Волчья шкура

Роулинг Джоан «Гарри Поттер» Гарри Поттер
Джен
Завершён
NC-17
Волчья шкура
автор
Описание
Изначально предполагалось, что в Турнире Трёх Волшебников девяносто четвёртого - девяносто пятого годов примет участие три школы. Логично, но вот директор Дурмстранга Игорь Каркаров захотел перестраховаться и использовал одну крохотную бюрократическую лазейку. На свою голову... Так русские в очередной раз оказались в Хогвартсе. Все совпадения с реально существующими людьми и локациями преднамеренны и оговорены с прототипами или их законными владельцами. Дисклеймер в предисловии к главе 10.
Примечания
Я понятия не имею, куда меня выведет эта работа, но торжественно клянусь не скатываться из юмора в стёб и не перебарщивать с драмой - хотя со вторым сложнее. Спасибо tinyshadow за своевременный вдохновляющий пинок)) Начиналось всё, как и всегда, с простого драббла: https://ficbook.net/readfic/10179821 Каст: https://ibb.co/2cK0Rvq Плейлист: https://www.youtube.com/playlist?list=PLlI91oAush_dmg06kWWWpKFb-tz_s0hmf Заглавная музыкальная тема (она же - тема для финальных титров): Корни - На века
Содержание Вперед

Глава 33. Придёт серенький волчок

      В себя Ника приходила тяжело, как после затяжного гриппа.       Несмотря на вялые протесты, Раду наотрез отказался отпускать её из лазарета по первому требованию, и целителя неожиданно поддержала Марина Максимовна, безапелляционно заявившая, что ничего страшного не случится, если Ника немного отлежится на казённых харчах, а пропущенные уроки... да кому вообще интересны уроки? Такая постановка вопроса Нику удивила и немного смутила, ведь у них на Урале так было просто не принято. Спорить она не решилась, потому что в последнее время молоденькая училка чуть приметно светилась от счастья, и перечить ей по какому бы то ни было поводу просто язык не поворачивался, словно этим можно было потревожить волнами выплёскивавшийся наружу душевный покой. Такому дзену, как говорила Алька, оставалось только позавидовать.       Освободившуюся уйму времени Ника использовала с толком, а именно, наконец, предоставила себе возможность подумать, как дальше жить и как следует поступать, чтобы потом не было больно и обидно за бесцельно прожитые годы. То, что с Плетнёвым у них теперь уже точно всё, не расстроило её в той мере, в которой должно было – быть может, из-за ссор и споров, предварявших поездку, а может, просто потому что Раду оказался прав, и на самом деле Ника вовсе Стаса не любила. Относилась с симпатией, привыкла, ценила предоставленные блага, но не любила. И это было не хорошо и не плохо, а просто правильно, потому что ну какая любовь в восемнадцать лет?       Глядя, как кружатся за окном жирные снежные мухи, Ника подпирала ладонью усталый висок и думала, что вот, мама, наверное, тоже любила её отца, кем бы он ни был... Если только он не был Свиридовым, конечно. И чем всё это закончилось? Чем, я вас спрашиваю?       – Где бы ты сейчас ни была, надеюсь, там красиво, - раздалось со стороны раздвинутой ширмы, и Ника, обернувшись, слабо улыбнулась:       – Привет.       По большей части ей приходилось проводить дни в окружении целителей или вовсе в одиночестве, потому что посетителей к ней из соображений безопасности пускали очень дозированно, но Эрик всегда отличался уникальным талантом всюду пролезть без мыла, так что уж его визиты редкими назвать было нельзя. Вот и сейчас, пользуясь тем, что Ника с ногами взобралась на громадную кирпично-твёрдую подушку, он плюхнулся на свободное место, отчего вся койка на секунду пришла в движение, а после перевернул вверх ногами принесённый с собой разноцветный пакет из фольги и высыпал его содержимое прямо на одеяло.       Уловив приторно-сладкий запах и смекнув, что это такое, Ника вымученно рассмеялась:       – Эрик, ну ты серьёзно? Куда мне столько конфет?       – А тут не только конфеты, тут ещё и шоколадки! – мигом нашёлся он, искренне не понимая смысла заданного вопроса. – И карамельки... Они ведь не вполне считаются конфетами, да? И вообще – что значит «куда»? Вот сюда!       Он для наглядности похлопал ладонью по собственному мундиру в районе впалого живота, и Ника в ответ просто покачала головой.       Детская непосредственность её приятеля порядком забавляла, а ещё наводила на мысли о том, что у затянувшегося по всем фронтам детства Эрика могла быть только одна причина, не вполне явная, но всё же Нике понятная: даже оставшись практически без семьи, он не чувствовал себя ущемлённым или обделённым. И это, во-первых, заставляло Нику чисто по-человечески уважать старшего Галлера, проникнувшегося проблемами подопечных и вовремя пришедшего на выручку, а, во-вторых, – задумываться о том, насколько заботливым может быть Раду, оставшийся один за всех старших Сарбазов. Разумеется, Эрика он избаловал, что было заметно тут же, стоило поставить братьев плечом к плечу, но избалован младший был как-то по-доброму, что ли, что в глазах Ники всё же прибавляло Раду очков.       Словно привлечённый её мыслями, он сам появился из-за ширмы и, поздоровавшись, не преминул напомнить, обращаясь к брату:       – Вообще-то Нике нужен покой и строгое соблюдение режима, чего я пока что не наблюдаю.       – Ты сам говорил, что положительные эмоции – лучшее лекарство, - ловко парировал Эрик, на что Раду с непередаваемым трагизмом вздохнул:       – Быть может, но у мадам Помфри другое мнение на этот счёт. Ты ведь не думаешь, что я буду скрывать от моей коллеги информацию о состоянии пациента?       На этот раз Эрику козырять было нечем, и его цветущая физиономия тут же приняла совершенно скучающее выражение.       – Ябеда, - проворчал он, но Раду в ответ лишь потрепал младшего по волосам, тут же сосредоточив всё внимание на Нике.       – Как ты? – спросил он, садясь на приставленный к койке табурет. – Мадам Помфри сказала, ночью температура не поднималась.       – Да, так и есть, - подтвердила она, опираясь локтем о решётку в изголовье кровати. – Спала, как младенец. Ещё бы, столько успокоительных проглотить...       – Это не из-за успокоительных, - возразил Эрик, откровенно веселясь, и прибавил, когда оба собеседника повернулись к нему с одинаковым недоумением на лицах: – Это потому, Ника, что я охранял твой сон!       – Тебя здесь даже не было, - напомнил Раду, скептически подняв бровь, а сама Ника с чуть приметным укором протянула:       – Боже, Эрик, какая пошлость... Этому подкату сто лет в обед. А ещё рыцарь!       Судя по лицу бедняги Сарбаза, он откровенно не понимал, как реагировать, потому что в прозвучавшей фразе порицание до того ловко сочеталось с комплиментом, что и не придраться. Ника, впрочем, для этого даже не старалась, ведь к концу недели на словесные кружева в ней не осталось никаких сил. Измученное тело балансировало на грани спячки, так что она только и делала, что спала, по возможности ела и думала – впрочем, последний вид деятельности давался ей с особым трудом, так что она искренне пыталась не переусердствовать.       