Волчья шкура

      Всю ночь накануне "операции" Ника выворачивала себе мозги наизнанку, раздумывая, не стоит ли сначала попробовать разобраться мирно и без шуму. Но каждый раз почти сразу же одёргивала сама себя и решительно стискивала кулаки - никаких мирных переговоров. Нужно, чтобы урод Сашка непременно знал, за что получил воспитательных пинков. Если бы только он сам признался - мол, виноват, с дитём помогу, если что... Так нет ведь, скотина, даже на аборт денег пожалел. Значит, придётся разбираться со всей серьёзностью.       Распорядок дня жертвы был довольно однообразным, так что план Ника составила без труда. Поднявшись спозаранку, она умылась и причесалась, стараясь не производить лишнего шума, оделась в чистое, планируя после сразу отправиться на работу, и ненадолго остановилась перед зеркалом, висевшим на стене в коридоре.       Зеркало было овальное, изображение чуть вытягивалось по вертикали, но в целом никаких огрех в собственном облике Ника не усмотрела. Разве что глаза злые и между бровей пролегла строгая складка, но это ничего, даже на пользу, учитывая всё, что она задумала. Вообще она любила смотреть на собственное отражение - зеркала успокаивали, как и любая отражающая поверхность, за исключением, разве что, водной глади.       За её спиной в отражении мелькнула сизая тень, и Ника испуганно обернулась, опасаясь, что это раньше срока поднялся кто-то из Свиридовых, но почти тут же обрадованно вздохнула.       Ничего себе сюрпризы... Это же откуда в простацкой квартире домовому взяться?       Тень устремилась на кухню, и Ника рванула следом, передвигаясь на цыпочках, чтобы не производить лишнего шуму. В том, что это точно был домовой, она уже не сомневалась, и даже сумела худо-бедно сама себе объяснить, как волшебный пришелец сюда попал: наверное, жили раньше в квартире чародеи, а при переезде не пожелали забирать с собой живность. Был, конечно, ещё один вариант, почему остался домовой без хозяина, но о нём Ника старалась не думать - слишком грустно.       А уж в том, что нечисть вконец одичала, сомневаться не приходилось - увидев его даже мельком, Ника отметила, что домовёнок слишком уж худой, маленький и какой-то взъерошенный. Может, вообще щенок? В любом случае, нужно как-то его подманить и расспросить, что тут вообще творится, - глядишь, тогда и жить легче станет. Подойдя к холодильнику, она распахнула хлипкую дверцу и после беглого осмотра полок лишь закатила глаза.       Да что ж за квартира, Лада-заступница, когда в холодильнике ни молока, ни хлеба!       Ругнувшись сквозь зубы, Ника захлопнула холодильник, после чего влезла на табурет и, обеими руками ухватившись за край навесного посудного шкафа, слегка подтянулась, поднимаясь на носочки.       Домовой сидел там, забившись в самый угол, и угрожающе зашипел, стоило Нике протянуть руку.       - Не бойся, - ласково укорила она, силясь дотронуться до исходящей испуганными искрами шкурки. - Я тебя не обижу.       Громко фыркнув, зверёк попятился на тощих лапках и прошипел:       - Лиз-з-за? Ты не Лиз-з-за!       - Да, я не Лиза, - подтвердила Ника, как никогда остро чувствуя комок в горле. - Я её дочка, Ника.       Шипение сменилось утробным урчанием, и домовой выставил передние лапы, потягиваясь.       - Лиз-з-за хорош-ш-шая! - заворчал он, и Ника закивала:       - Хорошая-хорошая, только нет её. Иди сюда.       В этот момент Ника не задавалась вопросом, откуда нечисти известно о маме и её имени - встреча была настолько внезапной, что она ни за что не хотела отпускать домовёнка, не прикоснувшись к нему. Она-то думала, что ничего хорошего от квартиры Свиридовых ждать уже не придётся, а вот, поди ж ты... Может, если подружится с местным домовым, тогда и с ней получится сладить...       - Ты что туда забралась?       Ника качнулась назад и от испуга едва не полетела вниз с табурета.       Валентина Николаевна стояла на пороге кухни, кутаясь в длинный фланелевый халат, и снизу вверх взирала на Нику с крайним подозрением, так что сразу становилось понятно, что история про отлетевшую пуговицу её не устроит.       Спрыгнув на пол, Ника попыталась перевести тему и очень спокойно, с натянутой улыбкой поприветствовала:       - Доброе утро. Извините, не хотела Вас будить.       - А ты что так рано? - не уставала интересоваться Валентина Николаевна, и Ника терпеливо напомнила:       - На работу, я же говорила.       - Что это за работа такая, куда нужно уходить спозаранку?       Мысленно упросив всех заступников послать ей терпения, Ника собрала волосы в хвост при помощи резинки, которую всегда носила на запястье, и откликнулась:       - Какая есть. Другой не нашлось. Ладно, мне пора уже.       Она сделала шаг вперёд, но вынуждена была остановиться, поскольку плечом в плечо налетела на Валентину Николаевну.       - Вы что это? - нахмурилась она, но Свиридова и не пошевелилась, чтобы её пропустить. - Пустите, не то я опоздаю.       - Никуда я тебя не пущу, - возразила та и, на мгновение повернув голову к двери спальни, громко позвала: - Глеб, иди сюда! Хороши же гости, - попеняла она, вновь обернувшись к Нике. - Только приехала, а сама так и норовишь сбежать!       Сведя брови в единую укоризненную линию, она напомнила:       - Никуда я не сбегаю. Отработаю смену и вернусь, что Вы, в самом-то деле... Да пустите Вы!       Она попыталась прорваться силой, но с этой сухой как хворостина старой кикиморой оказалось не так просто сладить, а учитывая тот факт, что в глубине квартиры уже шуршали домашние тапки Глеба Викторовича, ситуация складывалась явно не в пользу Ники.       - Да ну надо мне! - не выдержала она и, ловко поднырнув под протянутой рукой Валентины Николаевны, выбежала в коридор, а оттуда, почти не останавливаясь и не сбавляя скорость - на лестницу. Натянув кеды где-то между третьим и вторым этажом, она спустилась вниз и трансгрессировала, не отходя от подъезда. Быть может, следовало пройтись, подумать, дать себе время остыть, проявить милосердие, но нет - знала кошка, чью мышку съела. За такое не прощают.       Нужную высотку она нашла без труда - благо, не раз бывала здесь с Машкой, да и потом, пока составляла план, не единожды дежурила под окнами, надёжно укрытая Дезиллюминационными чарами. Дом был старый, подъезд не запирался, так что проникнуть внутрь труда не составило, хотя Нику сейчас бы никакие замки не остановили.       На десятый этаж она нарочно поднималась на лифте - чтобы было время успокоиться, сосредоточиться, собраться. Обычно Сашка спал до десяти, потом по полчаса курил на балконе, а к двенадцати за ним приходили приятели - такие же белобрысые мордовороты - и они куда-то вместе уезжали на белой "девятке". Каждый день. Ровно без пяти двенадцать.       Выйдя из лифта, Ника подняла левую руку и бросила пристальный взгляд на собственные наручные часики - не китайские, а очень старые, от "Победы", тонкой, почти ювелирной работы. У неё на глазах часовая стрелка коснулась отметки "восемь". Времени хватит с лихвой.       Махнув палочкой в сторону дверного глазка, она позвонила, а для верности постучала в дверь коленом - чтобы не осталось сомнений в серьёзности причины для визита.       - Кто? - раздался за дверью настороженный Сашкин голос, и Ника, чуть слышно кашлянув, повысила голос на пару тонов и прощебетала точь-в-точь мурлыкающим Машкиным сопрано:       - Сашуля, это я. Открой, пожалуйста.       Погремев замками, Сашка открыл дверь - и окружающий мир тут же померк в кроваво-красной бархатной вспышке.

