никому не ведомых резонов: – Я может, только жить начинаю. Жениться собрался.       При этих словах Марина Максимовна зарделась от удовольствия, и иностранные коллеги переглянулись с удивлением и неловкостью.       – Э-э-э... Поздравляю! – нашёлся, наконец, Дамблдор и всплеснул руками. – Ах, это просто замечательно! Но что же вы предлагаете делать со вторым испытанием?       – Я могу.       Педагоги обернулись, и Дима, игнорируя предупреждающие жесты Юрки, толкнул дверь, шагнул через порог и повторил громче и увереннее:       – Я полезу в озеро.       Понимая, что вся конспирация накрылась медным тазом, Юрка вошёл следом и возразил:       – Нет, не полезешь. Георгий Сергеич, скажи ему! – потребовал он, обратившись к классруку, и махнул рукой на брата, показывая, что именно с этим болезным нужно провести профилактическую беседу.       Но Дима так просто сдаваться был не намерен и заявил, переводя взгляд с директора на учителей и обратно:       – Это самый безопасный и беспроблемный вариант. Подвергать риску девочек было бы в крайней степени неразумно, перекладывать ответственность за выбор на вас или директора Каркарова – тоже. А так я сам вызвался добровольцем и несу ответственность за все последствия.       – Никаких последствий не будет, - замахал длинными рукавами Дамблдор. – На время проведения испытания все пленники будут погружены в магический сон и проснутся, как только снова окажутся на поверхности.       – Не стоило рассказывать всё это в присутствии одного из чемпионов, Дамблдор, - ядовито заметил Каркаров, стрельнув глазками в Юрку, и тот едва сдержался, чтобы не показать директору средний палец.       До сих пор профессор Поляков в споре не участвовал – мальчики его сперва даже не заметили, до того тихо он сидел, – но теперь, поднявшись со своего места у камина, он подошёл к столу в центре комнаты и сдержанно уточнил:       – Дима, ты понимаешь, насколько это рискованно?       – Да, понимаю, - ответил тот и украдкой откашлялся, потому что на самом деле это было совершенно не так.       – Дим, ну чего ты... – попытался протестовать Юрка, но тот лишь обернулся к нему и, задиристо тряхнув стянутым на макушке "хвостом", уточнил:       – Ты будешь меня спасать или нет?       На это Юрке ответить было нечего, потому что отговорить брата он был бессилен, а затевать продолжительный спор под носом у учителей было бессмысленно и небезопасно.       – Ну вот и отлично! – провозгласил Дамблдор, весьма довольный полученным результатом, и опустил ладони Юрке и Диме на плечи, но оба с поистине фамильным сходством увернулись, сделав шаг вперёд. Нисколько не смутившись, директор Хогвартса сообщил: – Более подробные инструкции мистер Поляков-младший получит непосредственно перед испытанием. Какая смелость! Какая жертвенность!       – Вы вроде бы обещали, что обойдётся без жертв, - напомнил Юрка, напряжённо хмурясь, но ответить Дамблдор не успел, потому что в предварявшей кабинет классной комнате раздался топот сапог, и внутрь без стука ворвался Костик.       – Георгий Сергеевич, у нас ЧП! – выпалил он, остановившись сразу за порогом, но тут заметил прочих присутствующих и уточнил: – Вы что, в курсе уже?       – Что опять стряслось? – уточнил Сатрап, подходя к ученику вплотную, и тот, понижая голос, выпалил:       – Мантию спёрли! Средь бела дня, сволочи!       Сразу смекнув, о какой мантии идёт речь, Шахлин схватил Костика за локоть и потащил прочь из кабинета, что-то яростно выговаривая на ходу.       – У меня мантию стянули, можете Вы понять или нет?! – надрывался Костик, находившийся теперь в крайней и непривычной ажитации. – Из-под носа утащили, а никто и в ус не дует!       Мельком оглянувшись на оставшихся в кабинете, Юрка успел заметить, как загадочно блеснули глаза Дамблдора за стёклами очков, и отчего-то ему показалось, что уж он-то знает, где была всё это время мантия-невидимка и куда она девалась теперь.       – Мы пойдём, наверное, - вздохнул Юрка, не сводя с директора пытливых глаз, но всё же взял себя в руки и уважительно кивнул Марине Максимовне. – Дим, пошли, а то на обед опоздаем.       Однако ещё в классной комнате их нагнал профессор Поляков и, обращаясь к Диме, оценил:       – Это было благородно, но не благоразумно.       – Спасибо за беспокойство, - откликнулся тот, не поворачивая головы, - но я совершеннолетний и сам могу решить, как мне стоит поступать.       Качнув головой, словно хотел возразить, но в последний момент передумал, Поляков помолчал, но, видимо, побоялся, что они уйдут, и произнёс:       – Просто я не хочу, чтобы с кем-то из вас двоих случилась беда.       – Дошло, наконец? – спросил Дима, глядя исподлобья, и Юрка легонько подпихнул его под локоть, укорив:       – Дим, ну хватит уже. Он прав, - прибавил он, не сумев придумать, как правильнее обозначить Дмитрия Ивановича, - не стоило тебе в это дело соваться.       – Нет, стоило! – выпалил он, порывисто обернувшись. – Я должен это сделать, понимаешь?       – Нет, не понимаю, - честно признался Юрка и окликнул в том же тоне: – Кто тебе в башку втемяшил, будто ты мне что-то должен?       – Да никто мне ничего... Я сам. Я просто хочу тебе помочь.       Он говорил сейчас с такой отчаянной решимостью, что Юрка содрогнулся всем сердцем, долго и мучительно, и, протянув руку, обнял брата, притянув к себе, словно это могло лучше слов объяснить, что никаких долгов, мнимых или явных, тут не было и быть не могло. Он был странный, конечно, непонятный и пока ещё плохо знакомый, но не чужой, и это определение было решающим. Для Юрки уж точно.       Поверх макушки брата встретившись глазами с Поляковым, он весомо кивнул и пообещал:       – С Димкой всё будет в порядке. Если я выплыву, то и он тоже.       Пообещать что-то более конкретное он был просто не в силах, потому что сам был не уверен, чем окончится для него второе испытание.