Окинув собеседников пристальным взглядом, Эрик в ответ на все замечания громко демонстративно хмыкнул, после чего запустил руку в оставленную на полу ученическую сумку и, покопавшись, без дальнейших пояснений достал и передал Нике довольно увесистую книгу в чёрной мягкой коже.       – Принёс! – ахнула та и тут же обеими руками вцепилась в протянутое сокровище.       Должно быть, она всё же слишком сильно обрадовалась, потому что на лице Раду, пристально наблюдавшего за ней, отразилось едва скрываемое недоумение.       – С чего вдруг девушке вроде тебя интересоваться подобными книгами? – протянул он, и Ника, на мгновение уронив ладони с зажатым в них фолиантом на колени, укоризненно покачала головой:       – Сарбаз... Какой же ты зануда. Не понял ещё, что девушке вроде меня полагается интересоваться решительно всем? Мало ли, что может пригодиться!       Судя по всему, такой ответ он счёл приемлемым, потому что больше приставать с расспросами не стал, ограничившись профессионально суховатым напутствием:       – Постарайся не перенапрягаться.       Ника в ответ на рекомендации лишь рассеянно закивала, не отрывая взгляда от книги. Она положила глаз на это издание ещё в прошлый свой визит в библиотеку, но выписать его так и не успела, зато теперь уж планировала изучить каждую страницу самым подробным образом, не откладывая в долгий ящик.       Впрочем, её планам не суждено было сбыться, потому что по ту сторону ширмы раздались торопливые незнакомые шаги, и без каких-либо упреждений к кровати приблизилась местная замдекана, имя которой Ника никак не могла запомнить.       – Профессор МакГонагалл? – удивлённо окликнул Раду, у которого с памятью был полный порядок. – Чем обязаны?       Бросив короткий и ощутимо острый взгляд на напряжённо притихших студентов, МакГонагалл сдержанно кивнула в ответ на обращённую к ней реплику.       – Это о Вашей пациентке, мистер Сарбаз. С ней хотят говорить через камин в кабинете профессора Дамблдора, - сообщила та, старательно обращаясь исключительно к Раду как к самому старшему, и он, верно оценив Никино недовольное лицо, снова повернулся к МакГонагалл и уточнил:       – Из России?       – Надо полагать, - уклончиво ответила та, и Ника чуть не подпрыгнула на месте, тут же отбрасывая край тяжёлого одеяла, однако Раду предусмотрительно поднялся на ноги и преградил ей дорогу, мягко, но не терпящим возражений тоном напомнив:       – Именно это я и имел в виду под «перенапрягаться».       Его опасения были понятны, и всё же Ника не могла сдаться вот так просто, потому что в директорском кабинете её ждали новости из дома – она это точно знала, и всё равно, какие это новости, потому что хуже уже вряд ли могло быть.       – Нет, я... Я пойду, - категорично заявила она, сперва замявшись, но тут же справилась с собой и взглянула на Раду с таким отчаянием, что он просто не нашёл в себе сил возразить и лишь вздохнул:       – Я провожу.       Она от радости только что не ахнула, прижав ладонь к сердцу, потому что голод в отсутствие новой информации с родины был почти что физически ощутимым, и его не утолили бы никакие письма и телеграммы, будь они трижды прокляты.       Идти предстояло долго, или Нике просто так показалось, потому что она выдохлась уже на моменте одевания во сто одёжек – сквозняки в коридорах были нешуточные, так что приходилось кутаться как на Северный полюс. Но охота была пуще неволи, и она стоически терпела неудобства, надеясь, что все они окупятся.       Первое, что удивило Нику – отсутствие секретаря и хоть какого предбанника. Она бы, наверное, так и не поняла, что они пришли, если бы МакГонагалл вдруг не остановилась посреди коридора возле очередной статуи – на этот раз бронзовой горгульи – и не провозгласила:       – Летучая шипучка!       Горгулья пришла в движение, и за ней оказалась ведущая наверх узкая лесенка, что в принципе отвечало местному архитектурному стилю, но полностью противоречило здравому смыслу. Директор Хогвартса, насколько Ника могла судить, был уже сильно в летах, а между тем она сама, чуть дав слабину, подъём на пять маршей одолела с видимым трудом. Но, наконец, лестница окончилась небольшой площадкой, и МакГонагалл, постучав, первой по приглашению вошла.       Комната, куда они попали, была круглой, как и гостиная в башне, в которой они пока что жили, только здесь было гораздо темнее, потому что за множеством окон не было видно солнца и ходили тяжёлые снежные тучи. На стенах не осталось пустого пространства из-за волшебных портретов – наверное, каких-то учёных или знаменитостей, которые теперь, как один, таращились на вошедших, а некоторые даже выходили из рам и перешёптывались с соседями. Ника терпеть не могла волшебные портреты, хоть и видела их всего несколько раз в музеях – в школе они были под строжайшим запретом, и это было очень правильно на её взгляд, потому что в интернатах и без того о приватности оставалось лишь мечтать, а тут ещё эти соглядатаи акварельные!       Самого хозяина кабинета такое соседство, должно быть, ничуть не смущало, потому что он, сидя за столом на постаменте, что-то писал на пергаментном свитке, изредка задумчиво бормоча себе под нос. Впрочем, стоило двери хлопнуть за посетителями, Дамблдор оторвался от писанины и поднялся на ноги, приветствуя вошедших.       – А вот и Вероника! - обрадованно протянул он, всплеснув руками, и тут же вновь сплёл пальцы перед собой – жест, до того напоминавший Лидию Константиновну, что Ника едва не скривилась. – Как ты себя чувствуешь, милая?       А вот это был уже звоночек, и Ника беззастенчиво оглянулась на Раду, не понимая, как следует реагировать. О чопорности и чёрствости англичан ходили легенды, так что такое радушие здорово сбивало с толку, и Ника, как противница всякого рода фамильярности, при всём желании не могла оценить подобного обращения. Да, Раду тоже называл её милой от случая к случаю, но Сарбаз...       Она встрепенулась, поняв, что в собственных рассуждениях свернула куда-то не туда, и искренне недоумевая, с чего это Раду вдруг стало можно то, чего категорически нельзя другим.       – Спасибо, - откликнулась она, понимая, что от неё ждут какого-то ответа. – Я в порядке.       – В самом деле так, - подтвердил Раду, сделав ещё шаг вперёд, ближе к Нике, и осторожно стиснув ей локоть. – Мы с мадам Помфри отлично сработались, как мне кажется, так что здоровье детей теперь в надёжных руках.       Красноречиво скосив глаза при упоминании «детей», поскольку уж себя-то ребёнком не считала, Ника, наконец, увидела камин, в котором весело полыхало зачарованное пламя, и едва не пропустила очередную обращённую к ней реплику.       – Мистер Сарбаз хорошо о тебе заботится, верно? – усмехнулся Дамблдор сквозь бороду и сдвинул очки чуть ниже на нос, глядя на Нику с лукавым любопытством. – Как приятно, что и твоя семья о тебе не забывает.       При этом он простёр руку, приглашая, и Раду слегка подтолкнул её, шепнув по-русски:       – Иди же, не стой.       