***

      К величайшему разочарованию Жени, опрос соседок-злыдней также не дал никаких результатов.       Не удовольствовавшись полученными от Костика объяснениями, она решила собрать как можно больше информации о том, что случилось ночью в усадьбе и, как только они с бабушкой расправились с рассадой, вымыла руки и направилась через дорогу с твёрдым намерением разузнать если не всё, то хоть что-нибудь.       Стоило перебежать грунтовку, как её глазам открылась самая что ни на есть идиллическая картинка: Лера и Настя, рядком усевшись на скамейке и беззаботно болтая ногами, плели венки и самым мирным образом судачили обо всём на свете.       - Привет! - окликнула Лера, когда Женя подошла ближе. - Как дела, Женечка?       - Нормально... - откликнулась она, немного озадаченная столь ласковым обращением. Будто не с Леркой они раз подрались, повыдергав друг другу волосы. - А ваши как?       - Да ничего, - откликнулась Настя, вплетая в свой венок очередную берёзовую ветку, отчего флористическая конструкция уже перестала умещаться у неё на коленях. - Что-то тебя давно не видно, а сама обещала заглядывать. Дела не пускают?       Не понимая, с чего это они делают вид, будто ничего не было, Женя не решилась лезть на рожон и, привалившись плечом к стволу росшего перед двором ясеня, осторожно отозвалась:       - Типа того. Рассада, все дела... А у вас чего новенького? В усадьбу больше не ходили?       - Ты что! - тут же хором зашикали на неё сёстры, а Лера прибавила:       - Туда же нельзя ходить, что ты! Влезешь на частную территорию, ещё ментов вызовут!       И ни слова про призрак помещицы, ни слова... И лица у соседок такие умиротворённые, и венки эти... С важным видом кивнув, Женя глубоко задумалась.       Было понятно, что девочкам подчистили память, причём сделали это весьма и весьма ловко, не просто стерев воспоминания, а ещё и вложив ложные. Но кто? Тоже Костик? У него с мыслечтением всегда были проблемы, даже теорию едва мог осилить, и не потому, что тугодум - просто не понимал принципов и не опускался до зазубривания. Значит, точно не он. Колька? Тот, олух, только и мог, что у матери зелья тырить. Кто же тогда? Кто там ещё был-то?       Словно не заметила заминки соседки, Настя продолжила беззаботно щебетать:       - А мы сейчас на речку собирались - искупнёмся да заодно на венки чего-нибудь себе приглядим, да?       - На какие венки? - не поняла Женя, но тут же смекнула - на той неделе будет ночь Ивана Купалы, а дед рассказывал, будто местные простаки эту ночь тоже празднуют, только на свой лад, не понимая всей сути. Сам дедушка в ответ на такое профанское отношение лишь кривился, но Жене этот жест станичных аборигенов казался отчего-то очень милым, поэтому теперь на предложение Насти она ответила согласием, прибавив:       - С радостью пойду.       От купания она, впрочем, отказалась, потому как коварный ветерок то и дело ерошил волосы, а потому углубилась в сбор цветов, думая о собственном грядущем дне рождения, который, так уж случилось, приходился именно на шестое июля. Казалось бы, что там, семнадцать лет, до совершеннолетия ещё целый год, а всё-таки Женя не могла отделаться от ощущения, будто должно произойти что-то эдакое, чего с ней никогда не было раньше. Бросив привычный взгляд на часы и убедившись, что стрелки двигаются ровно и все циферки на месте, она коротко вздохнула и вздрогнула, когда ей вдруг послышался плеск воды, словно где-то пробило плотину. Вытянув шею и оглядевшись, она обернулась к реке.       - Ой… Лошади, - удивлённо прошептала она, наблюдая, как скакуны один за другим входят в воду и наклоняют головы, чтобы напиться из потока.       Стоявшая поодаль Лера, обернувшись после её слов, сказала:       - Ага, мы тут и лошадей разводим. Все скаковые!       Это прозвучало, как хвастовство, и Женя, поморщившись, встала. Отойдя от девочек ближе к кромке воды, она с улыбкой смотрела, как самый младший из коней – совсем ещё жеребёнок, буланый с пегими яблоками по бокам – прыгал на мелководье, путаясь под ногами старших.       Общим числом лошадей было пять, не считая жеребёнка: трое вороных, одна белая, а пятая – совершенно волшебная, с золотисто-песочной шкурой, поблёскивавшей в свете солнца и речных отблесках. Лошадь эта была самая маленькая, чуть крупнее жеребёнка, но её светлая грива стелилась по воде, даже когда она стояла прямо.       - Крепыш! – раздалось внезапно. – Ты куда это?       Заросли на том берегу раздвинулись, и в реку бесстрашно шагнул мальчик немногим старше самой Жени – пригнув голову, она едва успела спрятаться за куст, но наблюдательного пункта не покинула. Очевидно, у погонщика грязноватая река не вызывала ни малейшего смятения; Женя поняла это по тому, что с волос его капала и стекала по обнажённому торсу вода, словно он упал в поток и ещё не успел обсохнуть.       Прошлёпав по воде к лошадям, мальчик потрепал по ушам ластившегося к нему жеребёнка, что-то тихо и нежно приговаривая. Стоявшая совсем близко необыкновенная, золотая лошадь ласково толкнула его мордой в щёку. Поцеловала, вроде как.       Послышался хруст веток, шаги. Женя оглянулась – к ней сквозь кусты продиралась Настя.       - Ты чего тут?.. – воскликнула она, но осеклась, когда Женя толкнула её в бок, призывая соблюдать тишину.       - Это кто? – спросила она, кивнув на реку.       Настя поднялась на цыпочки и напряжённо посмотрела туда, куда указывала Женя, а после пожала плечами.       - Не знаю. Наверное, из усадьбы - лошади точно оттуда.       Тем временем мальчик, кто бы он ни был, напоив коней, ловко запрыгнул одному из вороных на спину и увёл всех с реки вверх по берегу. Женя, вытягивая шею, смотрела вслед, пока мальчик и лошади не скрылись из виду, рассеянно кивая в такт собственным мыслям.       У неё в голове между тем встал на место очередной кусочек мозаики. Лошади означали усадьбу. То есть, этот мальчик мог что-то видеть - пусть не вчера, но когда-нибудь, ведь волкодлак не мог появиться на конюшне и тут же исчезнуть... Если он вообще был, конечно же, прибавила про себя Женя и вздохнула.       Конечно, она и Юрке, и Алёнке многократно обещала ни во что не вляпываться... Но что такого будет, если она ещё раз при свете дня сходит в усадьбу? Палочка при ней, опять же. Да и вообще, уже ввязалась, правда пока не понимала, во что именно.       Так что теперь, извинившись перед девчонками и пламенно заверив, что назавтра непременно заглянет в гости на чай с малиновым пирогом, Женя выбралась из приречных зарослей и неспеша направилась по дороге в ту сторону, где осталась лешим проклятая усадьба. С конями. С волкодлаками.       Впрочем, при свете дня усадьба казалась не такой уж враждебной, так что теперь сама мысль о том, что где-то поблизости водились дикие звери, казалась полной нелепицей. Соскользнув по пригорку невесомой тенью и пройдя мимо дерева, под которым её и оглушил Костик - гад такой, всё тебе припомню, - Женя подошла к дверям конюшни и, притаившись за створкой, заглянула внутрь, в темноту, которая против солнечного света казалась особенно ослепительной.       - А ты зачем за нами идёшь?       Подскочив на месте как ужаленная, она обернулась и лоб в лоб столкнулась с тем самым мальчиком, получив, наконец, возможность его как следует разглядеть.       При ближайшем рассмотрении он показался ей старше, лет девятнадцати-двадцати. В его внешности отчётливо проглядывало что-то южнославянское – не то серб, не то хорват, - да и тёмные кудрявые волосы говорили о правильном ходе мыслей. Единственным слабым звеном в такой стройной теории были глаза: светло-серые, с очень длинными густыми ресницами, из-за чего Женя ощутила абсолютно нелепый укол зависти.       - Ты же из кустов смотрела, как я лошадей поил, - настаивал он, скрестив руки на груди и возвышаясь над Женей на добрую голову. - Я тебя видел.       Оправдаться ей было нечем, так что Женя промолчала, опустив ресницы и мелко пламенея щеками, хотя это можно было списать и на установившуюся духоту. Очевидно, она выглядела очень виноватой, потому что конюх внезапно сжалился и слегка наклонился, чтобы иметь возможность заглянуть ей в лицо.       - Тебя как зовут? – спросил он, протягивая руку в открытом жесте приветствия.       - Женя, - представилась она, не зная, куда глаза девать от двоякости ситуации, но он лишь улыбнулся и кивнул:       - Я Серёжа. Ну рассказывай, Женя, с чего ты взялась меня преследовать?       Не зная, как отвертеться, Женя обречённо принялась рассказывать с того самого вечера, как девчонки-змеищи впервые заговорили о призраке помещицы. Дойдя до того момента, как столкнулась с волкодлаком, она споткнулась и молчала с минуту, пока щекотка в носу не улеглась, но всё же неловко выдавила:       - И тут был такой странный зверь... типа волка, - принялась вдохновенно врать она, потому как большинству обитателей станицы волшебные твари бы и в кошмарном сне не привиделись. - Я испугалась, а теперь вот думаю - а он точно был? В темноте чего ни покажется... Может, это просто собака была. Вы тут собак не держите?       Серёжа неожиданно нахмурился и ответил:       - Вообще-то держим, но они все на цепи, даже на ночь не спускаем. - Он помолчал, приглядываясь к Жене под каким-то новым углом, а после негромко уточнил: - А этот типа волк - он какой из себя был?       И тут Женя поняла, что очень сильно попала. Начни она описывать то, что видела, во всех подробностях, и новый знакомый точно решит, что она тронулась на нервной почве. Поэтому она, отчаянно краснея на солнцепёке, неловко выдавила:       - Да я... он... Неважно, в общем. Наверное, и вправду собака, - прибавила она и улыбнулась со всей доступной обворожительностью.       И тут произошла очень странная вещь. Не будь Женины нервы напряжены до предела, она бы и не заметила того, как едва-едва пошевелились Серёжины пальцы, вытягиваясь к ремню, но жест был такой знакомый и родной, что у неё разом отлегло от сердца.       - Вот те раз, - хихикнула она, и его лицо удивлённо вытянулось, потому что понять причину её веселья было непросто.       Не дожидаясь наводящих вопросов, Женя отодвинула в сторону воротник олимпийки, демонстрируя свободно торчащую рукоять волшебной палочки - одной из Юркиных, которую она после столкновения с нечистью по настоянию брата всегда носила с собой.       - Из какого ты филиала, говоришь? - уточнила она и засмеялась, когда Серёжа вытаращил глаза.       - Обалдеть! - воскликнул он, даже не пытаясь скрыть охвативших его эмоций. - Ты откуда здесь, чудо?       - Мы у бабушки гостим. Там, в станице, - махнула она рукой туда, где река делала крюк, и Серёжа закивал, соглашаясь с каждым словом:       - То-то я тебя раньше не видел... Ты из северо-кавказского? - догадался он, и Женя кивнула:       - Да, а ты?       - Ну, я ещё чуть севернее, - уклончиво ответил Серёжа и тут же пылко прибавил: - Я только в середине года перевёлся, не то бы обязательно встретились - наши постоянно на какие-то олимпиады уезжают... Вот это да! - повторил он, в порыве чувств хлопнув ладонями по коленям. - Я и подумать не мог, что здесь...       Он не договорил, так и не сумев оформить мысли в словесную форму, но Женя и без того поняла, что он имел в виду - не ожидал, что поблизости могут жить волшебники, причём того же возраста, что и он сам. Разумеется, когда живёшь в городе или посёлке с самого рождения, наверняка знаешь, где и как живут волшебники, но вот так, переехав, освоиться было сложно, потому что зачастую волшебники прятались от простаков очень уж тщательно.       - Хорошо, что встретились, - кивнула Женя и, будто спохватившись, скромно произнесла: - Ладно, не буду тебя отвлекать. Тебе, наверное, лошадьми заниматься надо, так что... Пока!       Однако, не успела она ступить и шагу прочь, как Серёжа протянул руку и ловко схватил её за запястье, удерживая на месте; впрочем, не успела Женя возмутиться, как руку он тут же отдёрнул, очевидно, смутившись собственного жеста, но даже по его лицу было видно, что отпускать Женю он очень сильно не хочет.       - Прости, я тут просто никого не знаю, - пробормотал он, извиняясь, - мы ведь недавно переехали... Вот, со скуки устроился с лошадьми помогать... Ты не очень спешишь?       Он смотрел с такой мольбой и отчаянием, что Женя просто не нашла в себе сил ответить отказом и пожала плечами:       - Да нет, в общем-то.       Вздохнув с видимым облегчением, Серёжа усмехнулся в ответ и предложил:       - Хочешь, лошадей тебе покажу?       Женя с охотой закивала.       В конюшне, несмотря на палившее с небосвода солнце, царил приятный для глаз полумрак. Сегодня многие дверцы были открыты - должно быть, она успела как раз к уборке, - и за ними негромко всхрапывали и ржали лошади, но теперь этот звук показался Жене приятным, не лишённым музыкальности. Сперва скривившись от запаха, она за Серёжей проследовала внутрь.       - У каждой лошади свой денник, - рассказывал он, жестикулируя, как стюардесса на межконтинентальном рейсе. – Внутри обязательно кормушка и поилка, тут всё просто.       В первом деннике справа стояла та самая золотая лошадь, которую Женя приметила ещё на реке; она была почти уверена, что это кобыла. Стоило людям приблизиться, лошадка-игрушка чутко вскинула голову и тоненько заржала.       - Что, моя красавица? – ласково откликнулся Серёжа, а после запустил руку в карман шортов и протянул лошади ладонь с кусочком морковки. – Держи, угощайся.       - Такая чудесная, - улыбнулась Женя, наблюдая, как лошадь осторожно взяла морковь и аппетитно захрустела. – Я думала, таких не бывает.       - Это наша Монетка, - рассказывал Серёжа, поглаживая кобылу по холке. – Она камарги, поэтому такой необычный окрас, соловой называется.       - Что значит камарги? – не поняла Женя.       - Камаргская скаковая, порода такая. Они у нас парочка с Брейком. – Он кивнул на стойло рядом, где пристукивал копытом жеребец. – Правда, Монетка сейчас приболела немного. Видела бы ты её, когда она здорова! Вот это Шелли, и Гадес, и Микки...       - А почему так много вороных? - спросила Женя, прерывая его вдохновенный монолог.       - Считается, что лошади тёмных мастей более выносливые. А вот вороной только Брейк, - осторожно заметил Серёжа. – Ты на ноги Гадеса и Шелли посмотри! Они же оба караковые.       Наклонившись, Женя внимательно осмотрела вначале шоколадные подпалины на ногах Гадеса, а после – на ногах и морде стоявшего в деннике напротив Шелли.       - Караковые… - повторила она и усмехнулась. – Как ты в этом разбираешься? Это же так сложно.       Серёжа смущённо почесал затылок и ничего отвечать не стал. На сей раз Женя ему великодушно простила, вспомнив Достоевского, утверждавшего, что молчать – это хорошо, безопасно и красиво.       Остаток времени до наступления сумерек она провела весело и с пользой, помогая Серёже кормить лошадей. Правда, помощь её была самой номинальной, потому что накормить взрослую лошадь куском морковки или яблоком весьма затруднительно. Зато кормление Крепыша привело Женю в полный восторг, да и сам жеребёнок радостно ржал каждый раз, стоило показать ему угощение.       - Женя, а ты... Ты завтра придёшь? - спросил Серёжа, когда они вдвоём шли по дороге в направлении станицы - он, конечно же, как настоящий джентльмен вызвался её проводить в благодарность за оказанную помощь.       Искоса смерив его взглядом снизу вверх, она обхватила собственные плечи руками и скромно спросила:       - А можно?       - Конечно! - обрадовался он, взмахнув руками. - Я с Пал Палычем поговорю - он на конюшне главный, он разрешит... Да хоть каждый день приходи! Я тебя и в седле держаться научу, хочешь?       - Очень хочу, - улыбнулась Женя, но тут подняла глаза и тихонько ругнулась сквозь зубы. Перед их двором была припаркована машина Вахтанга, а сам он в обществе Юрки сидел на скамейке и щёлкал семечки. Сидели, судя по всему, долго - это было заметно даже по толстому ковру из шелухи, укрывавшему траву вокруг. Так что теперь Женя могла лишь догадываться, как отреагирует брат, увидев её в сопровождении незнакомого парня.       - Мой двор вон там, - махнула она рукой, останавливаясь. - Спасибо, что проводил. Тогда... до завтра?       - Да, до завтра, - кивнул Серёжа и улыбнулся так, что невозможно было не улыбнуться в ответ.       Ловко отталкиваясь загорелыми ногами от гравийки, Женя подбежала к друзьям и, всё ещё не растеряв улыбки, осведомилась:       - Вы чего тут как на поминках?       Юрка неопределённо пожал плечами, подсыпая семечек в ладонь, но вот Вахтанг его умиротворённого настроения не разделял и теперь свёл брови так, что они сошлись в единую укоризненную линию.       - Эт чё за хмырь? - уточнил он, и Женя, мигом оскорбившись, откликнулась:       - И ничего не хмырь. Это Серёжа, он в усадьбе с лошадьми помогает.       - Опять в усадьбе?! - возмутился Юрка, но Женя, ловко наклонившись, чмокнула брата в щёку и пообещала:       - Потом расскажу. Мне ещё твои революционные шаровары стирать, бабушка просила.       Что-то тихонько мурлыча, она пробежала во двор, подхватила в сенях таз с бельём и удалилась в сторону бани, оставив мальчишек смотреть ей вслед с совершенно разными чувствами. И если Юрка помимо недоумения испытывал лишь острое беспокойство, то, обернувшись и взглянув в лицо Вахтангу, он прочёл у друга в глазах такой спектр эмоций, что против воли забеспокоился ещё сильнее.       - Ты чего, Горгасал? - окликнул он, но Вахтанг в ответ лишь стиснул зубы так, что желваки заходили.       - Права была Лёка, - ощетинился он. - Как же ты за Женькой следишь, если тут отираются всякие!       Он взмахнул рукой настолько яростно, что Юрка слегка отшатнулся, чтобы не прилетело в нос, и даже не нашёлся, что сказать. Что-то было в том, с каким негодованием Горгасал отреагировал на Женькиного провожатого. То есть, Юрка и сам был не слишком доволен, что сестра ходит в сумерках не пойми с кем, и планировал Женьку позже вечером подробнейшим образом на эту тему расспросить. Но Вахтанг-то куда?       И тут до него дошло. Осознание оказалось настолько оглушительным, что Юрка сначала встал, потом сел, а после всем корпусом повернулся к другу и хрипло окликнул:       - Вахо... Ты чего, в Женьку втюрился?       - Нет, - рыкнул он, не поднимая головы, и Юрка подозрительно сощурился.       - Ой, не лги, - протянул он, подражая известному киношному персонажу. - Ой, не лги, царю лжёшь!       Вахтанг, мигом узнавший цитату, лишь отмахнулся:       - Да иди ты, ваше велико! - но взгляд, который он бросил на темноватые окна дома, говорил громче любых слов о том, что Юрка прав.       Правда, что поделать с собственной правотой, он не знал. В школе Вахтанг почитался известным ловеласом, но друзьям было хорошо известно, что интрижки эти в лучшем случае однодневные, ни к чему не обязывающие, случавшиеся просто потому, что Вахо любил нравиться, в том числе и представительницам противоположного пола. Он был обходительным, умел прельстить комплиментами, да и смазливая внешность и толстый отцовский кошелёк свою роль играли на ура. Оттого и впал Юрка в замешательство - никак не мог подумать, что Вахтанг способен всерьёз влюбиться. Да и в кого? В Женьку!       - Что ж ты сразу не сказал? - попенял он, чтобы сказать хотя бы что-то. - Я бы поспособствовал, что ли.       - Тут не до пособничества, - вздохнул Вахтанг. - Самому бы разобраться для начала.       Он помолчал, гневно жуя кромку нижней губы, а после с какой-то непонятной злостью выпалил:       - Мало мне того, что они с Косом, так ещё и...       - Ты погоди, нет у них ничего с Косом, - напомнил Юрка, и Вахтанг нетерпеливо взмахнул руками:       - Да знаю я! Просто они так... Ладно, мне вообще сейчас не до того.       Он вновь махнул рукой и потёр красные от недосыпа глаза. И Юрка, хоть и давал себе слово не лезть, куда не просят, всё же хлопнул его по плечу и не от любопытства, а больше от беспокойства спросил:       - А ты где ту ночь провёл? Ну, пока я у Ксюхи был.       Опалив его взглядом поверх плеча, Вахтанг всё же не стал огрызаться и, опустив голову, глухо откликнулся:       - С Гелой. Ей плохо опять было.       Дальше Юрка спрашивать не стал - стало по-настоящему стыдно. Каждый из компании знал, пусть и без подробностей, что сестра Вахо болеет, причём болеет так сильно, что родители вынуждены были ещё в прошлом марте забрать её из школы. Кажется, Алёнка, как особо приближённая к целительским кругам, знала, что произошло с младшей Вахтанга, но распространяться по понятным причинам не спешила, а потому злые языки несли по всем школьным этажам расплывчатые, но оттого ещё более страшные слухи о том, что красавица Геленька, кажется, вовсе разучилась колдовать.       Вновь протерев глаза, Вахтанг тряхнул головой будто бы для прояснения сознания и, адресовав Юрке ещё один, куда более мягкий взгляд, заверил:       - Да всё нормально будет.       Юрка кивнул, про себя подумав, что хотелось бы всё-таки не нормально, а хорошо, но об этом, похоже, остаётся только мечтать.

