Fly me to the moon

      Неделя прошла незаметно, суетливо и, по большей степени, бестолково. На работе у Мика появились новые обязанности, которые, наверное, должны были бы быть даже ещё более интересными, чем всё, чем он занимался раньше, но Мик никак не мог в них погрузиться. Читал выданную начальницей литературу и то и дело ловил себя на том, что либо сидит и тупо смотрит в текст, либо по несколько раз перечитывает одну и ту же страницу, а смысл так и не улавливает.       В обед Мик теперь ходил в столовую вместе со всеми, но аппетит почему-то пропадал, едва он садился за столик и ставил перед собой тарелку с едой. Этот факт очень его удивлял, потому что поесть Мик любил всегда, а в кабинете у Алекса, где они обычно с ним обедали, была та же самая столовская еда, которую разносила руководству специально выделенная для этого дела буфетчица.       Странностей, так внезапно появившихся в его жизни, добавляло и напряжённое отношение коллег. Мик никогда не жаловался на атмосферу в коллективе, но теперь другие сотрудники общались с ним мало, исключительно по работе и отчего-то взяли себе в привычку по несколько раз повторять одно и то же. Такая манера раздражала, как и они сами, но Мик держал себя в руках, был вежлив и на вопросы отвечал точно и развёрнуто. Просто некоторое время думал, перед тем как сказать — ибо чем яснее выразишься, тем меньше риск уточняющих вопросов и нелепых просьб.       Родным, кстати, об изменениях в своей жизни Мик так и не сообщил — приходя вечером домой и честно намереваясь позвонить матери, он вместо этого обессиленный падал на кровать и лежал так примерно с полчаса без всяких мыслей, разглядывая потолок. Потом поднимался, всё ещё чувствуя себя смертельно усталым, наливал в стакан виски, благо запасов его в баре было достаточно, и включал магнитофон. Одна и та же песня по кругу, пока не кончится в стакане Бушмилс, который Мик отпивал маленькими глотками и не торопясь. Так проходил его ужин.       — In other words… — повторял себе под нос Мик, когда музыка уже стихала, и пытался сообразить, что же значит эта фраза и есть ли у неё конец. Хотя значение каждого из слов он знал прекрасно, а продолжение вот только что звучало в песне.       — Вы очень плохо выглядите, Михаил Николаевич! — в четверг после обеда поймала его в коридоре новая начальница и, изучающе глядя на него через огромные очки, буквально потащила в свой кабинет.       — Мик, вы можете называть меня просто Мик, Мария Петровна! Или по фамилии, — поправил её Мик, не очень любивший собственное имя-отчество. И еле сдержал улыбку: в силу своей миниатюрности Мария Петровна вынуждена была высоко задирать голову, разговаривая почти со всеми в коллективе. А это в некотором роде приятно, когда начальство смотрит на тебя снизу вверх.       — Идёт! — с энтузиазмом согласилась Мария Петровна, уже садясь за свой стол и указывая Мику на стул напротив. Мик чуть было не поморщился: в кресле Стампа она смотрелась, словно нелепая насмешка над покойным шефом… — Так вот, Мик, — она поправила на носу свои очки. — Я, как ваш новый руководитель, пока что знаю коллектив недостаточно, но Александр Сергеевич составил вам крайне лестную характеристику, он вообще, судя по всему, считал вас очень ценным кадром…       Слева под лопаткой протяжно заныло — о его рабочих качествах шеф говорил всегда сдержанно, а стоило допустить даже небольшой промах, хмурился и заявлял: «Ты перестал мне нравиться, Урри!», отчего обычно у Мика всё холодело внутри и хотелось начать биться головой о стену. А тут!.. Лестная характеристика, ценный кадр…       — Простите, я не понимаю, Мария Петровна… — действительно не понял Мик.       — На вас жалуются коллеги, — вздохнула Мария Петровна с явным сочувствием. — Вы как будто в ступор впадаете, им сложно с вами коммуницировать. Это создаёт трудности в рабочем процессе — в некоторых вопросах ваша неготовность сотрудничать отражается на всех. Ну и… я сама вижу, что с вами что-то не так.       — Я… не думал… — Мик даже растерялся, впрочем, через секунду взял себя в руки: выучка Стампа сказалась. — Обещаю, Мария Петровна, что больше подобного не повторится. Приложу все усилия, чтобы не допустить впредь нареканий в свой адрес ни со стороны коллег, ни с вашей.       — Ну что вы, Мик! — энергично замотала головой Мария Петровна. — Я вовсе вас не отчитываю! Не думайте, я прекрасно понимаю: вы много и тесно работали с Александром Сергеевичем, и его потеря… Которая, конечно же, никого из нас не оставила равнодушным! На вас сказалась больше всего. Поэтому я просто хочу вам помочь, Мик. На завтра я даю вам отгул, и очень рекомендую использовать его для посещения… соответствующего специалиста.       — Простите? — Мик окончательно перестал понимать происходящее. — Какого ещё специалиста?       — Сходите в районный ПНД к участковому психотерапевту.       Совет был откровенно дурацким, и если бы не привычка не перечить начальству, Мик бы его проигнорировал, но… Отгул сам по себе неплохая вещь, и если с утреца зарулить в диспансер, то весь день можно отдыхать с чистой совестью. А то что громовская замша, по всей видимости, считает его психом, то Мика волновать не должно. Естественно он не псих! Но спорить просто так и что-то доказывать ей глупо — куда лучше положить на стол справку об абсолютном психическом здоровье и закрыть этот вопрос навсегда.       От врача Мик вернулся донельзя возмущенным и совсем капельку задумчивым. К огромному его удивлению, доктор нашёл у него депрессивное расстройство и даже предложил лечь в стационар. От стационара Мик категорически отказался, и даже то, что без него больничный не дадут, его не убедило. Как так! Ложиться в больницу, чёрт знает на сколько, а как же квартира, как же дом?! Ведь не помирает же он в конце концов, он здоров вообще-то! Это доктор напридумывал себе всякого, видно такой он специалист! Шарлатан, а не специалист, лишь бы по психушкам всех распихать.       Только усевшись в гостиной в огромное мягкое кресло у окна, налив себе традиционный уже стакан виски и сделав первый глоток, Мик почувствовал, что пришёл наконец-то в себя. Включил магнитофон и прикрыл глаза. Он дома… Он будто кружится в вальсе с этой квартирой, прямо так, в кресле, он почти не чувствует силы тяжести, и Земля отпускает его, и он летит ввысь, к Луне. Мелькают планеты, пляшут созвездия… На Юпитере весна, всё цветёт и танцует, космические цветы распускаются среди звёзд, песня льётся с Марса, как Млечный путь, а рука словно наяву ощущает чужое, горячее и уверенное, прикосновение. Ну какая больница в самом деле? Какая «Клиника неврозов»!       Мик совершенно точно не может так надолго бросить свою — теперь уже свою! — квартиру. Будто в ней самой есть жизнь, будто она кот или собака, за которыми некому присмотреть в отсутствие хозяина. Столько времени и душевных сил ушло у него с момента похорон, чтобы подружиться с ней, чтобы она приняла его, не вымораживала его внутренности своей пустотой и равнодушием!.. И теперь Мик наконец может поклясться, что он чувствует дыхание этих стен, ловит своей кожей сгустки тепла, вдруг наплывающие на него то в кухне, то в кабинете, а то и в постели, слышит по ночам тяжёлые, полные тоски и нежности вздохи, скрип половиц под ковром будто от чьих-то неспешных шагов… И ничего удивительного в этом нет: его дом тоже живой, и он как умеет говорит о себе. Внезапно открывшейся форточкой, хлопнувшей створкой шкафа или упавшей на пол книгой, которая ещё секунду назад лежала в самом центре стола. Мика не пугают эти особенности своего жилья, он даже не придаёт им большого значения — просто пустота исчезла, и он не совсем один…       Так что правильно он сделал, что отказался ложиться в клинику. Пусть доктор и говорил о серьёзности диагноза, но, во-первых, он ошибается, а во-вторых, дома тоже можно лечиться. Дома и стены помогают.       