***

      Попрощавшись и подождав, пока мадам Розмерта запрёт за ней заднюю дверь, Ника вышла на главную улицу и неспеша поковыляла по наледи в сторону замка.       День сегодня выдался просто аховый – отмечали День святого Валентина. Расспросив коллег об этом незнакомом ей празднике, Ника уяснила для себя, что в этот день все влюблённые закономерно сходят с ума, без всякой меры одаривая свои вторые половинки цветами, шоколадом и открытками в форме сердечек. Такая инициатива ей пришлась по душе, разве что оставалось непонятным, почему нужно ждать специального дня и нельзя делать всё то же на протяжении всего календарного года.       Рождественские украшения давно уже исчезли с улиц Хогсмида, но дома всё равно светились огоньками, и Ника, оглядевшись по сторонам, достала фотоаппарат, прицеливаясь с видом на деревню. Ночь стояла тёмная, но на центральных улицах было светло, как днём, и Ника, остановившись на пригорке, обернулась и сделала пару снимком, понадеявшись, что фотографии смогут передать хотя бы половину красоты, которая открывалась невооружённому глазу.       Убрав фотоаппарат в сумку, она с усилием потянулась и упрямо продолжила путь. Самым верным сейчас было бы отправиться досыпать то, что не успела ухватить утром, но на сегодня у неё было назначено ещё одно неотложное дело, потому как полнолуние не могло длиться вечно.       Несмотря на то, что она учудила на католическое Рождество, штрафные санкции к ней так и не применили, и не сразу, но Ника поняла, в чём тут дело. Хоть и распекала её яростнее многих, Галлер было в общем-то немножко пофиг на навязанную ей девчонку, и Ника планировала этим как следует попользоваться, поскольку не знала точно, сколько за ней ещё будут следить сквозь пальцы. Обещала ведь этому дураку Морозову, а данное слово она привыкла держать несмотря ни на что.       Стараясь не потревожить крепко спящих девчонок, она в спальне переоделась, удостоверилась, что Алик накормлен и обласкан – не иначе, Женька постаралась, – после чего прихватила толстую свечку, достала из нижнего ящика тумбы листок, в своё время вырванный из библиотечной книги ещё в Дурмстранге, и столь же тихо выскользнула обратно в коридор.       Путь её лежал к озеру, но не к тому берегу, куда обычно сходили по трапу с дурмстрангского корабля, а к другому, восточному и более пологому. Ника не знала, здесь ли будут возводить декорации для второго испытания в Турнире, но для её дела место подходило идеально – в первую очередь тем, что здесь было совершенно безлюдно, а по обеим сторонам от прогалины метров в десять густо росли камыши и рогоз.       Осмотревшись ещё раз и убедившись, что замок давно и крепко спит и ей никто не помешает, Ника заклинанием зажгла свечу и ненадолго опустила её в снег, укрепив стоймя. Ночью на Шотландию опустился пронизывающий холод, но ветра почти не было, и это было ей на руку – не задует огонь, – но действовать приходилось всё равно быстро.       Снова оглядевшись, Ника резко выдохнула и бросила наземь шубу, оставшись в одной глухой, до пят ночной рубашке. В ту же сторону полетели и сапоги, и голые ступни обожгло снегом и такой же обнажённой промёрзшей землёй. Нагнувшись, она достала из кармана шубы страницу, подняла свечу и, закрывая пламя ладонью от случайного сквозняка, подошла к самой кромке озера.       Дальше тянуть было нельзя, и Ника, не дав себе времени задуматься о том, как ей будет холодно, шагнула в воду.       Вроде бы она сперва зашла в воду только по щиколотку, но обе ноги до самых бёдер прошило ледяными иголками. С трудом сдерживая поток нецензурной брани, она осторожно переступила по склизким холодным камням и пошла дальше, с трудом выдыхая облака пара и удерживая свечу над собственной головой. Зайдя по грудь, она нашарила ногами более-менее устойчивое место на дне, чтобы камни не разъезжались под пальцами и, поводя свечой над самой поверхностью, принялась читать, одними губами проговаривая строчки старого как мир заклинания.       Любому другому человеку, пусть даже волшебнику, этот древний текст показался бы бесполезным и даже опасным – ну в самом деле, зачем приглашать русалок в водоём, расположенный так близко к человеческому жилищу? Однако в сложившейся ситуации это было Нике на руку, и она продолжала ворожить, искренне надеясь, что у неё получится.       Вокруг было тихо, если не считать плеска воды и чуть слышного гудения морозного воздуха, так что Нике иногда казалось, будто она слышит биение собственного сердца. Свечной свет отбрасывал на воду ровный кружок, и раз или два ей мерещилось, будто мелькнула в этом круге бледная тень – то ли рука, то ли хвост, а голые ноги то и дело задевало что-то холодное и шершавое... рыба ли...       