***

      Гражданин Сергиенко Александр Викторович, семидесятого года, уроженец Пензенской области, не судим, не привлекался, пришёл в себя от хлёстких ударов по щекам.       Поначалу, когда зрение ещё не до конца вернулось, он сумел различить в воздухе перед собой лишь белое пятно, обрамлённое красновато-оранжевой каймой. Сашка сморгнул раз-другой, но тут откуда-то сверху на него обрушился ещё один удар, и зрение мигом вернулось.       - М-да, слабоват, - оценила Ника, цокнув языком, и распрямила спину. - С одного заклинания вынесло.       Сашка бестолково замычал, попытался взмахнуть рукой, отогнать от себя жуткое видение, но внезапно обнаружил, что не может пошевелить ни этой самой рукой, ни даже ногой. Быть может, именно поэтому Ника исчезать не спешила, а только отошла к противоположной стене кухни и села на стул, повернув его спинкой вперёд.       Мотнув головой, Сашка вновь попытался пошевелиться, но внезапно обнаружил, что руки его, накрепко скрученные над головой, привязаны к дверце кухонного шкафчика - элемент чешского гарнитура, из-за которого хозяйка съёмной квартиры ломила цену втридорога, - а широко разведённые ноги - к ножке стола и батарее соответственно. Он дёрнулся, заёрзал, хотел разразиться возмущённым воплем, но внезапно обнаружил, что рот его разевается совершенно беззвучно.       - Это для твоего же блага, - сообщила Ника, поигрывая в воздухе волшебной палочкой - той самой, одолженной у Володи. - А то начнёшь шуметь, соседей потревожишь... Ну что, вот тебе предупредительный в голову. Круцио!       Всё Сашкино тело судорожно изогнулось, дёрнулось, а рот раззяпился в крике - беззвучном, но оттого ещё более жутком, так что Ника, до сих пор полная решимости помучить этого гада основательно, опустила глаза, большим пальцем поглаживая рукоять палочки и слегка царапая ногтем выбитые в дереве письмена. Такие рукоятки выдавались всем сотрудникам инквизиции и связным, а потому отследить применение Непростительных было практически невозможно. Если только провести личный досмотр - но кому придёт в голову досматривать палочку, когда за одну смену сотрудник выпускает таких заклинаний без счёта?       По часам отсчитав сорок пять секунд, она отменила действие заклинания, наложила на стены Заглушающие чары, после чего указала кончиком палочки на судорожно дёргавшегося Сашку и приказала:       - Фините!       Глубоко прерывисто вздохнув, Сашка пару раз на пробу бестолково плямкнул губами, а после заорал как оглашенный:       - Развяжи меня нахрен! Психичка, тебя в клетке держать надо!       Покачав головой, Ника вновь взмахнула палочкой:       - Силенцио! Ну, значит, так поговорим. Круцио!       Потомив его ещё тридцать две секунды (хотела довести до минуты, да не смогла), Ника дёрнула палочку вверх, будто обрывая суровую нитку, и указала:       - А теперь слушай меня и постарайся не дёргаться, а то ещё раз получишь. Так вот, о чём это я... Ты у нас, конечно, отец-молодец, но я твоих воспитательных методов, увы, не разделяю. Ты что же думал, Сашуля, что Машке дитя сделаешь и сумеешь слиться? Нет, дорогой мой человек, не выйдет. Ты у меня за всё заплатишь, до последней копейки рассчитаешься... Фините!       Судорожно вздохнув, будто выныривал на поверхность из глубокой воды, Сашка сплюнул на пол скопившуюся от криков слюну и хрипло выпалил:       - Всё равно не женюсь!.. Хоть режь меня - не женюсь!       - А нафига ты нам нужен? - огрызнулась Ника и жутковато усмехнулась. - Ты что думаешь, что я Машку с малым такому дерьму как ты доверю? Она себе и получше мужика найдёт, не тебе чета. А про "режь меня" - это ты хорошо придумал, молодец... - прибавила она, задумчиво постукивая пальцами по собственному подбородку. - Петрификус тоталус!       На этот раз Сашка не только онемел, но и окаменел, и Ника, поднявшись на ноги, напомнила:       - Машка тебе говорила, что у неё сестра - ведьма? По глазам вижу, что говорила, - кивнула она, когда Сашкины глаза полезли из орбит. - Ну-ну, не дёргайся, я же ещё не начала даже. Это так, для разогрева.       Оставив жертву и дальше бестолково мычать, Ника неспешно прошлась по квартире, прикидывая, где могут быть спрятаны мало-мальски ценные вещи. Кое-какая наличность обнаружилась в барсетке в спальне, но курам на смех, даже на подгузники не хватит; кроме того какую-никакую ценность представляли собой видеодвойка и фотоаппарат. Припомнив, что Сашка мнил себя в будущем модным фотографом, Ника едва подавила неукротимый рвотный спазм и вернулась в кухню.       - Фините! - скомандовала она и, наклонившись над Сашкой, самым ласковым тоном уточнила: - Деньги где?       - Там... - прохрипел он и сплюнул на пол. - Там, в барсетке...       - Это? - Ника продемонстрировала ему зажатые в горсти купюры. - И это что, всё? Ну нет, так дело не пойдёт... Круцио!       Сашка заревел как раненный медведь, и Ника, опустив палочку, ткнула остриём ему в щёку и прорычала:       - Бабки где, скотина? Я ж тебя на ремни исполосую, говори!       - Да нету больше! - заорал он, и у него по щекам потекли неконтролируемые слёзы. - Я Пашке вчера в карты продул, ещё должен остался! Сегодня за долгом придёт...       - Круцио! - рявкнула Ника, обрывая поток никому не нужных оправданий.       От криков закладывало уши, но она как не слышала, лихорадочно размышляя. Зря, всё зря... Конечно, этот план не был крайней мерой, есть пара запасных, но чего за-ради, спрашивается, такие усилия, если с него и поиметь нечего?..       Опустив палочку, она дождалась, пока крики стихнут, и взяла со стола прихваченную из спальни камеру. А ведь на эту камеру он и Машку щёлкал, недобиток... Горько усмехнувшись, Ника села обратно на стул и опустила подбородок на высокую спинку, устало размышляя.       - А может, мне тебя сжечь? - предположила она и, взмахнув палочкой, прочертила в воздухе размашистую огненную дугу. - Или утопить? Дотянуть твою тушу до ванной, а там парализовать и открыть кран... Потом запереть дверь изнутри и исчезнуть. Красиво будет, а?       