Волчья шкура

Роулинг Джоан «Гарри Поттер» Гарри Поттер
Джен
Завершён
NC-17
Волчья шкура
автор
Описание
Изначально предполагалось, что в Турнире Трёх Волшебников девяносто четвёртого - девяносто пятого годов примет участие три школы. Логично, но вот директор Дурмстранга Игорь Каркаров захотел перестраховаться и использовал одну крохотную бюрократическую лазейку. На свою голову... Так русские в очередной раз оказались в Хогвартсе. Все совпадения с реально существующими людьми и локациями преднамеренны и оговорены с прототипами или их законными владельцами. Дисклеймер в предисловии к главе 10.
Примечания
Я понятия не имею, куда меня выведет эта работа, но торжественно клянусь не скатываться из юмора в стёб и не перебарщивать с драмой - хотя со вторым сложнее. Спасибо tinyshadow за своевременный вдохновляющий пинок)) Начиналось всё, как и всегда, с простого драббла: https://ficbook.net/readfic/10179821 Каст: https://ibb.co/2cK0Rvq Плейлист: https://www.youtube.com/playlist?list=PLlI91oAush_dmg06kWWWpKFb-tz_s0hmf Заглавная музыкальная тема (она же - тема для финальных титров): Корни - На века
Содержание Вперед

Глава 36. Антуриум

      С пятницы к Юрке стали пускать посетителей без ограничений, и он, наконец, во всех подробностях узнал, как проходил первый этап Турнира, если смотреть со стороны, поскольку из шатра особо было за ходом испытаний не понаблюдать.       – Делакур эта, конечно, нахимичила, - рассуждала Женя с очень умным видом, сидя на краю койки брата. – Она дракона в какой-то транс ввела, а он возьми, да и всхрапни – плащ ей подпалил, представляешь, Юрик?       – И всё-таки это было лучше того, что устроил Диггори с тем камнем, - весомо заметил Вахтанг, и Женя, на мгновение обернувшись к нему, неожиданно чопорно, чего раньше за ней замечено не было, пропела:       – То, что она к тебе подкатывает, Вахо, ещё ничего не означает!       Головы всех присутствующих мгновенно повернулись к Вахтангу, который, внезапно оказавшись в центре всеобщего внимания, тут же пошёл на попятный и отрезал:       – Никто ни к кому не подкатывает. Не выдумывай!       – Ну да, конечно, - закатила глаза Женя и, вновь отвернувшись к брату, продолжила рассказывать о том, как выступили другие чемпионы, не забывая при этом вставлять собственные оценочные комментарии.       В общем и целом получалось, что Юрка отмучился эффектнее многих, хоть и с последствиями, оттого и баллы у него были самые высокие, тут Поляков не соврал.       – Поттер тебя едва не обошёл, - сокрушался Дима, то и дело ероша волосы на висках кончиками пальцев – Юрка давно уже заметил, что была у брата такая привычка, а уж поводов схватиться за голову хватало, - но ему баллы сняли за то, что метлу использовал. Можно было ведь только палочку.       – Ну я-то тоже не только палочкой обошёлся, - справедливо заметил Юрка, и Дима фыркнул:       – Ну да, больше голыми руками.       По кругу друзей прошёлся приглушённый нервный смешок, но самым главным в конечном итоге было то, что с Юркой всё в порядке, а заслуженный приз возвышался тут же на тумбе, поблёскивая золотыми боками в свете газовых рожков.       – Флёр сказала, внутри должна быть подсказка, - заметил Вахтанг и опасливо покосился на Женю, опасаясь новой порции воспитательных пенделей, но нет – та молчала, забросив ногу на ногу и скрестив руки под грудью, так что теперь вся её фигура представляла собой сплошные углы.       Привстав над табуретом и присмотревшись к занимательной штуковине, Костик предположил:       – Оно, вроде открываться должно. Точно, вот тут подцепить можно.       Протянув руку, Юрка осторожно снял яйцо с тумбочки и, подцепив ногтями утопленный в золоте желобок, не стал дожидаться дальнейших пояснений и потянул створку-лепесток на себя.       Внутри яйцо оказалось полое и совершенно пустое, но в тот же самый миг окружающее пространство прорезал жуткий, пронзительный, под самую кожу пробирающийся скрежет. Сперва потянувшись, как и все, зажать уши, Юрка мигом сориентировался и захлопнул яйцо, отрезав этот противоестественный звук на корню.       На секунду в лазарете установилась звенящая тишина, но почти тут же откуда-то сбоку раздался звук бьющегося стекла. Порывисто обернувшись, Юрка понял, что это дежурившая в лазарете Ника с перепугу уронила на пол графин для воды, который и поспешила восстановить заклинанием.       – И чё так орать-то? – спросил Дима неизвестно кого, для верности повертев пальцем в ухе.       – Мне больше интересно, это кто, - в свою очередь задался вопросом Юрка, поскольку именно ему нужно было противостоять неведомой крикливой фигне, и Костик справедливости ради исправил:       – Или что.       – Или что, - согласился Юрка, поскольку такую возможность не стоило исключать. Если уж товарищи организаторы в школу драконов припёрли, от них стоило ожидать подставы ещё похлеще.       Откуда-то справа раздались торопливые шаги, и друзья опасливо прижали уши, так что к появлению из-за полураздвинутой ширмы Раду вид имели почти что смиренный.       Окинув благородное собрание пристальным профессиональным взглядом и убедившись, что никто не пострадал сверх описанного в лечебной карточке, целитель упёр одну руку в бок и недовольно поджал губы.       – Я уж думал, кого-то режут! – выпалил он, смерив школяров укоризненным взглядом, и те пристыженно притихли, а Алёнка сочла нужным пробормотать:       – Прости, Раду. Это всё яйцо, оно такие звуки издавало. Кто же знал...       Этого диалога вполголоса Ника уже не слышала, поскольку ретировалась в сестринскую сразу же, едва успев вернуть целостность графину, хотя вернее было бы назвать это позорным бегством с места преступления.       Прижавшись спиной к стене рядом с закрытой дверью, она обхватила себя руками и честно попыталась собраться с силами, но на этот раз отчего-то не получалось. Хотя по ту сторону двери теперь было совсем тихо, лишь долетали приглушённые звуки разговора, ей казалось, что скрип и скрежет летят за ней по пятам, сотнями иголок пронзая кожу, впиваясь в беззащитный хребет, циркулируя по венам и ни на секунду не оставляя в покое. Ликвидировать последствия собственной неловкости двумя взмахами палочки было проще простого, никто, должно быть, ничего и не заметил, но остановить собственное сердце, заходящееся истеричным перестуком, она не могла, хотя и очень хотела.       – Ника?       Крупно вздрогнув, она покосилась на Раду и тут же отвернулась ещё сильнее, но он всё равно заметил её состояние и, войдя и закрыв за собой дверь, снова окликнул:       – Что такое?       – Я... Нормально, я сейчас, - попыталась отмахнуться она, но он только нахмурился в ответ и возразил:       – Господи, да на тебе же лица нет... Что произошло?       Она упрямо замотала головой, поскольку с точки зрения рядового обывателя ничего и не произошло. Подумаешь, звук. А то, что от этого звука тянет гнилой водой, обглоданными костями и болью – так это только она знает и никому не расскажет, потому что просто не сможет найти слов, чтобы описать зудящий под кожей ужас.       Наверное, она выглядела в этот миг совсем паршиво да к тому же здорово переоценила собственные конспираторские способности, потому что Раду, который до сих пор безуспешно пригибался, пытаясь заглянуть ей в лицо, вдруг озвучил догадку:       – Ты слышала этот звук раньше?       – Я не помню.       Да что она ещё могла сказать, Сварога за-ради? Ника неопределённо дёрнула плечом, пытаясь увернуться от охвативших её невидимых силков, но Раду упирался ладонью в стену прямо рядом с её головой, так что никак не сбежишь, даже если очень захочется.       – Я... Я... я просто испугалась, - выдохнула она сквозь дрожащие губы и вскинула на Раду такие отчаянные глаза, что он самым неимоверным образом догадался – её напугал не резкий и громкий звук, а сам факт того, что он может внушать страх.       Несколько невыносимых мгновений он продолжал приглядываться к ней под разными углами, лихорадочно рассуждая, как поступить и не будет ли это посягательством на и без того шаткие границы дозволенного, но оставить её один на один с собственным страхом означало бы предать, а на это Раду был физически не способен.       – Ну что ты, blago, - окликнул он, осторожно проведя тыльной стороной пальцев по осязаемо острой линии её отчаянно прыгающего подбородка. – Тебе ничего не угрожает.       Осторожно, по сантиметру, притягивая, он подбирался всё ближе, пока Нику, наконец, не обожгло живое тепло подставленного плеча – чувство, к которому она никак не могла и боялась привыкнуть.       – Не надо, - выдохнула она, на секунду зажмурившись, но не совладала с собой и беспомощно ткнулась носом ему в воротник. – Со мной всё в порядке, правда.       Она могла сотню сотен раз повторить, что не нуждается ни в жалости, ни в защите – слова не стоили ничего, Раду просто это знал, а потому теперь продолжал держать её, едва ощутимо покачивая из стороны в сторону, как укачивают заигравшегося в ночь ребёнка, когда давно уже пора спать.       – Тише... Тш-ш-ш... – уговаривал он, осторожно опустив тяжёлую тёплую ладонь ей на взведённую спину. – Здесь тебя никто не тронет, я тебе обещаю.       Это Ника и сама знала, а потому промолчала из простой боязни сглазить. Слишком уж мало осталось у неё мест, где действительно безопасно.       После приключившейся вспышки остаток дня прошёл как-то скомкано, поэтому Раду, оказавшись, наконец в отведённой ему спальне, чувствовал себя практически разбитым. С ним давно такого не случалось, ещё со времён учёбы, и теперь, обдавая лицо всплесками ледяной воды, он вынужден был признать, что дело именно в Нике и в том, что она принесла с собой в старый замок.       То, что он видел перед тем, как она оказалась в лазарете в качестве пациента, не поддавалось никакому описанию – Макс тоже так сказал, а уж ему приходилось верить, потому что столь колоссального опыта взаимодействия с волшебными тварями не было, должно быть, ни у кого на всём белом свете. Кроме него самого, исправился Раду и тоскливо поморщился, отворачиваясь от зеркала.       Неясная тревога, эхом отдающаяся в каждом углу просторной ванной, взвилась до нестерпимого звона, и он вдруг с ужасом осознал, что Эрик сегодня в лазарете вовсе не появлялся. Конечно, в переполненном замке ему едва ли что-то угрожало, но в такие моменты, как сейчас, Раду всегда неуловимо тянуло к брату – наверное, срабатывал инстинкт, древний, как сама их история, требовавший непременно держаться вместе перед лицом невзгод. Ради всего святого, их и без того осталось слишком мало... И, хотя на этот раз риск был самым эфемерным, едва ли ощутимым по-настоящему, Раду не смог успокоить сам себя и, снова набросив рубашку, отправился в отведённую студентам Дурмстранга башню, убеждая себя, что всего лишь хочет пожелать брату доброй ночи. Всего лишь.       Не решившись стучать, он вошёл в комнату и остановился у порога, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.       – Эрик, ты спишь?       – Нет, - откликнулись сдавленным голосом с кровати.       – Я зажгу свет?       – Не надо, пожалуйста.       Пройдя по памяти вглубь комнаты и набросив заглушающие чары, Раду присел на край кровати и тронул брата за плечо. Тот не увернулся и не отстранился, так что на мгновение у него зародилось смутное предчувствие, что он сам себе всё надумал, но пускать дела на самотёк не привык, особенно когда дело касалось Эрика.       – Рассказывай, что у тебя случилось, - мягко потребовал он. – И не смей врать, что всё хорошо. Где ты был?       Эрик украдкой вздохнул и медленно сел. Даже в полумраке спальни было заметно, что вид у него крайне помятый, будто до прихода брата он беспрестанно ворочался в коконе одеял.       Прикинув, что для одного дня с него вполне достаточно расстроенных подростков, Раду всё же неимоверным волевым усилием собрался и ненавязчиво поторопил:       – Что? Что такое?       Эрик насупился, ведь он самому себе казался очень маленьким и глупым, но обходиться без советов и дальше было нельзя. Ему нужна была помощь с, как ему казалось, неразрешимой моральной дилеммой, потому что сам он уже отчаялся найти выход, который был бы хотя бы номинально приемлемым. Говорить было стыдно, но пойти с деликатной проблемой было больше не к кому, и он твёрдо решил обсудить всё с Раду по-мужски.       – Это Вероника, - выдохнул он, и Раду едва не закатил глаза – благо, в комнате было достаточно темно. Стоило сразу догадаться...       – Что с ней? – спросил он, искренне и изо всех сил стараясь не давить. – Она чем-то обидела тебя?       – Нет. То есть, да... Дело не совсем в ней, – пробормотал Эрик и совсем сконфузился. Раду продолжал смотреть на него, очень спокойно и почти равнодушно, если взглянуть человеку со стороны, но он точно знал, что до бесконечности так продолжаться не могло, и резко выдохнул, всплеснув руками: – Я вообще не понимаю, что с ней делать!       – И какие есть варианты? – осторожно уточнил Раду, и Эрик взмахнул ладонью в воздухе, словно пытался выхватить из пустоты подходящее определение:       – Она просто такая... Ни на кого не похожая! Слишком много этого…       – Это, к твоему сведению, называется наглостью, - вздохнул Раду, поскольку сам частенько думал о том же, - а у Ники этого добра – хоть другим отсыпай. Так что реакция твоя вполне нормальная.       Разговор на этом можно было считать оконченным, но Эрик внезапно встрепенулся и, блеснув глазами в полосе лунного света, недоумённо нахмурился:       – При чём тут я? Я же вижу, как ты на неё смотришь.       Разговор выходил какой-то дурацкий, и Раду нахмурился, но не только потому, что не мог определиться с ответом, а скорее из-за того, что Эрик со своими подозрениями попал точно в цель.       Он совершенно не понимал, с чего вдруг так проникся Никой и её бедами, ведь на первый взгляд в ней не было совершенно ничего хорошего: злыдня, омерзительная лгунья, хитрая и наглая, она говорила и вела себя так, как не должна вести приличная девушка. Но под этой хрустальной коркой сжался в комок испуганный обиженный ребёнок – именно поэтому каждая проведённая с ней минута завораживала и била точно в цель, обжигая сердце с изнанки. Многогранная, как бриллиант, каждый раз новая и совершенно непрогнозируемая... На неё невозможно было насмотреться.       Однако текущего положения дел это не меняло: с ней было опасно, причём не только для него самого, но и для Эрика, который, кажется, от расстройства совершенно потерял голову и теперь, то и дело дёргая брата за рукав, уговаривал на все лады:       – Я отступлюсь, мы не станем враждовать, ни за что! Это я поначалу так, по глупости нёс всякую чушь, а теперь я понял, Раду! Я с ней не справлюсь, но тебе ведь это по силам…       – Ты говоришь глупости, - оборвал тот и поднялся на ноги, намереваясь закончить этот беспредметный разговор как можно скорее. – И я не собираюсь ни с чем справляться.       – Ты что же, всерьёз вознамерился быть всю жизнь один? – окликнул Эрик со странной обидой в голосе, и он напомнил:       – Мы не станем обсуждать это, Эрик, тем более сейчас.       – А с кем ещё ты собрался это обсуждать? – не унимался младший, глядя на него отчаянно мокрыми глазами. – Что ты знаешь такого, чего никак не расскажешь мне?       Понимая, что на этот раз отделаться односложным ответом никак не получится и от него обоснованно требуются хоть какие, хоть самые общие пояснения, Раду с коротким обжигающим вздохом признался:       – Я стараюсь смириться с тем, что всё будет так. Пора бы и тебе попытаться.       – Но я не хочу!..       – Придётся, Эрик, - мягко настоял он. – Придётся.       – Нет.       Раду, уже направлявшийся к двери, недоумённо обернулся. Разы, когда брат отваживался ему всерьёз перечить, можно было пересчитать по пальцам, и почти все они приходились на раннее детство Эрика, когда тот упирался из последних сил просто по незнанию. Непослушание по отношению к старшим было попросту противно их природе, но отчего-то именно сейчас веками выстраиваемая иерархия дала сбой.       – Мы поговорим об этом утром, - с легчайшим нажимом повторил Раду и попросил: – Ложись отдыхать.       Эрик не ответил и, закрывая за собой дверь, он с прискорбием подумал о том, что этот разговор они с братом, должно быть, уже никогда не закончат по-настоящему.

