Волчья шкура

      Выдвигаться с целью поглядеть на драконов было решено тем же вечером, о чём заблаговременно уведомили Крама – как самого вменяемого и неконфликтного договариваться послали Диму, и он с поставленной задачей справился. Встретиться условились на опушке.       Как многократно успели убедиться приезжие, с уровнем безопасности в школе Хогвартс местами было очень не очень, так что Юрка почти не удивился, когда они с парнями, тихонько спустившись со второго этажа, застали парадные двери замка распахнутыми настежь, навстречу лепечущей морозной темноте.       – Интересно девки пляшут, - пробормотал Костик, вытягивая шею и между делом оглядываясь. – Это о нас так позаботились или кого ещё черти на ночь глядя в лес понесли?       – Может, и не в лес, - резонно заметил Серёжа, которого по настоянию Жени пришлось взять с собой – единственное условие, при котором она согласна была остаться в замке в компании Алёнки и Плетнёва. – Территория-то громадная, всякое возможно.       Юрка с высказанным предположением был в принципе согласен, но что-то не давало ему покоя в окружающей тишине и безмолвии, чудился какой-то подвох, хоть он пока что не мог сказать с уверенностью, в чём именно дело. Переглянувшись с Вахтангом, он скорее почувствовал, чем понял, что друг и сам как на иголках, но вовсе не от того, что приходится идти в лесную темноту с палочкой наперевес, а потому, что компания у них подобралась на редкость нестабильная. И если они втроём где только ни шатались за прошедшие годы и в какие передряги не ввязывались, то того же нельзя было сказать о Диме и Пашке, которые теперь с поразительным единодушием подозрительно косились на Чударина. А тут ещё и Крам… Вот уж действительно, нет противника страшнее.       Как бы то ни было, долго топтаться на одном месте им было не с руки, и мальчишки, стараясь не стучать сапогами и не шуршать плащами, быстро спустились с замкового крыльца и зашагали к лесу, по возможности держась в тени замка.       Снаружи было темно, хоть глаз выколи, только в хижине лесника маячил огонёк да светилась маслянистыми огнями шармбатонская карета, в тени которой кто-то стоял. Шедший впереди Пашка, как самый глазастый, первым заметил притаившуюся фигуру, остановился, приглядываясь, но всё же махнул рукой и шипящим шёпотом окликнул:       – Эй!       Оглядевшись по сторонам, что особенно было заметно в бьющем ему в спину лунном свете, Крам отделился от кареты и быстро, но тихо, приблизился к собственным невольным соучастникам.       – Они словно нарочно оставили двери, вам не показалось? – уточнил он вместо дежурного приветствия, и Юрка кивнул, хотя до сих пор не очень понимал, кто такие эти «они» и для чего это могло быть сделано.       Он обернулся, чтобы поторопить зазевавшегося Диму, но тут ночную тишину прорезал звук самый неожиданный, так что парни дружно замерли, напряжённо прислушиваясь. Звук повторился, и Юрка понял, что это стучат в дверь.       – Хагрид!       Схватив стоявшего ближе всех Чударина за воротник, Юрка втолкнул его за карету и прыгнул следом в тот самый момент, когда дверь хижины отворилась, выпустив наружу мощный поток света.       – Это ты, Гарри? – раздалось рокочущим басом.       Приглушённо ахнув, Виктор повернулся к Юрке и жестами попытался что-то изобразить, но тот лишь махнул рукой, поскольку и сам обо всём догадался. Понятное дело, Каркаров не мог быть единственным, кто видел драконов, значит, и остальные свидетели могли поделиться ценной информацией с тем чемпионом, победа которого была им выгодна. Вот, Поттера сейчас просвещать будут. По всему выходило так, что, если бы не Крам, Юрка бы наверняка остался единственным чемпионом, который о драконах ни сном, ни духом, так что на болгарина он теперь смотрел если не с симпатией, то всяко без злобы.       – Чё мы прячемся-то? – недоумевал Вахтанг, прижимаясь затылком к круглому боку кареты. – Нас вон сколько, а их двое всего.       – А у тебя чего, кулаки чешутся? – осведомился в свою очередь Дима. – Их, может, и двое, да только я на того бородатого даже с тремя палочками не полезу. Может, они сейчас поговорят и разойдутся.       – Да тихо вы! – шикнул Юрка, напряжённо прислушиваясь. – Не расходятся они.       В самом деле, ни лесник, ни Поттер никуда уходить не собирались, даже наоборот – топая так, что карета и парни вместе с ней мелко тряслись, Хагрид подошёл к месту размещения гостей из Шармбатона и трижды постучал в дверцу, украшенную скрещенными золотыми волшебными палочками.       – Зачем, Хагрид…       – Ш-ш-ш!..       Негромко скрипнули петли, и над головами притаившихся школьников раздался чарующий голос:       – Что, ‘Агрид, уже по’га?       – Бом-свар, — поздоровался тот, и карета снова закачалась – очевидно, директриса спустилась по ступенькам на землю.       Хлопнула закрывшаяся дверь, снова стало темнее, и вскоре из укрытия парни увидели, как вдоль изгороди, за которой паслись крылатые кони, зашагали две громадные фигуры. Поттера нигде не было видно, и Юрка решил было, что тот вернулся в замок, но лесник как-то подозрительно оглядывался на ходу, из чего можно было сделать вывод о том, что за ним и мадам Максим следует кто-то невидимый.       – Пошли, - тихо поманил Юрка, и они с парнями, где перебежками, где кустами, отправились следом за великанами.       – Куда вы меня ведёте, ‘Агрид? – игриво поинтересовалась француженка, и тот пообещал:       – Вам понравится, не сомневайтесь. Но о том, что увидите, молчок. Вам это знать ещё рано…       – Конечно-конечно!       Они шли по опушке леса, описывая дугу, пока озеро и замок не скрылись из виду. Неожиданно послышались громкие голоса людей и сразу же – свирепый душераздирающий рёв.       Дав знак друзьям, чтобы смотрели в оба, Юрка махнул палочкой, накладывая на себя чары невидимости, после чего разогнул спину и, встав в полный рост, осмотрелся, пытаясь понять, что происходит. Хагрид повёл мадам Максим вокруг отдельно стоявшей купы деревьев, и на какую-то долю секунды Юрке почудились яркие костры, вокруг которых сновали люди… Рёв повторился, и тогда он понял.       Мать честная… И вправду драконы!       По загону, ограждённому крепкими брусьями, ходили на задних лапах пять огромных злобного вида тварей, и то и дело одна из них издавала громоподобный рык, который наверняка было слышно не то, что из замка, а и из соседней деревни. Из клыкастых пастей вырывались в тёмное небо языки пламени, так что оставалось только диву даваться, как до сих пор ничего не загорелось.       Не менее тридцати волшебников старались утихомирить их, крепко держа в руках цепи, прикреплённые к толстым кожаным ремням, опоясывающим шеи и лапы драконов.       – Назад, Хагрид! – крикнул рыжий волшебник у забора, натягивая цепь. – Сам знаешь, как далеко они бьют огнём!       – Какая красавица, - проворковал лесник, не сводя глаз с дракона, и драконовод с усмешкой отозвался:       – Не то слово! На счёт «три» – Усыпляющее заклятие! – приказал он коллегам.       Заклинание вылетело из палочек огненной ракетой, осыпав чешуйчатые бока драконов звёздным дождём. Ближайший к Юрке дракон опасно заколыхался на задних лапах, пасть раскрылась в беззвучном рыке, пламя из ноздрей больше не вырывалось, хотя дым все ещё валил. Очень медленно, почти плавно дракон повалился на землю с таким грохотом, что содрогнулись деревья, и в ту же секунду кто-то мёртвой хваткой вцепился Юрке в левое запястье.       – Куда тебя несёт? А если бы тебя задело? Совсем ополоумел! – раздался бесплотный обеспокоенный шёпот, и он узнал голос.       – Дим!..       – А то кто же, - проворчал он, но руки так и не разжал, и Юрка готов был поклясться, что в этот момент его невидимый брат закатил глаза.       Драконоводы между тем опустили палочки и подошли к поверженным подопечным, а тот, что ими командовал, приблизился к забору и о чём-то заговорил с лесником. Мальчишки, не сговариваясь, подкрались следом.       – Ну как, Хагрид? – начал рыжий, толком не отдышавшись. – Они скоро придут в себя. На время пути мы дали им снотворное, думали, им лучше проснуться глубокой ночью, когда темно и тихо. А видишь, как получилось…       Глаза у спящего дракона были полуоткрыты, и из-под тёмного складчатого века поблёскивала жёлтая полоска, так что с расстояния в десяток шагов казалось, что змей и не спит вовсе, а затаился и наблюдает.       – Какие у вас здесь породы?       – Это самка венгерского хвосторога, - ответил рыжий и покосился на великана, который таращился на драконов с влюблённой нежностью. – Вон тот – валлийский зелёный обыкновенный, рядом с ним – карпатский железнобрюх. Тот, что поменьше, синевато-серый – шведский тупорылый. А красный – это китайский огненный шар.       Закончив перечислять, он скрестил руки на груди и с сомнением покосился на мадам Максим, которая медленно вышагивала вдоль изгороди, разглядывая драконов.       – Не знал, что ты её приведёшь, – нахмурился драконовод. – Чемпионам не положено знать, что им предстоит, а она, конечно же, своему расскажет.       В этом не стоило даже сомневаться, и Юрка, тронув Диму за рукав, потянул брата туда, где покачивался в полудрёме валлийский зелёный дракон. Женя не соврала, и шкура у драконихи была бледно-зелёной с белыми подпалинами на брюхе, что, однако же, никак не влияло на количество и размер её зубов и когтей.       Запрокинув голову, Юрка смерил взглядом стоявшего совсем близко дракона, и на какой-то момент, когда его глаза встретились с ярко-оранжевыми полуприкрытыми глазами змея, ему показалось, что тот его видит даже сквозь чары и уже сейчас заранее оценивает возможного противника.       – Ну что, сила чёрная, - пробормотал он так, что не услышал бы даже стоявший рядом Дима, - ещё посмотрим, кто кого…       Дракон громко всхрапнул, выпустив из ноздрей яркие огненные искры, и мальчишки дружно отпрянули, опасаясь, как бы не разгорелся в лесной чаще самый настоящий пожар.       – Пошли, - тихо поторопил Дима и ощутимо потянул его назад. – Тут и смотреть-то не на что, а народу дофига – попадёмся ещё.       Он был прав в каждом слове, и всё же Юрке отчего-то очень сильно не хотелось уходить из лесу. Было в драконах что-то завораживающее, по-настоящему волшебное, хотя это никак не снимало вопроса о том, что с ними делать вообще. Неужели драться придётся?       – Ты что, не слушал? – удивился Костик, когда они отошли достаточно далеко и Юрка поделился сомнениями с друзьями. – Все драконихи на яйцах сидят. Не удивлюсь, если в кладку спрячут что-то, что нужно будет забрать.       – И что туда можно спрятать? – спросил Крам со строго сведёнными бровями.       Ответа ему не было, потому что перечень возможных ценностей получался поистине бесконечным.       – А если всё-таки бороться? – не унимался Юрка, но ему возразил Дима:       – Это вряд ли, Юр. Скотина-то подотчётная и дорогая к тому же. Хотя я бы от свежих ингредиентов не отказался, - прибавил он с мечтательным вздохом, но вдруг встрепенулся и замер, напряжённо вглядываясь в темноту.       К этому моменту все мальчишки уже успели вернуть себе видимость и теперь, притаившись за кустами или стволами ближайших деревьев, вслушивались в неровные шаги, которые приближались к ним со стороны замка.       – Кому не спится в ночь глухую… - пробормотал Юрка, щурясь от недостатка света.       Ошибиться было невозможно даже в темноте – переваливаясь с боку на бок и сильно припадая на протез, по лесной просеке ковылял тот, кого местные между собой называли Грозный Глаз. Притаившихся за кустами парней он не заметил и, что-то бормоча себе под нос и грязно ругаясь, когда деревянная нога скользила по листве, он прошёл мимо, в опасной близости от Костика, и скрылся в чаще. Вскоре листва под ногой и деревяшкой перестала шуршать.       – О, - выразил общее недоумение Пашка. – И куда его черти понесли на ночь глядя?       – А нас куда? – справедливости ради напомнил Дима, обернувшись к другу, на что Вахтанг строгим шёпотом возразил:       – Вот не надо мне тут – мы по делу!       – Ты же знаешь, что такое двойные стандарты, да? – окликнул Дима, скептически сощурившись.       Горгасал в ответ сварливо буркнул что-то раскатистое по-грузински, но от перевода и дальнейших комментариев воздержался, призывно махнув рукой:       – Так, пошли!       Желающих возразить не нашлось, и всё же Серёжа, с трудом пробираясь по устланному палой листвой бурелому, выразил опасение:       – А что, если двери замка открыли специально для этого Поттера, чтобы сподручнее было улизнуть? А этот проконтролировать пришёл, что и как.       – Может быть, да нам-то что с того? – отозвался Юрка, перепрыгнув через попавшуюся на пути корягу. – Как и зачем его втравили в Турнир – дело не наше. Вернёмся в замок, тогда и обсудим, если времени достанет.       Разговор на этом можно было считать оконченным, но неожиданно Дима, который до этого прислушивался к рассуждениям бывшего товарища с прохладным интересом, желчно бросил:       – А это у нас Серёге всё заговоры мерещатся. Хобби у него такое, да?       Подначка была настолько явной, что остановился не только сам Чударин, но и все парни, словно позабыли, что в лесу посреди ночи им делать откровенно нечего и вообще тут кентавры водятся.       – Ты помолчал бы, знаток! – одёрнул Серёжа с излишней горячностью. – Сказал, что ни словом со мной больше не обмолвишься, так будь последователен!       – Ты гляди, какие мы грамотные, - осклабился Дима в ответ и тряхнул головой так, что всегда аккуратная причёска едва не распалась. – Про последовательность вспомнил… Ты мне давай ещё, про Ordnung тут расскажи, а я тебе расскажу о том, как некрасиво подкрадываться со спины!       – Дмитрий, перестань! – вмешался Крам и даже пробился в первый ряд, вставая между спорщиками, но тут свои пять копеек решил вставить Пашка, который, ядовито прищурившись, подзадорил:       – Ты глянь, а ведь совсем недавно Дима Три Котла и Серёга Фашист были заодно!       – Хлебало завали! – рявкнул Чударин и ринулся было вперёд в попытке отстоять собственную поруганную честь кулаками, но его оттеснили от петушащегося Пашки стоявшие на пути Виктор и Вахтанг.       – Угомонись! – приказал Крам и с такой силой пихнул Чударина в плечи, что тот кулем повалился на палую листву. – Не хватало ещё, чтобы на ваши вопли сюда пришли те, с драконами!       – Да он первый начал! – напомнил Серёжа, садясь и потирая ушибленное при падении плечо, но Крам выставил вперёд ладонь, прерывая ещё толком не начавшийся оправдательный монолог.       – Ты не имеешь права сейчас говорить. Ты для меня теперь… как же по-русски… нерукопожатный! – наконец, совладал он с переводом и тоскливо поморщился. – Нашу школу всегда клеймили как место, где учат тёмной магии, но ты обошёлся даже палочки, Сергей! Мне стыдно стоять с тобой рядом! И я бы вызвал тебя на дуэль прямо сейчас, но драться можно только с равным, а ты – нет!       Не прибавив ни слова, он сунул руки в карманы и зашагал напролом через кусты, совершенно не заботясь об уровне шума, который производил. Дима отправился следом, больше не оглядываясь, а Юрка на мгновение замер, глядя то удаляющемуся брату в спину, то на сидевшего в траве ухажёра сестры и понимая, что не может разорваться.       – Иди, - напутствовал Вахтанг и ободряюще похлопал Юрку по плечу. – Я тут сам справлюсь.       Такое рвение было похвальным, хоть и подозрительным, причём насторожился не только Юрка, но и Костик, окликнувший:       – Точно помощь не нужна?       – Нет, порядок.       Дождавшись, пока друзья отойдут на достаточное расстояние и станут едва видимы в лесном мраке, он повернулся к обиженно пыхтящему Чударину и сверху вниз протянул ладонь:       – Вставай.       Зыркнув из-под сведённых бровей, тот предложением всё же воспользовался и поднялся на ноги, мимоходом уточнив:       – С чего столько участия?       – Любопытство, - односложно ответил Вахтанг, не сводя с него пристального взгляда. – Странные дела вокруг тебя творятся, Чударин. Понять не могу, в чём причина…       Отряхнув прилипшие к ладоням веточки и грязь, Серёжа оглянулся на него и зло подзадорил:       – А ты спроси – вдруг отвечу.       