Внезапно её слуха достигла песня – тихая-тихая, больше похожая на шёпот, она разгонялась всё сильнее, расправлялись сдавленные гнётом лёгкие, ходили по рыхлому илу лёгкие ноги, а мотив манил за собой, на глубину...       Кто-то схватил её за руку, разворачивая спиной к озеру, и ополовиненная свечка полетела в воду, тут же с шипением потухнув.       – Ты совсем с ума сошла! – воскликнул Раду, явно не заботясь о том, что своими воплями перебудил половину обитателей замка, и снова потащил Нику прочь из воды. – Что ты тут делаешь?       – Ты как вообще нашёл меня? – спросила она, по инерции продолжая упираться. Он на мгновение осёкся, окинув её странно виноватым взглядом, и Ника вдруг догадалась, окликнув: – Сарбаз, ты обалдел?.. Ты на меня Следящие чары набросил?!       – Ты сама виновата! – отрезал он, возмущённо тряхнув головой. – Ты и твои бесконтрольные гуляния в темноте. Что тебе понадобилось здесь ночью?       – Чего-чего... Топиться пошла! – выпалила Ника, лязгая зубами, и утёрла ледяные брызги с лица таким же мокрым и холодным рукавом. – От неразделённой любви... И вообще, я же Водолей по гороскопу – чего ты ожидал?       Судя по лицу Раду, такого ответа он никак не ожидал и, едва справившись с собой, окинул Нику, ёжащуюся от холода, оторопелым взглядом, и выдохнул:       – Сумасшедшая... Это же надо до такого додуматься!       Он проговаривал каждое слово с отчаянием, явно не соразмерным ситуации, так что Ника, всё ещё возмущённая фактом слежки за ней, незамедлительно пошла на попятный и протянула:       – Раду, да ну чего ты... Ой!..       Она и пискнуть не успела, как он двумя взмахами замотал её в шубу как в смирительную рубашку, а после подхватил получившийся кулёк на руки и понёс в сторону замка.       – Ну пусти, - пыталась она вырваться и самым краешком сознания думая о том, что на берегу остались ещё сапоги, новые ведь почти, - я сама могу дойти!       – Нет, не можешь, - возразил он, упрямо шагая в нужном направлении. – Ты повела себя неадекватно и право голоса утратила, так что будешь делать, как скажут.       Он был прав, в общем-то, но Ника бы скорее язык себе откусила, чем в этом призналась, так что почла за лучшее промолчать, позволяя носиться с собой, как с писаной торбой. Чувство было довольно приятное, хоть и непривычное, тем более что совсем скоро выяснилось, что Раду несёт её не в лазарет, а в собственную комнату, что было гораздо интереснее.       После появления хозяина вся спальня, казалось, пришла в движение, и на столе тут же появилась целая батарея каких-то склянок и бутылочек, а на прикроватном столике – стопка пушистых полотенец, да к тому же зачарованных, которые единым прикосновением высушивали до характерного покалывания промёрзшей кожи.       Все необходимые манипуляции Раду сопровождал чуть слышным бормотанием на родном языке, но суть отповеди была понятна даже без перевода, и Ника, в глубине души ощущая собственную вину, окликнула:       – Ну прости, мне просто очень надо было.       – Это я уже понял, - откликнулся он, после чего опустился перед сидевшей на кровати Никой на одно колено, схватил её за щиколотку и принялся быстро натирать ногу какой-то пахучей бледно-зелёной мазью.       – Ай, Раду, ну щекотно же! – пищала она, изо всех сил пытаясь вырваться, но он продолжал пытку несмотря ни на что и, схватив Нику за вторую ступню, принялся втирать мазь и туда.       – Будешь знать, как безобразничать, - проворчал он, быстро и ловко орудуя пальцами. – Конечно, Алёна против карательного целительства, но её сейчас здесь нет.       – Так и знала, что ты настоящий тиран, - фыркнула Ника и снова попыталась подтянуть колено к груди, поскольку ступни уже начало немилосердно печь, но не преуспела и в конце концов ограничилась тем, что глухо пробормотала: – Я Юрке помочь обещала. Никто не может, кроме меня, так что приходится слово держать.       – Не замечал в тебе подобного альтруизма, - откликнулся он, поднимаясь на ноги и приманивая с полки заварочный чайник, и Ника тоскливо поморщилась:       – Да не в альтруизме дело. Просто времени остаётся всё меньше, уже четырнадцатое, а я... Я перед ним виновата и хочу хоть что-то исправить.       Выпалив последнюю фразу, она плотнее закуталась в одеяло и надолго замолчала, понимая, что говорила всё это время от чистого сердца. Ей в самом деле было мучительно стыдно за собственную выходку, но просто попросить прощения было бы недостаточно и куда сложнее, так что Ника интуитивно выбрала для себя самый удобный вариант. В этом было что-то от эгоизма, но иначе она не умела – не научили.       Окинув взглядом её склонённую макушку, Раду оставил травяной чай настаиваться, а сам приманил что-то блескучее с книжных полок и подошёл к Нике, слегка наклонившись над ней.       – Уже пятнадцатое, - исправил он и прибавил, когда она тихо охнула: – С днём рождения, blago.       