Волчья шкура

      Для себя Ника твёрдо решила, что, как только накопит достаточно денег, чтобы жить независимо, тут же заведёт себе какое-нибудь домашнее животное. Может статься, и домового.       Её новый знакомец оказался пока что самым приятным обитателем квартиры Свиридовых - во многом из-за того, что разговаривать мог на уровне домашнего попугая. Впрочем, фразу "Никуша хорош-ш-шая" он выговаривал очень старательно всё то время, пока она обрабатывала настойкой подорожника рваное ухо и ссадины и царапки на тощих лапках. Всё бы так и шло тихо-мирно, если бы не дошло до купания.       Как оказалось, купаться домовёнок не любил на клеточном уровне, но чистить его заклинанием Ника побоялась - слишком уж тщедушным казалось его тельце. Так что пришлось, заперевшись в ванной, засучить рукава и, уворачиваясь от острых зубок и коготков, старательно намыливать свалявшуюся шёрстку, по итогу оказавшуюся не бурой, а дымчато-серой с белыми подпалинами на животе.       - Ну и грязнющий ты, братец, - приговаривала Ника, и сама по уши в пене, старательно намыливая крохотную голову детским шампунем без слёз - по крайней мере, так обещал производитель. - Как же ты будешь дом чистить, если у самого морда в саже?       Ответа у него, судя по всему, не было, потому что домовёнок ограничился тем, что выдул носом громадный радужный пузырь. Рассмеявшись, Ника тут же вскинула голову на стук в дверь и шикнула:       - Так, сиди тихо.       Подкравшись к двери, она встала так, чтобы заслонить спиной ванну с плескавшимся в ней домовым, и приоткрыла тонкую щёлочку, обнаружив по ту сторону Валентину Николаевну.       - Я скоро выйду, - сказала Ника, прежде чем прозвучал сакраментальный вопрос о роде её занятий, но Валентина Николаевна лишь сообщила:       - К тебе пришли. Какая-то девушка...       - Машка? - догадалась она и тут же обрадовалась. - Попросите её войти, пожалуйста. Это моя сестра... двоюродная.       Смерив её подозрительным взглядом, Валентина Николаевна кивнула, но всё же не утерпела и поинтересовалась:       - Ты стираешь, что ли?       - Ну да, - без зазрения совести соврала Ника, и женщина немедленно оскорбилась:       - Я же только сегодня собирала стирку...       - Свои вещи я привыкла стирать сама, - отрезала Ника и, открыв дверь пошире и высунув голову в коридор, громко позвала: - Маш, заходи! Я тут.       Прошлёпав пятками по линолеуму, Машка бочком протиснулась мимо бдительной Валентины Николаевны и скользнула в ванную, после чего Ника тут же захлопнула дверь и вновь замкнула её на щеколду.       - Слушай, ну и концлагерь тут у тебя, - пожаловалась сестра, тяжело отдуваясь, поскольку воздух в ванной был густым и почти съедобным от пара. - Так и зыркает, всё... Ой, мамочки!       Коротко взвизгнув, Машка зажала рот ладонями, не сводя перепуганного взгляда с домового, которому уже наскучило сидеть в клубах пены, и он, выбравшись на бортик, теперь старательно вылизывал мокрую шёрстку.       - Да не ори ты, - призвала к порядку Ника, накладывая Заглушающие чары. - Испугаешь.       - Ой, Никуша, не подпускай его! - ужаснулась Машка, опасливо подбирая юбку. - Что это вообще такое?       - Это домовой, - похвасталась Ника, наклоняясь, чтобы поднять питомца на руки. - Машка, знакомься. Это Алик.       Если уже после первой фразы Машка ожидаемо округлила и без того преизрядные глаза, то, стоило Нике закончить представление, оторопело сморгнула и напомнила:       - Это ж человеческое имя. - Но Ника, судя по безмятежному выражению лица, была в этом вопросе совершенно не внушаема, так что ей только и оставалось, что хмыкнуть: - Что, прям Алик?       - Ага, - кивнула Ника с довольной улыбкой. - Алехандро.       - Господи, да неужели имени другого не нашлось!       Не нашлось. Ника перепробовала всё.       Домовёнок, на первый взгляд довольно покладистый и почти ручной, упорно не желал откликаться ни на Кузю, ни на Афоню, ни на Кешу, ни на Гошу, ни ещё на добрый десяток имён, которые на взгляд Ники подходили бы маленькому хранителю. В конце концов, опасаясь сломать себе голову, она решила уже, что зверь так и останется безымянным, но тут ситуация разрешилась по-настоящему волшебным образом. У Свиридовых в комнате громко работал телевизор - судя по всему, крутили очередной бразильский сериал, и в данный момент героиня печального образа горестно выкликала какого-то Алехандро. И тут хитрый домовёнок, который до этого сосредоточенно чесал покрытую мазью спину о ножку кровати, поднялся на задние лапки и радостно закивал, а после, будто этого было недостаточно, проурчал:       - Алехандр-р-ро!       - Ты, блин, серьёзно?.. - переспросила Ника, совершенно обалдевшая от такого поворота, но в конце концов решила, что удивляться хоть чему-то в её ситуации глупо, махнула рукой и разрешила: - Ладно. Будешь Аликом.       На том и порешили, и теперь хитрюга Алик покорно позволил завернуть себя в чистое выглаженное полотенце и контрабандным способом отнести к Нике в комнату, где его за проявленное терпение накормили сметаной со свежей ржаной горбушкой.       - А он забавный, - подметила Машка, которая, сидя на краю кровати, наблюдала за кормлением домового с большим интересом. - И такие что, в каждом доме живут?       - Только там, где есть волшебники, - откликнулась Ника, которая сидела на полу у Машкиных ног. - Ума не приложу, откуда он здесь взялся.       - Может, кто из этих колдует? - предположила Машка, кивком указав за стену. - На хозяйку как посмотришь - чисто ведьма!       Поджав губы, Ника обиженно протянула:       - Я бы попросила...       Пропустив укор мимо ушей, Машка подпёрла подбородок двумя кулаками и спросила так, будто продолжала давно начатый разговор:       - Ты зачем к Сашке ходила?       Положа руку на сердце, Ника и не думала, что удастся обойтись без неприятных разговоров, но всё же решила отпираться до последнего и упрямо мотнула головой:       - Не ходила я к нему.       - Ой, не ври, - сощурилась Машка, отбросив на спину косу. - Мне Злебог твой всё рассказал.       - Стукач, - беззлобно буркнула Ника, хоть и понимала, что выбора у Володьки не было - как иначе было деньги передать?       Смерив её долгим взглядом, Машка разгладила джинсовую юбку и прибавила странно глухим голосом:       - Да он и сам приходил.       - Кто? - не поняла Ника, и она прибавила:       - Сашка. Вчера в магазин пришёл, весь бледный, трясётся... Он вроде как... извиниться хотел, что ли. Видать, ты его сильно припугнула.       Тщеславно усмехнувшись, Ника всё же заставила себя сосредоточиться и, почёсывая Алика, спросила:       - И ты что, простила?       - Нет, конечно, - откликнулась Машка быстро и даже как-то немного оскорблённо. - Не нужен он нам.       Это был повод порадоваться, но всё же Ника не позволила себе даже улыбнуться - слишком много предстояло беготни в ближайшие дни, она уже предчувствовала это, хотя внешних поводов для паники не было.       - Ты тёте Свете не сказала? - спросила она, и Машка стыдливо покачала головой.       - Нет. Боюсь.       - Раньше надо было бояться, - справедливо заметила Ника и подняла Алехандро на руки, силком отрывая от миски. - Теперь-то что уж... Нельзя столько лопать! - строго одёрнула она, когда домовёнок с протестующим писком потянулся обратно к кормушке. - Пузико лопнет, один шкуроток останется!       Она легонько пощекотала его под передней лапой, и Машка улыбнулась, после чего протянула руку и пригладила Нике упавшие на лоб волосы.       - Люблю, когда ты такая, - призналась она, глядя на сестричку с плохо скрываемым удовольствием. - Спокойная, ласковая... Вот бы было так всегда.       - Какая жизнь настала бы тогда-а-а! - завопила Ника, дурашливо коверкая собственный в общем неплохой голос, но тут же осеклась и вдвоём с Машкой захихикала, опасаясь, как бы хозяева не нагрянули на её вопль.       - Свиридовы тебя не обижают? - спросила Машка, на что Ника лишь отмахнулась:       - Сама кого хочешь обижу. Тем более с таким-то защитником! - прибавила она, и Алик, выгнув спину, сыто проворчал:       - Никуша хорош-ш-шая!       Как бы ни храбрилась, всё же сестру Ника отпускала с тяжёлым сердцем. Вроде бы и комната у неё здесь собственная, и в ванной соседи не гадят, а только лучше бы обратно к тёте Свете, на продавленный диван, а ещё лучше - в школу, где своя комнатушка метр на метр, зато своя, до последней пылинки своя. Впрочем, после устроенного Володькой нагоняя Свиридовы ожидаемо поутихли и с расспросами не лезли, не говоря уж о том, чтобы голос повысить.       Убедившись, что Алехандро больше не будет безобразничать, Ника в рекордные сроки дописала ещё два сочинения по зельям, спрятала их на дно сумки, после чего приступила к сборам. Из той же сумки она извлекла платье - единственное, претендующее на звание парадно-выгребного, длиной до колена, голубое в мелкий цветочек, а любимые и дорогие сердцу кеды сменила на красивущие босоножки, немилосердно натирающие пятки - благо, ходить ей много не придётся. Причесавшись и накрасившись сообразно случаю - без фанатизма, но чуть поярче обычного, - она спрятала палочку во внутренний карман джинсовки и вышла в кухню, где Свиридовы самым степенным образом пили чай.       - А мы тут чаёк с ситным, - сообщил Глеб Викторович, подняв глаза на звук Никиных шагов. - Хочешь чашечку?       - Спасибо, мне пора уже, - вежливо отказалась она и предупредила: - Я сегодня поздно вернусь. Вечером не ждите меня, ложитесь.       - Тебя встретить, может? - предложил Свиридов и даже приподнялся над стулом, но Ника поспешно отступила к стене, отказавшись:       - Не надо. Я сама.       Она ушла, и в кухне вновь воцарилась гнетущая тишина. Едва хлопнула, закрываясь, входная дверь квартиры, Валентина Николаевна отбросила кусок сдобы на скатерть и обхватила голову руками.       - Валь, ну прекращай, - устало укорил Глеб Викторович, садясь на место. - Сколько можно уже...       - Она совершенно не такая, - откликнулась Валентина Николаевна, не поднимая головы. - Ты говорил, что они все одинаковые!       - Погоди, Валюша. Поживёт, обвыкнется...       - Лиза была другая!       Испустив этот отчаянный вопль, она ударила кулаками по столу, но не смогла совладать с всколыхнувшейся бурей эмоций и горько зарыдала.