Покосившись на Дамблдора, который, кажется, уходить и не собирался, Ника безразлично пожала плечами, после чего приблизилась к очагу и удивлённо воскликнула:       – Софка!       – Кому Софка, а кому София Владимировна, - привычно отозвалась маленькая язва, но, когда Ника опустилась, почти рухнула на колени перед камином, окинула извечную соперницу пристальным взглядом и жалостливо вздохнула: – Ну ты вообще... В гроб краше кладут!       Ника, которая и сама понимала, что после приключившегося и вынужденного кукования в лазарете выглядит очень не очень, лишь коротко закатила глаза, но не смогла сдержать тона и с едва подавляемым, почти радостным азартом выпалила:       – Ты как тут?       Софка в ответ как-то особенно издевательски хмыкнула.       – Ты хоть знаешь, чего мне стоило с тобой на связь выйти? – провозгласила она, старательно хлопая белёсыми ресницами. – Это какой-то ужас и кошмар! Если бы не Илья, сидела бы ты там в своих заграницах без актуальной информации.       С великим трудом Ника всё же вспомнила, что нынешний Софкин отчим трудится в сфере образования, причём на не последней должности, и всё, на что её хватило, был короткий вздох:       – Спасибо.       – Натурой отдашь по возвращении, - фыркнула она и взмахнула рукой, на мгновение появившейся в пламени и вновь исчезнувшей: – Ну давай уже, спрашивай.       Но Ника настолько растерялась – чувство непривычное, почти небывалое, – что никак не могла оформить в связную форму хотя бы один из терзавших её вопросов, так что Софка, выдержав недолгую паузу и поняв, что толку от неё не дождёшься, принялась рассказывать без подсказок со стороны.       – Тётя твоя, конечно... – Она беззвучно, но очень чётко прошевелила губами нецензурное определение и на мгновение оглянулась куда-то за спину – видимо, туда, где остался дожидаться окончания разговора Илья. – Горе, конечно, но она на похоронах такое устроила...       – Да и хрен бы с ней, с тётей Светой, - нетерпеливо отмахнулась Ника, которая даже не хотела представлять весь ужас и боль разыгравшейся трагедии, потому что при единой мысли о разверстой крохотной могилке её тут же снова начинал бить озноб. – Машка как?       Странно, но Софка чуть слышно хихикнула, после чего последовал ответ:       – Как у Христа за пазухой. Ей папа комнату свободную сдаёт за недорого, она у него и живёт, - объяснила она, для пущей наглядности пожав костлявыми плечами. – Пару месяцев уже, почти сразу, как ты уехала. Она прикольная сейчас такая, кругленькая.       Последнюю фразу она проговорила с неописуемым удовольствием, так что у Ники отлегло от сердца. Какими бы путями ни оказалась Машка на съёмной квартире – а предполагать здесь можно было что угодно, но без скандала с тётей Светой точно не обошлось, – можно было твёрдо верить в то, что Володя о ней позаботится и в обиду не даст. Осталось только дотянуть до весны, а там уже сама Ника вернётся домой и как-нибудь всё наладится.       – Папе скажи, я деньги пришлю, - велела она Софке не предполагающим возражений тоном. – Ещё не хватало, чтобы сестра нахлебницей у него жила. Что она там заработает, в своём магазине...       Она рассуждала с совершенно обыкновенной практичностью, которая всегда была ей свойственна, и временами говорила будто бы даже сама с собой, но внезапно лицо Софки едва заметно исказилось, будто ей не по вкусу было всё то, что она слышит из огня.       Почувствовав перемену в и без того не стабильном настроении собеседницы, Ника встрепенулась и, понижая голос, эхом окликнула:       – А Лялька? Ты что-то знаешь?       Прикусив на мгновение губы, Софка кивнула.       – У неё пневмония была. Папа сказал, какое-то осложнение. Он тоже не очень понимает, не целитель же.       Это Ника и сама прекрасно знала, поэтому просто кивнула в знак благодарности, потому что слов уже не осталось, но ей как будто бы стало легче. До сих пор на самом краешке её сознания, особенно перед сном, нет-нет да и проскакивала мысль о том, что, быть может, будь она рядом, Ляльку ещё удалось бы спасти, но в одном Софка была права – все они были не целители.       Она коротко оглянулась на Раду, который с небольшого отдаления наблюдал за ходом диалога, и даже по его позе было понятно, что он готов вмешаться при первой же необходимости, но пока что таковой не возникало.       – Ник... – окликнула Софка, когда та, наконец, снова повернулась к очагу, погрузившись в собственные нерадостные думы. – А тебе обязательно там быть? Ты не можешь вернуться?       Для постороннего человека такая просьба прозвучала бы как минимум неуместно, ведь их отношения никогда нельзя было назвать тёплыми, но всё же они выросли вместе, и Ника в глубине души понимала, что Софка, какой бы занозой ни была и как бы ни ершилась при каждой их встрече, может на свой манер скучать по той, с кем уже не первый год безуспешно делила отца. Мы делили апельсин, чушь какая...       – Пока не могу, Соф, - ответила она с искренним сожалением. – Я не для того с таким трудом сюда добиралась, чтобы так скоро вернуться с пустыми руками.       – Ну да, коммерсантка, - хмыкнула она, возвращая себе привычный тон, и только теперь Ника почувствовала, что понемногу успокаивается, потому что там, за пределами видимости для неё, всё было относительно в порядке. Хотя бы относительно, прабабки-радуницы, о большем просить было попросту бессмысленно. – Плетнёва тут до сих пор на дерьмо исходит, что пришлось тебя отпустить.       Задумчиво почесав висок кончиками пальцев, Ника вынуждена была признать:       – Это у них семейное. Ты сама-то как? – спохватилась она.       – Как была. – Софка красноречиво пожала плечами, и вид у неё при этом был настолько самодовольный, что спрашивать дальше Нике резко перехотелось.       – А папа? – уточнила она вместо этого, и Софка польщённо зарделась:       – Уже при новых погонах. Он сам тебе обещал про это написать.       – Из него разве слово вытянешь, - пробормотала Ника с толикой обиды, и обе девочки с непередаваемым единодушием вздохнули.       После того, как огонь в камине погас, она продолжала некоторое время сидеть на полу, глядя на тлеющие угольки, и думала о том, что, хотя она до кровавой пелены перед глазами скучала по Машке, по Володе и даже по Софке (в чём она никогда бы не призналась во всеуслышанье), сейчас её место было здесь. Ника это просто знала – чувствовала той частью сердца, которая ещё не отмерла после болезненного удара. Значит, пока нужно обустраиваться там, где оказалась. Нельзя оборачиваться.       – Всё в порядке?       Разгладив грубую складку на подоле, она помолчала, явно сомневаясь, но всё же подняла глаза на подошедшего Раду и кивнула:       – Да. Не так, как я представляла, но в порядке... Помоги, пожалуйста.       Опираясь на протянутые руки, она встала, почти не покачнувшись, и Раду одобрительно кивнул:       – Если так пойдёт, ночевать будешь уже в башне. Ника? – окликнул он, когда она не прореагировала. – Что такое?       