Ника в ответ лишь удивлённо хлопнула ресницами. Часы на стене показывали второй час ночи, и сегодня действительно был день её рождения, вот только она совершенно не помнила, чтобы рассказывала об этом Раду, который теперь на раскрытой ладони протягивал ей кулон-капельку на золотой цепочке.       – Откуда ты знаешь? – удивилась она, и он озвучил самый простой вариант из всех возможных:       – В личном деле посмотрел.       – Зачем?       Он не ответил и лишь тихонько качнул цепочкой из стороны в сторону. Поняв намёк, Ника подалась вперёд и убрала волосы, позволяя надеть украшение. Золотая капелька аккуратно и ловко легла в ямку между ключицами, и Раду улыбнулся, пожелав:       – Пусть эта будет последней.       Проведя пальцами по гладкому металлу, она всё же не могла сдаться так просто и с сожалением вздохнула, пока он застёгивал замок:       – Я не могу это принять. Слишком дорогой подарок.       – Ника, ты не представляешь, насколько я богат. Пусть эта мелочь тебя радует.       Он говорил просто, без малейшего намёка на хвастовство, и Ника чуть склонила голову к левому плечу, между делом раздумывая о том, как же так получилось.       Перехватив её пытливый взгляд, Раду коротко вздохнул, после чего отошёл в угол комнаты и, расставляя склянки по местам, принялся в скупых фразах объяснять:       – Когда мы с Эриком остались одни, Максу удалось соблюсти целый ряд бюрократических тонкостей, так что наследство осталось за нами, а было оно немалым.       – Да, я читала, - призналась Ника, отчего-то чувствуя себя очень неловко. – Есть даже картина у Васнецова – "Дары Огненного змея".       На мгновение удивлённо приподняв брови, приятно поражённый её эрудицией, Раду с небольшой заминкой кивнул:       – Да, видел. Будь уверена, моя мать стоила каждой монеты.       В его тоне вдруг огненной молнией проскользнула злоба, и Ника вздрогнула, сев ровнее, всем телом подавшись вперёд лишь бы не пропустить ни единого слова. Заметив это, Раду с сожалением попросил:       – Прости. Дело не в тебе. Просто... Понимаешь, прошло уже столько лет, а я всё никак не могу смириться с тем, что всё так. Я сам по себе был случайностью, и родителям стоило бы остановиться. Одуматься и не гневить судьбу... Но они посчитали себя исключением из правил и горько за это поплатились. И я люблю Эрика, не представляю своей жизни без него, – прибавил он с искренним чувством и коротко вздохнул: – Просто никому ведь не везёт дважды.       Слушая откровения с обострённым вниманием, Ника всё равно могла понять в лучшем случае половину его терзаний, поэтому не придумала ничего лучше, чем озвучить единственный пришедший ей на ум вопрос:       – А что твой отец? Он ещё жив?       – Я не знаю. – Он безразлично пожал плечами. – Мы не виделись с тех пор ни разу. Всю заботу о нас на себя взял Макс, и я всегда буду ему за это благодарен. Он не обязан был делать и трети того, что сделал.       – Выходит, он очень добрый? – предположила Ника.       – Да. – Раду кивнул и вдруг хмыкнул. – Конечно, добрый.       Обернувшись поверх плеча, он удовлетворённо усмехнулся:       – Ну вот, хоть щёки порозовели.       Тронув собственное лицо ладонями, Ника смущённо отвела глаза. Её взгляд, блуждая, зацепился за стоявший на столе разлапистый букет, который, явно не по сезону, развесил плотные ветки с крупными красно-розовыми цветами. Она задумчиво улыбнулась, вспомнив, что такие кусты с сантиметровыми колючками росли вдоль всей улицы у них дома, только Ника никогда не задумывалась о том, как этот кустарник называется.       – Svi zarizi u tsherveno, sam zar u zeleno, - внезапно сказал Раду.       Ника засмеялась, обернувшись к нему:       – Что? – и он объяснил, присев перед ней на корточки и кивнув на вазу за собственной спиной:       – Есть такая детская загадка: «Все царицы в красном, сам царь – в зелёном». У нас его ещё сербалиной называют.       – Это шиповник, - догадалась Ника, глядя на букет.       Её лицо светилось теперь такой непосредственной, совершенно детской радостью, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Поправив сползшее у неё с плеч одеяло, Раду запахнул его плотнее и замер, так и не отняв рук, а Ника, вдруг взглянув ему в лицо, прищурилась, разглядывая его под каким-то неимоверным углом. Коротко прикусив пересохшие губы, она выпростала руку и осторожно опустила на лицо Раду, кончиками пальцев коснувшись длинных упругих ресниц. Он вдруг тяжело вздохнул и мягко притянул её голову к себе, так что они соприкоснулись лбами.       – Раду, ты что?..       Отстранившись ровно настолько, чтобы заглянуть ей в глаза, он нежно взял Нику за подбородок и предупредил:       – Посмотри на меня, милая... Не сейчас. Не надо.       – Почему?       В её тихом голосе сквозила обида, и это заставило его слабо улыбнуться, пропуская гладкие медно-рыжие пряди сквозь пальцы:       – Пока не нужно.       – Но ты ведь хочешь, - продолжала она настаивать, и он спокойно подтвердил:       – Хочу и очень сильно. А ты сама?       – Я...       Ника не знала, что ему ответить, как убедить и успокоить, но он и не слушал, произнося невозможные слова как никогда строго, но вместе с тем ласково:       – Не говори. Мне нужно знать, что ты любишь и хочешь меня вся. Вся, без остатка. И это не страшно, если ты пока не можешь сказать об этом с уверенностью. Просто игры в любовь мне уже не интересны, Ника. Я устал от полумер.       Ника в ответ лишь вздохнула. Ей нечего было ему возразить, потому что она сама не до конца понимала, какая злая сила снова и снова заставляет возвращаться к нему если не наяву, то в мыслях точно.       Но сдаваться так просто она не планировала и потребовала:       – Если ты сейчас же меня не поцелуешь, Сарбаз, я тебя прибью.       Улыбнувшись, он коротко и нежно прикоснулся губами к её лбу, а после притянул Нику к груди, так что она ощутила биение его сердца под самой щекой – отрывистые сильные удары, успокаивающие, баюкающие как колыбельная.       – Ты только не беги от меня, ладно? – тихо попросил он, гладя её ладонью по волосам и спине. – Возвращайся в лазарет, работай, учись и не бойся меня. Это причиняет мне боль, а так... Позволь на тебя хотя бы смотреть.       Эту простую просьбу он произнёс таким умоляющим шёпотом, что она не нашла в себе сил отказать и просто обхватила его руками, думая о том, как давно ей не было настолько хорошо, спокойно и безопасно.

***

      Двадцать четвёртого февраля, ещё не отойдя от празднования Дня защитника Отечества, уважаемые делегаты собрались болеть за своих чемпионов.       Юрка не знал, как чувствует себя перед испытанием Виктор, но сам он дорого бы заплатил, чтобы иметь возможность ни в какое озеро не лезть, а остаться в спальне под одеялом, но это было невозможно – с утра пораньше его растолкала Ника, которая явилась к парням в спальню с вполне конкретными целями.       – Поднимайся и пошли, - потребовала она, пока Юрка оторопело моргал, а Плетнёв, проснувшийся от шума, только и смог пробормотать:       – Вы чего это...       – Тасечка, всё хорошо, - односложно успокоила пришедшая вместе с Добросоцкой Алёнка и ласково поторопила: – Юрочка, давай быстрее. Время дорого.       Это он и сам понимал, поэтому с величайшим трудом сел, откинул одеяло и, как был в трусах, поплёлся в ванную.       – Ну и рожа у тебя, Шарапов, - прокомментировала Ника, закрывая за собой дверь, пока Алёнка осталась в спальне отвлекать Стаса и Горгасала. – Ну-ка, наклонись.       Смутно соображая спросонья, Юрка всё же сделал, как велели, и Ника, обмакнув два пальца в принесённую с собой берестяную коробочку, чем-то красно-коричневым провела у него по лбу прямую вертикальную линию, словно деля на две части.       Вещество было немного вязким и холодным, так что Юрка, понемногу просыпаясь, невольно заинтересовался:       – Это чего?       – Орнаментальное письмо, - отмахнулась Ника, от усилий морща лоб. – У тебя что по рунам?       – Трояк, - честно ответил он, и она напутствовала:       – Вот и не лезь.       Юрка послушно притих, но хватило его ненадолго, и он окликнул:       – Слушай, Ник... А если они меня утопят?       – Ну, тогда на дне и встретимся, - озвучила она сомнительное обещание и усмехнулась: – Не дрейфь, Морозов. Если всё сработает, они тебе сами брата вынесут на блюдечке с голубой каёмочкой.       – А если...       – Живого и невредимого, - успокоила она, прежде чем прозвучал сакраментальный вопрос, и Юрка сурово кивнул в ответ.       Диму ещё вечером куда-то увёл Шахлин, и оставалось только надеяться, что все причастные сдержат обещания и с братом всё будет в порядке. Хоть выспится.       Так Юрка уговаривал себя на все лады, между делом напоминая, что плавает он довольно неплохо и в случае чего всяко умеет за себя постоять, но понемногу в нём всё равно занималась унизительная дрожь. Даже против дракона стоять было проще, потому что дело было на земле, а вода почти всегда таила в себе опасность – тем более удивительно, что Ника, кажется, абсолютно не боялась пресной пучины и того, что было на глубине.       Скрипнула дверь, и в ванную заглянула Алёнка.       – Ты точно уверена, что это поможет? – беспокойно окликнула она, и Ника честно отозвалась, дочертив последнюю линию:       – Нет. Но другого плана у меня нет.       Стоило быть благодарной и за это, и Алёнка, которая о нападении будто бы не вспоминала, лишь коротко вздохнула в ответ, прижимая сцепленные ладони к груди.       Между тем Ника, вытерев ладони одна о другую, на мгновение прижала три пальца левой руки к переносице Юрки там, где сходятся брови, и на мгновение по узенькой ванной разлилось мягкое золотистое свечение. Глухо охнула Алёнка, и Юрка, повернувшись, увидел в зеркале, что лоб у него чистый, как и был накануне – все начертанные письмена пропали без следа, въевшись в кожу.       – Теперь только ждать и остаётся, - подытожила Ника и, окинув Юрку пристальным и немного грустным взглядом, от всего сердца пожелала: – Удачи тебе.       – Спасибо, - кивнул он, не вполне понимая, что тут ещё можно прибавить, но времени на разговоры уже особо не было – настала пора собираться.       День выдался хоть и холодным, но солнечным и ясным, так что издалека было видно, что организаторы постарались на славу: на дальнем берегу озера возвели трибуны и некое подобие пирса со ступеньками, с которого чемпионам предстояло спускаться в воду. Здесь же был оборудован мобильный медицинский пункт, которым, как искренне надеялся Юрка, никому из них пользоваться не придётся.       Стоя в тёплом халате на краю причала, он поглядел на воду с высоты, и стоявший рядом Шахлин одёрнул:       – Не свались раньше времени.       Обернувшись на классрука, Юрка понял, что тот тоже переживает и, чтобы как-то сгладить неловкость, окликнул:       – Да не переживайте Вы так, Георгий Сергеич. Кому сгореть, тот не утонет.       Утешение было сильно так себе, так что Юрка даже не удивился, когда Сатрап крякнул и, уперев руки в бока, ответил:       – А вот хрен тебя знает, Морозов! Окопаешься там, на дне озера – я твоим родителям что скажу?       Такая вероятность всё же существовала, хоть Юрка и не знал точно, что случилось тогда, во время первого испытания, так что теперь он благоразумно промолчал. Взгляд его, блуждая, обежал поднимавшуюся на трибуны толпу и остановился, наконец, на профессоре Полякове. Остановившись на почтительном расстоянии от причала, он смотрел точно на Юрку, но не пытался подойти ближе, и тот ограничился тем, что кивнул и тут же снова отвернулся к воде.       Трибуны были забиты до отказа, школьники и учителя оживленно переговаривались, и невнятный гомон отражался от воды, заполняя всё окружающее пространство. На ближнем берегу у самой воды стоял покрытый золотой парчой судейский стол, собрались уже почти все чемпионы, не хватало только Поттера, и теперь Каркаров что-то яростно выговаривал Дамблдору – не иначе, отчитывал за нерасторопность и несобранность.       Наконец местная знаменитость изволила появиться, точнее, примчаться, запыхавшись, так что, останавливаясь с разбегу у стола, умудрился забрызгать грязью Флёр.       – Я... здесь... – запыхавшись, выпалил он.       – Где ты был? – важно и с укором спросил рыжий, который опять заменял в числе судей приболевшего Крауча. – Испытание вот-вот начнётся!       – Ну-ну, Перси, - вмешался Людо Бэгмен, облегченно вздохнув при появлении Поттера. – Дай ему хотя бы отдышаться!       Поттер согнулся и уперся руками в колени, тяжело дыша, а времени на отдых уже не осталось. Бэгмен расставил участников вдоль края пристани на расстоянии пары шагов друг от друга. Юрка стоял с краю, рядом с ним – Крам в купальных плавках и с волшебной палочкой наготове.       – Удачи, - пожелал он, и Юрка кивнул в ответ:       – И тебе.       Бэгмен вернулся к судейскому столу, направил волшебную палочку на собственное горло и произнёс:       – Сонорус! – и его голос тут же понёсся над озером к высоким трибунам: – Ну что ж, наши участники готовы ко второму испытанию! Начнём по моему свистку. За час конкурсанты должны найти сокровище, которое у них отобрали. Итак, на счет три: один... два... три!..       Холодный неподвижный воздух огласил пронзительный свист, трибуны взорвались криками и рукоплесканьями, и Юрка, не обращая внимания на то, что творится вокруг, сиганул в воду.       Раду, который вместе с мадам Помфри остался дежурить на причале, привалился плечом к деревянной опоре и поинтересовался у коллеги:       – Как думаете, сколькими случаями воспаления лёгких обернётся эта авантюра?       Укоризненно покачав головой, медсестра всё же откликнулась:       – Согласна с Вами, мистер Сарбаз. Всё-таки очень непредусмотрительно со стороны организаторов проводить подобное испытание в такой холод.       – Мне больше другое не понятно, - вмешалась Ника вполголоса, обращаясь преимущественно к Раду. – Во время первого испытания зрители сидели на трибунах и имели возможность наблюдать за ходом проведения, а теперь мы час будем сидеть и таращиться на воду?       – Выходит, что так, - вздохнул он, с трудом отрывая взгляд от её лица, и вдруг нахмурился: – Что он выдумал?       Повернувшись в ту сторону, куда он указывал, Ника закатила глаза. Опять Поттер отличился.       Она ни разу не пожалела о том, что осталась помогать вместе с целителями, потому что вид отсюда открывался куда лучше, чем с высоченных трибун. В отличие от других чемпионов, Поттер не стал прыгать в воду, а медленно сходил по ступенькам, словно давая себе возможность привыкнуть к холоду. Ника уже знала, что привыкнуть к такому невозможно, но тут она заметила, как он что-то достал из кармана и сунул в рот.       