***

      С первого официального визита на конюшню жизнь Жени покатилась по более-менее ровной дуге, со свойственной полудеревенской жизни плавностью и неспешностью.       Каждый день она по настырному звонку будильника вставала в пять утра. Пока бабушка и дедушка по холодку управлялись по хозяйству, а Юрка тщетно пытался разделить пальцами слипающиеся веки, Женя быстренько помогала, если нужна была её помощь, после чего со всех ног неслась в усадьбу. Если помощь нужна не была – что ж, тем лучше; в таком случае она добиралась ещё раньше и успевала к началу чистки.       Для обучения верховой езде Серёжа избрал Шелли. Спроси он саму Женю, она остановилась бы на Монетке или на Брейке. Но, поскольку красавица камарги ещё не выздоровела, а жеребец по мнению Серёжи имел слишком капризный нрав, пришлось Жене подружиться с Шелли. Учёба её состояла не только в том, чтобы правильно держаться в седле, но также и ухаживать за конём – чистить его, кормить, поить и выводить в манеж или в загон, смотря по погоде. За прошедшую неделю в седло она садилась всего раз или два, да и то без слёз не вспомнишь – слёз смеха, конечно.       Кроме Серёжи изредка на конюшне Женя встречала и других обитателей усадьбы. В редкое Серёжино отсутствие подменял парня дед Егорыч – престарелый конюх, смотревший за усадьбой ещё при ЦК КПСС. Сварливый старик, он почти непрерывно пребывал в скверном расположении духа, но уж коль на деда находило просветление, поступал он всегда одинаково – садился с бутылкой первача у чёрного хода усадьбы, доставал побитую гармонику и дурным голосом орал матерные частушки, послушать которые сбегались все окрестные мальчишки.       Бороться с приступами жизнерадостности было бесполезно, а потому нынешний хозяин усадьбы Пал Палыч скоро сообразил, что и из этого можно извлечь выгоду. Не раз Женя видела, как вокруг Егорыча плотным кольцом стоят гости усадьбы с карманными блокнотиками и быстро записывают за дедом куплеты. Что ж, хоть какой-то местный колорит.       Очередной день начался с того, что Женя помогла Серёже развести коней по стойлам и напоить их. После они сидели прямо на соломе в стойле у Шелли, кормили жеребца солёными сухарями и яблоками и разговаривали. Говорила в основном Женя: о том, как зверствует руничка, как всей семьёй на Новый год ездили в Сочи кататься на лыжах, как устанавливали новую стиральную машину и ненароком затопили соседей-простаков – да о чём угодно. Серёжа слушал её, подперев голову рукой, и не перебивал, с таким выражением лица, словно ничего приятней журчания её речи в его жизни не было.       - Мама тащит меня учиться на юридический, - пожаловалась Женя, разламывая напополам сухарик. – Мол, престижно и надёжно. А я не хочу. Лучше уж в какое-нибудь волшебное ПТУ, хотя это уже крайняя мера. Ты чего такой? – насторожилась она, увидев, что Серёжа чуть приметно поморщился.       - Нет, ничего, - отмахнулся он, угощая Шелли. - Так твоя мама из простаков?       Было заметно, что он отчего-то напряжён, и Женя подумала, а не сболтнула ли она ненароком лишнего.       - Не совсем, - уклончиво ответила она, пережёвывая половинку солёного сухаря. - Она полукровка, вообще-то, дедушка ведь колдует. Мама раньше умела колдовать, даже в школе отучилась - в том же филиале, что и мы с Юркой... А потом заболела. Фениксово перо.       При прозвучавшем страшном диагнозе Серёжа дёрнулся и тут же сконфуженно прикусил губы.       - Прости, - повинился он. - Я не хотел тебя расстраивать.       - Да ладно, - отмахнулась Женя, передёрнув плечами. - Мы уж так привыкли.       После она жевала сухарик и молчала. Она сказала вроде бы правду, но лишь теперь задумалась о том, а действительно ли мама привыкла обходиться без магии. Она ведь никогда не жаловалась - значит, всем довольна? Или просто не хочет делать больно родным?       Резкая боль в пальцах заставила её вернуться к реальности.       - Ой-ой! – воскликнула Женя и затрясла рукой.       - Прикусил? – догадался Серёжа. – Эх ты, горе! Дай посмотрю…       Оказалось, что зубы Шелли вошли глубоко, до крови. Женя сунула палец в рот, но кровь всё текла и текла. Качая головой и усмехаясь, Серёжа перекатился на колени, достал палочку и коротко, как-то остро взмахнул.       - Вулнера санентур!       Кровь тут же остановилась, но выглядела ранка не очень аппетитно, так что он встал, достал из-под щитка на стене аптечку, а из неё – бинты и склянку с какой-то мазью. Сев обратно и не спросив разрешения, он взял Женину руку и принялся бережно обрабатывать ранку.       - Вот я недотёпа, конечно, - грустно вздохнула она и поморщилась, пока Серёжа дул ей на пальцы.       - И ничего не недотёпа. Что уж поделать, если ты уродилась таким вот цветочком нежным. – Серёжа улыбнулся, потуже затянул узелок бинта и, сложив вместе два пальца, прикоснулся сначала к своим губам, а потом к скрытой бинтами ранке. – Всё, больше болеть не будет.       Женя отвернулась, с преувеличенным вниманием разглядывая красавца Шелли, лишь бы Серёжа не видел, как покраснело её лицо.       - А ты... Ты что сегодня вечером делаешь? - спросила она просто затем, чтобы что-то сказать.       Серёжа, сев обратно, пожал плечами:       - Не знаю ещё. В станице ночь Ивана Купалы празднуют - наверное, и я там буду. А ты пойдёшь?       - Наверное... Вообще не знаю, - нерешительно откликнулась Женя. - Просто, у меня сегодня день рождения, бабушка хотела дома посидеть, отметить...       - У тебя день рождения? Что ж ты сразу не сказала!       Серёжа с таким искренним возмущением всплеснул руками, что Женя невольно устыдилась и пробормотала:       - Подумаешь, даже не юбилей.       - В любом случае, с меня подарок, - настоял он. - И не вздумай возражать!       Подумав, что такому и не возразишь особо, Женя послушно промолчала.       Когда она прибежала домой, Юрка сидел в комнате за столом и, судя по лицу, уже не первый час корпел над задачником по превращениям. Зная наперёд, что брата в таких делах лучше не отвлекать, Женя подошла к собственному рюкзачку и между делом прикинула, в чём же отправиться сегодня вечером на луг, если всё-таки не сробеет.       - Так, дано - две куницы... А ты чего такая довольная? - окликнул он, переписывая условие в тетрадь. - Опять в усадьбе была?       - Была, - запросто откликнулась Женя, доставая с самого дна рюкзака белый сарафан в мелкий рубчик - коротковатый, но в целом ничего. - Серёжа сказал, сегодня на лугу у реки гуляние будет - местные Купалу празднуют. Давай тоже сходим?       - А, ну если Серо-о-ожа сказал, - протянул Юрка, и Женя тут же стыдливо вспыхнула:       - Прекрати коверкать его имя! Он же тебе ничего не сделал!       - Я ему тоже, - напомнил Юрка и, отложив ручку, посмотрел на сестру с плохо скрываемым укором. - И на луг ты, конечно же, хочешь просто так, а не потому, что там будет Серожа.       - Может, и не будет его там, - откликнулась Женя, не успев прикусить язык, и тут же перешла в наступление, заканючив: - Ну Юрик, ну пожалуйста, ну пойдём! Одну меня дедушка точно не отпустит, а с тобой сразу же! Уступи маленькой! У меня же день рождения, в конце концов!       Юрка, который за время её причитаний успел встать и скрыться за дверцей платяного шкафа, напомнил:       - Подарки тебе вечером причитаются - ты вообще ещё не родилась.       Женя, в поликлинической карточке которой стояло время рождения двадцать ноль три, лишь молитвенно сложила руки у груди.       - А я от тебя никаких подарков не попрошу, никогда больше, честно! - заверила она, и Юрка, достав с нижней полки шкафа какой-то грубо упакованный свёрток, уточнил:       - То есть, это можно выкидывать?       Осекшись на самой высокой ноте, Женя неловко вздохнула и медленно осела на край кровати, в конце концов совладав с голосом и уточнив:       - Это чего - мне?       Усмехнувшись, Юрка подошёл и сел рядом, ласково подпихнув сестру в колено, чтобы дала место.       - Ты губу-то не раскатывай, - напутствовал он, - подарок общий - от меня, Коса и Горгасала. Алёнка сказала, свой лично вручить хочет.       Послушно закивав, Женя сорвала обёртку и обнаружила внутри футляр, в котором были часы - часы! Настоящие, не китайские! С серебряным браслетом! С камешками!       - Ой, Юрик... - выдохнула она, уронив руки с зажатым в пальцах футляром. - Дорогущие же...       - Это ты у меня, Женёк, самая дорогущая, - откликнулся он и, притянув к себе, коротко поцеловал сестру в лоб, тут же мягко оттолкнув. - Носи на здоровье.       - Подожди!       Завозившись, она соскочила с места, достала из прикроватной тумбы кошелёк и протянула брату магический рубль, присовокупив:       - Нужно монетку подарить в ответ, а то поссоримся.       Покорно приняв мелочь, Юрка подбросил монету в воздух и, ловко поймав, уточнил:       - Ну, и во сколько эта гулянка начинается?       Начиналось народное гуляние ровно в семь тридцать.       К назначенному времени на лугу собралось практически всё население станицы моложе восьмидесяти. Мужчины разжигали костры, а замужние женщины собирали в охапки яркие цветы – для венков. Молодёжь и дети томились вокруг кострищ в ожидании, когда стемнеет и начнётся веселье во славу Ивана Купалы. Крупный, с рыжими волосами на загорелых руках плотник Семён рассказывал собравшимся про цвет папоротника, который, по легенде, можно было найти в грядущую ночь. Как оказалось, если найдётся счастливчик и выпадет удача, это ещё полдела.       - Надо донести до дома, - говорил Семён, - но так, чтобы не оглянуться. В дороге злые духи будут звать, с пути сбивать. Даже если голосом ребёнка родного позовут или бабушки – нельзя оборачиваться.       Произнеся это зловещим и таинственным голосом, Семён грозно взглянул на двух самых маленьких девочек, не старше пяти, и те мелко задрожали.       - А что будет, если обернуться? – спросила Настя, зачарованно глядя на Семёна.       Ей ответил стоявший рядом Юрка:       - В пень трухлявый превратят!       Все рассмеялись, кроме самой Насти и сидевшей рядом с ней на бревне Жени.       - А зачем? – серьёзно спросила она.       - Что – зачем? – не понял Семён.       - Цвет папоротника. Что будет, если донести до дома? Зачем его искать?       - Будешь язык птиц и зверей понимать, - сказал подошедший Серёжа и опустил на кострище очередную вязанку хвороста. – Может, и другие тайны…       Он задумчиво и пристально посмотрел ей в глаза. Женя ответила ему столь же напряжённым взглядом, но всё же не стерпела и стыдливо отвернулась.       «А не сорвал ли ты однажды цвет папоротника, Серёженька?» - подумала она и решительно тряхнула головой. – «И я сорву».       Наконец дымно загорелись первые костры, хоть пламени и не было видно в ранних сумерках. Это событие вызвало необычайное оживление, особенно среди девушек.       - Что происходит? – обратилась Женя к Насте, сидевшей с ней у одного костра.       - Сейчас Купалу будут выбирать, - объяснила та, стараясь перекричать поднявшийся на поляне гомон. – Из всех девчонок выберут самую красивую, чтобы раздала остальным цветы для венков.       - А как выбирать будут? – крикнула Женя в ответ, но Настя лишь с улыбкой подтолкнула её вперёд.       Став в рядок с другими девушками, Женя оказалась бок о бок с Наташей и Верой - городскими девчонками, с которыми вместе ходили смотреть усадьбу; Наташа её узнала и коротко улыбнулась, а её подружка старательно отворачивалась от обеих.       - Чего это она? – шепнула Женя, наклонившись к Насте.       Та капризно дёрнула плечом и не ответила, но тут между девушками поползли приглушённые охи: выборы Купалы можно было считать официально открытыми.       Выглянув из-за Настиного костлявого плеча, Женя увидела у костра в противоположном конце ряда Шелли; в отблесках яркого пламени его шкура казалась беспросветно чёрной. В зубах жеребца был зажат большой букет маков, и, окинув красивую картинку пристальным взглядом, Женя испытала то, что французы называют «дежа-вю»; на мгновение ей показалось, будто она точно знает, что произойдёт в следующие несколько минут, хотя для остальных девушек их участь оставалась тайной.       И точно – простучав копытами мимо с восторгом ожидавших подарка девиц, Шелли остановился рядом с Женей и уронил букет точно ей в руки.       Несколько красавиц возмущённо застонали, а Женя, поднеся маки к лицу, подняла глаза и встретилась взглядом с Серёжей – он стоял рядом с другими парнями по другую сторону костра. По довольной усмешке было сразу понятно, что коня он науськивал нарочно, но зачем? Чтобы польстить? Решив не ломать себе голову попусту, Женя обернулась к Вере и злобно сунула ей один из маков, чтобы вплела в венок. Та наградила соперницу ненавидящим взглядом, но ничего не сказала.       Раздав подобным образом все цветы кроме одного, Женя принялась за собственный венок, тщательно отбирая цветы из общего вороха. Доплетя венок до нужной длины, она задумалась, чем бы можно было его скрепить, потому что скользкие стебли никак не хотели вязаться в узел. Не придумав ничего лучше, она размотала стягивавший палец бинт и завязала им венок. Получилось не ахти какое художество, но держалась конструкция вроде бы крепко.       Все вместе девушки отправились к реке и опустили венки в воду, где их тут же подхватило слабое течение. По стародавней примете тот, кто выловит венок из реки, должен был взять девушку в жёны.       - Ха, невеста неневестная! – презрительно фыркнула Вера. – Смотри-ка!       Женя оглянулась и лишь успела заметить, как мелькнула над водой белая в кровавый горох бинтовая ленточка, прежде чем её венок вопреки всем законам физики пошёл ко дну.       - Не расстраивайся, - сказала ей Настя, отворачиваясь от Веры. – В следующем году повезёт.       - Ага, мечтай больше! – продолжала глумиться та.       - Да ну вас! – весело отмахнулась Лерка. – Вы лучше посмотрите, какие звёзды!       Молодые звёзды действительно были поразительные – огромные, чистые, они сверкающими гроздьями висели в бездонном чёрном небе. Луна была на ущербе, но и света звёзд и костров оказалось достаточно, чтобы высветить силуэты холмов, домиков, деревьев, стелющегося над рекой ночного тумана; и чем стремительней темнело, тем ярче становилось их сияние.       Вдалеке прогремел глухой раскат грома, и Женя, заскучавшая у костра, встрепенулась.       - Я в лесок, - оповестила она.       - За папоротником? – спросил Колька, потянувшийся за вяленой рыбой. – Чушь это. Ботаникам давно известно, что папоротник не цветёт.       - А это посмотрим, - сказала Женя и, убедившись, что Юрка занят солидной мужской беседой и внимания на неё не обращает, двинулась к тёмному пролеску.       В свете луны она слабо разбирала тропу. Шла больше по наитию, чутьём выделяя лохматый хвощ и раскидистый папоротник. Внезапно деревья расступились, и Женя очутилась на залитой лунным светом мерцающей полянке. По самому краю колосилась серебристо-белая волна, и Женя пошла туда. И тут, на стыке травного цветения и леса, она увидела папоротниковые заросли. Заворожённая этим мягким травяным переплеском, она даже не задумалась о том, что в этом самом лесу бродит волкодлак.       Вдруг колыхнулась лапа, и Женя заметила в ней цветок. Она тихо, на цыпочках, подошла, осторожно ухватила всей пятерней папоротник с цветком и резким движением рванула на себя.       Из леса она шла, ничего не слыша, кроме испуганной трели какой-то незнакомой птицы. Раз или два ей послышался голос, звавший её по имени, но она, помня рассказы Семёна, не оборачивалась и даже шага не замедляла, держа папоротник перед собой с превеликой аккуратностью, словно это была бомба.       Она шла уже довольно долго и вроде бы всё время прямо, а деревья всё не заканчивались и отчего-то стояли друг к другу всё плотнее. Начался дождь, скоро перешедший в грозовой ливень, так что Жене пришлось остановиться, чтобы разобрать, куда идти дальше.       - Женя!       Ей на плечи опустились руки и развернули – так внезапно, что она вскрикнула.       - Куда тебя черти понесли? – выругался Серёжа. – Я, пока тебя нашёл, сам заплутать умудрился под этим дождём проклятым!..       - Ты что сделал?! – напустилась на него Женя, чуть не плача от обиды. Теперь все её усилия пропали даром. – Нельзя было оборачиваться!       