Он, однако же, подколку проигнорировал, вместо ответа пригрозив:       – Я ещё спрошу, где ты был, пока Юрку били. Ведь в медчасти тебя не было.       – А тебе спьяну не померещилось? – огрызнулся тот, и Вахтанг порывисто обернулся, вскинув палочку, так что Серёжа, не ожидавший мгновенного отпора, невольно отпрянул, напоровшись ладонью на голые ветки кустарника. – Эй, да ты чего вообще!       – Я тебя терплю, - раздельно, почти по слогам произнёс Горгасал, удерживая его на прицеле, - только до тех пор, пока ты Женечке угоден. Так что не думай, что мы друзья, и выбирай выражения.       Уже не в первый раз у Серёжи зарождались очень нехорошие предчувствия по поводу отношений Жени и этого носатого, так что он предпочёл проигнорировать предупреждение и, прищурившись, задиристо окликнул:       – И что, ты вот так будешь выносить меня в непосредственной близости?       Он готов был, наверное, к какому угодно ответу, но только не к тому, что Вахтанг, убрав оружие, запросто кивнёт:       – Да. Она от меня ни в чём отказа знать не будет.       Он говорил так просто и чётко, что Серёжа дрогнул, потому что это и было высшее проявление любви в его глазах – исполнять желания предмета обожания даже в ущерб себе. И от этого Вахтанг теперь внушал ему не просто опасения, а самый настоящий ужас, потому что до сих пор он и вообразить не мог, что столкнулся с противником настолько серьёзным. Чёрт, да он ведь…       Он чуть приметно тряхнул головой, но видение и не думало исчезать, и Серёжа не мог понять, было ли дело в причудливой игре света и тени здесь, под сенью ветвей, но Мегрели вовсе не казался ему мальчишкой-ровесником. Было в нём что-то от солидной взрослости, всегда было, но сквозь эту формальную пелену проглядывала самая настоящая глубина, на дне которой чёрт знает что притаилось и готово в любую минуту броситься на обидчика.       Не дождавшись ответа и решив, что на этом они договорились, Вахтанг первым сделал пару шагов в сторону замка, но остановился и равнодушно окликнул:       – Идёшь?       Не зная, под каким предлогом отказать, Серёжа сунул руки в карманы брюк и покорно зашагал следом.

***

      Размышляя о том, кто это прибавил ей работы, Ника и не подумала бы на Женю – если бы у неё было время размышлять, конечно.       После того, как самые некрасивые симптомы отравления удалось устранить, Раду всё же не стал спешить и оставил пострадавших мальчишек в лазарете ещё на день-другой, чтобы понаблюдать и исключить вероятность рецидива. Это, наверное, было правильно с точки зрения целительства, но Нику такой расклад не особо устраивал, и вовсе не потому, что она не хотела возиться с пациентами, а из-за того, что к пострадавшему Штильвассеру тут же прискакала Одинцова и теперь редкого часа не заламывала руки у постели умирающего, забыв, что дома у неё вообще-то остался парень.       – В самом деле? – удивился Александр, когда Ника между делом открыла ему истинное положение вещей. – Да, стоило этого ожидать. Что ж, будь у меня в отношении Ксении какие-то планы, я бы искренне огорчился.       – Выходит, планов нет? – без особой надобности уточнила Ника, менявшая воду в прикроватном графине, и Штильвассер трагически вздохнул:       – Она красива, но слишком досаждает. То ли дело ты, - прибавил он с сальной ухмылочкой, и Ника, опасаясь, как бы беседа не приняла невыгодный ей оборот, напомнила:       – Я тоже могу досадить, если меня расстроить. Надеюсь, это в твои планы не входит?       Она вроде бы просто несла всякую необязательную чушь, а между тем намёк был прозрачнее некуда, и Штильвассер всё правильно понял, если судить по тому, как огорчённо посерело его и без того не радовавшее румянцем лицо.       – Что ты, как можно… – протянул он, искоса смерив Нику осторожным взглядом, после чего выдержал приличествующую паузу и уточнил: – Что у тебя за дела с этим Морозовым? Вы пара?       – Боже упаси, - отмахнулась она и, спохватившись, прибавила уже совершенно другим, вкрадчивым тоном: – Мы давно знакомы и приятельствуем. У нас много общего, сходные интересы… Знаешь, с таким человеком, как Юра, иногда просто приятно поддержать беседу. А я ведь могу много чего рассказать, если захочу.       Чуть приметно поёжившись, словно прошла по телу едва ощутимая судорога, Александр помолчал, ногтем ковыряя одеяло на собственном колене, после чего исподлобья огляделся, словно пытался выглянуть из-за ширмы, не вставая с места, и осведомился:       – У меня есть возможность как-то тебя переубедить?       – Договоримся, - покладисто пообещала Ника и подняла голову на звук шагов, едва сдерживая усмешку – помяни чёрта…       Зайдя за ширму, Юрка вальяжно оперся предплечьем о крашеную стойку и огляделся с таким видом, словно вид деморализованного врага приносил ему истинное удовольствие.       – Санёк, - окликнул он так, словно они со Штильвассером были лучшими друзьями. – Как сам?       Александр побелел как полотно, а Юрка, весьма довольный произведённым эффектом, перевёл взгляд на Нику и кивнул, указывая куда-то себе за спину:       – Пошли перетрём.       – Ну пошли, - легко согласилась она, но обернулась на полушаге и сделала Штильвассеру страшные глаза, так что тому ничего не оставалось, кроме как оторопело кивнуть.       – Я тебе письмо принёс, - сообщил Юрка, когда они отошли достаточно далеко, и запустил руку в карман штанов, но всё же не сдержался и окликнул: – Так как болезные, жить будут?       – Да брось ты, - хмыкнула Ника, скрестив руки под грудью. – Он уже и так обосрался во всех смыслах, так что делить вам точно нечего.       – А я бы поспорил, - протянул Юрка, непривычно лукаво сверкнув глазами, после чего уточнил: – Ты давно такой сердобольной стала? Или это на тебя атмосфера лазарета так влияет?       Громко красноречиво цыкнув, Ника напутствовала:       – Иди ты знаешь, куда. Никакая я не сердобольная, просто лежачих добивать не привыкла, - отмахнулась она и поторопила: – Ну, чего тебе ещё?       – Письмо, - напомнил Юрка, и она, коротко закатив глаза, приняла конверт, отметив про себя, что тот какой-то слишком тонкий даже для привычных Машкиных каракулей. Совсем обленилась, дурында…       Посмеиваясь про себя, Ника покачала головой и сунула послание в карман юбки, решив подробнее изучить при наличии свободного времени.       – Я чё спросить хотел, - окликнул Юрка, отчего-то смущаясь, но всё же набрался смелости и выпалил: – Мы с перемещениями теперь всё, да?       – Ну ты ж всё по лазаретам отлёживаешься, - уколола Ника, и он коротко закатил глаза, так что она сменила гнев на милость. – Ладно, договаривайся с Шахлиным на ту неделю. Я и так уже из графика вышла со всеми этими потрясениями. Ох, эти мне южане…       Многозначительно подняв брови, Юрка всё же оставил последнюю ремарку без внимания и между делом уточнил:       – И чё у тебя сейчас по графику?       – От тебя отделаться и делами заняться, - отрезала Ника и с непонятным ей самой весельем выпалила: – Слушай, Морозов, ты чего пристал? Некогда мне с тобой базарить. Иди вон, сам делом займись.       – Ну ты и свистулька, - поморщился Юрка, впрочем, в тоне и лице его не было и следа неприязни.       Ника ограничилась тем, что показала ему язык и решительно отправилась по своим делам.       До самого обеда мысли её то и дело возвращались к Юрке, и она неожиданно задумалась о том, что терпеть его не составляет особого труда. То же самое можно было сказать почти о всех ребятах из Северо-Кавказского филиала, и Ника, распечатывая письмо из дома, пришла к выводу, что, пожалуй, даже сможет написать в ответном послании про Женьку. Кажется, она того заслуживала.       Как она и думала, письмо на этот раз оказалось совсем коротким, даже не на листик – тонкая ленточка, наклеенная на картонку, чтобы не изорвали в дороге, теряя остатки смысла. Окружающий мир опасно покачнулся и дрогнул, так что Ника поспешила опереться рукой о ближайшую койку, так сильно сжимая кованую спинку, что костяшки пальцев побелели от натуги.       – Ника?       – Да, я… Сейчас иду, - заверила она, с видимым усилием подняв глаза на Раду, и тот подозрительно прищурился, но ничего о её состоянии говорить не стал, вместо этого кивком указав куда-то себе за спину:       – К тебе пришли.       Решив, что это снова вернулся Юрка с новым предложением о сотрудничестве, Ника двумя взмахами отряхнула подол, при этом не выпуская послания из ладоней, и вышла из лазарета навстречу посетителю, которым оказался на этот раз всего-навсего Плетнёв.       – Привет, - улыбнулся он, на вытянутых руках протягивая Нике самый умопомрачительный букет из всех, что она когда-либо видела. – Не пугайся, я с миром. Прошлый букет ты не приняла, так что вот – я предпринимаю вторую попытку и надеюсь на твоё благоразумие.       Он ещё что-то говорил, но Ника никак не могла разобрать слов из-за шума крови в ушах и странного гула, бродившего под кожей. Некоторое время она честно пыталась прислушиваться, тупо таращась пустыми глазами на сплетение тугих стеблей и круговерть кроваво-красных лепестков, но в конце концов оставила бесплодные попытки и, вклинившись в первую же паузу, тихо пробормотала:       – Слава, я не хочу с тобой разговаривать сейчас. Уйди, пожалуйста.       – А придётся, - настоял он, на мгновение сощурившись, хоть и без злобы. – Ты достаточно потрепала мне нервы, но теперь всё. Заканчивай, Ника. Это уже не шутки.       – Да какие уж тут шутки… – шепнула она и, сделав шаг в сторону лестницы, неопределённо взмахнула рукой с зажатым клочком бумаги. – Я просто… не могу сейчас… Мне надо…       – Так, а ну-ка стой!       Свободной рукой схватив её за локоть, он попытался заглянуть Нике в лицо, но она вырвалась и, качнувшись назад всем телом, словно готова была опрокинуться навзничь, беспомощно простонала:       – Что ты лезешь-то ко мне, Господи?.. Не нужно мне от тебя ничего!       Эхо крика взметнулось под самый сводчатый потолок, больше похожий на изнанку грудной клетки какого-то доисторического животного, и Стас, мельком оглядев коридорную толпу, в которой каждый уже навострил уши в ожидании очередного шоу, угрожающе прошипел:       – Что ты устраиваешь… С ума сошла!       – Не нравится? – выпалила Ника, взметнув волосами. – Так пойди, купи себе другую, только меня не трогай! Ты же можешь, тебе же всё по силам… Не прощу! Хоть сто букетов приволоки сюда, никогда не прощу! Скотина высокомерная… Ни за что и никогда!       