Сашка не отвечал, хоть Силенцио на него и не накладывали в этот раз, и Ника, с головой уйдя в собственные безрадостные рассуждения, предупредила:       - Если я ещё раз твою мразотную харю увижу вблизи Машки, я вернусь сюда, и тогда разговаривать мы будем уже по-другому. Понял меня?       Ответа не было, и Ника, обернувшись, брезгливо скривилась - бессознательный Сашка сидел в собственной луже.       Отвязав его, она заставила верёвки исчезнуть и, прихватив всю найденную наличность и фотоаппарат, ушла, не забыв напоследок запереть дверь, будто гостей тут и не было.       Весь день она не могла себя взять в руки и даже грохнула две тарелки, чего с ней не случалось никогда прежде, - благо, тарелки пустые, так что обошлась без объяснений с начальством, простым Репаро. Всё-таки ведьмой быть было хорошо, хоть и неспокойно, особенно когда вокруг простаки.       Вообще на истории магии рассказывали, будто волшебники в Европе живут закрытыми коммунами и с неколдующими контактируют по минимуму, обходясь собственными силами, но Ника даже представить не могла, как бы они жили без простаков. Может, как-то и жили бы, но в её рыжей голове такой порядок пока что не укладывался. А ведь можно было бы не прятаться... Вот зажили бы, а...       В половине восьмого сдав смену и отказавшись от предложения Виталика её проводить, Ника вернулась к Свиридовым, трансгрессировав к самому подъезду - сил на пешую прогулку уже не осталось.       В квартире, когда она вошла, было тихо, напряжённо. В кухне за столом сидел, прихлёбывая чай, Злебог в служебной форме, а оба Свиридовых, прячась за плечи друг друга, подпирали стенку, глядя на гостя при погонах с недоверием и недоумением.       - Ой, Володь, привет, - улыбнулась Ника, стаскивая кеды и тут же в неосознанном жесте прижимая их к груди. - А ты чего тут?       - Да вот, заглянул на огонёк, - откликнулся он голосом, не предвещающим ничего хорошего, но тут неожиданно вмешался Глеб Викторович и тоном, который он, очевидно, считал по-отечески грозным, возмутился:       - Мы не знали, что и думать! Ты ушла с утра, никому слова не сказав, а вечером приходит милиционер и тобой интересуется!       - Я сказала, - напомнила Ника, недобро стрельнув глазами в Валентину Николаевну. - Сказала, что иду на работу. Есть свидетели, - прибавила она, повернувшись к Злебогу, и даже позволила себе слегка усмехнуться, как бы говоря - не на ту напал.       Это Владимир как раз таки понимал, а потому подошёл, взял Нику за локоть и ласково предложил:       - Пойдём-ка, ты мне свою комнату покажешь. Заодно и поговорим...       Если Ника и пыталась сопротивляться, то потерпела полное фиаско, потому что проигрывала Злебогу по всем габаритам - и по росту, и, уж конечно, по весу. Единственное, что она сумела сделать - свернуть в нужную дверь налево и закрыть её прежде, чем Свиридовы отправились следом, хоть она и не сомневалась, что оба они остались подслушивать под дверью.       Как только хлопнула дверь и Ника получила долгожданную свободу, она отложила кеды на пол возле изголовья, а после забралась на кровать и уселась там, скрестив ноги по-турецки и прижав подушку к животу, пытаясь хотя бы так закрыться от пронизывающего взгляда, которым её испепелял Владимир.       - Ты прикинь, какая штука, - произнёс он наконец, когда пауза затянулась дольше всех мыслимых пределов, а по щекам у Ники пошли мелкие красные пятна стыда. - Звонит мне Багдасаров и говорит - мол, так и так, кража со взломом, нападение, чуть ли не изнасилование. Я бы и внимания не обратил, да только пострадавший... - Он сверился с блокнотом. - Сергиенко Александр Викторович. Слыхала про такого?       На секунду втянув голову в плечи, Ника отвела глаза и фыркнула:       - Не то, чтобы очень.       - А мне кажется, - настоял Злебог, убирая блокнот за пазуху, - что именно так зовут того гада, который твою Машку обрюхатил. Или я ошибся?       Он говорил так спокойно и размеренно, даже не думая кричать, что Ника почувствовала, как изнутри в ней копится что-то чёрное, что в конце концов ударило под грудину, и она, согнувшись пополам, обхватила голову руками и разрыдалась.       Владимир лишь покачал головой. Он понимал, что плачет она скорее по инерции, в качестве самообороны, но уж точно не от сожалений о том, что натворила, а потому не спешил её успокаивать, предоставляя святое право в полной мере прочувствовать нависшее дамокловым мечом наказание. Но в душе всё же шевелился червячок сострадания, так что он сел рядом на кровать и принялся спокойно дожидаться того момента, когда всхлипы станут тише, а плечи Ники перестанут трястись как в лихорадке.       - Палочку, - потребовал он, протягивая руку ладонью вверх, и она безропотно отдала игрушку, которую до сих пор носила на сердце. - Ну, что ещё спроворила?       - Да что с него взять... - икнула Ника, но всё же достала из кармана свёрток, увеличила взмахом палочки до исходного размера и вытряхнула на одеяло, демонстрируя Злебогу нехитрый улов.       Перебрав пальцами, он вынужден был признать - да уж, не густо. Налички всего-ничего, хотя за камеру можно хоть что-то выручить.       - У меня такая в молодости была, - вспомнил он, взяв аппарат в руку и взвесив на ладони. - Только модель попроще... Знаешь, если снимки при проявке вымочить в настойке перьев крикаду, фотографии будут двигаться, как если бы ты снимал волшебным фотоаппаратом.       Вытерев глаза кулаком, Ника снова сдавленно икнула и проронила:       - Какая разница... Всё равно вернуть заставят.       - Кто заставит?       Его удивление было настолько искренним, что Ника осеклась на пике собственного горестного припадка и хлопнула мокрыми ресницами, заставив Владимира негромко фыркнуть.       - Сергиенко сейчас на токсикологию проверяют, - сообщил он, едва сдерживая новые смешки. - Он-то при осмотре квартиры орал, что его ведьма заколдовала. Так что пока, я тебе по секрету скажу, рабочая версия Багдасарова в том, что потерпевший сам всё пропил или на наркоту сменял, а грабителей-то никаких и не было, тем более что видимых повреждений у него нет.       Ника молчала, втянув голову в плечи и изредка вытирая щёки кулаком, и Злебог со вздохом покачал головой:       - Ох, Никуша... Что ж мне с тобой делать, маленькая?       