Едва ли замечая, что Дамблдор покинул собственный кабинет и оставил их в обществе одной МакГонагалл, застывшей у дверей, она смотрела на Раду с непривычной нерешительностью во взгляде, будто никак не могла решить, стоит ли делиться собственными сомнениями. Она и в самом деле не понимала, как лучше поступить – поверить собственным глазам и спросить или промолчать, в который раз спустив всё на тормозах. Но он продолжал держать её за руки, пальцами обжигая предплечья, и смотрел с таким неподдельным беспокойством, что это, в конечном итоге, решило всё.       – Ты ведь не человек? – выдохнула она, не понижая голос и не краснея, но со странным придыханием, будто вдруг заговорила на иностранном языке.       Раду долго молчал. Некоторое время он даже глаз не поднимал, словно надеялся, что, если только пройдёт достаточно времени, Ника оставит собственные глупые вопросы и сможет сделать вид, что ничего не случилось, но это было, конечно же, не так. Слишком поздно – она уже практически поняла, что видела, и длинное чиновное определение повисло в воздухе между ними, причудливо переплетаясь с бабьими причитаниями, далёким эхом отдававшимися в веках.       – А что вообще делает человека человеком? – спросил он, наконец, поднимая глаза, и Ника едва не поёжилась от его ответного взгляда. – Не может же дело быть только в крови.       Положа руку на сердце, она и не рассчитывала на мгновенный чистосердечный ответ, но сказанное – вернее, сам его тон, – стало для неё куда как красноречивым намёком. В самом деле, слова иногда значили до боли мало.       – Как её звали?       Он слишком быстро переменил тему, и Ника поморщилась, глядя в сторону, но всё же не нашла в себе сил промолчать, потому что ей просто нужно было с кем-то об этом говорить. Она сама себе лгала, убеждая, что всё пройдёт и забудется, ведь внутри у неё по-прежнему кровоточила открытая рана, которую не залечить никаким зельем.       – Оля, - ответила она и только теперь поняла, что никто в доме её по имени даже не называл с самого рождения. Лялька и Лялька.       Тряхнув головой, Ника отбросила дурные мысли, подступавшие из глубины чёрным облаком и, отчаянно стремясь увести неловкий разговор в более безопасное русло, задиристо уточнила:       – Я что, в самом деле настолько погано сейчас выгляжу?       Раду ответил не сразу, а только продолжал глядеть на неё сверху вниз, будто всерьёз раздумывал над ответом или выискивал возможные огрехи, после чего подцепил двумя пальцами спадавшую ей на лоб прядь, отвёл в сторону и возразил:       – Вовсе нет. Хотя улыбка украсила бы тебя ещё больше, - прибавил он справедливости ради, и Ника тут же ощутила, что краснеет, хотя первоначально вовсе не собиралась этого делать, но Раду это неожиданно понравилось, и он похвалил: – Это хорошо. Раз краснеешь, значит, есть ещё надежда.       Смысла последней фразы Ника не поняла, но уточнять не стала, потому что ей по большому счёту было уже глубоко наплевать на незначительные детали.

***

      Следуя походя данному обещанию, Раду под вечер всё же отпустил её восвояси, так что Ника, отужинав в лазарете, собралась и отправилась в башню, даже не подозревая, что её возвращения уже ждут.       – Ой, Ника!       Женя первая бросилась ей навстречу, стоило перешагнуть порог спальни, и она даже покачнулась от силы и неожиданности объятий. У её ног из ниоткуда тут же появился Алик и принялся царапать коготками голенище сапога, но Ника даже не могла наклониться и почесать питомца, потому что Женя взяла её в оборот очень плотно, так что на мгновение ей показалось, будто их окружило невесомое розовое облачко пыльцы.       Кроме неё тут была и Алёнка и, конечно же, Юрка, который, полулёжа на сестриной кровати, поднял руку в приветственном жесте. Ника, чуть посомневавшись, махнула в ответ, и только теперь получила долгожданную свободу.       – Тебя отпустили или ты сбежала? – продолжала тормошить её Женя, от усердия тараща и без того круглые глаза, и Ника с усмешкой отмахнулась:       – От такого, как Раду, сбежишь. Отпустили подобру-поздорову, - прокомментировала она специально для подошедшей ближе Алёнки, но та никак не отреагировала, вместо ответа протянув Нике аккуратную картонную папку на завязках.       – Конспекты по урокам, которые ты пропустила, - объявила она, пока Ника недоумённо таращилась на папку.       – Ты что, для меня всё скопировала? – удивилась она.       Сделать копию было смехотворно легко – при должном умении достаточно было одного взмаха палочкой, но Нику больше всего удивил сам факт, поскольку до сих пор ей казалось, что Алёнка её обоснованно недолюбливает. Быть может, причина была в том, что они с Олонец были настолько разными, насколько это в принципе возможно, но Ника не давала себе труда всерьёз об этом задуматься, довольствуясь имеющимся положением вещей. Поэтому теперь получить неожиданную помощь было странно, но всё же приятно.       Алёнка красноречиво пожала плечами:       – Не у мальчишек же брать. Костик ещё ничего, но у Юрки почерк как у курицы, причём пишущей левой лапой.       – Да нормальный у меня почерк! – возмутился Юрка, которому подобные упрёки от каждого встречного-поперечного уже набили оскомину, и окликнул: – Ты у Вани видела вообще?       – Нет, он мне не показывал, - отбрила Алёнка и приподняла брови настолько многозначительно, что Юрка, до этого ковырявший под ногтями очином пера, встрепенулся, приподнялся на прямой руке и только тогда недоверчиво протянул:       – Ты чего вообще... Лёка!       – Один-один, - прощебетала она в ответ и показала ему язык, так что Женя тут же зашлась звонким колокольчиковым смехом.       Ника тихо прыснула и поспешно прикусила губы, поскольку у бедняги Морозова, бессильного против женской солидарности, было такое лицо, что оставалось его только от всего сердца пожалеть.       – Эх ты, - укорил Юрка, обращаясь прежде всего к Жене, и лёг обратно. – А ещё сестра!       – Я тебя за язык не тянула, - отозвалась та и, быстро наклонившись, чмокнула брата в подставленную щёку, после чего уселась рядом и продолжила причёсываться, глядясь в зеркало на длинной витой ручке. – И вообще, на следующих превращениях Георгий Сергеевич обещал тебя первого спросить, а ты до сих пор ни одной задачи не решил!       – И так справлюсь, - отозвался Юрка, беспечно отмахнувшись свободной рукой. – На крайняк у Коса спишу – у него ж нормальный почерк!       Он настолько явно дразнился, что Женя отрывисто цокнула языком и, обернувшись к Нике, закатила глаза. Та в ответ лишь усмехнулась и, подняв на руки Алика, обернулась, чтобы закрыть дверь, но вынуждена была посторониться, потому что с той стороны внезапно постучали.       – Привет, - кивнул Дима, первым входя в спальню и, увидев Юрку, всплеснул руками: – Так и знал, что ты тут!       – А где ты меня искал до этого? – удивился тот в свою очередь, и ему ответил вошедший следом за другом Пашка:       – Как знать – территория-то громадная. Вдруг тебя нелёгкая опять в лес понесла? – предположил он, и Юрка шикнул, резко садясь:       – Тихо ты! Попёрся бы я туда в одиночку, как же, - прибавил он в собственное оправдание, нарочно понижая голос. – Да и что нового я бы там увидел? Про драконов всё и так понятно. Непонятно, правда, что с ними делать.       