Серёжа отступил на шаг и посмотрел на неё, как на умалишённую.       - Погналась за суеверием, - нахмурился он, даже не пытаясь скрыть укора в собственном тоне. – Ты хоть посмотри, что за цветок сорвала!       Женя оторопело опустила взгляд на собственные ладони. В руке у неё был крепко зажат жёлтый цветок бессмертника, застрявший между папоротниковыми ветвями, но ещё секунду или две она была уверена, что это – тот самый цвет.       - А как же мы теперь обратно? – прошептала она, когда наваждение отступило, изо всех сил надеясь, что Серёжа просто пошутил и сейчас выведет их на прямую тропинку.       Но, похоже, он не шутил, и они заблудились всерьёз.       - Шут его знает, как. – Он пожал плечами и, сняв олимпийку, набросил её Жене на плечи. Стало теплее, но ненамного, потому что ткань была мокрая насквозь. – Будем искать дорогу. Может, повезёт. Ты помнишь, куда сворачивала?       - Что-то помню, но не очень, - созналась Женя и вдруг вспомнила: - Есть же приметы, как различать стороны света, нам на краеведении рассказывали... Мох на деревьях вроде бы с юга растёт, нет?       - Нет, с севера. И кора у сосны и берёзы с севера более тёмная. А с южной стороны выделяется больше смолы. Ты что, серьёзно думаешь, мы всё это разглядим в таком ливне? – принялся возмущаться Серёжа.       - А других примет нет? – обеспокоенно взглянула на него Женя.       - Почему же, есть. – Серёжа взглянул на неё с непонятным злорадством. – Муравейники. Они с севера круче и чем-нибудь защищены. А с юга более пологие.       - Отлично! – фыркнула Женя, поняв его усмешку. – Осталось только их найти.       Как это часто бывает, знания и умения, почерпнутые из книг, оказались недостаточными для реальной жизни. Это уже было совсем не смешно. Стояла глухая ночь, а дождь и не думал прекращаться – подняв голову, Женя видела блуждающие над лесом тяжёлые тучи. Каждая вспышка молнии и раскат грома были похожи на издёвку природы, которая вдруг решила продемонстрировать собственную мощь.       Достав палочку, она сосредоточилась, насколько смогла и приказала:       - Экспекто патронум!       Спорхнув с кончика палочки, журавль описал изящную дугу над головами ребят и скрылся во мраке непрекращающейся грозы.       - Пусть хотя бы знают, что с нами всё в порядке, - напутствовала Женя, а Серёжка не проронил ни слова, продолжая таращиться на неё как на неземное диво. - Ты чего, Серёж?       - У тебя что, телесный патронус получается? - выдохнул он, даже не пытаясь скрыть восхищения и зависти, и Женя невольно смутилась.       - Ну да, - пожала она плечами. - Что такого-то? Нас хорошо учат, вот многие и умеют.       - Но ты же...       Он не договорил, махнув рукой, и в конце концов неловко прибавил, будто хотел сказать вовсе не это:       - Просто это ведь очень тонкая наука... А вообще, знаешь, ерунда это всё! - прибавил он нарочито бодрым тоном. – Знаю я, как эта ваша наука делается. У собаки слюни потекли, а звание академика получил какой-то Павлов. Таким макаром я бы тоже мог стать академиком: показал бы деду Егорычу бутылку первача, и с него бы вышло за раз больше той слюны, чем с собачьей упряжки за високосный год.       Женя рассмеялась и, протянув руку ладонью вверх, позвала:       - Пойдём уже. Иначе до утра отсюда не выберемся.       Сперва они шли по серебрящемуся в воздухе следу патронуса, который вывел их на лесную прогалину, а оттуда - на луг, где к огромному удивлению Жени её ждал не только брат, но и бабушка с дедушкой и даже невесть как здесь оказавшиеся родители.       Ольга Петровна, увидев дочь в компании особи мужского пола – сказать конкретнее близорукая мать не смогла бы даже при желании – всплеснула руками и звонко крикнула:       - Гриша, её вернули!       - Мама! Мамочка моя приехала!       Женя с радостным воплем бросилась к родительнице.       - Моё ты солнышко… Ой, задушишь! – притворно задохнулась Ольга Петровна, чем вызвала новую волну довольного хохота. – Женька, мокрая вся! С днём рождения, доча.       - Ты как здесь оказалась? – весело спросила Женя, продолжая сжимать руку матери и чуть не подпрыгивая от радости.       - Сели в машину да приехали. Папа на работе три дня в счёт отпуска взял, вот мы и решили тебя порадовать. Удалось?       - Удалось, - оценила Женя и спохватилась: - Ой, а папа-то где? Папуля!       Подошедший Григорий Алексеевич обнял дочку, а после взмахнул в воздухе палочкой, так что капли дождя теперь звонко бились о купол над головой Жени, но кожи и волос не касались.       - Ты куда удрала, партизанка? - спросил он вроде бы и с облегчением, но тоном таким, что Женя поняла - нагоняй ей светит немалый.       - Папочка, ты только Юрика не ругай! - взмолилась она, метнув взгляд на подозрительно притихшего брата. - Я сама в лес ушла, я хотела папоротник... Меня Серёжа нашёл, вот!       Она махнула рукой в сторону незадачливого кавалера, и он, подойдя, вежливо поздоровался со взрослыми, удивительным образом держась дружелюбно даже под проливным дождём.       Дабы отсрочить неминуемый скандал, Женя поспешила вслед за мамой ретироваться в сторону дома. Уже отойдя на приличное расстояние, она оглянулась: Серёжа стоял, облокотившись на старое поваленное грозой дерево, между бабушкой и папой. На все реплики взрослых он лишь солидно и задумчиво кивал, изредка прибавляя что-то вроде «хорошо» или «понимаю».       - Позёр, - тихо выдохнула Женя, но всё же не смогла сдержать улыбки.