***

      Сорвавшись с конца посоха, яркая вспышка заклинания ударила точно в цель, и стоявший посреди класса стул разнесло в труху.       – Молодец! – искренне похвалил Вахтанг, подходя ближе, чтобы осмотреть место попадания.       Некоторое время Женя старательно вытягивала шею, чтобы из-за его спины рассмотреть, как у неё получилось, но в конце концов оставила попытки и вцепилась в посох, который Вахтанг ей строго-настрого наказал не отпускать.       Посмотреть, конечно, было на что. Тренироваться они продолжали в штатном режиме, и Горгасал даже ненароком заподозрил у себя талант педагога, но дело было наверняка в Женином врождённом даровании, потому что вперёд она шла семимильными шагами. Едва освоившись с новым видом оружия, она тут же принялась учиться со странным остервенением, и, наверное, именно это давало ей силы, заставляя не обращать внимания на боль в непривыкших руках и общую слабость после каждого занятия, поскольку говорить об этом было не принято, но сил посох жрал будь здоров.       Хоть и не понимал причин такого завидного упорства, Вахтанг его всеми силами поощрял и сейчас, обернувшись, весело поманил:       – Иди сюда, Женечка! Посмотри.       Дёрнувшись вперёд всем телом, она всё же вовремя спохватилась и оставила посох на стойке, чем заслужила ещё одну ободряющую улыбку.       – Ты слишком меня хвалишь, - смущённо заметила она, подходя, на что Вахтанг спокойно откликнулся:       – Когда есть, за что, отчего бы не похвалить? Ты посмотри, что своими руками сотворила.       Он чуть посторонился, давая ей место, и Женя с удовольствием оглядела ровный кружок пепла и подгоревшего дерева, где раньше стоял многострадальный предмет мебели, избранный ей в качестве цели.       – Прямо в «яблочко», - подытожил Вахтанг и чему-то усмехнулся, однако Женя не успела задать уточняющий вопрос, потому что установившуюся тишину прервал настойчивый стук в дверь.       – Юрка, что ли? – предположила она и отправилась открывать, недоумевая, зачем могла понадобиться брату.       Это оказался, впрочем, не он, а Серёжа; неловко потоптавшись на пороге пару секунд, Чударин вошёл по молчаливому приглашению и улыбнулся, обращаясь исключительно к Жене:       – Привет. Мне Марина Максимовна сказала, что ты можешь быть здесь.       – Тебе здесь не рады, - с ходу заявил Вахтанг, скрещивая руки на груди, но Женя молниеносно обернулась и строго одёрнула:       – Вахо, прекрати немедленно! Что Серёжа тебе сделал, что ты его шпыняешь без конца?       Он в ответ даже не обернулся, продолжая буравить соперника пристальным недобрым взглядом с расстояния, но всё-таки снизошёл до ответа – правда, обращался не к Жене, а к Серёже.       – Мне-то ничего, - обронил он равнодушным, почти скучающим тоном. – Я же не Краусс.       Сама Женя в прозвучавшей фразе ничего пугающего не усмотрела, но, обернувшись к Серёже, поразилась тому, как стремительно изменилось его лицо, утратив даже малейший намёк на румянец.       – Ты не можешь об этом знать, - чуть слышно пробормотал он, глядя на Вахтанга из-под сведённых бровей. – Тебя там не было.       Удивительно, но тот кивнул и после короткой паузы всё же счёл своим долгом пояснить:       – Меня, может, и не было, но Дима с Пашкой были. И они были так любезны мне рассказать, с чего это твои бывшие товарищи теперь тебя прибить готовы, если представится возможность.       До сих пор Женя прислушивалась к их диалогу, состоящему преимущественно из загадок, со сведёнными бровками, но тут уже не выдержала и воскликнула, топнув ногой:       – Да что вы такое несёте оба? Перестаньте сейчас же!       Смерив её таким взглядом, словно хотел воспротивиться, Вахтанг переложил посох с руки на руку, заново оценивая солидную тяжесть, но в конце концов чуть приметно кивнул и откликнулся:       – Хорошо, окро чемо. Будь по-твоему.       Схватив за руку, она вытащила Серёжу за дверь, не переставая ворчать на ходу:       – Развели тут тайны мадридского двора... Это вообще не вежливо! Если хотите секретничать, придётся поискать для этого какое-то другое место!       Она обернулась к нему с решительным лицом, пылая глазами, и Серёжа дрогнул, понимая, что сейчас она, наверное, примется задавать вопросы. Но она молчала, по-прежнему молчала, и от этого ему вдруг показалось, что всё ещё может пойти на лад.       – Будет бал, - выдохнул он, словно только теперь вспомнил, зачем приходил. – Рождественский бал, это непременная часть Турнира. Официального объявления ещё не было, но я подумал – может, ты захочешь пойти со мной?       – С тобой?       Женя задумалась, чуть склонив голову набок. Конечно, предложение было лестным и вполне отвечало её желаниям и фантазиям, но прежде стоило бы разузнать, что это вообще за бал такой и что от неё потребуется. С другой стороны, Серёжа мог и передумать, если она возьмёт время на раздумье, и тогда останется она вообще без пары или с таким кавалером, что лучше вообще никуда не ходить.       – Я с радостью, - ответила она, опустив ресницы и очаровательно розовея щеками, но всё же не сдержала кокетливого тона и с жаром упросила: – Ты прости Вахтанга, пожалуйста. Он вообще-то хороший.       Судя по выражению лица Серёжи, он в этом сильно сомневался, но не стал спорить, а лишь пробормотал вполголоса:       – М-да, наверное... Так ты согласна?       – Да, согласна, - заверила Женя и, не сдержавшись, хихикнула в подставленную ладошку. – Когда будет этот бал?       Сообщив ей всю необходимую информацию – гуляние планировалось двадцать четвёртого декабря в восемь вечера, то есть времени на приготовления оставалось достаточно, – Серёжа поспешил откланяться, и Женя посмотрела ему вслед с запоздалым сожалением. Они проводили вместе достаточно много времени – гуляли, делали вместе уроки и даже сидели за одной партой на зельеварении и ритуалах, – но в такие моменты, как сейчас, Жене казалось, что он нарочно старается сбежать поскорее. Что ж, его сложно было в этом винить.       Сквозь открытую дверь взглянув на Вахтанга, она глубоко вздохнула и вернулась в класс.       Наверное, что-то такое было написано у неё на лбу, потому что Мегрели, до этого имевший вид совершенно индифферентный, смерил её взглядом поверх плеча и неожиданно вполголоса попросил:       – Извини меня. Я просто боюсь за тебя.       В этом простом откровении было столько искреннего чувства, что едва-едва зародившееся раздражение тут же сошло на нет, словно его и не было никогда.       – Но мне же ничего не угрожает, Вахо, - напомнила Женя с умилённой полуулыбкой, и он отрывисто кивнул, признавая:       – Знаю. Просто он чужак, а ты...       Он бы ни за что на свете не сумел описать ни на одном из доступных языков, какое она на самом деле сокровище, и Женя, не сознавая собственной власти, скромно улыбнулась и вдруг, протянув руку, выхватила у него посох, едва не охнув от неожиданной тяжести.       – Не догонишь! – передразнила она и попыталась убежать, что было весьма проблематично с посохом цельного дерева наперевес, однако Вахтанг её манёвр предотвратил, в два шага преградив ей путь.       – Это ты так думаешь, - пригрозил он и, перехватив оружие и отточенным движением отправив в отведённое углубление на стойке, внезапно схватил Женю в охапку и захватом пожарного забросил на плечо, так что она уже в следующее мгновение повисла вниз головой.       – Горгасал! – обиженно пискнула она, обеими руками отбрасывая упавшие на лицо расплетённые волосы. – Ну пусти, ты чего!       Он в ответ лишь расхохотался, не прекращая пытки, и Женя, признавая его физическое превосходство, сдалась и опустила руки, пробормотав сквозь подкатывающий к самым губам дурашливый смех:       – Это просто совершенная ерунда! Немедленно...       Она не успела даже договорить, потому что перевёрнутый мир вокруг внезапно содрогнулся и пошёл крупной рябью, будто кто-то бросил камень в радужную бензиновую лужу. Она пыталась воспротивиться подкатывающему приступу, сжимаясь всем телом, но накатившее видение скрылось столь же быстро, оставив по себе лишь жар в щеках и чувство бешеной неловкости.       – Отпусти, пожалуйста, - попросила она прерывающимся полушёпотом и, стоило сапогам коснуться пола, стыдливо схлынула вниз и отступила.       – Ты что, Женя? – забеспокоился Вахтанг, быстро и бережно ощупывая её беспокойными руками. – Я тебя поранил? Больно?       – Нет! – ответила она куда резче, чем хотела, но всё же сумела справиться с собой и заверила: – Всё хорошо, правда.       Он ей не поверил, конечно, продолжая с подозрением оглядывать на предмет возможных травм, так что Женя почла за лучшее ретироваться.       Уже в спальне, сидя на кровати и глядя в скучную каменную стену, она пыталась разобраться в том, что почти увидела, но в результате лишь раз за разом приходила к выводу о том, что от её видений одни проблемы. Вот и Вахо напугала, и сама расстроилась, хотя по факту ничего ещё не произошло и может вообще никогда не случиться.       Стуча каблуками, в спальню быстро вошла Ника и, бросив быстрый взгляд на соседку, направилась к громадному платяному шкафу в торце спальни и принялась переодеваться. Женя, погружённая в думы, этого почти не заметила, и Ника внезапно даже для себя заинтересовалась.       – Ты чего такая? – окликнула она, натягивая джинсы.       Плавно подняв голову, Женя смерила её таким взглядом, словно не поняла вопроса, и та повторила:       – Всё хорошо?       Вообще-то не в её правилах было лезть, куда не просят, но Женька ей вроде как нравилась, да к тому же её теперешнее состояние настолько разительно отличалось от всегдашней весёлой болтливости, что поневоле забеспокоишься.       С трудом сфокусировав взгляд на Никином лице, она медленно кивнула, но почти тут же выпалила:       – Нет, я не понимаю просто.       Та чуть приподняла бровь, и Женя, уронив руки на колени, вполголоса поделилась:       – Понимаешь, я когда что-то вижу, я... Это как картинки, но со звуком. И ты смотришь как будто... ну, немного со стороны, - взмахнула она ладонью, указывая на пустое пространство слева от себя. – А сегодня я... почувствовала. Со мной никогда такого не было, я даже не знала, что так бывает.       – Что ты почувствовала? – не поняла Ника, и Женя, краснея, ответила:       – Мы с Вахо сейчас... У нас сегодня было занятие, и мы бесились, а я на минутку будто из реальности выпала. И потом...       Она осеклась, и лицо её стало совсем пунцовым, так что Ника не на шутку забеспокоилась и, подойдя, присела рядом на край кровати.       – Ты чего, Жень?       Буравя взглядом собственные выглядывающие из-под юбки коленки, она долго молчала, но не справилась с собой и сбивчиво пробормотала:       – Ну... Я же не знаю, как... Но мне кажется, что... В общем, что что-то такое чувствуешь, когда этим занимаешься, - выпалила она, наконец, заикаясь и краснея пуще прежнего, и Ника недоумённо окликнула:       – Сексом, что ли?       – Да тихо ты!       Женя всем телом ринулась вперёд, словно планировала ей рот зажать, и Ника, на всякий случай отпрянула, а после, когда опасность миновала, скрестила руки под грудью и осторожно уточнила:       – А вы что...       – Господи, да нет, конечно!       Решив, что такими темпами запросто доведёт её до заикания, Ника сбавила обороты и, забросив ногу на ногу, немного подумала, потому что ситуация проще не становилась, а лишь запутывалась с каждой новой минутой.       – Может, он тебе просто слишком сильно нравится? – предположила она, откровенно веселясь, потому что со стороны ситуация смотрелась даже забавно.       Женя ответила ей недоумённым взглядом, словно сперва не поняла, о чём она вообще говорит, но постепенно до неё дошло, и она вспыхнула, как спичка, возмущённо воскликнув:       – Ну ты что, нет! То есть, Вахо... Он, конечно, красивый, - признала она, на мгновение задумавшись, но тут же встрепенулась и напомнила безо всякой необходимости: – Но мы же друзья!       – Ну да, - согласилась Ника, - он-то тебе друг.       Она, конечно, не лезла в непростые взаимоотношения присланных с юга ребят, но не заметить, как Мегрели вздыхает по Женьке, было просто невозможно. Для Ники было загадкой, отчего это он до сих пор не перешёл к решительным действиям, но размышлять об этом было попросту некогда – собственная жизнь безжалостно напирала со всех сторон, так что тут уж не до чужих страданий и терзаний.       Женя между тем тоже размышляла о своём, и лицо её становилось всё задумчивее и задумчивее с каждой новой минутой.       – Ника… – позвала она после продолжительного молчания. – Я спросить хотела... А это вообще как?       – Как – что? – не поняла она, но увидела, как покраснела Женя, и догадалась: – А, ты об этом... Почему ты меня спрашиваешь?       – Ну, - Женя пожала плечами, - ты же честно скажешь.       Усмехнувшись про себя – в чём-чём, а в честности её ещё не подозревали, – Ника почесала переносицу кончиком ногтя и, наконец, задумчиво протянула:       – Если любишь, то хорошо. Так что ты не спеши, Женька, - прибавила она, поддавшись общему задумчивому тону беседы. – Лучше потерпеть, чем потом жалеть всю жизнь.       – Да я… Нет! Что ты, нет, - возразила она таким тоном, словно её оскорбляло само подозрение, но Ника, усмехнувшись сквозь плотно сжатые губы, в ответ лишь с явной издёвкой протянула:       – Ну да… А на Чударина кто заглядывается – я, что ли?       Покраснев до корней волос, Женя не стала отпираться, понимая всю бесполезность данного действа, и, склонившись к Нике, осторожно тронула ту за рукав и проникновенным тоном попросила, снизу вверх заглядывая в лицо:       – Ты только Алёнке не говори, хорошо?       – Ладно уж, - пообещала та, поскольку ей не было никакого резона распространяться, - не скажу.       