Доверчиво забравшись ему под руку, Ника всё же не сдержалась и напомнила:       - Не такая уж и маленькая.       - Да где ж не маленькая, - возразил он, - когда вон, чуть припугнули - уже обсопливилась вся!       Он, играя, легонько прижал ей кончик носа, и Ника вымученно засмеялась, несмотря на то что глаза оставались отчаянно мокрыми.       - Володь, - окликнула она, садясь ровнее, - ты отдай деньги Машке сам, ладно? А то она меня ругать будет.       По-хорошему, награбленное бы вернуть владельцу, но она так смотрела, что отказать было совершенно невозможно. Инквизиторов к расследованию подключать не будут, дело-то плёвое, так что и дёргаться не из-за чего. И он бы этого никогда в жизни не сказал, но сам бы на месте Ники поступил так же - и она, конечно, об этом знала. Да и потом - из того, что незримо роднило их между собой, всегда выделялась некоторая доля пренебрежения к простакам, хотя Владимиру как оперуполномоченному даже думать о таких вещах было зазорно.       - Володя... Я же не для себя. Я за Машку, - обиженно пробормотала Ника, и Злебог кивнул, едва сумев подавить тяжкий вздох.       - Но чтобы последний раз, поняла? - предупредил он, и Ника старательно закивала. - Да уж, Свиридовы в полном экстазе.       Нахмурившись, она села ровно и отвела прилипшие к щеке волосы, после чего пожаловалась:       - Они меня утром из квартиры выпускать не хотели. Ну эта, Валентина Николаевна, то есть. А я что, в концлагере? Эдак они меня и на работу отпускать перестанут... Как будто право имеют.       - А вот это непорядок, - согласился он и, поднявшись на ноги, протянул руку. - Ну, пошли. Поговорим.       Ника не представляла, о чём тут можно разговаривать, но всё же покорно поднялась и вслед за Владимиром вышла в коридор, где, как она и предполагала, Свиридовы толпились под дверью.       Первым взяв слово, Глеб Викторович оскорблённо провозгласил:       - Когда приглашали тебя, Вероника, мы ожидали, что ты будешь вести себя благоразумно, но вместо этого ты...       - Скоро обратно уеду, не пужайтесь, - предупредила Ника, саркастически оскалившись.       Понимая, что в таком тоне разговора у них не получится, Злебог предупредительно сжал Нике плечо и, наклонившись, шепнул:       - Ты посиди пока у себя, а я позову.       Покорно кивнув, она тут же повернулась и хотела уже скрыться за дверью, но тут Глеб Викторович, и без того пребывавший в крайней степени ажитации, возопил:       - Позвольте, я не договорил!       - Не смей на неё орать, ты, - отрезал Владимир, заслонив Нику плечом, и поторопил: - Иди, Никуша, мы тут как-нибудь сами.       Она не посмела ослушаться, и он, дождавшись, пока хлопнет дверь за спиной, без особых церемоний схватил Свиридова за шиворот как малолетку и выволок на лестничную клетку, хотя тот и пытался вырваться.       - Да не трепыхайся ты, - предупредил Владимир, отпуская его настолько внезапно, что Глеб Викторович шарахнулся боком о перила. - Бить не буду. Сказал же - поговорим... Ты что ж, макаренко недобитый, решил, что ты об этой девочке хоть что-то решаешь? - спросил он, и Свиридов зашёлся совершенно петушиным клёкотом:       - Так кому же решать, как не мне?! Она, между прочим, моя...       - Кто? - резко спросил Злебог, сощурившись. - Дочка? Ну да, типа того... А хорошо, когда дочка выросла без тебя, да? Удобно. Сопли не надо утирать, по больницам с ней мотаться, на собрания ходить... Привык на всём готовом, пентюх.       - Чего?..       - Чего слышал, - припечатал он, на выдохе оскалив зубы. - Явился тут сколько лет спустя и принялся командовать. Как-то без тебя жили и не тужили, так что нечего из себя героя-освободителя строить.       Упрёк был куда как заслуженным, и Свиридов это, наверное, понимал, потому что после последней фразы взвился как пламя на пожаре и возмущённо завопил:       - А Вы ей, товарищ милиционер, кем будете?!       - А ты, Свиридов? - чеканно выдохнул Владимир в ответ. - Ты моей Никуше кем будешь? А, забыл... Ты ж у нас отец-молодец. Ну так вот слушай сюда, голубь: если ещё хоть раз пасть свою вонючую в сторону девочки раскроешь, если она хоть слезинку из-за тебя или твоей лохудры проронит... Огорчу. И табельное мне для этого не потребуется.       Дёрнув противника за воротник и прихлопнув сверху ладонью, Злебог повернулся к двери в квартиру и окликнул:       - Иди сюда!       Приоткрыв дверь, Ника, которая всё это время стояла по ту сторону и слышала каждое слово, проскользнула на лестничную площадку и остановилась в шаге от Владимира, низко опустив голову.       - Тебе завтра на работу? - спросил он, и она закивала:       - Ага. А потом к Машке пойду.       - Ну вот и иди спокойненько к Машке, - напутствовал он, накрутив на палец мокрую рыжую прядку и отведя её за ухо. - Никто тебе препоны чинить не станет. Я на неделе загляну, а если что - так сама заходи.       - Ладно, Володь, - пообещала она и всё же нашла в себе силы улыбнуться.       Вернувшись в комнату и запечатав дверь Коллопортусом для верности, Ника прислонилась спиной к сухому дереву и медленно выдохнула. Не день, а чёрт знает что. Скорее бы утро, что ли, а лучше - скорее бы сентябрь.       В углу комнаты, за шкафом, раздался чуть слышный шорох, и Ника, открыв глаза, обрадованно улыбнулась.       - Вернулся, чертёнок? - окликнула она, и домовёнок, поднявшись на задние лапы, опасливо приблизился, втягивая пыльный воздух остроносой мордочкой. Теперь, при каком-никаком свете лампы было видно, что он ещё более тощий, чем с утра показалось Нике, кожа да кости, что правое ухо разодрано, а на суставах лап в бурой свалявшейся шерсти проступает парша. Оно и понятно, в таком-то доме...       - Кс-кс-кс-с... - подманила она, наклонилась, и домовой послушно вспрыгнул ей на руки, уютно урча. - Ничего, маленький, мы тебя выходим. Будешь толстым-претолстым, как в министерском дому.       Так, бормоча обещания и почёсывая домового по спинке, она и стояла у темнеющего окна, пока Володькин силуэт не растворился в тусклом фонарном свете внизу.