***

      Когда Стас вышел из ванной, Ника всё ещё сидела на постели, пальцами распутывая сбившиеся волосы. Перед ней, на укрытых простынёй коленях, лежала покосившаяся стопка писем – насколько он смог увидеть, все они были адресованы именно ему.       - Ярило великий, неужели очередной виток паранойи? – самым пафосным тоном уточнил он, садясь на край кровати.       Ника в ответ лишь пожала плечами:       - Вовсе нет. Скорее, простое любопытство. Знаешь, вот эти несколько писем из Астрахани наводят на очень нехорошие мысли... И бумага надушенная... Уж не от Щербаковой ли?       Сжав губы в нитку, Стас выдал себя; но всё же он невозмутимо скрестил руки на груди, позабыв, что пребывает почти в костюме Адама, и брюзгливо заметил:       - Да ты, солнце, просто пинкертон... А если и так, то что?       - Брось, не ершись. – Ника небрежно отбросила письма на прикроватную тумбу и ласково прижалась к парню. – Я ведь забочусь только о тебе. Она ведь чуть старше меня... может, и опытней, знает чего... Расскажешь?       Стасу оставалось только смеяться. Ника, конечно, ещё в самом начале отношений честно предупредила его о том, что ревнива как сам дьявол, но иной раз её выходки переходили грани приличий. Впрочем, приструнить её всегда было в его силах.       - И всё-таки ты ненормальная, - усмехнулся Стас и блаженно прикрыл глаза, когда Ника поцеловала его туда, где сходятся брови, и прошептала:       - Просто я зачастую говорю то, что думаю. Это вполне можно отнести к маленьким странностям... Так что у тебя за дела с этой оглоблей?       Стас хмыкнул, но всё же чистосердечно ответил, растягиваясь на кровати:       - Эта оглобля хотела узнать о том, кого я планирую себе в напарники по министерской практике.       - И ты что же, согласился с ней работать? – удивилась Ника, вытянувшись рядом и положив голову Стасу на грудь. - Она там от счастья с ума не сошла?       - Я ей повода не дал. Сказал, что над важными проектами предпочитаю работать один.       - Эгоист ты, Плетнёв, - с усмешкой попеняла она и, обернувшись на тиканье настенных ходиков, с сожалением вздохнула: - Надо собираться. Скоро твои из театра вернутся, неловко будет.       - Как будто мне не наплевать, - откликнулся он и прибавил таким тоном, будто не хотел говорить, а слова сами вырвались: - Меньше нужно по театрам шататься, когда единственный сын прибыл погостить.       Опустив подбородок на собственные сплетённые руки, Ника едва сумела подавить очередной тяжкий вздох. Может, из-за этого они в своё время и сошлись? Два обиженных ребёнка, почти сироты - даже Стас при живых-то родителях.       Большую часть года он, как и все студенты. проводил в Колдовстворце, в остальное же время жил в дому у всемощной бабки по отцовской линии. Что касается родителей, то к ним Плетнёв относился сугубо потребительски, наведываясь с подарками раза два за всё лето, и даже то, как он называл их в лицо и за глаза - Лена и Митька - ясно говорило о том, что относится он к людям, подарившим ему жизнь, в лучшем случае как к надоедливым ровесникам. Снисходительно, с долей юмора, но без особого тепла. Как к чужим.       Иногда Ника задумывалась о том, что, окажись она на месте Стаса и будь у неё родители, хоть какие, уж она бы... Но так она думала ровно до тех пор, пока не объявился в её жизни Свиридов. Лучше уж как было, чем с таким папашей.       По её лицу промелькнула сизая тень, и Стас это, должно быть, заметил, потому что неожиданно ласково тронул прядку у её виска, накрутил на пальцы и окликнул:       - Ты чего такая?       - Да так. Лезет в голову всякое. - Она дёрнула подбородком, давая понять, что не стоит обращать внимания, и он непривычно покорно отступил.       - Ну останься ещё немного, - попросил он нараспев, пропуская Никины волосы сквозь пальцы. – Я же соскучился... А я за это тебя побалую свежими сплетнями!       Посул был куда как многообещающий, и Ника, приподнявшись на локтях, азартно согласилась:       - А давай! Сплетни местные или пожирнее?       Лукаво сверкнув голубыми глазами, он поднял подушку повыше, чтобы было хорошо видно Никино лицо, и пообещал:       - Мирового масштаба! Бабка страшные вещи рассказывает, - поделился он, едва борясь с зевотой. - Говорит, англичане снова затеяли проводить Triwizard Tournament.       - Это чё такое? - не поняла Ника, сходу не совладав с переводом, и Стас великодушно пояснил:       - Турнир Трёх Волшебников. Типа отбирают по одному представителю от Хогвартса, Дурмстранга и Шармбатона и активно их между собой стравливают в ходе соревнований. Двести лет не проводили, а тут - н-на тебе...       - И что, это большое событие? - уточнила Ника, которая никак не могла уловить суть повествования.       - Для магической Европы - да, - кивнул Стас, и она огорчённо протянула:       - Так то Европа... Они в своих европах могут хоть чем угодно заниматься, а мы-то тут причём?       - А притом, Никуля, - откликнулся он, ласково щёлкнув её по носу, - что бабке недавно написал Каркаров с предложением Колдовстворцу поучаствовать в этом самом Турнире.       Ника чуть приметно нахмурилась, на предельной скорости складывая в уме два и два.       - Погоди, - пробормотала она, - Каркаров - это ж директор Дурмстранга? А мы там каким боком, если участвует всего три школы? - уточнила она после утвердительного кивка Стаса, и он с хитрой усмешкой принялся объяснять:       - А это и есть самое интересное. Письма я не видел, да и бабка особо не распространялась, но получается так, что членов делегации от Дурмстранга набирается с гулькин нос. Вот Каркаров и решил укрепить позиции, заручившись помощью дружественного немцам института. Мол, участие неофициальное, а так - оказание помощи братскому народу.       Дослушав до конца и с минуту переварив полученную информацию, Ника брезгливо скривилась:       - Фу, позор какой... А они всё - Европа, просвещённый мир, где уж дремучей России... Выходит, мы не такие уж дремучие?       - Выходит, что так. - Стас поцеловал её в лоб и, так и не отняв губ, шепнул: - Вот такие сплетни с Западного фронта... Бабка, конечно, сразу отказалась. Мы в таких авантюрах не участвуем.       Усмехнувшись, Ника отстранилась и в шутку попеняла:       - Ты так говоришь, будто ты сам директор!       Плетнёв в ответ лишь многозначительно поднял брови, всем своим видом показывая, что она слегка забегает вперёд, но в конце концов откинулся на подушки и, глядя в потолок, обронил:       - Стал бы я гробиться в этой поганой школе дольше положенного. У меня другие горизонты.       Сонно расправив плечи и отчаянно борясь с подкатывающей усталой дремотой, Ника почесала кончик носа и мечтательно протянула:       - А всё-таки жалко, что не получится взаправду поучаствовать в этом Турнире, да? Надо думать, призы там соответствующие уровню.       - Надо думать, - с сомнением откликнулся Стас, а после серьёзно посоветовал: - Забудь ты об этом. Тебе туда дорога в любом случае заказана.       Встрепенувшись, Ника подняла голову, смерила его взглядом и обиженно уточнила:       - Почему это?       - Ну ты сама подумай, - предложил он с усмешкой, за которую его хотелось придушить, - кто даст участвовать, а уж тем более победить девчонке из российской глубинки, пусть даже с таким сахарным личиком, как у тебя?       Проигнорировав комплимент, Ника поднялась на локте, потом села, не сводя со Стаса напряжённого взгляда, но не произнося ни слова.       Она не понимала, почему его слова так больно её задели. Она никогда не считала себя лучше других, даже наоборот - понимала, что никакими особыми талантами, кроме исключительной изворотливости, похвастаться не может. Если мысленно вернуться назад, к истокам, то её с раннего детства шпыняли, попрекая тем, что она обыкновенная. Не умница и не тупица, просто... средняя. Никакая. Но отчего же так обидно слышать это именно от Стаса?       - Не думала, что туда будут отбирать по социальному статусу, - обронила она наконец и, вновь взглянув на часы, заторопилась: - Мне правда пора. Не провожай. Палочка со мной, трансгрессирую прямо к дому.       - Брось, оставайся, - попытался он настаивать, но Ника лишь покачала головой и, коротко поцеловав его, возразила:       - Не надо, Славочка. Пора мне.       До дома она и вправду добралась без приключений. В квартире, когда она вошла, было тихо и сонно, а в отведённой ей комнате Алик дремал, свернувшись калачиком на подушке - вот ведь, заждался новую хозяйку.       Почесав домовёнка за ушами, Ника подошла к окну и распахнула обе створки, подставив горячее тело свежему ночному воздуху. Над парком раскинулось небо - глубокое, бескрайнее, как мирная вода, и Ника невольно залюбовалась. Иван Купала, самое время на суженого гадать, припомнила она и рассмеялась - тихо, чтобы не разбудить Свиридовых.       На великий праздник ей всегда не спалось, поэтому она шагнула влево от окна и, подойдя к полкам, провела пальцем по корешкам книг, выбирая чтиво, чтобы глаза быстрее начали слипаться. В конце концов выбор её пал на яркую книжку "Жила-была царевна" - кроме детских стишков взгляд остановить было решительно не на чем.       Присев на кровать, она поёрзала, в конце концов уперевшись спиной в стену, и раскрыла книгу на коленях, готовясь поразвлечься на сон грядущий. Но не успела прочесть и строчки, как взгляд её упал на неловко нацарапанную на форзаце подпись.       Лиза С.       Ника вздрогнула и захлопнула книгу, словно та могла её ужалить. Наваждение какое-то, честное слово... Какая ещё Лиза? Ответ напрашивался сам собой - Свиридова, вот только мама до последнего дня была Добросоцкой, и сама Ника теперь носила такую же фамилию. Да и не могла она жить здесь, ну просто не могла!       Отложив книгу на пол рядом с кроватью, она протянула руку и легонько потрясла мирно сопящего домового:       - Алик!.. Али-и-ик... Алехандро! Да проснись ты!       Но Алик, наевшийся сметаны с хлебом, лишь капризно подёргал задней лапой и перевернулся на другой бок с мордой настолько довольной, что было понятно - ни за что не проснётся.       Понимая, что до утра правды не добьётся, Ника осторожно переложила домовёнка повыше, освобождая себе место на подушке, и легла, натянув одеяло до подбородка. Думала, что не заснёт от переживаний, но в результате провалилась в сон, даже не успев понять, что засыпает.