Диалог на этом можно было бы считать исчерпанным, но Женя, нахмурившись со странным недоверием, окинула её взглядом и вдруг тихо-тихо окликнула, словно решилась поделиться, наконец, самым страшным секретом:       – Ник, слушай... А ты Стаса любила?       Почему-то её об этом спрашивали уже не в первый раз, причём те люди, которых это меньше всего касалось, и Ника поначалу твёрдо решила не отвечать. Но Женя так смотрела, распахнув глаза навстречу холодному зимнему солнцу из окна, что промолчать она не решилась и ограничилась тем, что неопределённо пожала плечами:       – Пыталась. И вообще, - спохватилась она, упирая руки в бока и возвращая себе привычный тон, - с чего бы мне с тобой откровенничать?       – Ну как? – протянула Женя с плохо скрываемой обидой. – Мы же свои!       Не найдясь, что на это возразить, Ника пожала плечами:       – Да, свои. Я и забыла... Присмотришь за Аликом? – попросила она, поднимаясь на ноги. – Мне выбежать нужно.       Недоверчиво подняв брови, Женя некоторое время таращилась на неё, как на диво, а после огляделась по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, и уточнила:       – Как – с территории? А разве можно? – на что Ника с непередаваемым достоинством откликнулась:       – Мне можно.       Заключая сделку в обмен на помощь Юрке, Ника тщательно продумывала условия, которые могла бы выдвинуть в ответ. Не в её интересах было наглеть и перегибать палку, так что просить она могла только об одном – о свободном выходе с территории, и Шахлин бумажку подмахнул почти не глядя. О большем Ника и мечтать бы не могла. Отныне руки у неё были развязаны.       На этапе сбора информации удалось установить, что наиболее перспективным направлением были «Три метлы» – небольшой паб в деревушке по соседству со школой. По словам близнецов Уизли, местечко было популярным не только среди местных, но и среди хогвартской молодёжи, так что Ника не прогадала: хозяйка, откликавшаяся на мадам Розмерту, отчаянно нуждалась в помощниках и, рассмотрев Нику так и эдак и убедившись в наличии у девушки соответствующего опыта, осталась её кандидатурой вполне довольна. Конечно, работать полный день ей бы никто не разрешил, но вкупе с её подработкой в лазарете график получался плотный и – самое главное – с понедельной оплатой. На том и порешили, условившись, что заступать на смену Ника может уже в следующую среду.       Выйдя из «Трёх мётел», она остановилась на узком невысоком крылечке и, наконец, позволила себе оглядеться, не анализируя. С обеда температура снова упала, и снегопад всё же прекратился, так что теперь мир вокруг был очень гладкий и чистый. Людей на улицах было совсем не много, и от этого волшебная деревня больше походила на расписной пряник или крохотные фигурки внутри шара со снегом. Небо нависло низко, и под самыми серыми облаками раздавалось нестройное пение маленьких детей – кажется, репетировали рождественский гимн, хоть и получалось пока не очень ладно.       Вдохнув морозный воздух, Ника поправила укрывавший голову изумрудный шарф и улыбнулась. Жизнь, кажется, налаживалась.

***

      Оказалось, что Серёжа ненамного предвосхитил события, и в начале следующей недели о предстоящей гулянке задорно трещала уже вся школа, причём как местные, так и приезжие.       Дурмстрангцев и колдовстворчан за завтраком инструктировал лично Каркаров, не преминувший упомянуть, что ценой собственной чести не допустит никаких безобразий во время бала.       – Ага, а после, значит, безобразия можно? – осведомился Юрка, стоило директору отойти, и к нему со всех концов стола обратились обеспокоенные лица друзей, так что он ощутимо скис и пробормотал, почесав в затылке: – Шутка. Чего вы?       – Смотри, а то нам за такие шутки Сатрап головы поснимает без суда и следствия, - предупредил Костик, на что Юрка возражать не стал.       Если юноши были обеспокоены поддержанием порядка и честью Каркарова, которую до сих пор никто не видел, то представительницы прекрасного пола раздумывали совсем о другом.       – А платье я тебе где возьму? – запоздало переполошилась Женя, но раньше, чем беспокойная тирада успела взять разгон, Юрка вскинул ладонь и попросил:       – Не боись, партизанка. Мариночка сказала, нам до тех пор выход в деревню полагается, там и подберём. Деньги есть.       Женю такой расплывчатый ответ, как видно, не слишком успокоил, так что она некоторое время осматривала брата под разными углами с непередаваемым скепсисом, а после отвернулась и принялась тормошить допивавшую чай Алёнку на предмет того, что надеть, потому как ассортимент нарядных платьев в Хогсмиде едва ли поражал воображение.       – Женечка, ты не переживай так сильно, - упросила она, отставляя чашку. – Времени ещё достаточно, платье тебе подберём, так что твой Серёжа от восторга в обморок хлопнется.       Такому посулу Женя обрадовалась, а Алёнка между тем продолжала, обратившись к Юрке поверх подружкиной головы:       – Женечке ничего, а вот тебе ещё бал открывать вместе с партнёршей, - сообщила она, и Юрка недоумённо нахмурился:       – С какой партнёршей?       – Ну, с той, которую ты на бал пригласишь, - откликнулась Алёнка, и лицо у неё при этом было такое озорное, что Юрка криво усмехнулся и, подбоченившись, напомнил:       – Ну так я же тебя приглашаю.       – И что, я согласилась? – осведомилась она всё в том же тоне, но в конце концов сжалилась и, не обращая внимания на покатывавшихся со смеху друзей, пообещала: – Я подумаю.       Решив поймать её на слове и при случае припомнить издевательства, Юрка закончил завтракать и отправился в башню за писчими принадлежностями, поскольку планировал сегодня поработать в библиотеке. Он, конечно, пока не вполне представлял, что именно хочет найти, но, быть может, ответ о том, что за загадка заключена в яйце, как-нибудь найдётся сам собой. В конце концов, надеяться кроме извечного русского авось было не на что.       А тут ещё бал этот... Первым делом нужно, конечно, Женьке платье, но и себе чего-нибудь присмотреть не мешало бы – костюм там какой или эту, как её... мантию. А по-хорошему не лишне было бы у Димы спросить, как тут вообще принято. Можно, конечно, и у старших повыпытывать, но брат в этом плане вызывал всяко больше доверия. Юрка не мог бы сам себе объяснить, в чём тут дело, ведь знакомы они были всего-ничего, но он с собой ничего не мог поделать – не чувствовалось в Димке подвоха.       – Ну что, тебя можно поздравить?       Отвернувшись от шкафа, из которого как раз доставал пергамент и самые обычные шариковые ручки, Юрка недоумённо уставился на Ксюшу, которая теперь стояла посреди спальни и с любопытством оглядывалась.       За прошедшие недели его до того закрутила жизнь, что вспоминать о своей бывшей девушке он и не думал. Она, конечно, маячила на периферии, тут и там попадаясь на глаза, но каждая такая встреча не вызывала у Юрки ровно никаких эмоций, и смотрел он на неё в лучшем случае как на пустое место. Помнится, Женька пыталась ему рассказать какую-то новую сплетню с участием Ксюши и Штильвассера, но Юрка даже не стал слушать – просто не интересно. Тем удивительнее было её появление здесь теперь, когда он меньше всего ждал.       – Поздравить с чем? – не понял он, и Ксюша пожала плечами:       – Ну как же. Ты теперь у нас непобедимый русский чемпион, которого вся школа боится. Прогресс налицо.       – Да, это точно, - буркнул Юрка, нарочно отворачиваясь к шкафу. – А ведь ещё недавно был уродом, верно?       Он не видел, что в этот момент творилось с Ксюшиным лицом, но она в ответ лишь красноречиво цыкнула и укорила:       – Юрочка... Кто старое помянет, тому глаз вон. Неужели ты не сможешь простить мне маленькое заблуждение?       Затылок внезапно обожгло горячим дыханием, и Юрка порывисто обернулся, оказавшись с Ксюшей лицом к лицу. Схватив её за запястье, он протянутую руку категорично отвёл и, хотя многократно обещал и Шахлину, и себе при девочках матом не ругаться, раскатисто уточнил:       – Что, с одного хера спрыгнула, так на другой не терпится?       Ксюшу, однако же, его грубость не остановила, и она, скрестив руки под грудью, предположила:       – А если я была не права? Если осознала?       – Поздняк метаться, - честно ответил Юрка и красноречиво дёрнул подбородком. – Дверь вон там.       Он всем сердцем надеялся, что простых слов хватит, чтобы прекратить эту дешёвую комедию, однако Ксюша и не думала отставать вот так просто, придвигаясь всё ближе, ловкими руками опутывая не хуже дьявольских силков.       – Юрочка, нам же так хорошо было вместе... – пропела она, снизу вверх льстиво заглядывая в лицо. – Неужели ты всё забыл?       – Забыл, - огрызнулся он, с ужасом осознавая, что это правда, и своими выходками напоследок она напрочь перечеркнула всё хорошее, что когда-то было. – Руки убери, по-хорошему прошу.       Но она и не подумала послушаться и, от усердия приподнимаясь на носочки, с придыханием прошептала:       – Брось, не отпирайся. Ну я же знаю, как ты любишь...       – Да куда тебя несёт-то! – воскликнул он, до боли сдавив ей плечи и не давая опуститься на колени, и, хотя ещё недавно ему казалось, что хуже ситуация стать не может, секунду спустя он убедился в обратном.       Переступив порог спальни мальчиков, Алёнка не произнесла ни слова, но то, какими глазами она смотрела перед собой, яснее ясного давало понять, что видела и слышала она куда больше, чем хотела.       Чувствуя, как всё его сознание захлёстывает нестерпимый стыд за то, чего не совершал, Юрка смог лишь глухо пробормотать, до синяков сдавив Ксюше запястье:       – Пошла вон.       Плавно обернувшись, та двумя взмахами отряхнула юбку и с жеманной ухмылочкой прощебетала:       – Ну, я пойду. Позже загляну.       Она удалилась, цокая каблуками, и едва не зацепила плечом Алёнку, которая брезгливо посторонилась. Хлопнула дверь, и она коротко вздрогнула, после чего медленно обернулась и долго смотрела обидчице вслед прямо сквозь полотно дубового массива.       – Ясно, - кивнула она, наконец, вновь обретая подвижность, и Юрка с непередаваемой опаской окликнул:       – Что тебе ясно?       Она в ответ лишь медленно покачала головой, не сводя взгляда с узоров на ковре, но какое-то время спустя всё же заговорила, и уже с первых тактов Юрка понял, что на этот раз разговор точно не будет простым.       – Знаешь, я на днях письмо из дома получила, от одноклассниц. Коллективное заявление, - объявила она дрожащим голосом. – Только что подписи не собрали...       – Какие ещё подписи? – не понял Юрка, и она вскинула голову, заявив:       – О том, как мало я тебе подхожу. Выходит, так не только Ритка считает.       Юрка не мог представить, что именно было в том письме, но такой тон разговора ему категорически не нравился, и он поспешил окликнуть:       – И ты что, из-за этого расстроилась? Из-за какой-то паршивой бумажки?       Но Алёнка снова покачала головой, показывая, что не договорила.       – Юра, так будет всегда, - продолжала она втолковывать, обхватив собственные рёбра руками, - пока ты в центре внимания. Всегда найдётся тот, кто посчитает, будто тебе подойдёт другая девушка, которая более выгодно будет смотреться в газетном развороте.       Она говорила с такой убеждённостью, что со стороны это больше походило на бред сумасшедшего, и Юрка, не желая проваливаться ещё глубже в эту пучину ненормальности, собрался с силами и выдохнул:       – Ты... да... Да какая мне разница, кто и что подумает? Я уже с тобой, я тебя выбрал! – выпалил он и, содрогнувшись всем сердцем, прибавил: – Я тебя люблю. А они лезут тут...       – Они и будут лезть, - настаивала Алёнка, - и тебя самого даже не спросят. Сперва Одинцова, потом ещё какая-нибудь Петрова или Сидорова, потом очередная Маша-Даша-Вика... Это и есть обратная сторона популярности, о которой папа говорил.       – Знаешь, он дофига чё говорил, - оборвал Юрка, чувствуя, как лицо отчаянно полыхает кровавыми приливами. – Но я не такой. И на всяких Петровых и Сидоровых мне до лампочки!       – Да дело-то не только в этом, - пробормотала Алёнка, сжатым кулаком утирая отчаянно слезящиеся глаза.       – Но в чём?.. – допытывался он. – Что ты знаешь такого, чего я не знаю?       Она внезапно покраснела и отвела глаза, так что Юрка окончательно переполошился, но раньше, чем он успел прибавить хоть слово в собственное оправдание, она пролепетала:       – Юра, я всё понимаю. У каждого парня есть свои потребности...       – Чего, блин?..       Чувства вины как не бывало. На секунду Юрке показалось, что он ослышался, но то, как Алёнка смущалась и отводила глаза, свидетельствовало о том, что он всё услышал верно – вот только не понял, как она могла о нём такое подумать.       – Ты... – выдохнул он, изо всех сил пытаясь сдерживаться, но так и не сладил с собственной ущемлённой гордостью. – Ты охренела мне такое в лицо говорить?! Что я, по-твоему, скотина безрассудная и мне всё равно, с кем спать?       – А что ещё я должна думать? – в том же тоне откликнулась Алёнка, но он лишь хватил кулаком по письменному столу, пресекая на корню любые возражения.       Испуганно дрогнув, Алёнка затихла, и Юрка, снедаемый обидой и злобой, не сумел произнести ничего другого, кроме односложного упрёка:       – Ну ты... дура!       – Да сам дурак! – откликнулась она, но Юрка этого уже не услышал, потому что ноги несли его прочь отсюда, из замка, лишь бы подальше, лишь бы не чувствовать больше её укоризненного взгляда, прожигающего кожу по всему телу разом.       Ноги долго носили его по кривым улочкам посёлка вблизи школы, но он даже не думал о том, что ему будет за самовольный выход с территории. Его душила пламенеющая обида – на Ксюху-змею, на Алёнку за её недоверие, даже на дуру Ритку, посылающую через три границы мерзкую писанину без слова правды. Но больше всего злился Юрка на себя самого, потому что опять влип в историю, не приложив практически никаких для этого усилий. Что ж за натура такая...       