Что ж... Выходит, не только Юрка решил немного сжульничать, но уж его-то она винить бы не стала ни за что на свете – потому что свой.       На трибунах засмеялись. Глупо идти вот так в озеро безо всякого волшебства, глупее ничего и не придумаешь, но тут Поттер, наконец, нырнул, и поверхность воды снова стала ровной и тихой.       Посмотрев вверх, Ника попыталась разглядеть, где там Женька, но не преуспела – слишком далеко.       – С ней Марина, - успокоил Раду, чуть склонившись к ней, и она с подозрением нахмурилась:       – Откуда ты знаешь?       – Я сам видел, как она вела девочек на трибуны, - ответил он, и Ника замотала головой, возражая:       – Нет. Откуда знаешь, что я думала о Женьке?       Он в ответ лишь с усмешкой пожал плечами, и Ника не стала настаивать, но некоторое время всё же продолжала поглядывать на него с подозрением.       Поскучать им, впрочем, не дали – раздался трубный глас, и на поверхности воды показалась белокурая голова. Она была одна, так что по всему было понятно, что это испытание Флёр не прошла.       Француженку тут же достали из воды, и пару минут спустя она уже билась в истерике, вырываясь из рук директрисы с криком:       – Габ'гиэль! Габ'гиэль! Моя сест'гёнка!       – С ней всё будет в полном порядке, - заверил подоспевший Дамблдор, но его уже никто не слушал – поверхность озера только что ходуном не ходила.       – Это Юрка, - шепнула Ника с замиранием сердца и первой бросилась на край причала, успев лишь крикнуть: – Сейчас вынырнет!       Она оказалась права, и вода, бурля и морщась завихрениями, наконец, взорвалась, выбросив на поверхность Юрку и Диму, которые, отплёвываясь и беззвучно ругаясь, тут же поплыли к берегу.       Первым из воды достали Юрку, который, конечно, был цел и невредим, но немного не в себе от переизбытка впечатлений.       – У них там такой махач – мы еле ноги унесли! – выпалил он, но запутался в собственных ногах и точно бы упал, если бы его не поддержали Костик и Вахтанг. – Только водяные мне дорогу перегородили, налетели эти... с хвостами...       – Тихо ты, дурак! – шикнула Ника и заклинанием набросила ему на плечи шерстяное одеяло, проделав ту же манипуляцию и с Димой. – Отогревайся, пока задницу не отморозил.       Но Морозов всё не мог угомониться и воскликнул:       – Ты эти рожи видела вообще? Глаза вот такие! А хребтов нет!       Но тут подоспели спустившиеся с трибуны Алёнка, Пашка и Женя с Серёжей, и более подробный рассказ пришлось отложить до лучших времён.       Профессор Поляков, заметила Ника, тоже был здесь и, удостоверившись, что официальному наследнику ничего не угрожает, подошёл, наконец, к Юрке.       – Я уж думал... – выдохнул он, но не смог закончить даже этой простой фразы и махнул рукой.       Опешив от такого приёма, Юрка густо покраснел и только и смог пробормотать:       – Да ладно, чего Вы... Целые, и ладно.       Следующим из воды появился Диггори с пленницей – той девочкой, с которой он был на балу, – и на этом время испытания истекло, так что к организаторам возникло очень много вопросов – особенно у Флёр, младшая сестра которой по-прежнему оставалась в воде.       Пока Дамблдор активно отбивался от вопросов о том, надолго ли хватит действия чар, из озера достали Крама с Гермионой. Что и говорить, чемпион Дурмстранга сумел удивить своих болельщиков, потому что в воде умудрился отрастить себе акулью голову. Впрочем, его пленницу такая трансформация не смущала – улыбалась во все тридцать два так, что аж глаза слепило, и Ника быстро пришла к выводу, что с такой Грэйнджер даже можно иметь дело.       Естественно, дольше всех ждали Поттера, и на месте организаторов Ника давно бы уже забила тревогу, но на исходе второго часа он всё же появился – со своим рыжим дружком-недоумком и маленькой девочкой, которая, как стало понятно из криков, и была сестрой Флёр. Следом за задыхающимся чемпионом плыл целый почётный караул из тритонов, и это были далеко не те мордашки, что изображал витраж в ванной старост, так что только теперь Ника поняла, каких страхов натерпелся Юрка там, в воде.       – Не нравится мне эта процессия, - пробормотала она и указала с удивлением глядевшей Алёнке: – Смотри, как этого чудика сейчас к победе тянуть будут за все подробности.       – Да ну не может того быть, - ответил Юрка, который, оказывается, бдительно следил за ходом разговора, и Ника не стала настаивать, лишь бросив:       – Посмотрим.       Но тут за спинами участников раздался громоподобный, волшебно усиленный голос Людо Бэгмена, и они вздрогнули, а зрители на трибунах, наоборот, притихли.       – Дамы и господа, - вещал он, - предводительница русалок и тритонов поведала нам, что в точности произошло на дне озера, и вот наше решение. Оценки чемпионам будут выставлены по пятидесятибальной шкале. Итак… Мисс Флёр Делакур продемонстрировала замечательное владение заклинанием Головного пузыря, но на неё напали гриндилоу, и она не сумела спасти своего пленника. Мы решили присудить ей двадцать пять очков.       На трибунах захлопали, а Флёр, обнимая сестру, покачала очаровательной головкой и вздохнула:       – Я не достойна.       – Мистер Юрий Морозов, - продолжал Бэгмен, - также использовал заклинание Головного пузыря и первым вернулся со своим пленником. Его результат – двадцать три минуты и пятьдесят очков.       – Ни фига себе! – выпалил Дима и порывисто обнял Юрку, который только неполную минуту спустя понял – ему поставили максимальный балл. Он на первом месте.       Пока он приходил в себя, с опозданием реагируя на радостные вопли друзей, его сознания достиг голос Бэгмена, радостно вещавший:       – Мистер Седрик Диггори также использовал заклинание Головного пузыря и вернулся со своим пленником на минуту позже установленного времени. Мистеру Диггори мы присуждаем сорок семь очков.       Хогвартские трибуны взорвались хохотом, криками и аплодисментами, и Алёнка, склонившись к Юрке, воскликнула, перекрывая шум:       – Всё равно ему тебя не догнать! Ты на первом месте, Юра!       Он и сам это понимал, просто никак не мог поверить и теперь жадно вслушивался в судейские комментарии, больше всего на свете опасаясь, что сейчас-то его и подвинут с пьедестала.       – Мистер Виктор Крам продемонстрировал неполное превращение, что, впрочем, не помешало ему выполнить задание. Он вернулся третьим, его оценка – сорок очков.       Каркаров надулся от гордости и захлопал громче всех, подбадривая Штильвассера и остальных, чтобы вопили во всю мощь лёгких.       – Мистер Гарри Поттер с успехом воспользовался жаброслями, - продолжал Людо Бэгмен. – Он вернулся последним и потратил на задание гораздо больше установленного времени. Однако предводительница тритонов и русалок сообщила нам, что мистер Поттер первым нашёл пленников и задержался на дне только потому, что желал вернуть на сушу не только своего собственного, а непременно всех пленников.       Головы всех присутствующих как по команде повернулись к Поттеру, который под пристальными взглядами тут же сник, потому что даже лучшие друзья смотрели на него теперь чуть ли не с жалостью.       – Почти все судьи, - тут Бэгмен неприязненно взглянул на Каркарова, - посчитали, что такое поведение говорит о высоких моральных качествах и заслуживает высшей оценки. Однако… оценка мистера Поттера – сорок пять очков.       Студенты Хогвартса захлопали, шармбатонцы отделались парой-тройкой дежурных хлопков, в то время как на стороне Дурмстранга стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь плеском озера.       – Впервые в жизни согласен с Каркаровым, - пробормотал Раду, и Ника, запрокинув голову, с любопытством взглянула на него. – Ты ведь понимаешь, что по справедливости баллы начислили только Юре и Флёр?       – Понимаю, - кивнула она и в том же тоне задала встречный вопрос: – Ты ведь понимаешь, что справедливости здесь нет и быть не может?       Он в ответ лишь криво усмехнулся, и Ника отвернулась к судейскому столу, спиной тут же ощутив прикосновение тела – невесомое, едва ощутимое, просто озябшие лопатки вдруг обожгло нестерпимым жаром.       – Третье и последнее испытание состоится на закате двадцать четвертого июня, - продолжал между тем Бэгмен. – Благодарю вас всех за то, что поддержали наших чемпионов!       Народ дружно повалил с трибун и с причала, а Юрка пробился сквозь толпу и подошёл к Нике, потому что так велели если не правила приличия, то хотя бы здравый смысл.       – Мир? – предложил он, и Ника, коротко оглянувшись на стоявшего за её спиной Раду, снова взглянула на Юрку и подтвердила:       – Мир.       Они пожали руки, и Юрка для пущей ясности уточнил:       – Придёшь сегодня? Будем мою победу в испытании праздновать.       – Только если анисовая будет, - пошутила Ника и ответила: – Приду, если ждёте.       – Ждём, конечно, - подтвердил он, хотел что-то ещё сказать, но огляделся по сторонам, на бушующую вокруг толпу, и ограничился простой благодарностью: – Спасибо тебе.       По достоинству оценив такую линию поведения, Ника коротко вздохнула и, собрав волю в кулак, попросила:       – Ты прости меня, Юрка. Девки дуры, - прибавила она, понимая, что это едва ли может служить оправданием, - сами иной раз не понимают, что творят. Я не хотела, чтобы Алёна пострадала. Она мне нравится, в общем-то.       – Мне тоже, - кивнул он с искренним чувством и, не понимая, что ещё прибавить, вернулся к своим, которые уже махали ему с той стороны причала.