Пробормотав последнюю фразу себе под нос, он озадаченно почесал в затылке, словно до сих пор не особо понимал, во что его угораздило вляпаться, и ребята быстро переглянулись между собой, а Алёнка, подойдя ближе, слегка наклонилась и пообещала, тронув возлюбленного за плечо:       – Всё хорошо будет, Юрочка. Что-нибудь да придумаем. Время ещё есть.       Она говорила сейчас с такой спокойной убеждённостью, что у Юрки зародилось очень нехорошее сомнение, как бы его любимая не решила вновь привлечь к решению проблемы Павла Александровича. Он был, конечно, дельным мужиком и мог много чего посоветовать, но вот настолько бесцеремонно пользоваться его расположением Юрка просто не мог себя заставить.       Он уже подумывал, как бы наедине втолковать Алёнке, что негоже всесильного папашу пустяками беспокоить, как вдруг произошло сразу несколько событий, сменяющих друг друга быстрее, чем цветные стёклышки в калейдоскопе.       По ту сторону приоткрытой двери простучали сапоги, и в спальню девчонок быстро и без стука вошли Костик и Вахтанг, а последний с порога радостно оповестил:       – Слушайте, мы тут с Косом...       Он вдруг остановился на полушаге, словно запнувшись, а после внезапно выхватил палочку из-за пояса и, обороняясь, направил в ближний к двери угол, словно там притаилась невидимая никому более угроза.       Парни, заранее готовые к любому повороту, повыхватывали оружие вслед за Вахтангом, Юрка вскочил на ноги и тут же поспешил заслониться от слепящей вспышки заклятия. Едва проморгавшись, он увидел, что в том углу, куда нацелил палочку Горгасал, неряшливой кучей барахтаются тела в чёрных мантиях, и только теперь догадался – подслушивать пришли.       Пока Поттер и его рыжий приятель пытались разобраться, где чьи руки, где чьи ноги, бывшая с мальчишками девчонка всё-таки села, выплюнула попавшие в рот волосы и, снизу вверх глядя на обидчиков, грозно выпалила:       – Если вздумаете убить Гарри, вам придётся убить и нас тоже!       – Ты совсем головой больная? – эхом окликнула Алёнка и, спохватившись, по-русски потребовала: – Вахо, да опусти ты палочку!       – А пусть сначала расскажут, какого лешего они забыли у нас в башне, - отозвался тот, едва-едва повернув голову на голос, - да ещё под мантией-невидимкой!       Говоря так, он подопнул носком сапога серебристой горкой лежавшую тряпицу, и Юрка, опустив палочку, но не убрав, осторожно нагнулся и поднял отрез ткани, оказавшийся неожиданно лёгким и прохладным. Такой он раньше не видал, но по всему выходило, что Вахтанг прав, и под этой мантией местные и прятались.       Незадачливые английские разведчики едва-едва успели подняться на ноги, как тут же охнули, потому что палочки, до этого спрятанные за поясом или в рукавах, покинули хозяев и просвистели по воздуху, в конце концов приземлившись Нике в подставленную ладонь.       – Что? – возмутилась она в ответ на предостерегающий взгляд Алёнки. – Мегрели прав вообще-то! А будут отпираться, я на них вообще Алехандро натравлю.       Домовёнок, до сих пор прятавшийся за хозяйкиными ногами, глухо заворчал в подтверждение сказанного, тем самым выражая полную готовность вписаться в любую заваруху, а кудрявая девчонка, стиснув пустые кулаки, заявила, сверкая глазами на Нику:       – Вы не имеете никакого права нас разоружать!       – Что-то ты, детка, сильно борзая, - откликнулась Ника, скрестив руки под грудью. – Смотри, а то в самом деле нарвёшься.       Малолетка невольно отпрянула вглубь комнаты, так что налетела плечом на рыжего и остановилась, потянулась было к поясу за палочкой, но оружие по-прежнему было крепко зажато у Ники в кулаке, поэтому в итоге она просто вскинула подбородок и с выражением ущемлённого достоинства и непередаваемым вызовом спросила:       – Ты что, сотрёшь мне память?       – Да нет, но рожу расцарапать могу, - возразила Ника и прибавила, словно спохватившись: – Исключительно в воспитательных целях.       – Не нужно, - попросил между тем Поттер, поочерёдно переводя взгляд с одного гостя на другого. – Мы не хотим с вами драться, мы просто пытались выяснить, что происходит.       – Каким образом? – поразился Дима, сдув волосы с глаз. – Подкравшись со спины?       – Нет! – выпалил рыжий, очевидно, разобидевшись на такое подозрение, и буркнул, глядя в сторону: – Мы же не слизеринцы какие-то...       Мельком обернувшись на него, Поттер ничего не ответил и не возразил, а лишь поскорее прибавил, словно боялся, что его перебьют:       – Грозный Глаз Грюм сказал, что моё имя мог бросить в Кубок кто-то из Дурмстранга. Может, и сам Каркаров.       Пока что получалось не очень понятно, и Пашка, стремительно теряя нить повествования, обернулся к стоявшему ближе всех Костику и деликатно, почти вкрадчивым тоном уточнил:       – Это который Грозный Глаз?       – Который с глазом и с ногой, - откликнулся Ковалёв.       – А-а-а…       Судя по лицу Пашки, которому он силился придать почти интеллектуальное выражение, понятнее от этого не стало, а между тем Поттер продолжал, словно и не прерывался:       – В вашей школе учат тёмным искусствам, так что вам ничего не стоило подбросить моё имя и втравить меня в Турнир!       Тут уж заговорили разом все те, кто хотя бы пытался следить за ходом диалога. Правда, Вахтанг и Дима разразились невнятным и явно раздражённым воплем, причём каждый – на родном языке, Костик, прищурившись, задиристо уточнил:       – Каким-каким искусствам? – а Алёнка, на этот раз не церемонясь с интуристами, выпалила:       – Да мы из Колдовстворца, дебила ты кусок!       – Откуда?..       Среди местных возникло очевидное замешательство, и тут уж стало понятно, что не только в Дурмстранге всё шито-крыто, но и в Хогвартсе некоторые тайны хранят куда как бережно – правда, не вполне понятно, из каких резонов. Да и как? Что им тут, газеты не выдают, что ли?       – Падший будь благостен... – пробормотала Алёнка, недоверчиво качая головой. – У них под носом разворачивается международный скандал, а они и в ус не дуют!       – Мы из России, - объявил Юрка, с трудом сдерживая звучавшую в голосе гордость, поскольку понимал, что не о том сейчас. – Приехали как группа поддержки со стороны Дурмстранга, в газетах писали же. А по-настоящему из Дурмстранга здесь только Пашка, - указал он пальцем, - и Дима.       Палец переместился левее, на оторопело моргавшего Полякова, и рыжий запальчиво выдохнул:       – Значит, это он и был!       – Ты завали, слышь! – одёрнул Юрка, сунув мешавшую мантию-невидимку Костику и скрещивая руки перед собой. – Ты про брата моего говоришь.       Стоявший рядом Дима ощутимо дрогнул и быстро оглянулся, словно никак не ожидал прозвучавшего признания, но всё же сумел собраться и, вновь обернувшись к хогвартстким, растерянно уточнил:       – Да зачем мне это нужно, по-вашему?       – Откуда нам знать? – не унималась девчонка. – Ты ведь как-то решился отравить своих же соучеников!       – Осади, - вступился за друга Пашка, - никто никого не травил, - а Юрка прибавил в довершение к сказанному:       – С вашей жратвы ещё не так скрутить может.       Он, конечно, подозревал, что не просто так потравились именно Штильвассер с другими подпевалами Крама, и теперь, глядя на натужно покрасневшую Женьку, почти понимал, кого стоит благодарить за столь унизительный реванш. Впрочем, ругать сестру он не стал бы, тем более сейчас, когда нужно что-то делать с этими лазутчиками.       Почесав в затылке для пущего вдохновения, он обернулся к Поттеру как самому вменяемому и сообщил:       – Нам проблем не нужно, так что идите восвояси. И имя твоё никто никуда не бросал, потому что пофиг на тебя, Поттер. Никто вас не трогал и трогать не станет, покуда первые не полезете. Пшли вон.       Он кивком указал на дверь, показывая, что прибавить тут больше нечего. Ссутулив плечи, Поттер повернулся было в нужную сторону, но вдруг остановился и пробормотал:       – Это мантия моего отца.       Костик, который вцепился в диковину обеими руками, ответил ему ревнивым взглядом и напутствовал:       – К вещам с историей нужно относиться бережнее. У директора заберёшь.       Все друзья прекрасно понимали, что никто Дамблдору боевой трофей отдавать не станет, но великодушно промолчали. Хорошо, что хоть палочки Ника согласилась вернуть. Местные покинули спальню в абсолютном молчании, впрочем, девчонка – Алёнка вспомнила, наконец, что звали её Гермионой, – на пороге обернулась и провозгласила:       – Если вы обидите Гарри, будете иметь дело с нами!       Не прибавив ни полслова к собственной угрозе, она удалилась с гордо задранным носом, оставив приезжих недоумённо переглядываться в наступившей тишине.       – Вот я, конечно, человек не конфликтный, но без волос ей будет лучше, - протянула Женя, и Ника сурово кивнула:       – Согласна.       – Да оставьте вы эту ссыкуху, - поморщилась Алёнка, понемногу приходя в себя. – Нос не дорос, а всё туда же!       Но Ника её почти не слушала, пристально глядя на Вахтанга.       – Как ты понял, что они здесь? – спросила она, чуть приподнимая брови, словно ответ уже лежал на поверхности и ему оставалось только озвучить его, проговорив слово за словом.       Волком взглянув на неё, Горгасал не ответил, и Ника настояла, повторив чуть не по слогам:       – Как ты понял, куда надо смотреть? Ты что, через мантию-невидимку видишь?       Он, конечно, мог начать отпираться, сказать, что просто заметил мелькнувший из-под мантии ботинок или руку, но вместо этого Вахтанг с очередным вздохом вдруг уронил плечи и пробормотал, глядя в пол:       – Да.       – Вахо, не надо... - предупредил Костик, но он, не оглядываясь, коротко покачал головой:       – Нет, Кос. Я вот так не хочу и больше не стану.       Убрав палочку, он отряхнул ладони от невидимого сора, в после поднёс к лицу и с силой надавил, так что Женя коротко испуганно ойкнула, но этот деликатный звук потонул в общем недоумённом вздохе, когда Вахтанг, наконец, распрямился, на раскрытой ладони продемонстрировав всем присутствующим причины собственного всеведения.       Левого глаза как не бывало. Окружённая воспалённым растревоженным кругом, зловеще чернела пустая глазница, а в руке у Вахтанга переливался в свете факелов и свечей какой-то камень, по виду драгоценный, и цветная рябь плясала на стенах и лицах остолбеневших ребят.       – Ты что с собой сотворил? – ахнула Алёнка, и он откликнулся, глядя в пол:       – Так нужно было, Лёка. Потому что, чтобы что-то получить, - прибавил он, вслепую из рук в руки передавая артефакт Костику, - нужно прежде что-то отдать.       – Что ещё получить-то?..       Но Юркиному вопросу было суждено остаться без ответа, потому что Вахтанг вдруг сделал скользящий шаг назад, освобождая себе место, а после неожиданно всем телом нырнул куда-то вниз и превратился в волка.       С коротким бранным возгласом Дима, оказавшийся ближе всех, шарахнулся назад, и Юрка по инерции отпрянул, одной рукой закрывая Алёнку, а другой – Женьку. Она сама даже испугаться не успела, не ахнула и не вскрикнула, и теперь в воспалённом мозгу пульсировала и билась всего одна мысль: он всегда был рядом... Ни на шаг не отходил...       Переступив массивными лапами по каменным плитам, он снова превратился в человека и остановился, глядя друзьям в лица с таким выражением, словно ожидал мгновенной неминуемой кары.       И дождался.       – Ну всё, сука, - прорычал Юрка, резко опустив руки, - беги.       – Юра, не надо!       Никто и пальцем пошевелить не успел, как он сгрёб Вахтанга за воротник и только что от земли не оторвал, тряся так, словно хотел душу вытрясти. Парни ещё пытались их разнять, но всё было тщетно, поскольку, дав выход праведному гневу, Юрка уже просто не мог остановиться, не видя перед собой никого и ничего.       – Как ты мог ничего не сказать! – выпалил он сквозь стиснутые зубы. – Я ж тебе верил, падла ты такая, а ты молчал! Это всё время был ты!       – Да она сестра мне, я умру за неё! – отпирался Вахтанг в том же тоне, едва ли способный сейчас на связный разговор. – Можешь ты это понять или нет?!       Юрка как раз-таки не понимал, при чём тут Гела и что вообще происходит, но теперь, глядя Горгасалу в единственный оставшийся глаз, внезапно подумал, что что-то такое он уже слышал. Когда-то они обсуждали это всё... но с кем? С парнями? С Вольтером? С батей? Или это был всего-навсего Шахлин, втолковывавший ему самому, недорослю с «тройкой» по чарам:       – Можно и силу увеличить, и навыки приобрести без особых трудов – всё это можно. А платить по счетам ты готов?       Горгасал вот заплатил и, видимо, не в последний раз. И если только Юрка правильно подумал, если только красавица Геленька в самом деле была первой и единственной причиной... Он и сам бы поступил ради Женьки точно так же. Какой там глаз – сердце бы отдал. Если бы только смелости хватило.       К голове подкатила и скрылась ледяная волна, гнев стремительно сходил на нет, и он, наконец, почувствовал, как сестра отчаянно тянет его за рукав, со слезами и причитаниями уговаривая:       – Юрочка, миленький, не надо! Ну не трогай его! Это же Вахо! Я прошу тебя, не трогай!       – Не трону, - пообещал он и неимоверным усилием разжал одеревеневшие пальцы, которыми вцепился Вахтангу в воротник.       Действуя в слаженном тандеме, Дима и Пашка оттащили его в сторону и силком усадили на ближайшую кровать. Юрка почти не противился, пребывая в странном оцепенении, но, когда к нему обеспокоенно склонился Костик, всё же сумел, заикаясь, пробормотать:       – У... уведи его. Убью, ей-Богу...       Тот в ответ послушно закивал, и вскоре толпа схлынула, оставив его практически в полном одиночестве – если не считать Ники, которая, прежде чем уйти, ядовито окликнула:       – Обидно, когда кто-то играет без тебя, да?       Юрка не ответил, а только с короткого размаха саданул кулаком по кроватному изголовью, так что в дубовом массиве осталась глубокая окровавленная вмятина.