Остановившись на перекрёстке, он выдохнул в холодный воздух облачко пара и понял, что промёрз окончательно. Справа маячило маслянистыми огнями какое-то питейное заведение с метлой на вывеске, и Юрка, ведомый инстинктом, свернул туда на предмет согреться.       В просторном зале было не особо многолюдно для выходного дня, и первым делом Юрка заметил в дальнем углу у раскидистой ёлки Поттера в компании друзей. Конечно, подходить и заговаривать с ними Юрка не стал бы, тем более что разговор у троих приятелей шёл напряжённый, судя по интонациям и жестам.       – Морозов!       Обернувшись на зов, Юрка увидел сидевшего за столиком у окна Плетнёва и без сомнений повернул в ту сторону, потому что Стас, по крайней мере, был безопасен, и, несмотря на непростой характер и замашки нувориша, с ним просто невозможно было поругаться, если самому не лезть в пекло.       Стоило Юрке подойти к столику, он приглашающе указал на стул напротив, и тот согласно кивнул, тут же плюхнувшись на стул.       – А Лёка где? – уточнил Плетнёв, вполне привыкнув, что эти двое по одиночке не ходят, и Юрка, стаскивая шубу, бросил в ответ так, что это почти граничило с грубостью:       – В замке осталась. Хотя ей бы тоже башку проветрить не мешало!       Подняв брови, Стас всё же понял, что это яростное восклицание было адресовано ему лишь отчасти, и с интересом воззрился на Юрку, который в это самое время изучал брошенную на стол картонку с меню. К сожалению, языковые чары браслета не распространялись на письменный текст, поэтому изучение шло очень напряжённо.       – Так, чего у них тут... «Бир» – это ж пиво?       – Сильно не рекомендую, - прервал его отчаянные рассуждения Плетнёв и объяснил: – У них тут под видом пива идёт какая-то карамельно-масляная дрянь, а ничего крепче тебе всё равно никто не нальёт.       Юрка, который и без того не особо любил алкоголь и мог пропустить пару глотков исключительно в приятной компании для поддержания атмосферы, совсем приуныл и с раздражением отпихнул от себя карточку.       Смерив его сочувственным взглядом и отпив облепихового чая, который был здесь весьма неплох, Стас нарочито равнодушно уточнил:       – Поцапались?       – Да не в этом дело, - отмахнулся Юрка, смутно сознавая, что выбрал не того человека для минуты откровенности. – Не понимаю я, откуда столько недоверия. Я ж и повода не давал! «Что я должна думать»... – передразнил он и окончательно насупился. – Может, что эта шалава сама ко мне полезла ни с того, ни с сего!       В его сбивчивом монологе было столько совершенно искреннего негодования, что Плетнёв, догадавшись, о ком идёт речь и что примерно произошло, откинулся на спинку стула, поставив его всего на две ножки, и неожиданно мягко укорил:       – Она потерять тебя боится, потому и ревнует, на чём свет стоит. Любит же, впервые в жизни.       Последнюю фразу он выдохнул с чуть приметной толикой зависти, и Юрка, как бы зол и раздосадован ни был, вдруг подумал о том, как это странно. Ему никогда не завидовали столько, сколько за последние месяцы, хотя было вроде бы объективно нечему. Вот ведь, «объективно»... Нахватался же от этих вшивых интеллигентов.       – Вот как с ней быть, а? – пробормотал он, налегая локтями на стол, и Стас посоветовал:       – Разговаривать. Лёка – она такая, с ней всё проговаривать надо. Сам же знаешь, - напомнил он, и Юрка кивнул, но как-то рассеянно, слушая вполуха.       Взгляд его, минуя плечо Плетнёва под нарядным красным свитером, был направлен на барную стойку, украшенную соответственно приближающемуся празднику. Здесь вообще начинали готовиться к Новому году сильно загодя, но Юрку сейчас смущало не это, а расставленные по углам пунцово-красные цветы с крупными стрельчатыми лепестками. И хотя не помнил он, как эта страсть называется, он был совершенно точно уверен, что это – тот самый цветок, про который Алёнка рассказывала, и теперь на подкорке отдавался эхом её голос, нежно вещавший: «Очень яркие, очень гордые». Да неужели же дело только в этом? В простой гордыне.       – Ты чего? – забеспокоился Плетнёв, но Юрка его даже не услышал, подскочив на месте и бросившись к женщине с белокурыми вавилонами на голове, которая как раз за стойкой протирала пивные бокалы.       Он хотел бы, конечно, блеснуть познаниями и красноречием, но не совладал с языком врага и в результате сумел выдохнуть лишь сакраментальный и почти что без перевода понятный вопрос:       – Хау мач?       Оторопев от такого напора, хозяйка не сразу сообразила, как стоит отвечать, но Юрку уже было не остановить: взмахнув ладонью, он приманил ближайший горшок, и тот тут же прыгнул ему в руки. Свободной пятернёй он выгреб всю имевшуюся в карманах наличность и, бросив на стойку неряшливой горкой, стрелой вымелся из бара, так что только дверь за спиной громыхнула, закрываясь.       Как добрался до замка, он уже едва помнил и очнулся лишь у самой двери спальни девочек, всё ещё прижимая к конвульсивно дёргающимся рёбрам многострадальный горшок.       Внутри его уже ждали, что было понятно с первого взгляда. И если присутствие Женьки, успокаивающей заплаканную подружку, было естественным и понятным, то обнаружить в той же компании Нику Юрка не ожидал. От укоризненного взгляда сестры хотелось увернуться, как от ножа, но неожиданно и Ника обернулась к нему с таким выражением лица, что у него едва земля не ушла из-под ног – должно быть, потому что до сих пор он Добросоцкую воспринимал не вполне как девушку, а просто как занятный живой организм с проблемами, сходными с его собственными. Потому теперь её внезапная солидарность с девчонками смотрелась куда как необычно, хотя, чуть пораскинув мозгами, Юрка тут же пришёл к выводу, что это правильно.       Отставив горшок с цветком на ближайшую тумбочку, он несколько секунд не знал, куда девать опустевшие руки, но в конце концов решился и попросил тоном, не предполагавшим возражений:       – Так, девки, ну-ка прогуляйтесь. Нам поговорить надо.       – Ещё чего! – вскинулась Женя, скрестив руки на груди и забросив ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя, что её и здесь неплохо кормят, однако её неожиданно поторопила Ника, поманив:       – Пойдём, не встревай. Сами разберутся.       Будь ситуация чуть менее острой, Юрка захлебнулся бы словами благодарности, но теперь он просто физически не мог оторвать взгляд от Алёнки и лишь машинально посторонился, пропуская сестру и Нику прочь из спальни.       – Дурак, - бросила последняя вполголоса, и Юрка, не оборачиваясь, отрывисто кивнул:       – Сам знаю.       Он не дал себе времени даже порепетировать и до сих пор слабо представлял, как донесёт до Алёнки все те мысли, которые безостановочно кружили в голове, сверкая яркими хвостами, но он обязан был это сделать, потому что в противном случае можно было смело разбегаться уже сейчас, хотя это и причинило бы невыносимую боль.       