Сорвавшись с поводка, она не реагировала уже ни на окрики учителей на разных языках, ни на обеспокоенный голос Жени, ни на державшие её руки, хотя каждое прикосновение грозило через пару часов обернуться синяками – а ведь из собственной кожи уже не вырвешься…       Совместными усилиями её всё же удалось затащить в предварявшую спальни гостиную, но Ника не намерена была сдаваться просто так и отчаянно вырывалась, в бешенстве выкрикивая одно и то же:       – Никогда не прощу! Никогда!       – Угомонись ты! – призвала к порядку Алёнка, теряя всякое терпение.       Она немного не рассчитала силу, и Ника, запнувшись о порог спальни, по инерции сделала два неловких шага и врезалась в стену, да так и осталась стоять, уткнувшись лицом в холодный камень и сотрясаясь от рыданий.       На несколько невыносимых мгновений в спальне установилась относительная тишина, прерываемая лишь частыми всхлипами, но, наконец, Алёнка огляделась и, нагнувшись, подняла с пола брошенную Никой бумажку, лишь теперь поняв, что это телеграмма и что именно её она всё время сжимала в пальцах.       Телеграмма была простацкая, и поперёк полупрозрачного маслянистого листа шла одна-единственная строчка:

умерла лялька тчк не приезжай тчк машка

      Пробежав текст глазами дважды, Алёнка толкнула в бок Женю и сунула бумажку ей под нос, так что та лишь тихо охнула, но не от чужого горя, а от неожиданности. Потому что обе они с поразительным единодушием вдруг поняли, что вовсе Ника не крутая – обычная девчонка, маленькая и испуганная, которую нигде на этом свете не ждут, даже на похороны.       Покачав головой, Женя вернула телеграмму Алёнке и вновь взглянула на Нику с плохо скрываемой жалостью. Что-то нужно было делать прямо сейчас, и она, подкравшись со спины, как дикий осторожный зверёк, протянула тонкую руку и медленно, плавно опустила Нике на плечо. Та словно не заметила, и Женя аккуратно, по сантиметру, развернула её лицом и вдруг обняла, не оставляя ни единой возможности вырваться.       Подключить к происшествию Мариночку и Раду было совместным решением, правда, решали это в основном Алёнка и Женя, поскольку сама Ника, хоть и перестала лить слёзы спустя некоторое время, едва ли могла ясно соображать и вообще ориентироваться в пространстве. Лёжа ничком на кровати и запустив одну руку в шерсть на загривке Алика, забравшегося ей под бок, она смотрела в пространство пустыми хризолитовыми глазами и на вопросы отвечала с некоторой задержкой, но всё же внятно, что давало некоторую надежду.       – Что у неё было? – спросила Алёнка, и Ника горько усмехнулась, как лунатик качая головой:       – Ты спроси лучше, чего у неё не было. Её когда из роддома принесли… – Она явственно поёжилась, на мгновение прикрыв воспалённые глаза. – Как лешачок какой-то. Ножки-палочки, вся скрюченная, и голова эта… Думали, сразу помрёт, а она всё жила…       У неё так прыгала челюсть, что говорить дальше не получилось бы, и Алёнка, протянув руку, взяла с прикроватной тумбы ополовиненный стакан с успокоительным зельем и протянула Нике, но та лишь покачала головой, без слов пытаясь отказаться.       – Пей и мозги мне не делай, - напутствовала Алёнка, и Нику это слегка отрезвило.       Она с усилием сморгнула, после чего медленно поднялась на прямой руке, свободной утирая глаза. Пригубив у самого края, она вернула стакан и вдруг прошептала:       – Никогда не буду детей рожать. Ни за что.       Женя тихо охнула, прижав ладонь к губам, и оглянулась на взрослых – в основном на Марину Максимовну, которая в ответ лишь тихо вздохнула:       – Это ты сейчас так говоришь.       Встрепенувшись, Ника вскинула на неё отчаянно мокрые глаза и тут же засуетилась, садясь и спуская на пол некрепкие ноги.       – Что вы тут устроили… - пробормотала она и поспешила опереться о край матраса, когда голову предательски повело.       – Вероника, не надо, - настояла Галлер, подходя ближе и обеспокоенно склоняясь над ученицей. – Так ты только хуже сделаешь.       – Да куда уж хуже… Пусти ты!       Короткий хлопок разорвал душный воздух, и на секунду всем присутствующим показалось, что перед самым лицом у Марины мелькнуло и скрылось перламутровое облачко.       Она сама и пальцем пошевелить не успела, когда вмешался Раду. Оттеснив подругу детства от Ники, он отрывисто бросил, не оборачиваясь:       – Быстро все вон! На меня смотри, - приказал он и, когда Ника не послушалась, встряхнул её и прикрикнул: – Смотри на меня!       Она вскинула голову и отшатнулась в ужасе: на мгновение ей показалось, что глаза у Раду из тёмно-карих стали жёлтыми, с узким вертикальным зрачком, как у дикого зверя. Оступившись, она потеряла равновесие, но он протянул руку и поддержал её – и вовремя, потому что округлая комната против всяких правил и законов физики пришла в движение, закружился и упал высокий потолок, а свечной свет вдруг померк, унося с собой причудливое видение.       Когда Ника снова открыла глаза, сквозь просвет в полотнищах ширмы ей на лицо падал горячий жёлтый свет – должно быть, был уже вечер или даже позже. Выпростав руку из-под одеяла, которым была укутана по самый подбородок, она взглянула на наручные часы и с прискорбием вздохнула – они остановились на отметке в два часа тридцать семь минут, а циферблат теперь пересекала глубокая трещина.       Откинув край одеяла, она медленно села и перевела дыхание. Голова тут же начала кружиться, но в целом вела себя довольно сносно. Откинув прилипшие к солёному лбу волосы, она перебросила ноги через край койки и медленно встала, безопасности ради держась за высокую решётку в изножье.       