***

      Всеми правдами и неправдами друзья старались ни Вахтанга, ни Костика к Юрке не подпускать, и это в конечном итоге удалось. До самой ночи они больше не пересекались, значит, и угроза ссоры потихоньку сходила на нет. Незадолго перед отбоем Горгасал куда-то исчез, и никто не знал, где именно он ночевал, но только утром он опять появился в башне, и тут уж Женя, у которой и без того сердце было не на месте, утащила друга гулять вокруг замка, чтобы между делом попытаться вывести его на откровенный разговор.       Вахтанг, к его чести, попыткам его разговорить поддался сразу и без усилий.       – Когда с Гелой всё случилось, я... – пробормотал он, глядя под ноги, когда они с Женей отошли довольно далеко от школы и остановились на берегу озера, некрепко скованного льдом. – Думал, с ума сойду.       Это она и сама понимала, поэтому не стала перебивать, давая ему время собраться с мыслями и подобрать слова. Утро было раннее, и вокруг них не было ни души, лишь изредка с веток с тяжёлым шорохом срывался налипший снег да стонали от натуги доски застывшего во льдах корабля.       – Родители всё перепробовали, - продолжал Вахтанг, щурясь от бьющего в глаза снежного сияния, - столько её по целителям таскали – думали, может, с диагнозом ошибка. Какой там... Не было никакой ошибки с самого начала, просто мы все верить отказывались.       – И вправду фениксово перо? – не сдержалась Женя, догадавшись, и он несколько раз быстро кивнул в ответ:       – Да. Такая это зараза, Женечка, ты себе представить не можешь... – прибавил он, горько покачав головой и на мгновение прикрыв глаза. – И я... Когда стало понятно, что официальными методами мы ничего не сможем исправить, я стал искать в других... источниках.       Он будто бы не сразу нашёл подходящее слово и надолго замолчал, так что Женя, хоть и давала себе слово не торопить его и не упрекать, тихо задала наводящий вопрос:       – И нашёл?       – Кос нашёл, - ответил Вахтанг и впервые за утро слабо усмехнулся, словно его забавляло само воспоминание о друге, хотя смешного тут было откровенно немного. – Мы решили просто попробовать – схема казалась совсем простой, но нужна была кровь... Много крови. В старину родное сердце в обмен отдавали, но этот вариант мы сразу забраковали как не рабочий.       Пользуясь тем, что он на неё почти не смотрит, окончательно уйдя вглубь себя, Женя поёжилась, поскольку никогда не любила описаний ритуалов, требовавших жертвоприношений, но почти тут же ухватилась за возникшую у неё догадку и предположила:       – Ты думал, что так Гела снова сможет колдовать?       – Да, - эхом откликнулся Вахтанг и, наконец, повернулся к ней лицом, глядя при этом почти с недоумением. – Но я не мог рисковать ей вот так сразу и... вот.       Он ткнул пальцем в собственную щёку, как раз под глазом, и тут же снова уронил руку, так что ладонь утонула в распахнутых полах шубы. Женя и сама не знала, что тут ещё можно прибавить или объяснить, так что надолго замолчала, кутаясь в мех и по одной сгоняя непослушные мысли в кучу, что удавалось лишь с величайшим трудом.       – Родители знают? – сочувственно спросила она, и Вахтанг, поморщившись, исправил:       – Отец. И он согласен попробовать, если со мной всё будет в порядке. Мне дали этот год.       Ему не было резона врать теперь, но всё же Женя подозрительно прищурилась, едва способная поверить, что хоть кто-то из родителей одобрит для собственного ребёнка вот такой выход.       – А кто ещё знает? – уточнила она, чувствуя, что общая картинка никак не сходится, и он виновато признался:       – Шахлин и дядя Толя.       – Костиков папа?       – Да. Он нас застукал, когда... в общем, когда мы всё впервые провернули, - нашёлся он с определением и с усилием потёр шею, которую только что лизнул коварный сквозняк. – Это он мне глаз и сделал, он ведь ужас какой рукастый. Сказал, будет лучше родного, и не соврал в общем-то. Только чешется иногда как скотина.       Он снова усмехнулся, понемногу восстанавливая надорванные связи с реальностью, и в подтверждение собственных слов осторожно поскрёб нижнее веко кончиками пальцев. В эту минуту он казался таким обыкновенным, совсем привычным, что Женя не сдержалась и пробормотала, укоризненно качая головой:       – Поверить не могу, что ты вот так просто решился...       – Да не было оно просто никогда, - возразил Вахтанг, на мгновение наморщив нос, и посмотрел вдаль, на озёрные льдины. – Я до сих пор не уверен, что правильно поступил и это действительно Геле поможет, но я... Я сам... Это словами не передать, окро чемо.       Он обернулся к ней с таким выражением, словно за недолгое время прозвучавшей тирады успел позабыть, что здесь не один, и, бесконечно удивлённый собственными доводами, полушёпотом признался:       – Это сила без границ. Потому и патронус такой яркий... Женечка, я теперь столько всего могу, если бы ты только знала... Меня просто распирает изнутри!       – Так это же здорово, - улыбнулась она и прибавила тихо-тихо, глядя на притоптанный снег под их сапогами: – Жаль, что такой ценой...       – Ты теперь меня боишься?       Подняв голову, Женя некоторое время вглядывалась в его лицо, щурясь от усердия и обилия света вокруг. На первый взгляд в нём ничего не изменилось, и оба глаза – и настоящий, и волшебный, – по-прежнему были карими, совсем янтарными в сиянии уже зимнего солнца, отражённом от высоких сугробов. Но само их выражение отчего-то теперь казалось другим, так что внутри у неё болезненно сжалось, громче слов говоря – как раньше уже никогда не будет.       Не вынеся этой снежной тишины, она шагнула к Вахтангу, поднялась на носочки и, обняв его, нежно поцеловала в лоб, туда, где сходятся брови.       – Глупый, - с укором прошептала она, чувствуя, как клокочут в горле непролитые слёзы, - ну зачем ты нам сразу не сказал? Ладно Костик, но мы ведь тоже друзья... Нельзя так, Вахо. Никогда нельзя.       Надрывно вздохнув, он зарылся лицом в воротник её шубы, так что Женя почувствовала, как ноги почти оторвались от земли, и шепнул в ответ:       – Прости. Я так напугал тебя... Прости меня, пожалуйста. Я же всё это не ради себя, - и она без сомнений закивала в ответ, плотнее сомкнув руки:       – Знаю. Знаю, родненький. Всё хорошо. Это ведь ты меня нашёл, да? – прибавила она с дрожащей улыбкой. – А я и не поняла сперва. Не узнала тебя, дурочка.       От её колокольчиком звенящего голоса Вахтанг чуть не взвыл, потому что каждое слово било точно в сердце, но тут раздался хруст приминаемого снега, и он вскинул голову, заслоняя Женю плечом и заранее готовый к обороне.       