Хлопнула, закрываясь, дверь, и отступать было уже некуда. Стащив шубу, Юрка отбросил её на стоявшую ближе всех кровать Ники и, скрестив руки перед собой и таким образом почти полностью скопировав Алёнкину позу, заговорил:       – В общем так, я сейчас тебе кое-что скажу, а ты послушай и не перебивай, как ты это обычно делаешь. – Он замялся на мгновение, бросив взгляд куда-то в сторону, на далёкое окно, но неимоверным усилием собрал себя в кучу и заговорил вновь. – С Ксюхой мы встречались, этого уже не отменить. И она симпатичная, что тут скрывать.       – Ну ещё бы!.. – огрызнулась она, отворачиваясь, и Юрка строго напомнил:       – Я сказал меня не перебивать, Алёна. Да, это всё верно, - повторил он, отчаянно пламенея щеками, и, наконец, выпалил то, что просто обязан был сказать: – Вот только на таких, как она, не женятся.       Смерив его взглядом искоса, Алёнка не ответила, но что-то подсказывало Юрке, что он сумел подобрать нужные слова, что, наконец, попал в цель и достучался до неё. А всего-то нужно было называть вещи своими именами и говорить без страха и стеснения – то есть делать ровно то, что сложнее всего.       – С такими спать хорошо, - объяснил он, красноречиво качнув головой, - и то если недолго, а то мозг выклюет окончательно. Вот ты всё твердишь – забудь, что Женька говорила, забудь, оставь. А я...       Он осёкся, на мгновение зажмурившись, словно его ослепило нестерпимым сиянием сестриных видений, но справился с собой и признался:       – Да меня, может, только это на плаву и держит. Я бы давно уже руки опустил, если бы не знал, что когда-то для нас с тобой всё будет хорошо. С тобой, а не с кем-то ещё, ты слышишь? – окликнул он с нажимом, и Алёнка прикусила губы, не в силах ответить вот так сразу. – А Ксюха... Я раньше этого не понимал, а теперь знаю – тебе любой нормальный парень скажет, что детей с такими не растят и долго и счастливо не живут. Да должно ж оно хоть когда-то для нас сбыться, долго и счастливо это сраное?..       Обречённо взмахнув рукой, он замолчал, задыхаясь, и Алёнка, медленно обернувшись, уперлась ладонями в края матраса и окликнула:       – Ты в самом деле обо всём этом думал или просто так говоришь?       – Я не трепло, - обиженно напомнил Юрка, но взгляда так и не отвёл и скорее почувствовал, чем увидел, как она дрогнула. – Что ж мы, по-твоему, до конца дней будем за ручку ходить и на этом всё?       Он и не рассчитывал ни на какой конкретный ответ, которого, впрочем, так и не последовало. Осознание того, что она чуть было не натворила собственными руками, обрушилось на Алёнку потоком крутого кипятка, и она, крупно содрогнувшись всем телом, всхлипнула раз-другой, в кровь закусила губы, но в конце концов уткнулась лицом в ладони и громко с облегчением разрыдалась.       Видеть её слёзы было невыносимо – как с мамой или с Женькой, но в тысячу, в миллион раз хуже, – поэтому Юрка, в два шага оказавшись возле кровати, упал рядом и чуть не силком втащил Алёнку себе на колени. Она, по счастью, не противилась, и от этого у него с губ сорвался унизительный вздох облегчения, который в конце концов запутался у неё в волосах.       – Ну всё, иди сюда, - прошептал он, прижимая её к самому сердцу и чувствуя, как горло перехватывает острой судорогой. – Люблю я тебя, дурёха, ничего с собой поделать не могу. И пусть хоть режут меня, хоть камнями кидают – всё равно не брошу. Моя ты, ясно?       Она не могла даже кивнуть в ответ, мелко тряся головой и икая от натуги, так что он в конце концов понял, что дело здесь и не в нём-то – в смысле, не только в нём. Просто приключившаяся ссора послужила отличным и вполне законным поводом, и теперь вместе со слезами выходила многонедельная усталость. В самом деле, мало ли на неё свалилось за последнее время – поневоле взвоешь.       – Тш-ш-ш... Не плачь, - уговаривал он, скользя губами по пылающему как в лихорадке лбу. – Знаю, что устала, что домой хочешь... Но я же с тобой. С тобой... Всё, Лёлик, не реви. Всё у нас хорошо будет.       Юрка понятия не имел, сколько времени прошло, прежде чем она перестала всхлипывать, но это было и неважно – он давно уже заметил, что, когда Алёнка рядом, весь мир замедляется и будто бы даже стыдливо меркнет, так что и отвлекаться на внешние раздражители казалось глупым и неправильным. Впрочем, желание оторвать Ксюхе тупую башку никуда не делось, так что он даже на мгновение задумался о том, а не стоит ли между делом по-свойски пожаловаться Мариночке, чтобы угомонила полоумную раз и навсегда. Причём действовать тут нужно было быстро, потому что вполне могло статься так, что Женька с Алёнкой в его отсутствие уже разработали план действий и собираются сами отомстить обидчице – и если бы это был всего-навсего рвотный корень.       Пока, впрочем, Алёнка никуда не собиралась, пригревшись у него на груди, и, всхлипнув ещё раз, тоненько и музыкально, тихо окликнула:       – Юр... Ты цветок-то где взял?       – Да там, - он неопределённо махнул рукой, - в тошниловке местной.       Алёнка после этих слов обеспокоенно вскинула голову, но не смогла взглянуть ему в лицо и вслепую уточнила:       – Стащил, что ли?       – Чего «стащил-то» сразу, - обиделся Юрка, - я деньги оставил!       Она всё же завозилась и села чуть ровнее, чтобы смотреть глаза в глаза, но иных поводов для подозрений не обнаружила и предпочла на этот раз поверить ему на слово.       Всё то время, пока у неё в голове шла тяжкая работа, Юрка сидел молча, большим пальцем невесомо поглаживая её по щеке, но в конце концов не вынес давящей на уши тишины и окликнул:       – Так что, пойдёшь со мной на бал?       – Пойду.       – И на выпускной? – решил он заранее уточнить, и Алёнка слабо улыбнулась, пообещав:       – Пойду. Я с тобой, куда хочешь, пойду.       Прижав крепче, он склонился к её губам, и Алёнка неожиданно не воспротивилась в обиде, даже наоборот. И вот ведь странно – вроде они и раньше целовались, причём с завидной регулярностью, но никогда ещё вот так, до одури, впиваясь пальцами и губами и не желая останавливаться. Бог знает, чем бы это закончилось, если бы Юрка не собрал в кулак остатки благоразумия и не вспомнил о том, что дверь-то не заперта да и учителя могут быть где-то поблизости.       – Прекращай, а то не сдержусь, - предупредил он, тяжело дыша, и Алёнка хихикнула, но всё же послушно отстранилась на расстояние не больше ширины ладони.       Проведя пальцами по её щекам и смахнув следы слёз, Юрка какое-то время молча вглядывался в её лицо, не находя слов, но всё же справился с собой и поторопил:       – Ну, умывайся и доставай зеркало.       – Зачем это? – не поняла она, и он с коротким вздохом объяснил:       – Будем твоим сдаваться, чтобы всё чётко и понятно. А то что мы, как бойцы невиданного фронта, - процитировал он Карася, и она снова хихикнула, но с удовольствием закивала в ответ.
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.