Вспомнив про лечение от несуществующей депрессии, Мик достал из кармана упаковку таблеток, которые зачем-то купил в аптеке на обратном пути (Как же! Врач ведь прописал, рецепт выдал!) и стал по настоянию всё того же доктора внимательно ознакамливаться с аннотацией. Аннотация Мику не понравилась — по всему выходило, что согласно перечисленным побочным эффектам и имеющимся противопоказаниям лекарство это больше калечит, чем лечит, да ещё и абсолютно не совместимо с алкоголем. А если уж собрался сажать печень, то куда приятнее делать это с помощью Бушмилса (всё же Алекс знал, что возить из своих загранкомандировок!), чем непонятными пилюлями с труднопроизносимым названием. И Мик без всякого сожаления швырнул таблетки в сторону секретера. Секретер будто только этого и ждал: крышка-столик при подлёте упаковки внезапно откинулась и таблетки аккуратно легли на бархатистую гладь сукна.       Мик поднял брови и многозначительно хмыкнул. Алекс был аккуратистом в быту и за такое безобразие, как раскидывание таблеток по углам, точно бы его не похвалил. Стоит ли удивляться, что и мебель, как может, пытается выполнить волю своего бывшего хозяина. Единственного настоящего хозяина!       Делать нечего, вздохнул Мик. Встал, убрал лекарства в аптечку и бережно поднял откидной столик. Потом вернулся в кресло и налил себе ещё виски. Лечиться так лечиться! Снова зазвучала всё ещё не набившая оскомину музыка, а по венам побежала следующая порция алкоголя.       Как это было первый раз? Заиграли скрипки, привычно, словно обыденный звуковой фон, закружили в воздухе что-то неуловимое, и Мик перевернул страницу газеты, вроде бы это были «Известия», лишь мельком взглянув на Стампа. Тот сидел в кресле, совсем как сейчас Мик, едва заметно хмурился и, казалось, был полностью погружён в себя. Мик не стал относить эту хмурость на свой счёт — он выполнил все поручения, которые дал ему на сегодня шеф: рабочие, что естественно, и те обязанности, что вот уже несколько недель он исполнял после трудового дня. Всё согласно их договору, опять же. Обязанности эти не были сложными: приходить домой к Стампу (и даже не приходить — начальник сам возил его на служебной «Волге»!), готовить ужин (на двоих, что здорово экономило Мику деньги), прибираться в квартире, составлять шефу компанию за ужином, мыть посуду, иногда стирать (в машинке-автомате!), гладить бельё… Да, собственно, и всё. В обеденный перерыв на неделе на нём были ещё и магазины, а по выходным — обеды с завтраками… Это, безусловно, отнимало время, но тоже не было обременительным — всяко лучше, чем торчать в своей общаге, по крайней мере. Так что с ролью домашней прислуги Мик смирился легко — его новая работа того стоила, а проводить время в уютной отдельной квартире начальника было куда лучше, чем делить большую, похожую на проходной двор, комнату с шумными соседями. И Мик искренне старался во всём угодить Стампу: всё же большая удача для него, что шеф предпочитает пользоваться его бесплатными услугами, а не нанимать домработницу, которую, конечно же, легко может себе позволить. Ни жадным, ни чрезмерно экономным, как успел заметить Мик, Стамп не был.       И Мик с чистой совестью читал газету, слушал вполуха музыку, невольно ожидая, когда же к скрипкам присоединятся ударные и вступит, наконец, вокал. Он знал эту песню наизусть, дословно и с переводом — одна из любимых композиций Стампа, которую тот ставил чаще других — и не то чтобы сам любил её, просто привык.       «Hold my hand», — пропела певица, и Мик, к немалому своему изумлению увидел, как Стамп, за которым он невольно всё это время следил периферическим зрением, поднимается со своего кресла, подходит к нему и протягивает руку.       Выглядело это как приглашение, куда-то или к чему-то, и было достаточно странным, а на фоне дальнейших слов песни, в которую Мик теперь изо всех сил старался не вслушиваться, странным вдвойне. Но Мик послушно встал и подал руку Стампу — он был хорошим работником, исполнительным. А его обещание делать всё, что прикажет шеф, по-прежнему оставалось в силе. Если это не нарушает уголовный кодекс, разумеется…       — Потанцуем?       