Наверное, она слишком расшумелась, потому что из-за ширмы быстрым шагом вышел Раду.       – Тихо-тихо-тихо… Куда это ты собралась? – тут же зачастил он, осторожно, но категорично усаживая Нику на место. – И не думай – тебе лежать надо.       – Что со мной было? – пролепетала она, чувствуя, как губы не слушаются. Некоторое время он вроде бы не собирался отвечать, привычно хлопоча руками, но в конце концов ограничился тем, что бросил:       – Небольшой выброс. Сейчас уже всё хорошо, но нужно поберечься.       Нику такой ответ отчасти устроил, потому что на себя в данный момент ей было решительно наплевать. Подталкиваемая Раду, она улеглась обратно, натянула одеяло на мигом озябшее голое плечо, подставила лоб под прохладную бдительную ладонь и только тогда окликнула:       – Где мадам Помфри?       – И без неё справимся, - пообещал Раду, сдавливая ей запястье в попытке прощупать пульс. – При всём уважении, ей только переломы да лёгкие отравления лечить, так что ей я тебя не доверю.       – Ты только поэтому сам со мной возишься?       Он обернулся к ней с напряжённо сведёнными бровями, явно не понимая, что побудило её задать такой вопрос, но в конце концов не стал приставать с уточнениями и медленно сел на край койки, так что Никины бритвенно-острые коленки впились ему в бедро.       – Знаешь, - окликнула она, рассеянно глядя на кружок света на одном из полотнищ ширмы, - у нас в посёлке рядом со школой есть такой магазинчик… Обувной. Там хозяин ужасный добряк, только любопытный очень, особенно к постоянным клиентам. Всё выспрашивает между делом – не со зла, а так, беседу поддержать. А я что ему скажу? Ну я и… понимаешь… придумала себе всё. Будто есть у меня родители и братишка, и всё у нас хорошо. И каждый раз у меня такое чувство было… Будто они в самом деле есть. Вот дура, да?       Она взглянула на него со странной надеждой, ожидая подтверждения, и он не подвёл, неожиданно ласково кивнув:       – Конечно, дурочка. Разве нельзя просто ценить то, что у тебя есть?       – Есть…       Она болезненно нахмурилась, поднялась на локте, а потом и вовсе села, распираемая изнутри не злобой, а таким искренним негодованием, что никак не усидеть на месте.       – Тётя Света говорила, что это я… – выпалила она, едва ли понимая, кому и о чём горько жалуется. – Что Лялька такая родилась, потому что я – колдунья. Что угодно могла выдумать, лишь бы правде в глаза не смотреть. А я…       Она замолчала, низко опустив голову, в отчаянной попытке затолкать непригодный для дыхания многоугольный воздух в голодные лёгкие, и Раду, не совладав с естественным порывом пожалеть, хоть как-то успокоить, протянул руку и привлёк Нику к себе. Она от изумления даже не воспротивилась, а только прижалась лбом к его доверчиво подставленному плечу и просидела так несколько долгих мгновений, пережидая вспыхнувшую с новой силой обиду.       Её слёзы жгли ему кожу даже сквозь слои ткани, и Раду прошептал, осторожно впившись пальцами в её огненный и по цвету, и на ощупь затылок:       – Тш-ш-ш… Я знаю, милая. Знаю. В конце концов, это тоже можно пережить.       Ника в ответ судорожно закивала, не поднимая головы.       – Может, я и вправду виновата, - горячо выпалила она, задыхаясь на каждом слове, - хоть и не знаю, в чём… Но неправда, что я не любила Ляльку! Я её не терпела…       – Знаю, blago, - шепнул он в ответ, и значение этого слова было бы понятно без перевода любому, даже самому тугоухому к чужой речи человеку: благо. Добро. Богатство. Сокровище моё.       Зачастив суетливыми руками, она отстранилась, по инерции вытирая лицо, и только тогда догадалась:       – Ты что, пожалеть меня решил?       – Именно, - подтвердил он, и не подумав отпираться или увиливать.       Недоверчиво взглянув на него снизу вверх, Ника нахмурилась и не ответила.       По понятным причинам посетителей к ней пока что не допускали, и Алёнка была почти уверена, что Стаса придётся отваживать от лазарета долгими уговорами, но он, косвенно послуживший поводом к истерике, отчего-то вовсе не стремился навестить приболевшую девушку. Если не вдаваться в подробности, конечно.       – И не проси, и не уговаривай! – отмахивался он сразу двумя руками, когда Алёнка между делом предложила ему завтра заглянуть в больничное крыло. – Я теперь добровольно к ней на пушечный выстрел не подойду!       Но она всё равно продолжала уговаривать, потому что так велел если не здравый смысл, то хотя бы жалостливое сердце:       – У неё сестра умерла – это ты понять можешь?       – Так ведь двоюродная же! – отмахнулся он, в глубине души понимая, насколько жалко звучит подобная попытка увернуться.       Алёнка в ответ лишь покачала головой. Бедный мальчик – конечно, он испугался. Но она и подумать не могла, что страх окажется сильнее всех эмоций и здравого смысла. Ведь если бы только она сама… Нет, бесполезно. Сравнивать Стаса с Юркой было не то что глупо – совершенно бессмысленно, потому что Юрка бы её не оставил, она это просто знала, и эта уверенность внушала ей почти что суеверный ужас.       – А ты икебану вот эту у вас в спальне не видела? – не унимался Стас. – Пойдём, я покажу! Покажу, как у вас там всё льдом покрылось за секунду. Нормальное такое женское «психанула», да?       