Отпустив Алёнкину руку с видимым усилием, Юрка сделал ещё пару шагов вперёд, так что теперь их с Вахтангом разделял десяток метров, и остановился, будто не знал, как подступиться к другу после вчерашнего.       – Да я анекдот вспомнил, - сообщил он, будто продолжая начатый задолго до сего дня разговор, и принялся рассказывать, не сводя с Вахтанга глаз, пристально наблюдая за реакцией: – Кахетинец приходит к священнику и говорит: «Отец, я согрешил – обманул мегрела».       – «Это не грех, сын мой», - с горькой усмешкой откликнулся Вахтанг, прекрасно знавший эту шутку, - «это чудо!»       Расценив ответную реплику как приглашение, Юрка подошёл ближе и остановился, не произнося ни слова. Ему и вправду было обидно до слёз, что Вахтанг решил сохранить тайну при себе, но это, наверное, было и правильно. Дело это было семейное, а в такую чащу лучше не соваться, какими бы близкими друзьями они ни были.       – Всё ещё друзья? – уточнил Вахтанг, и Юрка, протянув руки, крепко обнял его и вздохнул с облегчением, рёбрами ощутив ответное объятие.       Горгасал не издал ни звука, не находя больше слов, чтобы описать всю глубину вины за собственное молчание, но Юрка и так всё понял и негромко обронил в ответ:       – И ты меня прости. Я просто не ожидал. Кто ж знал, что ты настолько сильный колдун.       – Чья бы корова мычала, - хмыкнул он, без усилия отстраняясь, а Женя внезапно выпалила с едва ли уместным восторгом:       – Вахо, так ты же теперь не просто колдун! Ты же самый настоящий чародей!       Она от восторга прижала сцепленные руки к груди, только что в ладоши не захлопала, и друзья украдкой переглянулись между собой, потому что с этого угла на ситуацию, как видно, никто из них посмотреть не догадался.       Что-то прикинув в уме, Вахтанг, наконец, непривычно скромно пожал плечами и подытожил:       – Ну... в каком-то смысле, Женечка.       Подошедшая Алёнка с облегчением вздохнула, догадавшись, что дела шатко и валко, но всё же идут на лад, и вдруг встрепенулась, указав:       – Ой, Костик!       В самом деле, со стороны замка к ним приближался друг, причём на крейсерской скорости и в самом расхристанном виде, так что было понятно – собирался в спешке и по какому-то неотложному делу.       Упруго затормозив на безопасном расстоянии в пару шагов, Костик окинул Юрку пристальным взглядом и с нескрываемой опаской уточнил:       – Бить будешь?       – Да фиг ли с тебя взять, кроме анализов? – в тон ему откликнулся Юрка и, протянув одну руку, обхватил друга за плечи и как следует сдавил, так что тот даже охнул от натуги, но вырываться не стал.       Никто из них не заметил, как Алёнка скрестила руки под грудью и удовлетворённо вздохнула. Конечно, Юрку гнать мириться пришлось чуть ли не пинками, но результат того стоил. Как бы ни сильна была обида на молчание, это всё ещё были их Костик и Вахо, самые верные друзья, а такие узы было не разорвать и не перечеркнуть так просто.       Спокойно кивнув Жене, она снова перевела взгляд на парней, но ничего не сказала, а только покачала головой. Мальчишки...       Между тем Костик, решив, что достаточно на сегодня полуродственных объятий, мягко выскользнул из-под руки и, что-то про себя прикинув, отрывисто выдохнул, готовый признаваться.       – Так, вот только сейчас спокойно, без паники и истерик, - предупредил он и, словно собравшись с духом, выпалил: – У меня есть глаз.       Ненадолго над берегом озера повисла тишина, но, наконец, Юрка, отрывисто кашлянув в подставленный кулак, вкрадчивым тоном напомнил:       – Да у тебя их два, Кос, в отличие от некоторых.       При этом он весьма красноречиво покосился на Вахтанга, и тот побурел от досады, но ничего не сказал, поскольку в самом деле был виноват и предоставлял друзьям право высказаться по этому поводу, пусть даже и с издёвкой.       Однако Костик в ответ лишь отмахнулся и азартно выпалил:       – Да нет, ты чего! В смысле... вот чего.       Запустив руку в карман штанов, он достал что-то, завёрнутое в тряпицу и, отбросив узорчатый уголок, на вытянутой руке продемонстрировал находку друзьям.       Если до сих пор вокруг озера было в целом тихо, но спокойно, то теперь на всей школьной территории, а то и во всём мире установилась такая тишина, что было слышно только чуть приметный звон, который издавал морозный воздух. Наконец, Алёнка с присвистом вздохнула и, прижав к груди кулак с зажатыми в нём варежками, чуть слышно выдохнула:       – Прабабки-радуницы...       Обернувшись на этот утомлённый стон, Костик нахмурился и, кажется, потихоньку начал понимать, что сотворил что-то не то. Неизвестно, на какую реакцию он рассчитывал, но теперь, окинув пристальным взглядом одинаково ошеломлённые лица друзей, он почесал в затылке свободной рукой и принялся оправдываться:       – А что? Ну мне же интересно, как он работает – как у Вахтанга или как-то по-другому!       Если до сих пор Юрка ещё пытался убедить себя в том, что спит и видит очень странный и совсем не страшный сон, то теперь картинка сошлась в полном объёме и стала будто бы даже выпуклой: поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, на развёрнутом платке елозил мгновенно узнаваемый глаз, голубой и круглый, и оставалось только надеяться, что, находясь вне глазницы, изображение он не фиксирует.       Тихонько пискнув, Женя из деликатности прижала ладонь ко рту и перебросила брату насмерть перепуганный взгляд, но Юрка не нашёл в себе сил даже кивнуть в знак того, что всё под контролем. В том, что их друг – полоумный маньяк-экспериментатор, давно уже убедились абсолютно все в их компании, но иной раз его научные устремления выходили не то что за рамки уголовного кодекса – за пределы разумного.       Время шло, и поистине магической силы ступор понемногу ослабевал, так что Юрка, хрипло каркнув на выдохе, наконец, сумел выпалить:       – Костя!.. Етить твою... душу... ты...       Он замолчал, потрясая в воздухе ладонью и словно пытаясь выхватить из морозной дымки нужные слова, и Костик, смутно догадываясь, что ему может нагореть даже от самых дорогих и близких, поспешил оправдаться:       – А что я-то? Я ничего!       – Какое нахрен «ничего»! – рявкнул Юрка, уже вполне придя в себя, после чего замахнулся, но не ударил, а только схватил друга за воротник шубы и, глухо матерясь, чуть не волоком потащил в сторону замка.
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.