Мик только рот раскрыл, да сразу же и захлопнул: законы он знал не так чтобы хорошо, но в танцах явно ничего противоправного быть не могло. Танцевать, так танцевать!.. И он согласно кивнул. И в ту же секунду был обнят за талию, притянут к начальнику и крепко прижат к его торсу.       Что думать и как всё это понимать, Мик даже не представлял, потому что единственное объяснение, приходящее ему на ум, было настолько же невозможным, насколько и абсурдным. Оно бросало его в жар и вгоняло в краску, словно четырнадцатилетнего школьника, к которому невзначай прикоснулась бедром симпатичная соседка по парте. А ведь Мик давно уже взрослый мужчина, а Стамп совсем не юная девушка…       И Мик сосредоточился на танце. Места для него в комнате было немного, но Мик, так уж сложилось, от природы имел прекрасное чувство ритма и практически идеальную пластику — он мог вписаться своими движениями в любое пространство и не испытывать при этом неудобств. И всё же вальсировать в женской роли было непривычно — Стамп вёл, Мик следовал за ним, повторяя движения, покорно положив левую руку на его плечо, а правую… правую ладонь-в-ладонь держал Стамп, и от его руки почему-то шло такое тепло, что Мик и думать ни о чём другом не мог: только о том, что в этом месте соприкасается их кожа. И это неправильно, абсолютно неправильно, так не должно было быть!.. Но главное, Мик никак не мог определить, нравится это самому ему или нет?       Музыка стихла, Стамп остановился. Остановился и Мик, отчего-то так и не разорвав их контакт и, как загипнотизированный, смотрел ему в глаза. Через несколько долгих секунд чужие пальцы отпустили его ладонь… лишь для того, чтобы переместиться ему за спину. Стамп обнял Мика обеими руками и плотнее прижал к себе.       — Ты хорошо танцуешь, Микки. Где-то учился? — спросил он вполголоса.       — Спасибо, шеф, — прохрипел, облизав пересохшие губы, Мик. — Специально нигде. Просто раньше часто ходил на танцы, смотрел за теми кто умеет, и… вот.       — Что ж… — согласился Стамп. — Так владеть своим телом — это тоже талант. И достаточно редкий, Микки…       Его голос стал ниже, в нём появилась хрипотца, вызвавшая в Мике неуместную дрожь, а глаза стали абсолютно чёрными. Мик почувствовал, что полностью теряет волю и абсолютно не понимает, что с этим делать — такое с ним происходило впервые.       Когда его губ коснулись губы Стампа, Мик только широко раскрыл глаза и замер, перестав дышать. Только так удалось сдержать первый порыв и не оттолкнуть от себя шефа. Потому что… Всё теперь стало ясно, всё встало на свои места и получило объяснение. То самое, которое Мик так тщательно пытался игнорировать ещё несколько минут назад. А может… и гораздо раньше.       Всё оказалось просто как дважды два — от Мика нужны сексуальные услуги, за этим его и взяли на работу. А его шеф, он… обычный извращенец. Гомосексуалист. И он обманул Мика, сказав, что не придётся делать ничего противозаконного — статью за мужеложество никто не отменял. Впрочем… Новая работа нравилась Мику. Он наконец-то забыл про бесконечные командировки к чёрту на рога, он занимался любимыми роботами, много времени проводил в вычислительном центре, Стамп познакомил его с передовыми зарубежными разработками отрасли… Стамп вообще был хорошим начальником. Строгим, но умеющим прекрасно организовать коллектив, и Мик неплохо с ним ладил. Даже то, что он совершенно наглым образом нагрузил его своим домашним хозяйством, было Мику только на руку — так он приходил в свою общагу только поспать и почти не тратил денег на еду. А статья… Кто узнает об их связи, кто заявит на них? Да и сам шеф рискует куда больше, склоняя к сношению зависимого от него подчинённого.       