Он говорил с нервным сарказмом, подрагивавшим на самом дне голоса, и Алёнка его не винила – сама испугалась до икоты, когда сверкающие торусы оторвали от пола мебель, а от стен – картины, а прозрачные ледяные копья пронзили воздух в сантиметрах от её головы. Мальчишек там не было, кроме Раду, но он, кажется, почти не испугался, мигом сообразив, что нужно делать. Ей самой до такого виртуозного целительства было расти и расти.       – Это не лёд, - исправила она, вспомнив объяснения обследовавшего комнату девочек Шахлина. – Это горный хрусталь.       – Какая нахрен разница! – чуть не по слогам, задыхаясь, отчеканил Плетнёв и, пару раз на пробу шлёпнув губами, неловко выпалил: – Она вообще что такое, а?..       Последний вопрос прозвучал совершенно беспомощно, и он, должно быть, сам это понял, потому что вдруг осёкся и поспешил отвернуться, воспользовавшись тем, что они как раз остановились у коридорного окна.       – Но ты любишь её? – не могла взять в толк Алёнка, и он огорчённо рыкнул:       – Я не знаю.       Последнюю фразу он выдохнул с таким отчаянием, что Алёнка невольно покраснела и, стремясь найти в бессвязном потоке хоть толику здравого смысла, тихо выпалила:       – Тогда зачем это всё?       – Да потому что с ней было удобно, - отрезал Стас и скривился от невыносимости этой фразы, но совсем паршиво ему стало, когда Алёнка запросто пожала плечами:       – Теперь вот неудобно. Что ты будешь делать?       – Ничего, - огрызнулся он, стиснув зубы до скрипа. – Она просила её не трогать – я не трону. Кажется, хоть на это мы оба имеем право без советчиков? – ядовито осведомился он, и Алёнка нахмурилась, но ничего не ответила.       Некоторое время они продолжали стоять друг напротив друга, но понемногу к нему возвращалось понимание действительности, и Стас, уронив руки, потеряно пробормотал:       – Прости. Я… Прости меня, - прошептал он, отчаянно багровея, и Алёнка со вздохом протянула руки, коротко обняв его, и напутствовала:       – Поступай, как знаешь, Таська. Мне с Юркой бы разобраться. Ещё драконы эти… – пробормотала она, отстраняясь и глядя в сторону, после чего заметно поёжилась. – Словно без них хлопот не было.

***

      Шёл Данила дорогою долгою, всё через лес да горами, и вышел, наконец, к чёрному дворцу на Туман-горе – такому великому, что и княжеские палаты убогой избёнкой покажутся. Знать, здесь и держит ирод полонённую царевну. Жива ли? Про то Даниле было неведомо, да и самому бы не сгинуть у Змея в брюхе. Не было у него при себе ни меча, ни булавы, а только буйная голова на плечах, да в голове – наука, как со Змеем речь держать. Лихо, стало быть, научила.       Распахнулись перед ним врата, и вошёл Данила в Змеев дворец. Тихо кругом, и царевны Аксиньи нигде не видать. Повернул Данила налево – там горница вся в золоте, с золотым столом, скатертью шёлковой да золотой утварью. Подошёл Данила ближе, а блюда уж сами яствами полнятся, мёд и вино через край хлещут, гусли-самогуды вкруг стола вьются– так и манят в пляс пуститься.       Сжал Данила в кулаке цепь нашейную, на которой камень висел, Лихом подаренный, и пошёл направо, а там горница серебряная: стол, скамьи, кубки на столе – всё из чистого серебра. Никого в той горнице нет, а ровно кто-то на свирели играет, да так ловко, что заслушаешься. Осерчал Данила, обругал колдовство нелепыми глаголами и вернулся обратно, теперь уж решив прямо идти, всё вверх по каменной лествице.       Долго шёл Данила, а ступени под ним всё выше, а стены подступают всё ближе, так что уж и боком не протиснешься, а только вышел он, наконец, в тронную залу: всё кругом из стекла чёрного, и ступени к трону– из чёрного гладкого камня, а сам трон золотой, и сидит на нём Змей Горыныч. Голов у того три, на каждой корона, а на пузе– золотая цепь с кулоном, и каменья драгоценные так и переливаются.       – Ты кто ж такой? Зачем пожаловал? – Змей вопрошает, а какая голова то молвила – не понять.       Подивился Данила, но ответил, как учили:       – Я Данила, вдовий сын. Ну вот что, Змей Горыныч, пришёл я к тебе с миром, с миром и уйду, да только прежде верни царевну Аксинью, а не то быть худу.       Запыхтел Змей, головами закрутил, а сам с трона поднялся и ближе идёт, только брюхо у него с бока на бок колыхается.       – Явился не ждан, не зван, - шипит Змей, а сам всё ближе.– Так ты, видно, смерти ищешь, богатырь? Будет тебе погибель от моих когтей!       Страшно стало Даниле, но не сробел и молвил в ответ:       – Ты бранись, Змей, да только помни – с посланцем Лиха шутки плохи. Ты гостя прежде накорми, баню истопи, а там уж и смертию грози. Сытому и помирать не страшно.       Захохотало тут чудище так, что затряслись дворцовые стены, в ладоши захлопало, ногами затопало, грохнуло оземь да и оборотилось добрым молодцем краше солнца.       – Ох, хитёр, Данила! – смеялся Змей, тряся усами. – Хитёр, богатырь! Ну да я хитрее буду. Ну вот что, я загадки люблю загадывать, да только мудрёные. Отгадаешь мою загадку – забирай царевну! Будут тебе тогда и баня, и пир горой во славу Лиха. А коли не отгадаешь, так сгинуть тебе в моих подземельях. Ну как, согласен?       Слушал Данила и не верил, да только не с руки ему было отступать, возвращаться к Лихо не солоно хлебавши, а потому отвечал:       – По рукам, Змей Горыныч. Говори свою загадку.