Чаша весов с запретной связью с начальником неумолимо перевешивала ту, на которой была потеря новой работы, и Мик окончательно перестал колебаться. Выбор, казавшийся ему долгим и трудным, в действительности занял лишь доли секунды — Мик чуть склонил голову набок, прикрыл глаза и сделал аккуратный вдох, отдав свои губы в полное распоряжение Стампа.       Да, партнёр не молод, не красив и вообще мужчина, но разве могут быть на работе только приятные обязанности? Иногда приходится делать и то, что не нравится, переступать через собственные чувства, заставлять себя… Ведь всё в конечном итоге будет оплачено, за всё причитается награда.       Мик послушно раскрывал рот, стараясь не думать, с кем же он целуется, с чьим языком соприкасается его язык и чьи руки жадно и напористо скользят по его спине. Всё это было странно до отвратительности или отвратительно до странности. И то, что его беззастенчиво трогал, щупал, хватал и тискал человек, которого Мик откровенно не хотел, и то, что отвращение к нему каким-то чудесным образом совмещалось с не пойми с чего вдруг появившейся эрекцией, зашкаливающим пульсом и сбившимся дыханием. Мику было противно, и в тоже время он чувствовал азарт — сможет ли он заставить себя? Вытерпеть до конца всё, что потребует от него шеф? Первый раз в роли шлюхи! И не какой-нибудь дешёвки, нет! Вполне себе специалиста с не самой плохой зарплатой и премиями. За это стоит постараться.       — А ты горяч, малыш! — усмехнулся, глядя на него Стамп. Подтолкнул Мика к дивану и надавил на плечи, заставляя сесть. — Я не ошибся в тебе. Есть опыт?       — Я… У меня была девушка, вы знаете, Алекс, — с трудом переведя дыхание, честно ответил Мик.       — Только одна? — недоверчиво хмыкнул Стамп и обхватил ладонями его лицо, заставив смотреть себе прямо в глаза. Совершенно излишне — Мик и так не мог отвести от него взгляд, таращился, словно загипнотизированный.       — Да…       — Не находишь это странным, Микки? Такой красавчик, и всего одна девушка! — ухмылка Стампа стала хищной, даже плотоядной, а его большой палец, описав круг на щеке Мика, раздвинул его губы и бесцеремонно залез в рот. Видимо, ответа от Мика не требовалось. — И мужчин ведь у тебя тоже не было, я прав? — Мик моргнул в знак согласия. Больше он не был способен ни на что — хозяйничающий во рту чужой палец, горячие ладони на щеках, тяжёлый взгляд напротив практически лишили его способности мыслить связно. Остатки сил уходили на борьбу с собой — не взбрыкнуть, не уйти, терпеть что бы ни происходило дальше. — Пожалуй, это даже неплохо, — лицо Стампа посветлело, и в его голосе Мику почудились нежные нотки. — У меня давно не было девственников, а в них, кто бы что там ни говорил, есть своя прелесть.       Немного в себя Мик пришел только в душе. Сам до конца не помня, как там оказался: просто в какой-то момент странные ласки прекратились, и шеф, вполне по-деловому отправил его в ванную. Указания, которые отдавал ему при этом Стамп, всплывали в голове Мика урывками, но цельная картина всё же была ясна — ему следовало помыться не только снаружи. И Мик приступил к делу, искренне надеясь, что всё, что случится позже, не отнимет у него много времени, а значит, и моральных сил. Скорее всего, когда он выйдет, его поставят раком и отымеют в задний проход. Ничего фантастического и, если подумать, ничего такого уж страшного — он даже не будет видеть своего партнёра, и трогать его будут лишь в одном-единственном месте. А это можно и потерпеть. Миллионы людей, в конце концов, занимаются подобным с незапамятных времён, и никакой катастрофы из этого не делают.       И Мик, выдохнув и собравшись с мыслями, завернулся в банное полотенце и вышел из ванной. Немного физических упражнений под вечер, ничего особенного, и максимум через полчаса он поедет к себе спать.       Но когда он подошёл к разобранной постели, только что выстроенный им план действий дал трещину. Стамп сидел на кровати, по пояс прикрытый одеялом, и, по всей видимости, никуда не торопился. Никакого «валить и трахать» в его глазах не читалось. Любопытство, предвкушение, интерес — да. Но ни страсти, ни нетерпения не было и в помине.       — Или сюда, малыш, — Стамп поманил его рукой и улыбнулся. — Я хочу на тебя посмотреть.       Несколько сбитый с толку обращением к себе «малыш», Мик вплотную приблизился к постели. Среднего роста, широкоплечий и хорошо физически развитый, он меньше всего подходил под это определение и искренне не понимал, отчего шефу вздумалось — не в первый раз! — называть его так. Скорее Стампа — Алекса, как обращался обычно к нему вне службы Мик — можно было бы назвать подобным образом. По крайней мере он был на пару сантиметров ниже Мика, имел более изящную фигуру и стройное, поджарое тело. На груди справа у него блестел давно побелевший разлапистый шрам, к которому Мик невольно прилип взглядом.       — Осколочное ранение под Лиепаей, в сорок четвёртом, — перехватив его взгляд, невозмутимо пояснил Стамп.       Мик подумал, что сам он тогда ещё не родился, и даже родители его не встретились, так что… Малыш. Именно малыш он для шефа и есть. Не с чем тут спорить, даже мысленно.       — Что ж!.. — не желая предаваться воспоминаниям дальше, Стамп развязал полотенце, в которое был замотан Мик, и расплыться в довольной улыбке: — Ты и вправду красив!.. — полотенце упало на пол, и Стамп положил руки Мику на живот и медленно повёл их вниз, по бёдрам, до самых коленей, плотно прижимая ладони к коже, всего лишь в сантиметре обойдя пах, ни на секунду, однако, не перестав внимательно его рассматривать.       Мик, чувствуя себя непривычно уязвимым и беззащитным, вынужден был больно прикусить губу, чтобы инстинктивно не попытаться прикрыться и не скинуть с себя руки неприятного человека. В таком ключе начальник вовсе не нравился ему.       Однако смешанный с отвращением стыд и то, как Мик сам заставлял себя терпеть его, разгонял кровь и превращал всё тело в сплошной оголённый нерв. Каждое прикосновение Стампа вызывало в нём болезненный трепет, странным образом сказавшийся и на члене — у Мика снова появилась эрекция.       — Теперь спиной! — скомандовал Стамп, и Мик послушно повернулся. Даже почувствовал некоторое облегчение… в первые пару секунд. Потому что потом его ягодицы, а также спину и заднюю поверхность бёдер опять принялись ощупывать дотошные и внимательные руки, не пропускающие ни миллиметра попавшего в их распоряжение тела. — Ложись! — хрипло приказал ему Стамп, и в тот же миг жадное и горячее тепло исчезло.       Мик обернулся. Стамп откинул одеяло и ждал его, устроившись полулёжа на подушках. Смотрел при этом так, что у Мика всё сжалось внутри, и перед глазами сам собой встал образ ягнёнка, добровольно идущего в пасть огромному волку. «Глупости! — мысленно одёрнул себя Мик. — Ну какой я ягнёнок?! Кабан здоровый. А Алекс… Алекс уж точно не волк и меня не съест. Он просто немолодой мужчина, которому нужно немного физического удовольствия, и я вполне способен ему его дать. Наш договор это подразумевает, и я сам на всё согласился. Добровольно».       Но как Мик не пытался успокоить себя доводами разума, помогало это плохо — он боялся. И неизбежной физической боли — о, да! Он успел оценить размеры шефа, и они впечатляли, хотя Мик и сам был не мелкой породы — и ещё больше того, что в какой-то момент ему станет невыносимо отвратительно и само действо, и начальник, и он позорно сбежит из его постели, тем самым испортив себе так удачно начавшую складываться карьеру.       Вопреки ожиданиям, Стамп вовсе не набросился на Мика как дикий зверь. Он сел рядом с лежащим на спине Миком и сначала просто смотрел. Ощупывал его взглядом с головы до самых ступней, медленно, не торопясь, словно растягивая удовольствие. Мик тоже смотрел. Следил за его лицом, за его глазами, пока физически не начал чувствовать его взгляд на своём теле. Опять появился трепет, сами собой напрягались и расслаблялись мускулы то на груди, то на животе и бёдрах, вязкая капля стекла на живот, и Мик непроизвольно двинул тазом. Тогда Стамп улыбнулся и посмотрел ему в глаза.       — Микки, Микки!.. — покачал головой Стамп. Больше он ничего не сказал, и для Мика так и осталось загадкой, что же он имел в виду.       Плавные прикосновения, теперь уже не только взгляда, а самых настоящих рук, живых, сильных и ловких, они были бы приятными, однозначно приятными, если бы исходили от кого-нибудь другого. Но Мик не решался закрыть глаза и представить на месте Стампа… Кого? Он и сам не знал. Но точно кого-то более молодого и привлекательного. Пусть и мужчину.       Мик не знал, что в таких случаях должен делать он сам, что ждёт от него шеф? По правде, он и с девушкой своей совсем не сразу разобрался чего же от него хотят, и что и как надо делать; ему понадобилось немало времени, прежде чем он выучил нужную последовательность действий. Тут же было ещё сложнее…       Однако всё изменилось, когда его вновь коснулись губы, и Стамп перестал себя сдерживать — навалился на Мика, всем своим весом, а при видимой хрупкости, он оказался весьма тяжёл, подмял его под себя, со всей страстью сминая своими губами его рот, засасывая язык, покрывая мокрыми поцелуями лицо и шею, до грубости сжимая бока и ягодицы, выкручивая соски. Мика начало трясти. От неприязни, отвращения, брезгливости, болезненного возбуждения, которого совершенно точно не должно было быть, но которое было и само по себе было омерзительно в такой ситуации… Ещё секунда, и он совершенно точно спихнул бы Стампа с себя! И тогда что-то произошло с Миком, переключилось в его голове, словно сгорел защитный предохранитель. Точно кто-то другой стал управлять его телом. Мик шире раздвинул ноги, обеими руками обхватил голову шефа и сам с животной жадностью принялся целовать его, вылизывать изнутри его рот, зарываться пальцами в волосы, прижиматься всем телом. Отвращение дошло до предела, и Мик сломался — впустил это отвращение в себя целиком, утонул в его грязной липкости, и даже мысль о возможном сопротивлении исчезла.       Нет, ему не стало легче, Стамп всё так же был физически неприятен ему, но теперь Мик не пытался избавиться ни от одного из ощущений, какими бы они не были, принимал их все одинаково покорно. И стал замечать не только болезненность, не только страдание. Удовольствие было тоже, и его было много — первобытного, грубого, заставляющего забыть о любых условностях. Он совершенно искренне шептал «Алекс!.. Алекс!..», когда Стамп осторожно растягивал его пальцами, и не пытался уйти от боли когда любовник впервые заполнил его собой. И после, когда несколькими выверенными движениями Стамп довел до разрядки его самого, чуть не потерял сознание от нахлынувших чувств. Мик никогда не испытывал такого оргазма.       Ошарашенный, опустошенный и совершенно сбитый с толку, Мик сидел на постели и пытался разобрать, что же ему говорит шеф. Стамп сидел напротив, смотрел на него и посмеивался, но по-доброму, без своего обычного сарказма и превосходства.       — Микки, Микки, малыш Микки!.. — вздохнул он наконец и ласково провёл ладонью Мику по волосам. — Я говорю, — медленно и с паузами продолжил Стамп, — что сегодня. Ты. Остаёшься. Здесь. Со мной. Спишь тоже здесь. В этой кровати. Теперь понятно?       — Да, — кивнул Мик, начав наконец нормально соображать. — Как скажете, шеф!       — Молодец! Хороший мальчик! — вернулся к своему привычному снисходительному тону Стамп и слегка похлопал Мика по щеке. — А теперь иди в душ и обратно ко мне. Спать.       Утром за завтраком, как бы между делом Стамп сообщил:       — Сейчас мы едем к тебе в общежитие, Мик — заберёшь свои вещи. Ты должен быть всегда у меня под рукой. И ночью тоже.       Фразу, которую он произнёс потом, Мик сначала отнёс к его занятости, всё же начальник его был деловой человек, но полностью понял только недавно:       — Видишь ли, — сказал, сдвинув брови, Стамп, — моё время — такой ресурс, который я не могу позволить себе транжирить впустую.